Королева воинов

Глава 15

В срединных землях Британии

Оно пришло к нему во тьме ночи. Светоний пробудился от беспокойного сна и внезапно понял все. И из-за того, что все стало теперь очевидно, он поразился собственной глупости и тому, что раньше это не приходило ему в голову.

Светоний поднялся и, потревожив стражу, вышел из шатра. Посмотрев в темное небо, он завернулся поплотнее в плащ и отправился за край лагеря. Все еще спали, из палаток до него доносились кашель и храп.

Он смотрел на восток, ожидая первых лучей восходящего солнца, когда услышал за своей спиной шаги.

— Моему командиру не спится? — спросил Фабий.

— Клянусь богами, Фабий, ты что, моя тень и днем и ночью? Друг мой, почему ты-то не спишь? Ты лег даже позднее меня.

— Я уже достаточно спал, — ответил легат. — На войне мне нужно меньше сна. Я последовал за вами, чтобы посмотреть, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь.

Светоний улыбнулся и отечески потрепал друга по плечу:

— Ты последовал за мной, потому что не хотел оставлять меня в одиночестве? Благодарю. Но скоро тебе придется покинуть меня и начать свой путь. Ты превосходно проявил себя в качестве моего легата и теперь должен подняться выше. И ты сможешь сделать это, несмотря на свою юность. Я лишь надеюсь, Фабий, что ты найдешь такого же умелого, мудрого и расторопного помощника, которого я обрел в тебе.

Несмотря на темноту, Светоний заметил, что легат покраснел от столь неожиданной и редкой похвалы.

— Неужели командир помышляет о пенсии? — спросил Фабий.

Светоний улыбнулся:

— Он думает об этом уже несколько лет. Я соскучился по своей семье, по поместью в Этрурии. Но мне нужна еще одна, последняя битва. Всего одна победа, о которой будут распевать в римских тавернах…

— И триумф в Риме. Вы заслужили это, мой господин. Когда Сенат не наградил вас триумфом за победу в Мавритании, это было оскорблением для всей армии.

— Я не требую триумфов, Фабий, и могу оставить их Неронам и Калигулам этого мира. Я сражаюсь для Рима и его граждан. Но мне нужна последняя победа, чтобы уйти на покой и рассказывать потом внукам о заслугах их деда. И я чувствую, что эта победа не за горами. Через неделю. Самое большее — через две…

— Но мы до сих пор не знаем, как заставить ее прийти к нам, командующий. Она умна и знает, как можем поступить мы. Совершенно очевидно, что она будет вынуждать нас сражаться на том поле, которое выберет сама.

Светоний покачал головой:

— Да, она умна и действительно знает, как поступаем мы. Но по сути, она — бритт, и в этом — ее слабость. Бритты почитают своих богов, они видят их в каждом дереве, ручье и камне, даже в воздухе, которым они дышат. Наши боги сидят высоко и направляют дела людей. Но бритты ходят и разговаривают со своими богами, как будто те — рядом. И это, Фабий, — та ахилессова пята, с помощью которой мы ее победим. Через ее богов. С помощью ее ручьев, камней и деревьев. Вот как мы заставим Боадицею прийти к нам. Разбуди нашего бритта и приведи ко мне, я хочу услышать, что он скажет о моей идее.

Светоний рассмеялся и повернулся к Фабию. В темноте он не мог разглядеть выражение лица молодого человека, но чувствовал, как тот нахмурился.

…Ворча из-за того, что его подняли так рано, Кассий выслушал с изумлением то, что предлагал римлянин.

— Это страшно… — сказал он, прикрыв глаза.

— Меня не интересует твое мнение, я хочу знать, сработает это или нет.

— О да, это сработает превосходно! Я могу даже представить себе ее праведный гнев. Она бегом к вам примчится, — сказал бритт, и его лицо исказила гримаса.

Когда центурионы получили и прочли приказы, то сначала приняли их за нелепую шутку. Светоний слышал смех по всему лагерю и думал, что это неплохо для его людей. Но скоро они поймут всю серьезность того, что затевалось.

Сжечь леса; вылить все помои в реки и озера, чтобы воду из них нельзя было пить; отхожие места устраивать исключительно в рощах и пещерах; поджигать поля и леса после прохождения через них. Приказ был похож на наставление детям, как устроить в комнате разгром.

Не следовало никаких объяснений, не указывалось никаких причин, давалась лишь голая инструкция:

Когда центурия, когорта или легион останавливается на отдых, солдаты должны облегчаться не в одном, строго избранном месте, а по всем лесам, полям и во всех местах, которые их командующий сочтет священными для варварских богов.

