Конфайнмент

Глава 10

— Здравствуйте, ТОВАРИЩ Свиридяк, — «Юрий Павлович» специально выделил это слово. — Как ваше драгоценное?

— Спасибо. Уже не кашляю, — усмехнулся Степан Миронович.

— Ну и прекрасно, — кивнул собеседник, вынимая из рюкзачка свернутый полиэтиленовый пакет.

Подполковник с интересом следил за действиями конфидента.

— Па́литесь, Джордж. Ох, па́литесь, — покачал он головой, когда тот достал из пакета внушительную пачку денег и протянул «чекисту».

— На чём? — заинтересовался контакт.

— На пакете, — пожал плечами Степан Миронович, пряча деньги в карман. — У нас и обычные-то стирают и потом сушат, чтобы ещё раз воспользоваться, а у вас фирменный, с иностранными надписями и картинками, но обращаетесь вы с ним так, словно это какая-то безделица. Для вашего здешнего уровня это совершенно непозволительно.

— Спасибо. Учту на будущее, — засмеялся американец…

Новая встреча, как и все предыдущие, происходила на одной из дальних спортивных площадок «Лосиного острова». Из-за пронизывающего холодного ветра других физкультурников в этой части парка не наблюдалось, поэтому откровенному разговору никто не мешал. А разговор был действительно важным, почти судьбоносным…

— Новые акции пока не устраивали?

— Нет. Я запретил, — покачал головой Свиридяк.

— Почему? — удивился контакт.

— Последняя, на мой взгляд, была перебором.

— Та, что в Свердловске?

— Да.

— Жалко, — вздохнул «Юрий Павлович». — Новые данные нам бы не помешали.

— Зачем вам новые данные? — удивился в ответ Свиридяк.

— Как это зачем? Я же вам раза три объяснял, — всплеснул руками контакт. — Тем более вы же читали досье. Там всё подробно описано.

— Ну, одно дело — написано, другое — понять самому.

Американец пристально посмотрел на «чекиста», будто раздумывая: может, тот просто прикидывается?..

— Ладно. Попробую объяснить ещё раз. Всё дело в том, что каждая новая акция Клио даёт дополнительные данные для анализа. Исследования ведут ребята из ДАРПА и РЭНД Корпорейшн[27]. Надеюсь, вы помните, что это за конторы?

Подполковник кивнул.

— Ну, так вот, — продолжил контакт. — Для анализа ПиЭйчЭс — проблемы исторической сингулярности — используются особые эмпирические методы. Выделенные под них вычислительные мощности в несколько раз выше, чем во всех вместе взятых программах НАСА. Результаты-прогнозы обсчитываются по каждому подтвержденному случаю. Сама проблема заключается в критическом рассогласовании отдельных узловых точек глобальной истории. В большинстве исторический процесс ведёт себя согласно теории, но в некоторых он движется непонятно как и поворачивает чёрт знает куда. Девяносто процентов подобных случаев, что удивительно, относится к вашей стране. Причём, абсолютно неважно, как она называется, СССР, Россия или Московское царство…

— Это я тоже помню, вы говорили, — остановил собеседника Свиридяк. — Меня интересует другое. Зачем вам свежие данные по Клио и Селферу? Неужели это они виноваты во всех этих ваших… хм… рассогласованиях?

— Вы читали досье. На этот счёт там есть несколько, на мой взгляд, вполне достоверных гипотез, — сухо проговорил «Юрий Павлович». — Но вообще это не так уж и важно. Наша основная задача — вернуть мировую историю в нормальное русло, предсказуемое и надёжное. Земная цивилизация должна развиваться по определенным законам, а не случайно-бессмысленно…

— То есть, вы полагаете, что по закону наша страна уже давно должна была или пасть на самое дно или просто исчезнуть с мировой карты? — криво усмехнулся Степан Миронович.

