Королева Крика II (СИ)

— Алло?

— А какой твой любимый фильм ужасов, Кала?

— Это не смешно, — девушка раздраженно поджала губы. — Ребят, если вы опять будете запугивать Лешу..

— То что ты сделаешь? — перебил голос.

— Я обращусь в полицию.

— Конечно, мудрое решение. Ведь полиция определенно защитит вас.

Позади раздался странный звук. Алексей вместе с молодым сотрудником все это время были отвлечены телефонным звонком Кале, не особенно смотря по сторонам. И это было ошибкой. Духоликий подкрался сзади, сразу же обезвреживая, в первую очередь, полицейского — обернувшись, Чопра увидела, как убийца достаёт нож из его виска. Кровь хлынула отовсюду: из глаз парня, из носа, изо рта. И из раны тоже. Он умер не сразу — сначала медленно осел на колени, хватаясь за место ранения, и лишь потом упал лицом на мокрый асфальт. Тело его сотряслось в предсмертной конвульсии. Кала метнулась к застывшему в ступоре Алексею, схватила его за плечо и рванула и на себя, когда Духоликий замахнулся вновь — лезвие рассекло кожу на предплечье девушки. Она взвизгнула от боли, но куда больше ее сейчас волновало состояние Воробьева, у которого, похоже, начиналась паническая атака.

И вновь всюду была кровь. Казалось, нужно было бы к этому привыкнуть. Но нет — Алексей, застыв, с ужасом наблюдал за происходящим. И вновь — стойкое ощущение дурного сна, которое не проходило, сколько бы мужчина не старался. Он чувствовал то, как задыхается, как вверх по венам поднимаются болезненные волны. Это было ужасно и одновременно — словно завораживающее. Парень только тогда очнулся, когда его рванула на себя Кала. Да и то ненадолго — Духоликий нанёс девушке небольшую, но кровавую рану.

— Кала! — Воробьев обхватил Чопру руками, силясь защитить ее от ударов.

Убийца уже было ступил в их сторону, но тут притормозил. Сначала ещё кое-что. Он наклонился к трупу полицейского, поднял его руку за запястье и три раза провёл по нему ножом. Цифра «три».

Напарник погибшего, похоже, заметил мельтешение у подъезда и поспешил врубить сирену на служебном авто, а затем и сам выскочил из машины. Он сжимал в руках пистолет, подбегая к Чопре и Воробьеву, но Духоликого здесь уже не было. Словно растворился в воздухе.

— Ты же в порядке? Кала? — Алексей чувствовал, как похолодели его губы, а по позвоночнику пробежала колючая волна.

Все происходящее снова смешалось с привычным кошмарным сном.

========== Глава 22. Боже, храни короля. ==========

У Маши была нездоровая привязанность не только к Воробьеву, но и к кошкам. У нее дома их жило аж три штуки — всех звали в честь небезызвестных пони. Флаттершай, Пинки Пай и Рарити. Любимицы Казанцевой.

Кошки были уже достаточно взрослыми, потому ничего не крушили, а по большей части просто спали, не приставая к хозяйке. Но сегодня был совсем не такой вечер. Сегодня к ней домой впервые придет Федор, так что даже ее названные дочери чувствовали исходящую от Маши нервозность. Рарити присела рядом с ней на пол, посмотрела на Машу с любопытством, а затем поднялась на задних лапках и вцепилась прямо в колготки на коленях девушки, оставляя рваные следы.

— Твою мать, ты! — Казанцева почти закричала, отчего кошка встрепенулась и пулей усвистела в одну из двух комнат. — Бешеная!

И как ей теперь предстать в таком виде перед Соколовым?

Тяжело вздохнув, Маша ушла в свою спальню. Стащила с себя колготки, оставаясь в милом темно-бежевом платье с рюшами и белым воротничком. Ладно. Она же дома — тут и колготки не нужны. Хотя те были очень красивыми… Из сияющей серии «Кальцедонии». Придется покупать новые.

Казанцева немного нервничала. Почти сразу после первого свидания… В общем, Федор вот-то нагрянет. Это и пугало, и радовало. Маша очень хотела увидеть его — причем в своих родных стенах. Но ей было также страшно от того, что может сегодня произойти. Она, конечно, девочка взрослая и знает, что, оставшись наедине, парочки грешат всякой срамотой. Особенно — в компании алкоголя. Этого делать точно нельзя.

И потом, хмыкнув, Казанцева ставит на стол в гостиной бутылку медового «Джим Бима». Она всегда предпочитала сладкую, но крепкую выпивку.

Через пару минут раздаётся звонок в дверь. Маша слово и сразу почувствовала, что там он. Она тут же отперла все замки и оказалась права — на пороге стоял Соколов.

От Федора, конечно, не укрылось то, что Маша не сказала ему о своих чувствах. Не то чтобы этого его охладило. Нет. Просто расстроило. Подкормило внутреннего червя. Теперь он предполагал, что, скорее всего, Маша его не любит. Но, в состоянии собственной бездумной влюбленности, он не счел, что это такая проблема.

Я буду делать для нее все, что угодно. Все, что она захочет, и тогда она обязательно меня полюбит.

Очень глупые рассуждения для парня, который знал много других девушек. Но никогда Федора не крыло по кому-то так, как по Маше. А когда ты кого-то так бездумно любишь, то мозги отключаются. Ты словно в мании — ноль критического мышления.

Когда-нибудь она тоже покажет мне свои чувства. Силу своей любви.

Так думал Федор. Было забавно, что он ещё сохранил наивность. Но не имея ее — вряд ли он бы вообще в это ввязался.

Парень заказал в кондитерской клубнику в шоколаде и сейчас нес эту коробку до комичности аккуратно. Когда Маша открыла дверь, Соколов расплылся в улыбке — она выглядела очень мило. Она это умела. Выглядеть милой.

— Привет, — он улыбнулся, — Это тебе.

Он протянул ей коробку, а затем развернулся и закрыл дверь.

— Я надеюсь, что тебе нравится клубника? Прости, не спросил.

Маша радостно приняла в руки коробку и тотчас принялась рассматривать. Такие знаки внимания — это приятно. За ней редко так ухаживали парни. И, тем более, никогда раньше не признавались в любви. Казанцева практически всю ночь не могла нормально спать, думая о словах Федора. Теперь девушка понимала, что может двигаться дальше. Дальше от Воробьева.

Ближе к Соколову.

— Мне очень нравится, — Маша подняла на него сияющий взгляд.

Федор снова улыбается и снимает с себя куртку. И в этот момент в прихожую навстречу ему выбегают кошки. Все три. Принимаются со всех сторон тереться о ноги парня, оставляя свою светлую шерсть на его черных джинсах.

На самом деле он даже не приехал — он прилетел на одном дыхании. И смотрел сейчас на Машу во все глаза. Это было пьяняще. По какой причине — непонятно, но факт оставался фактом. Федору хотелось остаться с Машей навсегда. Он даже жениться был на ней готов — хоть завтра.

Все это — последствие любовной горячки. Той самой, которую он подхватил незнамо где.

Она берет из его рук коробку, и смотрит на него так, что у Соколова сердце обмирает. Значит он завалит ее этой клубникой. И чем она захочет — только бы она на него так смотрела.

Он хочет сделать шаг навстречу девушке и вдруг ощущает, как под ногами что-то путается. Кошки. Федор смеётся.

— Сколько у тебя котов.

Человек, который любит животных не может быть плохим. Если у Маши есть много любви к животным, то и к нему будет достаточно.

— Это Рарити, Флаттершай и Пинки Пай. Да, они названы в честь пони.

— Да тут целый табун!

Про пони он не смотрел, но слышал, и то, что его девушка назвала в честь них своих кошек, показалось Федору умильным. Он многое находил таковым. И чем больше сталкивался, тем больше разгорались его чувства. Она казалась ему такой красивой и прелестной, что Соколов вряд ли мог предположить, что Маша имеет хоть какие-то недостатки.

Теперь вы видите — насколько все плохо?

— Замечательно выглядишь.

Отчего-то он чувствовал себя смущенным сейчас.

Маша снова улыбается. Ещё бы она не выглядела замечательно — не один час накручивала волосы, наносила нюдовый макияж, который вообще-то тоже был сложным, и подбирала платье.

— Ну что? Ты даже не поцелуешь свою девушку?

Казанцева смеется и, все ещё сжимая в одной руке коробку с клубникой в шоколаде, обвивает шею Соколова. Буквально висит на нем и в следующую секунду целует сама. Уже не так невинно и целомудренно, как вчера, а по-настоящему.

Соколов был очень влюблен. Он ещё не вошел в ту стадию, когда ты начинаешь хотеть ответа на свои запросы. Стадию разочарования и боли. Стадию сравнивания, когда ты видишь обнимающиеся парочки на улицах, девушек, которые смотрят на своих парней горящими глазами, и думаешь — почему у меня не так? Ведь я же очень ее люблю. Неужели моей любви мало?

Федор ещё не дошел до стадии, когда любви мало. Ему ещё его любви на двоих хватало.

Она подходит к нему и целует. И Федор в ответ делает тоже самое. Голова кружится и хочется Машу обнять так, чтобы косточки трещали.

— Я это… Припасла там бутылку. И ужин приготовила. Утка по-пекински.

— Очень аппетитно звучит, — шепчет Федор, все ещё не отпуская девушку из своих рук.

Маша вообще хорошо готовила. Нельзя сказать, что прям любила это дело, но ей вынуждено пришлось научиться — отношения с родителями у нее были сложными, далекими, и, даже будучи ещё подростком, Казанцева частенько оставалась сама по себе. А потом закрутилась вся эта история — ей поставили диагноз, что вылилось заодно и в РПП.

Но сейчас ей, правда, хотелось готовить. Не для себя — для своего парня.

— Да? — игриво спросила Маша, которая и сама не спешила отстраняться. — А что ты ещё находишь аппетитным?

Девушка специально провоцировала Федора — ей хотелось большего. Намного большего.

— На самом деле — все, — честно признался Соколов, скользя губами к шее Маши, а затем поднимаясь к уху. — Мне все очень-очень нравится.

Улыбка. Его глаза сияют, когда он смотрит на нее. Она — его принцесса, его солнышко.

У Маши мурашки от его поцелуев. Его щетина чуть колет и царапает кожу ее шеи, но девушка находит это чем-то лишь ещё более пьянящим.

— Давай — пойдем есть, а потом… Я тебе расскажу кое-что про свой аппетит.

Он смеётся и целует Машу снова. И снова. И снова. Сам вспомнил про еду, но и не может оторваться от Казанцевой.

Прошлой ночью…

Васильев привычно хмурился на месте преступления. Затем — в травмпункте, наблюдая за тем, как Чопре накладывают швы. Он не мог понять — почему нападения настолько участились? Почему, убив Тимофея Миронова, преступник выжидал две недели, а за одну последнюю словно с цепи сорвался? Духоликий не оставлял за собой никаких улик. Абсолютно. Словно он, и правда, был призраком. Ему так же претила мысль о том, что убийц двое. Таким образом работа усложнялась. Очень сильно усложнялась.

Следователь подозревал, что история этого года напрямую связана с Алексеем Воробьевым — все убийства, так или иначе, крутились вокруг него и его девушки. Но Воробьев был человеком публичным — мало ли, сколько у него может быть недоброжелателей?

Проще говоря — Васильев ненавидел это дело. Ведь теперь был убит также и один из его сотрудников.

Кала не особенно умела терпеть боль, так что теперь сидела, практически обдолбанная обезболивающими, после того, как ей зашили рану в травмпункте. То был всего лишь порез, и понадобилась всего несколько швов, но все равно это было, мягко говоря, неприятненько.

Алексей же принял тридцать пять капель галоперидола — и это вместо положенных пяти. Отличная они с Чопрой, конечно, парочка.

Уже дома девушка, едва держась на ногах и инстинктивно прижимая к груди перевязанную руку, подошла к нему и буквально рухнула на диван рядом.

— Как ты думаешь — насколько велика вероятность того, что теперь всем будет очевидно, что в Далматинце я?

Кала произнесла это с усмешкой. Препараты делали свое дело.

Будто сейчас было важно именно это.

— Хорошо, что все знают, что мы с тобой пара. А то меня бы в три счета рассекретили.

Галоперидол на вкус слегка маслянистый. Некоторые говорят — никакой, но Алексей находил его достаточно противным. Вот и сейчас он выпил его с большим трудом. Просто потому, что надо. Перед глазами маячили круги. Это было отвратительно — ничего не скажешь.

Алексей старался не обращать внимание на то, что происходит, так как то было ужасно. Море крови растекалось повсюду. Он хотел закрыть глаза, чтобы никогда не видеть ничего подобного. Но, к сожалению, ничего у него не получалось.

Сидя на диване, Алексей смотрел в потолок отсутствующим взглядом. Даже когда к нему обратилась Кала, он не сразу понял, что ему нужно отвечать.

— Я думаю, что вряд ли. Сейчас внимание всех приковано к тому, что происходит на шоу в плане смертей. Гадают, кто умрет первым. Поэтому…

Впрочем, уверенным Алексей тоже не был.

— Мне кажется, что лучше подольше держать это в секрете. Мало ли что.

— И правильно делают, что гадают, — Чопра погладила возлюбленного по руке. — Я тоже гадаю.

Кто же следующий?

Сейчас.

С ужином было покончено, а бутылка «Джим Бима» уже стала початой. По телевизору шла «Маска», но Машу мало интересовал ее просмотр. И даже мелькающее на экране лицо Воробьева ее не трогало за живое, как то было раньше. Все, о чем могла думать девушка, — сидящий так близко от нее Федор. Маша одним махом допила содержимое своего стакана и отставила его на стол, переводя хитрющий взгляд на парня.

— Федь, — позвала она.

И уже в следующее мгновение Казанцева привлекла Соколова к себе для дурманящего поцелуя с привкусом медового виски.

— Молчи, — чуть напряженно просит девушка. — Ничего не говори.

Не смотря на выпивку, Маша чувствовала себя немного смущенной — она все ещё боялась глубоко внутри, что Федор просто играется с ней. Что, сделай она то, чего так хочет, он потеряет к ней интерес. Но ее все равно тянуло к нему. Тянуло до такой степени, что Казанцева уже откинулась назад, на диванные подушечки с цветастой вышивкой, утягивая парня за собой за шею.

Но, конечно, был бы Федор собой, если бы послушался ее и промолчал?

С недавних пор он очень невзлюбил «Маску». Конечно же, из-за Воробьева. Когда на экране появлялось его лицо, Соколов чувствовал себя не в своей тарелке. Он кидал быстрые взгляды на Машу, которая, казалось, ничего не замечала, и пытался оценить — насколько она заинтересована происходящим.

