Королева воинов

Глава 14

60 год н. э. Лондиний

В воздухе витал страх. Сидя на лошади, она чувствовала его, ужас витал меж зданий, улиц и площадей. Доносившийся из города запах гари от мертвых очагов, вонь разлагавшихся трупов животных и лошадиного навоза… Но была здесь еще и необычная тишина, которая буквально звенела в ушах. Так выглядела ее следующая победа. Тишина и запах страха в воздухе.

Но чем больше она вглядывалась, тем больше, казалось ей, мертвый город оживал. Она уже будто слышала приглушенные рыдания женщин, и плач детей. Она могла теперь поклясться, что слышит, как римляне умоляют своих богов остановить нашествие и дать им еще один день жизни. Страх, всюду страх…

Боудика пришла сюда, чтобы сражаться, уничтожать и получать ту радость, которую может дать лишь ужас поверженых врагов. Она радовалась, когда римляне испускали дух и когда последнее, что они видели, было ее лицо. Но где были люди, чьи глаза умоляли бы о пощаде в последние мгновения жизни, перед тем, как тьма поглощала их? Куда делись жители Лондиния? Она смотрела на город, но не видела на улицах тех, кто стал просить бы пощады; не было и лодок, пересекавших реку, не было ни лошадей, ни даже собак и кошек.

Боудика, сидя на своей серой кобылице, оглядывала Лондиний с холма, что находился к северо-востоку от города. Могла ли здесь быть ловушка, старый прием римлян, когда они заманивали противника в места, выглядевшие совсем безопасными, для того чтобы потом напасть целым легионом и разорвать в клочья? Могли они задумать какой-нибудь дьявольский маневр, чтобы разом уничтожить ее людей, когда те войдут в город, как поступила она сама близ Камулодуна с пришедшим на выручку города легионом? Где были рвы, насыпи или укрытия, которые она не могла разглядеть с этого расстояния, которые скрывали бы тысячи римлян, готовых ринуться со всех сторон и обратить все ее мечты в пыль? Были ли там баллисты, катапульты или кипящее масло? А если нет, то где же спряталась римская армия и куда ушли все жители?

Она стояла и стояла на холме все не могла принять решение, но еще немного — и ее колебания были бы замечены. Теперь ей придется спуститься к подножию холма, где армия встала лагерем, и столкнуться с дюжиной неприветливых людей — вож-дей племен. Эти люди считают, что она должна знать ответы на все вопросы. Да, они пока следуют за ней и сделают то, что она прикажет, но Боудика знала, что, если допустит хоть одну ошибку, они отвернутся от нее. Всякий полководец успешен до первого поражения, а она пока выиграла только одно сражение. Сейчас ей предстояло биться снова, на этот раз против города, который выглядел спокойным, словно гора, словно лес на рассвете, и все же в его недрах скрывалась гадина, чьи клыки были смертоносны. Но гибель Боудики означала и смерть всей Британии.

Однако ей нужно было что-то сказать совету, и обзор города навел ее на кое-какие мысли. Она заставила лошадь повернуть и двинулась обратно к палаткам, где собрались остальные вожди.

Подъехав, она оглядела своих людей. Одни сидели на земле или выходили из палаток, другие готовили завтрак или занимались чисткой и заточкой оружия. Дым от тысячи походных костров поднимался в прохладном воздухе, собираясь в темное облако, которое нависло над холмами, на которых раскинулся лагерь. Лондиний был всего в трех часах пешей ходьбы, и воины готовились встретиться лицом к лицу с противником. Но куда этот противник подевался?

Спешившись, Боудика вошла в главный шатер. Вожди бриттов посмотрели на нее с ожиданием.

Мандубрак и Кассивеллан сидели в разных углах шатра, и им явно не нравилось находиться в одном месте, как и их женам и семьям, которые собрались в отдельные группы.

Правители малых племен спокойно беседовали. Все замолчали, когда Боудика подошла к столу, чтобы взять чашу с вином.

— Я прошу всех сесть, — сказала она. Вожди шести племен присоединились к ней совсем недавно. С некоторыми она уже говорила, но только теперь видела всех вместе. — Друзья мои, правители Британии, мы собрались здесь, так как решили изгнать с нашей земли римлян. Так ли это?

Все посмотрели друг на друга и кивнули, соглашаясь. Боудика продолжила:

— Мы — семь голосов, равных, представляющих самые большие племена. Как совет мы должны сознавать важность тех соглашений, которые принимаем. Если мы не будем едины, то потерпим неудачу. Все согласны с этим?

Снова никто ей не возразил.