— Нет-нет, я имел в виду вовсе не это, — быстро поправился собеседник. — Ваша страна давно должна была стать частью западной цивилизации, как наиболее прогрессивной и комфортной для человечества. Однако, увы, кто-то всё время упорно сталкивает её с заданного всевышним пути…

— Вы верите в бога? — неожиданно заинтересовался «чекист».

— Естественно, — расправил плечи американец. — Дома я каждое воскресенье хожу в церковь.

— Понятно. Больше вопросов нет, — хмыкнул Степан Миронович.

— А вот у меня, наоборот, есть, и все достаточно важные, — «Юрий Павлович» вновь запустил руку в рюкзак и выудил из него бумажный листок. — Читайте. Это последние выводы от аналитиков…

Закончив читать, подполковник задумчиво посмотрел на американца.

— А знаете, я уже начинаю понемногу проникаться вашими мыслями и идеями.

— Какими конкретно?

— Теми, что всё в нашем мире взаимосвязано. Ваши яйцеголовые вычислили примерный район и время технического прокола. Удивительно, но Клио сейчас проживает именно в этом районе.

— Где конкретно? — «Юрий Павлович» достал карту и развернул её на скамейке.

— Здесь, — ткнул пальцем Степан Миронович. — Посёлок Шереметьевский. Там у её родителей дача.

— Почти в центре круга, — почесал затылок контакт.

— Чуть севернее, — поправил «чекист». — Но это не самое важное. Гораздо важнее, что Селфер наконец-то нашёлся.

— Как нашёлся?! И вы мне ничего не сказали?!

— Ну почему не сказал? Вот прямо сейчас и говорю, — пошутил подполковник. — После побега он прятался на железной дороге.

— Он арестован?

— Нет. Им занимается группа генерала Кондратьева, поэтому я знаю немногое. Но для первичных выводов этого хватит. Главное — Селфер был в Ленинграде и на Урале в те же самые дни, что и Клио.

Несколько секунд «Юрий Павлович» смотрел на своего собеседника, раскрыв рот, а потом пробормотал с ошарашенным видом:

— Но ведь… ведь это же всё меняет!

— Что меняет? — не понял Степан Миронович.

— Всё! — выдохнул американец. — Гипотеза об их взаимовлиянии-когерентности получила решающее подтверждение. И это означает, что времени у нас почти не осталось!

— Всё равно непонятно, — покачал головой подполковник.

— Понятно, непонятно — неважно! — отмахнулся контакт. — В расчётное время, а это плюс-минус четыре часа, мы должны незаметно взять Селфера вместе с его технической базой.

— Как?! — дёрнул щекой Свиридяк. — Как мы его возьмём, если он днём и ночью под наблюдением?

— Мы должны взять его через Клио! Я абсолютно уверен, что это сработает. Согласны? Или боитесь?

Степан Миронович застегнул молнию на бушлате и обреченно вздохнул:

— Ладно. Чего уж теперь? Раз коготок увяз, всей птичке пропа́сть…

Пыльный пустой сервант…

Стол. Тоже пустой, и даже в тумбочке ничего нет…

Диван…

Может, прилечь?.

Нет, не хочу. Слоняться по комнате «интереснее».

Три шага туда, три шага сюда. Какое-никакое, а развлечение.

В карцере, кстати, было «скучнее». Там так далеко не походишь. А здесь практически санаторий. Комната, кухня, совмещенный санузел, балкон…

На него, правда, Миша выходить не советовал.

Но я всё равно выхожу. Во-первых, потому что в квартире душно и тесно, а на балконе, хотя и морозно, но зато воздух, простор. А во-вторых, оттуда отлично видна девятиэтажка, где живёт Лена…

Субботний концерт закончился «духоподъёмно». Со сцены нас не отпускали минут пятнадцать, не меньше. Хлопали, стучали ногами, кричали, ходили «брататься». Короче, весело было всем, но только не мне. Всё думал-прикидывал, когда и где меня будут брать? Прямо в здании Дома Культуры или всё же на выходе?

