Конструктор Морозов

ВБЛИЗИ И НА РАССТОЯНИИ

Еще с довоенной поры, когда только создавалась «тридцатьчетверка», было у Александра Александровича Морозова свое конструкторское кредо, ставшее впоследствии одним из любимых афоризмов в коллективе КБ: «Сделать сложно всякий сможет, просто сделать по силам только способному, не ленивому конструктору».

Машина должна полностью отвечать своему назначению и не иметь ничего лишнего, случайного. Такое понимание своей задачи требует от конструктора не только зрелости ума, но и определенного мужества. Да-да, именно мужества.

«Простая конструкция, — говорил Морозов, вспоминая о своих былых схватках с оппонентами, — критикуется исключительно зло, и очень много находится понимающих. Другое дело, когда конструкция сложная в изготовлении, эксплуатации и понимании ее устройства. Критики относятся к ней с должным уважением, а неудачи или плохую работу в таких случаях понимают как вполне законное явление…»

У создателей танка Т-34 хватило и мужества, и характера, чтобы настоять на своем. И дело тут совсем не в амбиции, а в том, по словам Морозова, что «мы не капиталисты, на нас не чужие люди работают… Это буржуазный конструктор может не думать, во что обойдется то, что он создает (народ оплатит!), а мы обязаны думать, крепко думать…».

Он говорил об этом на собраниях и совещаниях, писал в стенной газете. Многие конструкторы запомнили его выражения, ставшие крылатыми:

«Уберите цацки, мы делаем танки, а не новогоднюю елку…»

«Красота любой конструкции — в ее простоте».

«Весь затраченный металл должен работать, а не быть балластом…»

«Если не умеешь беречь копейку, рубля не сбережешь…»

— Сложно, слишком сложно, попробуйте вот так… — И быстро набрасывал в углу конструкторской проработки эскиз или подробно писал, что и как надо сделать.

Делать просто! — это была его позиция, определявшая весь стиль работы.

Умевший быть и покладистым, и уступчивым, Александр Александрович оставался решительно-бескомпромиссным там, где дело касалось простоты и качества.

— Хорошую конструкцию не может испортить даже плохое изготовление, а плохую ничто не спасет, — говорил он. — Залог качества — чистота. Неряшливая конструкция побуждает к неряшливому обслуживанию и уходу.

К этой последней мысли он возвращается постоянно:

— Чистота не там, где метут, а там, где не сорят.

Его требовательность была справедливой и поэтому принималась как должное: это необходимо для дела.

Случалось, Главный выговаривал за небрежность, недоработку без особой дипломатии. Но никогда в его словах не было ни грубости, ни бестактности. Он искренне уважал тех, с кем работал, будь то ведущий конструктор или рядовой, техник или уборщица.

К административным мерам Морозов прибегал крайне редко, в исключительных случаях. Обходился чаще другими средствами, среди которых не на последнем месте были юмор и личный пример.

…Конструктор давненько не убирал свое рабочее место. Как-то приходит на работу и видит: на кульмане, довольно пыльном, Главный пальцем поставил свою подпись, словно на чертеже. Этого было достаточно, чтобы проштрафившийся тут же навел должный порядок.

…Девушка-техник порвала бумажку и бросила ее мимо корзины. Александр Александрович, проходя мимо, сделал замечание. Через полчаса на обратном пути снова увидел бумажки. Ни слова не говоря, присел на корточки, стал подбирать. Девушка покраснела, вскочила со своего места: «Я сама, сама…»

Урок оказался полезным не только для нее.

Создание новой техники — не езда по накатанной колее. Случаются и огрехи, ошибки, неудачи, которые, увы, не всегда сразу обнаружишь. Машина готова, и вдруг на испытаниях — поломка за поломкой… Скандал! Кто виноват?

— Виноват я, — говорил в таких случаях А. А. Морозов. — Я Главный конструктор, на чертежах стоит моя подпись…

Дорого ценится такая позиция руководителя. И дорого стоит! Люди работают смело, раскованно, не боятся проявлять инициативу, творчество: Главный поймет и поддержит.

