Конница на войне: История кавалерии с древнейших времен до эпохи Наполеоновских войн

КОННИЦА ФРАНЦИИ

В конце XVII — начале XVIII вв. эталоном для всей европейской кавалерии стала французская.

Долголетнее правление короля Франции Людовика XIV (1643—1715 гг.) было сопряжено со множеством гражданских и внешних войн. Именно это подстегнуло правительство страны в 1667 г. провести серьёзную реформу в армии. Организатором её стал маркиз Лувуа.

Если раньше конница вербовалась из наёмников, то теперь узаконивалась, параллельно с наёмничеством, система рекрутирования, когда каждый приход обязывался поставлять в армию определённое количество солдат (204, т. 2, с. 535; 333, с. 8—11). Так во Франции возникла национальная королевская армия. Именно в ней впервые обратили должное внимание на единую форму одежды, что помогало солдатам и командирам быстрее распознавать свой полк или роту и лучше ориентироваться в бою. Вначале общую форму получила гвардия, а затем, к 1690 г. — вся остальная армейская конница.

Конная королевская гвардия состояла из следующих соединений: 4-х рот телохранителей, 1-й роты жандармов или «красных всадников», как их называли в армии из-за цвета кафтанов (124, с. 65), 1-й роты легкоконников-шевалежеров, также причислявшихся к «красным» частям, и 2-х рот королевских мушкетёров: чёрных и серых, названных так по масти их лошадей (124, с. 475).

Роты были различной численности, от 200 до 360 коней и делились на бригады по 60 всадников в каждой. Вооружены они были пистолетами, шпагами или палашами и карабинами. Пик не имели (197, с. 224). Позже, с 1676 г., к гвардии была присоединена рота конных гренадер численностью 130 конников. Она состояла из 3-х бригад и была обучена вести бой как в конном, так и в пешем строю. Вооружались конногренадеры тем же оружием, что и вся гвардия, но имели ещё ручные гранаты, которыми мастерски пользовались (197, с. 224).

Подавляющее большинство армейской конницы составляли драгунские полки. К 1690 г. их насчитывалось 43; к 1699 это число сократилось до 15; затем, во время войны за Испанское наследство (1701—1714 гг.), вновь возросло до 27 полков, а после её окончания сократилось до 15 (333, с. 37; 197, с. 226).

Изначально обучение драгун было рассчитано на бой и в пешем, и в конном строю. Вооружение их состояло из 2-х пистолетов, клинка, мушкета со штыком. Полк насчитывал 750 коней и делился на 5 эскадронов по 150 всадников, которые в свою очередь, разделялись на 3 роты по 50 человек.

В 1691 г. во французской армии появился гусарский полк, составленный из венгерских, валдашских, сербских и другие эмигрантов. Пожалуй, они были лучшими конниками в армии, но славились своей необузданностью и недисциплинированностью, из-за которых толком не умели воевать в строю. Зато для рассыпных атак гусары были незаменимы. Организацию они имели, видимо, драгунского образца, но сохраняли национальное оружие (333, с. 36—37).

В 1693 г. Людовик XIV образовал отдельный карабинерный корпус из 100 рот. Общая численность его была более 3 000 всадников. Вооружались карабинеры саблей, шпагой или палашом, двумя пистолетами и карабином (197, с. 226). В боях карабинерские роты, как правило, придавались или коннице (армейской и гвардейской), или пехоте — как вспомогательные части, так как большинство карабинеров имели нарезные карабины с увеличенной дальностью стрельбы. Самостоятельно карабинеры действовали редко, поскольку их оружие приходилось заряжать в два раза дольше, чем мушкеты, без прикрытия они в этот момент были весьма уязвимы.

Каждая рота, эскадрон или бригада была обучена строиться в три шеренги. Не все всадники имели мушкеты или карабины, поэтому только одна или две последние шеренги состояли из солдат, ими вооружённых. Как правило, первая шеренга ружей не имела[141].

Кавалеристов обучали также сдваивать ряды и образовывать колонны, а затем вести огонь из пистолетов и карабинов методом караколирования. Считалось, что это учащает темп стрельбы. Слабой стороной было проведение атак на медленных аллюрах. Во время пальбы строй останавливался, а атака холодным оружием проводилась на рысях (214, т. 2, с. 539).

Однако для уточнения можно отметить, что маршал Тюренн, командовавший французскими войсками в Голландской войне (1672—1678 гг.), в период между 1674— 1675 гг., запрещал своим кавалеристам вести стрельбу и приказывал атаковать только в рукопашную, например, Зинцгеймском сражении (1674 г.) (204т. 2, с. 543; 197, с. 226). Так же поступал маршал Франсуа Анри де Монморанси-Бутвиль, герцог Люксембургский во время войны за Пфальцигское наследство. (1688—1697 гг.), во Флёрюсском сражении (1690 г.) и битве при Неервиндене (1693).

Маршал Клод Луи Экторе герцог де Виллар, командовавший французской армией в отдельные периоды войны за Испанское наследство, благодаря своей коннице одержал блестящие победы при Фридлингене (1702 г.), Мундеркингене (1703 г.), Гогштедте (1703 г.), Денене (1712 г.)

Но эти случаи были лишь исключениями из общих правил, отличные результаты атак не заставили командование задуматься над изменением системы обучения.

Интересно проследить за отношениями во французской гвардейской кавалерии, описанными Сен-Симоном в его мемуарах. Роты комплектовались из дворян, считавших ниже своего достоинства выполнять тяжёлую физическую работу, а потому возмущавшихся, что приходится обходиться без помощи слуг. Об одном таком случае герцог Сен-Симон рассказывает:

«В первый день отряд жандармов и лёгкой кавалерии, прибывший рано утром к складу мешков начал роптать, и солдаты, возбуждая друг друга толками, дошли до того, что побросали мешки и наотрез отказались их везти.

Кренэ, в бригаде которого я служил, вежливо спросил меня, согласен ли я принять участие в отряде для перевоза мешков; если нет, он назначит меня в какой-нибудь другой. Я принял поручение, так как счёл, что это отличит меня после всего шума в связи с этим делом. Я прибыл в отряд мушкетёров как раз тогда, когда красные части отказались от исполнения приказа, и на виду у них нагрузил свой мешок. Марэн, бригадир кавалерии и лейтенант личного конвоя короля, находился там для распоряжений о нагрузке мешков в установленном порядке, заметил меня в этот момент и, полный гнева при виде сопротивления солдат, которое он претерпел, прикоснувшись ко мне, указывая на меня и называя меня по имени, воскликнул, что раз я не нахожу такую службу ниже себя, то и для жандармов и лёгкой кавалерии она не будет позорной и не замарает их, если они последуют моему примеру. Это заявление, произнесённое строгим тоном, оказало такое быстрое действие, что, немедля, без малейшего возражения, солдаты красных частей наперебой друг перед другом бросились брать мешки…» (124, т. 1, с. 64-65).

Во французской армии была принята практика покупки должности в полку. Сам Сен-Симон купил за 26 000 ливров роту «серых» мушкетёров в 1683 г., хотя командовал ею недолго (124, с. 479). Людовик XIV старался ограничить желающих совершить такие сделки следующими обязательствами:

«Король строго требовал, чтобы каждый, кто поступал на военную службу, кроме принцев крови и его побочных сыновей, прослужил год в одном из двух отрядов его мушкетёров по своему собственному выбору, а потом обучался более или менее продолжительное время военной дисциплине, находясь во главе эскадрона кавалерии или оставаясь в низших офицерских чинах в его пехотном полку, который он отличал и предпочитал всем другим; только тогда давал он разрешение купить полк» (124, т. 1, с. 61).

ШВЕДСКАЯ КОННИЦА В СЕВЕРНОЙ ВОЙНЕ (1700-1721 гг.)

Лучшей конницей Европы начала XVIII в. по праву считалась шведская. Оригинальная система комплектования, зародившаяся ещё в XVI в., называлась «индельтой»[142].

Все земли, принадлежавшие королевству (Швеция и Финляндия), были разделены на районы — лены, каждый из которых представлял собой несколько участков земли — иидельт — разной площади. Группа крестьянских дворов, выставлявшая одного кавалериста, называлась «рустхолл», а крестьяне — «рустхолларами». За счёт рустхолла всаднику выделяли участок земли — торп — с домом, обмундирование и продукты питания. Вооружение, амуницию и коня выдавало государство[143].

Шведы одними из первых стали набирать регулярную кавалерию из низшего сословия. Это обеспечивало безоговорочную строгую дисциплину, основанную на полном подчинении своим командирам. Такая организация оказалась существенным шагом вперёд, так как в других странах Европы и в России в то время отдавали предпочтение дворянским и наёмным отрядам.

Для подготовки и контроля за боеспособностью кавалеристов, в тех районах, где формировались полки, проживали их офицеры и унтер-офицеры, прошедшие военную школу и досконально знающие своё дело. Они жили в построенных для них домах или усадьбах, называвшихся «бостель» и содержались, как и солдаты, за счёт закреплённой за ними группы дворов. Обычно солдаты съезжались на военные сборы один раз в год. Неизвестно, сколько они длились, но можно предположить, что 3—4 месяца (после уборки урожая), так как одного месяца слишком мало для подготовки хорошего кавалериста, а тем более — целого полка.

Кроме крестьян, рекрутов поставляли привилегированные сословия: дворянство и духовенство. Такие солдаты не обязательно являлись представителями данных классов, просто они содержались за их счёт по той же схеме, что и в рустхоллах. Войска Карла XII, участвовавшие в походе на Россию, имели два сословных драгунских полка.

Кроме собственно шведских солдат, большой процент кавалерии составляли всадники из подвластных земель: Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии и Северной Германии.

В Прибалтике существовала несколько отличная от шведской система комплектования. Все богатые землевладельцы, территории которых делились на области — «мызы», поделённые на более мелкие участки — «гаки», должны были выставлять одного всадника — рейтара со всей амуницией, вооружением и конём с 15-ти гаков земли, образовывавших «росдинст» (160, с. 12). Поскольку эта обязанность лежала на привилегированных сословиях, то эти части, также, как и в Швеции, именовались «привилегированными». С 1700 г. Карл XII заставил часть областей и росдинстов вместе со старой повинностью — одним рейтаром — снаряжать ещё и двух драгун. Население Прибалтики тяготилось своими обязанностями и выполняло их из рук вон плохо. Часто шведским властям приходилось прибегать к насильственной вербовке.

Вообще, вербовка существовала параллельно с индельгой и росдинстом, как официальный способ набора в шведскую армию. Она могла быть добровольной и принудительной. Основная масса завербованных кавалеристов прибывала из Германии. В Русском походе участвовали 6 таких драгунских полков.

Вся шведская конница делилась на два рода — драгун и рейтар. Рейтары, сохранявшие на вооружении кирасы (хотя Карл XII их упразднил с 1706 г. в тех частях, которые находились непосредственно под его командованием[144]), и стоявшие в первой шеренге и на флангах построения, часто по старинке назывались кирасирами.

