Контора

ГЛАВА 27

Должно быть какое-то разумное объяснение.

Во-первых, компьютер мог быть неисправен. Что-то связанное с заговором «Майкрософт» с целью дестабилизировать мир.

Во-вторых, меня могли подвести мои глаза. Я никогда им до конца не доверял – у них был взгляд с хитринкой.

Возможно, мой разум, не выдержавший давления от сделки «БНав», оказался в липких объятиях паранойи.

Я закрыл глаза и выждал несколько секунд, потом снова открыл. Меморандум никуда не исчез.

Может быть, это хитроумная шутка Элли? Правда, она никогда так не шутила, но, наверно, именно поэтому шутка удалась.

Или это проверка? Да, дело именно в этом. Хочет увидеть мою реакцию на ее мнимое предательство. Выяснить, способна ли моя любовь все победить. Ее неуверенность так велика, что она решила меня проверить.

И было еще одно совершенно невероятное объяснение, в которое мне так не хотелось верить: не было никакого меморандума, который якобы проворонила Ханна. Он был написан за день до того, как была уволена Ханна, специально для того, чтобы это случилось.

Возможно, тут какая-то сложная интрига. Кто-то, желая избавиться от такой сильной конкурентки, как Ханна, подстроил все так, будто она совершила ужасную ошибку.

Кому выгодно было избавиться таким образом от Ханны? Во-первых, мне. Но я был уверен, что не делал этого. Еще Эшу и Люси. Однако стали бы они совершать что либо подобное, дабы расчистить себе путь в компаньоны? На всякий случай я добавил их к списку, чтобы увеличить число подозреваемых, помимо Элли. Мы часто шутили, что способны перешагнуть через трупы друг друга, еще не успевшие остыть, но на самом деле в это не верили.

Возможно, это хитрая идея самой Ханны. Она могла влезть в ПК Элли, найти нужный файл, назвать его «Ханна», чтобы привлечь мое внимание, и каким-то образом изменить дату, чтобы я раскрыл фантастический заговор против нее. Так что не исключено, что это Ханна пытается вывести Элли из игры. Я не учел такую возможность.

Или, быть может, она обучила выдру, которая проникла в квартиру Элли, включила компьютер и проделала все необходимые операции с помощью своего носа? Нужно спросить Элли, не осталось ли на клавиатуре влажных следов.

Я печально покачал головой: вот результат всех этих географических телепрограмм, которых я насмотрелся поздними вечерами.

Немного постояв в замешательстве, я сел на кровать и открыл несколько других файлов. Однако там не было ничего изобличающего. Ничего подтверждающего, что Элли подставила Ханну, причем так хитро, что можно было даже восхититься ее наглостью.

Снова поднявшись на ноги, я накинул халат и стал расхаживать по комнате. Следует ли все ей сказать? Или лучше притвориться, будто ничего не произошло, и попытаться сначала самому во всем разобраться? Мне нужно хотя бы успокоиться, прежде чем я что-нибудь предприму.

Элли вышла из ванной, завернувшись в белое пушистое полотенце. Она уже расчесала волосы, которые свисали прямыми влажными прядями.

– Пожалуй, рановато для третьего раза, не так ли? – Ее улыбка недвусмысленно выражала желание.

Десять минут тому назад я бы откликнулся на этот призыв с большим энтузиазмом, но сейчас он оставил меня холодным – так велико было мое отчаяние.

– Почему компьютер показывает, что меморандум Ханне о Конкурсной комиссии был создан за день до того, как ее уволили?

Глаза ее забегали, но я уловил главное: взгляд сделался виноватым. Внутри у меня все похолодело.

Я видел такой взгляд достаточно часто, так что ни с чем бы его не спутал. Скажем, у Мэгги Браун, которую застукали, когда она целовалась с Саймоном Дентоном за сараем, – перед тем, как встретиться со мной возле качелей. Я ничуть не расстроился, когда Мэгги через несколько дней получила небольшую производственную травму, когда качалась с Саймоном на доске.

Элли присела на краешек кровати, прижав руку к груди.

– Не знаю, о чем ты говоришь, – ответила она.

Сандра Мортон, с которой я учился в университете, однажды провела у меня ночь и, украв мое эссе по земельному законодательству, выдала за свое. И опять-таки я смеялся последним. Она получила «D»,[49] и у нее хватило наглости обвинить во всем меня. Я и сейчас могу процитировать ее слова, сказанные в мой адрес: «Интеллектуальная амеба, с которой так же много радости в постели, как с горящей сигаретой».

