Конструктор Морозов

ДАЕШЬ ТАНКИ!

Едва взбежав на этаж, Морозов услышал, как надрывается телефон в его кабинете. Звонили по внутреннему, и телефонистка, судя по звонку — частому, настойчивому, — была не из ленивых.

Несмотря на ранний час, голос директора звучал бодро.

— Как отдыхали, Александр Александрович? Ну вот и отлично. Срочное дело есть, — сказал без всякого перехода. — Получена новая партия двигателей. В их конструкцию без согласования внесены изменения, и наш воздухоочиститель теперь не годится. Затевать тяжбу — времени нет, имеющихся у нас старых двигателей хватит дня на три, не больше. Одним словом, надо заняться этим немедленно, иначе сорвем программу…

Морозов сразу понял: в тревоге Юрия Евгеньевича нет преувеличения, он вовсе не драматизировал ситуацию. Все верно: новый двигатель требует нового воздухоочистителя, и не сделать этот самый воздухоочиститель — значит, приостановить на какое-то время выпуск танков. В той битве, которую ведут они здесь, в тылу, не проливается кровь, но и от них самым непосредственным образом зависит жизнь солдат там, на фронте.

В то утро, как всегда, пришли к Морозову Николай Алексеевич Кучеренко, руководители групп. Александр Александрович внимательно выслушивал доклады и предложения подчиненных, просматривал и подписывал чертежи, кому-то давал «добро», кому-то бросал категоричное «переделать»…

Сегодня, погружаясь в этот обычный водоворот дел и забот, Александр Александрович ни на минуту не забывал о разговоре с директором и мысленно выкраивал в своем плотном графике время, чтобы заняться воздухоочистителем.

Зашел главный технолог завода, его служба продолжает работу по совершенствованию технологии производства, но не укладывается пока в заданный ритм. В частности, не ладится с коробкой перемены передач, надо бы пересмотреть конструкцию некоторых деталей, сделать их более технологичными.

Морозов запросил чертежи названных деталей, сделал в блокноте пометку, обещал подумать.

…Потом были еще дела — Александр Александрович говорил с людьми, куда-то звонил. И со всем этим следовала рядом неотступно мысль о воздухоочистителе. Он зримо видел этот аппарат — и полностью, и разобранным на детали, помнил принцип его работы.

Только поздно вечером Морозов смог вплотную заняться воздухоочистителем. Позвал руководителя моторной группы А. Я. Митника, и они пошли вместе в цех, к стенду, где работал новый мотор, чтобы обстоятельно разобраться, что к чему.

— Какие соображения? — спросил Митника на обратном пути Александр Александрович.

— Подумать надо, с ходу такой орешек не разгрызть.

— Это верно, с ходу не разгрызть, — повторил Морозов. — Ну, что ж, давайте. А завтра утром — прямо ко мне.

Когда на следующий день, задолго до начала работы А. Я. Митник пришел в бюро, он увидел, что дверь в кабинет Главного открыта настежь. Александр Александрович возбужденно ходил вдоль стола, потирая руки. Поздоровавшись, Главный пыхнул папиросой, выпустил кольцо дыма и спросил озорно:

— Ну как, сделали?

— Да есть кое-какие соображения.

— Ладно, соображения послушаем. А пока — вот, поглядите-ка.

На бумаге был тщательно вырисован новый воздухоочиститель: все сделано по-морозовски, просто и оригинально.

— Вот это да-а, — только и смог выговорить Митник.

— Годится? Прекрасно. А теперь — за дело. Надо срочно изготовить чертежи и выдать их в цех. Я на них нажму, чтобы сделали и испытали без задержки.

За окном занимался новый день, и уже потянулись в кабинет Главного люди со своими неотложными вопросами и проблемами, которые мог разрешить только он. Но еще долго он чувствовал эту радость от удачно выполненной работы.

…Завод работал. Еще прибывали из Москвы обещанные наркомом станки и ехали люди; еще отрабатывалась, совершенствовалась технология, выстраивалось в поточные линии оборудование, формировались коллективы цехов; еще решались вопросы питания и быта и заводчане порой недоедали, мерзли в своих привезенных с юга «семисезонных» пальто… Но среди всей этой зыбкой неустроенности очевидным был факт: завод набрал обороты. В марте 1942 года был достигнут довоенный уровень производства танков.