Обычно рейтарский полк насчитывал, в среднем, около 1000 солдат. Он делился на два эскадрона по 4 роты в каждом. В роте служило 125 всадников, она делилась на 3 взвода. Как правило, шведская конница не ходила в атаки повзводно[145] — минимальным боевым построением была рота.

Лейб-регимент, также относившийся к рейтарским полкам, состоял из 3-х эскадронов, или 12 рот (160, с. 11).

Драгунские полки имели организацию, сходную с рейтарской, за исключением лейб-драгунского, организованного также, как лейб-регимент.

Прибалтийские части имели меньший состав. Полк делился на два эскадрона или 8 рот, но рота состояла из 75 кавалеристов. Немецкие вербованные полки насчитывали по 10—12 рот, в каждой из которых было по 125 всадников[146].

Личной гвардией Карла XII был корпус лейб-драбантов в 150 человек.

В войне с Россией приняли участие 11 драгунских, 11 рейтарских, а также Валашский гусарский полк.

Шведы остро нуждались в природных лёгких кавалеристах и Карл XII был вынужден пойти на то, чтобы набрать недисциплинированных всадников из поляков, молдаван, венгров, валлахов… Тем не менее, они были лучшими наездниками во всей армии и оказали шведам неоценимую помощь в боях с иррегулярной русской конницей: казаками, татарами, калмыками, башкирами.

Полк включал в себя 2000 человек и делился на 12 хоругвей. Воины вооружались своим национальным, привычным для них оружием.

Устоявшееся мнение о небольшой боевой ценности гусар абсолютно неверно (160, с. 15). Конечно, для крупного полевого сражения этот корпус не был предназначен, зато во время маршей и рейдовой войны «валлашцы» оказались незаменимы. Недаром нигде в документах мы не встречаем сведений о том, что шведы в результате налётов русской природной кат Валерии несли крупные потери, как, скажем, армия Наполеона в 1812 г. Ту же роль выполняли украинские казаки гетмана Мазепы, правда, их число было невелико.

Вооружение регулярных кавалеристов было, в основном, одинаковым. В комплект входили шпага или палаш, два пистолета, нарезной карабин для рейтара и облегчённый мушкет со штыком — для драгуна. Как и во Франции, не каждый солдат в полку имел при себе карабин или мушкет, обычно ими снабжали задние шеренги строя.

Уставное построение шведской конной роты насчитывало 3 шеренги, но иногда кавалеристы атаковали, построившись в 2, как в битве под Варшавой 1705 г. (283, с. 136). Всё зависело от степени подготовленности всадников и от их численности.

Обычно роты строились на полных интервалах в 2 линии, в шахматном порядке; но всё же выбор зависел от условий местности.

Карл XII требовал от своих конников всегда атаковать противника с холодным оружием в руках, а не вести бессмысленную стрельбу, стоя на месте. Допускалось только, чтобы первая шеренга, не сбавляя темпа, стреляла из пистолетов за 75—50 шагов от врага. Затем следовала атака полным карьером[147].

Карабины и мушкеты солдаты, как правило, применяли в пешем строю, когда нужно было с боем проходить труднодоступные участки или штурмом брать укреплённые пункты.

Часто строй роты или эскадрона принимал форму клина или «плуга», когда головная, часть всадников несколько смещалась вперёд. От солдат всегда требовалась максимальная плотность строя.

В пороховом дыму и поднятой лошадью пыли конникам было чрезвычайно трудно ориентироваться. П. Энглунд в своей книге «Полтава. Рассказ о гибели одной армии» приводит эпизод, когда после произведённой шведскими кавалеристами атаки русской конницы в их вновь построенных рядах обнаружилось шесть русских драгун, четверо из которых стояли в 3-й шеренге роты, а двое — в 1-й (329, с. 109—110). Пыль и гарь, покрывшие мундиры, не позволили солдатам отличить своих от чужих и в результате все шестеро погибли, сражаясь в окружении.

Лошадей для шведской кавалерии обычно покупали в Дании и Германии (283, с. 136).

РУССКАЯ КОННИЦА В СЕВЕРНОЙ ВОЙНЕ

Окончательно закрепив за собой власть, Пётр I стал организатором первой регулярной русской армии.

До того, как начала действовать рекрутская система, когда в солдаты набирались люди из разных социальных слоев, в подавляющем большинстве — крестьяне (от 20—30 дворов — 1 человек) в 1699 г. был издан указ о наборе в полки «всяких вольных людей» и чуть позже — «даточных». Они-то и стали основным материалом для комплектования армии.

Но первый русский регулярный драгунский полк к этому времени уже существовал. Он был образован 1 сентября 1698 г. из дворянских и шляхетских недорослей, московских чинов и царедворцев. Командиром полка был Автоном Михайлович Головин (173, с. 1). Поскольку драгуны изначально дислоцировались в селе Преображенском, такое же название получил их полк. Состоял он вначале из 4-х рот, а к 1700 г. делился уже на 12.

Первые регулярные всадники вооружены были самым разнообразным оружием. От казны им было выдано 1000 сабель и некоторое количество фузей (173, с. 6), но в остальном всё покупалось на собственные деньги солдат. Конская амуниция тоже не была однородной. Например, сёдла использовались ногайские, русские, гусарские и т. д.

В 1700 г., кроме Преображенского, были сформированы ещё два полка (175, т. 15, с. 37), а к концу года в русской армии их насчитывалось 12 (213, с. 6).

Вооружение в них также отличалось большой пестротой. Фузеями удалось снабдить большинство драгун, пистолетами они обеспечивались в разной степени: некоторые полки — полным комплектом, другие — частично, а иные не получили вовсе. Из холодного оружия имелись сабли, тесаки, шпаги, палаши, багинеты, причём не было ни одного полка, в котором вооружение было бы однотипным (173, с. 28).

Плохой конский состав был больным местом русской конницы. Точнее говоря, плох он был для строевой армейской службы. Степные кони, хотя и выносливые и неприхотливые, не требующие такого ухода и кормления, как выращенные на конских заводах мощные голштинцы, были слишком легки и низкорослы, чтобы нести на себе большой вес и при столкновении с немецкими конями степняки не выдерживали удара, их строй мгновенно «разлетался» в стороны, как горсть пуха. Но что говорить об атаках, когда, по свидетельству австрийца Парадиза, наблюдавшего за русскими драгунами в 1736 г., часто случалось, что «драгуны, сходя с коней, валили их на землю» (175, т. 15, с. 63).

Большинство офицеров для обучения солдат приглашали из-за границы. Был также переведён на русский язык ряд западноевропейских уставов, по которым предполагалось учить драгун. В одном из них практически всё внимание уделялось стрелковому боя с коня.

Там предписывалось солдатам, выстроившись фронтом в 3 шеренги, ружья брать наизготовку. Причём, для нормального ведения стрельбы всадники первой шеренги должны были по команде наклониться «в пояс», а третья заезжала «в стремя»; то есть, каждый кавалерист находился между двумя драгунами второй шеренги, в шахматном порядке:

«1. Заряжай ружьё все вдруг

2. Мушкет на караул

3. Сомкни шеренги и ряды

1. Первая шеренга наклонись в пояс

2. Вторая приступи в близость

3. Третья приступи и стань в стремя

1. Задняя шеренга пали

2. Вторая шеренга пали

3. Первая шеренга пали» (15, с. 55—56).

Конников учили сдваивать ряды и, образовав колонну из шести шеренг, вести стрельбу методом караколирования. После выстрела передняя шеренга уходила вправо и влево за заднюю и там выстраивалась (15, с. 56).

Существовали понятия стрельбы «наступным боем» и «отступным». В первом случае, видимо, всадники размыкались на интервалы, примерно в 2-х метрах в шеренгах и рядах[148].

Первая шеренга давала залп и оставалась на месте перезаряжать ружья или карабины; вторая сквозь интервалы выезжала вперёд и становилась перед первой. Затем снова следовал залп. Потом наступала очередь третьей шеренги, которая выезжала в первую линию (15, с. 57).

При «отступном» бое размыкаться уже не было нужды, поэтому все действия выполнялись методом караколирования, только шеренги, следующие за первой, не продвигались вперёд, а оставались на месте.

Уставом предусматривалось обучение ещё ряду перестроений и способов стрельбы (15, с. 58—59), однако, в нём ни слова не сказано об атаках холодным оружием.

Разумеется, не имея ни соответствующего конского состава и вооружения, ни единой системы обучения (драгун учили их командиры в полках, как кому казалось правильным), победить отлично вымуштрованную, хорошо вооружённую конницу шведов общепринятыми способами, то есть атакой лоб в лоб в конном строю, было невозможно. Поэтому часто русские драгуны спешивались, как при Эрестфере (1701-1702 гг.), Калише (1706 г.) и Лесной (1708 г.), либо «наваливались» на врага, имея многократное численное преимущество, что давало возможность окружить шведов со всех сторон.

Огромным подспорьем для плохо обученной русской регулярной конницы были её совместные действия с лёгкими иррегулярными всадниками, которые, будучи прекрасными конниками, действовали врассыпную и, окружив шведские боевые порядки, тревожили их с флангов и тыла. Так было в 1701 г. в боях при Ряпиной Мызе и Ригве. В первом случае русскому 4—5 тысячному корпусу противостояло всего 800 человек шведов и «чухнов», под командованием майора Розена. В отряде были 80 всадников — рейтар и драгун (173, с. 48). А во втором — из 200 шведских солдат, которыми командовал капитан Нолькен, конников насчитывалось 50 человек (173, с. 48). Естественно, оба отряда были буквально раздавлены один за другим, хотя храбро и умело защищались.

Состав русской конницы, совершавшей рейды в 1701— 1702 годах, характерно описан И. А. Желбужским:

«Нынешнего 1702 г. июня в… день, по указу Великого Государя царя и Великого князя Петра Алексеевича… генерал и фельдмаршал и военный кавалер свидетельственный мальтийский Борис Петрович Шереметьев с полки конными и пехотными, из города Пскова в поход пошёл в Шведскую землю, а с ним пошло конных драгунских 9 полков, да Москвичей, и гусар, и копейщиков, и рейтар, было 3 полка, казаков и калмыков и Юкиных татар было 3 000» (36, с. 89).

Как видно, наряду с регулярными частями ещё продолжали существовать «поместные» и «полки нового строя», позднее переформированные в драгунские.

По «штатам» 1711 г., каждый драгунский полк русской армии состоял, в среднем, из 1000 всадников[149].

Он делился на 5 эскадронов по 2 роты в каждом (204, т. 2, с. 703; 286, с. 34). Необходимость разделить полк на 5 эскадронов, а не на 2, как в шведской армии, была вызвана тем, что из-за слабой подготовки драгун их строили не по ротам, а эскадронами, которые и являлись минимальными тактическими единицами. По-видимому, и глубина строя в отдельных случаях могла быть более 3-х шеренг. Причины, вынудившие командование выбрать такой боевой порядок, уже обсуждались нами ранее. Полки, прошедшие более сносную подготовку, могли уже строиться поротно.