Прямо сейчас меня брать не стали. Мы ещё успели немного посидеть в «гримёрке» и отметить успешное выступление. Матвей где-то раздобыл бутылку дефицитного импортного ликёра, и мы её по-тихому уговорили. Получилось немного, граммулек по сорок на каждого… ну, и на каждую тоже — отставать от нас в этом деле девчонки не собирались. Ещё полчаса ушло на шумные разговоры, обмен впечатлениями от концерта, обсуждение планов на будущее…

Странно, но к нам никто не заглядывал и мной не интересовался…

Потом все стали по очереди расходиться. Мы с Жанной вышли на улицу предпоследними. В ДК, сославшись на необходимость прибраться и проверить аппаратуру, остались только Аурелия и Матвей.

— Как думаешь, они сегодня домой пойдут? — многозначительно поинтересовалась Жанна, оглянувшись на вход.

— Понятия не имею, — пожал я плечами. — В конце концов, они люди взрослые и, наверное, знают, что делают.

— А мы? — хитро прищурилась спутница.

— Что мы?

— Мы с тобой тоже взрослые?

— Мы пока несовершеннолетние, — засмеялся я, приобняв Жанну за талию. — Поэтому сегодня я просто провожу тебя до самого дома.

— Эх ты, кавалер…

Разочарование в её голосе, спрятанное под иронией, не почувствовал бы только полный чурбан.

Честно сказать, больше всего на свете мне хотелось прямо сейчас затащить её в «мой» вагончик на станции, а там… Рупь за сто, сегодня наши желания на этот счёт полностью совпадали.

Однако, увы. Так поступить я не мог. Где-то поблизости меня уже поджидал «чёрный ворон». Или белая «Волга», не суть важно…

До Долгопрудного, как это ни удивительно, мы доехали без проблем.

Народу в электричке было немного. Хотя и побольше, чем тем вечером, когда мы впервые встретились в этом времени. И хулиганы сегодня по составу не шастали. А вот соглядатаи, они же охранники, наверняка присутствовали, но вычислить я их не мог, как ни пытался.

Путь от платформы до дома занял двадцать минут. Как я ни старался скрыть напряжение, охватывающее меня с каждым шагом, Жанна его всё же почувствовала. Правда, поняла совершенно иначе, по-своему.

— Знаешь, Андрей, мне кажется, ты сегодня какой-то странный.

— В каком смысле?

— Ну… ты как будто боишься меня.

— Тебя?!

— Ну да. Молчишь, думаешь непонятно о чём, не слышишь, что говорю.

— Да нет, дело совсем не в тебе.

— А в чём?

— Сейчас… погоди… Давай сначала согреемся…

Мне было сложно ей всё объяснить, но попытаться всё-таки стоило. Тем более что мы уже дошли до подъезда, а в тепле разговаривать, безусловно, комфортнее.

— Ну? И что ты хотел рассказать?

Жанна остановилась на межэтажной площадке и, уперев руки в бока, посмотрела на меня строгим взглядом. До её квартиры оставалось всего три пролёта, однако дальше идти она, по всей видимости, не собиралась. Или собиралась, но не раньше, чем я объясню, что к чему…

— Ты понимаешь… Не хотел тебе заранее говорить, но… — я тихо вздохнул и так же тихо продолжил. — В общем, мне надо исчезнуть. Пока на неделю, а после, я думаю, всё устаканится.

— Снова милиция? — быстро сообразила Жанна.

Я покачал головой.

— Нет. Теперь КГБ.

— КГБ? — расширила глаза моя бывшая-будущая.

— Увы, — развёл я руками. — Так получилось.

Какое-то время Жанна молчала, потом внезапно нахмурилась и резко тряхнула косой:

— А ты случайно не врёшь?

Я засмеялся.

— Ты думаешь, я это всё придумал? Зачем?

— Ну… не знаю. Как тебя забирали в милицию, я сама видела. Но КГБ… Что же ты натворил, если тебя все ищут?

— Да ты не волнуйся. Родине я не изменял и со шпионами не общался, — начал я её успокаивать. — И ищут меня вовсе не потому, что я что-то там натворил. Там дело в другом…

— И в чём же?