Однако накал боевых действий возрастал, и Советской Армии требовалось вдвое, втрое больше танков. И надо было суметь сделать это при минимуме квалифицированных специалистов, рабочие места ушедших на фронт заняли подростки, женщины.

Завод не только создавал, но и во многом нуждался. Над этим вопросом думали все: дирекция, партком, рабочие, инженеры, ученые. И рождалась бесценная рабочая инициатива: разгоралась борьба за экономию металла, создавались десятки комсомольско-молодежных фронтовых бригад. Вчерашние новички включались в движение многостаночников, становились рационализаторами…

Накануне первомайских праздников в партийном комитете завода шло важное совещание: коллектив решил выступить с призывом начать Всесоюзное социалистическое соревнование среди танковых, дизельных и корпусных заводов.

Намеченные обязательства были внушительными: увеличить производство танков сверх государственного плана, вдвое сократить цикл изготовления бронекорпусов и на одну треть цикл сборки танков, повысить производительность труда сверх заданного плана на восемь процентов, снизить себестоимость продукции, улучшить качество танков и повысить гарантийный срок их эксплуатации…

За каждой из названных цифр были строгий учет неиспользованных резервов, рабочая инициатива, инженерный поиск.

Парторг ЦК ВКП(б) на заводе Семен Андреевич Скачков, обратившись к А. А. Морозову, спросил:

— А каким будет вклад конструкторов в обязательства завода?

Морозов поднялся и уверенно, как о давно решенном деле, сказал:

— Мы намерены за счет новых конструкторских разработок снизить трудоемкость изготовления танка на двести часов. Мы обсуждали этот вопрос в своем коллективе, сообща определили позиции, которые в первую очередь должны подвергнуться пересмотру, и вышли на эту цифру — двести часов.

Май стал новым важным этапом в увеличении выпуска танков. Весь коллектив работал с наивысшим напряжением сил. На главных, определяющих участках трудились, показывая образцы героизма, коммунисты. В выполнение обязательств свой вклад вносили все: технологи, оснащавшие станки и агрегаты высокопроизводительными приспособлениями; ученые из Института электросварки Академии наук УССР во главе с Е. О. Патоном, которые впервые в мировой практике внедрили автоматическую сварку броневой стали, повысив производительность труда на сварке корпусов в восемь раз; заводские комсомольцы, решившие построить сверхплановую танковую колонну.

В майские дни Главный конструктор чуть ли не каждый разговор начинал со слов: «Простота конструкции— залог подлинно массового производства», «Меньше обработки — больше танков», «Делать просто, прочно, современно — вот задача дня». Он не уставал повторять: «Как бы ни было трудно, надо находить время, силы, резервы мысли и души для того, чтобы машина была как можно проще в производстве, чтобы поток танков, отправляющихся на фронт, с каждым днем возрастал, а боевые качества их улучшались».

Коллектив КБ был связан с действующей армией тысячами нитей: ежедневными сводками Совинформбюро, встречами с приезжавшими на завод за машинами танкистами, письмами фронтовиков, нечастыми, но всегда досадными рекламациями, приказами наркома, в которых обобщался опыт применения танка Т-34 на поле боя.

Собираясь на работу, Александр Александрович ловил каждое слово сводок Совинформбюро, стремясь за лаконичными, по-военному отточенными фразами обнаружить больше, чем в них говорилось, и неизменно приходил к выводу: «Слабо работаем, мало танков делаем…»

В приходивших на завод письмах фронтовиков содержалась одна просьба: выпускайте побольше таких отличных машин, как Т-34, чтобы быстрее изгнать ненавистного врага с родной земли!

Приказы наркома требовали улучшить боевые качества машин: «Устанавливать на всех вновь выпускаемых танках Т-34 маслорадиаторы для охлаждения масла мотора…»

«С целью обеспечения безопасности запуска мотора ввести на всех выпускаемых танках КВ и Т-34 ручной насос для подачи масла в магистрали перед запуском двигателя…»

«…Ввести на крыше и на бортах танка Т-34 поручни…»

«С целью создания нормальных условий для наблюдения из танков разработать способ очистки смотровых приборов…»

Каждый день вносилось что-то новое в конструкцию танка. И здесь нет преувеличения: каждый день! Уже после войны, говоря о работе заводских конструкторов, директор завода Юрий Евгеньевич Максарев приведет такую впечатляющую статистику: ежегодно в конструкцию танка Т-34 вносилось в тот период три с половиной тысячи изменений!

