Контрольный выстрел

ВТОРНИК, 17 октября

Ранний утренний звонок сообщил Турецкому, чтобы он ожидал гостей. С минуты на минуту должен был подъехать и Денис с нужными документами.

Они устроились в кабинете Пушкарского, и старик объявил секретарю, что у него срочное совещание и попросил не входить и не мешать. Вид у Майера был болезненный, на щеках заметна легкая небритость, под глазами темные круги. И речь несколько замедленная. Будто он пил всю ночь напролет. Впрочем, кто его знает, жить без конца в диком напряжении — какое тут здоровье?..

Он пришел не один. Его спутнице было что-нибудь около тридцати лет. Тонкое, изящное лицо было обрамлено длинными, лежащими на плечах каштановыми волосами. Серые глаза смотрели напряженно из-под нахмуренных, собранных в одну ниточку бровей. Пальцы беспокойно теребили маленькую сумочку.

Пушкарский, едва увидев ее, воскликнул:

— Катя! Сто лет, сто зим! Как ты тут оказалась?..

А когда Турецкий знакомился с ней, протянула узкую, но крепкую ладонь и сказала:

— Кэти Торн.

И вдруг это домашнее, российское — «Катя»! Турецкий вопросительно уставился на молодую женщину. Объяснение не заставило себя ждать.

— Мой отец, Павел Иванович Торнин, был хорошим знакомым Валентина Дионисьевича. Он умер. Три года назад. А я одно время пробовала себя в журналистике, отсюда и псевдоним. — И замолчала, уверенная, что данного объяснения вполне достаточно. — Но вы что-то знаете о Рослове? — Голос ее зазвучал напряженно, как натянутая струна.

— Вы имели к нему какое-то отношение?.. Извините, я хотел сказать: вы были знакомы?

— Да.

— Тогда весть для вас будет крайне печальной. Он погиб.

— Когда?

— Сегодня у нас какое? Семнадцатое октября? Ну вот… — сделал паузу Турецкий. — Значит, это случилось третьего октября… Да, ровно две недели назад.

— Но как же так?! — почти возмутилась Катя. Саша решил для себя звать ее по-русски. — Ведь я дважды звонила его матери, но… что-то не получалось на телефонной станции. Соединяли неверно. Я уж подумала, что неправильно записала его телефон в Москве.

Наконец он все понял. Вот она — странная истеричная дама, вызывавшая какого-то Володю, отчего у Шурочки подскакивало давление.

— Простите, — осторожно сказал Турецкий, — Катя, вы уверены, что Владимир Захарович Рослов — подлинное имя вашего знакомого?

— Конечно! — с жаром воскликнула она. — Я даже паспорт его однажды видела.

Турецкий поймал брошенный на него быстрый, скользящий взгляд Миши Майера и решил не продолжать эту тему.

— Миша, я обещал вам вчера показать протокол допроса свидетеля. Он здесь. Денис, будь любезен, дай мне бумаги.

Майер раскрыл тонкую папку. Катя сунулась было к нему, но он сделал легкий отстраняющий жест рукой. Действительно, зачем женщине читать все это?.. Прочитав, вернул папку Турецкому, а Кате лишь кивнул, полузакрыв глаза. Она опустила голову. Молчание длилось не больше минуты, но Турецкому показалось, что это было время их молчаливого прощания с товарищем.

Валентин Дионисьевич, также наблюдавший за этой короткой сценой, не выдержал и, глубоко вздохнув, по-стариковски поднялся из своего кресла.

— Пойду, — сказал, обращаясь в пространство, — погляжу, как там что… А вы продолжайте, не стесняйтесь. У вас дела, понимаю…

— Миша сказал мне, что вас интересуют некоторые факты, связанные с немецким филиалом банка «Золотой век». Что конкретно вы хотели бы знать? — спросила Катя ровным голосом, как бы лишенным интонаций.

— Практически все, что поможет узнать причину убийства президента этого банка Алмазова и директора филиала — Шройдера. У меня есть некоторые соображения, но хотелось бы послушать вас. Извините, я не знаю, имеете ли вы, Катя, отношение к этим делам.

— Самое непосредственное, — сухо ответила она. — Я закончила экономический факультет и последнее время работала… работаю консультантом-аналитиком банка «Золотой век». Но об этом не должен знать никто. Вам я говорю только по той причине, что вы находитесь в доме глубоко уважаемого мной и вообще нашей семьей человека. К тому же вас рекомендовал Мише Феликс Евгеньевич. Это очень высокие рекомендации. А с Володей меня познакомил Миша, когда это было? — Она обернулась к Майеру. — С год назад, больше? Впрочем, теперь это уже не важно. А как погиб Володя?

— Его встретили в Москве на аэровокзале. Он сел в машину Сергея Алмазова, некто встречавший сел сзади. Володя хорошо водил машину, вы не знаете? — как бы между прочим спросил Турецкий.

— Отлично! — с жаром ответила Катя. — Уж на что я рисковый водитель! А он был просто настоящим профессионалом. Даже в гонках, как он рассказывал, не раз участвовал.

— Вот-вот, он и сел за руль. Потому что водителя Алмазов отпустил. И они, как я понимаю, втроем поехали в район Кремля. Но не доезжая немного, а впрочем, кто теперь может сказать, куда они ехали?.. Словом, на одной из пустынных улочек один из пассажиров вышел из машины, а через считанные мгновенья раздался взрыв. Двух мужчин, оставшихся в автомобиле, в буквальном смысле разнесло в клочья. И все сгорело. За исключением… как я говорил…

— И вы не знаете того, кто их встретил? — напряженно спросила Катя, будто сама имела разгадку.

— Нет, конечно… А позже и шофера, и случайного свидетеля-таксиста убрали. Но вы так сказали, словно вам что-то известно?

— Сейчас я не могу ничего сказать, — быстро затрясла головой женщина, — но… мне самой необходимо узнать… Хорошо, я потом скажу. Давайте вернемся к банку, — решительно подняла она голову, и глаза ее блеснули — не то от слез, не то от ненависти к кому-то, о ком она еще не сказала. — Миша, может быть, и ты хочешь что-то объяснить Александру?.. Разрешите, я буду звать вас Сашей?

— Да-да, конечно, — словно спохватился Турецкий.

— Я думаю, как мы познакомились с Владимиром, — медленно цедил слова Майер, — это наше сугубо профессиональная забота. Достаточно того, что мы делали одно дело. Я — по своей линии, он — по своей. Но в определенный момент наши интересы столкнулись… перекрестились… и мы стали работать вместе. Обмениваться информацией. Я знаю, это у вас не поощрялось, но у разведки свои законы. И правила. На определенном этапе, когда у Владимира появился достаточно серьезный материал против филиала «Золотого века», я познакомил его вот с ней, с Кэт. Поскольку, по моим сведениям, только она могла забраться в депозитарий банка.

— Ты, Миша, говоришь обо мне так, будто я какой-то жулик! — нахмурилась Катя.

— Да все мы в некоторой степени… Так вот, Саша… Владимир имел все основания утверждать, что филиал «Золотого века» во Франкфурте стал своеобразной штаб-квартирой криминалитета из России. Через этот банк деньги из России перекачивались сюда, в Германию. Способов много: дорогостоящие фиктивные контракты, да вы и сами знаете о предоплате при непоставке товара, отмывании грязных денег — от продажи наркотиков, торговли оружием. Там же проводились и обратные операции, то есть отмывка денег в России. К вам ушел миллиард долларов сицилийской мафии, полученный ею от наркобизнеса. Причем все документы на этот счет подписывались на уровне вашего кабинета министров. А действующими лицами были теневики-бизнесмены, уголовники, бывшие агенты КГБ, алчные новые госчиновники… Это огромный преступный синдикат. Теперь, Саша, вы понимаете, по какому острию ножа ходил Владимир? И Кэт ему помогала.

— Ну, моя помощь заключалась лишь в том, что мне удалось проникнуть в электронную память акционеров банка и передать Владимиру код и файлы с именами и суммами. Когда он прочитал эти материалы, то сказал, что держит в руках бомбу, которая может взорвать правительство. Он должен был немедленно встретиться с вашим Президентом. И мне стало за него страшно. Но перед отъездом он передал мне один предмет и сказал, чтоб я его сохранила. Он запечатан в пакете и лежит в банке. Я возьму его…

— Я не совсем теперь понимаю, — сказал Турецкий. — Если он имел столь опасный компромат на «Золотой век», то зачем же ему было нужно садиться в машину главного учредителя этого банка? Вы видите логику?

