Конрад Аденауэр - немец четырех эпох

Глава XII От оккупации к независимости

Возрождение экономического потенциала Федеративной Республики происходило в то время, когда страна продолжала оставаться под оккупационным режимом. Она была лишена возможности вести внешнеполитические дела. Существовали ограничения и в экономической сфере. Без одобрения трех Верховных комиссаров, расположившихся на Петерсберге, правительство не могло принять ни одного принципиального решения.

При подписании Оккупационного статута оговаривалось, что со временем он будет пересматриваться в сторону расширения прав немецкого правительства и сокращения их у оккупационных держав. Аденауэр хорошо помнил об этой договоренности. Однако проявлял терпение, вновь и вновь предупреждал своих горячих соратников по правительству и партии, что Германия — побежденная страна и не может требовать слишком многого.

Главный козырь в борьбе за суверенитет Аденауэр усматривал в западноевропейской интеграции. Создание европейских структур и подключение к ним Федеративной Республики неизбежно поставит ее на равноправную основу с другими странами. А тогда с такой же неизбежностью встанет и вопрос об отмене оккупационного режима.

Союзные державы поддержали линию Аденауэра. На конференции в Лондоне в мае 1950 года министры иностранных дел США, Англии и Франции заявили о стремлении вернуть Германию в семью свободных народов, освободить со временем от всякого контроля и полностью восстановить ее суверенные права. Наличие войск трех держав в Федеративной Республике объясняется не столько целями оккупации, сколь необходимостью оборонных мер в связи с наращиванием военной мощи на Востоке.

Примерно в это же время произошло важнейшее событие, положившее начало реализации европейской интеграционной политики и международной деятельности ФРГ. Во дворец Шаумбург явился посланник французского правительства с пакетом, который просил немедленно вручить канцлеру. В нем содержалось предложение министра иностранных дел Франции Робера Шумана о создании Объединения угля и стали между Федеративной Республикой и Францией, открытого для других стран.

Аденауэр ознакомился с содержанием пакета и тут же дал положительный ответ.

Суть плана Шумана заключалась в следующем: устанавливается наднациональное управление производством угля и стали, их поставками на одинаковых условиях на рынки Франции, ФРГ и тех государств, которые присоединятся к Объединению, а также совместным экспортом в третьи страны. Ликвидируются таможенные пошлины, вводятся единые тарифы на перевозки.

Давая быстрый ответ, канцлер не провел консультаций с министрами, с партнерами по коалиции, не выдвинул никаких условий и возражений по предложению французов. Всю ответственность взял на себя.

К французам и немцам сразу же присоединились Италия, Бельгия, Голландия и Люксембург. На первой конференции Европейского объединения угля и стали (ЕОУС) в Париже в июне 1950 года участвовали шесть государств.

План Шумана давал несомненную выгоду Федеративной Республике: без особых решений ликвидировался международный контроль над Рурской областью. Отпадали французские претензии. Рур полностью возвращался немцам. Аденауэр хорошо понимал значимость этого момента, но не выпячивал его, чтобы не задевать самолюбие французов.

Робер Шуман и Конрад Аденауэр установили хорошие личные контакты. Француз свободно говорил по-немецки, что дополнительно способствовало взаимопониманию. Они одинаково оценивали перспективы европейского развития. Франция отказывалась от ущемления политических и экономических возможностей Федеративной Республики и переходила к политике тесного сближения с ней.

Оба деятеля исходили из того, что концепция европейских замкнутых суверенитетов изжила себя и стала тормозом общественного развития. К узости национальных рынков и ограниченности инвестиционных возможностей добавлялась опасность национализма, тоталитаристских и милитаристских тенденций. Европа имеет единую цивилизацию, покоящуюся на наследии античного мира и эпохи Возрождения, христианства и традициях парламентской демократии. Экономическое объединение с его конкретными преимуществами — шаг к политическому сближению, к образованию таких структур, которые позволят Европе занять достойное место в современном мире.

Социал-демократы в бундестаге выступали против ЕОУС. Шумахер назвал принятие плана Шумана второй капитуляцией, шесть лет спустя после окончания войны. Он усматривал в нем лишь ограничение немецкого суверенитета, а включение Федеративной Республики в европейские организации оценивал как фактор, мешающий сближению частей разделенной Германии и их воссоединению.

Аденауэр без труда убедил своих сторонников в бундестаге, да и не только их, что участие в европейских структурах ведет лишь к равноправию немцев на европейской и мировой арене, к активизации международной деятельности страны. Воссоединение возможно только в рамках сильной и интегрированной Европы. Бундестаг одобрил участие ФРГ в ЕОУС, как и вступление Федеративной Республики в Совет Европы, не вняв протестам социал-демократов.

Англия не присоединилась к ЕОУС, ибо ее экономические интересы лежали в странах британской империи в большей степени, чем в Европе. Аденауэр сожалел об этом, считал, что европейская интеграция могла бы развиваться более успешно с английским участием. В беседе с членом британского правительства лордом Гендерсоном, посетившим Бонн, Аденауэр особенно остановился на выгодах ЕОУС для Англии. Гендерсон согласно кивал головой, но просил не забывать о том, что Англия участвует в наднациональных организациях государств британского содружества.