Ему хотелось, что она любила его так, как любила Воробьева. Он искренне не понимал, за что Маша так любит Алексея и почему не может любить его так же — он ведь чувствовал это. Возможно, тем самым шестым чувством. Знал, что если Воробьев поманит ее — она уйдёт к нему. Что если они с ней поссорятся, то Маша снова будет искать любви певца, а встречи с Федором будет воспринимать, как незначительный эпизод.

Все это Федор таил в своей душе, очень сильно боясь того, что это случится. А на поверхности — конечно же пытался завоевать Машу. Старался сделать так, чтобы она все таки выбрал его, а не Воробьева. Потому, что если бы это случилось… Ладно.

Когда она притягивает его к себе, у Федора снова сердце обрывается. Ему так приятно, что она захотела это сделать — не он, а она. Это для Соколова имело огромное значение. Она откидывается назад, пытается утянуть его за собой.

Федор улыбается.

— Ты такая красивая…

— Правда? — этим вопросом Маша вываливает на поверхность всю присущую ей неуверенность в себе. — Ты так думаешь?

Казанцева спрашивает это не потому, что просто хочет снова нарваться на комплимент. Ей это, действительно, важно. Она смотрит Федору в глаза наивно-наивно, неосознанно затаив дыхание.

— Правда, — он улыбается, поглаживая ее по шее. — А ты, что, не знаешь?

Ему так странно слышать это. Она что — слепая? Или она не верит ему? Но ведь он пока ещё ничего не сделал из того, чтобы она ему не доверяла.

— Почему ты вечно сомневаешься в себе?

Лучше тебя для меня нет на всем свете.

Соколов гладит Машу, тискает, но это все не выглядит похабно, нет. Скорее, нежно. Ведь она столько значит для него. И ему не хочется, чтобы она думала, что он хочет только секса.

— Я… Я не знаю.

Внутри у Маши все сжимается. Она бы даже, может быть, заплакала, но не станет делать этого сейчас. И нет — то были бы слезы не горечи. Слезы счастья. Он ведь любит ее. Правда, черт возьми, любит. И она его, кажется, тоже.

Но вместо таких нужных и важных слов Казанцева просто снова целует Федора.

В конце концов, девушка вновь тянет Соколова на себя так, чтобы он теперь лежал на ней. Обвивает ногами его пояс, целуя в губы со всей страстью. Юбка платья задирается сама собой. Маша чувствует, как сердце ее трепещет, бьется о ребра, как маленькая птичка. Она ведь и подумать не могла, что Федор может так круто все поменять в ее жизни. Нужно было всего лишь… найти того, кто по-настоящему тебя полюбит.

— Федь, — выдыхает Казанцева парню в губы. — Будь смелее.

Она берет его руку и, уверенно глядя ему в глаза, перемещает ее к себе на бедро.

Он улыбается ей. Федор, конечно же, будет смелее, но ему так важно, что она попросила его об этом сама. Он ведь знает, что можно заставить девушку делать то, что хочется — так ведь почти все парни себя ведут. Но Соколов хочет, чтобы Маше было приятно. Потому что он любит ее. Важнее нее у него никого нет сейчас.

И парень проводит рукой вдоль ее бедра. Поднимает юбку выше, ещё выше. На ней кружевное белье нежно-пастельного цвета. Совсем не порочное. И снова — милое для него. Федор стаскивает его одним ловким движением. А затем начинает гладить Машу. Очень осторожно, чутко вслушиваясь в ее дыхание и вздохи.

— Если кто-то хочет быть затраханным, — дразняще улыбаясь, шепчет он, — Нужно как следует подготовиться. Поджариться.

Он смешливо тыкается ей в шею носом и продолжает — проникает двумя пальцами глубже, ещё глубже, мягко массирует и нежит, не сбиваясь с ритма.

Федор целует Казанцеву, шутит с ней для того, чтобы она расслабилась. Ему не нужно, чтобы она была секс-богиней рядом с ним. Ему нужна Маша. Настоящая.

Ей нравится быть с ним. Впервые за очень, очень долгое время девушка и не вспоминает о своей прошлой боли. Не вспоминает ни о Воробьеве, ни о ком, кто был до него. Маша просто отдаётся во власть Соколова, то расслабляясь, то чуть напрягаясь в зависимости от его движений в ней. Девушка прикрывает глаза, цепляясь пальцами за плечи Федора, с ее губ срываются первые стороны.

Скажи ей кто ещё совсем недавно, что она будет так желать этого трукраймера-задрота, Казанцева не просто рассмеялась — она бы пережила припадок истерического хохота. Но теперь Федор мог заменить для нее весь мир. Если уже не заменил.

— А ничего, что мы нарушаем одно из этих ваших правил выживания? — между тяжелыми вдохами и выдохами шутит Маша в ответ.

Ему нравится то, как она откликается ему навстречу. Федор находится сейчас в поразительном состоянии. Ведь, фактически, сбылась его мечта. И он едва ли с ума не сходил от этого. Он просто не знал, что подобные вещи чреваты не только радостью, но и печалью. Не понимал, что находится в ситуации, которая принесёт ему не только счастье, но и горе. А горе всегда идет рука об руку с теми, кто не боится искать любви там, где ее для них нет. Соколову казалось, что все ему по плечу. Он все сможет. Все сумеет. Раз Маша решила быть его девушкой.

— Иногда нужно ведь и нарушать правила, — шепчет он в ответ, продолжая свой натиск. — А то будет совсем не интересно.

— Тогда у меня есть ещё одна идея.

Говорить, когда ты получаешь подобное удовольствие, сложно, поэтому слова девушки звучат очень отрывисто. Казанцева старается не отставать — ее руки соскальзывают с плеч Соколова, и теперь она тянется к ремню на его джинсах.

— Мы с тобой кое-куда сходим. Разумеется, после того, как закончим.

***

Мурлыча себе под нос одну из песенок, Филипп Бедросович вышел из репетиционного зала. Предстоящий концерт в Питере должен был быть великолепным — как и все, что делал Фил. Однако путь к великолепию тернист, и нужно всегда работать над тем, чтобы твое сияние не померкло.

Вооружившись айфоном и фляжкой для воды, Киркоров направился по коридору в свою гримерку, чтобы наполнить последнюю и немного отдохнуть. Что вы хотите — возраст. Попутно сидя в телефоне и отслеживая посылки с кое какими стильными вещичками, которые Фил заказал на не самом пафосном, но всем известном азиатском сайте, Киркоров завернул в коридор, который находился слева от зала репетиций и вел прямо к гримеркам. Отсюда же можно было выйти в студию звукозаписи и почему-то — в столовую, только через ещё один коридор. Одним словом — почти обновленное московское метро, только без громких объявлений и гостей с юга, дышащих в спину.

— Еб твою мать, — прошептал Филипп, когда приложение магазина заглючило. Он остановился, чтобы открыть его снова.

И в этот момент услышал шаги за своей спиной.

— Саша, тут совершенно всратый интер… НЕТ! — Фил было обернулся, чтобы высказать свое «фе» одному из ассистентов, но вместо него увидел Духоликого.

Киркоров сделал шаг назад, затем ещё один, а затем помчался по коридору, крича во все горло. Духоликий преследовал его. Убийце даже удалось догнать Фила и нанести тому удар в лодыжку, но Фил ловко увернулся, пнул маньяка куда-то в грудь, и, хромая, продолжил свой путь, заливая пол кровью.

— Суки вы ебанные! Где вы все!!! Помогите, бляди!!

Коридоры были слишком длинными, а кабинеты — звукоизоляционными. Для убийцы — очень удачное место, вот только Фил отказывался умирать. Киркоров поднял столько шума, что Духоликий счел за благо скрыться.

Фил добежал до пункта охраны и стал колотить в стекло кулаками.

— Меня убивают!!! Помогите!!

Охранник выскочил наружу, а Филипп упал навзничь. Наконец-то силы оставили его.

— Эти ебанные в рот уроды, которые делают это шоу, совершенно не думают о моей безопасности. Видите?? У меня рана на ноге! — спустя полчаса Филипп уже лежал на каталке, и его везли в машину скорой помощи.

Сам Фил снимал «сторис» для «Инстаграма» и не стеснялся в выражениях:

— Вот так вы чуть не лишились короля поп-сцены России! Но всем срать! А почему? А потому, что уроды ебанные бляди. У меня дети! Я народный артист России, говноеды вы безмозглые!

Вокруг каталки бегал его менеджер и ныл:

— Филипп Бедросович, куда столько мата? Давайте удалим?

— Иди нахуй! — откомментировал Филипп и продолжил запись.

Ночь обещала быть насыщенной.

========== Глава 23. Quid pro quo, Кларисса. ==========

Осужденных преступников, признанных невменяемыми, нельзя держать в обычных психиатрических больницах. Для таких людей существуют специальные казенные учреждения — стационары с интенсивным наблюдением, где и проходят их принудительное лечение и реабилитация. Всего в России таких больниц восемь, и одна из них, в которую и направили Валерию Дамеренко, сообщницу доктора Стефана Латеску, находится в Санкт-Петербурге.

В свете последних событий ребята поехали туда всей толпой — находиться в другом городе и всем вместе было безопаснее. Но, тем не менее, Луна приняла решение, что пойдет к Лере одна. Тимуру это не нравилось. Он по-прежнему не мог простить свою бывшую ассистентку — и это было понятно. Мужчина не понимал всей этой жалости, что испытывала к ней его невеста. Пропуск в подобное учреждение было получить очень непросто — в конце концов, пришлось банально дать денег. Взятка — самое быстрое и простое решение подобного вопроса. Батрутдинов и Боне договорились, что он подождёт ее в холле, пока девушка будет беседовать с осужденной. Никита и Лиза же остались в отеле, не испытывая абсолютно никакого желания гулять по культурной столице. Смерть Антона сильно сказалась на каждом из них.

Рослый санитар завел Луну в небольшую и вполне неплохо обставленную комнату для свиданий. Здесь располагалось несколько столов со стульями, на стенах висели реплики разных картин с изображением полей, лугов, лесов и прочих пейзажей, которые никогда Боне не вдохновляли — лишь угнетали. Люминесцентные лампы громко потрескивали, отбрасывая на все помещение бледный свет. Боне не была посвящена ни в какие подробности — в каком отделении держат Леру, в каком отделении она сама находится в данный момент. Дамеренко отказывалась от любых интервью с журналистами весь прошедший год, потому и информации об ее пребывании здесь было минимум. Возможно, у Луны просто разыгралось воображение, а, может быть, она, действительно, слышала из коридоров отгласы безумного смеха и скорбного воя, даже не походившего на человеческий.

Вскоре за ее спиной открылась дверь. Девушка даже не пошевелилась — просто напряглась. В комнату для свиданий завели ее. Леру. Дамеренко усадили на стул напротив Боне двое санитаров, а затем оба остались стоять в у входа. Она… Изменилась. Рыжие волосы потускнели и сильно отросли, обнажая русые корни. Взгляд зеленых глаз казался твёрдым и неживым. Сама девушка сильно похудела — в глаза тут же бросились впалые щеки и заострившиеся ключицы, что выглядывали из-за ворота больничной формы грязного серо-зеленого оттенка.

— Я рада тебя видеть, — прозвучал ее почти загробный шепот. — Как ты?

Луна и не думала, что их встреча окажет на нее такое… впечатление. Боне замешкалась на пару мгновений, и тогда Лера дополнила свои вопросы ещё одним.

— Как Тимур?

По коже пробежала волна мурашек.

— У нас обоих все хорошо, — ответила мулатка. — А как ты? Тебя здесь… все устраивает?

Дамеренко усмехнулась одним уголком губ. Все ли ее здесь устраивает? Забавный вопрос, почти смешной. Иногда, одинокими ночами, она думала о своей смерти. О том, что было бы, если бы она сама пала от рук Латеску год назад. Тогда бы ей не пришлось сидеть в этом месте.

— Да, — тем не менее, ответила она. — Здесь явно лучше, чем могло бы быть на зоне.

Лера чуть прищурилась. Посмотрела на Луну с недоверием, а затем опустила голову чуть-чуть набок. Взгляд ее глаз препарировал душу.

— Ты пришла ко мне не потому, что соскучилась, верно?

Девушка, и правда, напоминала небезызвестного доктора Лектера в исполнении Энтони Хопкинса. Она претерпела большие изменения, проведя здесь так много времени.

— Тебе что-то ну-у-ужно.

— Верно, — сглотнув ком в горле, ответила Боне. — Вокруг съемок «Маски» новый скандал.

Дамеренко вновь усмехнулась.

— Я совсем недавно об этом услышала, — она кивнула. — Мой лечащий врач долгое время считал, что меня нужно ограждать от подобных вещей. Подобной информации.

Лера быстро облизнула нижнюю губу, как если бы была змеей.

— Но на днях решил сменить тактику. Он решил, что я почти излечилась. И хорошо — до этого он ковырялся даже в моей почте, не давая мне допуска до писем от фанатов.

А фанатов было много. Леру буквально завалили письмами сразу после ареста год назад. Это напоминало классические истории о маньяках — одним только Банди, Рамиресу и Дамеру приходили такие письма стопками. Забавно, что фамилия Леры оказалась созвучна с последним.

— Что ты думаешь?

Насчет убийств.

— Их двое, — охотно кивнула Дамеренко. — Сразу в глаза бросается то, что один — уравновешенный, а второй — точно бешеный пес с пеной у рта.

— Они сотрудничают?

— Точно это делают. Гарантирую.

У Луны задергался левый глаз. Больше убийц — больше кровопролития.

— У тебя нет мыслей…

— Есть, — перебила Лера. — Очень дельные. Возможно, что я знаю личность этого человека.

Боне заерзала на стуле.

— И что ты хочешь взамен?

— Ничего такого. Личную встречу с Тимуром.

***

Репетиции шли одна за другой. Далматинец как раз заканчивала свою. Кала уже могла гарантировать, что ее номер в пятом выпуске станет самым зрелищным и впечатляющим — и это без излишнего самодовольства. Джей все ещё был в больнице. Теперь Чопра навещала его, не скрывая этого факта от Алексея, поскольку тот, кажется, наконец, понял, что его девушка не испытывает никаких чувств к Бхату, кроме дружеских. Кала сильно устала от этого любовного треугольника — не меньше, чем от творящегося вокруг ужаса. Этому и был посвящен ее новый номер.