Очень непросто внести коррективы даже в чужую конструкцию. Что же говорить о своей, думаной-передуманой, выношенной временем. А Главный дает задание — усовершенствовать, улучшить!

Три счастливых обстоятельства сопутствовали успеху конструкторов: заложенные в самой конструкции танка Т-34 неисчерпаемые возможности для совершенствования узлов и деталей, профессионально талантливый коллектив КБ и редкий дар самого Александра Александровича Морозова.

…Все энергичнее набирал обороты заводской конвейер. И вдруг темп спал: бронекорпуса на сборку начали поступать с перебоями.

На очередном рапорте у директора разгорелись страсти. Начальник корпусного цеха заявил, что увеличить выпуск корпусов можно, если своевременно будут поступать «носы».

«Нос» танка, массивная передняя часть, принимающая на себя удары вражеских снарядов, был сложным в изготовлении. Толстый броневой лист, прежде чем придать ему нужную форму, приходилось разогревать в печах, а затем подвергать закалке. Все эти операции производились в термическом цехе, начальник которого виновато разводил руками:

— Ну что я могу сделать? Люди работают, не щадя себя. Сутками на заводе. Но печи-то не резиновые и время на разогрев заготовки и на закалку не сократишь. Пропустить больше, чем позволяют мощности, не можем.

Действительно, положение казалось безвыходным.

Морозов вернулся в КБ расстроенный, сразу пригласил к себе руководителя группы Михаила Ивановича Тар-шинова. Несколько дней напряженного поиска, и, наконец, найдено простое и эффективное решение: «нос» делать из двух листов, вварив в стык между ними литую балку. Это значит, исключалась термообработка, и мощности термического цеха можно использовать для наращивания выпуска других деталей.

Высказывались и сомнения: не снизится ли при этом способе прочность? Испытали на полигоне, новый «нос» выдержал тяжелый град бьющих в упор бронебойных и фугасных снарядов. Едва успели покончить с этим, как на сборке опять сбой: парк крупных строгальных станков не в силах обработать под сварку растущий поток броневых листов. Снова ни сна, ни отдыха цеховому начальству, технологам, строгальщикам, пока из конструкторского бюро не поступили чертежи нового решения, где механическая обработка кромок броневых листов заменялась более производительной огневой резкой.

…Будни войны. Нет в них ни остановки, ни просвета, нет ни праздничных дней, ни выходных.

Кабинет Главного конструктора открыт для всех. Приходят специалисты из цехов, заглядывают свои что-то уточнить, посоветоваться, послушать мнение Александра Александровича по поводу той или иной идеи. И так изо дня в день.

…Плохо с электрооборудованием — не поступают необходимые материалы.

— Давайте-ка, — предлагает Морозов конструктору, — возьмем за эталон автомобильную схему, и тогда мы вполне выйдем из положения. Я звонил в гараж, у них есть каталоги на ЗИС и ГАЗ, посмотрите и действуйте.

…Резкий разговор с конструктором, небрежно выполнившим чертеж Морозов, сам блестящий чертежник, листы которого по манере исполнения не спутаешь с другими, нервничает и, как всегда в таких случаях, механически сметает невидимые пылинки с идеально чистого стола.

— Но ведь надо было сделать быстро, — пытается оправдаться проштрафившийся.

— Быстро не значит плохо. Небрежность в чертежах отражает небрежность в мыслях.

…Из пробега возвратился Кучеренко, докладывает о результатах испытаний обстоятельно, не упуская мелочей, — таково требование Главного. Завтра принесут акт испытаний, где будет все четко, по пунктам расписано, оценено и скреплено подписями. Акт актом, но живой рассказ участника, да еще такого квалифицированного, как Николай Алексеевич, не заменить ничем. И Морозов внимательно слушает, спрашивает, вникает в детали, чтобы «переплавить» полученную информацию в новые идеи.