Само слово «работа» всегда воспринималось Александром Александровичем как совместная со многими людьми деятельность. Это слово вызывало в его представлении множество имен и лиц людей — создателей машин. За каждой деталью танка, за каждым механизмом он видел человека, его труд, раздумья, кропотливый поиск. А. А. Морозов умел ценить людей за их самоотверженность и верность делу.

Летом 1944 года конструкторское бюро Уральского танкового завода «за выдающиеся заслуги в создании конструкции танка Т-34 и за дальнейшее усовершенствование и улучшение его боевых качеств» было награждено орденом Ленина.

От Морозова шла та неиссякающая щедрость, которая во многом определяла атмосферу товарищества и взаимовыручки, царившую в КБ.

Можно было слышать, как наставлял он своих заместителей, руководителей групп, ведущих конструкторов: не бойтесь отдать свои идеи, не скупитесь. В одиночку танк не сделаешь, времени не хватит…

Он никогда не бывал доволен до конца, считая, что даже самый удачный результат может и должен быть улучшен. Такое отношение к делу воспитывало в людях стремление не успокаиваться на достигнутом, не зазнаваться, упрямо идти вперед к новым вершинам творческой мысли.

Он был из тех, для кого работа — любимое дело, главное увлечение и весь смысл жизни. Все остальное он относил к разряду «маленьких радостей». В редкие свободные вечера он любил читать, отдавая предпочтение документальной прозе и мемуарной литературе. Особое наслаждение доставляли ему книги, в которых было не только знание материала, но и умение автора глубоко его осмысливать и тонко чувствовать.

Прочитав книгу летчика-испытателя Героя Советского Союза М. А. Галлая «Через невидимые барьеры. Испытано в небе», Александр Александрович настоятельно рекомендовал ее своим товарищам:

— Почитайте, не пожалеете. Отличнейшая книга, все в ней правдиво, умно, со знанием дела написано. Вот как надо писать о технике и людях, ее создающих…

В экземпляре книги, принадлежавшей Морозову, немало помеченных его рукой строк, созвучных его собственным мыслям и наблюдениям. Вот некоторые:

«Чем больше радиус известного, тем больше и длина окружности соприкосновения с неизвестным…», «Никакой опыт не дает таких уроков на будущее, как опыт горький», «Неудача может быть случайной, удача же — настоящая, большая удача — случайной быть не может».

Чем еще любил заниматься Главный конструктор? Перед самой войной А. А. Морозов купил себе и старшему сыну велосипеды. Это, пожалуй, была единственная по тем временам роскошь, которую он себе позволил. Воскресными летними днями отправлялись вдвоем по асфальту Белгородского шоссе далеко за город. Возвращались к вечеру посвежевшие, бодрые.

Собирая семью в эвакуацию, Александр Александрович предупредил: ничего лишнего не брать, лишь самое необходимое — таков приказ.

— А велосипед? — взмолился Женя.

— Ничего лишнего! — строго отрезал отец. Пытаясь смягчить в эту минуту расставания невольную резкость, тихо добавил: — Не хватает вагонов, чтобы вывезти людей и оборудование, каждое место — на вес золота. А барахло наживем, если живы будем.

На том и закончились велосипедные увлечения.

Иногда сыновьям удавалось затащить его на рыбалку. Александр Александрович охотно стоял с удочкой, был весел, возбужден, даже ловил иногда какую-нибудь мелочь. Но заядлого рыбака из него не получилось.

Не увлекла его и «огородная кампания». Весной сорок второго года всем заводчанам предоставили участки земли, на заводе изготовили лопаты, тяпки… Взялись за дело горячо. После работы рабочие, итээровцы, служащие и их дети шли на свой «надел» — копали, сажали, пололи…

Между огородниками шло негласное соревнование, и многие из заводчан не без гордости сообщали о собранных урожаях.

Огород Морозовых был не хуже других. Но не было в этом заслуги Александра Александровича. Изредка вырывался он поглядеть на плоды трудов Нины Митрофановны и сыновей. Похваливал, добродушно посмеивался. В семье вспоминают, как однажды разыграл отец младшего сына:

— Шурик, что-то огурчика хочется, ты бы сходил.

— Не выросли еще огурчики, папа, только-только цвести начинают, — со знанием дела отвечает сын.

— Ты когда смотрел-то?

— Вчера.