— Я вам скажу, — как бы решилась Катя. — Он мне говорил однажды. У него была возможность подробно информировать свое непосредственное начальство, но ему не позволили этого сделать. По его мнению, потому, что в материалах фигурировали очень крупные государственные деятели вашей страны. Материалы просто не дошли бы до Президента. Поэтому Володе даже было предложено его начальством на какое-то время прекратить свое расследование и отойти в сторону. Другими словами… как это у вас, Миша? Ах да, лечь на дно… Но он не стал. Володя начал искать другой путь. У него была, он говорил, такая возможность. Хотя он сильно сомневался, стоило ли рисковать… Он подробно не говорил. Но все время об этом думал и переживал… Ему даже, по его словам, запретили выходить на связь обычным путем. Только специальные шифровки в определенные часы и дни. И его это угнетало, потому что он не видел причины…

— Последняя шифровка, между прочим, — неожиданно сказал Турецкий, — пришла совсем недавно. Много позже его гибели. Как это могло случиться?

— Как вы сказали? — вскинулся Майер. Турецкий повторил свои сомнения.

— Вывод здесь я бы для себя сделал однозначный: его подставили.

— Но кто? — задал совершенно уже наивный вопрос Турецкий.

— Вот именно, — кто?.. Или собственное начальство, испуганное Володиными возможными разоблачениями, или те, с кем он договаривался о подготовке его встречи с Президентом. Ничего другого предложить не могу. Но это все — не случайность. Это целенаправленное, хорошо подготовленное убийство. Я, конечно, не обладаю всеми Володиными материалами, да у меня и нет ни малейшего желания информировать ваших преступных госчиновников, что все они давно уже на крючке и по ним тюрьма плачет. Лично я избрал для себя другой путь. Все материалы по «афере века» я найду возможность положить на стол своего Президента. А уж он, если пожелает, пусть информирует вашего.

— Простите, Миша, я уже не раз слышу это выражение — «афера века». И в первый раз, кажется, от Феликса Евгеньевича. Вы можете мне объяснить, что это значит, или это тоже нечто суперсекретное? Но Феликс Евгеньевич даже какой-то газетный материал показывал на эту тему…

— Это как раз то дело, которое мы и раскрутили вдвоем с Володей. Только он пошел дальше и выбрался на этот банк. А суть проста, внешне, во всяком случае. Это была многомиллиардная афера с неуничтоженными ценными бумагами американских банков и финансовых корпораций. В операции были задействованы сицилийцы, ваши русские и другие, словом, целая компания уголовных синдикатов. Один из главных каналов, по которому похищенные ценные бумаги поступали в вашу страну, как раз и был «Золотой век». Но, как я понимаю, а мы с Володей не раз обсуждали эту тему, недавние руководители банка не могли, или не желали, резко увеличивать объем операций. В этой же уголовно-финансовой среде, как вам известно не хуже меня, тоже своя бешеная конкуренция, и действуют те же волчьи законы, когда сильный просто обязан сожрать слабого. Кстати, не исключено, что именно в этом и есть основная причина того, почему убрали практически одновременно руководящую верхушку «Золотого века».

«И ловко подставили последнего, оставшегося в живых, его руководителя, вице-президента Санишвили, — сказал сам себе Саша. — Или это ловкая игра?»

— Так, значит, по вашему мнению, этот банк должен перейти в другие руки? — спросил Турецкий.

— Наверняка уже перешел. Только мы об этом еще не знаем…

— А что ж тогда так мучается, разгадывая тайну гибели Манфреда Шройдера, инспектор Юнге?

— А кто вам сказал, что он мучается? Он честно исполняет свой долг. Ему не мои или ваши соображения нужны, а совершенно конкретные отпечатки пальцев, скажем так. Вы ж сами, Саша, следователь… — И по губам Майера, может быть впервые, скользнула улыбка.

— Да, конечно, но кое-что мы ему все-таки привезли.

— Вот и хорошо, значит, получите приз, — добродушно вздохнул Майер. — Есть ли у вас еще ко мне вопросы?..

— Нет, благодарю вас, — Турецкий встал. — Вот разве что к Кате…

— Ну хорошо, — кивнул Майер, вставая, и пожал руки Турецкому и Денису. — Всегда к вашим услугам.

— Скажите мне, Катя, Рослов действительно имел какие-то выходы на верхушку преступного синдиката или это ваши предположения?

— У него имелись многие фамилии. Одну он называл не раз — это Матвей Григорьевич Калина, американский подданный, проживающий в настоящее время во Франкфурте. Крупный бизнесмен, один из столпов «Золотого века». Володя даже предполагал, что он мог быть теневым хозяином банка. Калина, кстати, и не скрывает своего адреса.

— Хорошо, спасибо. У меня по этому поводу могут возникнуть некоторые варианты… Значит, говорите, Калина? Матвей Калина! Скажите на милость…

— Вам тоже известна эта фамилия? — вскинула брови Катя.

— Отчасти, Катюша… Вас проводить?

— Да в общем-то я хотела бы вместе с вами заняться свертком Володи. Но для этого мне надо заехать домой, а потом — в банк. Вы не составите мне компанию?

— С удовольствием. Денис, ты внимательно слушал наш разговор? Можешь не отвечать, знаю, что да. Так вот, обо всем этом должен быть информирован Вячеслав, понимаешь? А уж он может поставить в известность Костю. Это слишком серьезно, понимаешь? Есть у нас с тобой такая возможность? И учти, сообщение должно быть максимально кратким, но емким… Катя, простите, вы на колесах?

— Да, но у меня двухместная машина, поэтому…

— Я понял, не беспокойтесь. Денис, по-моему, ты положительно влияешь на этого герра Юнге. Забери у него обещанный «опель» и постарайся не упустить меня из виду.

— Хорошо, дядь Саш. Прямо сейчас надо?

— Нет, мы вместе с Катей смотаемся в ее банк, а вот когда вернусь, твоя помощь понадобится. И скажи герру Юнге, чтобы он тоже был наготове. Я хочу несколько форсировать события.

Катина машина была припаркована возле ворот. Пока шли к ней, Турецкого не оставляло ощущение какой-то некомфортности. Впрочем, он-то знал, откуда у него появляются всякий раз подобные ощущения. И был предельно внимателен. У противоположного тротуара, к примеру, стоит большой темный автомобиль. Зачем? А подальше, у перекрестка, прохаживается мужик в плаще с поднятым воротником и шляпе с низко опущенными полями: классический вариант шпиона из детективного кино.

— Что это за марка такая? — спросил удивленно Турецкий про Катину машину, оглядываясь по сторонам. Вокруг черной машины движения не было. Мужик на углу продолжал скучать, не обращая на них внимания.

— «Альфа-ромео»… Зеленая, как лягушка, да? — улыбнулась она.

— Похожа, — кивнул с улыбкой и Саша, с опаской забираясь в салон. Но его опасения были напрасны — удобно и как-то даже просторно.

— Зато у нее мощность хорошая и скорость, — заметила Катя.

Саша поглядел: на спидометре крайние цифры обозначали 220 миль. Серьезно.

Мотор взревел, и машина рванула. Сашу откинуло и вжало в спинку.

— Обязательно пристегнитесь! — крикнула Катя. — У нас строго!

Турецкий обернулся, черная машина следовала за ними. Ну вот она и ясность… Саша сказал об этом, Катя взглянула в зеркальце и усмехнулась:

— Уйдем…

И они действительно ушли, потому что Катя водила машину так, что у Турецкого от каждого ее виража желудок подпрыгивал к горлу.

Квартиру она снимала в большом доме на шестом этаже. Это, вообще-то говоря, была практически мансарда — с косыми стенами и широченными окнами. Катя сказала, что здесь, во Франкфурте, гораздо выгоднее снимать жилье, нежели покупать. Большая сложность с налогами. А вся остальная семья — мать, двое братьев — живет в Мюнхене. Но здесь ее работа, и Катя привыкла. Жить одна.

Она говорила отрывисто, почти кричала из соседней комнаты, куда удалилась, чтобы переодеться. Эти каблуки не по ней. Ее форма — джинсы, хорошие ботинки, шерстяной свитер.