Но раскрывать свой выбор песни она пока перед Алексеем не стала. Ей хотелось, чтобы ее молодой человек гордился ею в тот момент, когда она выйдет на сцену и сразит судей наповал.

Далматинец шла по коридору в своем полном обмундировании. Узкий латекс неприятно тер кожу в том месте на предплечье, где у нее был перевязан зашитый порез. Он заживал довольно быстро, но теперь начал ужасно чесаться — хотелось скорее дойти до своей гримерки и переодеться. Забавное совпадение — Кала лишь недавно обнаружила, что через стенку от ее гримерки находилась гримерка Феникса. Насколько очевидно было то, что рано или поздно участницы пересекутся? Или даже столкнутся нос к носу.

Коридоры здесь были не такими уж широкими, так что скрывающаяся в Фениксе артистка немного неуклюже задевала стены своими размашистыми крыльями. Кала вспомнила, как Киркоров назвал ее коллегу и соперницу «корявкой», и усмехнулась под своей маской.

— Осторожно, — попросила Феникс своим заниженным голосом. — Я тут немного сношу все на своем пути.

— Я заметила, — хмыкнула Далматинец.

Девушки застыли друг напротив друга, словно ведя безмолвный диалог. Казалось, огненная птица хочет сказать что-то ещё, в то время, как Чопра не имела ни малейшего желания с ней разговорить. Может сорваться.

Удивительно — так стоит на том, чтобы иметь возможность общаться с Джеем, а сама все ещё ревнует Алексея к его бывшей. Разумеется, если под маской, действительно, скрывается Виктория Дайнеко.

— Больше не будешь пихаться на сцене? — усмехнулась Феникс.

Кала уже и позабыла о том, как толкнула коллегу на одном из голосований не так уж давно.

— Посмотрим, — пожала плечами Далматинец.

— Зависит от чего?

Уж точно не от тебя, милая.

— Посмотрим, — ещё раз повторила Чопра и нырнула под крыло соперницы, чтобы, наконец, обойти ее.

Феникс обернулась и какое-то время смотрела Далматинцу вслед.

Бешеная какая-то. Не привитая что ли?

***

— Нет, — качал головой Тимур.

Это даже не обсуждается.

— Пойми, она может знать личность одного из убийц, — продолжала настаивать Луна.

— Или она просто врет тебе, — парировал Батрутдинов.

— Не врет.

И почему Боне в этом так уверена?

— Это не наше дело, а полиции. Оставь Васильеву наводку, и дело с концом.

— Она не станет говорить с ним. Она станет говорить только с одним человеком.

— И это я? — фыркнул Тимур. — Чего ты вообще так с ней носишься? Ты оплатила ей адвоката, по сути, именно ты добилась смягченного приговора. Зачем?

Луна не могла объяснить. Ей просто казалось… Казалось, что она понимает Леру.

— Пожалуйста. Я прошу тебя. Она же помогла нам в том году, помнишь?

— Ага. После того, как своими руками убила Мари.

— Тебя это волнует? — Боне сощурилась, сложив руки на груди. — Тоскуешь по своей Леопардихе?

— Нет! — Батрутдинов практически оскорбился.

Для них с невестой эта тема до сих пор была неприятна, хоть она и простила его тогда. Он мог подобрать хоть тысячу и один контраргумент, но… Ладно. Ему просто не хотелось ссориться с девушкой.

***

Nick Cave & Warren Ellis — No Easy Answers

Плесень. Здесь сильно пахло плесенью. И как Луна этого не заметила? Тимур, сидя в комнате для свиданий, морщил нос, силясь вытолкать этот запах из собственных ноздрей. Вся эта ситуация не нравилась ему. Не нравилось и то, что сейчас ему придется говорить с когда-то помешанной на нем убийцей.

Железные двери, издающие противный лязг из-за несмазанных петель. Общая давящая атмосфера этого учреждения. Все здесь казалось гипертрофированным, неправильным. Батрутдинов устало прикрыл веки и просидел так какое-то время, когда вскоре услышал шаги. Леру посадили напротив, но ему не хотелось смотреть на нее. Он бы так и сидел с закрытыми глазами. Но все же провел рукой по своему лицу и взглянул в глаза девушке.

— Здравствуй, — холодно поздоровался он.

Стены здесь холодные. Когда кажется, что мозги плавятся в голове — она протягивает руку и касается стены. Помогает. Дает возможность немного прийти в себя. Она сказала, что это лучше, чем тюрьма, но на самом деле не знает — лучше или нет. И в этом есть своя логика. Ведь в тюрьме ты окружен здоровыми людьми, которые на что-то надеются, выживают, ищут путь к свободе. В сумасшедшем доме все застыло. Здесь ты обречен, потому что люди здесь никогда не выйдут на волю. Никогда не станут нормальными. Они могут думать иначе, но Лера… Лера то знала, что права.

Когда Дамеренко ставила свое условие, то не особо верила в то, что его примут. Но сейчас, когда утром пришла Луна, а сейчас заявился и он, ей было сложно постичь то, что происходит в один присест. Говорят, что от таблеток мозги ссыхаются — возможно это и так.

«Фу, какой он бледный» — подумала Лера, когда вошла в комнату для свиданий и увидела Тимура. У нее все же дернулось что-то в груди при его виде. Но одновременно с этим Лера и сознавала — пропасть между ними ещё больше, чем та, что разделяла их раньше. А ещё — он ее боится. Не может не бояться.

— Привет, — Лера села напротив, даже не обращая внимание на санитаров за своей спиной. Здесь быстро ко всему привыкаешь. И к такому тоже. — Твоя Луна сказала, что вам нужна помощь. Неужели?

Дамеренко улыбается. У нее глаза сейчас такие пустые. Ресницы кажутся бесконечно тяжелыми. Хочется взять и вцепиться в это морщинистое лицо. Но, конечно, она этого не сделает. Она будет только улыбаться.

— Она всегда была добра к тебе, — отозвался Батрутдинов. — Я не знаю почему.

Конечно, с одной стороны, ему было жаль девушку. Но мужчина все равно не мог постичь ее мотивов. Мог бы он убить, выбери Луна другого?

Тимур знал, что Лере промыл мозги доктор Латеску. Психиатр же. По-другому и быть не могло. Но все же, раз в Стефана получилось это сделать, значит, Дамеренко и сама уже была… такой.

— Ты сказала, что знаешь личность одного из убийц. Скажи мне его имя.

И, помедлив, добавил:

— Пожалуйста.

Я не знаю почему.

На губах Леры появляется жестокая усмешка. Ты не знаешь. Конечно, ты же меня за человека не считаешь и никогда не считал. Ей больно от его слов. Ей, действительно, бесконечно больно от осознания, что Тимур не видел в ней человека. Никогда. Из-за этого все и случилось.

Ее тяжелые ресницы поднимаются чуть выше, она слегка запрокидывает голову, чтобы видеть лицо Тимура лучше. Тот по-прежнему бледный.

— Могу, — ответила она и, тоже чуть помедлив, добавила: — Но что мне за это будет? А, Тимур?

Батрутдинов тяжело вздыхает. Стены давят, как и взгляды санитаров.

Пора заканчивать этот цирк.

— Я пришел, потому что попросила Луна, а не в игры играть, — отвечает он. — Ты выдвинула свое условие, и мы его выполнили. Теперь ты должна выполнить наше.

Он смотрит на нее и не узнает. Это ли та девочка, которая была ассистенткой Зайца? Такого просто быть не может.

— Или ты просто ничего не знаешь и водишь нас за нос.

Сейчас, говоря с ним, Лера чувствовала себя так странно. С одной стороны, ее тянуло к нему и теперь. С другой же, в нем было нечто, что ее начало даже отталкивать. Интересно — почему? Может быть, она на пути к излечению? А, может быть — на пороге новой боли, ещё ей не изведанной? Кто знает. Кто знает.

— Ну хорошо, — сказала она и улыбнулась не самой приятной улыбкой.

Лера поерзала на стуле. Оглянулась на одного из санитаров, словно ища поддержки в его личности.

— Ко мне приходила девушка, — начала она. — Беседовала о себе и ее любви к Алексею Воробьеву. Хотела узнать, такая же она как я или нет.

Лера хмыкнула.

— Она не называла своего имени. И даже внешность я ее не опишу — она никакая. Смазливая и русоволосая. Но я ее уже давно не видела.

Дамеренко замолчала, замерла, обдумывая то, что сказала. Потом резко встала на ноги. Ей не хотелось, чтобы Тимур ушел первым.

— Это все, Заяц. Скачи к своей Морковке.

Урод.

К Алексею… что?

Если прошлогодняя история повторяется, то… Тимур замер. Посмотрел на Леру.

— Так ли оно того стоило — просить встречи со мной?

И, наверное, стоит ей сказать. Лучше Дамеренко узнать от него, а не от кого-то ещё.

— Мы с Луной женимся в апреле.

Она собирается ему сказать, что — да, стоило, а потом решает, что лучше ответить наоборот. Пусть сосет, придурок. И когда Лера уже открывает рот, чтобы вытолкнуть наружу нужные слова, Тимур огорошивает ее новостью о свадьбе.

Дамеренко замирает. Глупо смотрит на Батрудинова, а затем начинает смеяться. Хохотать во все горло. Санитары, понимая, что начинается истерика, подступают к ней, и берут за руки в тот момент, когда Лера уже было бросается на Тимура.

— Будь ты проклят! Вы оба! Сгорите в аду! В аду!

Лера дёргается в руках мужчин, которые тянут ее назад, к выходу, и смеётся, глядя на застывшего Тимура.

Как она и хотела — ушла первая.

========== Глава 24. Выпуск пятый. ==========

— Саша, если я сказал, что мне нужно новое кресло, то это значит сегодня, а не на следующие съемки. Понял? Спасибо, пожалуйста.

Филипп Бедросович был раздражен. Его почти сразу выписали из больницы. Наложили швы, прописали лекарства, а затем Фил отправился домой в инвалидной коляске — он привлекал к себе максимальное внимание, записывая длинные сторис, где плакался о жизни, игнорируя при этом пожелания своего менеджера по части лексики.

Сегодня он имел не самый приятный разговор с руководством «Маски». Из-за закрытой двери доносились отдельные слова, сказанные Киркоровым на повышенных тонах: «мошенники», «садисты», «гниды», «собаки сутулые» и конечно же «ебанные в рот бляди». Но ничто из этого Филиппу не помогло. Из шоу он не ушел. Контракт обязывал. Как и остальную команду.

Вот поэтому сейчас он сидел на старом кресле с рассерженным выражением лица, опираясь рукой на украшенную золотом трость, и всем своим видом пытался дать понять — его лучше не трогать.

— Ну что ты, Фил, — Родригез подошел к Киркорову и хлопнул того по плечу, — Ты теперь ещё больше знаменит.

— Охуеть, как я рад.

— Вы теперь с Воробьем два недобит…

Тимур не договорил — Филипп огрел его тростью. Родригез, смеясь, сел на свое место. Валерия молча кивнула Киркорову — было видно, что она ему искренне сочувствует и боится. А вот Регина о своих страхах сказала вслух:

— А что, если нас здесь всех перебьют?

— Ну раз начали с меня, то вам теперь всем вообще пиздец, — мстительно сообщил Фил, вставая. Саша с парочкой рабочих сцены в этот момент притащили кресло и банкетку.

— Новый трон для короля, — Алексей присоединился ко всем в тот момент, когда Филипп уже сидел в новом кресле.

— Теперь сомнения нет в том, что ты принц — как нас с тобой почикали, — наконец рассмеялся Киркоров. — Хотя на моем месте должен был быть Басков.

— Может быть, он под маской Духоликого? — пожал плечами Воробьев. Когда дела хуже некуда, только и остаётся что смеяться.

— А это идея! — оживился Фил. Он взял айфон и зашёл в «Инстаграм». Нашел в фотопленке одно из своих селфи, где уже успел уменьшить щеки, и создал «сторис» с подписью: «Убийца — Басков».

— Гулять так гулять!

Удовлетворенно посмотрев на свою работу, Филипп положил телефон перед собой.

***

Чертова Регина Тодоренко. Если Кала правильно помнила — именно эта судья ровно год назад разгадала Луну Боне. Нет. А вот и нет — в этом году у нее ни черта не получится. Чопра окажется хитрее. Поступит почти так, как поступил Монстрик в том году. Воробьев спел свою собственную песню в шоу, вот и Кала спрячется на виду. Прямо у жюри под носом.

Слава как раз объявил выход Далматинца. Девушка в этот раз даже не слушала его слов, выйдя на сцену ещё более агрессивно, чем обычно. Регина хотела Индию? Она ее получит. Едва участница остановилась около Макарова, жюри рассмеялись в голос, разглядывая новую деталь на маске Далматинца через бинокли.

— Это индийский третий глаз? — покатился со смеху Родригез.

— Бинди, — уточнила Чопра.

Теперь на лбу у собачьей маски красовалась красная точка.

— Регина любит клеить ярлыки на людей, так? — продолжила Далматинец. — Сегодня я посвящаю выступление именно вам. Вы это заслужили.

Должно было прозвучать одухотворённо, но…

— Звучит угрожающе, — сказав это, Тимур уже откровенно ржал, уткнувшись носом в стол.

Тодоренко выпучила глаза.

— О, глянь, сколько лайков! — восхитился Фил, тыкая под нос Валерии, а затем Регине свой айфон. Гипотеза о том, что Духоликий — это Басков, понравилась многим.

— Филипп Бедросович, у нас тут участница, — напомнила Филиппу Тодоренко.

Фил поднял голову, глянул на сцену, затем на Регину и обратно.

— Кажется сейчас у нас будет нечто знойное, — предположил он, — В духе… Арабских сказок?

— Индийского кино, — подсказала Валерия.

— Оо, это того самого — чими чими ача ача? — оживился Фил, и уставился на Далматинца, — Так что же — мы ждём, дорогой наш песик.

И, сказав это, Филипп снова уставился на экран айфона. Это было жутко не профессионально, но Бедросович сейчас срать хотел на все эти условности. Он — тяжко раненый после операции. Имеет право на отдых и тринадцатую зарплату.

Алексей же решил пока отмолчаться. Придумает что-то глубокомысленное после выступления. Может, даже какая-то далекая от правды версия родится. Он опасался, что его начнёт тыкать Регина, но та была, видимо, озабочена нападением на Фила и предпочла посидеть спокойно.