— Не могу рассказать. Пока не могу. Извини.

Жанна опять замолчала. Я её не торопил. Пусть подумает. Она девушка умная, сама сообразит, как это всё объяснить…

— Что говорить, если придут ко мне и будут расспрашивать про тебя?

Я мысленно улыбнулся.

Молодец! Вот в том числе и за это я её и люблю.

— Говори правду.

— Всю-всю?

— Ну, за исключением того, что знала про мой побег…

Мы помолчали ещё немного. А потом Жанна просто шагнула вперёд и тесно прижалась ко мне, обняв руками за шею.

— Ты только, пожалуйста, не исчезай насовсем. Хорошо?

— Не бойся. Я не исчезну. Я теперь уже никуда от тебя не исчезну…

В этот «последний» вечер мы расстались с огромным трудом.

Выйдя на улицу, я внимательно огляделся.

Ни белой «Волги», ни «чёрного воронка» поблизости не наблюдалось.

Вместо них зажглись фары обычной «копейки», стоящей шагах в двадцати от подъезда.

Окно водителя опустилось, оттуда махнули рукой: мол, залезай давай, заждались уже.

Я подошёл к авто, открыл переднюю дверцу и плюхнулся в пассажирское кресло.

За рулём сидел Михаил. Больше в машине никого не было.

— Спасибо, что подождал.

— Не за что, — пожал плечами Смирнов.

Со двора мы выехали секунд через двадцать.

— В «Матросскую тишину» или на «Лубянку»? — поинтересовался я для проформы.

Михаил засмеялся и покачал головой.

— Не угадал. Ни там, ни там нам пока делать нечего… И, кстати, — он неожиданно притормозил и указал на дом, от которого мы отъехали. — Кто она для тебя? Ну, в смысле, это у вас серьёзно или не очень?

— Серьёзно, Миш. Очень серьёзно. Ты даже не представляешь, насколько.

Смирнов внимательно посмотрел на меня, ожидая продолжения.

— В той жизни мы были женаты. В этой, надеюсь, тоже… поженимся.

— А та, другая?

На неуловимо короткий миг у меня перехватило дыхание.

«Зачем он спросил?»

— Другую я раньше не знал. Мы познакомились здесь. Случайно. И это была ошибка. Просто ошибка.

Михаил усмехнулся, но развивать скользкую тему не стал. Скорее всего, просто не имел полномочий…

Конспиративная квартира, в которой меня поселили, располагалась на окраине Долгопрудного. Я даже удивился, что такое возможно. Знал, конечно, по книгам и фильмам, что у «чекистов» подобных квартир должно быть полно, но ведь, с другой стороны, жилищный фонд не резиновый, и в настоящей жизни довольно непросто выбить хотя бы одну, да ещё в нужном месте, да ещё чтобы без хозяев, да ещё чтобы никто не догадывался, да ещё… Словом, задача не просто сложная, а иногда и невыполнимая. Тем не менее, мои «друзья из конторы» с этой задачей справились. Как конкретно — не знаю, но факт налицо.

Охраняют меня или нет, я так и не понял. Или, что ближе к истине, не заметил. И вчера, и сегодня «в гости» ко мне заглядывал только Смирнов. Утром и вечером. Вчера он привёз одежду и прочее барахло, включая документы и деньги. На вопрос «Как там, на станции?» Михаил только рукой махнул: мол, не волнуйся, на станции всё хорошо, заявление по собственному я «написал» и с понедельника на железной дороге уже не работаю. Единственное, о чём я спросил его после всех разъяснений, это:

— Репрессий, надеюсь, не будет?

— Репрессий? Каких репрессий? — не понял Смирнов.

— Ну, в смысле, наказывать, что меня на работу взяли, никого на дистанции не планируется?

— Нет. Разве только режимника местного пропесочим, чтобы ушами не хлопал. Но это уже не твоя забота…

Ну, хоть на этом спасибо. По крайней мере, совесть будет спокойна, что никто из знакомых не пострадает.

