Королева сплетен в большом городе

Глава 7

Я измеряю окна и кровать в квартире Чаза и Шери и плачу. И не могу остановиться. Я совсем расклеилась. Я понятия не имела, что дома кто-то есть. Поэтому, когда сонный Чаз выходит из спальни, держа в руке измятую книжку в мягкой обложке и произносит: «Господи, что ты здесь делаешь?», я взвизгиваю, выпускаю из рук сантиметр и начинаю падать.

— С тобой все в порядке? — Чаз протягивает ко мне руку, чтобы удержать, но уже поздно. Я падаю на пятую точку прямо посередине его гостиной.

Это все из-за их кривого паркета. Он во всем виноват.

— Нет, — всхлипываю я, — не в порядке.

— Что случилось? — Не могу сказать, что Чаз смеется, но все-таки уголки его рта подозрительно дрожат.

— Это не смешно, — заявляю я. Жизнь на Манхэттене практически лишила меня чувства юмора. Конечно, когда мы с Люком лежали в постели или, развалившись на диване его мамы, смотрели по ее же плазменной панели (искусно спрятанной за подлинным гобеленом шестнадцатого века, изображающим пасторальную сцену) шоу «Выдохни и танцуй», все было прекрасно.

Но через минуту после того, как Люк уходил на занятия — с девяти до пяти ежедневно, — все мои комплексы по поводу ненадежности моего положения возвращались, и я опять начинала думать, что сейчас как никогда близка к тому, чтобы вылететь из Нью-Йорка, как Кати Пенбейкер, и что единственным отличием между нами является то, что я не страдаю, как она, распадом личности.

Что клинически доказано.

— Прости, — говорит Чаз. Он смотрит на меня сверху вниз и старается не улыбаться. — Скажи мне, пожалуйста, почему ты рыдаешь в моей квартире средь белого дня? Люк не разрешает тебе этого делать в доме ею мамы или есть какая-то другая причина?

— Нет. — Я все еще сижу на полу. Так удобнее плакать. Чаз и Шери тщательно убирают свое жилище, и поэтому я не боюсь испачкать платье. — Шери отдала мне ваш запасной ключ, чтобы я померила окна и кровать. Я собираюсь вам сшить шторы и покрывала.

— Ты нам сошьешь шторы и покрывала? — радуется Чаз. — Здорово. — Увидев, что я продолжаю плакать, он перестает улыбаться. — Или нет. Если ты плачешь из-за этого.

— Я плачу не из-за покрывала, — говорю я, вытирая слепя тыльной стороной ладони. — Я плачу потому, что я неудачница.

— Раз так — надо выпить, — вздыхает Чаз. — Налить тебе чего-нибудь?

— Алкоголь не решит проблему, — завываю я.

— Не решит, — соглашается со мной Чаз, — но я весь вечер читал Витгенштейна, и он помог мне избавиться от мыслей о самоубийстве. Ты присоединишься ко мне? Я собираюсь сделать джин с тоником.

— Да-а-а, — икаю я. Вдруг немного джина приведет меня в порядок? У бабули это всегда получалось.

Некоторое время спустя я уже сижу рядом с Чазом на обитом золотистой тканью диване. Подушки на нем тоже золотые. Если бы я не знала, что они были списаны из одной юридической фирмы, я бы решила, что они из китайского ресторана. Дорогого, но все-таки ресторана. Я рассказываю Чазу о плачевном состоянии моих финансов.

— И теперь, — завершаю я свой монолог, держа в руках высокий, запотевший и почти пустой стакан, — я получила работу, не скажу, что о такой я всю жизнь мечтала, но все-таки на ней смогу чему-то научиться. Но мне за нее не платят, и я понятия не имею, где взять денег, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру. Сейчас я не могу даже на временную работу устроиться, ведь у меня на это не будет времени, я же должна буду ходить к месье Анри. А еще я столько трачу на еду! Честно говоря, не знаю, как выкручусь, если только не продам свою коллекцию. У меня нет денег даже на метро, чтобы добраться отсюда домой. И я не могу рассказать об этом Люку, просто не могу, он, как мадам Анри, решит, что я дура. И у родителей я тоже не могу попросить, у них нет денег, я взрослая и сама должна себя содержать. Наверное, мне придется извиниться перед месье Анри, сказать, что я совершила ошибку, и пойти в ближайшее кадровое агентство в надежде, что там для меня найдется хоть какая-то работа.

