Контора

ГЛАВА 29

Вечер получился омерзительный, но я кое-как дотерпел до конца благодаря этим трудолюбивым датчанам и их пивоварням.

Немало времени ушло на переоценку Элли. Особенно противной мне теперь казалась ее манера причмокивать во время еды. Раньше я этого не замечал, но сейчас просто взбесился. Разве так уж трудно держать закрытым этот пухлый рот, когда жуешь? А как жадно она набрасывалась на еду, заглатывая ее с такой скоростью, будто кто-то собирался выхватить у нее изо рта кусок!

Да и уши у нее были очень уж заостренные – совсем как у той женщины из фильма «Вулкан».

Вид у нее был усталый, под глазами залегли тени. Да и морщинки наметились. А вот с румянами она перестаралась.

На спине у Элли было зловещее красное пятно – его становилось видно, когда она наклонилась вперед. А что это на голове, в самой середине? Уж не крошечная ли это залысина?

После полуночи, когда винный бар уже заканчивал свою работу и вечер, слава богу, подходил к концу, Ханна вдруг пригласила всех в нашу квартиру. Поймав мой злобный взгляд, она слегка покачнулась и хихикнула:

– Ты же сам говорил, чтобы я чувствовала себя как дома, – напомнила она мне с сияющей улыбкой.

Двое моих коллег из «Баббинггона» отказались, сославшись с добродетельными ухмылками на то, что им нужно попозже заглянуть в офис, и они бы хотели сначала забежать домой. На какое-то мгновение у меня возникла безумная мысль сбежать в офис, но потом я рассудил, что, если меня обнаружат под рабочим столом пьяным, это вряд ли благоприятно скажется на моих перспективах стать компаньоном. Подобное поведение было бы приемлемо, если бы я уже достиг вершины (некоторые компаньоны, будучи трезвыми, не могли бы проконсультировать клиента даже насчет того, как перейти улицу), – но никак не раньше.

Остальные были обеими руками за то, чтобы продолжить вечер у меня дома, так что не успел я оглянуться, как мы уже оказались в моей квартире. Накачавшиеся Люси и Эш танцевали под «Оазис» в центре гостиной, а Куки и Ханна были заняты тем, что проливали водку в раковину: они пытались сделать необычные коктейли, руководствуясь книгой, которую преподнесла мне Люси в качестве подарка. Мы же с Элли сидели на разных концах дивана, мрачно уставившись друг на друга.

– Сегодня почти так же весело, как на твоем дне рождения, когда тебе исполнилось семь, – пробурчала она.

Элли никогда не дает мне об этом забыть. Мои дни рождения отмечались каждый год. Моя мама обожает что-нибудь праздновать. Если бы я не положил этому конец, мы бы по-прежнему ежегодно наполняли наши бокалы в честь Дня, Когда Хомячок Гарри Вошел в Семью Фортьюнов (она даже покупала ему в этот день особые орешки). На самом деле правильнее было бы устраивать вечер памяти Хомячка Гарри, Сидевшего в Автомобиле с Дистанционным Управлением, Который Врезался в Фонарный Столб – и Таким Образом Чарли Узнал, для Чего Существуют Ремни Безопасности.

Мама всегда выдумывала что-нибудь новенькое. Так, моей популярности в школе сильно навредило празднование моего семилетия в шикарном кафе, где возле каждого прибора были разложены карточки, чтобы все знали, кому где садиться, а также были отпечатанное меню и самодельный песенник, с помощью которого мои одноклассники должны были меня воспевать. «В следующем году тебе будет восемь, но все уже знают, что ты – чудо» – вот на этой строке все и закончилось. Папа храбро продолжал играть на крошечном электронном органе «Касио», но ответом ему было гробовое молчание – даже Элли не издала ни звука.

На следующий год мама сняла кинотеатр. Вероятно, киномеханик перепутал фильмы, но мне и двадцати моим приятелям показали «Дом животных». То, что мы узнали за эти полтора часа, определили наши отношения с женщинами на ближайшие двадцать с лишним лет – и это многое объясняет. К счастью, мама сидела в фойе, болтая с парой других мамаш. Она просовывала голову в зал как раз в те немногие моменты, когда показывали невинные сцены, и одобрительно кивала, радуясь, что все так тихо себя ведут. Моему папе и двум другим отцам было поручено следить за нами. Они были не меньше нас ошеломлены матерящимися похотливыми бабами на экране, поэтому ничего не сказали. В течение многих лет, если кто-то в нашей компании вел себя не лучшим образом, мы цитировали этот фильм, задавая вопрос: «Грег, зайка, разве он должен быть таким мягким?»