Драгунскому полку придавалась одна конногренадерская рота[150].

Это были отборные конники на лучших полковых лошадях. Строились они обычно на одном или обоих флангах. Кроме обычного драгунского вооружения, конногренадеры имели 2—3 гранаты, и на роту получали несколько мортириц, стрелявших железным ломом и картечью, или гранатами. В последнем случае стрельба производилась в пешем строю при штурме укреплений. Метать гранаты конногренадеры обучались пешими и с коня; это подтверждают некоторые французские гравюры эпохи Людовика XVI. Обращение с гранатами требовало осторожности и отработанных навыков, поэтому гренадер обучали очень серьёзно.

При использовании гранат наверняка применяли рассыпной строй (конный или пеший), так как гренадеру нужно было пространство, чтобы, запалив фитиль, размахнуться. В случае неправильного обращения с гранатой или ранения гренадера, стоящие рядом товарищи не рисковали погибнуть от собственного снаряда. Бросок мог производиться на расстояние 30—35 метров. Гренадеры должны были сближаться с противником раньше, чем основной строй драгун. Если бы они атаковали плотным боевым порядком, то на столь малом расстоянии представляли бы собой весьма удобную мишень; метать гранаты смогла бы лишь первая шеренга; после броска тем, кто остался в живых, пришлось бы вправо или влево уходить назад; на их место заступала бы вторая шеренга, а затем третья. Такая тактика была бы откровенным самоубийством, поэтому единственным разумным способом являлась рассыпная атака.

Гренадеры выскакивали из общего строя, и каждый атаковал противника самостоятельно. Перестрелять их поодиночке было непросто, а, маневрируя вдоль фронта, гренадеры, несомненно, причиняли существенный вред врагу, метая гранаты в его шеренги.

Семён Курош с большим уважением отзывается о конных гренадерах и пишет о них:

«Сама служба гранодиров конных пред гранодирами инфантернымя и другими прочими солдатами и драгунами зело тяжка. Надобно силу иметь и сноровку недюжаю. Во баталиях они всегда впереди идут, поелику как коней они завсегда получают добрых пред другими драгунами и обычно трофейных больших немецких. Бьются со свейскими рейтарами тяжёлыми обычно на равных, а то и часто верхи берут. В деле пользоют весь драгунский ратный персонал и палаш и фузею со штык и пистоли. Сверх того гренады и мушкетоны и мортирицы имеют и пользуют. Ломом да дробом со картечь заряженные те мортирицы страшный урон неприятелю чинят. То все ведают. У нас же в швадроне таковых мало. Всех добрых побрали в полки. А бывает и оплохи случаются в службе тех славных гранодиров. Как им гренады от рук надо запаливать надобно спешно кидать, чтоб в руках не ухнуло. Однако ж и выжидать потребно, чтоб ранее не кинуть и неприятель в ответну не подобрав не метнул. Сам зрил издаля как один рекрут себя погубил разрывом. Части потом собирали в кучу. А гранодиры какие гренады от рук запаливают, а какие фитель тот в зубья берут и от зубов запаливают и кидают. Таковым маниром руки для баталии свободны.

Те мортирицы гранодиры и для пальбы с навесу пользуют. Упирают в землю и палят. И гранеды навесом летят. Из мортирец сих дробом со ломом со свинец куски али гвозди и с седла могли палить, али в суму гранодирскую уперев, али прямо с руки на пистолев манир. И такие были, что удало палили со руки. Был у нас гранодир некий Фрол Воронов у того от сего манира кости в плече съехали. Сие под стать тока могутным гранодирам. Сие всё описано для тех кто в воинской службе не пребывши, а воинские и так всё ведают. По виду гранодиры от драгунов разнятся тока ростом могутным, коньми, трубками на перевязях с фитилями да сумами большими чем лядунки драгунов. Да шапки островерхи у гранодиров со кистти. Шапки те сразу и отличают оных от прочих драгунов. А чтоб та шапка не висела у них на манир колпака скоморошного набок, то вставляют оне в нутро прокладку кожи разной. Та и высится дыбом».[151]

Перед кампанией 1708 г. Пётр решил, что целесообразней использовать конных гренадер как самостоятельный вид войск и свёл их в отдельные полки. Таковых получилось 3. Для них отбирали лучших гренадер с хорошими трофейными или купленными в Саксонии, Венгрии и Австралии лошадьми. Солдат быстрыми темпами готовили к совместным действиям, а коней приучали к строевой выездке. В результате русское командование получило части, экипированные и ооученные не хуже шведских.

Штаты конногренадерского полка, по-видимому, были сходны с драгунским. В его состав входило несколько рот гренадер-фузелеров, действовавших подобно драгунам, и одна рота конных гренадеров, выполнявших свои прежние функции.

К 1708 г. главный штаб, возглавляемый Петром, успел пересмотреть устаревшую тактику, согласно которой основная роль отводилась стрельбе. Теперь русские, научившись воевать у шведов, чаще атаковали клинковым оружием в плотном строю. Пётр во время сражения рекомендовал командирам обращать внимание на следующие детали:

«Не надобно, чтоб наша кавалерия гораздо далеко за неприятелем гналась; но потребно, чтоб оная, разбив его, паки в швадроны собралась и в добром порядке маршировала и ожидала указа от своих командиров. Она может только отрядить некоторые малые деташаменты для проследования неприятеля, а всей прочей надлежит тотчас построиться, и сие дело есть такой важности, что не можно оного довольно явственно изобразить, ни довольно рекомендовать.

Ежели кавалерия от неприятеля прогнана будет, то надобно, чтоб она уступала к инфантерии, чтоб там паки собрався устроиться в ордер-де-баталии.

Ежели такой швадрон имеет указ неприятеля атаковать, то не надобно другим швадронам оному следовать без имянного указа (повеления главнокомандующего).

Хотя одна линия имеет указ идти на неприятеля, не надобно, чтоб другая ей последовала без указу; ибо оттого часто место отменяется и теряется, и должно гораздо смотреть генералам, которые командуют линиями, и давать потребные указы, чтоб то предостережено было. Усмотрел я, что когда неприятеля атаковали и в разных местах прогнали, случалось, что ордер-де баталии помешался, и кавалерия, не уступая с места баталии, в одно место собралась и с неприятелем, хотя довольного места и не имела, билась; однакоже гораздо не таким действом, как когда я ей больше места занять и больше фронта взять велел, чтоб линиями, а не колоннами, как прежде чинено было, атаковать можно, чтоб в конфузию не пришли.

Также накрепко надобно смотреть, чтоб друг другу секундовать, и когда неприятель пойдёт на одно крыла, то другому крылу неприятеля с тылу во фланг атаковать.

Когда неприятельская кавалерия свою инфантерию оставит, не надлежит по прогнании оной мешкать, но тотчас искать неприятельскую инфантерию с тылу или со флангов атаковать. Или ежели со своею случиться (соединиться) может, то надобно со всею возможною силою оную атаковать; например, в последней баталии мы с шестью швадронами наступали на четыре и принуждены были мимо инфантерии идти, которая имела у себя пушки. — Как мы оную прошли, то хотел я из сих двух швадронов назад вернуть, дабы сию инфантерию с тыла атаковать и пушки у ней отнять; но сие невозможно было к действу привесть, понеже сии швадроны с прочими с излишней горячностью за неприятелем гнались» (148, с. 151).

Недостаточную подготовку драгун русские компенсировали более крупными построениями и взаимодействием их с иррегулярной кавалерией. Многие шведские офицеры в своих воспоминаниях указывали на большое число русской лёгкой конницы под Полтавой (1709 г.). В лобовую атаку они не ходили, предоставляя это драгунам и конным гренадерам, зато атаковали рассеявшиеся части, нападали на отдельные роты противника и в этом случае преимущество было на их стороне (329, с. 187, 209). Шведы не обладали таким индивидуальным мастерством наездников, каковое было необходимо, чтобы на равных вести одиночный бой с природными конниками.

К 1711 г. в русской армии насчитывалось, кроме генерального швадрона и лейб-регимента, ещё 34 регулярных кавалерийских полка (213, с. 7).

Назревающая война с Турцией заставила Петра создать ещё и гусарские части. Собственно, первый гусарский полк был образован ещё в 1707 г. Основой для его формирования послужили венгерские, сербские, валлашские, молдавские конники, в своё время служившие в австрийской армии, а затем участвовавшие в освободительной войне против Габсбургов под знамёнами Ференца Ракоци (1703— 1711 гг.). Командовал легкоконным отрядом из 300 человек некто Апостол-Кизен (или Кизич). Отряд назывался «Воложская Хоронива» (236, с. 100).

К началу Прутского похода (1711 г.) в русской армии насчитывалось 6 валлашских (или воложских) полков и 2 хоругвии (хоронивы).

Несмотря на буйный нрав и недисциплинированность, гусары были отменными конниками и прекрасно выполняли свои обязанности в малой войне, что подтверждают записи Моро-де-Бразе:

«Один капитан, родом венгерец, вступивший в службу Его Царского Величества, также, как и многие из его соотечественников, после падения Его Светлости принца Ракоци, находился в лагере с несколькими венгерцами в надежде быть употреблённым в дело. Он уговорил отряд казачий поддержать его, обещаясь доказать, что не так-то мудрено управиться с татарами. Казаки обещались от него не отставать. Он бросился с своими двенадцатью венгерцами в толпу татар и множество их перерубил, пробиваясь сквозь их кучи и рассеивая кругом ужас и смерть. Но казаки их не поддержали, и они уступили множеству. Татары их окружили и все тринадцать пали тут же, дорого продав свою жизнь: около их легло 65 татар, из коих 14 были обезглавлены. Всех менее раненый из сих храбрецов венгерцев имел 14 ран. Все бывшие, как и я свидетелями их неуместной храбрости, сожалели о них. Даже конные гренадеры, хоть и русские, то есть хоть и не очень жалостливые сердца, однако ж просились на коней, дабы их выручить; но генерал Янус не хотел взять на себя ответственности завязать дело с неприятелем» (307, с. 302-303).

После похода, окончившегося неудачей, гусары были расформированы, но Пётр I, сам видевший пользу от легковооружённых отрядов, стремясь организовать их на постоянной службе, в 1723 г. дал грамоту сербскому майору Альбанезу на формирование одного гусарского полка. Причём конникам, перешедшим на русскую службу, обещали не меньшее жалование, чем то, что они получали, служа в австрийской армии (236, с. 100).

КОННИЦА ПРУССИИ В СЕМИЛЕТНЮЮ ВОЙНУ (1756-1763 гг.)

Образцовая строевая прусская конница середины XVIII в. своими боевыми навыками и отличной организацией была целиком обязана королю Пруссии Фридриху II (1740—1788 гг.) и двум его выдающимся кавалерийским генералам: Фридриху Вильгельму барону фон Зейдлицу и Гансу фон Цитену.