Я всхлипываю.

— Или я это сделаю, или мне придется вернуться в Энн-Арбор и снова пойти работать в магазин, если мое место еще никто не занял. А если я вернусь, все станут судачить о том, как Лиззи Николс пыталась устроиться в Нью-Йорке, но у нее, как и у Кати Пенбейкер, ничего не получилось.

— Это та, которая любила уводить чужих парней? — спрашивает Чаз.

— Да, — отвечаю я. Как хорошо, что парень Шери уже знает обо всем, что касается людей, с которыми мы с Шери общались, и ему не нужно ничего объяснять, как Люку.

— По-моему, — говорит он, — они не будут сравнивать тебя с ней. Ведь у нее, кажется, не все в порядке с головой?

— Вот именно, ей можно простить то, что она не прижилась в этом городе. А мне нет!

Чаз задумывается над моими словами.

— А еще, по словам Шери, она шлюха.

По-моему, у меня сейчас начнется мигрень.

— Мы можем вообще оставить Кати Пенбейкер в покое?

— Ты первая начала, — замечает Чаз.

Что я здесь делаю? Зачем сижу с парнем моей лучшей подруги на диване и рассказываю о своих проблемах? Тем более что ее парень является еще и лучшим другом моего парня.

— Если ты расскажешь Люку, — рычу я, — хоть что-то из того, что я тебе сегодня сказала, я тебя убью. По-настоящему убью.

— Верю, — со всей серьезностью отвечает Чаз.

— Вот и хорошо. — Я не очень уверенно поднимаюсь на ноги. Чаз не пожалел джина. — Мне нужно домой. Скоро Люк вернется.

— Сиди уж, чемпионка, — говорит Чаз и толкает меня. Я плюхаюсь на диван, прямо на свой расшитый кардиган.

— Эй, поосторожней! — воплю я. — Это же чистый кашемир.

— Не кипятись, — говорит Чаз. — Я хочу тебе помочь.

Я, защищаясь, выставляю вперед ладони.

— Только не это. Ни за что. Я не хочу занимать, Чаз. Я либо выкручусь сама, либо нет. Я не притронусь к твоим деньгам.

— Приятно слышать, — сухо произносит он. — Я вообще-то не собирался предлагать тебе деньги. Я только хотел узнать, ты будешь занята в своей мастерской весь день или нет? Может, только вечером?

— Чаз, — говорю я и опускаю руки. — Мне не будут там платить. Когда тебе не платят, ты вправе сама распределять свое время.

— Точно, — соглашается он. — Можешь устроить так, чтобы по утрам ты была свободна?

— К сожалению, да, — отвечаю я.

— Видишь ли, так случилось, что «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» остались в утреннюю смену без секретарши. Она ушла от них в туристическую фирму музыканта Тарзана.

Я смотрю на него во все глаза:

— Ты имеешь в виду фирму твоего отца?

— Точно, — говорит Чаз. — Профессия секретарши оказалась настолько востребованной, что им пришлось разделить рабочий день на две смены. Первая — с восьми утра до двух, и вторая — с двух до восьми вечера. В вечернюю смену у них работает девушка, которая мечтает стать моделью, утреннее время ей нужно для показов… или чтобы прийти в себя после ночных тусовок, понимай, как хочешь. Они ищут кого-нибудь для утренней смены. Если ты серьезно собралась устроиться на работу, то это неплохая возможность. Вечером ты будешь свободна и сможешь ходить к месье Как-его-там, и тебе не придется продавать коллекцию Бетти Буп или что-то еще. Правда, они платят только двадцать баксов в час, но зато у тебя будет медицинская страховка и оплачиваемый отпу…

Но договорить он так и не смог. Услышав про двадцать долларов, я бросаюсь на него.