— Все согласны с тем, что мы выступаем этим же утром? Мы разделимся на три части, каждая войдет в северную половину города, но разными путями: одна с востока, одна с севера и одна с запада. Римляне будут ожидать, что мы пойдем по дорогам, которые ведут к мосту, чтобы захватить северный и южный берега реки. Но мы этого не сделаем, мы будем избегать дорог и пройдем через поля. Так будет медленнее, но безопаснее. Войдя в город с востока и запада по северному берегу, мы достигнем эффекта внезапности. Наши шпионы сообщают, что у их командующего не было времени, чтобы собрать все свои легионы. У него недостаточно воинов, чтобы сражаться с нами в открытом поле. Пройдя полями, там, где их нет, мы перехитрим римлян. Они, конечно же, возвели укрепления на южном берегу за мостом, спрятались в складах и доках у воды, думая, что мы будем переходить реку по мосту, чтобы атаковать южный берег. Они надеются собрать нас в кучу, чтобы легче было уничтожить, они знают, что на таком узком пространстве мы не можем сражаться. Но вместо того, чтобы переправиться на южный берег по мосту, мы возьмем все лодки на северном берегу. Мы переправимся в сотне разных мест, соберемся на другом берегу реки справа и слева от моста и нападем на римскую армию с тыла!

Кассивеллан угрюмо смотрел на Боудику:

— Я думал, что это будет совет королей и королев — совет равных. Но ты, похоже, определила весь план битвы, даже не посоветовавшись с кем-либо из нас.

Боудика кивнула:

— Да, король, потому что я говорила с нашими шпионами, приблизилась к Лондинию и осмотрела город. Но я сообщаю свой план совету и прошу вашей поддержки. Именно сейчас вы можете не согласиться со мной и предложить другой план битвы.

Она старалась не вызвать его гнева, потому что это означало бы — внести раздор; напротив, она всеми силами стремилась говорить ровно и спокойно, но оставаться твердой в своем решении.

— Твой план хорош, Боудика, — сказал Кассивеллан, — в нем есть смысл. Но мои люди последуют только за мной и ни за кем более.

— Только ты и королева Велла поведете свой народ.

Мандубрак прервал их:

— Независимо от того, кто поведет наших воинов, римляне тут же увидят, что мы переправляемся на лодках через реку, и организуются по-другому и, когда мы высадимся, перебьют наших людей.

— Мы не будем убивать жителей на севере города, но сгоним их в кучу и заставим перейти через мост вместо нас. Когда они пойдут, римляне в укрытии не будут знать, что делать, они растеряются, подумав, что это какой-то трюк или что бритты переоделись римлянами. Как ты видишь, Мандубрак, река делает поворот у моста. Переправляясь, мы останемся невидимыми для римлян на южном берегу.

— Ты считаешь, что римляне соберутся на южном берегу, Боудика, — сказал Кассивеллан. — Почему? Почему мы не можем встретить всю их армию, когда устремимся с севера? В конце концов, они прекрасно знают, откуда мы двигаемся, и, конечно же, встретят до того, как мы войдем в город. Я бы так и сделал, — заключил он.

— Именно так сделал бы любой великий король бриттов, чтобы защитить своих людей, — сказала она мягко, выражая ему уважение. — Но не так думают римляне. Они создали огромную империю благодаря своей военной тактике. Светоний, без всякого сомнения, понимает, что город защитить невозможно, а с нашими силами мы можем атаковать его во многих местах и разобьем его силы, если он соберет их в одном месте. Римляне не сражаются маленькими группами. Они предпочитают собираться в клин или тесный строй. И точно так же они будут действовать внутри города. Там слишком мало стен, за которыми можно спрятать людей, Светоний не может защищать город как форт, поэтому он попытается заманить нас в замкнутое пространство и уничтожить… Но вместо того, чтобы сделать, как он ожидает, мы появимся с разных сторон и перехитрим его.

Она замолчала в ожидании других возражений, но их не последовало. Боудика сама нарушила молчание:

— Друзья, с тех пор, как у меня отняли королевство, со дня моего унижения я долго размышляла над тем, кто я и каким станет мое будущее. Я решила изменить имя. С этих самых пор я более не буду Боудикой, королевой иценов. С этого момента для Рима и подчиненных ему земель я буду называться Британнией.

Не слова были встречены молчанием. Значение сказанного еще не было до конца осознано всеми, когда медленно и торжественно подняла свой кубок королева Велла:

— Приветствую тебя, Британния.

— Бритты, — воскликнула Боудика, — мы выступаем!

Кассивеллан взял свое оружие и вышел из шатра. За ним последовали жена и вся семья. Так же поступили и остальные вожди. Когда в шатре остались лишь Боудика и Мандубрак, последний тихо спросил:

— Как много ты знаешь о римской тактике?

Она улыбнулась и так же тихо ответила:

— Когда живешь рядом с врагом, то знаешь, как он мыслит и как выглядит без доспехов. Мой муж Прасутаг и я жили рядом с римлянами годами — это было ошибкой, как я понимаю теперь. В наш дом приходило много римлян, которые обращались с нами как с друзьями. Они объясняли нам, как их армия побеждала в битвах, как развертывались их силы, и еще многое другое. Скажу тебе, что знаю о Риме и римлянах больше, чем о Британии и бриттах, и это наполняет меня стыдом и печалью.