— Кто хочет сделать омлет, должен разбить яйца, — сказал Аденауэр, убежденный в значимости европейских дел.

— Англия уже запечена в один омлет, и он больше европейского, — возразил Гендерсон.

Канцлер не забывал, что все политические и экономические шаги Федеративной Республики нуждаются в одобрении трех оккупирующих держав. Он поддерживал хорошие контакты с Верховными комиссарами, мнение которых оказывало решающее воздействие на отношение их правительств к Бонну.

Английский комиссар Кирпатрик ценил Аденауэра как опасного, но приятного собеседника, который постоянно стремится добиться каких-нибудь уступок, но делает это вежливо и корректно. Однажды на приеме к беседовавшим Аденауэру и Кирпатрику подошел знаменитый полководец Монтгомери.

— Много ли неприятностей доставляет вам этот парень? — спросил маршал, указывая на комиссара.

— Вполовину меньше, чем я ему, — быстро ответил Аденауэр. Монтгомери рассмеялся и поднял бокал, приветствуя меткую реплику.

Английский комиссар считал канцлера блестящим тактиком и потому при всей доброжелательности сохранял постоянную настороженность. Он заметил, что на переговорах Аденауэр сидит прямо, как будто проглотил шомпол, высказывает аргументы подчас с юмором, но иногда поддается гневу и не удерживается от резких замечаний. В один из таких моментов Кирпатрик сказал, что гневное возбуждение плохо сказывается на здоровье. Аденауэр, успокоившись, ответил: наоборот, так сохраняется молодой задор.

Легче всего Аденауэру давались разговоры с Франсуа-Понсэ. Невысокий, полноватый, одетый как денди, остроумный и свободно говорящий по-немецки, французский комиссар охотно полемизировал с Аденауэром. Они обменивались острыми репликами, утонченными язвительными замечаниями. Всегда корректно, с улыбками. Обычно оставались довольны друг другом и искали новых бесед.

Американский комиссар Макклой, женатый на кузине супруги Аденауэра Августы, относился к канцлеру с подчеркнутым уважением. Считал его мудрым, смелым и себе на уме. Канцлер редко говорил с Макклоем иронично или с сарказмом, что позволял в отношении других комиссаров. Американец поддерживал его по многим вопросам, особенно экономическим, помогал добиваться уступок у жестких англичан.

Во второй половине 1950 года встречи Аденауэра с тремя комиссарами, беседы с ними по отдельности стали все в большей степени касаться Оккупационного статута, точнее ревизии его. В сентябре 1950 года канцлер направил меморандум трем министрам иностранных дел, собравшимся на очередную встречу в Нью-Йорке. Он указывал в нем, что с момента принятия Оккупационного статута в ФРГ произошли серьезные изменения: окрепли государственность и экономика, Федеративная Республика на равноправной основе участвует в налаживании экономического сотрудничества в Европе. Немцам теперь необходимо дать большую свободу и ответственность в решении касающихся их проблем. Правительство просит западные державы: а) заявить о прекращении состояния войны с Германией, б) объявить, что целью продолжающейся оккупации является лишь обеспечение безопасности Федеративной Республики от угроз извне, в) впредь регулировать отношения на основе договоров и соглашений, для чего пересмотреть существующий статус Федеративной Республики.

Министры иностранных дел благожелательно рассмотрели меморандум. Они заявили, что до воссоединения Германии три державы будут рассматривать правительство ФРГ как единственное немецкое правительство, созданное в условиях законности и свободы, а посему и имеющее право говорить от имени всей Германии и представлять немецкий народ в международных делах.

Разумеется, подобное право имело символическое значение. Списать со счета ГДР и Советский Союз как фактор решения общегерманских проблем можно было лишь декларативно.

Большее значение имел другой пассаж в заявлении трех министров. Они выразили готовность пересмотреть Оккупационный статут, имея в виду ускорить возвращение Федеративной Республики в западноевропейское сообщество.

Начались затяжные переговоры с Верховными комиссарами по практической реализации принятых решений. Аденауэр упорно, терпеливо и настойчиво отстаивал немецкие интересы. Обычно спокойный Макклой на очередной встрече с раздражением сказал:

— Вы, господин канцлер, требуете уже 122-й уступки от союзников. Газеты пишут, что, применяя методы давления, вы намерены надеть сапоги Бисмарка.

— Заверяю вас, уважаемый господин Верховный комиссар, это не так, ибо сапоги Бисмарка мне слишком велики, — немедленно отреагировал Аденауэр.

В другой раз в пререкания вступил Франсуа-Понсэ:

— Вам, господин канцлер, желательно, чтобы Верховные комиссары умерли.

— Нет, не умерли, — ответил Аденауэр, — а преобразились так, как неприятные гусеницы превращаются в прекрасных бабочек.

— Ну да, чтобы вы их могли поймать в свой сачок, — оставил за собой последнее слово француз.

В марте 1951 года была внесена первая и весьма существенная поправка в Оккупационный статут: Федеративной Республике разрешили создать министерство иностранных дел и устанавливать дипломатические отношения с другими государствами. Оккупирующие же державы будут по-прежнему представлены в Бонне Верховными комиссарами, через которых Федеративной Республике и впредь надлежит осуществлять связи с правительствами в Вашингтоне, Лондоне и Париже.