— Чаз, ты серьезно? — кричу я, хватая его за майку. — Ты правда решил замолвить за меня словечко?

— Ой! — отвечает Чаз. — Сейчас ты вырвешь все волосы у меня на груди.

Я выпускаю майку.

— Господи, Чаз! Если я буду работать по утрам, а по вечерам ходить к месье Анри… у меня все получится. У меня получится жить в Нью-Йорке! Мне не нужно будет продавать мои вещи. Не нужно ехать домой! — И самое главное — Люк не будет считать меня неудачницей.

— Позвоню Роберте из отдела кадров и договорюсь о встрече, — говорит Чаз. — Но хочу тебя предупредить, Лизни. Это работа совсем не простая. Тебе, конечно, придется переключать звонки, но юристы моего отца занимаются разводами и составлением брачных контрактов — иными словами, делами весьма щекотливыми. Их клиенты — люди очень требовательные, поэтому юристы заняты под завязку. Работа может быть очень напряженной. Я это на своей шкуре знаю. Летом, когда я закончил институт, папа заставил меня работать с корреспонденцией у него в офисе. Я пахал как ломовая лошадь.

Я жадно внимаю.

— Там существует какой-то дресс-код? Нужно носить колготы? Я их просто ненавижу.

Чаз вздыхает:

— Роберта обо всем тебе расскажет. Слушай, давай в конце концов поговорим не только о тебе. Скажи мне, что происходит с Шери?

Я настораживаюсь:

— С Шери? А что? Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. — В эту минуту Чаз кажется моложе своих двадцати шести лет. Он всего на три года старше нас с Шери, но во многом гораздо взрослее. Лично я считаю, так бывает только тогда, когда родители посылают своих детей в подростковом возрасте учиться в школы далеко от дома. Но это только мое мнение. Не могу себе представить, что я когда-нибудь пошлю своего ребенка куда-нибудь подальше, как это сделали родители Чаза. — Она без конца рассказывает о своей новой начальнице.

— Пат? — Мне тоже уже до тошноты надоели истории про нее. Каждый раз, когда я разговариваю с Шери, у нее приготовлена новая история про свою отважную начальницу.

Но ничего удивительного в том, что Шери так восхищена этой женщиной. Она помогает сотням, а может, даже тысячам женщин избавиться от домашнего насилия и попасть в новую, безопасную среду.

— Да, — соглашается со мной Чаз. — Я все это знаю. Очень рад, что Шери нравится ее работа. Просто… Я ее почти не вижу. Она постоянно на работе. Не только с восьми до пяти, но и вечером, и даже иногда в выходные.

— Знаешь, — говорю я, к сожалению, уже начиная трезветь, — мне кажется, она просто старается удержаться на плаву. По ее словам, если перед девушкой стоит задача, она должна забыть обо всем остальном. Она говорила, что ей, чтобы утвердиться на этом месте, потребуются месяцы.

— Да, — отвечает Чаз. — Мне она об этом тоже говорила.

— Тогда, — говорю я, — ты должен гордиться ею. Она помогает людям изменить жизнь. — В отличие от меня. И, должна сказать, самого Чаза, который занимается только своей диссертацией по философии. Хотя он собирается преподавать. Это здорово. Влиять на молодые умы и все такое. Это гораздо важнее того, чем я занимаюсь.

Но молодым девушками иногда приходится зарабатывать на жизнь…

Все, хватит тянуть одну и ту же песню.

— Я горжусь ею, — уверяет меня Чаз. — Мне просто хочется, чтобы она хоть немного отключалась от работы.

Я улыбаюсь:

— Какой ты милый. Заботишься о своей девушке.

Он бросает на меня саркастический взгляд:

— Все-таки у тебя не в порядке с головой.

Я смеюсь и замахиваюсь на него, он уворачивается.