Ещё один плюс состоял в том, что песенник «чекисты» так и не обнаружили. Во время «задержания» он был при мне, а Смирнов меня не обыскивал.

И вообще, со мной обошлись довольно гуманно. Нынешнее «заключение» даже на «домашний арест» не тянуло. Выходить из квартиры прямо не запрещалось, выглядывать в окна тоже. Но, как объяснил Михаил, самоизолироваться было сейчас в моих интересах. Поскольку, пока я ещё числюсь в розыске, любое появление на людях — чревато. Особенно здесь, в Долгопрудном, где у меня формальное место жительства и прописка в общаге.

— Как только из розыска уберут, тогда и ходи куда хочешь. А пока лучше чуток обождать.

— А чуток — это сколько?

— Не больше недели, — успокоил Смирнов…

Стоять на балконе и вспоминать оказалось для меня единственной отдушиной посреди тоскливого квартирного «карантина». Телевизора в комнате не было, из книжек только полное собрание сочинения графа Толстого, от чтения которого я едва не озверел в первый же день, а радио имело неустранимый дефект в виде противного дребезжания при любой громкости.

Наверное, это было простым совпадением, но я никак не мог отделаться от мысли, что меня специально заселили туда, откуда, в какое окно ни смотри, обязательно увидишь дом Лены. Да, мы с ней, конечно, расстались, и думаю, навсегда, но выбросить её из памяти насовсем у меня бы не получилось ни при каких обстоятельствах. Слишком уж много нас связывало. Хорошего и плохого, а временами и просто странного и, я бы даже сказал, мистического…

— Всё стои́шь?

От голоса вышедшего на балкон Михаила я непроизвольно дёрнулся.

— Э-э, осторожнее! Брякнешься, я от асфальта тебя отскребать не буду.

— Предупреждать надо или хотя бы в звонок звонить, — буркнул я, облегченно выдохнув. — А то ходят тут, понимаешь, словно к себе домой…

— Ладно. В следующий раз позвоню, — засмеялся Смирнов и тоже принялся пялиться на знакомую мне девятиэтажку.

— А хочешь узнать про неё? — внезапно спросил он секунд через двадцать.

Я слегка повернул голову в его сторону и молча пожал плечами.

Приказано — сам расскажет. А разводить меня на эмоции нечего. Чай, не пацан сопливый.

Так всё и вышло. Не дождавшись ответа, Смирнов начал рассказывать сам…

Как это всегда и бывает, «карантин» закончился неожиданно.

Обычное дело. Ждёшь, ждёшь, готовишься к самому худшему, ругаешь судьбу-злодейку и обстоятельства, по которым тебя заперли в четырёх стенах, думаешь, как это тяжко — изо дня в день испытывать свою волю и дух, и вдруг — бац! — всё внезапно заканчивается, словно по волшебству, без всяких усилий со стороны несчастного «узника».

Вестником моей скорой свободы стал Ходырев-младший. Он появился в квартире днём, через четыре часа после Смирнова. Честно сказать, его появление стало для меня неожиданностью. Привык уже общаться с одним Михаилом, а тут ни с того ни с сего новое лицо, да ещё и с важным известием:

— Пляши, Андрей Николаевич! Тебе письмо из Прокуратуры!

И хотя это было совсем не письмо, а постановление, и не из Прокуратуры, а из другого ведомства, но я, так уж и быть, уважил «гражданина начальника» — сделал вид, что жутко обрадован тем, что из всесоюзного розыска меня, наконец, убрали, а уголовное преследование прекратили в связи с непричастностью и по основаниям, указанных в пунктах… бла-бла-бла-бла…

В текст я особо не вчитывался, хватило и общего вывода: «невиновен».

— Ну, и чего теперь делать?

— Чего-чего? Возвращайся назад в общежитие, — пожал плечами майор. — Ну, и учёбу, соответственно, продолжай.

— А…

— А по другим вопросам мы будем беседовать завтра.

Ну что ж, завтра так завтра. Меня это более чем устраивало.