Пост министра иностранных дел взял на себя Аденауэр. Предстояло еще многое сделать для укрепления международных позиций Федеративной Республики. При совмещении постов канцлера и министра иностранных дел легче было решать подобные проблемы. Статс-секретарем, то есть его заместителем по МИДу, канцлер назначил Вальтера Хальштейна, юриста по образованию, человека удивительной работоспособности и педантичной исполнительности. Он не занимался публичной политикой и лишь выполнял инструкции шефа, проводил ответственные международные переговоры, строго следуя заранее намеченной линии.

Аденауэр любил заниматься внешнеполитическими проблемами. Считал, что имеет для этого достаточно опыта и умения, что из западногерманских политиков никто не может вести международные дела так, как он.

В августе 1952 года находящегося на отдыхе в Швейцарии канцлера посетили видные деятели ХДС/ХСС Штраус, Брентано и Кроне. Они предложили передать пост министра иностранных дел Брентано. Аденауэр без раздумий отверг предложение, сказав, что канцлер определяет внешнюю политику, пользуется авторитетом и доверием союзников. Именно его умелые шаги во внешней политике укрепляют авторитет Федеративной Республики.

Долго сохранял Аденауэр пост министра иностранных дел, но и когда все же передал его Генриху фон Брентано, продолжал сам решать все более или менее значительные внешнеполитические вопросы.

Видный боннский дипломат Рольф Лар вспоминал об участии Аденауэра в одной из международных конференций: «Где бы ни появлялся канцлер, он становился центром внимания. Выглядел патриархом среди собравшихся деятелей. Благодаря врожденному достоинству и возрасту, умелому использованию этих факторов в общении с людьми, занимал среди европейцев удивительное и весьма ценное для своего государства положение».

Аденауэру удалось добиться значительного расширения прав в сфере внешней торговли. Теперь немцы могли действовать практически самостоятельно. Под контролем союзников осталось небольшое количество вопросов, которые не оказывали существенного воздействия на внешнеторговую деятельность Федеративной Республики.

Среди других послаблений для ФРГ Аденауэр записал в свой актив отмену процедуры предварительного согласования законов, принимаемых бундестагом и ландтагами.

Даже оппозиционные деятели вынуждены были признать успехи канцлера на пути к обретению Федеративной Республикой полного суверенитета. Отмечали его постоянную готовность к компромиссу, но и умение, когда нужно, стукнуть кулаком по столу.

В мае 1951 года Федеративную Республику приняли в Совет Европы. А в июле Соединенные Штаты, Англия и Франция заявили о прекращении состояния войны с Германией. Незадолго до этого такие же заявления сделали 37 государств.

Оживилась международная жизнь. В течение 1951 года Бонн посетили американский, французский и английский государственные деятели: Ачесон, Шуман, Иден, а также ряд других политиков. Аденауэр побывал в Италии, Англии, Франции. В перерывах официальных переговоров в Париже канцлер гулял по Большим бульварам, в Риме посетил рынок. Всюду обязательно выделял время для музеев и картинных галерей.

В Англии Аденауэра встретили торжественно, но прохладно. Когда он прибыл на Даунинг-стрит, 10 для встречи с Черчиллем, перед домом собралась небольшая толпа. Раздались выкрики: «Хайль Гитлер!», «Аденауэр, убирайся домой», «Лондонцы не забыли ФАУ-1 и ФАУ-2».

Удрученным и подавленным вошел Аденауэр к премьер-министру. Черчилль, исправляя положение, проявил особую любезность и предусмотрительность. Принял Аденауэра и король Георг VI. Без каких-либо эксцессов прошли его выступления в парламенте и королевском Институте международных отношений.

В беседе с Черчиллем и Иденом Аденауэр подчеркивал, что Федеративная Республика готова развивать с Англией и другими европейскими государствами новые отношения. Она интегрируется в Европу и не позволит вновь вспыхнуть национализму и шовинизму. Англичане обещали поддержку и заверили, что не пойдут на сговор с Советским Союзом в ущерб немецким интересам.

Во время посещения Оксфорда Аденауэру показали мемориальную доску с именами павших во время войны героев, бывших когда-либо оксфордскими студентами. Среди них он увидел имя Ганса Аденауэра — сына своего брата Августа, учившегося в Оксфорде в 1928–1929 годах.

На заключительном приеме Черчилль, вынув изо рта огромную сигару, спросил Аденауэра:

— Вы ведь пруссак? — И добавил: — Пруссаки — стоящие люди.

— Я — уроженец Рейнской области, где люди добродушные, — поправил премьера Аденауэр. — А пруссак — Шумахер, которого так настойчиво поддерживают англичане.

— И все же, — продолжал свою мысль Черчилль, — у пруссаков есть одно примечательное качество — они обладают высоким боевым духом.

6 февраля 1952 года умер король Георг VI. Аденауэр вновь летит в Лондон. После похоронных церемоний канцлер получил приглашение принять участие во встрече министров иностранных дел. Два дня Аденауэр вместе с Ачесоном, Иденом и Шуманом обсуждал вопросы безопасного развития Европы. Впервые представитель Федеративной Республики участвовал во встрече такого рода. Газеты писали о личном успехе Аденауэра.