После смерти своего отца Вильгельма I (1713—1740 гг.) Фридрих унаследовал кавалерию, состоявшую из 12 кирасирских, 6 драгунских и 2 гусарских полков (283, с. 143—144).

Кирасирский полк делился на 5 эскадронов или 12 рот. Видимо, 4 эскадрона имели 2-ротный состав, и один — элитный — 4-ротный. В каждой роте служило 60 всадников. Полк кирасир, получивший в период Семилетней войны числовой номер 10, назывался жандармским, а № 11 — лейб-карабинерским.

Средний состав кирасирского полка был около 800 всадников (строевых и нестроевых).

3 драгунских полка имели 5-эскадронный состав и 3—10-эскадронный. 3-й полк вначале именовался гренадерским. Два гусарских насчитывали один — 6 эскадронов, другой — 3. Фридрих добавил к этому числу сформированный им кирасирский полк. Изначально он состоял из одного эскадрона в 184 конника, а к 1756 г. увеличился до трёх — по 226 (183, с. 146). Число драгун в 1744 г. возросло вдвое и составляло уже 12 полков. После ряда переформирований драгунские полки № 5 и № 6 имели по 10 эскадронов, остальные — по 5. Теперь и кирасирский и драгунский эскадроны делились на две роты.

К двум гусарским полкам прибавилось: в 1740 г. — 2; в 1741 — 4; в 1743 — 1; в 1745 — 1 (из босняков); в 1758 — 1; в 1773 — 1. Они имели различное число эскадронов, только после Семилетней войны их состав стал одинаковым —10 эскадронов.

Эти части составляли регулярную прусскую кавалерию, кроме которой, к началу войны были созданы ещё ополченческие подразделения в районах Померании, Бранденбурга, Магдебурга и в Гальберштадте, именовавшимся «вольными гусарами», «вольными драгунами», «вольными егерями» и «вольными гренадерами». Но особой боеспособностью эти отряды в массе своей не отличались, их часто придавали регулярным полкам для вспомогательной службы. Нужда в ополчении возникла из-за катастрофической нехватки лёгкой конницы, способной противостоять казакам и иным иррегулярным частям русской армии (283, с. 147).

Вооружение прусского кирасира было представлено палашом и двумя пистолетами. Карабины выдавались на время аванпостной службы, а постоянно в строю имелось только 10 нарезных штуцеров на эскадрон, для фланкеров.[152]

В качестве защиты кирасиры надевали грудную кирасу, так называемую «полукирасу». Офицеры же имели и наспинную её часть, хотя могли обходиться без неё. Как правило, кирасирам подбирали лошадей вороной или караковой масти.

Драгуны также имели пистолеты и палаши, а вместо карабинов и штуцеров им выдавали облегчённые мушкеты со штыками.

Гусар вооружали саблями, парой пистолетов, карабинами для аванпостной службы, а двум полкам выдали ещё и пики. Правда, в одном из них их отменили в 1742 г. (283, с. 149).

Прусская конница набиралась из числа людей, завербованных добровольно или в принудительном порядке. Большинство всадников должны были составлять иностранцы, чего неукоснительно требовал сам король:

«§27. В заключение король повелевает строжайшим образом, чтобы в каждой роте кавалерии в 66 человек было от 30 до 40 абсолютно иностранцев, и в каждом драгунском эскадроне в 132 человека — от 80 до 90; если выбудет один из них, то командир полка обязан завербовать на его место опять иностранца; таким образом в роте кавалерии не может состоять более 20—25, а в драгунском эскадроне 40—50 человек своей страны, за что отвечает командир полка» (215, с. 20).

Фридрих II требовал, чтобы кавалерия атаковала фронт врага только с помощью холодного оружия и непременно плотным строем, не тратя времени на стрельбу. В этом он, конечно, не был новатором, но сумел довести индивидуальную и общую подготовку своих всадников до такой степени совершенства, до какой только можно было довести подготовку искусственно созданной кавалерии, за всю историю этого рода войск. Бесспорно, прусские кавалеристы уступали в наездническом мастерстве природным конникам, но, сравнивая их с регулярной конницей других европейских стран, с полной уверенностью можно сказать, что повторить этот опыт не удалось никому. Во время обучения конницы, в первую очередь внимание обращалось на следующие элементы:

«§1. Прежде всего офицеры должны смотреть за тем, чтобы люди хорошо обращались и хорошо кормили своих лошадей, также очень тщательно седлали и умели бы взнуздывать, при чём седло и прибор должны во всяком случае содержаться в хорошем порядке.

§2. Стремена должны быть пригнаны так коротко, чтобы всадник мог настолько приподняться в седле, чтобы между последним и его телом оставалось пространство шириной в руку.

§3. Офицеры должны заставлять людей часто ездить верхом так, чтобы каждый из них выезжал свою лошадь в одиночку самостоятельно, и покорил бы её вполне своей воле.

§4. Когда люди достаточно съезжены в одиночку, следует сформировать эскадрон.

§5. Сначала следует обращать внимание, чтобы всадники выучились ездить в затылок; затем чтобы во время езды шеренги следовали бы одна за другой вплотную, а также взводы не разрывались.

§6. Все 4 взвода ведутся офицерами, и последние всегда должны стремиться, чтобы они сноровисто проходили дефиле и строились, а также рысью восстанавливали бы дистанцию, если она была потеряна.

§7. Заезды по 4 направо-назад должно сохранить, потому что этим движением полки вводятся на бивак; впрочем эскадроны должны быть так обучены, чтобы им было безразлично, следовать прямо или влево повзводно.

§8. Перед атакой командуют: две задние шеренги вперёд сомкнись, марш. Знаменщик осаживает во вторую шеренгу, командир эскадрона вместе с тремя офицерами остаётся в середине, один поручик — перед 1-м взводом, и один поручик — перед 4-м.

§9. Как только затем будет скомандовано марш, всадники должны все сразу дать шпоры коням, чтобы они тотчас тронулись с места; затем атакуют крупной рысью. Когда подойдут на такое расстояние, что можно ворваться, люди должны сразу поднять шпаги вверх и в то время, как они хотят нанести удар, приподняться на седле, а, по нанесению удара, опять сесть в седло.

§10. Так как наскок кавалерии и горячая рубка большей частью расстраивают порядок в эскадронах, то офицеры должны тогда рассыпать людей, оставляя при себе только знаменщика и трубачей; когда же сыгран сбор, каждый человек должен возможно скорее смыкаться к эстандарту, причём каждому должно быть внушено становиться в свою шеренгу. Взводы не должны быть перемешаны, но не имеет значения, если люди перемешаются во взводах, при условии, что они быстро строятся в три шеренги.

§11. Когда они снова сомкнулись, ротмистр должен крупной рысью, вполне сомкнуто, атаковать и, так как можно предполагать, что противник не примет такой атаки, то разрешается оставить шпаги висящими на темляках на руках; первая шеренга на ходу достаёт карабины, прикладывается и стреляет по бегущему противнику в тыл. Когда это исполнено, карабины бросаются (для чего они не отстёгиваются), и опять берутся и поднимаются вверх шпаги, а ротмистр командует: стой! равняйсь! и оба фланга смыкаются к середине. Следует заметить, что каждый раз, когда командуется стой-равняйсь, оба фланга должны смыкаться к середине.

§12. Когда кавалерийский полк отбывает смотр, то исполняет всё, что здесь написано; когда затем будет сделан заезд направо-назад, все эскадроны снова идут на плац, где они стояли, и снова там строятся.

§13. Когда это исполнено, то слезают и полк идёт поэскадронно; люди должны держать двойную дистанцию; эстандарты остаются при эскадроне. Затем майор командует: третья шеренга вперёд, ряды вздвой! Марш! Эстандарты входят в середину эскадрона, ротмистры — на фланги, другие офицеры — назад; каждый ротмистр командует своей роте, а майор командует: по полуэскадронам на месте атакуй! Правый фланг начинает; затем атакует три раза поротно и стреляют с правого фланга к левому.

§ 14. Так как стоят только две шеренги, то первая шеренга не ложится. Офицеры должны наблюдать, чтобы люди хорошо заряжали и хорошо обращались с оружием. Майор командует дальше: разомкнись вперёд! марш! третья шеренга направо-назад! марш! во фронт! всем полком направо-назад! затем идут к лошадям и садятся».

§16. Это упражнение относится к людям кирасирских полков, чтобы они, оставаясь на постоях с начала зимы и занимая деревни, могли в них обороняться и умели бы заряжать оружие.

§17. Драгуны должны также правильно обучаться пешком, как и пехота, со всеми тремя шеренгами, с примкнутыми штыками, и должны быть также хорошо обучены пешему строю, как и пехотные полки» (215, с. 15—18). (Из инструкции 1742 г.).

Король был особенно требователен к обучению гусарских полков, так как на них возлагалось основная тяжесть ведения «малой войны», и именно им приходилось сталкиваться с природной кавалерией Австрии и России. Но как показал ход войны, добиться желаемых результатов ему не удалось, хотя отдельные части, как например «белые гусары», которыми в своё время командовал Зейдлиц, были подготовлены великолепно:

«Он учил их искусно владеть саблей, садиться на лошадь без стремя и поворачиваться во все стороны, сидя на ней и не останавливая её бега. Он хотел, чтобы конь и всадник составляли одно; чтобы неровности земли исчезли, и в пылу быстрого движения господствовала обдуманная ловкость. Обучить лошадь по всем правилам искусства, укротить самую резвую и владеть самой пылкой, — это было обязанностью каждого простого гусара. Надлежало перескакивать чрез глубокие рвы, чрез высокие заборы, надобно было скакать в кустарниках, плыть через воду».

«Ещё труднейшей целью совершить было то, чтобы на всём скаку заряжать карабин и стрелять метко» (313, с. 38).

В «Инструкции полковникам и всем офицерам гусарских полков» от 1742 г., когда Пруссия участвовала в войне за Австрийское наследство, Фридрих II обращал внимание своих гусарских офицеров на следующие моменты:

«§1. Полковники и командиры гусарских полков, также все штаб-офицеры должны приложить все усилия, чтобы держать свои полки в наилучшем порядке, чтобы их люди хорошо учились ездить верхом, быстро и проворно седлали и хорошо действовали саблей.

§2. Офицеры полков должны также хорошо обучить своих людей, как и в других полках, а также постоянно внедрять им, что должно в большинстве случаев атаковать вполне сомкнуто и с саблей в руке».

«§4. Когда полк ударит на неприятельских гусар, можно рассыпать в каждом эскадроне самое большое по оному взводу; если же, противно обыкновению, гусары (противника) не будут стрелять, то полки обязаны, если противник слабее их, атаковать его вполне сомкнуто, с саблей в руке и прогнать».