Этот день рождения прошел с таким оглушительным успехом, что мама повторила опыт на следующий год. На этот раз в кинотеатр пришло человек пятьдесят из школы и откуда-то еще – в надежде, что нам покажут «10» и мы увидим, как сиськи Бо Дерек подпрыгивают, словно мячики. На этот раз мама заранее произвела разведку, и мы смотрели фильм с многообещающим названием «Черный жеребец». Однако моей репутации был нанесен непоправимый урон, когда выяснилось, что это всего-навсего лошадь.

Все бы еще ничего, если бы мама заготовила достаточное количество попкорна и шоколада. Но, к несчастью, начали состязаться, кто попадет в экран с большего расстояния яблоками. Когда же задачу усложнили и в ход пошли сэндвичи с огурцами, сеанс превратился в кошмар.

И так оно и продолжалось. Мне бы не хотелось вспоминать день рождения номер тринадцать (когда кузен Арнольд изображал Кевина Кигэна[59]), а также номер шестнадцать, на котором была опробована новаторская идея «Переоденьтесь кем-нибудь противоположного пола из вашего класса»; номер восемнадцать не удался из-за бойкота, который организовала Элли, а вот двадцать первый, пожалуй, был самым лучшим, потому что я славно порезвился с Кэрри Локк, которая, по общему мнению моих однокурсников мужского пола (а мы даже провели голосование на этот предмет), входила в пятерку самых хорошеньких девушек на курсе. Когда в тот вечер я выразил сожаление, что мы с ней не завели роман раньше, она пожала плечами и сказала: «Я не могла придумать, что купить тебе в подарок». Но я решил не портить себе настроение, поэтому никак не отреагировал.

Мой тридцать второй день рождения был одним из худших – скажем, его тоже можно было сравнить с двадцать четвертым, когда мой коллега-стажер, весьма нервный молодой человек, заблевал весь празднично накрытый стол, когда мы обсуждали, кого оставят работать в фирме. Оказалось, что он не зря волновался: на редкость мерзкий компаньон, курировавший этого беднягу, посоветовал ему выбрать менее трудную профессию – например, стать безработным. Но воспоминание о том, как он испакостил мой стол, несколько умерило мое сочувствие.

Элли сделала глубокий вдох и заерзала на диване.

– Чарли, – произнесла она тоном с подтекстом «довольно глупостей» (который так впечатлял компаньонов). – Не можем ли мы с этим покончить?

– До тебя все еще не дошло, не так ли? – Я с грустью понял, что это действительно так.

– О, Чарли, тебе пора повзрослеть. – Сейчас в голосе ее звучало раздражение. – Если в нашем бизнесе сам о себе не позаботишься, то никто не сделает это за тебя. Я сожалею о том, что произошло с Ханной – правда, мне жаль, – но теперь это в прошлом. Давай двигаться вперед.

Я собрался было доходчиво объяснить, почему она неправа, но тут вернулись Ханна и Куки с подносом, уставленным напитками какого-то странного цвета.

– У Куки потрясная идея, – сообщила Ханна. Все настороженно замолкли. – Давайте сыграем в «правда или вызов».[60] Я не играла в эту игру со школьных лет. Вот уж повеселимся!

Я попытался протестовать, но меня заглушили Люси и Эш, которые тоже считали, что будет весело. Мы все уселись на пол в кружок, потягивая наши занятные напитки.

– Нам надоела книга, и мы начали придумывать свои коктейли, – пояснил Куки.

Итак, игра началась. Первой отвечала Люси. Она сказала, что готова целый год воздерживаться от секса ради одной ночи любви с Хью Грантом.

Эш признался, что с радостью служил бы скамеечкой для ног старшему компаньону по полчаса каждый день всю оставшуюся жизнь, если бы это понадобилось для того, чтобы стать компаньоном. А Ханна сообщила ошарашенному Куки, что никогда не целовалась с другой женщиной.

Когда дошла очередь до меня, я выбрал «вызов», и мне пришлось отправиться в ванную, чтобы надеть нижнее белье поверх одежды. Да, не зря я перед выходом из дома мучился, решая, какую пару трусов надеть.

– Да уж, эротичен – лечь не встать, – приветствовала меня Люси. – Впрочем, это тебе иметь с ним дело, Элли. – Взгляды, которыми обменялись мы с Элли, остались незамеченными.

Затем Элли заявила, что застрелится, если в фирме встанет вопрос о выборе между мной и ею, и все произнесли: «Ах», и во взглядах, обращенных на меня, читалось: «Как вам повезло, что вы нашли такую любовь!» Один лишь Куки сказал, что никогда не присутствовал при более трогательной сцене (включая мой девятнадцатый день рождения, когда восемь человек преподнесли мне в качестве подарка книги по юриспруденции), и посоветовал всем нам немедленно пройти курс интенсивной психотерапии.

Вскоре языки еще больше развязались, то и дело раздавались взрывы пронзительного смеха – сказывалось воздействие убийственных коктейлей. Игра пошла по второму кругу, и Люси, накачавшаяся до такой степени, что свалилась бы с пола, если бы это было возможно, предложила Эшу выбирать.