…Зал конструкторского бюро — это тоже своего рода конвейер, где на потоке все новые и новые разработки. Главный неторопливо идет между кульманами (поспешность в таком деле не экономит времени). Взглянув на доску, одобрительно кивает, что-то советует. И за всем этим — поиск единственно возможного в данных условиях решения.

Резолюции на многих чертежах краткие, деловые: «Переделать на литье», «Проработать штамповку из листа», «Упростить, изменив замок», «Сделать из двух частей». В них сконцентрировались мысль, интуиция, опыт. Но нужны еще расчет, проверка, стендовые, пробеговые, полигонные испытания — все то, что практически подтверждает истинную цену теоретических выводов.

Небольшой опытный участок, созданный в сборочном цехе в первые недели жизни танкового завода, теперь уже не мог обеспечить растущего объема испытательных работ. Необходимо было изыскать новые площади.

В один из дней А. А. Морозов вместе с Ю. Е. Максаревым отправился по заводской территории. В дальнем его конце нашли старое деревянное строение, приспособленное под склад. А вокруг — пустырь.

— Это, пожалуй, единственное место, где могут пока обосноваться опытники, — то ли предлагал, то ли убеждал Главного Юрий Евгеньевич. — Складом придется пожертвовать, а со временем, обещаю, найдем что-нибудь более подходящее.

Как временный такой вариант устраивал Морозова, Переезд провели по-военному быстро.

В сложных условиях суровой уральской зимы 1941/42 года водители — испытатели танков И. Г. Битенский, А. М. Бондаревский, Е. Я. Папирный, П. К. Куплевацкий, Ф. В. Захарченко совершали многодневные пробеги, сутками не покидали завод инженеры-испытатели О. А. Федотов, И. А. Томашпольский, И. Ф. Настека, В. В. Амирагов, Ю. В. Ломтев, старый большевик мастер В. Ф. Захаров, рабочие цеха во главе с его начальником Н. С. Гутником.

Весной «танковая дорога» превратилась в топкую, болотистую хлябь: ни пройти, ни проехать. Что делать, где испытывать танки?

Думали вместе — директор, Главный конструктор, специалисты-испытатели. Решение было принято не совсем обычное: проводить «пробеги», так сказать, «без отрыва от цеха», в прямом смысле. У стены сборочного уложили стальные листы с наваренными на них рейками, в стену вмонтировали крюки. К ним толстыми тросами привязывали танк и запускали мотор…

29 мая 1942 года из ворот сборочного цеха уральского завода вышел последний танк в счет досрочного выполнения месячного задания. И этот успех заводского коллектива по праву разделяли конструкторы морозовского КБ.

…Александр Александрович молча стоит у окна, курит. Белесые сумерки позднего июньского вечера опустились на заводской двор. Напротив светятся пролеты механосборочного. Там сейчас самый накал работы: надо во что бы то ни стало увеличить выпуск сложного и очень важного узла — коробки перемены передач. Люди работают по две смены, но никто из них не говорит об усталости. По радио передают последние известия: «…наши войска с успехом отбивали крупные танковые атаки немецко-фашистских войск…»

Мимо паровоз натужно тянет состав: на платформах танки с поднятыми вверх стволами башенных орудий.

— Двадцать… Тридцать… Сорок два… — считает Морозов и его охватывает радостное чувство. Что-то вспомнив, быстро отходит от окна, снимает трубку телефона:

— Нина, не ждите меня, ложитесь.

— Ты хоть ел что-нибудь или одним куревом сыт? Александр Александрович улыбнулся: жена верна себе. Полтора десятка лет они вместе, и каждый день она в хлопотах и заботах о детях, о нем. Сам он часто забывал о еде, пока не напомнила о себе открывшаяся язва. Нина не забывает никогда. Что бы он делал без нее, как жил бы?..

Потеплевшим голосом сказал:

— Все в порядке, я сыт. А тебе пора отдыхать, поздно уже. Спокойной ночи…

Зашел директор, на осунувшемся от усталости лице улыбка:

— Хорошая новость, Александр Александрович. Нарком только что звонил. Завод награжден орденом Трудового Красного Знамени, награждены и многие наши работники. А тебя, Александр Александрович, хочу поздравить с орденом Ленина. И передать личные поздравления наркома…

Незадолго до этого М. И. Кошкину (посмертно), Н. И. Кучеренко и ему была присуждена Государственная премия I степени за создание бронетанковой техники. И вот новая награда.