Заиграла музыка. То была песня «Hindi Sad Diamonds» из известного фильма-мюзикла «Мулен Руж». Далматинец сложила ладони вместе в молитвенном жесте, а сама приступила к пению, покачивая головой из стороны в сторону в узнаваемом индийском танце. Судьи смотрели на нее во все глаза, пока вокруг плясал балет в традиционных сари и сальвар-камизах. Едва услышав идеальное пение на хинди, жюри поподскакивали на ноги один за другим.

В «Мулен Руж» выступление Сатин, в исполнении Николь Кидман, являлось пиковым во всей истории картины. Узнав, что она неизлечимо больна, Сатин, под давлением начальника кабаре, говорит Кристиану, что она не любит его и уходит к герцогу. На сцене же прекрасная куртизанка выбирает Махараджу и воспевает любовь к бриллиантам и стяжательству. И лишь взгляд куртизанки говорит о том, что такому выбору она не рада.

Не напоминает ли то любовный треугольник между Калой, Алексеем и Джеем?

— Вы это слышите? — воскликнула Валерия.

— Это самый крутой и зрелищный номер за все сезоны, — Филипп открыл рот, обомлев, и не мог закрыть его обратно.

Но то ли ещё будет.

Кале пришлось практически надорвать связки ради той части песни, что зазвучала в следующее мгновение. Примерно с 1:20 секунды она взяла такую высокую ноту, что король эстрады сам едва ли не закричал. В последний раз Чопра видела у него подобную реакцию, когда Носорог пел «Adajio» во втором сезоне, а Летучая Мышь «Sonne» в третьем.

— И мы говорили, что это не профессиональная певица? — шокировано покачал головой Родригез.

— Ну, от Луны Боне мы тоже не ожидали, — ответила Регина.

Весьма красноречивая песня, если так вдуматься. Алексей хорошо знал этот мюзикл, поэтому оценил выбор Калы. Его приятно удивил голос Чопры, которая, действительно, пела прекрасно. Он аплодировал и восхищался вместе со всеми. Номер даже отвлек его от неприятных мыслей о Духоликом.

Тем временем на сцене проходило невероятное. Классические индийские танцы считались, пожалуй, одними из самых сложных в мире. Истинная натья изначально имела ритуальное направление, и номер Далматинца таким и выглядел. Особенно — в сочетании с вокалом, которого никто от нее не ожидал.

В самом конце номера на сцене появилась Змея. Конечно, в костюме была не Юлия Паршута, но судьи были приятно удивлены и рады вновь видеть этот образ. Как и всегда. Танцовщицу в золотом костюме ставит на колени Федор, изображая из себя индийского музыканта с флейтой — бансури. Он словно покорил строптивую Змею, и та теперь его слушалась. Знали бы жюри, что в костюме спрятана Маша Казанцева, собирающаяся надрать зад Соколову после съемок.

— Вот это я понимаю! — Фил на время даже забыл о Баскове.

— Я все таки сомневаюсь, что не индуска сможет так произносить и двигаться, — настаивала на своем Регина.

— И так тебе Чопра и подставила бы себя, — а вот Родригез заглотил наживку. — А ты что скажешь, Леш? Кала говорит на хинди?

— Насколько я знаю, — Алексей повернулся к Тимуру, — Нет, не говорит.

— Ну, на корейском уже пели, — заговорила сама Далматинец. — Причем даже дважды.

Как же Кала все-таки презрела музыкальные повторы в этом сезоне.

Регина нахмурилась. Возможно, на нее подействовали слова коллег, но в итоге Тодоренко принялась вновь перечислять одних и тех же певиц, которых называла буквально в каждом выпуске. Аня Асти и так далее по списку.

Можно считать, что сегодня Чопра победила.

***

«Срочно найди следователя. Маша Казанцева ездила к Лере Дамеренко в психушку. Убийцей может быть она».

Это сообщение Алексей получил от Тимура в перерыве. Фил все ещё следил за лайками и комментариями к «сторис» о Баскове. Родригез подсел к нему и смеялся, а Валерия и Регина расползлись по своим гримеркам. Можно было спокойно уйти, что Алексей и сделал.

Но следователя он не нашел. По телефону тот не отвечал, а отыскать Васильева не смог даже один из его подчиненных, к которому Воробьев обратился в своих поисках.

Он не то чтобы не верил Тимуру, но был поражен той информацией, что тот ему сообщил. Маша была очень странной, но разве у нее хватило столько силы, чтобы убить мужчину? Да и Фил говорил, что ударил Духоликого в грудь ногой…

Идя по коридору, Алексей столкнулся с Казанцевой. Удержал ту за рукав. На ловца и зверь бежит.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он, хмурясь.

Сейчас она его не пугала, но что будет, если в ее руке окажется нож?

Маша, только недавно вылезшая из костюма Змеи, немного запыхалась и никак не ожидала этой встречи. Внутри что-то противно дёрнулось. Что ему от нее нужно?

Удивительно, но Казанцева не испытывала прежнего волнения рядом с Воробьевым. Напротив — ей было словно… противно?

— О чем это вдруг?

Ты не замечал меня год, с чего мне теперь с тобой разговаривать?

Алексей хмурится сильнее. Ему порядком надоела вся эта история. И потому он решил высказаться прямо и без лишней воды.

— Я знаю, что ты ездила в психушку к убийце. И вполне возможно, что ты тоже эта самая убийца. Разве нет?

Сумасшедшая с поехавшей крышей. Возможно, из-за нее он теперь терпит весь этот кошмар.

В районе сердца что-то лопается. Да, Маша ездила к Лере несколько раз за последний год. Зачем — спросите вы? В какой-то момент Казанцева боялась, что ещё чуть-чуть, и она совсем погрязнет в своей боли. Той боли, что дробила ребра так давно. Той боли, что может быть разрушительна — как раз на примере Дамеренко.

Маша испугалась. Она не могла обсудить это со своим психотерапевтом — полагала, что тому придется сообщить о ней в органы, как о потенциально опасной пациентке. Она не нашла ничего лучше, чем поговорить с Лерой. И в какой-то момент она просто втянулась. Приходилось ездить в Питер, сделать себе поддельные документы, в которых она звалась Светланой Рубцовой — журналисткой. Но что с того? Что с того, если это помогало?

Воробьев никогда не смотрел на нее, как на человека, как и Батрутдинов не смотрел на Леру. Девушки всего лишь оказались родственными душами.

— Да как ты смеешь? — взорвалась Казанцева, выдергивая свою руку их хватки Алексея. — Я, блять, любила тебя! Разве это преступление?

Слезы гнева застилали глаза.

— Я такое ничтожество в твоих глазах? Что способна совершить все это?

Машу сильно трясло. Она впервые осмелилась говорить с Воробьевым в таком тоне.

Алексей помнил, что в том году Маша пыталась к нему подкатывать. Сам он выбрал Катю. И… И, простите, что? Ведь прошло столько времени — неужели Маша все это время помнит о тех чувствах? И что они причинили ей такие страдания?

Воробьев слушал то, что ему кричала Казанцева, и ощущал себя просто ужасно. Не из-за стыдно или чего-то такого. Просто ему вдруг стало невыносимо душно и страшно в компании этой девушки. Он ведь не прав, не так ли?

— Прости, я не знал… Что так все серьезно, — произнёс Алексей, — Но… Ты же понимаешь, что это все просто невозможно?

Это что — он ее так утешить пытается?

Маше захотелось безумно расхохотаться от этих слов. Они стали последней каплей. Невозможно, да? Да пошел ты нахер.

— Э-э…. Короче, это не ты, да?

Воробей, ты идиот?

Он вдруг начал чувствовать, что вот-вот задохнется. Поднял голову, посмотрел в сторону, где прямо по коридору от них отдалялся один из танцоров — не то Федор, не то — Пётр.

— Да пошел ты в жопу, — Фил, закатывая глаза и прихрамывая, шел куда-то в сторону гримерок. — Нет, представь, — он отнял трубку от уха. — Позвонил сам и требует, чтобы я удалил «сторис». Сейчас, только штаны подтяну.

Воробьев натужно рассмеялся, а когда Филипп ушел, он увидел, что и Маша скрылась вместе с ним.

***

Sara Farrell — Faded

То, что Маше было плохо после разговора с Алексеем, это слабо сказано. Как он мог? Она так долго любила его, практически дышала лишь им. Лишь теперь Казанцева окончательно поняла, насколько она сильно ошибалась насчет Воробьева. Он был совсем не таким, как она себе представляла. И уж точно проигрывал Федору. Причем во всем.

На сегодня работа танцовщицы была окончена — она не принимала участие в номерах артистов из последней группы. Съемки все ещё продолжались, и все полицейские сосредоточились на охране самого зала, гримерок и прочих помещений Главкино. На парковке не было ни души.

Маша, утерев слезы, шла к выезду, собираясь открыть приложение такси и вызвать себе машину. Ей не хотелось узнавать, какой участник покинет шоу сегодня. Ей было плевать. Хотелось лишь поскорее приехать домой к своим кошкам. И, конечно, позвать к себе Соколова, как только и он освободится от съемок.

Казанцева уже почти достигла своей цели, когда услышала позади себя шаги. Она устало обернулась, даже не испытывая ни малейшего страха. Но перед собой она увидеть отнюдь не маньяка, а Федора собственной персоной. Вид у него был не очень. Маша тут же испугалась — вдруг ее парень видел их с Воробьевым перепалку?

Его охватило чувство, как будто внутри него разом все ощущения потухли. Потухли, как пламя свеч от удара дверью. Слезы Маши рядом с этим Воробьевым, который мялся возле нее, но не уходил, были весьма красноречивы. Федор, который совершенно случайно наткнулся на эту картину, в буквальном смысле слова остолбенел. А потом развернулся и ушел.

Его обдало жаром, затем холодом. Он не знал, что ему делать, как заставить себя успокоиться. А потом на место оцепенению пришла боль такой силы, что у Соколова в глазах потемнело. Она же… Она же не уходит от него? Правда… Он же показывал ей, как он ее любит. За что же она к нему так? Федор почувствовал, как на щеках горят слезы. За эти годы он впервые плакал. Это так глупо. Было глупо верить, что Маша с ним из-за чувств к нему. Он же понимал, что она с ним из-за того, что ей нужно утешение. Только и всего. А он верил тому, что хотел себе представить.

Дурак, дурак. Такой дурак.

Ворвавшись в гримерку, Федор стал беспорядочно заталкивать вещи в сумку. Он поедет домой и… Ну короче, ему нужно домой. Соколов даже ни с кем не попрощался. Закинул сумку через плечо, он хлопнул дверью, пробежал через коридор, вызвал лифт. Очутившись на парковке, Федор нажал на брелок, выкликая свою машину, но та не подавала сигнала.

Чертыхнувшись, Соколов пошел искать машину, но вместо нее наткнулся на Машу. Она обернулась и теперь смотрела на него.

— Ты уже закончила? — бесцветным тоном спросил он, словно интересуясь тем, закончила она с ним или нет.

Это ведь Алексей для любви, а Федор для утешения.

— У меня сегодня больше нет номеров, — ответила Маша, поёжившись от тона Соколова.

Она знала, что ему предстояло оттанцевать ещё с двумя участниками точно. А теперь он засобирался домой?

Значит…

— Ты видел, да?

Ее голос звучал затравленно и поникше. Внутри все сжалось от одной мысли о том, что успел себе надумать Федор. Нужно все объяснить ему. Немедленно.

В груди болело как-то странно — по диагонали. Федору хотелось сжаться в комок от этой боли, что, учитывая его габариты и рост, было весьма странно. Жалко, скорее всего. Как и все то, что он делает. Бегает за ней, как заведенный, пока о него вытирают ноги.

— Нет. Вернее — мне надо домой.

Соколов пытается улыбнуться. Ведь ничего не происходит. Конечно — все хорошо. Он не хочет причинять ей неудобств. Поэтому молчит. Лучше он сам с этим справится как-нибудь.

— Этот придурок решил, что я убийца, — залепетала Казанцева, шмыгая носом. — Набросился на меня с обвинениями, а я… Я просто расстроилась. Не из-за него, а просто.

Он больше ничего не значит для меня.

Маша говорит о происходящем сама, чем заставляет Федора поморщится. Ему очень холодно — начинает трясти. Ему нужно уйти — совершенно точно. Но Казанцева говорит дальше. Рассказывает ему то, что было. Федор не может в это поверить. Ему слишком для этого больно. Но все же он остаётся. Слушает, даже кивает. Однако потом все же спрашивает Машу.

— Ты его любишь, да? Все ещё его любишь?

Это сказано спокойным тоном. Федор не из тех, кто истерит. Просто в его спокойствии очень много эмоций. Как тогда, когда он спросил ее: «Почему ты вечно в себе сомневаешься?», так и сейчас. Соколов склоняет голову набок и смотрит на Машу.

Ты все ещё его любишь?

Ты все ещё не любишь меня?

You were the shadow to my light,

Ты была тенью для моего света,

Did you feel us?

Ты нас ощущала?

Федор стоит напротив нее и почти физически ощущает, как опустились его плечи. Ему не стоило задавать этот вопрос, потому что безумно страшно услышать ответ на него. А он, конечно же, не будет утешительным. Потому… Понятно, что если Маша так долго любила Алексея, то она выберет его. Потому что, в конце концов, он оценит такое самопожертвование. Разве нет? Федор бы обязательно оценил. Он бы…

— Нет! — моментально выпаливает Казанцева.

Как ей сделать так, чтобы он ей поверил? Маша не хочет, чтобы все ее слова звучали, как жалкие оправдания. Она ведь, правда, не любит Воробьева. Все, что она ощутила сегодня при разговоре с ним — горечь. И ещё, может быть, разочарование. Не более того.

— Федь, — голос у девушки начинает дрожать, когда она делает шаг к Соколову. — Я его не люблю. Я люблю…

В груди Федора что-то екает. Он поднимает взгляд на девушку, но в этот момент его повергает в ужас реальность. Ибо она обрушивается на пару присутствием Духоликого, который вот-вот уже собирался броситься на Машу с ножом. Соколов среагировал быстрее. Он схватил девушку и толкнул ту на землю, а сам…

Как то всегда и бывает — все происходит в одно крошечное мгновение. Маша оказывается полностью дезориентирована. Казанцева стесывает кожу на ладонях о мокрый асфальт и тут же оборачивается.

Увиденное ужасает ее. Духоликий снова и снова вонзает нож Соколову в живот. Лезвие вошло точно в масло. Федор сделал глубокий вдох и захрипел, прижимая руки к ране. Сквозь пальцы стала сочиться кровь. Соколов завалился на бок и рухнул на землю. Он попытался закричать Маше, чтобы та убегала, чтобы спасалась.