«§17. Ни один гусарский офицер никогда не должен преследовать слишком далеко неприятеля, так как конечно надо полагать, что последний имеет всегда резерв, почему может оказаться сильнее его преследующих; к тому же лошади будут очень утомлены горячим преследованием, потеряют дыхание и потому легко могут быть настигнуты свежими лошадьми неприятельского резерва, а тогда люди будут изрублены без всякой пользы» (215, с. 7—13).

Из инструкции от 1759 г.:

«Гусары, при обучении пешком, должны быть вполне обучены и приучены располагаться за изгородями и стенами, быстро заряжать и аккуратно стрелять, так как гусарам часто приходится спешиваться и действовать против неприятеля таким способом» (215, с. 65—66).

Инструкция от 1763 г. гласит:

«Относительно одиночного обучения людей верховой езде, которое зимой можно вести в манежах, ригах и подобных местах, где удобно вырабатывать лошадей, должно стремиться к тому, чтобы каждый человек сделался господином своей лошади и ездил верхом как следует, со стременами, пригнанными не слишком коротко, не слишком длинно, имея возможность приподняться в седле на 4 пальца. Особенно следует требовать от людей, чтобы они сидели на лошади прямо, с правильным шлюзом, не висели бы на лошадях мешками и не качались бы телом туда и сюда, при движении ног лошади, вследствие чего на маршах большая часть лошадей бывает измучена» (215, с. 65).

Изначально король возлагал бремя патрульной службы только на гусар, но реалии войны показали, что их сил для этого недостаточно, и охранять колонны марширующих войск и обозы пришлось всем представителям конницы. Фридрих, видя превосходство лёгкой природной австрийской конницы, в войне 1740—1748 гг., запрещал своим конникам удаляться от основных войск на большое расстояние[153].

Тактика знаменитых атак прусской конницы сложилась в войне за Австрийское наследство (к 1744 г.) и с успехом применялась позднее. Фридрих использовал в своей армии старую античную методику косого боевого порядка, когда один из флангов отодвигался от противника, а другой дополнительно усиливался и, наоборот, придвигался с расчётом охватить фланг врага. Фронт прусской армии сознательно делался длиннее вражеского. Ударную часть и составляла кавалерия. Такой боевой порядок обеспечивал безопасность слабого фланга и не давал возможности противнику охватить его. Вражеским войскам понадобилось бы слишком много времени, чтобы придвинуться к пруссакам и зайти им во фланг и тыл, между тем, как сами они в это время были уже атакованы и окружены прусской конницей.

До 1744 г. Фридрих II использовал строй кавалерии из 2 линий, каковой применяли все страны Европы. Но сражения при Мольвице (1741 г.) и Хотузице (1742 г.) показали, что для повышения эффективности атак, войска надо строить глубже. И уже в кампании 1744—45 гг. пруссаки, освоив новую тактику, с успехом применяли её при Гогенфридберге (1745 г.), на реке Зоор (1745 г.), а затем при Грос-Геннерсдорфе и Гёрлице (1745 г.).

Инструкции короля «на случай боя* от 1742 и 1744 гг. гласят:

«§1. Когда атакуют неприятеля, то атаку исполнять одним из флангов армии. Для осуществления этого нужно наступать несколько косвенно, что означает что находящийся на фланге полк атакует несколько ранее, нежели полк стоящий с ним рядом, и также остальные, последовательно один за другим; однако это должно делаться почти незаметно, чтобы полки быстро атаковали один вслед за другим.

§2. Как только кавалерии приказано наступать, она должна тотчас перейти в рысь; когда же она подойдёт приблизительно на сто шагов к неприятельским эскадронам, должно, при полной сомкнутости, выпустить лошадей полным ходом, и так врубиться.

§3. Командиры эскадронов и ротмистры должны прежде всего обращать внимание на то, чтобы когда неприятельские эскадроны опрокинуты, их собственные надо внедрить всем рядовым, как кирасирам, там и драгунам; после этого и прежде всего должно атаковать вторую линию неприятеля, причём кирасирам и драгунам следует внушить, чтобы они не преследовали противника в одиночку.

§4. Когда случится, что какой-нибудь эскадрон из первой линии будет опрокинут, то на всех его офицерах лежит обязанность собрать этот эскадрон сзади второй линии, и, когда он там построится, снова вести его на противника.

§5. Эскадроны, предназначенные первыми атаковать пехоту должны, после того, как неприятельская кавалерия будет разбита и отброшена от своей пехоты, взять последнюю во фланг и врубиться в него.

§6. Вторая линия должна находиться против интервалов первой, и офицеры второй линии обязаны, в случае, если эскадроны первой линии будут опрокинуты, атаковать неприятельские эскадроны, которые прорвутся, схватиться с ними и отбросить назад. Главным образом офицеры должны обращать внимание на то, чтобы атаковать противника с большею силой, а после атаки тотчас опять собирать своих людей.

§8. Командиры эскадронов должны быть ответственны за то, чтоб во время боя ни один кирасир или драгун не стрелял из караоина или из пистолетов, а чтобы они действовали только со шпагой в руке, почему должно хорошо внедрить кирасирам и драгунам, что, пока они имеют карабины и пистолеты заряженными, это оружие всегда останется в их распоряжении.

§9. Кроме того, всем командирам эскадронов должно быть известно, что, когда армия строится перед противником, они должны выстраиваться быстро, так как от этого зависит всё; потому командиры и офицеры должны следить за тем, чтобы взводы в эскадронах следовали на указанных местах плотно, сомкнуто и быстро. Когда будет отдана настоящая диспозиция для боя, то следует тотчас приказать сколько шагов дистанции должно быть между эскадронами; затем генералы в своих бригадах, командиры полков в своих полках и командиры эскадронов в своих эскадронах должны тщательно следить, чтобы означенные дистанции были взяты так скоро и точно, как это всегда должно делаться в таких случаях» (215, с. 5—7).

«Между эскадронами 1-й линии не может быть более 10 шагов интервала. 2-я линия держится сзади в 300 шагах и берёт интервалы в 60 шагов.

«Когда генерал приказал атаковать, то линия трогает шагом, переходит в рысь, и, когда находится в 200 шагах от неприятеля, то должна совершенно бросить повод лошадям и скакать. Наскок должен быть произведён с полной силой и криком, но чтобы при этом боевой порядок сохранялся неизменно и 3 линии всё время оставались одна от другой в 300 шагах, а гусары на флангах».

«Когда обе неприятельские линии вполне опрокинуты, то первая шеренга первой линии должна вынестись и рубить; то же самое и гусары с фланга, которые, вместе с кирасирами, должны преследовать бегущего противника так, чтобы эскадроны следовали не далее 200 шагов за их высланными людьми, сомкнуто и в полном порядке.

При преследовании противника, кирасиры, также, как и гусары, должны не давать ему времени вновь собраться, а преследовать его так далеко, пока где-нибудь не встретится дефиле, или частый лес, или что-нибудь подобное; благодаря этому противник должен понести громадный вред».

«2-я линия, когда видит, что обе линии противника разбиты, должна обратиться с некоторыми ближайшими эскадронами на неприятельскую пехоту и тотчас атаковать и врубиться в её фланг».

«Король приказывает всем командирам эскадронов, после первой атаки действовать по своему усмотрению…»

«При преследовании, когда неприятель пришёл в беспорядок, преследующие должны стараться настигнуть голову бегущих, потому что остальные, коих они обойдут, достанутся им и без того».

«Гусары, составляющие 3-ю линию, обязаны, во время произведённой кавалерией атаки, обеспечить её тыл; когда же у противника произведено полное замешательство, то 6 эскадронов должны помогать рубке, а 4 обязаны непрестанно прикрывать тыл кавалерии» (215, с. 26—34).

В целом, прусская конница Фридриха II являла собой великолепно отлаженный механизм для крупных полевых сражений, но при условии, что её поддерживали пехота и артиллерия. К самостоятельным действиям она подготовлена не была и, в принципе, оказалась беззащитна от нападений легковооружённых природных всадников в рейдовой войне.

КОННИЦА АВСТРИИ В ПЕРИОД СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ

К 1740 г. австрийская кавалерия состояла из 18 кирасирских, 14 драгунских и 8 гусарских полков (283, с. 150). Затем это количество увеличилось на 3 полка гусар, которые были сформированы в 1741 — 2, в 1743 — 1.

По окончании войны за Австрийское наследство, кавалерия сократилась до 29 кирасирских и драгунских и 4 гусарских полков, но перед началом и в процессе Семилетней войны вновь стала увеличиваться. В 1756 г. были сформировано 2 гусарских, в 1758 г. — 1 драгунский и в 1761 — ещё 1 гусарский полк (283, с. 150).

Изначально полк кирасир австрийской армии состоял более, чем из 1000 всадников. Он разделялся на 6 эскадронов, по 2 роты в каждом. В роте служило примерно 76 человек. Кроме того, ему придавалась 1 карабинерская рота в 94 конников. Драгунский полк был укомплектован аналогичным образом, но, вместо карабинерской к нему прикомандировывалась конно-гренадерская рота. В гусарском полку было 5 эскадронов по 2 роты, в каждой — по 80 гусар.

К началу Семилетней войны полки гусар были увеличены до 6 эскадронов, но отборных рот не выделялось (283, с. 150).

Во время боевых действий часто практиковалось сведение карабинерских и конно-гренадерских рот в отдельные части.

Вооружение австрийских кавалеристов было идентично вооружению прусских, правда, отборные роты драгунских и кирасирских полков часто снабжались саблями вместо палашей (183, с. 151).

Австрийское правительство на время боевых действий, кроме регулярной конницы, имело возможность формировать иррегулярные части на территориях Венгрии, Сербии, Валлахии. Знаменитая венгерская равнина Пуста, где выращивались многотысячные табуны лошадей, была одновременно и тем местом, где набиралась природная австрийская кавалерия (197, с. 275).

Подготовка регулярных полков в австрийской армии значительно уступала прусской, что сказалось на исходе многих крупных сражений.

Кирасиры использовались для сомкнутых атак, и их, как правило, старались не привлекать для фуражировок, рейдов и конвоирования, потому что тяжёлые, ширококостные и изнеженные конюшенным содержанием лошади не выдерживали длительной бескормицы, непогоды и утомительных маршей.

Драгуны были нужны как для пешего, так и для конного боя. В эти полки набирались люди меньшего роста и более скромной комплекции, чем в кирасирские. Лошади у них были обычно не такие крупные, но более выносливые и пригодные для рейдовой войны.

Гусарские части состояли, в основном, из природных кавалеристов — венгров. Это была лучшая часть австрийской кавалерии.

Новаторские идеи Фридриха II проникли и в армию Габсбургов. Здесь также конников обучали атакам с холодным оружием, но разрешалась и стрельба с места. Какой способ боя выбрать, зависело от командиров, и это часто отрицательно сказывалось на результатах общих атак. Всадники строились в 3 шеренги, но при стрельбе допускалось перестроение в двойную колонну.

Атаковали вначале рысью, затем переходили в галоп, иногда первой шеренге разрешалось при этом стрелять из пистолетов, а за 20—30 шагов пускали лошадей в карьер.