Турецкий медленно обходил комнату, оглядывая обстановку. Половину угла занимал компьютер со всякими приставками, факс, ксерокс и другие мудреные для Турецкого технические новшества, которыми давно уже пользовался весь цивилизованный мир, а для Саши оставались тайнами за семью печатями. Несовременный ты человек, Александр Борисович. Нет, в принципе-то здесь не было ничего сложного, и он, конечно, смог бы поработать на компьютере. Просто не любил. Авторучкой, на пишущей машинке оно как-то привычней… Противоположный угол комнаты, в котором главенствовали горшки с цветами и длинными зелеными лианами, был посвящен, видимо, семейным привязанностям хозяйки. В золоченых рамках на стенах висело несколько групповых фотографий — с пожилыми людьми в центре и молодежью по бокам. Были среди них яркие, цветные, сделанные, видно, недавно на хорошем «Кодаке», были и совсем старые, пожелтевшие от времени.

В комнату вошла Катя, и Турецкий с изумлением посмотрел на нее, словно не узнал. Перед ним была изящная и хрупкая, как японская статуэтка, девушка. Казалось странным, но грубый свитер, джинсы и ботинки на толстой подошве делали ее более стройной, чем то платье и высокие каблуки, которые были на ней с утра. Все-таки у каждого свой собственный стиль.

— Что-нибудь не в порядке? — вопросительно взглянула на него Катя и оглядела себя.

— Нет, что вы, наоборот, я просто в восхищении, так вам идет все это…

Ее щеки слегка зарделись. Конечно, заметила она, женщине приятно слышать похвалу в свой адрес. Даже по такому пустяку.

— Почему ж пустяк? — Турецкому показалось, что он мог бы часами сейчас рассуждать на эту тему, но Катя плавным движением кисти руки словно закруглила разговор. — Вы, я смотрю, моими родственниками заинтересовались? Да, когда-то родня у нас была богатая. Но в России уже никого не осталось. Когда началась эта ваша перестройка, папа смог съездить на родину, но приехал разочарованный и сильно расстроенный. Привез некоторые из этих фотографий и сказал, что род Торниных в России умер. Остались только мы… И вот они, — Катя показала пальцем на фотографии. — Но я вам хотела показать еще кое-что.

Она подошла к стенной панели и открыла кусок плиты, за которой был смонтирован стенной сейф. Набрала код, повернула рукоятки и открыла небольшую дверцу. Из сейфа она достала и протянула Турецкому фотографию, на которой были изображены улыбающиеся Катя и… Кирилл Романов. Саша не мог ошибиться. Хотя он знал, что Кирка всегда носил длинные волосы и был похож на битника, а тут на голове у него был короткий ежик, который ему, впрочем, тоже шел.

Катя увидела глаза Турецкого и прижала ладонь к своим губам.

— Вы… вам знаком этот человек?..

— Это и есть Владимир Захарович Рослов, Катя? — с безмерной тоской сказал Саша. — Господи, ведь я же был готов к этому… — прошептал он. — Но не верил, не хотел… не мог поверить…

— Значит, вы знаете его… Кто он?

— Пока Рослов… — с трудом, морщась, вздохнул Турецкий. — Катя, не хочу вас обижать, но мне очень нужна эта фотография.

— Мне бы не хотелось… Это теперь единственная память о… моем очень хорошем друге. А вы что, тоже дружили с ним?

— Я, Катя, с ним в футбол играл… В Тарасовке… есть под Москвой такое дачное место… И гриб однажды нашли… вот такой, — Саша широко развел руками и махнул ими. — Вы правильно звонили, Катя. Просто Шурочка, его мама, не могла предположить, что его звали Володей. Понимаете, зачем мне нужно это фото?

— Понимаю, — вздохнула и Катя. — А если я вам сделаю ксерокс? Цветной? Уверяю вас, будет один к одному.

— Хорошо. А где это вас снимали? Я смотрю, тут река, да широкая.

— Это мы на Рейне, этим летом… устроили короткий уик-энд…

— Пожалуйста, напишите, если вас не затруднит, это очень важно. И число.

Ксерокс, который Катя сделала в течение нескольких минут, и правда ничем не отличался от оригинала. Саша аккуратно сложил его и сунул в карман куртки.

— А почему же вы тот пакет Рослова дома не храните, вон ведь сейф какой!

— Володя сказал, что это чрезвычайно важный материал. Дома такое держать я не рискнула. Но мы сейчас поедем в банк и все узнаем. Вы готовы?

— Я-то готов, — покачал головой Турецкий и снова окинул взглядом комнату. Ему показалось, что он покидает последнее жилище Кирилла, Кирки… Киры… того, что стоял сейчас на столе в Москве, в «Белом доме», заключенный в позолоченную рамку. Будто миниатюрная кладбищенская плита… — Катя, а от вас позвонить можно?

— Конечно. Куда вам, если не секрет?

— Совсем не секрет. Герру Юнге. Только мне, видимо, придется вас попросить быть переводчиком. Дело в том, что он все понимает по-русски, но не говорит. А для меня немецкий — запертая дверь. Если б по-английски…

— Говорите номер, я сейчас узнаю… — Она пробежала пальцами по кнопкам, сказала несколько фраз и передала трубку Саше. — Пожалуйста, старший инспектор знает английский.

Саша немедленно сообщил герру Юнге о том, что собирается навестить Матвея Григорьевича Калину, одного из хозяев «Золотого века». И если опасения Турецкого на его счет подтвердятся, будет необходима срочная помощь.

Юнге выяснил, когда, на какое время намечено посещение, уточнил адрес.

— За нами был хвост, но, кажется, мы оторвались, — сказал Турецкий. — Большая такая черная машина. Марку не сумел разглядеть.

— Вы ехали на зеленой «альфа-ромео»? — уточнил Юнге. — Тогда это мои люди. От них как раз удирать не надо. Впрочем, они вас уже нашли. Вот сообщение. Куда вы сейчас движетесь?

— В банк, — ответил Турецкий и вопросительно взглянул на Катю. Та поняла, подсказала. — Мне подсказывают: Кайзерштрассе, 68.

— Гут, — кинул герр Юнге в трубку и добавил: — Ка-ра-шо.

Турецкий сидел в машине, а Катя быстро сбегала в здание банка и вскоре вернулась и бросила сумочку рядом с собой.

— Вы хотите сразу посмотреть или отъедем? — спросила она.

— А вы не будете возражать, если я поинтересуюсь?

— Пожалуйста, — она достала из сумочки завернутую в темный целлофан небольшую коробочку, напоминающую аудио-кассету. Турецкий быстро снял обертку: это действительно была обычная магнитофонная кассета.

— Мы можем ее прослушать? — спросил Турецкий и оглядел приборную доску в поисках привычного магнитофона.

— Увы, — сказала Катя, — у меня его нет. Терпеть не могу посторонние шумы в машине.

— Что же делать?

— Надо поехать туда, где есть магнитофон, и там прослушать, только и всего.

— Тогда едем быстрее.

— Куда? Обратно ко мне?

— К вам не надо. Давайте к Пушкарскому.

Катя молча нажала на газ. Турецкий положил кассету в карман куртки и рассеянно поглядывал по сторонам. Нет, никак не мог он ориентироваться в этом новом для него городе, никак не мог понять его внутренней, что ли, структуры. Вот Дениска — тот сразу сообразил, молодой потому что. У него башка не перегружена массой ненужной информации. Да и на плане он быстро сориентировался.

Турецкий поглядел в боковое зеркальце и увидел вдалеке черную машину, которая четко держала дистанцию. И вдруг она стала быстро приближаться. А приглядевшись, Саша понял, что это не та вовсе, а совсем другая машина, и радиатор у нее совершенно другой.

— Катя, — быстро сказал он, — у нас на хвосте чужие.

— Вижу, — так же коротко бросила она и добавила газу. Машина аж присела, так рванула вперед. Преследователи быстро отстали. — Будем удирать, — сказала она, резко свернула вправо и пошла крутить узкими улочками, заставленными машинами. Впрочем, так могло только показаться Турецкому, поскольку подобной сумасшедшей езды в городе он еще не видел. Больше всего он боялся, что Катю занесет и она размажет свою лягушачью «альфу» по ближайшей же стене.

Наконец они вырвались на широкую трассу, и Катя вновь прибавила газу. Нет, одно дело, когда ты сам сидишь за рулем, а совсем другое, когда тебя везут, а ты видишь, что от тебя и твоего умения в данном случае абсолютно ничего не зависит. Это, конечно, жутковатое состояние. Он взглянул на Катю: у нее от возбуждения искрились глаза, и зубы, обнаженные в азартном оскале, отстукивали какой-то ритм.