У Маши даже нет сил закричать. Она подползает к парню, и маньяк делает шаг назад, словно желая насладиться представшей перед ним картиной. Маше плевать. Надо бы бежать, привести помощь, но она не может оставить Федора здесь — Духоликий просто добьет его.

И также девушка понимает и то, что умрет, если останется. Они оба умрут. Но куда лучше так, чем если она останется жить без него.

По щекам ее струятся горячие слезы, когда Казанцева нависает над Соколовым, одной рукой зажимая рану на его животе, а другой гладя по щеке.

— Все хорошо, — не своим голосом уверяет девушка. — Все хорошо.

Все это так… сюрреалистично.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, слышишь?

С ее губ сорвались долгожданные слова любви. Даже невзирая на свое состояние, Федор откликнулся на них. Он сжал пальцы Маши в своих.

Я теперь все смогу, все сделаю, раз ты меня любишь. Весь мир… Да, но я ведь умираю.

Осознание этого поразило Федора, который все ещё боролся со смертью. Он попытался снова оттолкнуть Машу, шепча:

— Спаси себя… Спаси.

Над ними нависает тень. Маша даже не оборачивается. Она знает — она следующая. И она принимает это.

Wanna see us alive

Я хочу видеть нас живыми

Where are you now?

Где ты теперь?

Духоликий схватил Казанцеву за волосы, заставляя ее запрокинуть голову, и одним легким движением полоснул лезвием по ее горлу. Кровь хлынула струей. В точности, как у Алексея в прошлом году. Убийца отпустил девушку, и та повалилась на грудь Федора. Обычно в такой ситуации умирающие неосознанно прижимают руки к своей ране, но не Маша. Захлебываясь кровью, она наощупь нашарила руку Соколова. Сжала его пальцы. И сжимала так, пока безжизненно не обмякла.

Was it all in my fantasy?

Это всё была моя фантазия?

Соколов хрипел, в утробном крике выплескивая свое горе. Он обнял Машу обеими руками и неуклюже замер, чувствуя, как вместе с кровью из него уходит боль. Очень скоро они снова будут вместе. Но уже там, где никто не разлучит их. По крайней мере, Федор очень надеялся на это.

Комментарий к Глава 24. Выпуск пятый.

видео про Машу и Федора 💔

https://youtu.be/DQAIskHASIY

========== Глава 25. Это был ты. ==========

«Убийца наносит новый удар! Кровавая «Маска» обзавелась новыми жертвами! Ими стали двадцатитрехлетние танцовщики из балета шоу — Мария Казанцева и Федор Соколов. До этого полиция заверяла общественность, что Главкино хорошо охраняется, куда же они смотрели, когда молодую пару зверски убивали на парковке? Следователь, ведущий дело, по-прежнему не дает никаких комментариев…»

Дальше Кала уже не читала. Этим утром весь интернет пестрел подобными заголовками. Случившееся с Машей и Федором странным образом задело ее за живое. Куда больше, чем смерть Саши. Она не очень хорошо знала обоих и даже не подозревала, что они встречаются, потому, наверное, ее и поразили подробности расправы над парой. Они умерли вместе. Это даже могло бы быть романтично, если бы не было так трагично. Чопра рвано выдохнула, отставив в сторону кружку с уже остывшим кофе. Чернейшая меланхолия отравила ее сердце и разум. Федор всегда казался ей прикольным малым, а Маша… Кала знала от Алексея об их последнем разговоре с Казанцевой и очень боялась, что он теперь будет винить себя.

Девушка так и бросила недопитый кофе и прошла в спальню, найдя возлюбленного все ещё спящим. Присела на край кровати, погладила Воробьева по щеке. Чопру, по понятным причинам, часто в последнее время посещали мысли о собственной смерти. О смерти Леши. Если бы им и пришлось умереть, она бы хотела, чтобы они сделали это рядом. Как Казанцева с Соколовым.

Кала тряхнула головой. Нельзя разрешать себе думать о таком. Нельзя позволять себе отчаиваться.

Ее рука чуть дрогнула, чем она, видимо, и разбудила Алексея. Тот открыл глаза, сонно смотря на девушку.

— Прости, — она поджала губы. — Спи. Ещё даже солнце не встало.

Ложиться спать в таком состоянии было ужасно. Алексей и без того чувствовал себя неимоверно разбитым, а сейчас сон добавил ему очков в это состояние. Неприятные, тягучие мысли раздражали Воробьева. Заставляли чувствовать себя человеком, который не способен ни на что, кроме причинения боли другим людям. И себе в том числе. Ходячая неприятность. Сначала Катя, потом — Маша, а дальше возможно будет и Кала.

Нет, об этом он думать не будет. Не сейчас. Сейчас он будет спать, и не обращать внимание на вещи, на которые не способен повлиять.

Однако во сне Воробьев постоянно думал над тем, что его мучило. И никак не мог освободиться. В конце концов его разбудила Кала — нельзя сказать, что парень был так уж против того, что она сделала. Почему? Да потому, что он сам не знал, что делал бы в ином случае. Уж точно не спал бы.

— Ничего… Я не особо хотел спать.

Голос Воробьева звучал угрюмо.

— Мне сейчас вообще не особо хочется спать.

— Мне тоже, — призналась Чопра.

Девушка ещё немного помялась, а потом забралась на кровать, подползла поближе к Алексею и прижалась к нему всем телом.

— Я…

В горле образовался ком, из-за которого ей было трудно выдавливать из себя слова.

— Я очень тебя люблю, ты же это знаешь? Если вдруг что-то с тобой случится, я просто…

Я просто умру вместе с тобой.

Он немного пододвигается, чтобы ей удобнее было лечь рядом с ним. От тепла ее тела Алексею становится лучше. Немного, но лучше. Поэтому, когда Кала прижимается к нему, он обхватывает ее рукой. Обнимает.

— А я люблю тебя.

Алексей не хочет говорить о том, что он будет делать, если что-то случится. Это для него слишком сейчас. Поэтому он просто выдавливает из себя:

— Все будет хорошо.

Действительно — все будет хорошо.

Кала зажмурилась, утыкаясь носом куда-то в шею Воробьева.

— Я бы хотела сходить. Ну, на похороны. Маши и Феди.

— Мы можем сходить…

Все-таки они были… Я виноват в том…

— Мы были не чужими людьми. Все-таки работали в одной команде.

А я чувствую себя виноватым из-за ее смерти. Очень сильно чувствую.

***

Кала ничего не понимала в правилах церковного отпевания. Знала лишь, что нужно явиться с покрытой головой. Она никогда раньше не бывала на чьих-то похоронах. Хоронили Машу и Федора вместе — Чопра и Воробьев связались с их родственниками и помогли финансово все организовать. В церкви, недалеко от алтаря, стояли два гроба. Собравшиеся люди плакали под молитвы священника. Все это казалось девушке… странным. Она никогда не верила в Бога. Ни в какого. Но, если так нужно, то, конечно, она не станет возражать. Тихонько постоит тут, никому не мешая.

Батюшка почти завывал — так Кале казалось со стороны. И голос его вызывал волны неприятных мурашек по телу. Ей всегда казалось, что в православных храмах слишком много золота. И пахнет так себе. Хотя — ей ли, индуске, о таком думать?

Служба шла уже почти час. Ноги начинали ныть — поэтому Чопре всегда больше нравились католические храмы, где можно было сидеть.

В конце концов, ее внимание рассеялось. Она начала украдкой посматривать по сторонам, и вскоре зацепилась взглядом за Давида. Вашакидзе был очень бледным. Очень. Рядом с ним стояла невысокая девушка — такая же белая, словно полотно. Словно привидение.

Кала засмотрелась на парочку и даже едва не пропустила очередной момент, когда нужно было перекреститься. Давид и его спутница о чем-то шептались, а затем оба перевели взгляды куда-то вбок — туда, где была приоткрыта большая деревянная дверь, ведущая, видимо, в какие-то служебные коридоры. Парень нахмурился и словно побледнел ещё сильнее, а в следующее мгновение принялся протискиваться между плачущими людьми, двигаясь именно в ту сторону.

Чутье подсказывало Кале, что что-то здесь нечисто.

— Мне нужно отойти, — шепнула она Алексею.

И тихонько пошла за Давидом.

Запах ладана кружил голову. Давид и Нина стояли рядом — все уже знали, что они пара, да и сейчас всем было наплевать. Взгляды людей были прикованы к другой паре, которая уже никогда не сможет подняться со своих мягких подушек.

Давид вспомнил, что Федор очень часто любил поспать допоздна, и Вашакидзе нередко будил его своими звонками. Теперь уже он никогда этого не сделает. Никогда не поговорит с ним. Чудовищно. И тем более чудовищно, что это случилось так внезапно. Да, они знали, что от смерти сейчас никто не застрахован, но, как и многие, думали, что их это не коснется. Не коснется.

Так смешно.

— Эй, — Нина легонько толкнула Давида локтем. — А это не тот тип про которого ты мне говорил?

— Где?

— Да вот там, у дверей.

Вашакидзе повернулся в ту сторону, куда указывала Нина, но увидел лишь человека в черном пальто, который удалился в служебный коридор. Однако, Давид узнал его.

Детали головоломки встали на свои места. Убийцы нередко любили приходить на похороны своих жертв — кому это знать, как не прожженному трукраймеру?

— Жди здесь, — Вашакидзе стал протискиваться в сторону дверей.

Он просто так не отпустит этого ублюдка.

По пути Калу обругала какая-то бабка, но девушка не обратила на то внимания. Внутри зарождалось предчувствие чего-то ужасного. Чего-то, с чем Чопра не сможет справиться.

Вскоре девушка нырнула за дверь вслед за Давидом, когда вдруг кто-то мягко поймал ее за руку. Она обернулась и увидела рядом с собой встревоженного Алексея.

— Нам надо туда, — уверенно вновь шепнула Кала. — Пойдем.

Наверное, тащить с собой Воробьева — плохая идея. Но разве бы он ее отпустил одну?

Алексей настолько погрузился в свои мысли, что даже не сразу заметил, как Кала решила куда-то идти. Что за фантазия? Тем более, что панихида ещё не окончилась.

Нахмурившись, парень отправился за ней.

— Эй, ты куда? Ты чего? — он мягко поймал ее за руку, стараясь говорить как можно тише.

Но, услышав ответ, явно встрепенулся.

— Зачем? Я…

Что происходит?

Однако, поймав взгляд девушки, Алексей счел за благо просто послушаться. Он спросит обо всем чуть позже. Если, конечно, доживет.

Чопра уверенно шагала вперед по слабо освещенному коридору, сильно хмурясь. Она старалась держаться впереди, чтобы, чуть что, среагировать быстрее Воробьева. Но вскоре послышался шум из-за одной из дверей. Кажется, здесь было что-то вроде комнаты отдыха? Кала тут же рванула туда — Духоликий был здесь. Едва увидев его, Кала ощутила прилив гнева такой силы, что, кажется, могла и сама наброситься на него первой. Убийца уже замахивался ножом на Давида, но, отвлекшись на ворвавшуюся девушку, промахнулся. Вашакидзе оказался с порезанной рукой и забился куда-то за потрепанный аскетичный диван.

— Кто-то здесь очень любопытный, — прозвучал искаженный голос маньяка.

Духоликий надвигался на них угрожающе медленно — словно вот-вот сделает бросок вперед, точно кобра. Кала и Алексей пятились назад, прекрасно понимая, что сейчас просто упрутся спинами в стену. Конечно, можно напасть на убийцу первыми — но у того было преимущество в виде холодного оружия.

Но тут Чопра обратила внимание на поблескивающее в свете ламп лезвие. До этого она сталкивалась с Духоликим лишь на улице и в кромешной темноте. Не могла ничего рассмотреть детально. А сейчас… Сейчас, когда он выставлял нож перед собой, хищно пригнувшись, девушка смогла понять, что это — и не нож вовсе. То был кинжал. Кила или по-другому — пхурба. Кала хорошо запомнила это название. Камал Бхат подарил именно такой своему сыну на его двадцатилетие пять лет назад. Она не видела рукояти кинжала, зажатого в руке Духоликого, но Чопра могла бы поклясться чем угодно — та имела форму разгневанной богини Кали.

— Так это все-таки ты, — ей показалось, что она очень тихо прошептала эту фразу, но…

Убийца услышал ее.

Он замер на месте. Простоял так несколько мгновений, словно застывшая статуя, а затем разом сорвал с себя капюшон вместе с маской. Джей посмотрел четко в глаза девушке. Взгляд его казался пустым и холодным. Далеким.

— Зачем? — тут же вырвалось у Чопры.

Бхат утробно рассмеялся. Вытер кинжал от крови о свою чёрную мантию, а затем снова выставил его перед собой.

— Зачем, Кала? Ты всерьез спрашиваешь это?

Страшнее предательства она не испытывала в своей жизни. Неужели он пошел на это из банальной ревности?

— Нет! — словно прочитав ее мысли, почти рявкнул Джей. Его разозлило это предположение. — В моем мире нет места низменным чувствам! В нашем с тобой мире, Кала.

— Что ты несёшь?

Он снова рассмеялся. Хрипло, надтреснуто. В какой-то момент даже закашлялся, инстинктивно приложив свободную руку к шву на своем животе. Поморщился от боли.

— Ты разгневала Махадеви, — принялся объяснять Бхат. — Очень сильно разгневала. Ты сама рассказывала мне о снах с ней. На дне рождения моей матушки, помнишь?

Да, что-то такое Кала припоминала.

— После этого Кали стала являться и мне, — продолжал маньяк. — Она говорила со мной словами моего отца. И он, и она считают, что тебя ещё можно спасти. И я тоже. Я делаю это ради тебя! Иначе может случиться непоправимое!

Сердце у девушки колотилось, как бешеное.

Непоправимое уже случилось.

Чопра отлично знала, что у Джея очень тоталитарный отец. Что Камал тюкал сына с самого его детства, тыкал ему в нос брахманским происхождением. Но ведь…

— Ты… Ты говорил, что даже по пути левой руки в индуизме категорически запрещена насильственная смерть. Что жестокость неприемлема. Вамачара…

— К черту Вамачару! — Бхат злился. — Кали не была милостива к демонам! Никогда! Она явила мне на своем примере, каким должен быть я!

Кала была права. Права во всем, когда в момент ссоры наговорила Джею, что считает его лицемером. В нем не осталось ничего от настоящего верующего человека. Он просто сошёл с ума.

— Это ты помечал трупы? — она пыталась выудить по максимуму информации и заодно потянуть время. — Ты приносил их в жертву богине?

— Не все, — оскалился в ответ Бхат. — Например, полицейского я не трогал. Я бы и не смог. Ведь лежал в больнице в этот момент.