Он кивнул и, выходя из шатра навстречу лучам утреннего солнца, промолвил:

— Скоро, Боудика, ты не будешь чувствовать стыда, лишь сладкий вкус мести на губах.

Только доносившийся издали крик ребенка, а иногда женский плач подсказывали, что в городе все еще есть жители. Но большая часть их ушла. Боудика никогда не видела ничего подобного: пустые дома, безлюдные таверны, мастерские, где все еще слабо теплился оставленный огонь. На галереях все еще висело белье, на тарелках лежала еда, в чашах оставалось вино. Казалось, все жители были взяты на небеса озорным богом Лугом. Некоторые из ее воинов даже посматривали вверх: не свисают ли с облака чьи-то ноги?

Мандубрак подъехал к ней и покачал головой:

— Они вывезли всех жителей. Почти никого не осталось!

Она кивнула:

— Он пуст. Должно быть, бежали день или два назад, когда услышали о нашем приближении. Но куда они могли деться? В городе должно было быть, по меньшей мере, пятьдесят тысяч человек, и они не могли просто так исчезнуть.

— Не все, — сказал король. — Мои люди схватили около сотни жителей, которые прятались в домах. Но это старики, больные, калеки и женщины с детьми, даже с грудными. Где те, с кем мы можем сражаться?

— Возможно, — сказала она, — они все перешли на южный берег?

Но Мандубрак снова покачал головой:

— Мои люди осмотрели тот берег и не заметили никого, кроме отдельных людей на крышах, которые тоже наблюдали за ними. Это и в самом деле загадка, Боудика. Куда подевались все жители?

Чутье не подвело ее утром. Страх, который она ощущала буквально кожей, был страхом бежавших в панике людей. Те жители Лондиния, которые могли уехать или уйти, оставили свои дома и занятия и бежали еще до прихода ее армии. Это было хорошо, хотя расправиться с тысячами римлян было бы намного лучше.

Она повернулась к королю:

— Сожги дома на северном берегу. Подожги все, что возможно, так, чтобы не осталось ничего. Пусть вспыхнет пламя, которое так осветит небо, что это увидят в Риме.

Пламя ревело над городом три дня. Те жители, которые не сгорели заживо сразу, выскакивали на улицы и молили о пощаде, но, как и в Камулодуне, их связывали, словно скот, волокли на берег реки и оставляли там до поры до времени.

Боудика со своими людьми переправилась на другой берег и обнаружила, что он также пуст. На южном берегу было куда меньше домов, и потому их было легче обыскать. Они обнаружили лишь не-сколько тысяч человек, которые, подобно остальным, умоляли Боудику и ее воинов сохранить им жизнь. Жителей северного берега согнали на мост, и теперь они с ужасом наблюдали, как горят дома на южном берегу. Небо было черным от дыма, даже дышать было нечем. К концу третьего дня весь Лондиний, освещенный отблесками пламени, походил на загнанного зверя.

Чтобы угодить богам перед нападением на cле-дующий римский город, Боудика принесла в жертву пленников на берегах реки.

Боудика подъехала к связанным жителям.

— Слушайте меня, римляне! — воскликнула она, и ее голос перекрывал шум пожара. — Ваша армия бросила вас на произвол судьбы. Отныне вы не можете ступать по священной земле бриттов, для вас нет места на берегах нашей реки. Поэтому вам больше нечего делать здесь. За все зло, которое вы совершили в земле бриттов, вы будете убиты. Мужчинам отрубят головы, их тела останутся на поживу птицам, а головы будут принесены в жертву богам реки. Женщин повесят, потом мертвых посадят на кол! Британния все сказала.

Она повернула лошадь и опять услышала вопли и стенания сотен римских мужчин и женщин, чью судьбу она решила только что.

Так есть! И так будет!

Бритты грабили беззащитный город. С криками и хохотом врывались они в дома, обыскивали каждый угол. Украшения, посуда, одежда и ткани — все вытаскивалось на улицы и запихивалось в мешки, иные сильные мужчины уже двинулись с ними из города на север. Повозки оседали под тяжестью добычи и бритты искали дополнительные телеги.

Были разграблены склады у реки, все лавки и мастерские, искали здания, в которых еще оставались запасы продовольствия. Найденную еду жадно пожирали прямо на месте. Женщины бриттов выходили из разграбленных домов в тончайших тканях всех цветов радуги, накинутых на грубые шерстяные плащи и накидки. Разграбленные дома сжигались.

Грабеж в Лондинии был еще более диким, чем в Камулодуне, потому что сопровождался безудержным пьянством; начались и стычки между пьяными бриттами.