— Вот же сволочи! — выругалась она неожиданно. Турецкий резко обернулся и снова увидел сзади приземистую черную машину со скошенной решеткой радиатора, отчего у машины был хищный вид.

У преследователей был более мощный двигатель, потому что они неумолимо приближались. И это явно не были люди старшего инспектора. Катя занервничала. Турецкий попробовал ее успокоить, но машина, несмотря на свой шикарный спидометр, никак не могла выжать больше того, на что была способна.

— Катя, надо сойти с трассы, — дрожа от напряжения, сказал Турецкий. — Причем сделать это резко. Главное, не перевернуться. У них тяжелый утюг, инерция велика… можем уйти…

Катя быстро, подрезав нос преследователям, сошла с эстакады на боковой съезд и сделала это так, что истошно завизжали колеса. Турецкий боялся только одного: что машина может перевернуться и свалиться с эстакады. Тогда конец. Он, словно это могло помочь, всем весом навалился на правую дверь… пронесло. Черная машина, естественно, «зевнула» их маневр и теперь задом сдавала к съезду с трассы. «Лягушка» же Кати, завершив большой вираж, готова была уже нырнуть под эстакаду. И в этот момент Турецкий увидел, как от машины к ограждению эстакады бегут двое с автоматами в руках.

— Газу! — крикнул он.

Катя тоже увидела бегущих и до отказа вдавила в пол педаль. Грохота выстрелов они не услышали, но, обернувшись, Саша увидел, как большая красная машина, шедшая за ними, вдруг завиляла из стороны в сторону, от нее тут же кинулись другие машины, кто-то кого-то ударил и — заварилась каша.

— Надо скорее уходить, — сказал, с трудом сдерживая дыхание, Турецкий. — И как можно дальше. Пока они там разберутся, мне, Катя, надо быстро осмотреть вашу машину.

— Зачем? — удивилась она, причем как-то спокойно.

— Затем, что нас слишком легко вычисляют. А если эти парни из одной команды, то у них и методы одинаковые. Давайте скорее в любой ближайший лес, парк, куда угодно, где есть канава, чтоб я мог подлезть под ваше днище.

Такое место скоро нашлось, но для этого им пришлось пересечь Майн и изо всех сил рвануть на юг.

Может быть, это был парк, а может, вполне ухоженный лес. Катя ловко поставила машину над кюветом, а Саша, скинув куртку, быстро нырнул под машину. Искать пришлось недолго. Уже через какие-то пять минут он держал в руке шайбочку, отдаленно напоминающую ту, что стояла на его собственной разнесчастной «телеге».

— Ну вот и все, — спокойно сказал Саша, — повертел «маячок» в пальцах и, широко размахнувшись, зашвырнул кусочек металла со всей его начинкой в лесную чащу. — Вот теперь мы можем ехать спокойно. Но лучше какой-нибудь другой дорогой, чтобы их не встретить.

— Я о таких вещах вообще-то читала, — сказала Катя. — Но как она, эта штуковина, у меня очутилась?

— Когда вы приехали, та большая черная машина уже стояла?

— Нет, ее не было. У Миши свой «фольксваген», у меня — «альфа».

Мы просто договорились и встретились у ворот Валентина Дионисьевича.

— Понятно. Надо срочно сообщить ему о нашей находке. Не исключено, что и ему такую же подкинули. Но это лишь с одной целью: им не вы с Мишей нужны, а я. Просто они не могли предвидеть, на какой из двух машин я могу уехать от ВДП. — Увидев непонимающие глаза Кати, он объяснил, что такое ВДП. Она засмеялась.

— Хорошо, я позвоню ему из первого же телефона. Боже, как я устала от этой гонки… — Она потянулась всем телом, увидела, какими глазами посмотрел на нее Турецкий, и прошептала: — А я ведь могла бы догадаться, что с вами не соскучишься…

— В каком смысле? — ему пришлось даже немного откашляться.

— А во всех, — многозначительно протянула она и, тряхнув волосами, посмотрела искоса. — Вы меня спасли, и я хочу вас отблагодарить.

— Разве это я — вас? Это вы моя спасительница… — как-то нелепо стал возражать он.

— Тем лучше, — решительно сказала она и повернулась к нему. — Значит, это дело обоюдное.

И она, ухватив его обеими руками за шею, притянула к себе и исступленно впилась в губы. Он взял ее за лопатки, прижимая грудью к себе, и она сразу навалилась на него, опрокидывая на сиденье.

Поцелуй, вернее, сотня поцелуев, растянутая в одном, длился бесконечно. Наконец она оторвалась от него, провела лицом по его груди и села за руль. Сказала, не глядя на него:

— Есть тут неподалеку один хороший кемпинг. Не знаю, хорошо ли это, но ты меня возбудил до такой степени, что я готова рискнуть и предложить тебе первой… что интеллигентным женщинам не к лицу…

— Еще как к лицу, — уверенно возразил Саша, чем вызвал на ее губах широкую улыбку.

Кемпинг, или мотель, или еще черт знает как это все называлось, стоял на лесном берегу небольшого озерца. К нему привела асфальтированная дорога с указателями через каждую сотню метров. От воды в лес тянулись два десятка домиков, имевших вполне ухоженный вид, в центре возвышалось двухэтажное деревянное строение с островерхой крышей, где, как гласила вывеска, размещались ресторан, кафе, бар, танцевальный зал и прочие службы.

— Сиди, я сейчас, — сказала Катя и выскользнула из машины. Через короткое время она вернулась, села за руль и загнала машину под деревья, где был натянут между ними полосатый тент. Здесь уже стояло пяток автомобилей разных марок, в основном такие же небольшие, двухместные. Значит, здесь собираются парочки, которые не хотят заниматься любовью под чистым небом.

— Слишком заметно, — покачала головой Катя, оглядывая свою «лягушку». — Странно, а раньше нравилось…

Она достала из багажника непрозрачный пластиковый тент и с помощью Турецкого ловко набросила его на свою невысокую машину. Оглядев работу, удовлетворенно усмехнулась: конспираторы…

Домик, в который они вошли, состоял из двух комнат. Была еще крохотная кухонька и такой же санузел с душем. Кухонное окно выходило в сторону леса. Саша попробовал все запоры — вроде нормально. Пока он совершал экскурсию, Катя уже побывала под душем и вышла, завернутая по пояс в полотенце.

— Ну что же ты?

— Да, — кивнул он, — я основательно вспотел от этой твоей гонки.

А когда он, несколько минут спустя, вышел из душа, Катя уже лежала обнаженная на разобранной кровати и, глядя в потолок, ловко пускала кольца дыма. Турецкий засмеялся и, подойдя к ней, протянул руки. Катя тут же кинула сигарету в пепельницу, схватила его за запястья и с силой швырнула себе на грудь…

Саша забыл обо всем. У нее было очень ловкое, сильное и выносливое тело. И еще ей больше всего нравилось скакать на нем. Она медленно опускалась над ним и вдруг рывком кидалась в сумасшедший галоп, при этом голова ее моталась из стороны в сторону, а длинные каштановые волосы лошадиным хвостом били его по груди. Потом серые сверкающие глаза ее расширялись до невозможности, и она, выдавливая из себя долгий болезненный стон, валилась ему на грудь…

В какой-то момент, когда Турецкий, выйдя из душа, где он в очередной раз смывал горячий пот со своей груди, стал закуривать, в входную дверь тихо постучали.

Катя тут же бесшумно соскочила с кровати и подошла к двери сбоку. Турецкий усмехнулся: как опытный оперативный работник, бережется от пули в дверь. Там что-то тихо сказали, Катя так же тихо ответила. Затем она буквально одним прыжком влетела в свои джинсы, на ходу объясняя: «Нас уже ищут…»

Саша не совсем понял, в чем дело.

— Я предупредила портье, — торопливо одеваясь, говорила она и отчаянно трясла руками, показывая, чтобы и он немедленно следовал ее примеру. — Я сказала, что нас могут искать. Заплатила ему, чтобы он нас немедленно поставил в известность. Он оказался честным парнем… Ключи оставляем здесь, а сами давай уходить через окно…

— Послушай, Катя, — удивленно говорил Турецкий, когда они, выбравшись через широкое кухонное окно и аккуратно притворив его, сделали круг по лесу и вышли к автомобильной стоянке, — у меня есть подозрение, что ты служишь, или служила, в полиции, настолько это все у тебя ловко получается и… профессионально.