Сообщник. Он говорит о своем сообщнике.

— Кто второй? — девушка смотрела на своего лучшего друга исподлобья.

— Так я тебе и сказал, мой чудесный траурный цветок, — Джей уже очень давно так к ней не обращался. — Он закончит мое дело. Обязательно.

— Джей, ты попадешь в Нараку, — Кала решила надавить на то, что важно для него. — Ты пошел против всех индуистских законов из-за своей прихоти.

— Ты неправа! Нет! Ведь жертвы уже начали приносить свои плоды! Кали уже помогает тебе! — Бхата словно прорвало. — Едва я начал свой тернистый путь пару недель назад, ты уже начала меняться. Ты говорила об Индии, о поездке туда. Ты помирилась со мной, когда умерла Саша. Сама! Первая сделала шаг!

Он обезумел. Он просто потерял свой разум. Чопра не могла поверить в происходящее.

— Ты убил Сашу? Ты искромсал ей лицо?

— А кто же ещё?

Первым в списке жертв Джея стал Антон Обольский. Когда он примкнул к первому убийце, что уже держал у себя в закромах тело Тимофея Миронова, они вместе решили, что должен погибнуть самый малозначительный персонаж из выживших в прошлом году. Выбор пал на Антона — Бхату необходимо было на ком-то потренироваться. Затем от его же рук пала Саша Смоуг — Джей с ожесточением наносил ей увечья, портил ее кукольную физиономию, словно мог отыграться на одной модели за то, что Кала так бредит этим бизнесом. Затем, после истории с падением тела на сцену во время съемок шоу, парень понял, что Чопра может выйти на него. Они вместе со вторым убийцей инсценировали нападение на самого Бхата. Какой удачей оказалось то, что Кала позвонила секретарше из «Vogue»! Они как раз успели все подготовить к ее прибытию.

Полицейского убил его сообщник для того, чтобы сохранить алиби Джею, лежащему в тот момент в больнице. А вот нападение на Киркорова… то была инициатива напарника.

— А Маша и Федя? — продолжала наседать Кала.

— Тоже я, — убийца ослепительно улыбнулся. — Они стали… случайными жертвами. Просто две несчастные овечки, отбившиеся от стада.

Джею начинало все это порядком надоедать. Пора заканчивать.

— Да-да, угрозы твоей псине — это тоже я, — предвосхитил последующий вопрос Бхат. — Но тогда я ещё не принимал участия в убийствах. Это не было частью ритуала. Я просто разозлился. Такое бывает.

Происходящее казалось Воробьеву какой-то фантасмагорией. Он слушал признания маньяка и не мог взять в толк — почему и за что. По какой причине все это с ним происходит и зачем. Этот Джей и так доставил ему массу переживаний, а теперь, узнав, что тот — убийца, Алексей и вовсе растерялся.

— В тебе нет совершенно ничего святого, — с презрением проговорила Кала.

Джей делает резкий шаг вперед, чем и обрекает себя на смерть. Внутри Калы бились лишь одна мысль, лишь один страх — она может потерять Лешу. Она порвет за него, уничтожит, сотрет в порошок. Чопра, молниеносно среагировав, подаётся навстречу Бхату, и вот — она со всей силы давит пальцем на ещё не успевшую зажить рану на животе парня, что когда-то был ей лучшим другом. Его слабое место.

Джей внезапным образом и не сопротивляется. Он смотрит на Калу во все глаза, но девушка в ответ на это вырывает кинжал из его рук. Без сожалений вонзает его ему в брюхо, сильнее прокручивает лезвие. Состояние аффекта подгоняет ее, заставляет действовать жестко, туманит разум.

Чопра с лязгом вынула кинжал из живота Бхата, но лишь для того, чтобы вновь всадить его уже глубже. Парень оседает на пол, а Кала продолжает с остервенением наносить ему одну колотую рану за другой. Останавливается лишь тогда, когда Джей слабой хваткой ловит ее запястье. Он смотрит на нее так проникновенно, так… умиротворённо. Едва ли не с полуулыбкой на губах, перепачканный кровью.

Он готов и сам стать жертвой. Чокнутый религиозный фанатик. Все, лишь бы Чопра очистилась перед богиней.

— Ты не тронешь его… не тронешь… — словно в бреду бормочет Кала, подразумевая Алексея.

— Я… Нет, — хрипит Бхат. — Кала, я бы не причинил тебе такую боль. Никогда.

Из его горла вырывается страшное бульканье.

— Я просто хотел… хотел помочь тебе. Убийство Воробьева в план даже не входило. Я бы не смог… не смог…

Девушка сидит на коленях над телом своего друга детства и не понимает, что тот несёт. Он не собирался убивать Лешу? Не смог бы причинить ей такую боль? Он..

Убийство Алексея, действительно, не входило в план. Бхат полагал, что, когда Кала заслужит милость богини, все осознает и прозреет, то сама бросит Воробьева.

— Мой прекрасный траурный цветок, — из уголков глаз Джея струятся слезы, затекая в ушные раковины, но ему все равно. Ему и на боль от ранений плевать, а тут какие-то слезы. — Моя гневливая богиня.

Чопру парализовал ступор.

— Может, в следующей жизни нам повезёт… — отрывисто говорит Бхат, все так же улыбаясь. — Когда моя карма восстановится… и мы… возродимся…

Взгляд его постепенно стекленеет. Хватка слабеет. Кале хочется взвыть, обратив взор к небу, хочется вложить в крик всю свою боль. Но все, на что она способна — это тихий, почти беззвучный плач.

Кровь… Опять она заливала все. К горлу Алексея подступил ком тошноты. Это уже слишком. Он… Парень покачнулся и сполз по стеночке на пол.

— Он мертв? — упавшим голосом поинтересовался Воробьев у Калы.

Но ответил ему Давид, который выглянул из-за дивана.

— Я ещё живой вообще-то.

И в следующее мгновение дверь со всей дури ударилась о стену — так, что едва не слетела с петель. В комнату ворвался Васильев с пистолетом.

— Я получил твою наводку, Вашакидзе…

Но тут следователь умолк, узрев перед собой на полу тело Джэйдева Бхата, расползающуюся под ним лужу крови и Калу Чопру с кинжалом в руках.

— Матерь Божья, — вырвалось у Виктора. — И что мы теперь будем делать с превышением самообороны?

========== Глава 26. Траурный цветок. ==========

— Как его родители? — отчего-то хрипловато спросила Кала.

На следующий день они с Алексеем приехали в гости к ее семье. Вимала настояла. Ей было очень тошно на душе после последней встречи с дочерью и ее молодым человеком на яджне. Теперь же, когда раскрылась вся правда о младшем Бхате…

— Мы ещё не разговаривали с ними, — внезапно подал голос отец.

Амар, сидя на кухне за столом, отрешенно смотрел куда-то в стену.

— Мы вообще не говорили ни с Камалом, ни с Рашми после тех выходных, — покачала головой Вимала, поджав губы. — Мы решили…

— Принять твою сторону, — закончил за супругу Амар.

Он немного помялся, а затем открыто взглянул на дочь.

— Прости нас, Кала. Вернее, меня, — теперь отец посмотрел и на Алексея. — Вы оба простите.

Младшая Чопра слабо улыбнулась. Накрыла своей ладонью руку Воробьева и чуть сжала в уже привычном жесте.

— Пап..

— Нет, подожди.

— Дай отцу высказаться, солнышко, — поддержала мать.

— Я был неправ. Я никогда не должен был сводить тебя с кем-либо против твоей воли. И я говорю это не потому, что Джэйдев оказался… Тем, кем оказался. Мы все были ослеплены Бхатами, их почти что величием. Брахманы чертовы. Мы хотели для тебя лучшего, в итоге игнорируя тот факт, что твое «лучшее» может заключаться совсем в другом. Мне все равно, веришь ты в Бога или нет. Все равно, нравится ли тебе индийская культура. Ты моя дочь. И всегда ею будешь.

Кала слушала своего отца, и на глазах в нее стояли слезы. Она никогда не была шибко сентиментальной особой, но нервы капитально сдавали последние недели. А ещё… Ещё ей было так важно знать, что она не потеряла своих родителей. Не потеряла своего папу. Что Амар не смотрит на нее, как на проект, а видит в ней человека. Личность.

— А вы, Алексей, — теперь старший Чопра обратился к Воробьеву. — Мне жаль, что мы познакомились… при таких обстоятельствах. Если вы делаете мою дочь счастливой, то вы всегда желанный гость в моем доме.

На кухне у семьи Чопра было приятно и тихо. Алексей даже проникся той атмосферой, которую уловил здесь. Когда Кала сказала ему, что они едут к ее родителям, Алексей почувствовал себя не в своей тарелке. Было неприятно снова столкнуться с этими людьми, которые показались ему недостаточно хорошо настроенными и даже грубыми в первый раз. Он хотел было отказаться от встречи, но в итоге не сделал этого. Возможно хотел расставить все по своим местам.

И вот теперь Амар Чопра просил у него прощения. Поразительно, как все меняется.

— Не стоит… Я понимаю вас. Но поверьте — я люблю вашу дочь и не желаю ей зла. И… Принимаю ваши извинения.

Алексей не знал, что ему сделать — просто склонил голову в знак почтения перед возрастом мужчины.

— Сейчас все мы находимся в странной ситуации. Но я надеюсь… Все разрешится.

Ещё чего. Ведь на свободе ещё один убийца. Но кто… Алексей часто думал об этом. Все кандидаты мерли, как мухи.

Говорить Воробьев мог все, что угодно. Другое дело — верил ли он в это. Сейчас он не мог сказать с уверенностью, что да. Пока второго убийцу не поймали, было трудно и вовсе строить какие-то планы. А когда поймают… Не факт, что Алексей доживет до этого. И не факт, что им удастся сохранить свои мозги в порядке. У него крыша знатно накренилась. И ему стоило многих сил удержать ее.

Кале было приятно оказаться в кругу семьи сейчас. Семьи, частью которой она отныне считала и Лешу. Было приятно обманывать себя, делать вид, что она не убила вчера своими же руками человека. Своего лучшего друга. Шокированный разум напрочь отказывался воспринимать произошедшее как правду. Чопра сидела за столом, улыбаясь почти механически, но не притрагиваясь ни к еде, ни к напиткам. Она сама себе напоминала робота. Марионетку в чужих руках — словно Джей до сих пор управлял ею, дёргая за ниточки. Откуда-то из ада.

«Когда моя карма восстановится… и мы… возродимся…»

В индуизме считалось, что человек, попавший в Нараку, способен искупить свои грехи. Способен очистить свою карму и вновь вернуться к жизни. Что, если судьба Калы, и правда, навеки связана с судьбой Джэйдева? Дхарма. Главное предназначение.

Девушке понадобилось проморгаться, чтобы спуститься с небес на землю. Или, скорее, вернуться откуда-то из-под земли. Вот — она снова сидит на кухне, сжимает пальцы Алексея, а напротив сидят мама и папа.

Васильев все замял. В конце концов, у него были два свидетеля, в лице Воробьева и Вашакидзе, которые могли доказать, что Бхат во всем сознался, затем напал на них, а Кала действовала в состоянии аффекта. У следователя и так была улика — письменность брахми. На запястьях Маши и Федора были обнаружены цифры «четыре» и «пять». Джэйдева поймали с поличным — прямо в мантии Духоликого. Васильев ненавидел это дело. Ему, черт возьми, оставалось полгода до долгожданной пенсии. Пусть ему и было всего сорок пять лет, он конкретно так заебался за свою жизнь пахать в убойном отделе — как выразился бы Филипп Бедросович.

— Солнышко? — позвала Вимала.

Кала резко вскинула голову, до этого рассматривая свои ладони так, словно на них до сих пор была кровь ее лучшего друга.

— Да, мам?

— Ты… в порядке?

От женщины не укрылось состоянии дочери. Она сочувственно смотрела на свою малышку, даже и не зная, что именно Кала была той, к кому был обращен последний вздох Бхата.

— Да, конечно, — и вновь ослепительная натянутая улыбка.

Посидев ещё немного, Чопра и Воробьев засобирались домой. Девушка храбрилась. И будет храбриться и дальше — ей отчего-то казалось, особенно после вчерашнего, что в их паре сейчас должна быть сильнее именно она. Она не может показать Алексею своей слабости. Не имеет на то никакого права.

Вернувшись в его квартиру, они выгуляли Моцарта. Накормили и даже искупали — на улице была просто поразительная грязь. Все тот же март. Один из тех месяцев, что так ненавидит Кала. Серый, все ещё холодный, слякотный. Мерзкий. А, может… ну его — и в Индию?

Чопра криво усмехнулась своим мыслям. Вспомнила голос Джея, звучащий в динамиках ее телефона не так уж давно. Его смех.

«Мне не хватало ваших духовных речей, господин брахман. Может, вы меня так и на родину заманите?»

«С давних пор об этом мечтаю. И когда-нибудь добьюсь своего. Ты же меня знаешь»

В какой-то момент девушка поймала себя на том, что стоит у раковины, держа руки под горячей водой, и остервенело трет их, царапает ладони почти в мясо, силясь смыть с них воображаемую кровь.

В себя пришла Кала лишь потому, что Алексей положил руку ей на плечо. Она перевела на него неживой, растерянный взгляд. Глупо похлопала ресницами — точно механическая кукла.

— Тише, — Воробьев слегка погладил девушку по спине. — Тише, пожалуйста. Все хорошо.

Очевидно, что у девушки приступ или что-то такое. Не каждый день убиваешь людей, а лучших друзей — подавно.

— Если ты хочешь, можешь мне все рассказать.

— Могу? — переспросила Чопра, не осознавая даже смысла сказанного слова.

Ощущение реальности возвращалось к ней очень, очень медленно. Растекалось в глазах, заставляя моргать снова и снова. И даже осязание стало каким-то странным — Кала словно и тела своего не чувствовала. Не могла откликнуться на касание Алексея, не могла почувствовать, как щиплет кожу на истерзанных ладонях.

— Да, — слабо кивает она. — Я расскажу.

Кала идет в гостиную. Словно плывёт, даже не ощущая, как касается стопами пола. И лишь тогда, когда девушка рухнула на диван, боль разлилась по ее телу, как раскаленная магма. Кости зашипели, подобно влажному дереву в костре. Сердце забилось сильно-сильно, а затем, в одну секунду, словно и вовсе перестало качать кровь. Кончики пальцев онемели.

Из жара в холод. И обратно.