— Ну вот, видишь, вчера, может, и не было, а сегодня, глядишь, уже есть…

Сын недоверчиво смотрит в серьезные глаза Александра Александровича, сопит, колеблется.

— Сходи, сходи, — подзадоривает отец.

Через минуту раздается ликующий крик:

— Есть!.. И какой огромный!..

Перед всей семьей появляется совершенно потрясенный происшедшим Шура.

— Вот, — протягивает он руку, в которой зажат большущий сочно-зеленый огурец, за полчаса до этого перекочевавший на грядку с базара.

Александр Александрович доволен, весело всем, а больше всех самому Шурику.

В конце войны недалеко от завода построили стадион. Летними вечерами по дороге домой Александр Александрович иногда заглядывал сюда — посидеть среди своих, покурить, поболеть за заводскую футбольную команду.

Ни слава, ни громкие титулы не изменили его характер. До конца жизни он оставался человеком очень скромным, простым в общении. Как-то группу конструкторов во главе с А. А. Морозовым вызвали в Москву. Гостиницы были переполнены, и место было забронировано только для Александра Александровича, остальных поселили на частной квартире.

Морозов, отказавшись от удобств, устроился вместе со всеми в малоприспособленном доме. Когда к одному из товарищей приехала жена, Александр Александрович настоял, чтобы она поселилась в лучшей комнате, а сам переехал на время в прихожую.

На Урале, когда появилась возможность улучшить условия Главного конструктора — как-никак семья семь человек, — ему предоставили трехкомнатную квартиру.

Вручив Нине Митрофановне ордер, Александр Александрович тут же предложил:

— Давай отдадим одну комнату Левчукам, а?

Работник КБ Евгений Кириллович Левчук, в прошлом моряк, обаятельный человек, жил вдвоем с женой в землянке. Еще до войны у них умер сын. Получив похоронку на второго сына, эти немолодые уже люди замкнулись в своем горе, надо было их поддержать.

— Конечно, конечно, — согласилась Нина Митрофановна.

Так они и жили вместе. В дружной, доброжелательной семье Морозовых Левчуки нашли человеческую доброту и участие.

Но насколько Александр Александрович был чуток к чужому горю и терпим к личным неудобствам, настолько непримирим он был ко всякого рода чванству, показухе, купеческим замашкам и в этом духе воспитывал членов своего коллектива.

— Вот пачка сигарет… Оказывается, упаковка составляет половину ее себестоимости, — говорил он, не скрывая раздражения. — Разве это дело?

— Посмотришь, начальничек-то с гулькин нос, а пишет даже какой-то пустячный черновик на отличной бумаге и обязательно с одной стороны листа, а бумагу-то люди делают.

Это уважение к труду человека проявлялось и в его общественных делах, которых всегда было немало у члена райкома и горкома партии, депутата горсовета и депутата Верховного Совета СССР. Эту работу, требовавшую немало времени и сил, Александр Александрович всегда выполнял с исключительной добросовестностью и ответственностью.

Деловой и непритязательной была обстановка в рабочем кабинете Главного конструктора. Домашний кабинет его, генерала, доктора технических наук, выглядел более чем скромно: небольшая комната, письменный стол, набитый книгами шкаф, небольшая тахта. Привычно, удобно, все под рукой и ничего лишнего.

Здесь он жил, отдыхал, работал до конца своих дней.

…Хоронить Александра Александровича Морозова пришел весь город. Через зал Дворца культуры, где был установлен гроб, весь день шли люди. Шли проститься с великим тружеником и патриотом, так много сделавшим для своей страны.

Дежурившая в осиротевшем доме Морозовых сестра «Скорой помощи», молоденькая девушка, долго мучилась, не решаясь высказать поразившую ее мысль. Наконец не выдержала, шепнула кому-то:

— Как же так, такой человек, дважды Герой, а ни ковров нет в доме, ни хрусталя…

— Здесь не любят мишуры, — ответили ей.

— А дача, дача у него была?.. — не унималась девушка.

— Нет, не было дачи. Все это времени требует, а он очень ценил время.

Отдать все свои силы, всю страсть души делу, нужному Родине, партии, народу, — в этом высшая и радостная цель жизни. Этому своему девизу он был верен до конца!