Корабль смерти

Глава 7

В соответствии с последней резолюцией ООН о свободе информации, освещение ее деятельности в прессе было запрещено. С корабля выдворили всех журналистов, телерепортаж о празднествах был отменен.

Однако телекамеры на корабле работали вовсю Из потайных уголков вокруг стадиона они нацеливались на Римо, передавая его изображения в секретный центр, размещенный глубоко внизу По меньшей мере, одна камера не спускала электронных глаз с Чиуна.

На «Корабле Наций» было установлено столько аппаратуры, что делегат и шагу не мог ступить, не будучи замечен телеоком. Его поведение в течение дня фиксировалось, данные обрабатывались и вводились в память ЭВМ, которая вычисляла, где с наибольшей вероятностью то или иное лицо будет находиться в тот или иной час. Наблюдаемые следовали вычисленным для них схемам поведения почти без отступлений: у делегатов ООН было не больше воображения, чем у деревьев, с той разницей, что деревья ни на что и не претендуют, они — лишь слуги природы, в положенное время года покрывающиеся зеленой листвой и сбрасывающие ее перед наступлением холодов.

Люди же считали, что руководствуются собственной волей. Но все они в определенное время суток ощущали потребность общаться с себе подобными, а в другое — желание побыть в одиночестве. Они были активны в одни часы и испытывали сонливость в другие. И все это регулировалось неким внутренним часовым механизмом, о существовании которого они не задумывались.

Исключение составлял Римо.

После инцидентов в лифте и в проходах за ним закрепили постоянную дорожку на записывающей аппаратуре, поскольку Оскар Уокер считал, что путем интенсивного четырехчасового наблюдения он может создать модель биоритмов и поведения любого человека. Ученый посвятил изучению биоритмов всю жизнь. Он сидел глубоко в недрах «Корабля Наций» и, выполняя приказ Первого, пытался свести в систему информацию, полученную сегодня, когда поступило первое тревожное сообщение о действиях Римо.

Трудность заключалась в том, что информации было слишком много и ее нелегко было правильно классифицировать.

В Кембриджском университете все было не так. Там Оскару не говорили, что бывают человеческие существа, емкость легких которых больше подходит такому животному, как трехпалый ленивец, нежели тридцатилетнему мужчине.

Еще больше обескураживало то, что ритм дыхания у Римо был точно такой же, как и у восьмидесятилетнего старика корейца из иранского отдела.

Обоих недавно наняли в качестве агентов службы безопасности иранцы, и оба обладали мощным потенциалом.

Оскар Уокер лично ознакомился с материалами. Разумеется, он доверял ЭВМ, но ничто не может сравниться с человеческим глазом, когда нужно воспринять данные о живом человеке.

Человек, которого повстречал и обезоружил в тот день Римо у кабины лифта, прошел трехлетнюю подготовку в одном из подразделений Специальных военно-воздушных сил Великобритании. Странно, что он был неосторожен или струсил, — в СВС служили лучшие в мире коммандос. Хотя Оскар и был англичанином, но не настолько, чтобы ставить себя под удар, допустив неверную оценку этого факта.

Он углубился в изучение данных других коммандос тех, кто погиб от руки иранского наемника Римо, настоящей машины смерти. Его коэффициент оперативной эффективности равнялся 2,7 годам на единицу "Y". Это означало, что убитые коммандос, тайно размещенные на борту, имели в среднем 2,7летний практический опыт. Коэффициент был даже занижен, так как в свалке Римо случайно убил несколько техников, такого опыта не имевших вообще.

Более того, он не использовал никакого оружия, кроме собственных рук.

Ладно. Пусть так. Допустим, что все его тело — оружие. Да, это уже ясно.

А это специфическое дыхание...

Но почему Иран никому не сообщает о том, что корабль имеет двойную конструкцию? Все входящие и исходящие сообщения исследованы, но об этом — ни слова.