Смущенный этой вестью, Морозов не нашелся, что и ответить, машинально пожал протянутую руку:

— Спасибо, Юрий Евгеньевич, спасибо. А кого еще из конструкторов наградили?

— Орденом Ленина — Кучеренко… — Максарев вынул из кармана бумагу, прочитал: — Орденом Красной Звезды — Дорошенко, Курасова и Черняка; орденом «Знак Почета» — Бондаренко. Надо бы сообщить им об этом, Александр Александрович, поблагодарить за работу. Молодцы конструкторы!

На следующий день в обеденный перерыв в конструкторском бюро, как и во всех цехах и отделах завода, был митинг.

— Мы расцениваем высокую награду Родины, — говорил от имени своих товарищей Главный конструктор, — как аванс, как веру Родины, партии, народа в то, что мы, создатели танков, будем работать еще лучше и не пожалеем ни сил, ни знаний, чтобы дать армии столько танков, сколько потребуется для полного и окончательного разгрома врага.

Послушайте, какие большие задачи ждут нас уже сегодня, сейчас, — Морозов раскрыл свежий номер «Правды» и прочитал: «Предстоят жестокие бои. Красной Армии нужно давать больше вооружения, значит, в июне соревнование на танковых заводах должно разгореться с еще большей силой, значит, в июне надо дать больше танков, чем в мае, а в июле сделать еще больше, чем в июне. Не стоять на месте, а непременно и постоянно двигаться вперед — таков закон большевиков…»

Я верю, что наш коллектив, каждый из вас, выдержит самые трудные испытания, только бы пришел скорее этот час победы над ненавистным врагом.

Он верил в своих товарищей, закаленных так же, как и он, трудными дорогами жизни, чьи детство и юность совпали с годами революции, первыми шагами Советской власти.

…Тихие брянские улочки, величаво-спокойная Десна. Завод — таинственное и могучее чудовище, с которым связана была вся жизнь рабочей слободы, все ее горести и надежды…

Когда забастовали рабочие, в домах участились обыски и аресты.

Его отец, Александр Дмитриевич, в те далекие, тревожные дни редко появлялся в семье: то сидел в тюрьме, то скрывался от жандармов, и мать, Екатерина Васильевна, забрав детей (их было пятеро, мал мала меньше), подолгу жила у родителей.

Дед, рабочий-модельщик, ничем не высказывал своего недовольства зятем, который невольно переложил на его плечи все заботы о семье.

С лаской и добротой относились к ним и другие рабочие, жившие по соседству. Он не припомнит случая, чтобы кто-то осуждал отца. Значит, дело, за которое боролся и страдал его батя, — справедливое.

Отец появлялся изредка. Чернобровый, чубастый, похожий на цыгана, он приходил всегда неожиданно. Девочки — Надя, Вера, Нюра — испуганно жались к бабушкиной юбке. Сыновья — Шура и Миша — были посмелее. Одолев робость, они дружно устраивались на отцовских коленях и слушали его рассказы о революционных событиях, о товарищах по борьбе.

С годами стерлись из памяти все бедствия, перенесенные семьей. Но навсегда запала в детское сознание эта мечта о достойной, справедливой жизни. После скитаний по городам (в Брянске отцу отказывали в работе) семья поселилась в Харькове, где Александр Дмитриевич, высококвалифицированный слесарь, наконец-то получил постоянную работу.

Отказывая себе даже в самом необходимом, Морозовы все-таки смогли выполнить наказ деда: Шура поступил учиться в частную школу и через несколько лет, успешно окончив ее, был принят в реальное училище. Учился он отменно и был не по годам самостоятельным.

Впрочем, детство оставалось детством, и летом Саша гонял вместе со всеми тряпичный мяч, бегал купаться на Лопань, а зимой мчался на санях с самых крутых горок.

Ему было десять, когда началась первая мировая война. Маршами солдат, громом барабанов, фронтовыми письмами она все более жестоко напоминала о себе. Войной жили взрослые, в войну играли дети.