— Как дела у вас с Люком? — интересуется он. — Помимо той постыдной тайны, которую ты от него скрываешь, о твоей крайней нищете. У вас все хорошо?

— Да, все отлично, — отвечаю я. И подумываю, может, стоит его спросить, как мне поступить с мамой Люка? Тот парень с сильным акцентом оставил еще одно сообщение, но явно сердится, что Биби так и не появилась. Он снова не назвал своего имени и снова назначил свидание в том же самом месте.

Я стерла сообщение до прихода Люка с занятий. Мне показалось, что ему будет неприятно это слушать. Ведь это касается его матери.

Тот факт, что я не выболтала все Люку в следующую же минуту, как только он переступил порог дома, свидетельствует о том, что я становлюсь взрослее и уже способна держать рот на замке.

А то, что я не разболтала это Чазу, еще больше доказывает, что в Нью-Йорке я стала невероятно хладнокровной.

Вместо этого я как ни в чем не бывало замечаю:

— Я пытаюсь наладить отношения с одним маленьким лесным зверьком, и мне кажется, у меня получается.

Чаз удивлен:

— С кем?

Я поздно понимаю, что слишком расслабилась в беседе с ним… так сильно, что начала рассказывать о вещах, которые обсуждала только с Шери! О чем я думаю, заведя разговор о лесных зверях С ПАРНЕМ? Хуже того, с лучшим другом моего парня!

— Да так, ничего, — быстро говорю я. — У нас с Люком все прекрасно.

— А что за маленький лесной зверек? — заинтересован он.

— Да так, ничего, — повторяю я снова. — Ерунда. Это я о своем, о девичьем. Не важно.

Но Чаз не успокаивается:

— Это про секс?

— О, Господи! — кричу я. — Нет! Совсем не про секс!

— Тогда про что? Давай рассказывай. Я ничего не скажу Люку.

— Ну, конечно, — смеюсь я, — я уже это слышала…

Чаз явно обижен:

— Что? Я хоть раз выбалтывал раньше твои секреты парням?

— У меня никогда раньше не было парней. Во всяком случае, ни одного, кто бы не был геем и не встречался со мной из-за денег.

— Ладно, колись, — говорит Чаз. — Что такое маленький лесной зверек? Я никому не расскажу.

— Это просто… — Я понимаю, что у меня нет выбора. Он от меня так просто не отстанет. И наверняка расскажет Люку. — У меня есть одна теория… Это только теория. Парни похожи на маленьких лесных зверьков. Чтобы подманить их, не нужно делать никаких резких движений. Нужно быть очень хитрым и хладнокровным.

— Подманить их для чего? — спрашивает Чаз, как будто и вправду ничего не понимая. — Ты уже получила Люка. Вы же живете вместе. Хотя я до сих пор в толк не возьму, почему ты не можешь рассказать об этом родителям. Рано или поздно они все равно узнают, что ты живешь не с Шери. Неужели, если они узнают, что твое новое жилище расположено на Пятой авеню, они станут тебя в чем-то подозревать?

Я закатываю глаза:

— Чаз, мои родители ничего не знают о Пятой авеню. Они никогда не были в Нью-Йорке. Ну, ты понимаешь.

— Нет, не понимаю. Просвети меня!

— Знаешь, — говорю я. Мне уже ясно, что он не оставит меня в покое, — для того, чтобы они сделали тебе предложение.

— Сделали пр… — По его лицу видно, что он понял. И это понимание сдобрено порцией здорового ужаса. — Ты хочешь выйти замуж за Люка?

Выбора у меня нет. Я беру одну из золотых подушек и швыряю в Чаза.

— Не смей об этом так говорить! — воплю я. — Что в этом такого? Я люблю его!

На этот раз Чаз слишком потрясен, чтобы увернуться. Подушка попадает прямиком в него, чуть не перевернув пустой стакан из-под джина с тоником.

— Ты же знакома с ним всего три месяца, — кричит Чаз, — и уже думаешь о свадьбе?!