Впрочем, радовался я рано. Товарищ майор, по свойственной всем «чекистам» манере, усыпив мою бдительность добрым известием, сразу же попытался подловить меня на «горячем»:

— Слушай, тебе фамилия Собчак о чём-нибудь говорит? — и тут же, не давая опомниться. — А Березовский, Кох, Бурбулис, Коротич, Ельцин?

Однако не на того напал. Ведь, как говорили опытные сидельцы, «пять лет отсидки пяти университетов стоят». Я, конечно, пять лет не сидел, но даже недели вполне хватило, чтобы понять: с товарищами из органов ухо надо держать востро, даже если друзья…

— Собчак?.. Нет, не слышал. А из других я только про Коха знаю. Туберкулезные палочки так, по-моему, называются.

Секунд пять Ходырев сверлил меня пристальным взглядом, а потом просто отвёл глаза, словно ничего и не было.

— Ладно. Давай собирайся, а я пока пойду машину проверю.

— Зачем?

— Ну, у тебя же, наверное, много вещей. Пешком в одну ходку не донесёшь, а на машине удобнее.

Я покачал головой.

— Не надо машину. Шмоток у меня мало. Как-нибудь сам доберусь.

— Сам так сам. Была бы честь предложена, — не стал спорить майор. — Но только учти. Завтра тебе надо быть на бильярде. И это не предложение. Это, считай, приказ.

Я тоже решил не спорить. Хотя, безусловно, мог бы. Во-первых, потому что он мне совсем не начальник, а во-вторых, в будущем на такого рода заходы требовалось отвечать той же монетой. Ведь, по большому счёту, вопросы, которые мне были заданы, преследовали чёткую цель: выяснить, имею ли я хоть какое-нибудь отношение к этим гаврикам?

Судя по наличию в списке товарища Ельцина, все они недавно преставились.

Плакать по ним я, конечно, не собирался. В моём ещё не свершившемся будущем каждый из них заслуживал наказания. Вот только судить их мне уже не хотелось. Кто знает, какое оно теперь будет, это самое будущее?

Единственное, что действительно напрягло — это упоминание Собчака. Даже интересно, когда он конкретно помер? Неужели во время моей поездки в город трёх революций?

— А хочешь узнать, что это были за люди? — небрежно поинтересовался Ходырев минут через десять, когда я уже собрал все вещи и начал запихивать их в рюкзак.

— Люди? Какие люди?

— Те, про которых я спрашивал.

Я оторвался от сборов и уставился на майора.

— Ну… было бы любопытно.

— Все они умерли. Причем, недавно, в течение месяца. И не просто умерли, а были убиты с применением одного и того же оружия. Пятеро выстрелами в упор, шестой более хи́тро, но без стрельбы там тоже не обошлось.

— И что за оружие? — изобразил я вежливый интерес.

— Пистолет Тульский-Токарев, иначе ТТ. Раньше он ни по каким базам не проходил, ни заводским, ни военным, ни милицейским.

— А за что их убили?

— В том-то и дело, что непонятно, — вздохнул Ходырев и снова очень внимательно посмотрел на меня.

— Меня что ли подозреваете? — состроил я удивленную мину.

— Да нет, конечно, — ещё раз вздохнул майор. — Как минимум, на троих у тебя полное алиби. А поскольку оружие во всех случаях идентичное, к гибели остальных ты вряд ли причастен. Просто все эти эпизоды уж очень похожи на те, за которые тебя пытались привлечь.

— Попов и Гайдар?

— Да.

Я сделал вид, что задумался.

— Но ведь Попова с Гайдаром не из пистолета убили. С последним вообще, как я понял, просто несчастный случай случился.

— Так-то оно так, — почесал в затылке «чекист». — Но вот ведь в чём заковыка. Формально все эти люди друг с другом не связаны. Тем не менее, в пяти подтвержденных случаях, когда они умирали, рядом по непонятной причине оказывался некий Фомин Андрей Николаевич. Иногда даже очень рядом, на расстоянии выстрела. Однако при всём при этом мы абсолютно уверены, что ты никого из них действительно не убивал.