Приходя с занятий, Шура принимался пилить и строгать, заготавливая для «армии», которой ребята назначили его командовать, деревянные ружья, пики, сабли, трещотки. Надо было решить, кого определить «пулеметчиком», кого бросить в «кавалерийскую атаку», а кого оставить в «засаде», выбрать среди наиболее смелых девчонок санитарок и медсестер. С мальчишеской увлеченностью слушал он рассказы приезжавших на побывку фронтовиков, раненых солдат из развернутого по соседству госпиталя.

Один из записанных им рассказов — Шура назвал его «Фугас» — был даже помещен в издававшемся в реальном училище рукописном журнале.

В Тарасовском переулке, где жили рабочие, детей привычно окликали: Ванька, Манька. Но о морозовском старшом все без исключения — и дети, и взрослые — уважительно: «Шура Морозов сказал…», «Надо спросить у Шуры Морозова…»

Весть о революции рабочие Харькова встретили с радостью. Отец возбужденно рассказывал о последних заводских событиях, о том, как рабочие сами ввели восьмичасовой рабочий день, создали комиссию для пересмотра норм и расценок, как организовали профсоюз металлистов, активно поддержали власть Советов…

То, о чем говорили отец и приходившие к нему товарищи, чем жили в эти дни все рабочие семьи, походило на сбывшийся сон.

В те дни на улицы города выходили демонстранты с большевистскими призывами; «Мир — народам!», «Вся власть Советам!» Над колоннами неслось: «Мы наш, мы новый мир построим…»

Люди, работавшие вместе с отцом на заводе, казались ему самыми смелыми и сильными на свете. И это чувство восхищения позже приведет на завод Александра и других детей Морозова.

А пока здесь работал только отец, и вся большая семья жила на его зарплату.

Бывало, Александр Дмитриевич принесет деньги, выложит на стол, улыбнется:

— Вот получка.

Когда дети засыпали, взрослые усаживались рядом, держали совет, как с толком распределить деньги.

— Время платить за квартиру…

— Отложим на квартиру…

— А это вот на пропитание…

— Правильно… Детям бы обувку справить, пообносились…

— Не получится. Шуре форму надо? Надо. Ну, вот… Пока что Вера доносит Нюрины туфельки, а Шурины ботинки еще сгодятся Мише…

Стараниями хозяйки дома разрешались все семейные заботы и хлопоты. Дети опрятно одеты, хотя одежки на них шиты-перешиты ее руками.

Но было в этом тесноватом доме уютно и спокойно. Каждый из них всегда торопился сюда, чтобы поделиться своими радостями.

Летом 1918 года в Харькове хозяйничали немецкие оккупанты. На поляне, где еще совсем недавно ходили в атаки ребячьи полки, теперь расположились, укрывшись за дощатым забором, кайзеровские солдаты.

Как-то однажды Шура, вернувшись домой, застал мать в слезах. Оказалось, что их куры забрели в расположение немцев.

— Шурик, сынок, сходи к этим антихристам, может, отдадут, — с каким-то отчаянием просила она сына.

Первая реакция — нет, он ни за что не пойдет унижаться. Но эти слезы матери: «…ты же знаешь, сынок, что это для нас».

Превозмог себя, пошел.

Увидев державшегося с достоинством юношу, с кокардой на картузе и в безукоризненно отглаженной форме, часовой поинтересовался, что хочет молодой господин. И тут же сам принялся выгонять кур…

За ужином Екатерина Васильевна живо пересказывала, как Шура вызволял глупых кур из плена.

— Немец, видать, попался добрый, — закончила она.

Александр Дмитриевич слушал молча, хмурился, но при этих словах резко поднялся из-за стола:

— Добрый немец, говоришь?.. Уж куда добрей: кур отдал, а землю нашу взял, как собственную. Хозяином себя чувствует, порядки свои заводит… Дома у себя пусть будет добрым. И не разговаривать с ними надо, а гнать в три шеи с нашей земли, да так, чтобы долго помнили и внукам своим наказали сюда дорогу забыть…

И сейчас он как будто вновь слышит эти гневные слова отца: «Гнать их надо в три шеи с нашей земли…»

…Все дни войны на рабочем столе Александра Александровича Морозова лежал под стеклом чертеж-рисунок коробки перемены передач. Четкие, уверенные линии, строгое и точное расположение на листе, все говорило о высоком мастерстве исполнителя. Это изображение одного из сложнейших узлов танка напоминало ему о давно ушедших, но незабываемых днях 1935 года.