— Что — ловко? — спросила она и остро посмотрела на него.

— Получилось двусмысленно, — сказал он, — а я думал о совершенно конкретном. Понимаешь, я — следователь-профессионал, но вряд ли поступил бы в подобной ситуации грамотнее тебя…

— Ах, вот ты о чем, — будто успокоилась она. — Фильмов всяческих нагляделась — вот и весь опыт… А мне показалось, что ты хотел меня обидеть…

— Да что ты! — Турецкий потянулся к ней с поцелуем, но она спокойно отстранила его губы, запечатав их ладошкой. — Не надо, у меня весь кураж прошел… Давай-ка будем лучше побыстрее удирать.

Уже вечерело по-осеннему, и вызывающий цвет Катиной «альфы» не казался столь броским и заметным. Машин преследователей тоже нигде впереди не было видно. Катя села за руль и предложила Саше, когда двигатель заработает на полную мощь, рывком сбросить тент и прыгать в машину. Саша пожалел было хорошую вещь, но Катя отмахнулась, сказав, что цена ей — копейка, а возня вокруг машины наверняка привлечет внимание преследователей.

Машина прыжком вырвалась со стоянки, Саша, обернувшись, увидел кинувшихся им вслед людей, в багажник машины дважды сильно ударило. «Автомат!» — мелькнуло в голове, но Катя уже уходила за поворот.

— Ай, ушли! — сказала она, покачивая головой. — Стреляли?

— Скорее всего… По-моему, где-то в багажнике дырки.

— Пригнись! — взвизгнула она, и машина резко дернулась из стороны в сторону. Кидаясь с сиденья вниз, Саша успел увидеть, как у конца поворота им навстречу выскочили от обочины двое с автоматами на уровне животов. Саша еще ниже пригнул голову, следя за Катей, которая буквально прижалась лицом к рулю и кидала машину резкими, короткими рывками баранки. Раздался грохот, на голову посыпались осколки ветрового стекла. Затем короткий удар, истошный крик, и Турецкого по голове ударило чем-то тяжелым, да так, что он на миг отключился. Когда он открыл глаза, машина неслась уже по трассе, ветер слепяще бил в лицо. Саша потрогал ладонью затылок, обнаружил добрую шишку, а, протянув руку ниже, к шее, обнаружил совершенно посторонний предмет. Оглянулся и ахнул: за его спиной лежал автомат.

Катя, низко склонившись к рулю, вела машину на пределе возможного.

— Послушай, Катя, давай я, — предложил Турецкий.

— Ты с ней не справишься, — процедила она сквозь зубы.

— А откуда у нас тут автомат? Эй, гляди, да он же наш, родненький, «Калашников», десантный вариант… Кать, ты слышишь?

— Он бил в упор, а я кинула на него машину, его в сторону, а этот залетел.

— Ну что ж, — сказал Турецкий. — Будет хороший подарок герру Юнге. Чистенький, новенький, отпечатки получатся что надо. Завернем его в какую-нибудь тряпицу, чтоб не стереть… Да не гони уже так, вон город виден.

— Я тебя привезу в полицейское управление, а сама улечу в Мюнхен. Не хочу, чтобы меня тут убили русские сволочи…

Она сказала с таким выражением, что Турецкий мог бы отнести ее слова и на свой счет. Но он промолчал. А что оставалось делать?..

Уже возле здания полиции спросил:

— Ты уезжаешь… Мы, наверно, больше не увидимся?.. А как же с этим? — он похлопал себя по карману, где лежала кассета.

— Я думаю теперь, что она не мне, а тебе нужна. Что мог… Владимир сказать мне, чего бы я и так не знала?.. Нет, не думай, мы с ним никогда не были в этом кемпинге. Ты это, наверно, хотел у меня спросить?

Турецкий молчал, глядя слезящимися, видимо от встречного потока воздуха, глазами прямо перед собой.

— Мы с ним были друзьями. Да. Поэтому, если там есть только о деле, это нужно вам. А если он говорит что-то мне, выброси пленку. Говорить с загробным миром очень тяжело. Поцелуй меня и уходи…

Ханс Юнге, положив на стол десантный автомат, ходил вокруг него, словно кот вокруг сметаны. Только что не облизывался. Наконец пришел эксперт, быстро опылил его, показал присутствующим рукой, чтоб отошли и не мешали, принялся за работу.

Инспектор с Турецким отошли к окну, Юнге предложил закурить. Саша вспомнил, что за весь день имел одну затяжку и ту — не до конца, поскольку пришлось одеваться как в лучшие годы — за одну минуту и прыгать в окно.

О происшествии в городе и стрельбе по машинам Юнге уже знал, доложили, там была оперативная группа, но он никак не связал это кровавое происшествие — были убиты водитель и пассажир, а от столкновения пострадали и госпитализированы сразу четверо, — с нападением на Турецкого.

— С вами очень опасно иметь дело, господин Турецкий, — не то в шутку, не то всерьез заметил Юнге, и Саше показалось, что все-таки всерьез.

Тогда он рассказал о нападении на них в районе кемпинга…

— Где это? — быстро спросил Юнге и подошел к огромной карте города.

— Вообще-то мы удирали на юг, переехали через Майн. Там, неподалеку, мы остановились, и я обнаружил на машине Кэти Торн «маячок», с помощью которого нас «вели» бандиты. Что было делать, не таскать же его с собой? Вот я и выкинул его. Подальше. А потом мы захотели перекусить и заехали в кемпинг. Возле озера. А когда ехали в город, на нас снова напали. Хозяин этого автомата, вероятно, убит, поскольку удар машиной был очень силен. Сама машина сильно пострадала. А Кэт… Она уже, видимо, вылетела в Мюнхен. К своим родным. Естественно, женщина теперь боится мести бандитов…

Слушал герр Юнге рассказ Турецкого и не знал, что ему делать. Этот русский был совсем некстати. Но он, к сожалению, был. И с этим приходилось считаться, как и с просьбой старого приятеля Меркулова. Долг платежом красен, говорят русские, а у Юнге было за что благодарить Меркулова. Особенно когда у них началась эта перестройка, а Германия стала решительно ломать на сувениры Берлинскую стену.

Между тем эксперт закончил работу, сличил снятые отпечатки с уже имевшимися, в том числе привезенными из России, ответил на немой вопрос герра Юнге утвердительным кивком.

Когда все ушли, Турецкий попросил Ханса Юнге еще об одном одолжении: предоставить какой-нибудь магнитофон, чтобы прослушать вот эту кассету…

— Я могу при этом присутствовать? — осведомился Юнге.

— Понимаете, — слегка помялся Турецкий. — Если бы вы не были товарищем Кости Меркулова, я бы, пожалуй, ответил отрицательно. Но, учитывая то обстоятельство, что здесь могут быть записаны некоторые вещи, необходимые вам, я вас прошу присутствовать. Но все это, — Саша потряс кассетой, — должно сохраняться в строжайшей тайне. Это, я не исключаю, может стать причиной очень большой крови… Хотя, кто знает, может быть, тут просто любовное послание.

Юнге повернул ключ в замке кабинета, они вошли, сели друг против друга, Саша сунул кассету в гнездо магнитофона и нажал кнопку «Плей».

«— Алька, — раздался хрипловатый и знакомый до боли голос Кирилла, — ты сделал наконец, что я просил?

— А-а, это ты, Кира… Напомни.

— Да ты что, спятил? Я здесь жду, волнуюсь, а он — напомни!

— А-а, ну да, конечно, а как же… Только, Кира, такие дела так запросто у нас не делаются. Но ты же не хочешь, как все, по команде. Ты хочешь сразу и на самый верх, так? А это очень трудно сделать.

— Но ты же мне твердо обещал!

— Я разве от своих слов отказываюсь? Устрою я тебе эту встречу. Возможно, даже в самое ближайшее время. Только ты меня не подгоняй, у тебя там что, горит? Насколько все это неотложно и срочно?

— Я тебе скажу честно, по-братски. Говорил со своими. Сам понимаешь, используя все сложности и так далее. Но тем не менее вышел на академика. Он сказал, что дело чрезвычайно серьезное. Такое, на что он сейчас решиться не может. Его не пропустят все эти ваши Карасевы, Буровы и другие, обложившие Самого со всех сторон. Значит, надо срочно искать обходной путь. Может быть, и через безопасность. Твою, так сказать, епархию.