Подслушанный и записанный разговор этого Римо со старым корейцем — тем самым, у которого одинаковое дыхание, — показывает: Римо в тот момент уже знал, что из-за двойных стен группы «скифов» проникают через тайные проходы в любые уголки судна. И тем не менее Римо сказал об этом только одному этому... как бишь его... Чиуну, что старый кореец проигнорировал.

Сам Первый приказал организовать дневное нападение на Римо. Того выследили. За ним по пятам шла группа боевиков, устроившая ему засаду. В коридоре работали телекамеры, были включены микрофоны, группа нападавших прошла через стену и атаковала Римо. Оскар Уокер видел все на экране ТВ.

Один из техников сказал:

— Не трудитесь анализировать его приемы, его все равно убьют.

Оскар не только потрудился проанализировать приемы Римо, он возвращался к ним много раз. Камеры были направлены под разными углами, коридоры ярко освещены. Однако субъект не стал ждать нападения, он атаковал сам.

Оскар Уокер никогда не видел такой атаки.

Он прокрутил пленку раз и другой; затем стал просматривать ее в замедленном темпе. Были видны лишь мелькающие руки. Он снизил скорость до предела — то же самое. Даже на самой медленной скорости он увидел только расплывшиеся пятна, движущиеся слишком быстро, чтобы можно было что-то различить. А потом нападавшие увидели спутницу Римо и убежали.

На телефоне Уокера замигала сигнальная лампа.

— Вы уже пришли к какому-то заключению? — спросил голос в трубке.

— Еще нет, сэр, — ответил Оскар Уокер.

— Первый хочет получить его до наступления полуночи. В полночь он покинет банкет. Мы должны иметь результат до этого.

— Хорошо, сэр, — сказал Уокер.

Он знал, что означает это слово — «должны». Его употребляли не слишком часто, но в определенном контексте оно означало смерть.

Уокер крутил факты и так, и этак: он располагал их по группам, перетасовывал. Он пытался уложить данные в единую схему, но ничего не получалось. У него не было даже предположений о том, какому биоритму подчиняются Римо и Чиун. Он не узнал ничего.

Биоритмы... Уокер заинтересовался ими еще в молодости, в студенческие годы. То время теперь казалось таким далеким и таким... безопасным. Потом на глаза ему попалось небольшое объявление, предлагавшее работу. Его внимание привлекло слово «биоритмы». Оскар специализировался в биологии и в дни экономического упадка, переживаемого Великобританией, не рассчитывал найти работу даже по смежной специальности. Он изучал биологию, знал компьютеры, но надеялся в лучшем случае получить место страхового агента.

— Я просто не могу поверить, что в Соединенном Королевстве можно заработать на жизнь, занимаясь изучением биоритмов, — сказал он нанявшему его чиновнику.

— Мы берем вас для работы за пределами Соединенного Королевства, — ответил тот.

— Я так и думал: это было бы слишком здорово, — сказал Уокер. — Так где же мне придется работать? На Южном полюсе? Где-нибудь под землей, где можно потерять зрение?

— Вы поедете на остров Святого Мартина.

— На Антильские острова? На фешенебельный курорт?

— Да.

— Но у меня нет денег, чтобы заплатить за отдых, да еще в таком месте.

Мне надо зарабатывать, а не тратить.

Вербовщик улыбнулся. Когда он сказал Оскару Уокеру, сколько ему будут платить, тот едва удержал изумленное восклицание. Не стоит показывать вида, что я в восторге, авось они не знают, что обещанное жалованье в четыре раза превышает зарплату начинающего ученого, подумал он.

Оскар Уокер летел к месту работы первым классом Аэропорт Кристиана, огороженный выгоревшими на солнце бетонными плитами, выглядел как автобусная станция в Ливерпуле Наемный автомобиль привез его в курортное местечко близ Маллет Бэй. Отведенное ему помещение было много лучше гостиничного «люкса» ему полагалась горничная, дворецкий, повар и цветная женщина полногрудая, с широкими бедрами. Она не говорила об освобождении угнетенных, не стремилась к общению и не требовала к себе внимания Она просто всегда была к его услугам.