— И что из этого следует?

Ходырев опять взглянул на меня.

— Вывод простой: кто-то достаточно тонко, но в то же время целенаправленно подводит тебя под подозрение. Зачем? Нам это неизвестно. Убийцу, кстати, уже обозвали «лесным стрелком».

— Лесным стрелком? Почему?

— Потому что пять из восьми потерпевших были убиты в парках или лесных массивах. И что интересно, жертвы, скорее всего, совершенно спокойно общались с убийцей и до последней секунды даже предположить не могли, что их собираются убивать. То есть, они либо не чувствовали опасности, либо неплохо знали убийцу, либо он просто сумел их чем-то заинтересовать. Убитых, кстати, не грабили. Просто убивали и всё…

— Зачем вы всё это рассказываете? — перебил я майора.

— Затем, — усмехнулся тот, — что нам кажется: убийца имеет отношение к твоему прошлому-будущему. Пусть это напоминает фантастику, но ты ведь и сам… в определённом смысле, персонаж фантастический, разве не так?

Я кивнул.

— Пожалуй, что так.

— Ну, а раз так, я должен предупредить тебя. Во-первых, будь осторожен.

— А во вторых?

— А во-вторых, постарайся всё-таки вспомнить. Может быть, эти убитые и вправду имеют какое-то отношение к твоей прошлой жизни, но ты об этом просто забыл.

«Или соврал», — домыслил я то, что осталось за скобками…

Всего через полчаса я снова, как и в начале октября, сидел на скамейке возле подъезда, где жила Лена.

Это произошло не специально. Просто так получилось. Вышел из конспиративной квартиры, попрощался с Ходыревым и побрёл потихоньку в общагу. Но, как оказалось, «тут в город одна дорога», и мимо знакомого дома никак не пройти, даже если захочется.

Зачем я остановился?

Да чёрт его знает. Наверно, решил проверить: следит за мной кто-нибудь или нет?

Понятно, что соглядатаев из «семёрки» обнаружить не удалось. Их или не было, или они отлично маскировались.

Сидеть, несмотря на лёгкий мороз, было совсем не холодно. Железнодорожный бушлат грел не хуже армейского. А от крутящихся в голове мыслей становилось даже немного жарко.

То, что саму Лену увидеть здесь не получится, я узнал ещё в понедельник.

На балконе мы со Смирновым стояли минут пятнадцать.

Почему, спрашивается, не вернулись обратно в комнату, чтобы поговорить в нормальных условиях? Ответ на этот вопрос был чрезвычайно простым.

Конечно, Михаил ни на что конкретно не намекал, но лично я понял его прекрасно. И ещё больше утвердился в своей догадке во время беседы с Ходыревым. Тот, мало того что общался со мной только внутри квартиры, он ещё и говорил довольно отчетливо, тщательно произнося каждое слово. «Жучки», сиречь подслушивающие устройства, они, как известно, необходимые атрибуты всякого контролируемого спецслужбами помещения. А вот на балконе их, по всей вероятности, не было. Там слишком шумно, сыро, и при перемене погоде капризная техника может неожиданно засбоить.

То, что Смирнову вдруг вздумалось пообщаться со мной тет-а-тет, без лишних ушей, меня нисколько не удивило. Он и в моём прошлом-будущем всегда был себе на уме, даром что из «конторских», и кроме того основания, чтобы нарушить инструкции, у него и вправду имелись.

Прежде чем говорить о Лене, он повернулся ко мне и негромко спросил:

— Знаешь, что это?

Между его указательным и большим пальцем была зажата монета. На моём месте не узнать её мог только слепой. Номинал — два рубля, год выпуска — 1998, эмитент — Банк России.

— Знаю. Я такие обычно в правом кармане носил, вместе с другими мелкими. А те, что по пять и по десять — в левом. Так сдачу было легче отсчитывать.