— Ну и что? — Я не могу поверить, что это происходит со мной. Снова. Зачем я опять открыла свой большой рот? Почему я не могу держать все в себе? — Как будто для этого есть какие-то установленные сроки? Иногда ты просто понимаешь это, и все.

— Да, но… Люк? — Чаз в недоумении трясет головой. Это плохой знак. Ведь Люк — его лучший друг, наверняка у него есть о нем какая-то тайная информация.

— Ну и что? Что Люк? — спрашиваю я. И хотя внешне я сохраняю спокойствие, сердце начинает бешено колотиться. Что он имеет в виду? Почему у него такое выражение? Как будто он чувствует какой-то дурной запах.

— Не пойми меня неправильно, — говорит Чаз. — Люк — прекрасный парень. Но я бы никогда не вышел за него замуж.

— Тебя никто и не просит, — замечаю я. — К тому же на территории многих штатов это вообще незаконно.

— Ха-ха, — говорит Чаз и замолкает. — Ладно. Не обращай внимания. Забудь, что я сказал. Подманивай дальше своего дикого зверька, или как его там. Развлекайся.

— Лесного, — поправляю я. Теперь мое сердце не просто колотится, оно готово взорваться в груди. — Лесного зверька. И скажи, пожалуйста, что ты имел в виду? Почему ты бы не вышел замуж за Люка? Помимо того, что ты — не гей. И что он тебя об этом не просил.

— Не знаю. — Чаз явно чувствует себя неловко. — Женитьба — красивый конец сказки. Тебе придется провести всю жизнь с этим человеком.

— Необязательно, — говорю я. — Твой папа доказал обратное, сделав блестящую карьеру на разводах.

— Я об этом и говорю. Если ты свяжешь себя не с тем человеком, это может стоить тебе сотни тысяч долларов. Если, конечно, твои интересы будет представлять фирма моего отца.

— Но я не считаю, что Люк для меня — не тот человек, — спокойно объясняю я. — Я же не говорю, что хочу за него замуж прямо завтра. Я не идиотка. Прежде чем завести детей, мне нужно сначала сделать карьеру. Я сама сказала ему, что наше совместное житье — пробный шар. Но когда мне исполнится тридцать, будет просто прекрасно выйти замуж за Люка.

— Что ж, — вздыхает Чаз. — Я просто хотел сказать, что за шесть лет до твоего тридцатилетия может многое произойти…

— За семь, — поправляю я.

— …И, если бы вы, ребята, были лошадьми, я бы не поставил на то, что Люк придет первым? Ни цента.

Я качаю головой. Сердце понемногу успокаивается. Чаз сам не понимает, о чем говорит. Он не поставил бы на Люка? Люк — самый фантастический из всех людей, которых я когда-либо встречала. Разве Чаз знает хоть одного парня, который бы помнил наизусть все песни «Роллинг стоунз» из альбома «Клейкие пальцы» и пел бы их в душе? Кто еще может приготовить из масла, уксуса, горчицы и яйца самый вкусный майонез из тех, что я пробовала? Кто из знакомых Чаза мог бросить высокооплачиваемую работу в банке ради того, чтобы вернуться в институт и учиться па доктора?

— Ты не слишком хорошего мнения о своем лучшем друге, — констатирую я.

Чаз пытается оправдаться:

— Я не говорю, что он плохой человек. Я просто хочу сказать, что знаю его несколько дольше, чем ты, Лиззи. У него есть одна проблема — когда на его пути появляются сложности, он имеет обыкновение все бросать и сбегать.

Я потрясена.

— Потому что он ушел из медицинской школы, чтобы стать банкиром, а потом понял свою ошибку? Иногда такое случается, Чаз. Людям свойственно ошибаться.

— Ты не ошибаешься, — говорит Чаз. — То есть, конечно, ошибаешься, но это ошибки другого рода. Ты знала, чего хочешь, с того самого дня, как мы встретились. Ты знала, что будет тяжело, что придется многим пожертвовать, что ж» не принесет тебе сразу много денег. Но тебя ничто не остановит. Ты никогда не откажешься от своей мечты из-за трудностей.