— Когда мы были маленькими, — Чопра еле шевелила губами, пока пустой взгляд упирался в экран выключенного телевизора, в котором она видела свое призрачное отражение. — Джей говорил, что мы — зеркальное отражение друг друга. Энергия Шивы и Шакти, которой суждено вечность переливаться, как из сосуда в сосуд, дополнять, уравновешивать… Что, если я ничем не лучше него?

Кала перевела взгляд на Алексея.

— Я ведь убила его. Убила его же оружием, его ритуальным клинком. Он стал такой же жертвой во имя Кали, как и другие. Я просто… Когда он рванул вперед, у меня сработал молниеносный рефлекс — защитить тебя. Но он… Он не собирался тебя убивать. Не мог причинить мне такую боль. А я… Я ему смогла.

Теперь губы девушки подрагивали. И по всему лицу прошла дрожь, мышцы свела болезненная судорога.

— Он звал меня траурным цветком. С детства. Теперь я понимаю, что я, действительно, несу лишь… боль. Ведь я всегда думала только о себе, — взгляд вновь упирается в собственное отражение. — Только о себе.

Он вызвался ее слушать, и он, действительно, слушал. Сев напротив нее так, чтобы было видно ее лицо и глаза, он постарался полностью погрузиться в то, что ему рассказывала Кала. Алексею было трудно сейчас собраться с мыслями, но он сделал это, потому что любил Чопру. Разве не делаем мы ради любви то, что порой нам так сложно сделать? Конечно же, да.

Воробьеву было не особенно приятно думать о Джее. Но, в конце концов, Кала была вправе чувствовать то, что она чувствовала. И не ему не винить. Определено не ему.

— Но ведь ты… Ты спасла жизни. Не только мою, но и многих других. Вспомни о Маше и Феде. О других жертвах. Может быть, это было что-то искупительное. Ты не думала про это? Ты защитила стольких людей. А могла бы отпустить его… И, наверное, это было бы эгоистично.

Конечно, очень сложно говорить о таких вещах. Но Алексей пытался. Он взял руку Калы в свою. И гладил ее очень нежно.

— А я ещё читал, что цветок каллы означают бессмертие и чистоту. Почему он не вспоминал об этом?

Что-то внутри нее дернулось от слов Воробьева. От того, как он касался ее. Чопра перевела на него уже куда более осознанный взгляд и, наконец, не выдержав, заплакала. Не билась в истерике, ничего такого, просто почувствовала влагу на своих щеках и поморщилась, придвигаясь ближе к Алексею, чтобы уткнуться носом ему в плечо.

То, что он сказал, было так важно для нее.

Как и, в принципе, его поддержка.

— Наверное, он просто всегда был таким, — шмыгнув носом, уже куда более спокойно ответила Кала. — У его бабушки была шизофрения. Она умерла, когда мы были совсем ещё детьми. Возможно, что с ним тоже происходило что-то подобное, но его бред никто не считал бредом, потому что его отец, религиозный фанатик, и сам придерживался похожих взглядов. И всю жизнь давил на него. Ты недостаточно то, ты недостаточно это…

Вероятнее всего, Джей находил в Кале свое единственное успокоение. И теперь, именно благодаря ей, обрел его навеки.

— Я не пытаюсь его оправдать. Но часть меня просто хочет навсегда запомнить те моменты, когда я ощущала в нем братскую поддержку.

Чопра отрывисто выдохнула. Постаралась взять себя в руки. Алексей был абсолютно прав — ей было необходимо выговориться.

— Спасибо тебе. Я знаю, как тебе самому тяжело, так что… Я не имею права срываться. И больше не сорвусь.

Я обещаю.

========== Глава 27. Выпуск шестой. ==========

— Мне очень жаль, что все вышло так с твоим другом, — голос Луны в телефонной трубке слегка искажался из-за плохого приема связи в Главкино.

— Я… — Кала сглотнула ком в горле. — Я думаю, я справлюсь.

— Я бы могла сказать, что знаю, каково пережить подобное предательство, но… Моя ситуация была другой. Психиатр — не то же самое, что друг детства.

Чопра немного помолчала. Совсем скоро настанет ее черёд выступать — она уже была целиком облачена в костюм Далматинца, лишь без маски. Тяжело вздохнув, она ответила:

— Я думаю, вам не стоит пока приезжать в Москву. Честно — я не знаю, ищут ли сообщника вообще. Васильев, как всегда, похмыкал и покивал, пока принимал у нас с Лешей показания, а потом… В общем, он больше не связывался с нами. А сегодня я даже не видела ни одного мента в Главкино. Не удивлюсь, если они закрыли дело после…

После смерти Джея.

— Мы и не собираемся приезжать пока, — согласилась Боне. — Мы с ребятами хотим ещё немного задержаться в Питере. Делаем вид, что жизнь продолжается, и все такое.

Луна тоже немного помолчала. Чопра готова поклясться — она хмурится по ту сторону провода.

— Как они могут закрыть дело, если нападение на того мента и Филиппа произошли, пока Бхат был в больнице?

— Васильев сильно хочет поскорее выйти на пенсию, — горько усмехнулась Кала, сделав вид, что упоминание фамилии Джея не причинило ей боль.

Дверь в гримерку открылась, и на пороге показалась Зоя. Она постучала пальцем по своим часам, жестом напоминая Чопре, что у Далматинца осталось не так много времени до выхода на сцену.

— Луна, я тебе перезвоню после съемок, хорошо? — поспешила закончить разговор та.

— Договорились. И, Кала… Будь осторожна, хорошо?

— Конечно.

Кала нажала на «отбой».

— Ты выступаешь через одного, — сказала Зоя и как-то неловко замялась, словно хотела что-то спросить.

— Хоть один вопрос про Духоликого, и я тебя лично линчую, — пригрозила Чопра.

Ассистентка чуть побледнела, но тут же понятливо закивала и поспешила ретироваться из гримерки. Кала устало прикрыла глаза, а затем натянула на себя собачью голову. Сидеть здесь не хотелось. Далматинец вышла в коридор и двинулась в сторону закулисья, вдруг по пути замечая Давида, что как раз шел в то крыло, где располагались гримерки танцоров и судей. Девушка поспешила нагнать его.

— Эй, — окликнула Далматинец заниженным голосом.

Вашакидзе притормозил и обернулся.

— Давид, ты как? — даже через узкие прорези в маске Кала заметила, что вид у него слегка озадаченный. — Что-то случилось?

***

— Ты знаешь, я подумал, что если ничего не выйдет, то я уеду. Хочу посмотреть другие города, где я не был.

Голос Федора на видео звучал деланно деловитыми. Он записал его в какую-то из ночей, когда ему было плоховато из-за отношений с Машей. Сейчас Давид смотрел этот ролик и чувствовал, как у него сжимается горло.

— Знаешь, я тут подумал… Ведь пока я здесь не могу спать, она в такой же ситуации прекрасно себе спит и танцует. Я не к тому, что Машка бесчувственная, а к тому, что мне этому поучится у нее надо. Типа… Как дальше жить, когда от тебя остались одни объедки. А, бро?

Давид ничего тогда на это не сказал. Он и сейчас не знал ответа на вопрос своего друга. Он жить так и не научился.

Вашакидзе слушал и слушал это видео, потому что хотел быть поближе к Федору. Он очень скучал по нему. Очень скучал. Порой даже ловил себя на мысли, что неплохо было бы встретить Духоликого и…

Да, но ведь тот парень умер. Давид сам видел. С другой стороны он говорил о том, что есть второй, но кто он… Вашакидзе не верил полиции. Он знал, что история ещё не закончилась.

— Когда-нибудь я буду счастлив. Обязательно, бро, — Федор подмигнул ему, и видео оборвалось.

Сейчас Давид занимал себя всем, чем угодно — в основном работой. Нина проводила с ним много времени. Он как раз написал ей перед тем, как пойти освежиться, но замер на полпути с этим роликом. Ну хватит. Возьми себя в руки. Парень качнул головой и пошел в сторону гримерок. По пути его окликнул Далматинец. Давид давно знал, что под маской Кала Чопра.

— Привет. Ну я так — могло быть лучше. Я…

Парень запнулся.

— Думал тут… Что будет дальше?

— Я не знаю, — честно призналась Кала.

На самом деле, ей все ещё было очень плохо. Очень. Смотря сейчас на Давида, Чопра вспоминала смех Федора, его самодовольные, но безобидные шуточки на вечерах киноклуба. Вспоминала недовольство Маши при каждом взгляде на нее. Вспоминала лицо Джея, когда тот снял с себя маску Духоликого.

Глаза защипало. Вот уж чудесно — реветь под маской Далматинца.

И Давиду было очень сложно принять то, что Федор мертв. В своих мыслях он избегал этого факта. Федя же сказал, что собирается уезжать. Вот он и уехал. И, скорее всего, гуляет где-нибудь там по паркам и лесам — Соколов любил гулять пешком. Иногда Федор был таким странным, домашним типом, а иногда его словно срывало — и тогда он уходил блуждать по городу, фоткал разные дома и доставал Давида фактами из истории архитектуры.

Там, где сейчас Федор, наверное, тоже есть дома. И много чего ещё. Давиду хотелось верить в то, что там его друг получит то, что хочет. И любовь своей Маши тоже. Вашакидзе хотелось верить в то, что та, в конце концов, полюбила Федю. Потому что, в противном случае, зря их хоронили так близко. Страдания на том свете Соколов не заслужил.

— Я тоже не знаю. Я…

Горло сжало так, что на глазах у Давида навернулись слезы. Он смотрел на большую голову Далматинца и боролся с желанием разреветься в голос.

— Я не думаю, что все кончено, — отрывисто выдохнув, продолжила Кала. — Ты и сам слышал, что говорил Бхат… что говорит Бхат перед своей смертью.

И у нее — спазм в горле.

— Но я никак не пойму, — Чопра старалась игнорировать все тревожные звоночки, свидетельствующие о подступающей истерике. — Как второй убийца связан с Киркоровым? Как он смог так долго прятать здесь тело Тимофея? Быть в курсе всего, что происходило на шоу?

Только если это не…

По взгляду Давида девушка поняла, что они подумали об одном и том же.

— Если все так, а это так, то ответ один — это участник шоу.

Кто-то под маской? Почему нет.

— Маска. У кого есть зуб на членов жюри. Фила — в частности. Так просто это все не сделать.

Если они его найдут, то смогут отомстить за ребят. Заставить убийцу получить наказание по заслугам.

— Кажется, есть у меня одна мысль, — задумчиво протянула Далматинец. — Я скоро вернусь.

И только потом Кала одернула себя — нельзя так говорить. Это — нарушение правил. Ты не вернёшься.

— То есть, я имею в виду… Ну, ты понял.

Чопра отмахнулась и постаралась прийти в себя. У нее ещё оставалось время до своего выступления. Она быстрым шагом направилась обратно в сторону гримерок артистов. Через стенку от нее все это время была Феникс. Эта участница всегда могла спокойно слышать все, что происходит в гримерной Далматинца. Если в ней, действительно, скрывается Виктория Дайнеко, то можно было бы объяснить мотив нападений на Алексея. А если кто-то из тех, кого там видит Филипп… Все знали, что Киркоров к половине русской эстрады шары катил.

Там точно мотив найдется.

Кала задубасила в дверь со всей силы. У нее не было никаких сил на то, чтобы деликатничать с коллегой, так что, когда та не открыла, Чопра просто взяла и повернула дверную ручку, врываясь внутрь. Фениксу повезло — она была в полном своем облачении, даже в маске.

— Эй! — возмущённо воскликнула она, обернувшись и завидев на своей территории Далматинца.

Кала самым наглым и дерзким образом приблизилась к ней вплотную. Ну а что — нервы сдают, а это лучше, чем не запланированная истерика.

— Эй, ты что делаешь?

— Может быть, мы поговорим с глазу на глаз? — с нажимом спросила Чопра. — Лицом к лицу?

— Мне кажется, ты…

— Нет, помолчи.

Но Кала допустила одну ошибку. Она не закрыла за собой дверь. Вдруг в гримерную Феникса, где уже капитально пахло жареным, забежала вездесущая Зоя.

— Далматинец! — пискнула она. — Я тебя везде ищу! Твой выход через две минуты!

Чопра скрипнула зубами. Ну ничего, ничего. Она ещё с ней разберётся.

***

На самом деле, Давид был несколько ошарашен собственными предположением, а равно и тем, что Кала его так быстро поддержала. Но с другой стороны — так быстрее у них получится проверить эту версию на жизнеспособность.

Без лишних раздумий Вашакидзе двигается в сторону гримерок артистов. Федор всегда называл его задохликом, и это был не минус Давида, а самый настоящий плюс. Ведь комплекция позволила парню затеряться среди всего великолепия закулисья шоу и понаблюдать за тем, как Мандрил, только что вышедший из своей гримерки, поймал в коридоре Горностая, и та не особенно обрадовалась этой встрече.

— У нас в Мандрилии принято идти вперед, невзирая ни на что, — сказал Мандрил.

— Понимаю, — выдохнула Горностай.

— Я уверен, что мы встретимся в финале, — Мандрил церемонно поклонился. — Если, конечно, вы намерены там быть.

— Ах, все возможно.

— И все вероятно.

Давид слушал это и ловил себя на мысли, что Мандрил кажется ему каким-то слишком назойливым. Настолько, что в итоге Горностай сбежала от него обратно в гримерку. А что если…? Нужно будет спросить мнение Калы.

***

Настрой у Калы был по-настоящему воинственный — и выбор композиции стал соответствующим. Сегодня это была «Виа Долороса» русского рэпера Пирокинезиса. Название песни означало улицу в старом городе Иерусалима, по которой пролегал путь Иисуса Христа к месту распятия. Максимально говорящее выступление — им Чопра давала всем понять, что не свернет со своего пути, пусть даже участие в проекте совершенно перестало ее радовать. Она девочка сильная. Она не сломается.

В конце концов — шоу продолжается. Далматинец оказалась одним из главных фаворитов этого сезона. И людям было плевать, с чем это сопряжено. Им была важна зрелищность. И они ее получат.

Тут все ждут, когда явится избранный веселить публику

Кала пришла в этот проект, чтобы стать известной. Теперь же все усложнилось, стало куда глубже. Теперь происходящее — испытание судьбы для девушки. И она стойко с ним справится.