Апартаменты канцлера в лондонском отеле украсили розовыми, красными и белыми гвоздиками. Управляющий гостиницы, наслышанный о слабости гостя к цветам, рассказал, что садовники отеля вывели новый вид роз и назвали его «Мир». По просьбе Аденауэра ему подарили саженец, чтобы высадить его в Рёндорфе.

В марте 1952 года в Мюнхене произошел случай, получивший международный резонанс. На одной из улиц в центре города человек средних лет остановил двух школьников, дал им три марки и попросил отнести на почту небольшую бандероль. Незнакомец быстро исчез. Мальчики осмотрели бандероль. Прочли адрес: доктору Конраду Аденауэру, Бонн, Канцелярия федерального канцлера. Посовещавшись, решили передать бандероль смотрителю трамвайной станции, которая оказалась в нескольких шагах от них. Смотритель вызвал полицейского. Тот повертел бандероль и решил ее вскрыть. Прогремел взрыв. Полицейскому оторвало обе кисти рук.

Черчилль, Идеи, французский премьер де Гаспери и многие другие деятели направили Аденауэру телеграммы с выражением возмущения по поводу случившегося и удовлетворения провалом преступного акта. Канцлер принял мюнхенских школьников во дворце Шаумбург. Устроил чай с шоколадом и тортом. Подарил каждому золотые часы.

Через несколько дней ряд французских газет опубликовал подметное письмо, подписанное никому не известной «Организацией еврейских партизан». В нем выражалось сожаление, что бомба разорвалась в руках полицейского, а не канцлера. «Еврейские партизаны» будут и впредь воевать против народа убийц, уничтожившего шесть миллионов евреев.

Аденауэр неоднократно публично признавал вину немцев перед евреями, высказывал готовность к возмещению материального ущерба. В сентябре 1951 года он выступил с речью покаяния в бундестаге. Его поддержали представители всех фракций. По инициативе канцлера бундестаг принял решение вступить в переговоры с Израилем о материальном возмещении. Аденауэр встретился с лидером еврейской международной организации Наумом Гольдманом и выразил готовность начать поставки товаров для обустройства государства Израиль. Беседы с Гольдманом проходили в Лондоне в обстановке секретности, ибо многие еврейские деятели выступали против любых контактов с немцами.

Когда переговоры стали достоянием гласности, арабские страны заявили протест: Федеративная Республика нарушает нейтралитет в арабо-израильском конфликте. Арабы ответят бойкотом немецких товаров. А в Израиле раздавались голоса: не давать немцам возможности заплатить деньгами за кровь, пролитую нацистами. Протестовали и в самой Федеративной Республике. Прижимистый, как всегда, министр финансов Шефер заявил, что у страны, выплачивающей репарации, нет средств для помощи Израилю. Его поддержали многие немецкие промышленники и банкиры.

Канцлер был непреклонен. Он говорил, что массовое истребление евреев навлекло на немцев презрение всего мира. Правительство обязано ликвидировать возникшую ненависть. Материальная помощь — один из показателей стремления немцев искупить прошлую вину.

В маленьком голландском городке Вассенарре близ Гааги начались переговоры немцев с израильтянами. Они носили полуконспиративный характер. Опасались покушений и на немецкую, и на еврейскую делегации. Правительство Израиля потребовало в качестве возмещения шесть миллиардов марок. ФРГ выделить такую сумму не могла.

Переговоры в Голландии затягивались. Наконец договорились: Федеративная Республика выплачивает Израилю три миллиарда марок деньгами и товарами и пятьсот миллионов марок пострадавшим евреям, проживавшим вне Израиля. В счет платежей еврейскому государству передавались 60 пассажирских и 41 грузовое судно, 4 танкера, плавучий док, сталелитейный и медеплавильный заводы.

Местом подписания соглашения избрали Люксембург. Держали его в секрете до последнего момента. Многие израильские организации продолжали протестовать против принятия денег от немцев, грозили сорвать договоренность. В Люксембург с большими предосторожностями прибыли министр иностранных дел Израиля Шарет и Наум Гольдман. Аденауэр решил сам подписать соглашение. Объявили, что церемония произойдет в актовом зале школы в 10 часов утра 10 сентября 1952 года. Провели же ее в здании ратуши в 8 часов утра в присутствии лишь заранее отобранных лиц. Аденауэр вспоминал, что, ставя подпись, он подумал о еврее Хайнемане, который в тяжкое для него время, при нацистах, дал ему десять тысяч марок и уберег от голода и нищеты.

Соглашение нашло положительный отклик у общественности западных стран. Бундестаг ратифицировал его голосами депутатов всех фракций, кроме одной — против голосовали коммунисты.

Аденауэр гордился тем, что стал инициатором акции помощи евреям. Считал ее одним из своих крупнейших политических достижений. Постепенно и в Израиле к нему стали относиться по-иному, поверили в искренность немецкого канцлера, который и сам пострадал от нацистов. Позднее Аденауэра посетил израильский посол и передал ему дар своего правительства: портрет канцлера, написанный известным еврейским художником. При вручении подарка посол сказал Аденауэру много теплых слов.