Недостаточная подготовка регулярной конницы компенсировалась большим числом иррегулярных конников, которых австрийцы с успехом применяли в войнах с Пруссией.

КОННИЦА РОССИИ В СЕМИЛЕТНЮЮ ВОЙНУ

В конце осени 1756 г. для вторжения в Пруссию под командованием С. С. Апраксина, русским правительством были выделены следующие кавалерийские части:

В Курляндии и Лифляндии дислоцировались 5 кирасирских, 3 гусарских полка и более 6000 казаков — донских и чугуевских и с ними волжских калмыков, башкир, казанских татар и мещеряков (123, с. 45—46, с. 84—86). В районах Стародуба, Смоленска и Чернигова находились 1 гусарский, 5 конногренадерских и 4 драгунских полка. Им придавалось до 12000 иррегулярной конницы, в большинстве — донских казаков.

Практически все эти подразделения, с добавлением одного драгунского полка приняли участие в походе (123, с. 157-159).

Осенью 1756 г. командование поручило П. А. Румянцеву провести инспекционный смотр регулярной кавалерии. Из 14 полков, которые успел осмотреть П. А. Румянцев, ни один не был достаточно подготовлен к походу. Все они требовали доукомплектовки, перевооружения и замены конского состава. Всадники нуждались в серьёзном переобучении (118, с. 35). Например, после инспекции Грузинского гусарского полка, Румянцев оставил его командиру Амилохварову следующее предписание:

«Притом же в сём больше наблюдать, чтоб всякий чин во всяком обращении по довольному в том описанию своё место сыскивал весьма поворотливо, а рядовые всегда б линию в лошадиных головах наблюдали и сколь возможно плотно сомкнуты ехали, а особливо при атаке, что всего за нужнее и способное к нападению целым шквадроном признавается. К чему весьма нужно чтоб всякий гусар в своём конном уборе настоящий размер знал, а особливо стремена б так привязаны были, чтобы он во время атаки, а особливо где и одному случитца, сильнее свою саблю употреблять мог, привстав на седле так, чтоб целая четверть аршина между ним и седлом простору было; а как по большой части такой лёгкой кавалерии, случится больше на неприятеля нападать в ущелинах, долинах и зарослях, то в таком случае всякому гусару весьма нужно знать употреблять свои пистолеты с пользою…» (118, с. 33).

А командиру Новотроицкого кирасирского полка оставлены были требования такого рода:

«№1. В оборотах по четыре и во взводах, которые не только не скоро, но и с конфузиею производятся, коль чаще на основании новой диспозиции обучать, в которых наивящая сила кавалерийских эволюции заключается.

№2. Стремена так привязывать, чтоб кирасир, когда привстаёт на седле, ладонь бы свою мог просунуть, разумея не плашмя, а пальцем большим вверх, и носки у сапогов держать к лошадям, а не навыворот.

№3. Шпаги на ольстрах и весьма твёрдо равнять оные между собой, а не в свободной руке, — выше повода».

«№7. В пешем и конном параде людям тело весьма держать прямо и грудь несколько вперёд, а брюхо назад, локти плотно всегда к плечу, кисти от рук на клапанах не держать, а держать руки правую протянутую чрез клапан и за карабин без замашек приниматца и в брюхо не бить, но весьма в приёмах скоро и крепко брать, тоже на колени по взмаху офицерскому не только вдруг, но и весьма крепко садитца, а карабины и приклады быть, как оное от меня показано было в первом взводе.

№8. В конных набегах по одному обучать палашами замашки делать весьма прытко, для чего и пистолеты класть в ольстры так, чтобы свободно было вынимать» (118, с. 40—41).

Однако и следующий смотр, проведённый П. А. Румянцевым в марте 1757 г., снова показал неподготовленность регулярных полков. Чтобы успеть обучить хотя бы часть людей, Румянцев приказал выделить в полках по сборному эскадрону и усиленно заниматься с ними (118, с. 35). С. Апраксину был послан рапорт о том, что в удовлетворительном состоянии находился только Киевский кирасирский полк.

Тем не менее, войска выступили в поход. Часть эскадронов пришлось оставить и кавалерия двинулась не в полном составе. В первом же сражении при Гросс-Егерсдорсфе (1757 г.) проявились результаты плохой выучки русской регулярной конницы (123, с. 184—188). Лишь некоторые гусарские части и казаки смогли компенсировать умелыми маневрами и удачными фланговыми атаками несостоятельность тяжёлой конницы. Иррегулярная кавалерия — казаки и калмыки — отличились и при преследовании разбитых пруссаков (123, с. 188).

По официальным штатам, каждый кирасирский полк русской армии насчитывал 946 всадников. Он делился на 5 эскадронов, по 2 роты в каждом, соответственно, в каждой роту служили 93—94 кирасира. Штат конногренадерского полка был несколько больше — 956 человек. Он также делился на 5 эскадронов по 2 роты, в каждой из которых служили, в среднем, 95 конных гренадер (283, с. 158-160; 123, с. 157-159).

Драгунский полк состоял из 1141 кавалериста и разделялся на 6 эскадронов или 12 рот, 2 из которых были конно-гренадерскими и 10 — фузелерными. Соответственно, в роте числилось 95 драгун или конных гренадер.

Полк гусар в 1203 всадника состоял из 5 эскадронов — по 2 роты в каждом. В роте было 120 гусар.

Из-за плохого состава и слабой подготовки солдат многие полки имели только по 3 эскадрона.

Вооружение кирасир, конногренадер и драгун было похожим. Всадники должны были иметь палаш или саблю, пару пистолетов и карабин (у драгун его заменяла облегчённая фузея или мушкет со штыком). На деле полный комплект оружия получили далеко не все роты в полках.

Гусар вооружали саблей, двумя пистолетами и карабином. Вероятно, некоторые части имели пики.

По уставу 1755 г. обычным построением эскадрона были 3 шеренги. Для удобного ведения стрельбы с коня, эскадрон мог перестроиться и в 2 шеренги:

«Тогда задняя шеренга разделится на 4 части, 2 части с правого крыла поворачивают направо, а другие части с левого крыла поворачивают налево, и заезжают в интервалы, а именно: отделение 1-е, которое на правом крыле стояло, примыкает к 1-й же шеренге, а 2-е за оным следующее — ко 2-й; отделение левого крыла 1-е, примыкает к 1-й шеренге на левом крыле, а 2-е за ними же — ко 2-й…» (152, с. 30).

А перед началом атаки с холодным оружием снова выстраивались в 3 шеренги:

«С правого крыла делают направо 2 оборота, а с левого налево в два оборота и маршируют к своей линии, и прибыв делают скоро в свои места, а офицеры и трубачи паки станут в прежних местах» (152, с. 30—31).

Во время атаки шеренги размыкались и всадники 100 шагов двигались «большим шагом», затем 300 шагов — «коротким», далее аллюр убыстрялся и движение производилось рысью, а затем широким галопом. Недостатком тактики было то, что за 150 шагов до противника эскадроны должны были останавливаться, выравнивать и уплотнять строй. По желанию командира в этот момент солдаты могли открыть пальбу из карабинов, и только потом следовала атака карьером с холодным оружием (283, с. 159-160; 180, с. 32; 152, с. 31-42).

Для преследования опрокинутого врага строй рассыпался, за исключением 4-х рядов, находившихся при штандарте. Иногда для рассыпного боя выделялись только 4—5 рядов с каждого из флангов эскадрона[154].

В этом случае каждый кавалерист вёл бой по своему усмотрению. Но по сигналу трубы «апель» все всадники были обязаны вновь скакать к своему штандарту и с его левой стороны становиться в 3 шеренги, причём солдату важно было вернуться в свою шеренгу, а место на котором он стоял изначально, значения не имело.

Драгунам предписывалось уметь строиться в каре для отражения атак иррегулярной конницы и для сопровождения транспортов. Для этого в передний фас становились 3-й и 5-й эскадроны, 2-й и 4-й — в задний, в шахматном порядке, а 1-й и 6-й во взводных колоннах находились на флангах.

В случае необходимости такой боевой порядок применяли и кирасиры и конногренадеры. Поскольку у них в полках числилось по 5 эскадронов, то от каждого из них выделялось по 4 ряда солдат, из которых и формировался недостающий эскадрон в заднем фасе (283, с. 160; 152, с. 66—70).

Правда, это построение обрекало всадников на пассивную оборону; к тому же скученные кавалеристы были хорошей мишенью для рассыпных нападений противника, поэтому впоследствии от каре отказались.

В летней кампании 1758 г. русской армией командовал Вильгельм Фермор. В это время в ней находились 5 кирасирских полков — 2 в 3-эскадронном составе и 3 — в 3-эскадронном; 3 драгунских по 3 эскадрона; 4 гусарских в полном составе, 1 в половинном и 3 дополнительных эскадрона, сведённые из двух разных полков. 1 драгунский полк в 3 эскадрона оставался в Тарутине для прикрытия. Кроме того, имелась партия казаков около 4000 человек (123, с. 271— 272). Всей русской конницей командовал П. А. Румянцев.

В расписании на летнюю кампанию 1758 г. не фигурирует ни один конногренадерский полк, между тем, в армии они всё же были (123, с. 250, 165, 273, 302-304). Правда, эти 5 полков тоже не соответствовали своему штатному расписанию и насчитывали не более 3-х эскадронов в каждом (123, с. 250).

В знаменитом конном Румянцевском рейде в Померанию (1758 г.) участвовало 1000 выборных гусар от разных частей, 1000 выборных казаков и 6 кирасирских эскадронов (123, с. 270). Позже к корпусу присоединились конные гренадеры и драгуны (123, с. 286).

Перед последним крупным сражением Семилетней войны — при Кунецдорфе (1759 г.), в котором участвовала русская армия, в её коннице насчитывалось 5 кирасирских, 5 конногренадерских, 2 драгунских, 3 гусарских полка и несколько отдельных эскадронов от 2-х гусарских полков. А также донские и украинские казаки (123, с. 481).

В процессе боевых действий выучка регулярной конницы всё время повышалась, а её недостатки компенсировались тем, что регулярным частям придавались отряды природной кавалерии. Против таких команд прусские всадники однозначно пасовали. Например:

«Вчерашнего числа семисотная прусских гусар команда, прибыв к местечку Рагниту, кое отсюда расстояние в милю на левом крыле нашего лагеря лежит, и совокупясь с обывателями, в сражение с нашими калмыками и донскими казаками вступило, но нашим лёгким войскам, кои кавалериею, под командою генерал-майора Шилинга для прикрытия фуражиров послана, подкреплены будучи, гусар разбили и из города выгнали, при котором случае в полон взято 1 подпрапорщик Малаховского и 3 человека гусар Чёрного полков…» (123, с. 198).