Харьковский завод начал осваивать более совершенный и мощный БТ-7. И тут на испытаниях выяснилось, что прежняя коробка перемены передач не подходит для новой машины: зубья шестерен не выдерживают возросших нагрузок.

Создалось критическое положение, был поставлен вопрос о приостановке производства. В срочном порядке создали две конструкторские группы, одну из них возглавил А. А. Морозов, другую — В. М. Дорошенко.

Срок исчислялся несколькими днями, и группы работали «в режиме сверхперегрузок».

Оба механизма, представленные к испытаниям друзьями-соперниками показали высокую степень надежности, безотказность и отвечали всем заданным требованиям.

Но морозовская коробка перемены передач была, по оценкам специалистов, «гениально проста». Вписываясь в прежние габариты, она не требовала никаких изменений в компоновке машины. Для ее изготовления вполне пригодным оказалось большинство деталей прежней конструкции.

В этой работе как бы сплавились в одно целое качества конструктора и практика, постигшего все тонкости производства.

В неполные пятнадцать лет отец впервые провел его через проходную завода. Определили Морозова-младшего в техническую контору. Взрослое не по годам усердие, ответственность за дело вскоре обратили на себя внимание. Его назначили копировщиком чертежей, а затем и чертежником.

В ту пору не было копировальных и множительных аппаратов, все приходилось делать от руки, и умение это требовалось от каждого работника технической конторы.

По признанию всех, юный чертежник хорошо справлялся с делом. Однако самого Шуру работа вслепую не удовлетворяла: что за деталь изображена на его чертеже, выполненном с таким старанием и тщательностью? Как она работает? Как ее делают? — такие вопросы ставил он перед собой постоянно. А ответа не находил. И тогда решил попроситься в цех. Просьбу удовлетворили. И вот уже он спешит с потоком людей в спецовках на свою новую работу, туда, где льется сталь, где в умелых руках кусок металла превращается в точную, изящную деталь, а детали — в машину.

Ему довелось поработать и в модельном, и в сталелитейном, и в кузнечном, и в механическом цехах. Сам делал он по заданным чертежам различные модели, изучил литейное и кузнечное производство, освоил токарный и фрезерный станки. И главное — прошел ничем не заменимую рабочую школу, школу воспитания характера.

В техническую контору Морозов вернулся через несколько лет. Он знал теперь, чем живет производство, как воплощается конструкторский замысел в машину.

Его взяли на должность чертежника-конструктора и не ошиблись. Вместе с опытными коллегами Александр Морозов разрабатывал механизмы для гусеничного трактора «Коммунар». И те, кто работал с ним, все больше утверждались во мнении, что техника — его истинное призвание, родная стихия, где всегда так трудно, но интересно.

Он считал, что ему здорово повезло — отслужил в армии весь срок мотористом в авиабригаде; что может быть более увлекательным для человека, чем копаться в моторе, разбирать и собирать этот сложнейший механизм, ремонтировать его, воскрешать к жизни.

Впервые увидеть настоящий танк ему довелось в Харькове, когда на одной из площадей был выставлен на обозрение захваченный у интервентов в годы гражданской войны английский «Рикардо». Хоть на месте пушек теперь зияли одни дыры, неуклюжая махина, опоясанная сверху донизу натруженными гусеницами, что и говорить, производила впечатление!

К заморскому «гостю» Морозов проявил чисто человеческий интерес: потрогал шершавую броню танка, заглянул через амбразуры вовнутрь (такая громадина, а вот ведь нашлась и на нее управа!). Мог ли он тогда думать, что создание боевых машин совсем скоро станет его призванием, делом всей жизни.

В 1927 году завод, на котором работал А. А. Морозов, получил заказ на создание «маневренного танка». Во вновь создаваемое бюро по конструированию танков отбирали лучших из лучших, самых опытных и знающих. Двадцатитрехлетний Александр Морозов вошел в их число.

Люди, которые создавали боевую технику, казались ему совершенно необыкновенными, во всех отношениях отличающимися от других. И свое назначение он воспринял поэтому как величайшую удачу. Работать по укреплению обороны родной страны — что может быть почетнее?