…На Петерсберге шли трудные переговоры. Обсуждался вопрос об отмене Оккупационного статута и замене его Германским (Общим) договором, по которому Федеративная Республика вступила бы в равноправные отношения с западными странами. Аденауэр рассмотрел представленный Верховными комиссарами проект, признал его совершенно неудовлетворительным и начал пункт за пунктом улучшать с точки зрения немецких интересов. Настаивал на полной ликвидации оккупационного режима, на преобразовании Верховных комиссаров в послов. Решительно возражал против создания Совета трех послов, как предлагали союзники, против их любого вмешательства во внешнюю политику Федеративной Республики. Требовал, чтобы немцы на равных условиях участвовали в европейских оборонительных мероприятиях, чтобы с них были сняты ограничения в строительстве самолетов и производстве тяжелых вооружений, а также в области ядерных исследований.

На встрече с комиссарами Аденауэр в несвойственной для него манере дал волю эмоциям и заявил, что договор в том виде, как его представили союзники, не подпишет ни одно немецкое правительство. Он попросил не опубликовывать проект, чтобы не вызвать взрыва общественного возмущения. Комиссары согласились.

Во дворце Шаумбург подготовили свой проект Общего договора. Аденауэр понимал, что он неприемлем для союзников, но внес его на рассмотрение, имея в виду использовать в переговорном торге. Макклой, памятуя о высказывании канцлера, заявил от имени комиссаров, что такой договор не подпишет ни одно западное правительство.

Эксперты приступили к сближению проектов. Немцы добивались, чтобы от оккупационного режима не осталось даже следов. Они шли на уступки, но требовали фиксировать их в двусторонних межгосударственных соглашениях, чтобы у союзников не осталось никаких прав, вытекающих из безоговорочной капитуляции Германии. Предусматривалось, что Общий договор определит политическую основу взаимоотношений, а дополнительные договоры — технические и финансовые вопросы, связанные с дислокацией западных войск в Федеративной Республике. Оккупационные расходы предлагалось отменить. Вместо них немцы согласны были добровольно вносить финансовый вклад в общую оборону, то есть оплачивать пребывание западных войск на своей территории, но не оккупационных, а союзных.

26 мая 1952 года в Бонне состоялся торжественный акт. Ачесон, Идеи, Шуман и Аденауэр поставили подписи под Германским договором. По нему Оккупационный статут отменялся. Вместо Верховных комиссаров вводился институт послов. Распускались все органы союзного контроля. Федеративная Республика получила полную свободу во внутренних и внешних делах. Три державы оставляли за собой лишь право брать на себя верховную власть в случае нападения извне, осуществлять свои права в Берлине и вести переговоры с Советским Союзом по общегерманским делам, включая воссоединение и мирный договор.

Выпив по бокалу шампанского, участники подписания отправились в аэропорт, чтобы вылететь в Париж. На аэродроме произошла заминка. У машины, в которой везли багаж вылетавшего с Аденауэром Эккардта, лопнуло колесо и она задерживалась. Шеф печати тянул время, втягивая канцлера в беседы с журналистами. Наконец, он увидел шофера, бегущего к самолету с его чемоданами. Канцлер все понял, ехидно улыбнулся и сказал:

— Ну что ж, господин Эккардт, раз ваш багаж на месте, мировая история может идти дальше.

На следующий день на Кэ д'Орсе в Часовом зале французского Министерства иностранных дел был подписан Договор о создании Европейского оборонительного сообщества (ЕОС). Кроме ФРГ и Франции, его скрепили подписями также министры иностранных дел Италии, Бельгии, Голландии и Люксембурга. Шестерка подписала особый договор с Великобританией, по которому англичане обязались прийти на помощь участникам ЕОС, если кто-либо из них подвергнется агрессии.

Вернулся Аденауэр далеко не триумфатором. Оппозиция дала очередной бой канцлеру. Шумахер заявил, что подписавший договор в Бонне и Париже не может больше называться немцем. Аргументы были прежними: привязывая страну к Западу, Аденауэр лишает ее возможности воссоединения; вступая в ЕОС, открывает путь к ремилитаризации и новому витку конфронтации с Востоком. Социал-демократы широко использовали эти аргументы в печати, вызывая у общественности сомнения в правильности действий канцлера.

В июне 1952 года бундестаг начинает процедуру утверждения подписанных договоров. Теле- и радиопередатчики ведут прямую трансляцию. Слово предоставляется Аденауэру. Канцлер встает со своего места и неторопливо направляется к трибуне. Ровным голосом, без эмоций доказывает, что ратификация договоров означает интеграцию Федеративной Республики в западное сообщество, нератификация — ее поглощение Востоком или нейтрализацию, что оставит страну беззащитной. Отказ от договоров станет провалом политики западных держав и Федеративной Республики и торжеством политики Советского Союза. Влияние СССР в Европе и мире значительно возрастет, вся Германия станет его сателлитом. Договоры ни в коей мере не возводят препятствия для воссоединения Германии. Они укрепляют позиции западных стран. Решение же проблемы германского единства может обеспечить лишь сильный и сплоченный Запад.