— Ну так в чем все-таки причина твоей спешки? Что там, у тебя кто-то уже на хвосте? Так это, Кира, совсем на тебя не похоже… Объясни толком.

— Ладно. Рискну. Но учти, здесь мой смертный приговор. Понял?

— Да что ты так страшно-то? — Неужели Турецкому почудился смешок?

— Ты себе даже не представляешь, Алька… Вчера был убит Манфред. Человека разнесло на куски. Я знаю, чьих рук дело. Мы вскрыли целую сеть преступников, которые создали «Золотой век», как насос для перекачки грязной валюты в Россию, а чистой сюда, обратно.

— Ты говоришь: «мы», это кто же?

— Тебе что, меня одного мало?

— Я не в том смысле… Я в смысле достоверности…

— Можешь не сомневаться. Найдены две ключевые фигуры: там, у нас, Санишвили, вице-президент «Золотого века», у него брат ходит в авторитетах, снабжает оружием дудаевских боевиков. А здесь — некто Матвей Калина. Подданный Штатов. Через него к нам уходили похищенные в американских хранилищах ценные бумаги. Но это отдельный разговор. Алька, что ты молчишь?

— Перевариваю…

— У меня мало времени.

— А у меня его совсем нет. Ты когда хочешь прилететь?

— Хоть завтра. Если бы ты мог обеспечить мне предварительную, хоть накоротке, встречу с Сергеем Алмазовым, я был бы тебе очень признателен, братишка.

— Хорошо, я думаю до вечера, узнаю, какая ситуация наверху и подготовлю встречу. Но учти, об этом не должна знать ни одна живая душа. У тебя там как с аппаратом?

— Можешь быть спокоен, а у тебя?

— То же самое. Жди звонка.

— Жду, обнимаю, ты моя последняя надежда, Алька…»

— Я многого не понял, — сказал Юнге после длительной паузы, во время которой Турецкого буквально трясло от желания заорать в голос, разбить кулаком проклятый магнитофон, кинуться из окна… Со смертью Кирилла он уже смирился, да еще это сегодняшнее сумасшедшее напряжение, Катя эта… Бродила в голове и страшная мысль, что Олег мог быть причастен к гибели брата… Но чтоб вот так?! А потом, неужели Кирилл не знал, что его отец — тот самый Матвей Калина? Ведь Олег это знал… И не сказал? А кто знал вообще-то? Только самый узкий круг близких Шуре людей. А Кира у нее был — Романов. Кирилл Александрович…

— Что вы сказали? — не понял Турецкий смысла фразы герра Юнге.

Тот повторил. И Саша начал терпеливо рассказывать ему, о каком Манфреде шла речь и что узнал об этом Кирилл.

— А где он сейчас? — заинтересовался Юнге.

— Убит в Москве. Вместе с банкиром Алмазовым. А Санишвили и Калина проживают спокойно здесь.

— Это так, — возразил Юнге, — но эта пленка, где говорят два брата, еще не доказательство, чтоб применять жесткие меры.

— Я знаю, — вздохнул Турецкий. — Но теперь хоть у вас есть свидетельство, что Шройдер был честным человеком, за что и погиб. А вот по поводу Санишвили, видимо, мы вскоре сумеем организовать соответствующие бумаги о выдаче его нашему правосудию.

— Мы посмотрим, — ничего не обещающим тоном сказал Юнге. — Хотя Дудаев и Чечня — это ваше внутреннее дело. Мы — германская уголовная полиция.

— И это мы понимаем, герр Юнге.

— Но если «Золотой век» будет уличен в подлогах, махинациях или иных экономических преступлениях, им немедленно займутся соответствующие следственные службы.

— Я могу быть уверен, герр Юнге, в том, что этот материал никуда не просочится?..

— Разумеется. У нас с вами одно дело. Я обещал.

— Ну тогда у меня к вам еще одна просьба, надеюсь, последняя. Теперь просто необходимо, как я говорил, именно сегодня встретиться с этим Матвеем Калиной. Под любым предлогом… И вот уж тут потребуется ваша охрана.

— Хорошо, давайте подумаем, как это сделать лучше.

Саша ехал все в том же «опеле», но сидел на заднем сиденье вместе с Денисом. Разговаривали почти шепотом. Турецкий час назад передал кассету Денису и попросил в срочном порядке сделать дубликат. Одна останется пока у Дениса, другую увезет с собой в Москву Турецкий. Если сегодня все кончится нормально, то есть без крови.

— А зачем, собственно, так рисковать, дядь Саш? — спросил Денис. — Давайте я вам воткну в воротник вот эту штуку, — он достал из кармана маленькую коробочку, открыл и выбрал нечто похожее на заколку с головкой размером в половину горошины. — Это будет у вас, а я тут надену наушники и буду все слушать и писать на пленку, о чем вы говорите. И если какая опасность, немедленно сообщу об этом господину старшему инспектору.

— Это что, тоже разработки ваших умельцев?

— Да тут всякое, и наше, и не наше. Главное, чтоб хорошо работало, не подводило.

— Ну посмотрим, может, и вправду пригодится…

Саша оглянулся: за ними следовало несколько разномастных автомобилей. Там ехали Юнге и его полицейские…

Калина снимал большую виллу в районе Хёхста, как сказал всезнающий Денис, химико-фармацевтической столицы Германии. Здесь имелось множество старинных замков, следовательно, у них должны быть и таинственные подземелья, которых на всякий случай следует опасаться. Турецкий улыбнулся предостережению юноши: в одном подземелье он уже успел побывать…

Подъехали к воротам. Турецкий шлепнул легонько Дениса по плечу, и тот послушно растянулся на полу машины, накрывшись свисающим с сиденья пледом. Шофер индифферентно откинулся на спинку сиденья и приготовился дремать.

На улице было уже темно. И никто не смог бы разглядеть легкие тени, которые просочились вдоль улицы и замерли возле виллы. Турецкий позвонил у калитки, голос из микрофона спросил: «Кто?» Турецкий представился, и калитка перед ним отворилась. Саша пошел по длинной кирпичной дорожке к дому…

Более часа назад, обсудив все возможные варианты посещения, вызвав к себе Дениса, Турецкий наконец взялся за телефонную трубку. Предварительная проверка показала, что Матвей Григорьевич в настоящий момент находится дома. Он взял трубку. Голос был глуховатый, с заметной хрипотцой, будто простуженный. «Что угодно?» — спросил хозяин. Турецкий ответил, что он в настоящее время находится во Франкфурте в служебной командировке. А Матвею Григорьевичу привез привет из Москвы от известной ему Александры Ивановны Романовой. Возникла пауза. Наконец Калина, видимо, пришел в себя и уже другим, странным каким-то голосом, хрипло спросил, что нужно понимать под словом «привет»? Турецкий ответил, что это небольшой сувенир, который он может доставить Матвею Григорьевичу даже сегодня. Александра Ивановна недавно получила генеральские погоны, и это было для нее и всех, кто ее знает и помнит, большой радостью. Возможно, она хотела ею просто поделиться со своим старинным другом и отцом одного из ее сыновей.

— Вам даже это известно? — Показалось, что Калина несколько смутился. — Ну что ж, может быть, за вами прислать машину?

— Не трудитесь, Матвей Григорьевич, — ответил Турецкий, — я сам до вас доберусь, ибо транспорт казенный, а шофер — человек местный.

Турецкий говорил спокойно и дружелюбно. Ему вовсе не хотелось, чтоб Калина раньше времени что-то заподозрил.

— Простите, а зовут вас как?

— Александр Борисович к вашим услугам. — И Турецкий положил трубку. Он не стал называть своей фамилии, потому что банде этого Калины она наверняка была известна, а Александр Борисович — мало ли их бегает по белу свету…

Здоровенный, накачанный мужик открыл дверь И повел Турецкого по широкой ковровой лестнице на второй этаж. Богатая здесь была обстановка. Но Саша не обращал на нее внимания, сосредоточившись лишь на одном: не переиграть сразу.

Калина — сутулый, невысокий человек, с высохшим лицом и дряблыми щеками — ишь, как жизнь-то его употребила! — сидел на диване, но при виде Турецкого привстал и с места протянул сухую, чуть подрагивающую руку. Турецкий мысленно поставил рядом с ним Шурочку и невольно усмехнулся.