Но наибольшим удовольствием для бриттов было пытать римлян. Чудовищные казни были придуманы Боудикой. Чтобы удовлетворить жажду крови, бритты стали насаживать на колья женщин и кастрировать мужчин еще до того, как те умирали. Бритты наслаждались мучениями пленников. Они швыряли их в огонь и спорили, сколько жертв погибнет немедленно, кто дольше будет корчиться в объятиях пламени, а кто сгорит первым.

Боудика позволила им делать все, что они хотели. Она поклялась богам, что каждый римлянин получит сполна за все преступления, которые совершились за семнадцать лет, прошедших со времени завоевания.

Однако вскоре убийства беззащитных женщин начали тяготить Каморру и Таску. И Боудика поняла, что пришло время покинуть Лондиний и отправиться дальше. Она решила, что хорошо бы дви нуться по северной римской дороге, а там напасть на первый же форт. Дело было еще и в том, что так она надеялась быстрее встретиться с армией Светония Паулина. Битва и долгожданная победа положат конец римской власти. Разрушить остальные укрепления римлян уже не составит труда, и даже если император пошлет десять новых легионов — все они будут повержены бриттами, и она навеки останется королевой.

Боудика встретилась с Манду браком и Касси велланом в шатре, разбитом на холмах к северу от догоравшего города. Она поведала им о своем плане, и соратники не возражали. Вместе они решили, что нужно выманить армию римлян и можно сделать это вернее всего, нападая на римские форты в колонии. Так Боудика смогла бы сама выбрать место для решающей битвы.

Однако Кассивеллан внимательно взглянул на карту и озадаченно покачал головой.

— Что заботит тебя, друг? — спросила Боудика.

Острием кинжала он указал на один из участков намеченного пути:

— Здесь…

Мандубрак и Боудика внимательно всмотрелись. Это была колония Веруламий, в земле катувелланов, на север от Лондиния. Но Боудика не понимала, в чем были сомнения короля.

— Это город, который был когда-то населен людьми моего племени, катувелланов, но больше они там не живут, — сказал Кассивеллан.

— Я знаю этот город, — ответил Мандубрак. — Там нет ни римских горожан, ни солдат. Это город бриттов.

— Нет, ты ошибаешься. Много лет мужчины и женщины из Галлии переплывали море, их становилось все больше, и они вытеснили наконец из города наших людей. Эти галлы еще больше римляне, чем сами римляне, они живут под защитой Рима и дерут с окрестных деревень еще более дикие налоги, платят за товары лишь малую часть их настоящей цены и чуть что — с жалобами бегут в форт. Из-за их жадности мои люди голодают.

— И ты хочешь уничтожить этот город? — спросила Боудика.

— И уничтожить там всех галлов. Тогда я буду удовлетворен.

— Даже несмотря на то, что этот город на земле катувелланов и там нет римлян?

Он снова кивнул.

— Да будет так, — сказала она. — Через четыре дня Веруламий будет стерт с лица земли.

В шатер вошли ее дочери. Они вежливо поклонились королям, но мать заметила на их лицах следы беспокойства.

— Мы можем поговорить с тобой, мама? — спросила Каморра.

Боудика взглянула на вождей, прося их взглядом покинуть шатер и дать ей поговорить со своей семьей. Когда они вышли, Каморра продолжила:

— Мы с Таской хотим поехать домой. Нам страшно. Мы не хотим больше никого убивать. И мы не хотим, чтобы ты тоже еще кого-то убивала, мы не хотим, чтобы снова гибли люди. Эти убийства, пожары, крики… Это… — У девушек задрожали губы. Таска и вовсе расплакалась, пряча лицо в складках плаща.

Боудика подошла к дочерям и, заключив их в объятия, усадила подле себя. Она со стыдом вдруг осознала, что это первый раз со времени взятия Камулодуна, когда она обратила на них внимание. Каждую минуту днем, все ночи напролет она была захвачена борьбой, а теперь видела, что позабыла о самом главном, ради чего сражалась.

— Дети, верьте мне, когда я говорю, что на всем свете главное для меня — это вы. Да, правда, вам лучше было бы жить дома, бегать по полям, купать-ся с духами в реках и радоваться своей свободе в юности. Но поймите, что именно из-за римлян у нас нет дома! Они отняли наше наследство, нанесли нам тяжелые оскорбления, и, чтобы вернуть себе помощь наших богов, мы должны изгнать их прочь! Из-за них мы никогда не вернемся в дом, где вы выросли. Он больше не принадлежит мне, его отобрал Нерон! Мы, ваш отец и я, хотели быть друзьями Нерона, но он решил отнять у нас дом, наши земли и оставить нас ни с чем. Ваш отец желал, чтобы император правил нашими землями вместе с нами, но тот сказал: «Нет, я хочу править иценами сам». Да, дети мои, он никогда не был в Британии, никогда не видел никого из иценов, он даже не представляет, кто мы такие. И вот я сражаюсь, чтобы вернуть все, что вы любили. Сражаюсь против римлян, чтобы вы опять могли плавать в наших реках и есть пищу бриттов.