Депутаты решают передать договоры в комитеты. Рассмотрение там затянулось на несколько месяцев. Лишь 3 декабря бундестаг приступил к обсуждению договоров во втором чтении. Оппозиция до предела накалила обстановку. Здание парламента оцепили полицейскими — ожидали эксцессов со стороны демонстрантов. Аденауэр вновь приводит доводы в пользу ратификации. Его речь прерывается выкриками социал-демократов и коммунистов. Канцлер говорит, не обращая на них внимания, и заканчивает эмоциональными словами, что сейчас речь идет о судьбе Германии, ее народа, ее детей. Бундестаг решения не принимает.

Положение осложнилось тем, что президент Хойс под влиянием выступлений общественности обратился с запросом в Конституционный суд: не изменяют ли договоры конституцию и не требуют ли они для ратификации большинства в две трети голосов депутатов. Аденауэр встретился с Хойсом и уговорил его отозвать свой запрос. Узнав об этом, социал-демократы сами обращаются в суд. Аденауэр делает ответный ход — от имени правительства он предлагает суду признать, что договоры не изменяют конституцию и не требуют квалифицированного большинства в бундестаге.

Летят месяцы. Лишь 8 марта 1953 года Конституционный суд дал заключение в пользу правительства. Вопрос о договорах ставится в бундестаге на голосование: Германский договор ратифицируется большинством в 62 голоса, договор об ЕОС — большинством в 59 голосов. В середине мая договоры утверждаются бундесратом и подписываются президентом. Канцлер выиграл очередной бой.

Аденауэру идет 78-й год. Он по-прежнему полон сил и энергии. Строго выдерживает режим дня. Безупречно одевается. С удивлением посматривает на министров в помятых костюмах и невычищенных ботинках. Штаб его ближайших помощников — Ленц, Бланкенхорн, Хальштейн, Эккардт, Глобке — тщательно и своевременно готовит материалы. Канцлер быстро принимает решения. Обычно он их излагает устно Глобке, а тот превращает их в письменный документ, а затем следит за исполнением.

Иногда Аденауэр ворчит. Недовольство выражает прямо и открыто. Но нередко шутит, дает помощникам прозвища: Хальштейна зовет профессором, Глобке — «серым кардиналом», Бланкенхорна — усердным фактотумом. С «серым кардиналом» по-прежнему прогуливается в парке дворца Шаумбург в послеполуденное время, обсуждая текущие дела.

На статс-секретаря ведомства канцлера Ганса Глобке не раз нападали, припоминая службу в нацистском Министерстве внутренних дел. Аденауэр высоко ценил его деловые качества, корректность, работоспособность, умение глубоко проработать любой вопрос. Канцлер не обращал внимания на наскоки на «серого кардинала». Глобке оставался на своем посту и ушел вместе с канцлером.

В отношениях с сотрудниками канцлер был вежлив и корректен. Он проявлял резкость в политических дискуссиях, но никогда не обращал ее против людей, участвовавших в ней. Уважительное отношение к себе ценил, но не принимал раболепства и подхалимства.

В свои ораторские способности Аденауэр верил беспредельно. Заготовленные речи просматривал в самый последний момент. Правил их буквально перед выходом на трибуну. Бывало и так, что начинал говорить в бундестаге, имея лишь половину текста, остальное ему постранично подносили прямо с машинки.

Однажды канцлер решил выступить с официальным правительственным заявлением вообще без текста. Помощники дважды пытались передать ему заготовленную речь. Он выпроваживал их из кабинета. Тогда они через секретаря передали ему письменную настоятельную просьбу принять их для обсуждения предстоящего выступления.

Канцлер принял Бланкенхорна и Эккардта и ворчливо согласился посмотреть, что они подготовили. Небрежно полистав страницы, задержался на одной из них. Сказал: это, пожалуй, неплохо. Карандаш быстро заходил по страницам: что-то менял, что-то исправлял, добавлял, вычеркивал. Через час правительственное заявление было готово.

Глубокой верой в собственные силы Аденауэр напоминал де Голля и расходился в этом с Черчиллем, который в значительной степени опирался на речеписцев и советников, активно использовал их способности и умение.

…Предстоял первый визит в Соединенные Штаты. Американским президентом стал Дуайт Эйзенхауэр, которого Аденауэр считал знатоком европейских дел и проблем безопасности. В преддверии визита в феврале 1953 года Бонн посетил государственный секретарь Джон Фостер Даллес. В первой же беседе Аденауэра с Даллесом выяснилось, что у них общие взгляды по всем кардинальным вопросам. Государственный секретарь подчеркнул, что Соединенные Штаты потеряют интерес к Европе, если она откажется от интеграции и будет существовать только лишь в национальных рамках. Высказался за ЕОС: с Советским Союзом можно разговаривать только с позиции силы. Россия наращивает войска на западных рубежах и укрепляет позиции в странах-сателлитах. Запад не должен ослаблять усилий в деле вооружений. Воссоединение Германии может обеспечить только сильный союз западных стран.

Возникла взаимная симпатия. С течением времени она крепла. Аденауэр часто обращался по многим вопросам к Даллесу непосредственно и всегда находил понимание и поддержку.