Под Ризенбургом (1758 г.):

«…генерал-майор Демику з деташаментом своим сего июня 8-го от меня отправлен и 9-го к местечку Резенбурху приближался пополуночи в 8-й час, где и усмотрена им в правую сторону неприятельская гусарская партия, против которой от него господин брегадир Краснощёкой с полковником Дячкиным и 500-ми казаками, а в подкрепление господин бригадир Стоянов с полковником Зоричем, подполковником Текеллием и майором Фол керном посланы были, из которых первые оба приводятся Краснощёкой и Дячкин храбро оную партию атаковав разбили, и живых один корнет и 31 рядовых в полон взяты и ко мне присланы; а убитых с неприятельской стороны сочтено 28, …; с нашей стороны при сём сражении легко раненых 3 казака только находитца» (123, с. 74).

У Черлина (1759 г.):

«В силе высокого ордера я с вверенною мне из 238 человек гусар и 200 человек казаков состоящею командою сего числа в пятом часу под местечко Черлин прибыл, где под самым тем местом двумя эскадронами прусских Цитенова полку гусар встречен и оных тотчас атаковал, в местечко вогнал, из оного выбил и до самого местечка Гур расстоянием в полторы мили гнал, из которых 2 эскадрона гусар и пехота им на сикурс определённая, для подкрепления выступать стала, но я, усмотря гораздо превосходящую силу, и будучи как люди, так и лошади несколько уже утомлены, остановясь построился и в надлежащем порядке к Черлину возвратился. При сём сражении, сколько на возвратном пути усмотреть можно было, 40 человек неприятельских гусар и 1 капитан убиты, а в полон взяты 4 капрала и 15 человек гусар с лошадьми, ружьями и аммуничными вещами; с нашей стороны вспоможением Божием никто не убит, а ранены 3 человека и 1 гусарская лошадь убита» (123, с. 437).

Под Пневом (1759 г.):

сербского гусарского полку подполковника Текелия с 2-я гусарскими полками и с казаками на подкрепление командировал; неприятель, видя сие прибавление, своих гусар с обеих флангов выслал, кои построясь, с нашими перестреливаться стали. Генерал-майор Тотлебен, усмотря, что неприятельские гусары пехотой подкреплены и что весь авангард в ордер баталии стал и из пушек стрелять начал, приказал своим гусарам и казакам отступать до реченной деревни Цереквицы, в таком намерении, чтоб неприятельских гусар ближе к себе приманить. Прусские, хотя пользоваться тем отступом, на наших наступать стали, но в самое то время венгерского полку полковник Зорич с двумя эскадронами гусар и с 200 человек казаков, примкнув к отступающим и построясь, вместе на неприятеля ударили, в котором сражении взяты гусарами и казаками 13 человек в полон, между которыми 1 корнет, 1 капрал и 4 человека гусар раненых, а прочие здоровы; побито на месте более 60-ти человек, а по сказкам пленных и дезертиров более 100; …» (123, с. 452—453).

При Кунецдорфе (1759 г.):

«… преследовавший неприятеля с лёгким войском генерал-майор граф Тотлебен в ночь меня рапортовал, что он чрез болото в лес к неприятельскому левому крылу казаков послал, чтоб кавалерию от пехоты отрезать, а он с гусарами и кирасирскими его императорского величества полку 2-я эскадронами, кои весьма храбро себя оказали по сю сторону болота построился; неприятельская кавалерия, усмотря, что казаки заезжают с тылу, ретироваться стала, но в то ж самое время оная с обоих сторон казаками и гусарами атакована, расстроена и разбита, многие поколоты и в полон взяты, а сверх того целый неприятельской от протчих отделившейся кирасирский эскадрон 20-ю человеков казаков и 15-ю человек гусар в болото вогнан, побит и пленён, которого стандарт в добычу взят; от сего места далее мили за неприятелем погоня была…» (123, с. 489).

Тактика была довольно проста; пока регулярные части русской конницы встречали атаку сомкнутых линий пруссаков в строю, противника врассыпную обходили с флангов казаки или иная иррегулярная кавалерия. Неготовые к таким действиям прусские кавалеристы были вынуждены рассеиваться и расстраивать свои ряды, а в одиночном бою они уступали природным всадникам, которых, в свою очередь, поддерживали плотные колонны регулярной конницы.

Для того, чтобы эффективно противодействовать такой тактике, пруссакам нужно было обладать собственной природной кавалерией. Но таковой в Пруссии не было, а ландмилицкие, ополченческие эскадроны для этой роли не годились.

Именно в Семилетнюю войну в русской коннице впервые в Европе стала применяться тактика атакующих колонн, не использовавшаяся со времён средневековья. Распространённая в то время линейная тактика не предусматривала таких действий. Колоннами строились только на марше, а в бою фронт должен был быть непременно развёрнутым, тем самым добивались максимальной мощи огня, а шансы охватить фланги противника возрастали пропорционально длине фронта. П. А. Румянцев первым осознал эффективность атак, производимых колоннами (123, с. 759—761).

ТАКТИКА РУССКОЙ КАВАЛЕРИИ В БОЯХ С ТУРЕЦКОЙ КОННИЦЕЙ

Семилетняя война наложила отпечаток на тактику русской конницы. Вышедший в 1766 г. устав «О конной экзерциции и о должностях при оной» менял систему обучения кавалеристов. Его основные положения повторяли схему подготовки прусской конницы.

Эскадрон по-прежнему строился в 3 шеренги. Расстояние между отдельными эскадронами точно не определялось:

«Интервалов между эскадронами точно назначить невозможно, понеже по месту, где экзерциция производится, назначиваются, или по повелению генерала, который смотрит, однакож ежели место даёт и генерал точно не прикажет, то интервалам в такой дистанции быть, чтоб при делении из трёх в две шеренги оные интервалы наполниться могли, то есть: четвёртая часть той дистанции, которую эскадрон во фронт стоя занимает, а от другой стороны стоящего эскадрона поставляется толикое число, и тако будет эскадрон от эскадрона отделён на полдистанции стоящего во фронте эскадрона; литаврам же быть на правом крыле выше трубачей» (81, с. 16—17).

Вооружение кавалеристов оставалось прежним. Появился новый род кавалерии — карабинеры (в 1763 г.). Они были созданы из переформированных конных гренадеров, и большинства драгунских полков.

Перед началом атаки, по команде: «Палаши вон!» — всадники выхватывали клинки:

«Правой рукой проворно ухватиться не взмахивая через левую, которой держат в своём месте повод, запалашной у эфеса гриф всей ладонью крепко не нагибая ни тела, ни головы; к чему для способности наблюдать, чтобы у всех чинов на портупеях палаши в такой пропорции были, чтоб как при вынимании палашей, так и при положении оных в ножны людям нагибаться нужды не было.

Выдернуть палаш из ножен одним разом и вынести перед себя, держа протянутой рукою крепко в такой пропорции, чтоб эфесная тарелка была против рта и её палашный клинок к себе плашмя, а конец палаша чтоб был в верхах в совершенной прямизне, отнюдь не шатаясь» (81, с. 89).

Затем палаши держали у плеча обнажёнными.

Теперь на начальном этапе атаки кавалеристы не двигались разомкнутыми шеренгами. Она производилась плотным строем, что не требовало остановки перед фронтом противника. После команды «Ступай!» весь полк большой ступью до 100 шагов вперёд идёт…»

«В то же время полк малой рысью, потом большой, а после добрым галопом, например, до 100 сажень или как место даст, едут и командуется: «Ступай вперёд».

Сие значит действительное сражение с неприятелем, тогда полк во всю конскую пору скакав атакует, например до 50 сажень» (81, с. 41).

Опрокинутого врага по-прежнему атаковали врассыпную, теми же способами, что были приняты ранее (81, с. 43—44).

Конники с лошадьми непременно должны были упражняться каждый день, независимо от времени года:

«Проезжать лошадей зимой и летом ежедневно, разве когда прежестокие морозы или метелицы случатся, то такие дни пропускать…» (81, с. 71).

Лошадей приучали к стрельбе и взрывам. Кавалеристов учили также пешему бою.

Но данные методы были применимы лишь в сражениях с европейскими армиями, в которых регулярная кавалерия использовала аналогичную тактику, основанную на таранном ударе в плотном строю. Для войн на Востоке такая система боя не годилась.

Турецкие и татарские всадники умели применять плотный строй не хуже европейцев, но не обладали крупными мощными лошадьми для успешного проведения сомкнутых атак, и не имели единообразного вооружения. Распространение огнестрельного оружия заставило их отказаться от конской брони, а социальные катаклизмы, как и в Европе, способствовали исчезновению «рыцарства».

Строй применялся в схватке с равно вооруженным, имеющим лёгких лошадей, противником. Атаковать же «в лоб» тяжёлую европейскую кавалерию означало заранее обречь себя на поражение. Турки и татары использовали тактику рассыпного боя, где каждый всадник, вооружённый на свой вкус, мог с наибольшей эффективностью воспользоваться своим умением.

Даже лёгкие регулярные гусарские полки в массе своей уступали в индивидуальной подготовке восточным природным конникам, не говоря уже о тяжёлой коннице. Лишь казаки и иная иррегулярная кавалерия могли сражаться с ними на равных.

Исходя из этих соображений, русское командование должно было использовать как можно больше природных всадников, придавая их регулярным полкам в качестве прикрытия, но, видимо, финансовые трудности помешали этому и для войны с Турцией 1768—1774 гг. был выделен лишь небольшой казачий контингент. В этой ситуации оставалось одно: всё время держать регулярную конницу под прикрытием пехоты и артиллерии, иначе, оторвавшись от основных сил, она была бы мгновенно уничтожена массой вражеских конников.

Первая летняя кампания 1769 г., прошедшая без крупных сражений, но в постоянных маршах и мелких стычках, показала полную несостоятельность тяжёлой кавалерии в таких действиях и Румянцев посылал Екатерине II письма и реляции следующего содержания:

«Кирасирские и карабинерские полки посажены сколько на дорогах, столько и на деликатных и тяжёлой породы лошадях, которые больше на парад, нежели к делу способны. Во всю кампанию надобно им было запасать сухой фураж, поелику на полевом корме они изнуряются. Самая ж аммуниция кавалерийская есть бремя, отяготительное всаднику и лошади. Для сего в прошедших операциях и нельзя было той пользы произвесть нашей кавалерии, к которой могла бы она иметь случай…»

«Сей род конного войска (драгуны — В.Т.) принят во все другие армии, яко наиспособнейший к службе, потому что сию конницу двояко можно употреблять, раз на лошадях, а иногда и спешив, где нужно скоро перенестись пехоте».

«Ибо я лошадей велю под сих драгунов купить лёгких пород степных, которые нужду без ослабления переносят, следственно и дешевле они обойдутся и по пропорции состояния, для которого сия конница устраивается, дать и приличную людям аммуницию. Теперь же в кавалерийских полках, из коих в оной уже требуется по 500 лошадей нет удобности заменить оных другими лёгкими, потому что настоящая ам-муниция кавалерийская по тягости своей требует к понесению оной лошади большой и особливой силы…»

«Я сколько не старался щадить оную и с половины почти кампании Его высочества и другие карабинерские полки отправил в Польшу, но и на сём обратном и по вольном марше едва не все их лошади пали, яко не могущие нести никаких трудов, хотя наидорожшею ценою покупаются» (118 т. 2, с. 382).