Девушки внимательно слушали все, что говорила им Боудика. Затем Каморра тихо сказала:

— Но мы не убиваем римских солдат. Мы убиваем мужчин, женщин и детей — таких же, как мы сами. Они плачут, и нам снятся страшные сны. Часто мы не можем заснуть. И нам не нравятся люди здесь, в лагере. Они всегда пьяные, кричат и дерутся.

Боудика вздохнула. Военный лагерь не был местом, подходящим для юных девушек. Конечно, она найдет безопасное селение бриттов и оставит дочек там с дюжиной своих людей, а когда победит окончательно, то заберет их и тогда начнет строить свой дом. Возможно, что она более не будет королевой иценов. Она хотела бы вернуться к своему народу, но, пока здесь оставались римляне… А может быть, она будет потом жить на южном берегу, вблизи от священных рощ, к которым однажды путешествовала, когда была свободной, как птица, и которые с тех пор не раз являлись к ней в пре красных снах.

Ей показалось, что кто-то вошел в шатер. Она инстинктивно схватилась за кинжал, но в свете костра увидела, что вошедший был бриттом.

— Боудика?..

— Да.

— Мы нашли его.

— Кого?

— Человека, найти которого ты послала нас. Прокуратора. Он хотел бежать на корабле, и нам пришлось догонять его на лодках, и мы доставили его на берег. Он пытался приказывать нам именем Рима, и он назвал себя, так что мы, по твоему повелению, сковали его. И мы…

— Что?! — вскричала она, сразу проснувшись — Дециан? Здесь?!

— Да, — ответил воин.

Боудика вскочила с постели и хотела было его расцеловать, но сдержалась. Толком даже не одевшись, она накинула меховой плащ и последовала за солдатом в центр лагеря. Ревущее пламя костра освещало лежащую на земле толстую фигуру в грязной и рваной тоге. Прокуратор попытался подняться на нога, но тяжесть цепей и хороший пинок одного из воинов вновь повергли его на землю. Боудика подошла ближе, к горлу ее подступил комок.

— Что ж, — сказала она, — Дециан, теперь ты — у моих ног. Теперь с тобой — то же, что было тогда со мной.

Разглядев Боудику, римский прокуратор затрясся от ужаса. Он попытался закричать, но смог лишь выдавить:

— Я, прокуратор Британии, приказываю тебе, Боадицея, расковать меня и отпустить. Не подчинившись, ты навлечешь на себя тяжкие последствия. Но если сейчас ты меня освободишь, я поговорю с императором и уговорю его, чтобы тебе и твоим людям…

— Молчать, дурак! — словно отрубила она. — Ты можешь быть уверен лишь в том, что умрешь. Как ты высек тогда меня, так я прикажу высечь тебя. Как ты приказал насиловать моих дочерей, так же поступят и с тобой. Некоторые из моих людей предпочитают ублажать себя мужчинами, а некоторые — животными в полях. Так что они попробуют насладиться и тобой. Многие! А когда твое тело будет истекать кровью, я стану отсекать от него член за членом и скармливать собакам.

Даже люди Боудики посмотрели на нее с ужасом, а прокуратор смог издать лишь сдавленный хрип и тут же рухнул в обморок.

Она смотрела на его жирное тело и, повернувшись к одному из воинов, с отвращением приказала:

— Распните его высоко на холме, лицом к городу. Пусть огонь пожара освещает последние часы его жизни и превращает их в бесконечную пытку.

Лагерь Светония, семнадцать миль к северу от Лондиния

Гай Светоний Паулин согревал в руках бокал с вином. Кроме него, в шатре находились его легат Фабий Терций и префект Каллист Марк Антоний, временно командовавший Двадцатым легионом Ва лерия, пока Светоний с остальными войсками возвращался на восток, чтобы присоединиться к нему для битвы с Боадицеей.

Здесь же сидел и Кассий. Благодаря ему Светоний понял, какой была женщина, с которой он должен сразиться, и, что было даже более важно, — почему она подняла восстание. Когда Кассий перестал оправдываться и предъявлять претензии как человек, вдруг осознавший свою ценность для Рима, Светоний смог сделать из услышаного важные выводы. Теперь он знал о требовании Сенеки вернуть деньги, знал о завещании Прасутага, написанном в тщетной попытке защитить после смерти свое имущество от проскрипций Рима и, что самое важное, он знал теперь о гнусном обращении с Боадицеей и ее дочерьми перед всем населением Камулодуна. Неудивительно, что эта женщина подняла восстание, чтобы отомстить за себя. Меньшего он от королевы воинов и не ожидал.