Первым руководителем конструкторской группы был Иван Никанорович Алексеенко, человек, страстно влюбленный в технику, забывавший за делами обо всем на свете. Сколько раз, оторвавшись взглядом от доски, он с удивлением обнаруживал, что уже наступил новый рабочий день и сотрудники рассаживаются по местам!

В разное время во главе танкового КБ стояли Николай Михайлович Тоскин, обаятельный и спокойный человек, твердо добивавшийся поставленной цели, великолепный специалист Афанасий Осипович Фирсов…

Фирсов прибыл на завод в самый разгар работы по модернизации вооружения танка БТ-2. Танк, превосходящий все другие известные в мире образцы не только по скорости и маневренности, но и по мощи огня, должен был усилить боеспособность Красной Армии.

Хотя задание и было локальным для группы башни, над его выполнением работал практически весь коллектив бюро — корпусники и трансмиссионщики, мотористы и ходовики, компоновщики и управленцы…

— С вами не соскучишься, — в минуты редких перекуров добродушно шутил Арон Митник. — Казалось, самое бы время отдохнуть, так нет, видите ли, пушка им новая понадобилась. Вот и вкалывай всем КБ на Алешу Малоштанова.

— Пушка, брат, для танка — все равно что плуг для трактора, — не принимая шутки, невозмутимо отвечал Алексей Малоштанов. — Пушка — главное в танке. Танк — это и есть пушка, укрытая за броней.

— Ну это ты перегибаешь, Алеша, — вступает в спор Михаил Таршинов. — Пушка — это хорошо, конечно, но и у наших недругов артиллерия развивается. Появляются противотанковые орудия, и чего тогда будет стоить даже самая мощная твоя пушка, если противник сможет пробивать броню? Усилить броневую защиту — вот главная задача…

— Нелогично, — говорит Малоштанов и, видя, что Таршинов готов тут же возразить, спешит продолжить: — Да, Миша, нелогично. Сам ведь говоришь, что артиллерия противника развивается. Ты ему более толстую броню, а он по тебе из стволов укрупненного калибра.

— Вот-вот, — подхватывает Митник, — я и говорю, наиважнейшее в танке — скорость, то есть мотор. Быстрый, маневренный танк и от вражеских снарядов увернется, и позиций противника достигнет, не дав ему опомниться. Так что двигатели нужны помощнее да понадежнее. Правильно я говорю? — обращается за поддержкой к Александру Морозову.

— Думаю, что ты прав, Арон, — не торопясь, говорит Морозов. — В этом есть немалый смысл. Так же, как и в том, что говорят Миша и Алеша. Ведь что такое танк — это бронированная машина, способная быстро передвигаться и поражать врага. Отсюда и вывод только один: чем лучше все эти три компонента — броневая защита, скорость, вооружение, — тем лучше и танк.

— А как вы думаете, Афанасий Осипович? — обращается Митник к Фирсову.

— Я, молодые люди, думаю, что у нас нет времени витать в облаках. Есть разработанные заказчиком четкие тактико-технические требования к машине. И наша святая обязанность строго их придерживаться. Кроме того, мы должны думать, как прежде всего устранить те дефекты, которых, увы, немало еще в машине. Ведь ТТТ не предусматривают, к примеру, что при заводке двигателя танк возгорится, а между тем это случается. Или такой вопрос для размышлений, почему деформируются трубы на передней части корпуса, ломаются кронштейны… Короче говоря, нам есть над чем работать, мои уважаемые коллеги. А поэтому пора вернуться к кульманам..

Непросто давался каждый новый шаг. Не хватало знаний, не было специальной литературы, до многого приходилось доходить самим. Именно в эти годы Александр Александрович поступил на вечернее отделение машиностроительного техникума и успешно закончил его.

Участие в выпуске целой серии танков БТ стало одной из ярких вех в жизни молодого конструктора, которого уже тогда отличали целеустремленность и творческая смелость, оригинальность мышления и свой, особый уклад в работе. «В машине нет мелочей», — это было его конструкторское кредо. За мелочами почти всегда следуют большие неполадки. Все должно быть учтено, выверено, сделано добротно, на совесть. Этому правилу он не изменял ни в каких ситуациях.

Морозовский стиль исподволь становился стилем работы всего коллектива.