Если она и бывала когда-нибудь раздражительной и нервной, то благодарение Богу, разряжалась на ком-то другом. Это был настоящий подарок судьбы. Она предоставляла в его распоряжение свое пышное теплое тело, свою немоту, и Оскар Уокер чувствовал, что готов пойти на убийство ради того, кто дал ему все это.

Очень скоро выяснилось, что как раз это от него и требовалось.

Все, с кем он встречался, получали такую же зарплату. А если деньги не обеспечивали нужную степень секретности и лояльности, то провинившиеся исчезали. Так случилось с немолодым руководителем группы боевиков, который задумал заработать кругленькую сумму, рассказав газетчикам с Флитстрит о секретном тренировочном центре. Ему начала надоедать эта муштра.

— Хуже, чем чертов спецназ! — сказал он однажды в сердцах.

В тот же день он не вернулся на занятия после ленча, а Уокера вызвали к начальству и потребовали объяснений, почему он не доложил кому следует о настроениях этого человека.

Они знали об Оскаре все.

Обряд посвящения был простым и устрашающим. Двое суток ему не разрешали спать, а после этого вывели в полночь в небольшую рощу и дали проглотить какую-то пилюлю. Все окружающее приобрело причудливые, фантастические формы и такие краски, каких он никогда не видел. Оскар понял, что ему дали наркотик. Он не противился, когда кто-то вложил ему в руки голову человека, собиравшегося рассказать журналистам с Флит-стрит о подпольном центре подготовки боевиков. Голова уместилась у него на ладони.

В этом одурманенном состоянии он дал клятву верности Первому, лицо которого показалось Оскару знакомым: это был красивый седовласый мужчина с роскошной бородой. Наверное, наркотик изменил мое восприятие, промелькнуло у него в голове. Никогда прежде не видел он таких нереальных красок, как в тот безумный вечер; маленькая голова величиной с апельсин покоилась на его ладони. Потом им завладел восхитительный сон, который продолжался и наяву. Ему снилось, что нельзя любить кого-то больше, чем он Оскар, любит человека, называемого Первым.

Он видел его фотографии в газетах, еще когда учился в университете, и даже раньше, когда был мальчишкой Оскару запомнились его посеребренные сединой волосы. Рядом с ним всегда была женщина. Однако в ночь посвящения Оскар не вспомнил имени того человека.

Проснувшись, он почувствовал, что все вокруг и в нем самом изменилось: жизнь была теперь полнее, дыхание глубже, солнечные лучи ярче, чем обычно. Он пробудился для новой жизни. Ему казалось, что он лежит на нежнейших подушках, сотканных из солнечных лучей, что его омывает свежий соленый бриз, а где-то совсем рядом плещутся о борт корабля волны. Оказалось, что он и в самом деле находится на палубе яхты; воздух был прохладным и насыщенным солью, а подушки на палубе мягкими; вдали виднелись небольшие острова, которые затем переместились ближе, и он увидел, что они лежат между его голых ступней и становятся все меньше по мере того, как усиливается жара. Наконец Оскар привстал и огляделся по сторонам.

Наркотик еще действовал. Рядом на подушках лежали другие люди. Их глаза с расширенными зрачками казались очень темными, значительно темнее, чем обычно.

Женщины с блестящими от масла телами разносили на серебряных подносах фрукты. Оскар Уокер увидел в подносе свое отражение: его голубые глаза теперь стали совсем черными.

Тут Уокер заметил неподалеку другую яхту. Он порывисто вскочил на ноги и прочитал ее название — «Одиссей». И тогда он вспомнил, кто был тот человек с серебряной шевелюрой. Это был Аристотель Тебос, которого называли Первым. Вдруг Оскар услышал крик: «Любите Первого! Любите Первого! Любите Первого!»

Это был его собственный голос. Вслед за ним все на палубе начали кричать:

— Любите Первого!

И Первый появимся перед ними в свете прожекторов. Он сказал, что будет кормить и защищать их и поведет их к мировому господству.