Светоний весь день мучился от головной боли.

А приезд гонца из Лондиния уж тем более не помог его бедной голове. Он знал, что вести будут плохими, и приказал посланнику ждать снаружи, пока он, Фабий и Каллист продолжали обсуждать продвижение на север и запад. Но гонец из сожженного города ждал уже долго, и теперь пришло время впустить его. Светоний молил богов лишь о том, чтобы те люди, которые не смогли или не захотели уйти вместе с легионами, вняли бы совету и бежали на восточную окраину города, где они могли найти лодки и уплыть в море — подальше от демонов Боадицеи. Но в глубине души он знал, что все равно многие будут убиты и что он, как правитель, будет ответственен за разрушение Лондиния.

Светоний кивнул стражнику, тот откинул кожаный полог и приказал гонцу войти. Вошедший чуть замешкался в проходе, а затем медленно вышел на середину шатра. С удивлением глянув на присутствовавшего тут же бритта, он запнулся, не уверенный, что может при нем говорить.

— Какие новости из Лондиния, центурион? — спросил Светоний.

— Весь город разрушен. Сгорело все — каждый дом, каждый склад, все лавки и таверны. Каменные здания форума уничтожены варварами.

Светоний вздохнул:

— Форум можно отстроить заново. Что с жителями?

Центурион лишь покачал головой.

Светоний тихо произнес:

— Скажи мне…

— Массовая резня, командующий. Мужчины, женщины, дети… Их распинали, жгли, душили, отрубали головы… Каждого…

— Каждого? Всех? Никому не оставили жизнь и не сделали рабом?

Гонец вновь лишь покачал головой:

— Никого. Всех женщин повесили, у многих… Это немыслимо! Я никогда не видел ничего подобного, хотя сражался с дикарями в Германии и изощренными убийцами в Сирии. Я приехал в Лондиний после того, как ушли последние из восставших. Я видел лица мертвых детей… Я никогда не видел детей настолько… — не в силах продолжать, он замолчал.

— Говори, центурион, — жестко произнес Фабий.

Справившись наконец с волнением, гонец продолжил:

— Но и это еще не самое худшее. Перед тем как они были убиты, они висели распятые, и некоторые из женщин были пронзены копьями, через все туловище… Это было… А мужчины… Им отрубили головы. Я видел несколько голов в реке. Их просто бросили туда. Помните, что египтяне сделали с головой Помпея сто лет назад? Мы никогда не забудем этого, правда ведь? И мы никогда не забудем, что эти варвары сделали с нашими людьми. Это было…

— Ты свободен, центурион, — прервал его Фабий.

Тот стоял, переводя взгляд с одного начальника на другого… Светоний кивнул и поблагодарил его за отчет. Центурион повернулся и покинул шатер. Несколько мгновений царило молчание, потом Каллист произнес:

— Должно быть, это были их жрецы, друиды. Это они молятся богам, которые требуют таких жертв.

Светоний покачал головой:

— Я уверен, что мы уничтожили всех друидов, не оставив ни одного. Нет, это работа Боадицеи и ее армии. Только их одних.

— Я говорил вам, — громко сказал Кассий, — я говорил, какая она. Она — худшая из женщин, злой дух, ходящий по земле. Мы должны уничтожить ее, потому что если она жива, то придет за мной и…

Полностью проигнорировав бритта, Светоний сказал:

— Да, она жестока, но мы должны помнить, что это был незащищенный город.

— Но это — ужас, который мы не должны забыть, командующий, — сказал Каллист, все еще пребывая в смятении от услышаного.

— Да, префект! Это — крайность даже для варвара. Но большее ли это варварство, чем то, что творим мы сами, римляне, заставляя зверей на арене разрывать людей на части? Разве это более жестоко, чем убивать жителей провинций, провозглашая, что несем им знания и цивилизацию?.. — спросил Светоний.

— Да! — перебил Фабий, — Это — намного более жестоко! На арене умирают рабы, преступники или те, кто добровольно избрал судьбу гладиатора, зная, что столкнется со смертельным риском. Но это… — Он указал в сторону Лондиния. — Это — избиение безвинных. Римских мужчин, женщин и детей! Избиение для удовольствия. Это хуже, чем все, что мне доводилось видеть. Насаживать женщин на пики… отрезать…

— Довольно! Я слышал то, что пришлось рассказать центуриону. Да, это деяние больного разума, нечеловеческое и противоречащее цивилизации, которую мы, римляне, несем в этот уголок мира. Но оно — относительное зло. Сегодня только самые развращенные римские мужчины грезят об утехах с маленькими мальчиками, а ведь греки высшей формой наслаждения и моральности считали обучение радостям постели детей. В Риме сегодня не порицают императора, а во времена божественного Августа это было общепринятой вещью… Император поощрял критику, дабы развивать свое собственное остроумие и таланты своих полководцев в этой области. Понятия о морали меняются в разные эпохи и в разных местах. То, что мы считаем в поведении этих варваров отвратительным и бесчеловечным, вполне могло быть нормальным во времена Тарквиния Древнего. А посмотрите на наших римских богов: они пожирали детей, насиловали женщин, сочетались для собственного удовольствия с животными и со смертными и делали прочие кошмарные вещи, а мы по доброй воле рассказываем об этом своим детям!