– Я открытая книга, – сказал он. – Я выбираю «правду».

Несколько секунд Люси заходилась смехом, но потом взяла себя в руки и спросила:

– Если бы тебе нужно было трахнуть кого-нибудь в этой комнате, кого бы ты выбрал?

Эш обвел наш кружок внимательным взглядом, раздумывая. Меня бы такой вопрос смутил, но Эша не так-то просто вогнать в краску.

– Простите, мальчики. Простите, девочки. Это была бы Элли. Есть что-то такое в этих губах. – Элли улыбнулась ему, тоже ничуть не смутившись.

Повернувшись ко мне, Эш предложил выбрать. В ужасе от того, что мне могут задать вопрос, связанный с Элли, я снова выбрал «вызов».

– Продолжая тему, – в конце концов решил он, – я завяжу тебе глаза, и каждый из нас тебя поцелует. А потом ты угадаешь, кто есть кто. – Люси взволнованно захлопала в ладоши.

Итак, я уселся с завязанными глазами, и под звуковую дорожку нескончаемого хихиканья меня по очереди целовали в губы. Первый поцелуй был совершенно омерзительный: во-первых, это был кто-то щетинистый, во-вторых, очень смущенный. А вот второй был чудесный: мягкие влажные губы коснулись моих легко, как воздушная осенняя паутинка. В третьем я сразу узнал Элли. В нем была настойчивость и желание получить прощение. Четвертый поцелуй был искусным и довольно приятным, но не смог бы меня возбудить. Потом была пауза, и, наконец, – пятый поцелуй. Вначале прикосновение было очаровательно нерешительным, потом губы прижались сильнее, и внутри у меня потеплело. Кажется, этот последний поцелуй был продолжительнее других – и, наконец, губы медленно отдалились.

Повязку сняли, и я начал осторожно отгадывать.

Первый номер я угадал правильно.

– Куки, друг мой! За эти пять секунд я наконец нашел ответ на вопрос, который мучил меня двадцать лет: почему тебя бросают твои девушки.

Нежность второго поцелуя навела меня на мысль, что это была Ханна, но по радостной реакции я догадался, что это был Эш. Теперь я понял, почему женщины так легко подпадают под его обаяние.

– Ты целуешься, как девушка, – сказал я ему. – И это вовсе не комплимент.

Ну и ну! Номер три оказался не Элли. Она была недовольна, Люси (это была она) – тоже, да и я вовсе не прыгал от радости. Значит, четвертый поцелуй (который я приписал Эшу) – безрадостный и вовсе не ищущий прощения, принадлежал Элли.

Мы смотрели в глаза друг другу. Элли смотрела… Затрудняюсь определить, как именно. Был ли это страх? Или потрясение от всего, что произошло? А еще там была любовь. Я надеялся увидеть там сожаление, но его не было. Я почувствовал себя опустошенным. Все кончено. Почему она не могла быть такой, какой рисовалась мне пятнадцать лет в фантазиях? Зачем ей нужно было все погубить?

Боже мой, как все ужасно! Я никогда не думал, что мы будем вместе, но расстаться после того, как мы обрели друг друга – это было нелепо и трагично.

Итак, до меня далеко не сразу дошло, что номер пять была не Люси, как мне показалось, а Ханна. Я взглянул на нее, и она прижала руку ко рту, как бы желая исправить то, что наделали ее губы. Но в ее взгляде читалось что-то такое, чего прежде не было в наших отношениях. Я отвел глаза.

– Я мужик, – хотелось крикнуть мне им всем. – И это не я все усложняю.

Неловкое молчание медленно разгоняло алкогольный туман в комнате. От веселья этого вечера осталось лишь слабое эхо. Эш взглянул на меня с любопытством, но я не мог больше вынести ни минуты и начал намекать, что им пора. Куки оставался ночевать на диване, а Эш поднялся на ноги и потянул за собой Люси.

– Прогулка будет нам полезна, – сказал он. – Я доставлю Люси домой.

– А ты сможешь проводить еще и Элли? – спросил я.

– Что? До двери твоей спальни? – рассмеялся он.

Но Элли уже вскочила и начала застегивать свое пальто. Я видел, что она еле сдерживает слезы.

– Мне завтра рано вставать, так что я возвращаюсь к себе, – спокойно сказала она.

Куки, Ханна и я выстроились у двери, провожая остальных. Эш и Люси уже спускались к лифту, а Куки с Ханной вернулись в гостиную. Мы с Элли оказались вдвоем.

Элли дотронулась до моей щеки – она знала, что мне это нравится.

– Я люблю тебя, Чарли.

Слова, которые я так долго ждал, даже не надеясь их услышать, были сейчас пустым звуком. Я мягко отвел ее руку.

– Спокойной ночи, Элли.