— Что, сравниваете? — проницательно заметил хозяин. — Да, молодой человек, возраст, увы, не красит нашего брата… Садитесь. Чаю или чего-нибудь покрепче?

— Благодарю, но я к вам действительно на минуту. Лишь чтобы выполнить просьбу Александры Ивановны и, поскольку время уже не раннее, не буду вас утомлять.

— Н-ну-с, что там у вас, любопытно бы узнать.

Турецкий достал из кармана кассету, только что записанную для этого случая Денисом, и спросил, имеется ли в доме магнитофон?

Старик хлопнул в ладоши, и в комнату тут же вошел телохранитель, так понял роль этого молодца Турецкий. Старик сказал, что надо, и тот спустя короткое время внес и поставил на столик перед диваном портативный магнитофон. Турецкий протянул ему кассету, телохранитель ее вставил и, повинуясь жесту руки Калины, вышел за дверь.

Послышалось шипение. Это Саша попросил Дениса отодвинуть текст диалога подальше, чтобы сделать соответствующую паузу. Калина с удивлением посмотрел на Турецкого, а тот сделал нетерпеливое движение рукой к магнитофону: вот, мол, сейчас, сию минуту… И тут же раздалось это нетерпеливое, горячее, берущее за душу:

«— Алька, ты сделал наконец, что я просил?

— А-а, это ты, Кира… Напомни…»

При первых же словах Калина вздрогнул, но звук голосов был настолько притягательным, будто завораживающим, что старик словно приник к магнитофону. Поначалу, он, похоже, еще не все понимал, но когда речь зашла о «Золотом веке», гибели Шройдера и самом Матвее Калине, тут он словно проснулся — резко выпрямился и уперся в Турецкого таким диким, беспощадным взглядом, что у Саши даже мурашки пробежали по спине. Он уже открыл рот, чтобы крикнуть, позвать телохранителя, но Турецкий неожиданно поднял вверх указательный палец и повелительно ткнул им в магнитофон. Старик даже осел немного от такого напора. И, уже никак не реагируя, дослушал диалог до конца.

Саша нажал на кнопку и отключил магнитофон. Откинулся к спинке дивана. Калина медленно поднял голову, выпрямился и с заметной иронией спросил:

— Ну а при чем тут Романова? Не понял. Это чьи же голоса записаны, молодой человек?

— Объясняю, — спокойно сказал Турецкий. — Оба говоривших — ее дети. Алька — это Олег Романов-Марчук, сын дяди Толи, а второй Кира — это Кирилл — сын некоего Матвея Калины, Матюши. Старший, значит. Ну а упоминаемый в разговоре Калина, это, стало быть, вы. Кирилл собрал убийственный материал по поводу преступной деятельности вашего синдиката. Он был действительно очень талантливым человеком. Вы спросите, почему был? А потому, Матвей Григорьевич, что ровно две недели назад, уже в Москве, он был убит по вашему приказу своим родным братом Олегом.

— Этого не может быть! Ты врешь! Ты, жалкий проходимец, хочешь меня шантажировать?! — Калина уже поднял для хлопка ладони, но Турецкий остановил его жестом.

— Какой, к черту, шантаж? Кирилл был мне другом и Олег — другом. Они оба выросли на моих глазах. Я любил их. И мне никогда не пришло бы в голову, что они станут жертвами собственных отцов — вас и Марчука, который наверняка не в меньшей степени причастен к этой трагедии. Только мне еще неизвестно, кто из вас — Гладиатор. Но это я узнаю, обещаю как старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры России и друг Кости Меркулова.

— Вы меня ошарашили, — тихим, почти жалким голосом заговорил Калина. — Но ведь я же никогда не видел своего сына, откуда я мог бы что-то знать про него? И как я мог дать приказ об убийстве не сына, нет, вообще любого человека — я, одинокий старик? Нет, вы путаете, молодой человек. Вы говорите, что работаете с Костей. А документы у вас при себе имеются, чтоб я мог вам поверить?

— А вот тут вы правы, с документами у меня туго. Правда, то, что я — это действительно я, может вам подтвердить старший инспектор здешней уголовной полиции Ханс Юнге. Если вам этого мало, вы можете связаться с Олегом — хотите по служебному, хотите — по домашнему телефону, я продиктую их вам, если запамятовали. Мне будет интересно прослушать ваш диалог об убитом вами Кирилле. Ну, напомнить?

— Действительно, а почему бы и нет? — вдруг словно оживился Калина. — Говорите, а я наберу. — Он взял со стола аппарат и придвинул его к себе. — Диалог хотите слышать? Пожалуйста. — И он нажал клавишу переключателя.

— Але, Калина говорит.

— Здравствуйте, Матвей Григорьевич. Что у вас там стряслось? Чего голос-то тревожный?

— Да вот шантажировать меня решили, сынок… Говорят, что вроде как записали ваши голоса с братом, когда вы о каком-то банке рассуждали да меня, грешного, поминали, потом Манфреда, ценные бумаги какие-то из Штатов. Что-то я ничего не понял. Может, ты разъяснишь старику?

— Глупости какие-то вы говорите, Матвей Григорьевич…

Саша заметил, как от слова к слову креп голос Калины, и понял, что этот хищник играл. И про сына он все знал, и про Олега. Притворялся, а сейчас вылезла сущность наружу. Ну что ж, можно еще подождать и не звать помощь. Ведь не будут же они его тут убивать?

А вот Олег — тот растерялся, заегозил, и голосок стал телячьим.

— Какие же глупости? Сидит вот тут передо мной следователь Турецкий. Из Москвы, говорит. И рассказывает то, что ты изволил слышать.

— Какой еще Турецкий? — словно обрадовался Олег. Сашка Турецкий со своей семьей сейчас в Дубултах отдыхает. Я с ним час назад по телефону разговаривал, и с женой его, и с дочкой Ниной. Это у вас там проходимец какой-нибудь, вы у него документы-то проверяли…

«Значит, Олег понял, что я здесь, — мелькнуло в голове у Турецкого. — И поэтому он напомнил мне о семье, которой нет в Риге. Не исключено, что и переезд их от тетки в Дубулты или еще куда-нибудь — это мне суровое предупреждение…»

— Так документов у него нету, — продолжал Калина. — А еще он тут хотел меня расстроить, заявив, что ты, сукин сын, своего брата убил, Кирку то есть, а? Ну скажи, каков мерзавец!

— Матвей… Матвей Григорьевич! — тяжко, видать, сейчас было Олегу. — Да как же вы могли?! Два всего дня назад пришло от Кирилла очередное донесение в его контору. Оттуда матери нашей звонили, что жив, здоров…

Турецкий больше не мог слушать этой гнусной мерзости. Он ладонями закрыл уши и опустил голову. Все равно Денис записывает, какая теперь разница?..

Калина увидел, как убит, морально уничтожен и раздавлен Турецкий, и завершил разговор с Москвой.

— Ну что, следователь, — с сарказмом протянул он, — влип? А я ведь действительно чуть не допустил промашку, не усек сразу, что ж это за Александр-то Борисыч? Значит, не утоп, сучара, как тебе велели?

— Вы, что ль, старались-то? Это ж уголовщина! Неужто не совестно на старости-то лет? Чем перед Богом оправдаетесь, вижу вон у вас тут иконы православные… А вы, оказывается, обыкновенный…

— Все сказал? — весело перебил его Калина. — А теперь я тебе вот что скажу: и ты, милый, уже не жилец, нет.

— Вы что ж думаете, я такой дурак, что сам в пекло полез? Без всякой страховки?

— А какая ж она у тебя?

— А так я вам и сказал… — в тон ему игриво ответил Турецкий.

— Не бойся, мы сейчас придумаем, как тебя удушить, поганец…

— Вы мне больше говорите, больше, господин Гладиатор. Вы ж такой классный оратор, на юрфаке учились, адвокатом были — ворюга и убийца собственного единственного сына!