Корабль «Соединенные Штаты», на котором Аденауэр и его команда отправились в Нью-Йорк, Атлантический океан встретил апрельскими штормами. Большинство сопровождавших лежали в каютах, мучаясь морской болезнью. Канцлер как ни в чем не бывало гулял по палубе в прекрасном настроении, беседовал с капитаном, осматривал корабль или сидел, закутавшись в плед, на открытом воздухе в шезлонге и читал очередной детективный роман.

Однажды, проходя мимо каюты Хальштейна с раскрытой дверью, Аденауэр увидел, что хозяин куда-то отлучился. Зашел и унес папку с секретными документами. Потом два дня наблюдал озабоченность и растерянность Хальштейна. Папку вернул, сказав, что она ему понадобилась для уточнения позиции по германскому вопросу. Хальштейн облегченно вздохнул, так и не поняв, что канцлер подшутил над ним.

В гавани Нью-Йорка стоявшие там суда встретили «Соединенные Штаты» оглушительным концертом сирен. Пожарные корабли устроили красочное зрелище из фонтанов. Аденауэру сказали, что подобные встречи устраивают редким гостям.

Первая пресс-конференция состоялась на корабле. На подходе к гавани к нему подошел баркас с журналистами. Но близился причал. Аденауэр успел лишь сказать, что испытывает огромную благодарность к американскому народу и его правительству, которые протянули руку помощи побежденной стране.

Над входом в отель «Уолдорф-Астория», где разместился Аденауэр, впервые после войны подняли немецкий флаг. Команда канцлера пребывала в предпереговорной суете. А Аденауэр вместе с дочерью Лоттой ездил по городу, отобедал с Дэнни Хайнеманном — тем евреем, который помог ему при нацистах, и отправился в Метрополитен-музей, где неторопливо, основательно полюбовался картинами Рембрандта, Ван Эйка, Дюрера, Кранаха. Вечером был в гостях у Макклоя, теперь уже президента банка «Чейз Манхэттен».

На следующий день самолет Эйзенхауэра «Коломбина» доставил Аденауэра в Вашингтон. Он впервые летел в машине, салоны которой приспособлены для работы и совещаний. Канцлер поразился, увидев на аэродроме встречавших: вице-президент Никсон, Даллес, министр финансов Хэмпфри, министр обороны Вильсон и множество деятелей более низкого ранга. Эйзенхауэр распорядился оказать немецкому канцлеру достойный прием.

Встречи и беседы проходили непринужденно, без протокольной чопорности, как это бывало во Франции, Италии, Англии. Простота американцев удивляла. Они могли самые ответственные переговоры вести, скинув пиджаки, с шутками и свободной жестикуляцией, и это не мешало серьезности работы. На одном из приемов видный американец похлопал канцлера по плечу и назвал его «добрый старина Конни». Аденауэр не изменил выражения лица, а после приема заметил:

— Американцы иногда ведут себя, как дети.

Беседа в Белом доме с Эйзенхауэром и Даллесом началась с того, что американский президент попросил канцлера чувствовать себя в Соединенных Штатах среди друзей. Говорили не только о крупных политических проблемах, но и о конкретных вопросах, которые тут же и решали. Американцы обещали увеличить помощь жителям Западного Берлина и беженцам из ГДР, возвратить немецкую собственность, взятую после войны, урегулировать вопрос о конфискованных немецких патентах, вернуть 350 немецких кораблей, полученных в качестве репараций. Достигли договоренности о нормализации торговых отношений и о расширении культурного обмена между общественными организациями. Соединенные Штаты обязались поставить снаряжение для новой западногерманской армии и передать военные заказы немецкой промышленности. По просьбе канцлера американцы решили пересмотреть приговоры немцам, осужденным как военные преступники. Аденауэр объявил, что немецкая сторона передает американским войскам в Корее госпиталь с врачами и обслуживающим персоналом.

Ни канцлер, ни его команда такого успеха не ожидали. Готовились к затяжным дискуссиям на различных уровнях, а все решилось на встрече в верхах. Аденауэр особенно порадовался тому, что Эйзенхауэр, как и Черчилль, заверил: Соединенные Штаты не пойдут ни на какие соглашения с СССР в ущерб немцам, нового Потсдама не будет.

Аденауэр подарил американскому президенту картину неизвестного художника XVI столетия «Поклонение короля трем святым» и в ответ получил несколько тетрадей по английскому языку немца Карла Шурца, который после революции 1848 года эмигрировал в Америку и стал здесь министром внутренних дел.

Особенно волнующей оказалась церемония возложения венка к могиле Неизвестного солдата на Арлингтонском кладбище. Выстроился почетный караул всех родов войск, прогремел салют из двадцати одного залпа. За Аденауэром шли трое военных — средний с германским флагом. После возложения венка оркестр заиграл немецкий гимн. Канцлер увидел слезы на глазах одного из членов своей команды. Он и сам был в глубоком волнении: побежденные, они возвращались в семью свободных народов.