Она причинила мне боль, но я не верил ни ей, ни Элли. Я подтолкнул к ней компьютер:

– Тут не может быть никаких сомнений, Элли. Расскажи, что произошло.

Она даже не соизволила взглянуть на компьютер.

– Должно быть, это ошибка. – Глаза ее округлились. – Ты пугаешь меня, Чарли. Прекрати!

Пенни Фримен, младшая сотрудница нашей фирмы, утверждавшая, что любит меня, даже собиралась переехать ко мне. Но одновременно она крутила роман с сорокадвухлетним начальником почтового отдела, который был весь усеян бородавками. И ее тоже настигло возмездие: эту парочку застукал старший компаньон в туалете, которым почти не пользовались. Рассказывали, что он заметил с удивительным хладнокровием: «Ну и ну! А я-то считал, что почтовое отделение уже не занимается доставкой лично».

Я повторил бесстрастным тоном:

– Скажи мне, что происходит.

– Ничего, – ответила Элли, повысив голос от гнева. – Я не знаю, о чем ты говоришь. По-моему, это у тебя проблема.

Кэролайн Гринвей училась со мной по классу скрипки, когда мне было двенадцать лет, и мы всегда вместе возвращались домой на автобусе. Другие мальчишки всегда дразнили ее за то, что у нее зубы, которых постеснялся бы Кролик Багс, и заикание, которое смутило бы Петушка Легхорна,[50] и хотя мы с ней отлично ладили, мне бы никогда не хватило храбрости пригласить Кэролайн куда-нибудь. А потом с нами стала заниматься и Элейн Стэнтон, и в первый же раз, когда мы возвращались домой втроем, я сел в автобусе рядом с Элейн. У нее были белокурые волосы, прелестные веснушки и попсовые носки. Сокрушенный вид Кэролайн навсегда остался в моей памяти, и мне никогда не загладить этот поступок. Я думаю об этом каждый раз, как вижу ее, а это бывает часто, поскольку теперь Кэролайн известная и очаровательная актриса, снимающаяся в «мыльных операх». Что касается Элейн Стэнтон, то, согласно последним сведениям, поступившим от моей матери, она заведует местной химчисткой. К сожалению, это не единственный пример моего ошибочного суждения.

Подойдя к Элли, я опустился на колени. Она взглянула на меня, и страх исказил ее лицо, которое казалось мне таким красивым. Нужно было изгнать этот страх. Я взял ее за руки.

– Элли, ты знаешь, что я тебя люблю. Но я знаю, что ты говоришь мне неправду.

Я почувствовал, как тело ее напряглось – Элли готовилась снова ринуться в атаку. Но потом оно обмякло.

– Ты меня любишь, не так ли? – переспросила она. Я никогда еще не видел Элли такой.

– Ты это знаешь.

– Что бы ни случилось?

О боже! Она хочет получить отпущение грехов, прежде, чем я выслушал исповедь. Это плохой знак.

– Чарли, скажи, что будешь любить меня, что бы ни случилось.

Я не мог. Пытался, но не мог. Юрист во мне терпеть не может даивать подобные обещания вслепую.

– Просто расскажи мне, что случилось.

– Это была идея Йана, – произнесла она с убитым видом. – Мне было так тошно оттого, что произошло с Ханной. Можешь мне поверить. Вот почему мне так не нравилось, что она все время находится у тебя в квартире. Пожалуйста, верь мне.

Я мог поверить в это, но не был готов простить и забыть. Элли тяжело вздохнула.

– Он отвечал за подачу документов в Конкурсную комиссию, но был так завален другими делами, связанными с этой сделкой, что каким-то образом забыл о комиссии. Как-то раз, находясь у него в кабинете, я упомянула об этом. Он просто обезумел. Сказал, что это все моя вина. Что нас обоих из-за этого уволят. Поэтому мы состряпали план, как выбраться сухими из воды.

Выпустив ее руки из своих, я покачнулся словно от удара.

– Но почему Ханна?

Глаза у нее налились слезами.

– Йан сказал, что у нее больше шансов стать компаньоном, чем у всех нас. И сказал, что нам заодно не худо бы устранить главного конкурента.

На минуту меня отвлекло открытие, что Ханна была главным претендентом на место компаньона. Просто как в книгах!

– Как ты могла, Элли?