— Но вы же не оправдываете эту безумную Боадицею? — спросил Каллист.

— Оправдывать ее? Нет, я никогда не прощу ей убийства стольких римлян. И я уж точно не последую ее примеру, как и каждый из вас. Но разве Красс не приказал распять шесть тысяч сторонников мятежного гладиатора Спартака на Аппиевой дороге? Теперь вообразите, что один из этих варваров посетил бы Рим сто тридцать лет назад, и ему случилось бы проехать по ней. Что бы он увидел? Как тысячи людей кричат в агонии, моля о воде или окончании их страданий ударом копья! Разве он не воспринял бы увиденое так же, как мы сегодня — слова посланника о Лондинии? Все мы — солдаты, которым платят за то, чтобы мы убивали врагов Рима. И, хотя мы не применяем пыток, как эти варвары, живем мы все же в варварские времена. Теперь извините меня, но моя головная боль стала еще сильнее, и я лучше лягу в постель. Мы продолжим поход на север на рассвете.

Солнце осветило холмы, когда Светоний уже поднял свою армию. Он знал из карт, что в пяти милях к северу дорога ответвляется на запад и ведет в юго-западную часть страны, где находился сейчас Второй легион Августа.

Светоний планировал продвигаться в том направлении и послать к командиру легиона Поению Постуму за подкреплением. После соединения с Четырнадцатым легионом Гемина и двумя легионами Августа у него будет достаточно сил, чтобы встретиться с армией Боадицеи, даже если бриттов будет и сто тысяч. Но важнее было выбрать удобное место для битвы.

Что он знал с абсолютной точностью, так это то, что Боудика нападала на беззащитные города, а в этом случае римские солдаты не могли сражаться так, как их тренировали и готовили. Римляне умели защищать форты, если те имели укрепления, сражаться в открытом поле, осаждать города при помощи катапульт, баллист и других устрашающих военных машин. Биться же с полчищами головорезов на тесных улицах городов не было для римлян привычным, потому Боудика и одержала свои победы в Камулодуне и Лондинии. Итак, она победила архитектуру… но не римскую мощь!

Теперь, если верить Кассию, его мачеха была уверена, что встретит римский легион и тоже победит. И это, знал Светоний, было для него шансом уничтожить ее навсегда. Он тронул поводья, и лошадь пошла быстрее. Уже были отправлены приказы командирам других легионов, чтобы они выдвинулись и встретились с ним в течение ближайших четырех дней. Он соберет все свои войска, а потом ему нужно будет заставить Боадицею прийти к нему.

Впервые за много дней на его губах заиграла улыбка. Самоуверенность этой женщины была ее главной ошибкой.

Поход на Веруламий

Неужели Светоний был настолько слаб, что даже избегал сражения с ней? С вершины холма Боудика смотрела, как мужчины и женщины, лошади и повозки двигались по дороге на Веруламий. Растянувшись, подобно гигантской змее, чей хвост был столь далек, что она не могла его разглядеть, двигались более ста тысяч бриттов: это была гигантская армия, готовая встретить и отразить любой удар.

Но куда же делись римляне? Где теперь Светоний?

Каждый день со времени разрушения Камулодуна она ожидала услышать звуки римских труб и барабанов, сообщавших о появления римских орлов, и ждала, что легионы будут ее преследовать. Каждый день готовилась она к решающей битве, в которой их военная мощь столкнется с прославленным гением Светония. И каждую ночь она отправлялась спать в ожидании, что завтра римляне налетят с холмов, как осиный рой.

Однако страх перед римлянами отступал, когда она видела, сколько у нее воинов. Похоже, она собрала самое большое войско, которое когда-либо собиралось в земле бриттов: больше, чем у Каратака, и даже больше, чем у Когидубна в давние времена, и уж точно больше, чем у королевы Картимандуи, жившей теперь под защитой Рима. Ни один бритт не добивался таких побед, не вонзал кинжал так глубоко в сердце своего врага и не приводил римлян в такой ужас. Об этом говорили ей все ее приближенные. Теперь они слагали о ней песни и возглашали ее имя в своих молитвах. Она относилась ко всему этому как к морским волнам, омывающим ее ноги. Но иногда начинала верить, что в будущем, когда люди станут говорить об этих великих днях, они будут вспоминать ее имя. И называть ее Победой…

Взятых трофеев хватало на всех. Даже боги были довольны, получив в жертву тела тысяч врагов. И следующим будет разрушен ненавистный Веруламий: хоть он и не римский, но его падение станет знаком для всех городов и селений Британии — знаком того, что с римлянами и их прихвостнями не будет ни сотрудничества, ни дружбы.