У меня просто челюсть отпадает.

— Чаз, где ты витал, когда мы разговаривали? Перед кем я распиналась и говорила, что готова отказаться от своей мечты?

— Ты говорила о том, что тебе придется вернуться домой и попробовать то же самое, только не в Нью-Йорке, — поправляет меня Чаз. — Это большая разница. Слушай, Лиз, не пойми меня неправильно. Я не хочу сказать, что Люк плохой. Я просто не стал бы…

— Не поставил бы на него ни цента, будь он лошадью, а ты — игроком, — нетерпеливо заканчиваю я за него. — Да, знаю, я тебя прекрасно слышала. И по-моему, поняла. Но ты говорил о ПРЕЖНЕМ Люке. А не о том, кем он стал с тех пор, как появилась я. Люди меняются, Чаз.

— Не так кардинально, — отвечает он.

— Меняются. И разительно.

— Ты можешь привести эмпирические доказательства этого утверждения?

— Нет, — говорю я. Меня уже начинает это раздражать. Тяжело, наверное, временами приходится Шери. Он, конечно, очень симпатичный, если оценивать внешность. Он обожает Шери и, по-видимому, просто фантастический в постели (иногда мне кажется, что Шери перебарщивает с откровениями). Но эта его привычка носить задом наперед бейсбольные кепки… И это его «можешь привести эмпирические доказательства этого утверждения?».

— Очень яркий аргумент, — продолжает Чаз.

Что там говорил Шекспир? «Первое, что нужно сделать, это убить всех судейских». Я бы сказала иначе: «Первое, что нужно сделать, это убить всех аспирантов, ПИШУЩИХ ДИССЕРТАЦИИ ПО ФИЛОСОФИИ».

— Чаз! — перебиваю я. — Лучше помоги мне промерить окна, и я пойду домой и начну шить вам шторы.

Он оглядывается на окна. Их закрывают омерзительные складывающиеся металлические ставни, служащие, по всей видимости, для того, чтобы отпугивать немногочисленных наркоманов, которые, бог знает почему, живут здесь неподалеку.

Ставни чудовищно уродливые. Даже мужчина может это оценить.

— По-моему, — обреченно говорит он, — спорить с тобой гораздо веселее.

— Я вообще-то не веселюсь, — информирую я его.

Он усмехается:

— Ладно, перейдем к шторам и Лиззи.

Я беру сантиметр и снимаю туфли, чтобы встать на батарею.

— Я о работе в офисе моего отца. Хочу тебя предупредить.

— О чем?

— Ты должна будешь держать свой рот на замке. Никому не рассказывать, кого ты там видела и что слышала. Тебе нельзя будет об этом разговаривать. Это закон фирмы. Она гарантирует своим клиентам полную анонимность и безопасность.

— Господи, Чаз! — Я снова прихожу в раздражение. — Ты же знаешь, я умею хранить секреты.

Он просто смотрит на меня.

— Если это важно, то умею, — настаиваю я. — Тем более что от этого будет зависеть моя платежеспособность.

— Пожалуй, — говорит Чаз, в большей степени самому себе, — рекомендовать тебя на эту работу — не слишком хорошая мысль…

Я швыряю в него сантиметром.

Да, знаю. Все это делают. А если все вдруг решат броситься с Бруклинского моста, вы тоже прыгнете?

Тогда хватит показывать лямки от лифчика!

Мне плевать, сколько вы заплатили за это поддерживающее грудь устройство, невежливо заставлять нас на это смотреть (особенно если лямки посерели и обтрепались, и тем более на вашей собственной свадьбе!).

Держите их, девушки, там, где они и должны быть. Попросите специалиста по свадебным платьям подобрать специальную заколку, прикрепляемую ко шву рукава у плеча или к лямке длиной около 3–4 сантиметров.

Пристегните вашу лямку. Лямки спрячутся, и никто не скажет, что вы небрежно одеты!