Тем временем Румянцев вёл малую войну с небольшими отрядами турок и татар, высылая против них отдельные соединения кавалерии, иногда при поддержке пехоты. До нас дошли его реляции об некоторых удачных действиях против татарской кавалерии (117, с. 29—30).

Румянцев понимал, что кавалеристов надо обучать иной тактике, нежели атакам на врага плотным строем, поскольку турки и татары их не принимали и, рассыпаясь, уходили из-под удара, стараясь выманить русскую конницу подальше от расположений пехоты, обстреливали её из луков и огнестрельного оружия. В данном случае, всадники могли оказать сопротивление единственным способом — вести ответный огонь из карабинов и пистолетов. Румянцевым были выработаны следующие правила:

«1. На лошадях тело — как в пехоте; колени крепко, ноги к лошади, сабли прямо и подле правой ольстры держать.

2. Маршировать при экзерциции всегда рысью, сомкнутыми шеренгами, заезжать и атаковать вскачь, имея саблю при атаке поднятою против глаз.

3. Фланкерам и в рассыпной атаке огненным и белым ружьем действовать с надобным к тому обозрением, осанкою и искусством, прикладываться и замахи делать, приподнимаясь на стременах, которым быть так, чтобы, когда на них ездок встал, кулак подложить можно было.

4. Учить из карабинов стрелять, построя чрез эскадрон в две линии и от передовых по полуэскадрону высылать шагов на 100 вперёд, и по шеренгам стрелять, а, выстреля, разделясь на 4 части, поспешно назад заезжать, и, как оба выстрелят, то другой половине эскадрона выехать также далеко вперёд и продолжать сей огонь производить пристойно противу маячащих неприятелей, чтоб их отогнать. А и при ретираде делая только всё наоборот, что тут — вперёд, там — назад».

«В некоторых местах сего обряда упоминается о 3-х шеренгах, но как одна шеренга мною убавлена, то и чрез сие подтверждается построение в 2 шеренги» (118 т. 2, с. 253—254).

В боевой практике русской кавалерии широко использовались фланкеры-застрельщики. Они были нужны, чтобы не подпускать маневренных турецких и татарских наездников на пистолетный выстрел к плотному конному строю. Эскадроны строились в 2 шеренги, чтобы эффективнее вести стрельбу; задний кавалерист стрелял, стоя между двумя передними. Если противник пытался в рукопашную изрубить фланкеров, тех немедленно поддерживали сплочённые шеренги.

Русская регулярная кавалерия успешно пользовалась разработанной А. А. Румянцевым тактикой. Это хорошо видно из описания сражения при Ларге (1770 г.):

«…тогда ж повелено от генерал-квартирмейстера Боура подполковником Анжели и Елчанинову атаковать фрунт неприятельской 12-ю эскадронами, что и исполнено было обеими наилучшим образом и неприятель был рассыпан; однако ж и затем, собравшись свежими войсками, возобновил он и паки нападение, стараясь пробиться во фланг эскадронов подполковника Елчанинова, коему опасно уже было отважиться на второй удар, тем наипаче, что неприятель поминутно рассеивался, ласкаясь выманить к тому же и нашу конницу. Итак, сей подполковник великую тут показал храбрость, стояв долго и неподвижно сомкнутым фронтом против сильного огня неприятельского и отбиваясь с наибольшим успехом одною беспрестанною и скоропостижною стрельбою из ружея до издержания всех патронов, сколько его кавалерия при себе имела, а при нападении лучших неприятельских наездников он первой устремлением своей сабли от фрунту отгонял. При действии вышеописанном остаток неприятельских войск нападал означенного корпуса на фронт правого и левого флангов, но всегда прогоняем был с уроном. И сие сражение продолжалось до сумерков, коему сделал конец генерал-майор Вейсман, подвинувшись с своим деташаментом вперёд, и коль начал стрелять по неприятелю из пушек и мелкого ружья, то и ретировался он на расстояние вон из выстрелов…»

«Весьма отличились в сём сражении в смелости и проворстве вышеупомянутые Елисаветградского полку пикинёры, ударяя стройными эскадронами на неприятеля и опорствуя сомкнутым фронтом, когда от превосходного его числа понуждались к отступлению. Храбрецы из них, выскакивая поодиночке, сразили многих рыцаров турецких, а были им предводителями командиры того полку майоры Увалов и Дупин» (118 т. 2, с. 331-332).

Прямым последователем Румянцева стал А. В. Суворов. Он использовал для боя с природными всадниками ту же методику (148, с. 249—251), но позже ввёл существенные изменения. Суворов перестал акцентировать внимание своих солдат на стрельбе, оставляя её специально выделенным фланкерским отрядом лучших конных стрелков, а также на казаков и арнаутов[155].

Эти отряды должны были действовать врассыпную, по своему усмотрению завязывая рукопашный или стрелковый бой. В их задачу входило прикрытие плотных построений регулярной конницы.

То, что русский полководец отказался от шереножной стрельбы с применением фланкерского прикрытия, можно объяснить увеличением темпа боя. Пехота при Суворове стала применять более мелкие построения: каре и колонны, а значит, стала намного маневреннее. Скорость передвижений и атак значительно увеличилась. Коннице уже не было нужды ждать, пока пехота совершит тот или иной маневр, тем временем отстреливаясь от врага. Теперь все перестроения происходили намного быстрей, и, естественно, это дало возможность кавалерии не терять времени, оставаясь на месте, а совершать смелые рукопашные атаки. Всадники знали, что имеют постоянную поддержку в лице пехотинцев, которые двигаются за ними быстрым шагом (148, с. 252).

Судя по всему, казаки и в XVIII в. с успехом пользовались метательными дротиками. Суворов чётко различает «пику» и «дротик» и говорит о том, что дротик для казака предпочтительнее, чем стрельба:

«Казакам непременно быть навсегда дротиком вооружённым, яко наисильнейшим их оружием для поражения всякого противника; но и во всех случаях огнестрельное оружие есть только для сигнала».

«Для притяжения противника, ежели он, паче чаяния, иногда множествен, на крепости и резервы постовым казакам заманивать его в полном шармицеле, сколько можно длиннее, забавляя его тут иногда и стрельбою, как и дротичным наездом с криком одинаково безопасно; а когда он будет гораздо по времени к укреплениям наперт или разными войсками на месте сломлен, то уже тогда поражать его сильно пикою в крестец и живым хватать» (148, с. 254).

Суворов, также, как и Румянцев, строил свои эскадроны в 2 шеренги (272, с. 36).

Г. А. Потёмкин, впечатлённый искусством турецких и татарских наездников и понимавший, что только лёгкая регулярная кавалерия при поддержке казаков и другой иррегулярной конницы сможет с успехом действовать против них, пошёл на другую крайность. Во время проведённой им реформы (1786 г.) практически вся русская регулярная кавалерия, включая кирасир, получила одинакового покроя обмундирование и единообразное вооружение, намного легче прежнего. В это время в армии существовали 5 кирасирских (+1 гвардейский), 19 карабинерных, 11 драгунских и 16 легкоконных полков. Позже из 5 легкоконных было сформировано 4 конноегерских и 1 драгунский полк (148, с. 202).

Для кавалеристов отбирали лошадей не на конных заводах (основанных ещё Петром I), а из украинских и донских табунов, где они были значительно легче и выносливее, и более пригодны для рейдовой войны. Даже кирасирам старались подбирать коней таких пород.

Потёмкинский тип конницы годился для войны с Турцией, но против тяжёлой европейской кавалерии, в крупных полевых сражениях, оказался бы малоэффективным. Однако никаких серьёзных конфликтов с западными соседями у России в то время не возникло, а войну с Турцией 1787—1791 гг. регулярная конница провела блестяще.

Тактика её не изменилась, но для более качественного обучения кавалеристов Суворовым была выработана целая система, о которой сохранились воспоминания, записанные со слов одного из современников.

«Обыкновенные учения производились по полкам, а по субботам бывали большие учения, на которые собирались все войска. Когда учились пешие по-конному, то выходили в строй без ружей, с одними саблями, а когда по-пешему — так и с ружьями и со штыками».

«При атаке на пехоту, бросались не на углы, а на фронт кареев и, проскакав через передний фас каре (пехота размыкала ряды, чтобы пропустить всадников) — выскакивали насквозь через задний. Тут также всегда бывала каша — случалось, что кидались и на 2-ю линию кареев. Иногда во второй линии пехоты встречали нас огнём из орудий, тогда мы, заехав плечом повзводно, убирались в интервалы и устраивались в стороне, вправо или влево от второй линии, и опять ведём атаку с другого боку. Когда же случалось встретить при этом какую-нибудь часть идущую на помощь, то бросались уже в неё».

«Для того, чтобы устроиться, после неудачной атаки на вторую линию, никогда не возвращались через интервалы первой линии, а всегда выстраивались в стороне. Никогда не было и того, чтобы, пройдя через одно место первой линии, возвращались назад через то же место, а всегда скачем куда-нибудь в другое место».

«Случалось также, что, проскочив первую линию, спешивались и на вторую линию шли в атаку в пешем строю все эскадроны в линии. Каким эскадронам следовало спешиться, на то всегда была команда, например: «Второй, третий, четвёртый и пятый эскадроны! С конь долой! Ружья с бушмата!» Тут соскочишь и свой повод передаёшь другому, так что лошадей целого взвода держат только двое, один передней шеренги с правого фланга, а другой в задней с левого. Кто спешился, так сейчас ура! и пошёл в атаку».

«Таких примеров, в продолжении лагерей, было более 10; а того, чтобы кто изувечился на ученьях, так и слуху не было! Впрочем, мне случалось однажды, проскакивая через линию, выстрелить в руку: рукав зажёгся, да тем и кончилось».

«Когда пущали конницу, то сперва трогались шагом, особливо с дальнего расстояния; рысью или недолго, а сейчас же марш-маршем, и в атаку; а иногда бывало с места скомандуют: с места атака».

«Марш-марш! Тут лошади шпоры, саблю перед голову, и несёмся, как на неприятеля! Линия проскакивала через линию; а мы в это время стреляем из пистолетов. Когда же устроимся, то опять начинаем ту же проделку. Если же «западная» подскочит к коннице, то противная сторона не отступала, а обе линии смешивались. Иногда же, если в это время подскакивал сам Суворов, то, случалось, что, отведя полк в другую сторону, он бросался в атаку с фланга, но никогда назад полка не поворачивал».

«При таких сквозных атаках, обе стороны оставались при столкновениях победоносными. Замечательно, что войска не размыкались, а только раздавались, насколько то позволяли интервалы между частями. Казалось, не только что людей, а и лошадей-то учил Суворов, чтобы всё смять да топтать» (180, с. 86-88).