— Ох, как ты мне ответишь за эти слова! — Старик резко и сильно хлопнул в ладоши. Вошел охранник. Калина показал пальцем на Турецкого и сказал: — Держи его на мушке, чтоб не баловал… Гладиатор, говоришь? — повторил он несколько раз, а сам тем временем набирал номер телефона, но у него что-то не получалось, то ли нервничал и палец срывался со старомодного диска, то ли там, куда звонил, было занято. — Гладиатор, да? А вон он твой гладиатор-то, — старик ткнул пальцем в телефонную трубку. — В Москве сидит и с тобой по прямому проводу в Риге разговаривает… И я сам, лично — понял, козел? — к делу его приставил. Чтоб он давил таких, как ты…

Дело, однако, принимало действительно опасный оборот. Пора бы Денису действовать, а то ведь не ровен час и хлопнут сдуру…

Значит, вот кто — Гладиатор!.. Высокий, в длинном плаще, усики… которые он уже наутро сбрил… или через два-три дня, чтоб подозрения не вызвать у знакомых… Личный тайный консультант и давний друг. А Саша ему все выкладывал, советовался, и тот все знал и шел, опережая на один шаг… Нет, все это было бы невероятно, если бы Турецкий только что сам не слышал диалога Олега с этим старым бандитом Калиной. Какой удар!

А старик, видать, дозвонился и уже завершал разговор:

— Так вот ты и пришли ко мне сюда именно полицейских, ага. Им его и отдам, а куда везти, вас учить не надо, пусть все вспомнит да там же и останется…

Старик положил трубку и, старчески семеня, пошел к двери. У выхода остановился.

— И запомни, вша ты поганая, нет у меня таких родственников, которые могли бы мне помешать. Хотя это знание тебе больше не понадобится… Охранник закрыл дверь и сел в кресло напротив Турецкого.

В голову лезли самые безумные мысли, но Саша их старательно отгонял, он не хотел ни о чем сейчас думать, потому что очень боялся окончательно потерять всякое уважение к человечеству…

Полицейских было четверо. И — о, радость! — среди них Саша сразу выделил серпообразный профиль рыжеволосого парня, примерно на полголовы ниже себя. Вот его ни в коем случае нельзя было потерять… Все оставшееся время Саша старался, как бы нечаянно, находиться ближе к нему. Узнал он и хмурого голубоглазого, которого почему-то звали Гномом. Двое других были незнакомы.

Калина так и не появился больше. Охранник передал им пойманного шантажиста без документов и сказал, что его следует доставить в полицию, а куда, они и сами знают. И все тут же, окружив Сашу и надев на него наручники, повели его к выходу. Гном ухмылялся:

— А я думал, ты дуба дал… Ишь ты, выплыл. Ну, больше не выплывешь…

Охранник открыл дверь и выпустил их наружу. И сейчас же всех стоящих ослепил яркий свет прожектора и громкий голос произнес по-немецки и сразу же по-русски:

— Всем бросить оружие, поднять руки вверх, оставаться на месте. Любой, кто шевельнется, будет немедленно убит. Германская полиция дважды не повторяет. — И короткая очередь вверх.

Все было проделано настолько ошеломляюще быстро, что никто из бандитов не успел действительно пошевелиться. Через мгновенье на их руках защелкнулись наручники, полицейские по двое хватали их под локти и без всякого почтения закидывали в полицейские фургоны. Четко работали. Вместе со всеми загремел в фургон и охранник.

Подбежал Денис, он сиял:

— Ну, дядь Саш, вы и молодец! Он же все сказал, что надо! А запись получилась, хоть по радио ее транслируй! Пошли за вашей кассетой.

Старший инспектор между тем, окруженный группой полицейских, вошел в дом. Он стоял в холле, пока полицейские обыскивали помещение. Но хозяина его так нигде обнаружить и не удалось. Он что-то сказал, будто сам себе. Денис перевел:

— Господин Юнге посетовал, что здесь и на самом деле масса всяких таинственных подвалов, не зря, значит, сказки про всякие ужасы рассказывают.

Наконец он распорядился продолжать обыск, а сам вместе с Турецким и Денисом спустился с широкого крыльца к машинам.

Саша сказал, что он определенно узнал двоих убийц — рыжего, московского, и голубоглазого, которого зовут Гномом.

— Они собирались, по-моему, доставить меня туда, в подвал виллы в… как этот городок называется, Денис?

— Нидерхёхштадт.

— А мы сейчас туда и отправимся, — деловито сказал герр Юнге. — Прошу по машинам. Я поеду с вами, господин Турецкий.

Владимир Точилин, по прозвищу Точило, — фантазия уголовников далеко не распространяется при подборе кличек — курил на широком пандусе. Он только что сделал себе укол и теперь ловил кайф.

Эту виллу они снимали у какого-то старика-немца, давно выжившего из ума. А на самом деле, на кой ему, одинокому, последнему какому-то графу или барону, такой дом? Да он же заблудится! Графу сделали квартиру в городе, а дом взяли в аренду на длительный срок. И теперь тут был отстойник. Ребята приходили с задания, отдыхали и ждали нового. Только что из России прибыл Секач, это потому, что у него рожа серпом. Говорят, засветился. Но он мужик ловкий.

У самого Точилина было дело покруче. Он был тайным связным. И за это плата шла поболе.

Сейчас четверо ребят отбыли на операцию и должны с минуты на минуты привезти одну паскудину, которая в прошлый раз сорвалась, потому что Гном, этот эстонец, со страху в штаны наложил и не проверил, утопили его или нет. После разборка была. Артист летал в Россию, вернулся злой как черт и устроил голубоглазому эстонцу такую голубую жизнь, что Гном два дня в раскорячку ползал. А чего, Гном же себя в активных держал, ну так вот, а теперь в пассивах поползай. Смеху было! Постарались ребята, порезвились…

В дальнем конце улицы показались огни автомобильных фар. В полной уже темноте подъехала машина. Ну вот, и ребятки прибыли. Точило поднялся им навстречу, сошел с пандуса ближе к калитке.

— Привезли? — весело крикнул Точило.

— Вот он, — пробурчал кто-то.

Точило увидел, как двое буквально волокли под мышки мужика со скованными за спиной руками. Идти он сам уже не мог. Значит, врубили ему в транспорте. Чтоб хорошо тонул, падла. Ну ладно, снова, значит, будут нынче резвиться…

— Ну-ка, покажите мне его! — Точило подошел поближе, поднял голову мужика за волосы и узнал Турецкого. — Ах ты, сука рваная! — крикнул он и размахнулся для удара. Но в тот же миг у него самого от жуткой боли в животе перехватило дыхание, и он только мог шарить по сторонам растопыренными пальцами, заваливаясь на бок. Через минуту он уже корчился, ударяясь от ярости лицом о железное днище полицейского фургона и бессильно сжимая кулаки, стянутые за спиной наручниками.

А в это время внутри особняка шла настоящая война. Несмотря на неожиданное нападение, бандиты поняли, что пощада им не светит, и оказали, опомнившись, бешеное сопротивление. И тогда полицейские, следуя приказу командира, открыли огонь на поражение. Через пять минут безостановочной пальбы все было кончено. Турецкий со старшим инспектором прошли между лежащими трупами. Одного из них Саша, кажется, узнал — это был Грубый, как он назвал его. Денис шел за ними следом и вдруг замер.

— Александр Борисович! Герр Юнге! Битте, посмотрите, я же его знаю! Ей-богу, в тот день, когда прилетел, видел в аэропорту. Он кофе пил или сок, не помню, а меня спросил, какая в Москве погода. Так вот же он!

Герр Юнге кивнул и сказал шедшему сзади полицейскому, чтобы он внес в протокол показания этого молодого человека.

С трудом нашли они дверь, ведущую в подвал. Спустились по винтовой лестнице. Полицейские включили сильные фонари. Саша огляделся. Все здесь было так же, как в тот момент, когда его уволокли наверх, чтобы утопить. И стул стоял на том же месте. И лампа была направлена на стул. Саша машинально сделал движение к столу и вскрикнул. Юнге тут же подошел ближе:

— Смотрите! — вскинул руки Турецкий. — Вот же все! И паспорт мой, битте, герр Юнге! И сигареты, и зажигалка, и даже носовой платок. И на полу — пачка бумажек, которые повытаскивали у него из всех карманов. А вот пятисот долларов не было. Кто-то увел. Слямзил. Не удержался, у своих же и украл.

Герр Юнге внимательно просмотрел паспорт Турецкого, закрыл его и торжественно вручил хозяину.

Потом он принюхался, быстро пошел к одной из дверей, над которой были прибиты к стене старинные латы, рывком открыл дверь, заглянул туда и немедленно захлопнул.

— Там можно работать только в противогазах. Пригласите сюда экспертизу и врача. — И уже поднимаясь по лестнице, обернулся и сказал Турецкому: — За то, что я там увидел, каждому из оставшихся в живых бандитов грозит по меньшей мере по три пожизненных заключения…