Конторщица-2

Глава 12

Я открыла дверь и тихо вошла в квартиру. Пахло корвалолом.

На кухне горел свет. Римма Марковна ждала меня.

Я зашла на кухню и села напротив нее за стол.

Цокал будильник.

Пауза затягивалась.

— Знаешь, Лида, — Римма Марковна сглотнула, притянула к себе стакан с остывшим чаем и сделала глоток. Зубы ее стукнули о стекло, — я же понимаю, отдаю себе отчет, что не надо было… Светочку не надо… я не должна была…так…

— Тогда зачем?

— Сложно объяснить… — вздохнула она и надолго замолчала, уставившись невидящим взглядом на стену.

Я не торопила.

Будильник цокал в тишине, цокал, цокал. Эти будильники всегда так громко цокают…

Где-то за окном протарахтел грузовик.

— У меня была дочь… — наконец, прошелестела Римма Марковна, еле слышно. Она опять замолчала и отвернулась к стене.

Что-то подобное я и предполагала.

— Сколько ей было? — выдавила я.

— Три, — наконец, прервала молчание Римма Марковна. — Такая… хорошая девочка… смеялась всегда… А потом… потом Басечка заболела.

— Вы не рассказывали, — только и смогла сказать я.

— Да. — выдавила Римма Марковна, глядя в пол, и руки ее бессильно опали. — Менингит.

Будильник продолжал отцокивать жизнь.

— Она так долго мучилась. Головку не держала. Глотать сама не могла. Я ее из трубочки кормила, месяц. — Римма Марковна посмотрела на меня сухими воспаленными глазами. — Я как Свету увидела — у меня сердце заболело. Глупая я… но вот так…

— Они похожи?

— Нет, — покачала головой она, — внешне — нет. Просто, понимаешь, эта девочка никому не нужна, она только пришла в этот мир, а уже сирота, ей страшно. Я не могу тебе объяснить это. Как подумаю, что моя Бася там, на том свете, тоже одна, и как же ей там, одной, страшно, так только плачу, плачу. Глупо, да?

— А вы не думали еще ребенка родить? — ляпнула я и тут же заругала себя за бестактность.

— Не могла я, — вздохнула Римма Марковна, — да и дела у меня тогда были плохи.

Я вспомнила ее биографию, которую мне рассказали месяц назад.

— Понимаешь, Лида, много детей рождаются и сразу сироты, — продолжала Римма Марковна, не поднимая глаз от стакана с чаем, — Но у них нет родителей на этом свете. А у Светы — есть, и мама, и папа есть, а она — все равно сирота. Это страшно. Очень страшно. И она ведь понимает это. А ей всего пять.

Я не нашлась, что сказать.

Будильник цокал…

— Лида, — попросила Римма Марковна, тихо, — накапай мне корвалолу. Там, в правом ящике.

Я накапала. И себе тоже.

Вот так, только отращиваешь клыки и когти, только планируешь взорвать этот бестолковый мир к чертям, а потом Римма Марковна просит накапать корвалолу и все.

Я спешила на работу, влившись в поток людей, оживленный проспект тормошил, будоражил радостным рабочим шумом, звенел смех, голоса, кто-то со мной здоровался, кто-то что-то спрашивали, но я ничего не слышала — мыслями я была там, на кухне.

Мы тогда полночи проговорили. А потом корвалол закончился.

Господи, как же все сложно…

На работе была обычная суета, я отпросилась у Ивана Аркадьевича донести документы в институт, он отпустил легко, до конца дня, только опять прицепился выспрашивать как дела с каким-то странным видом. Что-то я упускаю, только со всей этой неразберихой мне и обдумать некогда. Скорей бы экзамены уже сдать и вздохнуть спокойно.

И, кстати, три дня прошло, и давно, а никто со мной «из этих» не связывается. Так не бывает. И тут я вроде как начала понимать странный интерес Ивана Аркадьевича. Значит, завтра надо будет поговорить. Обязательно надо.

С такими мыслями я сидела за столом и собирала в кучу вырезки из газет с моими заметками. Более того, на всякий случай я выпросила у Тони стенгазету, которую я когда-то делала ко Дню космонавтики, чтобы продемонстрировать экзаменаторам креатив. Что-нибудь да «выстрелит», — рассуждала тогда глупая я.

Я уже почти выбегала из здания депо, как меня окликнули:

— Лидка! Горшкова! — растянул рот до ушей Егоров. — А ну стой!

— Привет, Василий, — вернула улыбку я. — Чего хотел?

— Поговорить надо, — подмигнул с хитрым видом он.

— Вась, я спешу, — попыталась отмазаться я.

— Лидия. Надо. — строго отчеканил он и изобразил на лице какую-то замысловатую пантомиму.

— Говори, только быстро, — вздохнула я, покорно, поглядывая на часы.

— Но не тут же! — возмутился он. — Пошли к нам, Мунтяну о тебе уже раза два спрашивал. И Мина. Совсем пропала ты.

— Вась, — сделала жалобное лицо я, — реально спешу. У Карягина еле отпросилась. Мне документы досдать надо, я же в институт поступать буду. Одну справку не сдала, если сейчас не принесу — не допустят, сказали. А секретарша там уже скоро уйдет. Давай потом, а?

В общем, еле спрыгнула. На этот раз.

Лев Юрьевич не изменился. Все такой же холеный, ухоженный. И такой же сердитый.

— Зачем ты опять приперлась? — не проявил дружелюбия Большой Человек.

— И вам здравствуйте! — «подставила левую щеку» я.

— Что на этот раз выпрашивать будешь? — с мрачным видом не повелся на мое христианское смирение он.

— Деньги, — просто и честно сказала я. — Много денег.

И улыбнулась, как мне казалось, милой дружелюбной улыбкой.

У Льва Юрьевича дернулся левый глаз.

— Что Ольга опять натворила? — без лишних реверансов задал он вопрос, сердито.

Вот это по-нашему! Уважаю деловой подход.

— Ваша супруга приходила, била меня, — наябедничала я и загнула первый палец. — Больно била.

Лев Юрьевич сохранил спокойствие, но левый глаз задергался сильнее.

— Перепутала меня с Ольгой, — пояснила я. — Спросила только, где Горшкова с двадцать первой квартиры. Я сказала, что это я, и она сразу бить меня начала.

Лев Юрьевич что-то буркнул сквозь зубы, я точно не разобрала, но явно не комплемент.

— Все соседи видели, моя репутация пострадала, — загнула второй палец я, смущенно.

Лев Юрьевич скривил лицо, но как-то равнодушно, что ли.

Мне вот даже обидно стало от такого безразличного отношения к моей репутации. Чай не чужие люди теперь.

— Ольга отказалась от Светы. — расстроенно от его черствости и безразличия продолжила загибать уже третий палец я, — Отец Светы тоже. Они не нашли ничего лучшего, как спихнуть ее мне. А я сейчас развожусь с Ольгиным братом, так что мне Света более чужая, чем вам.

Лев Юрьевич побагровел и вытаращился на меня с таким видом, примерно, как наш дворник Семен на календарик с отметкой, что летние каникулы уже начались.

— Ну, вы же со Светой как-никак не чужие, — четко разъяснила свою позицию я, — но, если вам некогда Светку забрать, я могу вашей жене домой отвести, адрес уже знаю. Я же все понимаю, совещания у вас, дела и все такое. Кстати, телефон ваша жена мне потом оставила, когда мы разобрались. Только мне бы побыстрее, а то Светочка уже мне все обои помадой изрисовала, придется переклеивать, видимо…

— Издеваешься? — буркнул Лев Юрьевич, прям даже очень сердито. — Ладно. Говори. Сколько?

— Но я еще не закончила, — виновато захлопала ресницами я. — Еще три пункта.

— Так! — стукнул кулаком Лев Юрьевич. — Сколько? Говори и проваливай! Видеть тебя не хочу!

— Полторы, — застенчиво обнаглела я.

— Дам тысячу и вон отсюда! — прорычал он и принялся открывать сейф, нервно гремя ключами.

И чего так злиться?

Я принялась скромно перечислять четвертый пункт.

…..

В общем, выходила я из кабинета Большого Человека богаче на тысячу сто рублей. А это на четыреста рублей больше, чем изначально предполагалось. Хотя на четыреста рублей меньше, чем изначально запрашивалось. Торговаться Лев Юрьевич, конечно, умеет. Большой Человек поэтому.

И, кстати, совершенно забыла спросить его, зачем он тогда хотел со мной встретиться. Любопытно же. Но ничего, в следующий раз спрошу, — думаю, поводы у меня еще будут, и не раз.

Документы в приемной я досдала милой даме, без проблем. Также без проблем она сообщила, что некоторые преподавательницы тоже готовы принять участие в эксперименте с мылом, так сказать, для повышения достоверности при статистической обработке результатов.

— А то, если только я одна, то погрешность же большая будет, — с улыбкой объяснила мне основы статанализа милая дама.

Так как я всегда была принципиальным борцом за чистоту эксперимента, то еще пять кусочков мыла перекочевали в ее стол. Все ради науки, а как жеж.

В опеку я заходить не стала: от одной даже мысли об этом — начинало колоть сердце и отваливаться рука. Нельзя так.

Зато я позвонила Симе Васильевне. Потом, минут через двадцать позвонила еще. Мы мило так поболтали, еще почти полчаса, пока у меня монеты не закончились.

Очередь у автомата собралась немаленькая, я виновато улыбнулась, мол, извиняйте, товарищи. В спину мне полетели разные реплики, но разговор с Симой Васильевной стоил того.

И вот я спешу домой, чеканным шагом, тороплюсь поскорее.

В квартире вкусно пахло жаренной рыбой и овощным рагу. Из комнаты Риммы Марковны доносился детский смех. Я прислушалась, Римма Марковна читала, с выражением: «…Григорий студнем подавившись прочь от стола бежит с трудом, на гостя хама рассердившись хозяйка плачет за столом…»

Светка заливалась хохотом, походу Хармс ей неплохо так зашел.

Я терпеливо дождалась, когда они дочитают стих и позвала:

— Римма Марковна!

— Что, Лида? — весело откликнулась она.

— Римма Марковна, — повторно позвала я, — А можно вас, буквально на минуточку?

— Ты говори, я слышу, — отозвалась она. — Мы тут читаем со Светочкой.

— Нет, подойдите, — повторила я, уже более настойчиво.

Римма Марковна заглянула на кухню, улыбаясь, с книгой в руках.

— Что, Лида?

— Римма Марковна, — сказала я. — А ведь у вас никогда и не было дочери. Правда?