Каждый из них получил что-то маленькое и круглое. Этот предмет нужно было взять в руку и выбросить за борт в качестве жертвоприношения Первому. Уокер уже собрался это сделать, но кто-то остановил его и заставил взглянуть на то, что он держал в руке. Это была круглая темная голова размером с апельсин. Значит, она ему не приснилась? Белые пряди закрывали маленький безглазый череп. Оскар вспомнил, что у того типа из спецназа, что жаловался на муштру и грозил разоблачениями, волосы тоже были седые.

Кто-то схватил Оскара Уокера за руку и заставил бросить голову в море.

С того самого дня он всем сердцем возлюбил человека, называемого Первым.

И когда он оказался неспособным определить биоритмы наемного убийцы Римо, который был врагом Первого, неудача повергла его в отчаяние.

Оскар в страхе посмотрел на ладонь, в которой он держал голову в ту памятную ночь.

На телефонном аппарате вновь зажглась сигнальная лампочка.

— Еще нет, — негромко сказал он в трубку.

В ответ он услышал то, что боялся услышать больше всего:

— Доложите лично Первому.

Дрожа от страха, Оскар Уокер проглотил три таблетки транквилизатора, запив их двойной порцией мартини. Если ему повезет, он может отключиться еще до того, как предстанет перед Первым и доложит о своем поражении.

В одном из тайных проходов скользнула вбок металлическая панель, и Оскар Уокер ступил на платформу, которая возвышалась над поверхностью океана всего на несколько футов. Панель стала на место. Двое мужчин проводили его на ожидавший катер. Там перед высоким, похожим на трон, креслом стоял небольшой столик. Оскар опустился на складной стул, чувствуя, как начинает действовать транквилизатор, растворившийся в мартини. Губы ему не повиновались, они двигались независимо от его воли. Это показалось ему забавным, и он засмеялся.

На катере имелся телеэкран и собравшиеся смотрели, как проходит вечер на центральном стадионе. На экране появилось изображение знакомого дипломата.

— Сейчас он прольет вино! — сказал Уокер, указывая на экран. Голос его прозвучал глухо, будто издалека.

— Что вы сказали? — переспросил кто-то.

— Этот человек сейчас прольет вино. Совершенная развалина! И как он только сумел подняться с постели сегодня утром!

Люди придвинулись к экрану, чтобы лучше видеть. Солидных габаритов дипломат, с множеством медалей на смокинге, отвесил церемонный поклон. В руке он держал бокал шампанского, намереваясь произнести тост. Вино расплескалось на медали.

Среди зрителей на катере раздался смех, и Оскар Уокер порадовался, что в кои-то веки ему удалось кого-то развеселить.

— Интересно, когда он захочет бабу? — со смехом спросил кто-то.

Алкоголь и таблетки привели Оскара Уокера в состояние блаженного оцепенения, однако ответ у него был готов.

— Дня через два он накачает себя какой-нибудь дрянью и тогда заскачет козлом! — С этими словами Оскар Уокер плюхнулся на стул.

И тут он услышал хорошо знакомый голос — голос Первого. Оскар изумленно раскрыл глаза: его кумир сидел на стуле-троне и смотрел прямо перед собой.

— Любите Первого... — промямлил Оскар.

— ... и иранскую службу безопасности, — присовокупил Первый. — А проще сказать — Римо и Чиуна. Когда наконец мы сведем с ними счеты? — В его голосе звучали лед и сталь.

— С Римо и Чиуном? — переспросил Оскар, и его лицо расплылось в пьяной ухмылке.

— Да, — подтвердил Первый. — Когда мы сможем их атаковать?

— Это будет не самый счастливый день вашей жизни, — сказал Оскар Уокер и отключился Это были его последние слова. Хотя на мгновение он и пришел в себя в холодной воде, говорить в глубине Атлантики невозможно. Тяжелые стальные цепи, обмотанные вокруг колен, тянули на дно океана. Он очень жалел, что не может говорить. Ему так хотелось услышать свой голос, восклицающий в последний раз: «Любите Первого!»