И еще она радовалась своему союзничеству с вождями, которые приходили, чтобы присоединиться к ней в ее походе. Даже поначалу настроенные недоверчиво Мандубрак и Кассивеллан стали верными соратниками. Они соглашались со всеми ее решениями, они начали разговаривать друг с другом, задавая вопросы и давая взвешенные, обдуманные советы. Но радостнее всего было то, что они все называли ее теперь Британнией. Римский император мог отказаться признать ее право быть королевой иценов; но ей важнее было то, что во многих сотнях миль от него, короли Британии признавали, уважали и почитали ее.

Но, несмотря на всю свою армию, Боудика с пугающей ясностью осознавала, что свое самое большое испытание она еще не выдержала. Да, она разрушила пару городов, но пока не встретилась с римской армией в открытом поле, а здесь можно было ожидать всего.

Светоний Паулин слыл выдающимся римским полководцем и непревзойденным стратегом. До нее доходили истории о его деяниях в Мавритании, на севере Африки, где он подавил серьезное восстание обитателей пустынь. А недавно она узнала и о победе на острове Англси, где он убил всех друидов и тех бриттов, что искали их защиты.

И где же он был теперь? Почему не приходил со своими легионами и не вступал в битву? Почему позволял ей так свободно передвигаться по Британии, не поднимая на нее свой меч? Все это было ей непонятно.

Она знала: когда они наконец встретятся на поле боя, главнейшей ее задачей будет удержать своих людей в боевом порядке, не позволить им броситься на римского зверя, подобно толпе. Она обдумала разные варианты и знала, что тысячи бриттов погибнут, но то была цена, которую все они готовились заплатить за свою свободу. И она только в том случае победит Светония и увидит его, пронзенного мечом, если ее армия сохранит дисциплину и будет следовать четкому плану действий. После Лондиния она поняла, что ее воины уязвимы из-за жадности, бахвальства или обычной тупости. Она тогда не стала прекращать бесчинства, но понимала: войско, которое думает лишь о наживе, никогда не сокрушит военную мощь Рима.

Веруламий показался вдали в середине следующего дня. По опыту наблюдений за Лондинием она поняла, что и этот город почти пуст. Известие о ее приближении достигло города, и его жители, как и многие жители Лондиния, предпочли скрыться от страшной Боудики. Возможно, сейчас они уже находились под защитой римской армии.

Городские ворота были распахнуты и на улицах не было ни души. Даже собаки не рылись в отбросах. Что ж, жажде крови придется подождать до того времени, когда они встретятся с римской армией. И что это будет за день!

Сидя на лошади, Боудика оглядела тысячи воинов, ждущих ее слова. Что они сделают, когда узнают, что в городе осталось так мало жителей, которых можно убить? Они точили свои мечи и кинжалы с самого выхода из Лондиния, чтобы напоить свои клинки кровью… Их глаза жаждали насладиться ужасом на лицах римлян при виде того, как гордый бритт занесет свой топор. А если они примут это как ее неудачу? Неудачу вождя, который вдруг ошибся?

Она откашлялась и воскликнула:

— Бритты!..

Толпа взорвалась оглушительным криком. Она подождала, пока он стихнет, и продолжила:

— Мы снова привели в ужас врага! Снова, как перепуганные кролики, римляне покинули свои жилица и растворились в лесу. Снова, мои бритты, Рим отступил перед нашей силой и оставил нам нашу землю. Этот город пуст. В нем нет жителей, нет солдат. Но они оставили свое имущество, еду и украшения и многое другое, и мы можем это взять. Нет, мы не грабители и воры, мы не отбираем у тех, кто беден. Мы, бритты, лишь забираем у воров и грабителей то, что обобрали нас. Жители Веруламия пришли в нашу страну из Галлии и жили даже лучше, чем римляне. Они — не бритты, они не любили нашу землю, они лишь присваивали ее плоды, они стали богаче, сев на шею бриттам. Пока бритты трудились от восхода до заката, в городе царили продажность и разврат… От имени ваших королей и королев я приказываю вам, бритты: войдите в город! Войдите в каждый дом! Возьмите то, что принадлежит бриттам, а не Риму. И потом выжгите эту язву на теле Британии навсегда, пусть пламя сделает свое дело! Идите же, бритты! Идите и прославьте имя Британнии!

Ее последние слова утонули в реве одобрения и ярости. Он был подобен раскатам грома и отозвался эхом в окрестных холмах и долинах. Воины Боудики, словно саранча, бросились на злосчастный опустелый город.