– А что же мне было делать? – Она снова повысила голос, и теперь в нем зазвучали истерические нотки. – Ты не знаешь Йана так, как я. У него ужасный характер. Ты редко его видишь, и в основном в те минуты, когда он прекрасно держится. Но иногда он бывает совершенным ублюдком. Он сказал, что если я ему не помогу, меня уволят, и мне никогда будет не найти работу в Сити. Дескать, он проделывал такое не раз и знает, как нужно действовать.

У меня возникло множество вопросов – к примеру, почему она не пришла ко мне за помощью, – но на самом деле имел значение лишь один:

– Как ты могла, Элли?

Мне было ужасно плохо. Элли оказалась не той, за кого я ее принимал. Мне так хотелось, чтобы она была такой, что остальное не имело никакого значения. Я все время заблуждался, считая, что в ней не осталось ничего от той восемнадцатилетней девчонки, которая так жестоко со мной обошлась.

Да, в нашем мире фантастическая конкуренция, да, все мы стремимся пробраться на самый верх, опередив других, – но я не верил, что, если бы дошло до дела, Люси, Эш, Ханна или я смогли бы сделать такое. Все мы в душе были неплохими людьми.

– Тебе нужно чистосердечно сознаться и попытаться все исправить, – сказал я, давая ей последний шанс.

Элли слегка кивнула в знак согласия.

Мы сидели в молчании, пока не раздался стук в дверь. Я поднялся, полагая, что нам доставили ужин в номер, но когда я распахнул дверь, чтобы принять столик на колесиках, в комнату ворвался Робби.

– Вы видели фейерверк? Absolument fantastique,[51] как здесь говорят.

Следом за ним вошли Анита и Мелинда.

– Значит, вот как выглядит обычный номер, – заметила Анита. – Я думала, он больше.

Я украдкой взглянул на Элли, которая сидела на кровати с безутешным видом. Она поплотнее запахнула полотенце.

– Ты же знаешь, они не компаньоны, – сказала Мелинда. – Вероятно, не могут позволить себе люкс. – Она оглянулась на Генри, маячившего в коридоре. – Мы бы, конечно, могли снять номер побольше, но Генри сказал, что уж лучше он спустит деньги в унитаз, чем будет тратиться на люкс в этом отеле. Он такой забавный, мой Генри.

Робби, который носился по комнате, хватая в руки все, что подвернется, и с любопытством рассматривая, остановился, чтобы пожать плечами, показывая мне, что считает и Генри, и Мелинду совершенно не забавными.

– Просто не верится, что вы все пропустили, – снова обратился он ко мне. – Сейчас парк закрыт. – Потом Робби перевел взгляд на Элли и решил ее подбодрить. – Ну же, принцесса, не унывайте! В море случаются вещи и похуже. Завтра вечером обязательно будет фейерверк. Между прочим, миленькое полотенце. Надеюсь, мы не помешали? Нет? – И он хихикнул.

Элли посмотрела на меня с такой скорбью во взгляде, что я сразу же предпринял попытку выставить их из номера.

– Не надо слов, не надо слов, – сказал Робби, изо всех сил упираясь и пытаясь подтолкнуть меня локтем. – Легонько подтолкнуть локтем – это все равно, что подмигнуть глухому.

– Слепому, – поправил я.

– Как же может слепой увидеть, что ему подмигнули? – изумилась Анита.

Робби раздраженно потряс головой и снова обменялся со мной взглядом.

– Это Монти Питон[52] – ты, конечно же, знаешь это, Анита? Они там почти такие же безумные, как я. – Я не был уверен, что Джон Клиз[53] был бы доволен такой аналогией.

– Ты хочешь сказать, что они собирались заняться сексом? – спросила Мелинда, до которой все очень медленно доходило.

– Мелинда Форрестер! – заорал Робби, когда я захлопнул дверь. – Ты хоть кого в краску вгонишь.

С облегчением вздохнув, я повернулся к Элли и увидел, что она щелкает «мышкой» компьютера. Я ринулся к ней, но было поздно: изобличающие документы были стерты. На лице ее был написан страх. А еще любовь.

– Я действительно люблю тебя, Чарли, – прошептала она. – Прости меня. Но я не в состоянии пройти через это.

Я был потрясен. Бросив ноутбук на пол, я подошел к шкафу и достал свой чемодан. Потом обошел комнату, швыряя в него вещи, и застегнул молнию на чемодане.

Не оглядываясь, я вышел в коридор, тихо прикрыл дверь и спустился в холл, чтобы попросить у портье другой номер.