Виа Долороса

И я воздвигну крест нерукотворный;

Тропа скорби;

Он стоит там,

Где не так уж и давно все лили слёзы,

А я иду теперь по ним

И не пролью свои

Номер был довольно активным — Далматинец изящно двигалась в такт громким битам, пока вокруг танцевал балет в белых одеяниях и золотых венцах, сделанных под терновые. Совсем недавно, какие-то две недели назад, на этой же самой сцене лежало раздутое тело, распластав свои останки по всей поверхности глянцевого пола. А ещё было до ужаса странно не видеть в числе танцоров Федора и Машу. Но, как уже было сказано, — шоу должно продолжаться.

И я б себе воздвигла

Крест нерукотворный;

И моя дорога скорби —

Я шагаю по слезам

И не пролью свои

— Что ж, — прокашлялся Родригез. — Все-таки хорошо, что мы снимаем шоу не на канале «Спас».

Алексей наблюдал за происходящим на сцене с некоторым волнением. Он понимал, чего Кале стоило работать сейчас, и хотел поддержать свою девушку. Вместе с тем, участие в шоу его порядком замучило, и, скорее всего, поэтому Воробьев в последние выпуски проявлял не такое количество активности, как мог бы. Собственно, у других активности тоже не наблюдалось. Видимо, предсказание Филиппа о том, что их всех ждёт пизда, действовало на дамскую часть коллектива удручающе, а Родригез не мог тащить всё за всех.

— Как это… Значительно, — выдохнула Валерия.

— Напоминает мюзикл, — встрепенулась Регина, — Как там… «Иисус Христос суперзвезда». Может быть, вы артистка мюзиклов?

— И, конечно, она решила указать на себя, — пожал плечами Тимур.

— А что такого?

— Что думаешь, Фил?

Киркоров, которого с утра донимала боль в ноге, лишь отмахнулся.

— Я даже не знаю, что это за песня. Но красиво. Вы моя фаворитка!

— Ах, я тут именно ради этих слов, Филипп, — Далматинец храбрилась, продолжала делать вид, что участие в шоу имеет для нее хоть какое-то значение.

На самом же деле, ей хотелось как можно скорее вернуться в гримерку. Не к себе. К Фениксу.

— Клуб фаворитов Филиппа Киркорова стремительно расширяется, — один лишь Слава продолжал лучезарно улыбаться.

Если бы не Макаров и его солнечность, то всеобщая атмосфера вовсе бы померкла. В зале почти не было зрителей — люди банально боялась приходить на съемки самого кровавого телешоу на российских экранах.

— Алексей, — позвала Кала. — Вы там ещё не раздумали? Может, все же поменяете свою модель на меня?

Чопре захотелось некой легкости — она желала поднять настроение любимому, напомнив, как они флиртовали в самом начале сезона.

Филипп на слова Далматинца улыбнулся и подмигнул девушке. На самом деле, ему уже надоели и этот флирт, и это шоу. Хотелось, действительно, сбежать куда подальше и никого не видеть. Однако контракт… Ебучий контракт портил все, что только можно. Поэтому, когда Кала обратилась к Воробьеву, Филипп глянул на него едва ли не с возмущением.

— Хочет собрать гарем из моих бывших протеже, — заявил он, глядя на Алексея.

— А что, нельзя? — Воробьев улыбнулся.

— Да ладно уж, сынуля, дарю.

Алексей улыбнулся снова и теперь смотрел на Далматинца. Улыбка парня была безмятежной, в то время, как в глубине души его мучила буря. Торнадо. Он чувствовал себя бесконечно уставшим и каким-то покинутым. Больным. Но разве Алексей мог быть таким? Он должен вести шоу и устраивать его перед всеми. Просто шут и ничего больше.

— Я верный пес. Если только модель не решит иначе.

— Тогда мы обязательно спросим это у нее, — пообещала Далматинец.

***

Завершив выступление и обсуждение, Кала тут же собиралась отправиться обратно к Фениксу. У съемок объявили перерыв, и девушка очень надеялась, что застанет коллегу в ее гримерке. Но, чуть ли не несясь по коридору, Чопра вдруг наткнулась на взбудораженного Давида.

— Что такое? — тотчас обратилась она к нему. — Ты что-то узнал?

— Я понял! Ты послушай меня… Ты только меня послушай! — запыхавшийся Давид схватил Далматинца за руку и подтащил к себе, чтобы иметь возможность поговорить с ней максимально контактно. — Я уверен, что это Мандрил. Он постоянно всех уверяет, что выйдет в финал. Причем делает это назойливо и… Ну явно не видит грани. И, к тому же, я уверен, что под маской мужчина. Женщине куда сложнее действовать ножом. Тем более, что на Фила напал явно мужчина — если бы девушку пнули в грудь, то ей бы сложнее было восстановиться.

Давид говорил быстро и сбивчиво. Мысли о том, что Мандрил — это убийца, не давала ему покоя.

— Подожди.

Кала призадумалась — а ведь и ей Мандрил как-то говорил что-то подобное. Это ли не странно, что участник так резко скачет и уверяет всех, что попадёт в финал, пока вокруг происходят жестокие убийства?

— Так… Свяжись с Васильевым — причем срочно, — скомандовала Чопра. — А я найду Лешу.

Далматинец стремглав понеслась к своей гримерке, чтобы как можно скорее снять с себя костюм и переодеться в мирскую одежду. До голосования оставалось ещё много времени, поэтому она успеет вновь перевоплотиться, когда это понадобится. Натянув на себя джинсы и толстовку с капюшоном, Кала прошмыгнула мимо нескольких охранников, что жевали сэндвичи и не обратили на нее никого внимания, и быстрым шагом пошла в другое крыло здания. Миновав гримерки танцоров, она нашла нужную дверь — гримерку Воробьева.

Было опасно и нагло заявляться сюда вот так, во время съемок, но Чопра решила, что этот вопрос должен быть обсужден лично, а не по переписке.

К счастью, Алексей нашелся на месте.

— Да, я думаю да. Хорошо.

Алексей стоял посреди своей гримерки и разговаривал с психиатром. Тот по какой-то причине отказался вступать в переписку, чем разозлил Воробьева. Теперь он пытался уместить в речь, а не в предложения, свои потребности, которые заключались в повышении дозы кветиапина. Без этого Воробьев не мог спать — постоянно думал во сне. О плохом, о чудовищном. Но врач тянул резину, чем бесил.

— Хотя бы в виде опыта. Ок. Допустим.

Аргументов у Алексея было достаточно, но у него не удалось их высказать, так как в гримерку ворвалась Кала.

— Я вам перезвоню.

Воробьев повернулся к ней.

— Что случилось?

— Леш, — Кала тихонько прикрыла за собой дверь. — У нас с Давидом есть догадка. Возможно, он сейчас где-то здесь, среди нас.

Она тараторила, стараясь уместить все свои мысль в пару предложений.

— Мы думаем, что это — маска. Это может быть Мандрил.

И Чопра вывалила на него поток информации. И если поначалу она показалась ему странной, то по мере осмысления Алексей счел, что все весьма ладно.

Может быть…

Он хотел было сказать что-то, но вдруг из гримерки, что находилась через стенку, послышались крик и матерщина.

— Это что — Филипп? — нахмурилась Кала.

Это Фил. Без всякого сомнения. Алексей схватил Калу за руку и потянул за собой.

***

Они просто привыкли думать, что он тут постоянно. Царит вечно и ничего не изменится. Однако градус терпения может повысится до предела. Филипп был уверен, что сейчас — конкретно такой случай.

Добровинский прислал ему несколько папок с документами и сейчас Фил их придирчиво изучал. Они хотели его нагнуть? Ха! Он сам их нагнет. Они ещё пожалеют, бляди, что с ним связались. Попытались его засунуть в консервную банку. Так вот — нихрена не получится. Не на того напали.

Уже несколько дней Киркоров изучал вопрос своего кабального контракта, и, кажется, нашел за какое из яиц схватить свое начальство. Если все пойдет так, как надо — он их на хую завертит.

Скрипнула дверь. Не оборачиваясь, Филипп дернул плечом.

— Если это опять тёплый чай — пей его сама.

Травить его вздумали, собаки.

Но вошедшая или вошедший ничего не ответил на это. Филипп принужденно повернулся, но никого не обнаружил. Что за…? И тут на его плечо опустилась рука в черной перчатке. Невзирая на раненную ногу, Филипп среагировал мгновенно — он дернул убийцу за руку, вынуждая того повалится на стол.

— Помогите!! Паскуда! Блядь кошачья!

Завязалась потасовка. Духоликий размахивал ножом, а Фил кидался в него содержимым гримировального столика, а затем пустил в ход лак для волос — маска убийцы не скрывала глаза, и струя лака заставила Духоликого взвыть и на пару мгновений ослепнуть. Это позволило Киркорову сбить маньяка с ног. Нож отлетел в сторону, но до него было слишком далеко.

— Убивают!! Здесь, суки, убивают!

В гримерку все таки ворвались, но не охрана, а Воробей с Калой. Духоликий как раз встал на ноги, засунул руку под балахон и достал ещё один нож.

— Глупо прятаться, — заговорила Чопра, выставив перед собой руки и чуть пригнувшись. — Мы знаем, кто ты такой.

— Так уж знаете? — внезапно вместо привычного голоса маньяка прозвучал другой.

Искусственно завышенный.

Мандрил.

— Тогда умрете вы все.

Убийца помедлил всего повеление, а затем схватился за свою маску и дернул ее вверх, снимая сразу и капюшон, и балахон. Под последним на нем был надет костюм Мандрила, а вот лицо оказалось открыто.

— В этой маске видимость хуже, чем в сценической, — прокомментировал он.

— Музыченко? — ошеломленно вырвалось у Калы. — Какого хера?

Она знала, что Юрий давно был знаком с Джеем — Бхат, задолго до работы в «Vogue», как-то снимал «The Hatters» для продвижения одного из альбомов ребят. Странным образом они довольно быстро сошлись — Джей даже пытался затянуть Музыченко в йогу и медитации, помогая ему справляться с некоторыми проблемами с алкоголем последнего.

— Как ты… Вы… Что? — Чопра совершенно ничего не понимала.

Юрий тяжело вздохнул и покачал головой, словно перед ним стоял глупый и ничего не понимающий ребенок.

— Ты помнишь тот вечер, когда Джей признался тебе в любви? — подняв брови, спросил он у девушки.

— День рождения его матери… — в голове Калы начал складываться пазл.

— Вы с ним напились, он раскрыл тебе твои чувства, а потом ты бросила его одного, уехав, я так понимаю, к нему, — Музыченко кивнул на Воробьева. — Джей позвонил мне. Была моя очередь успокаивать его пьяную истерику. Тогда я раскрылся ему, а он — мне.

И именно тогда было решено действовать сообща.

— А он? — Чопра перевела взгляд на Киркорова. — Зачем?

Юрий сделал то же самое.

— А давайте спросим у него, — оскалился он. — Этот мудак ведь крутит музыкальной индустрией у нас. Да, Фил?

И в следующее мгновение Музыченко вскипел.

— Я, сука, должен быть поехать на Евровидение! Я не один год старался, въебывал, как проклятый, но нет — им Манижу подавайте!

Глаза у Юрия все ещё были красными после того, как в них попал лак для волос, и оттого он оказался ещё более безумным и жутким.

— «Литтл Биг» все равно урвали свой кусок славы, их знают в мире! А я что? Я, сука, в пролете! Меня ломали всю мою блядскую жизнь — на учебе, в карьере!

Музыченко ступил в сторону Калы, выставляя перед собой нож.

— А ты что, тварь, думала? Что ты одна такая умная? Одна хочешь славы? Придешь в «Маску» и станешь, как ебаная Луна Боне?

Он вдруг рассмеялся, запрокинув голову.

— Ну уж нет. В этом году выживу я. И выиграю шоу тоже я!

Убийца, явив свое истинное «я», как то и бывает в жанре, слишком увлекся своей злодейской речью.

Ах ты блядь такая!

Со своего места Фил видел, как ползут струйки пота по шее Музыченко. Мужик ебанулся, это понятно, но причем тут он? Совсем рехнулся что ли, Чикатило комнатный? Возмущение настолько переполнило Киркорова, что тот не стал терпеть.

Едва только Музыченко, занятый своей речью, отвернулся от него, Фил осторожно поднялся со своего места и взялся за трость. Пора было уже кончать с этим мудаком. Благо, рост позволил Филиппу сделать то, что он задумал. Размахнувшись, певец со всей силы саданул убийцу по башке набалдашником. Тот с хриплым писком упал на пол.

— На Евровидение он, блядь, хотел, — проговорил Филипп, облизывая губы. — А вы что стоите? Зовите мент… А, вот и они.

Дверь распахнулась, и на пороге появились Васильев с Давидом — сладкая парочка. Следователь что-то причитал себе под нос, Давид поспешил к Кале и Алексею. Фил потыкал Музыченко носком ботинка, убеждаясь в том, что тот жив. Ну и ладушки. Ну и хорошо. Мудила безмозглый.

Откидывая с лица волосы, Киркоров взялся за айфон.

— Перед вами не только Король российской эстрады, народный артист России, но и ловец маньяков. Да-да. Только что я своими руками обезвредил преступника, который унёс жизни многих моих друзей. И вы тоже его знаете. Мог бы знать весь мир, но… Евровидение много не потеряло, не так ли, Юрок?

Филипп без лишних сомнений подрубил трансляцию и сейчас чувствовал себя превосходно. Он на коне и с явным свидетельством на руках того, что никакие контракты его тут не удержат.

Королю все прилично.

========== Глава 28. Калькутта. ==========

Калькутта. Солнечный город ярких, сочных красок. Кала неспешно шла вдоль главного рынка, старательно вслушиваясь в речи местных на хинди и бенгали, но все равно ничего не понимая. Надо будет, пожалуй, попрактиковаться в родных языках. Чопра чувствовала себя… свободно? На ней был надет чудный розовый комплект из чоли и павады, мягкий теплый ветер ласкал кожу, трепал волосы. Торговцы выкрикивали наперебой, рекламируя свой товар, и девушка вдруг обратила внимание на прилавок с самоцветами. Подошла ближе, с улыбкой рассматривая камни. Такие красивые.

Взгляд вначале зацепился за рубины, но потом вдруг внимание к себе привлёк невзрачный, на первый взгляд, глянцевый темно-серый камень с едва заметными зеленоватыми вкраплениями. Он источал тепло. Кале захотелось протянуть руку и коснуться его, но сначала…

— А что это такое? — бодро поинтересовалась она.

— Анортозит, — ответил вкрадчивый женский голос.

Чопра уже слышала его раньше.

— Эзотерики считают, что анортозит носит с себе мощную тёмную женскую энергетику, — продолжил голос. — А в индуизме…

— …этот камень считается символом богини Кали, — договорила уже сама Чопра.