В приподнятом настроении отправился Аденауэр на пресс-конференцию в Национальный пресс-клуб. Множество собравшихся журналистов встретили его аплодисментами. Он понимал, что успех у прессы станет успехом всего визита. Канцлер начал выступление словами:

— Мы хотим свободы. Мы ненавидим коммунизм. Мы стремимся связать будущее немецкого народа с демократиями Запада.

Многочисленность аудитории, ее заинтересованность, аплодисменты привели Аденауэра в хорошую форму. Выступал четко, без тени волнения. Резкие, подчас провоцировавшие вопросы вызывали точные и остроумные ответы. Более часа длилась дискуссия. Канцлера проводили овацией. Газеты, поначалу весьма сдержанно освещавшие визит, стали писать об Аденауэре тепло, дружелюбно, а порой даже восторженно.

Команда канцлера волновалась: выдержит ли он нагрузки? Аденауэр чувствовал себя превосходно. Отвечая на вопросы, уверенно называл даты, приводил факты. Ни разу не сбился, не проявил неуверенности. На приемах Аденауэр часами выстаивал с бодрым видом, пожимая бесчисленное количество рук, постоянно улыбался, находил для каждого из гостей приветливые слова. Волноваться за него перестали. После многочисленных мероприятий и пресс-конференций канцлер на следующий день вставал бодрым и подтянутым, готовым к новым нагрузкам.

На приеме в немецком посольстве один американский сенатор никак не хотел отведать рейнского вина, предлагаемого Аденауэром. Лучшим напитком в мире он считал виски «Бурбон». Наконец согласился, но с условием, что канцлер закурит его сигарету. Некурящий Аденауэр закурил. Сенатор выпил бокал вина. Газеты обошла единственная в своем роде фотография Аденауэра с сигаретой во рту.

В Джорджтаунском университете Аденауэр получил диплом почетного доктора права и выступил с речью.

Предстоял полет в Сан-Франциско. Канцлер с дочерью и сопровождающие сели в обычный рейсовый самолет. В районе Денвера попали в снежную бурю. Самолет проваливался в воздушные ямы, его бросало из стороны в сторону. Пилот решил сделать промежуточную посадку. Дважды он заходил на полосу и вновь набирал высоту, ибо плохо видел место приземления. На третий раз посадка удалась. Аденауэр спокойно сидел на своем месте и листал текст доклада, который ему предстояло сделать на следующий день.

Полет продолжался девять часов. В отель в Сан-Франциско попали лишь в полчетвертого ночи. Аденауэр вынул из кармана листки доклада и сказал Эккардту:

— Текст меня не удовлетворяет. Замечания и поправки смотрите на полях. Сделайте новый вариант и принесите его к завтраку в 8.00. — И добавил в свойственном ему стиле: — Спокойной ночи, господин Эккардт.

Сан-Франциско понравился Аденауэру. Уезжая, он спросил Хальштейна:

— Не могло бы Министерство иностранных дел направить меня сюда генеральным консулом?

В Чикаго ощутили немецкий дух. Остановились в отеле «Бисмарк». Торжественный ужин состоялся в клубе «Герман», вестибюль которого был украшен портретами знаменитых немцев периода 1870–1914 годов. Немцы в Чикаго давно уже стали настоящими американцами, но отдавали дань прошлому. Вспоминали случаи из истории Германии, с пивными кружками в руках пели народные немецкие песни. Аденауэр подтягивал.

После Чикаго — Кембридж, Бостон, Канада и снова Бостон. Всюду выступления, интервью, пресс-конференции. Аденауэр не отказывался ни от одного пункта весьма плотных программ. Его постоянно показывало телевидение, о нем говорили по радио и писали газеты, велись киносъемки. Такого успеха в Америке не имел никто, кроме Черчилля. Один из американских журналов написал, что, глядя на Аденауэра, можно представить, какой жизненной силой обладает немецкий народ. Позднее, когда в Федеративной Республике останутся позади очередные выборы, блестяще выигранные Аденауэром, популярный журнал «Тайм» назовет его человеком года.

Домой Аденауэр возвращался рейсовым самолетом компании «Пан Америкэн». В Гамбурге его встретили как триумфатора. На аэродром пришло множество людей. По пути в отель «Четыре времени года» жители города бурно приветствовали канцлера.

На следующий день он отправился на съезд ХДС, собравшийся в одном из крупных залов Гамбурга. При появлении канцлера оркестр заиграл торжественный марш-триумф из «Аиды». Делегаты стоя аплодировали. Аденауэр открыл съезд, произнес краткую приветственную речь и, извинившись, покинул зал. Сказалась накопившаяся усталость. Он больше не хотел ни дискуссий, ни оваций. Стремился в Рёндорф к семье, картинам и розам.

После победы на выборах 1953 года, международных успехов 50-х годов средства массовой информации стали называть Аденауэра «великим старцем». Склонные к принятию фюрерства немцы охотно шли за сильным канцлером. И все же он оставался демократом, хотя и в рамках «демократии канцлера» или «демократуры», как писали о его правлении некоторые журналисты тех лет.

Единовластие не рождало у Аденауэра упоение властью, желание демонстрировать безграничные возможности, бравировать тем, что он самый сильный политик своей страны. Канцлер держался уверенно, достойно и подчеркнуто корректно в отношении и соратников, и противников.