— Два рубля — это мелочь? — удивился Смирнов.

— Инфляция, — пожал я плечами. — В моём времени нормальные зарплаты начинались тысяч от тридцати, а нарезной батон стоил у нас двадцать рублей.

Миша убрал монетку и ненадолго задумался.

— Я обнаружил её случайно. 29 августа. Нашёл на полу в ИАЭ.

— Где-где?

— В Институте Атомной Энергии, лаборатория номер 34…

— Второй этаж. Четвёртая дверь справа. Верно? — продолжил я с лёгкой усмешкой.

На лице Михаила не дрогнул ни один мускул.

— Это был неудачный эксперимент?

Я мотнул головой.

— Нет. Просто несчастный случай.

Смирнов почесал несуществующую бороду и снова достал монетку.

— Ты не поверишь, но раньше я никому её не показывал, даже начальству.

— Почему?

— В лаборатории случился пожар, комнату, где он был, передо мной обследовали пять человек. Монета лежала на видном месте, но кроме меня её никто не увидел. И я до сих пор не могу понять, почему? А через день эта монета исчезла, словно её и не было. Но двенадцатого сентября она появилась снова.

— Как это?

— А вот так, — пожал плечами Смирнов. — Может быть, в угол случайно в ящике закатилась, а после нашлась, а может…

Он опять посмотрел на меня. Догадаться, кому адресовался вопрос, было несложно.

— Мы познакомились… в 2001-м. В нашей конторе ты работал заместителем Генерального по безопасности. Уверять, что мы были друзьями, я бы не стал, но…

— Я понял. Можешь не продолжать, — остановил меня Михаил. — Думаю, что во всей этой ерунде я завязан по полной. Только не здесь, а там. Верно?

— Почти угадал. Но объяснять ничего не буду. Рассказывать о твоём личном будущем тоже. Причину, я думаю, ты понимаешь.

Смирнов едва слышно вздохнул.

— Да. Я понимаю. Всё правильно. Будущее не должно быть определённым. Его природа всегда вероятна.

Я посмотрел на него с удивлением.

Он в ответ усмехнулся.

— Пришлось заняться образованием. Книжки нужные почитать, с товарищами поговорить…

— Раньше, я помню, ты физикой не увлекался.

— Всё когда-то бывает впервые, — пожал он плечами и указал на одинокую девятиэтажку. — Я, кажется, обещал тебе о ней рассказать, да?

На перемену темы я отреагировал предсказуемо:

— Хватит играться, Миш. Хотел рассказать, так рассказывай. Я тебя за язык не тянул.

— Ладно. Будем считать, что уел, — засмеялся Смирнов. — Короче, в ДСМУ мне сказали, что Елена Кислицына две недели назад подала заявку на перевод в одно из стройуправлений БАМа, а с прошлой среды оформила себе сразу десять отгулов. В воскресенье я заходил к ней домой. Оказалось, сейчас там живут её родственники из Рязани, пенсионеры, переехали туда по просьбе её родителей. Сказали: их попросили последить за квартирой до марта, пока старшие Кислицыны в командировке в загранке.

— А сама она сейчас где? — невольно вырвалось у меня.

— Пока, говорят, на даче. Заявку ей вроде уже одобрили, и не сегодня-завтра она уедет. Ну, по крайней мере, должна, — развёл руками Смирнов. — Такие вот пироги, Андрей. Нужно это тебе или нет, решай сам…

Что ж, он был абсолютно прав. Свои проблемы надо решать самому.

Поэтому я и сидел сейчас на холодной скамейке и в очередной раз пытался разобраться в себе и своих желаниях. Зачем я здесь? Что должен сделать? Не станет ли лекарство хуже болезни?

На втором этаже хлопнула форточка.

Опять, как и тогда, когда мы с Леной неожиданно помирились, из чужого окна зазвучала почти забытая в будущей жизни песенка:

Неспешно поднявшись, я закинул за спину рюкзак и побрёл в сторону общежития.

А вслед, несмотря на мороз, всё неслось и неслось: