Конторщица-2

Глава 23

Я рвалась вперед, к бою, душа готова была лететь домой, но мои наилучшие порывы разбились о суровую действительность: как оказалось, добраться отсюда домой можно было только поездом или автобусом (с пересадками), но, чёрт возьми, фишка в том, что и поезд, и автобус отправлялись поздно вечером. То есть на сегодняшний я уже опоздала, а до завтрашнего ждать почти сутки.

От этой новости поначалу я зависла, занервничала. Куда ж без этого. Пометалась из угла в угол, порычала, и даже пнула ни в чем не повинное кресло, заработав ушиб большого пальца. Это отрезвило. Слегка. Но потом, поразмыслив, решила не торопить события — если Ивана Аркадьевича только «взяли», то должно пройти пару дней, пока они там начнут разбираться. За это время я как раз успею приехать.

Билеты на вечер следующего дня купить удалось (ура!). Я решила не противиться обстоятельствам, плыть по течению и получать удовольствие, по возможности, от ситуации. Убедив таким нехитрым образом себя, что все под контролем, я вышла в коридор и направилась в гладильную комнату.

На каждом этаже была такая небольшая открытая комната, точнее полу-холл, где можно было посмотреть телевизор, поиграть в шахматы или просто посидеть на диване и поболтать с соседями. Гладильная комната находилась напротив. Сейчас в холле свет кто-то выключил. Судя по доносившимся оттуда звукам — там активно целовались какие-то граждане.

Ну, ладно, я вошла в гладильную, включила утюг и принялась гладить на завтра платье. Когда я закончила и вернулась в коридор, из полумрака холла вдруг выскользнула демоническая Олечка. Губы ее были припухшими, смоляные волосы — в художественном беспорядке.

— Ну, и как дела идут? — многозначительно кивнула я по направлению холла.

— Пррре-вос-ход-но! — словно объевшаяся сметаны кошка, нараспев промурлыкала она и, сверкнув глазами, торопливо скрылась в своем номере.

Буквально через мгновение из холла с деланно-независимым видом вышел длинный рыжеватый субъект, оглянулся по сторонам и скрылся на лестнице. Я его вспомнила — это был переводчик сборной Кубы по фехтованию на шпагах и рапирах. Точно он.

Ну, Олечка, ну, дает! В переносном и буквальном смысле этого слова!

Четверг, 24 июля принес небольшую прохладу. Так как мой отъезд был аж поздно вечером, то днем мне предстояло посетить запланированные мероприятия обязательно. А если конкретно, то утром классическая борьба или конный спорт на выбор, а во второй половине дня — легкоатлетический кросс или пятиборье для женщин. В общем, утром пришлось идти, а вечером я таки надеялась спрыгнуть и успеть еще пробежаться по магазинам.

Естественно, что выбрала я конный спорт.

Манежная езда и командное первенство проходили в Конноспортивном комплексе профсоюзов в районе Битцевского лесопарка. Спортивное сооружение было новым и современным: вместительный конкурный стадион на двенадцать тысяч мест, огромные поля для выездки обойти не удалось даже за час, и я пожалела, что надела платье, а не джинсы, так как был ветерок и приходилось постоянно придерживать подол.

Я чинно прошлась по посыпанной свежим песком дорожке средь старых лип и берез в сторону разминочного поля и неожиданно вышла к большому павильону прямо за крытым манежем, где скопилась довольно большая толпа людей. Мне стало любопытно, и я подошла ближе. Вытянув шею, прислушалась и пригляделась.

Я увидела старую знакомую по гаражу — Мину (та, которая из тракторного). Все такая же странноватая, с густо подведенными глазами, стриженная чуть ли не «под ноль» и одетая в какую-то полушинель-полупиджак, он была центром этой толпы.

— Товарищи! — громким звенящим голосом выкрикнула она, — Остановитесь же! Стойте! Слушайте! Я расскажу вам всю правду о том, что в действительности происходит у нас, в Советском Союзе!

Народ недоуменно останавливался, через миг вокруг нее собралась большая толпа, где разговаривали на разных языках. Наши переводчики старательно избегали своей работы, а ихние, наоборот — жадно переводили все подряд, к ним тянулись иностранцы. Замелькали вспышки фотоаппаратов — это подтянулись корреспонденты.

— Соотечественники! Гости столицы! — звонко-звонко продолжала говорить Мина, — В этот сложный, критический для судеб Советского Союза и наших народов час обращаемся мы к вам! Мы — молодая смена! Мы — истинный голос страны! Слушайте же! Это тупик! На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, и отчаяние! Слушайте нас!

Она раскрыла листы «манифеста» и принялась читать выразительным голосом: «…достижения Советского Союза представляют собой изумительное явление. Успехи, достигнутые в машиностроительной промышленности, не подлежат никаким сомнениям. Восхваления этих успехов, как вы видите, отнюдь не являются необоснованными…». Чем дальше она читала, тем тише и неувереннее становился ее голос. В конце она уже еле мямлила. Народ, потеряв интерес, потихоньку стал рассасываться. И конец манифеста Мина дочитывала только пожилой паре пенсионеров, да и то, потому что они явно были глуховаты.

Когда Мина закончила, растерянно захлопнув папку, к ней подошли двое неприметных мужчин и потихоньку увели ее куда-то в сторону.

Я облегченно улыбнулась, и со спокойной душой отступила в заросли лещины и бересклета. Молодцы Римма Марковна и Нора Георгиевна, отлично справились и переписали «Манифест» правильно».

Представила, как сейчас аналогичная картина происходит у стадиона «Динамо», у Дворца спорта «Сокольники», у Московского гребного канала, на стрельбище «Динамо» в Мытищах и возле Большой спортивной арены Центрального стадиона имени В.И. Ленина. Настроение скакнуло резко вертикально.

Пусть маленький поступок, но он правильный и я его сделала. Уберегла придурков от беды, а мероприятия от позора.

Сверившись с маршрутами в памятке, которые нам раздали при входе, я, тихо мурлыкая под нос глупую песенку про Лёлика-солнце, направлялась к конюшням: все только и говорили о каком-то необыкновенном жеребце по имени Артемор. На нем должен будет выступить в командном конкуре поляк Ян Ковальчек. Поляк мне был до лампочки, а вот на прославленную лошадку посмотреть было очень уж любопытно (есть у меня грешок — люблю лошадей с детства).

Возле конюшни по закону подлости я нос к носу столкнулась с ответственным товарищем Ивановым. Увидев меня, он расцвел в улыбке:

— Лидочка! Вы так юны и прекрасны в этом платье!

Да уж, учитывая то, что полночи не спала — паковала сумки, пытаясь уместить урожай подарков в два чемодана и рюкзак, то, лицемерие ответственного товарища уже просто зашкаливает.

Я вежливо поздоровалась и попыталась проскользнуть мимо.

Увы.

Товарищ Иванов крепко ухватил меня за руку:

— Лидочка! — воскликнул он, — вы же хотели, наверное, посмотреть на коней? Идемте! Я покажу вам самого прекрасного в мире тракена Эспадрона. Он рыжий, как ирландец. Или удмурт. Вы, кстати, знаете, что самые рыжие люди в мире — это наши удмурты?

Я не знала. Но мне сейчас было явно не до удмуртов. И не до тракена Эспадрона.

— Товарищ Иванов, — я вырвала руку и резко отстранилась. — Что вы себе позволяете! На нас люди смотрят!

— Лидочка! — он умоляюще сложил руки лодочкой, словно индус, а затем опять попытался поймать меня за руку. — Вы разбиваете мое сердце. Давайте сегодня сходим в ресторан? Только вы и я. Вдвоем. Я знаю здесь прекрасный грузинский ресторан. Там такая музыка! Лидочка, соглашайтесь!

— Оставьте меня в покое! — я с силой оттолкнула ответственного товарища и побежала по дорожке прочь.

— Ты еще пожалеешь, дрянь! — ударил в спину гневный окрик.

«Сам дурак!» — улепетывая, подумала я, благоразумно оставив последнее слово за ним. Ну, и провидение (карма, закон подлости) еще раз доказали, что нельзя желать людям зла, как бы они его не выпрашивали. В общем, улепетывая по дорожке, я вступила в лошадиную какашку.

Твою ж мать!

Чертыхаясь, я попыталась оттереть туфлю о траву. Тщетно.

Да, чуток отчистила, но запах остался. Матерясь и поминая товарища Иванова незлым тихим словом, я отправилась искать дамскую комнату. Туалеты не нашла, зато между ветеринарной лечебницей и конюшней я обнаружила колонку с водой. Сняла туфлю и принялась отмывать под струей воды помогая пучком травы.

Я мыла, мыла и вдруг услышала конское ржание. Совсем рядом.

Я подняла голову и ахнула.

Олечка, в бархатном темно-изумрудном брючном костюме, словно амазонка, восседала верхом на угольно-черной лошади, еле-еле удерживаясь в седле. Но широчайшую улыбку она держала так, что сразу становилось понятным, что конным спортом она занимается с пеленок и ситуацию вполне контролирует. Под уздцы лошадку вел такой же чернявый жокей сильно цыганской наружности, то ли румын, то ли не румын. Но явно иностранец. Румын был горд и явно польщен возложенной на него миссией и бросал на Олечку восхищенные взгляды.

Капец. Я уже ничему не удивляюсь.

Родной город встретил меня привычным шумом и суетой. Я ехала в трамвайчике и созерцала знакомые урбопейзажи в окошко, подслеповато щурясь от солнечных лучей. На сердце было неспокойно. Значит, Ивана Аркадьевича закрыли. Это всё, что смогла сообщить мне Алевтина Никитична. Не телефонный разговор. Но и этой информации было достаточно, чтобы бросить всё и мчаться домой. Изрядно выбесил финальный разговор с ответственным товарищем Ивановым. Все эти его визги и претензии отнюдь не добавляли лучезарности в настроение.

Ну, хоть товарищ Николаев вроде отнесся к моему отъезду пофигистически. Только заставил написать заявление, что прерываю командировку в связи с семейными обстоятельствами. Подстраховался, так сказать.

В общем, поразвлеклась я на Олимпиаде-80 всего четыре дня. Жаль, не всё сделала, что хотела. И исторический запуск олимпийского Мишки я так и не увижу.

Ну, да бог с ним.

Ивана Аркадьевича надо выручать.

Я глянула на часы и решила сперва заехать домой, выгрузить покупки (а нагрузилась я барахлом словно верблюд), а затем дуть на работу. Но только заявляться в депо «Монорельс» прям с порога могло быть чревато, поэтому я решила сперва через задние ворота вызвать Алевтину Никитичну. Пусть всё разъяснит.

А дальше будет видно.

Дом встретил тишиной. Я глянула на резные настенные ходики с кукушкой (Римма Марковна где-то по случаю раздобыла и очень их трепетно лелеяла, потому что такие же были в имении Тютчева) — девять тридцать утра, Римма Марковна, скорей всего, повела Светку в Дом пионеров. У нее как раз должен быть кружок по шахматам.

Я выгрузила покупки и принялась собираться на работу. Ночь в плацкарте вымотала меня ужасно. Вместе со мной ехали какие-то ответственные товарищи из Узбекистана, насколько я поняла — работники Кудахшской ГЭС. Они всю ночь монотонно пели торжественные и грустные песни, а я, соответственно, не могла уснуть. Но тем не менее, плацкартная эпопея закончилась, и я дома. Я с хрустом потянулась и с подвыванием зевнула.

Так, не расслабляемся. Сейчас бегом в душ и собираться на работу.

Я еще домывалась в душе, как щелкнул замок — вернулись мои девчонки.

Я вышла из ванной, и меня встретили радостные крики:

— Лида! Ты вернулась!

— Тётя Лида пр-Р-риехала! Ура! А что ты мне пР-Р-Ривезла?

— А это зависит от того, как ты себя вела, — я распахнула объятия и маленький радостный вихрь чуть не снес меня с ног.

— Ну, рассказывайте, — я улыбнулась Римме Марковне и потрепала за волосы Светку. — Что у вас тут нового?

— А я! А я нарисовала Мишку! Олимпийского! — похвасталась Светка, молниеносно развернулась и побежала в комнату искать рисунок.

— Ты представляешь, Лида, в соседнем подъезде живет некая Зинаида Ксенофонтовна, ужасно невыносимая женщина с узким туннельным мышлением, — с горечью в голосе пожаловалась Римма Марковна, качая головой. — Мы вот с Норой Георгиевной уже устали ей доказывать, что поэзию Мариенгофа она трактует слишком буквально.

Я усмехнулась — ну, хоть здесь ничего не меняется…