Далее, влажные губки, которые солдаты используют для подмывания, должны вешаться на деревьях на всем протяжении пути, и на губках обязательно должны оставаться экскременты.

Далее…

Светоний настаивал, чтобы армия двигалась медленнее — нужно было успевать сжечь рощи вокруг. Теперь кристально чистые реки были загажены человеческими нечистотами и кухонными отходами, а в воздухе висел дым костров и походных кузниц. Да, Боудика будет в ярости…

Об осквернении земли Боудике доложили бритты, наблюдавшие за римской армией. Они умоляли ее не дать римлянам и дальше уничтожать их священные рощи и леса.

Одна пожилая женщина, которая четыре дня шла только для того, чтобы увидеть Боудику и рассказать о том, что случилось, в слезах прошептала:

— Всю мою жизнь меня охраняла богиня Бригида. С самого детства я всегда зажигала для нее огонь, даже в летнюю жару. Он не гас никогда, Боудика, ни разу за все долгие годы моей жизни. И до меня огонь в ее честь поддерживали мои родители.

Женщина достала сплетенную из тростника фигурку.

Это была женская фигурка с четырьмя руками, которые, казалось, даже двигались. Для женщины ее богиня была теперь дороже ребенка.

— Я устроила мою богиню над очагом и каждый раз, когда требовалось подкормить огонь, молилась ей, чтобы она не оставила меня своей заботой. Она помогла мне родить четырех детей и пригрела на своей груди еще шестерых, которых я потеряла. И теперь, Боудика, эти римляне осквернили ее рощу. Они ее так изуродовали, что теперь там не захочет жить никто из богов! Они разбросали по земле, где спит моя богиня, уголь и куски железа, они нечистотами загадили ее постель изо мха. Они… — Женщина разрыдалась.

Боудика подошла к ней и, пытаясь успокоить, обняла. Мандубрак хотел что-то сказать в утешение, но промолчал. А Боудика продолжала утешать женщину и уверять, что скоро с помощью богини Бригиды и остальных древних богов друидов римляне будут разбиты и сброшены в море и никогда более не будут разорять земель Британии.

Успокоенная такими словами, гостья покинула шатер.

И как только Боудика повернулась к королю, тот, покачав головой, процедил:

— Это — предел! Это будет означать конец каждого римлянина в Британии. Никаких рабов, никаких соглашений или договоров! Как смели эти собаки оскорбить наших богов?

Когда пожилая женщина уже не могла слышать его слова, он с яростью продолжил:

— Осквернить наши священные рощи, реки и озера! Есть ли предел подлости Рима? Я буду уничтожать этих сукиных детей своими собственными руками, клянусь в этом перед всеми богами! Эта самонадеянная подлость затеяна Светонием, чтобы оскорбить нас. Это хуже, чем порабощать наших мужчин и женщин, хуже, чем забирать последнее у вдов. Это — оскорбление наших священных земель! Сначала они убили жрецов — уничтожили всех друидов, затем стали умертвлять наших самых храбрых мужчин и женщин, потом принялись за детей, стариков! И теперь они оскорбляют наши священные места! Довольно, Боудика. Мы нападем на них и перережем им глотки от уха до уха!

— Именно поэтому он так и поступает, друг мой, — спокойно сказала Боудика — Чтобы вызвать у нас гнев, чтобы оскорбить и заставить сразиться с ним.

— Так именно это мы и сделаем! Мы разобьем его армию и отрежем десять тысяч голов, мы выбросим их в море с южных утесов. Их будут бросать волны, пока они не приплывут к берегам Рима. Их кровь…

— Волки.

Он осекся и посмотрел на нее в удивлении.

— Волки, — повторила королева.

— Что?

— Волки. Опасные звери, король Мандубрак. Подумай на миг о паре волков.

Король кивнул, и Боудика с трудом сдержала улыбку.

— Так. А теперь подумай о собаках.

— Собаках?!

— Собаках!

— Королева Боудика, о чем, ради богов, ты говоришь?

— В одиночку, в лесу, вооруженный лишь мечом, с кем ты предпочел бы встретиться — с волками или собаками?

Не задумавшись ни на минуту, Мандубрак ответил:

— Конечно, с собаками.

— Почему?

— Потому что волки — умные звери, они охотятся стаей. Они осторожны, и ты никогда не знаешь, что они сделают. Они загоняют добычу, окружают ее, они вырывают из тела жертвы маленькие кусочки, пока та не истечет кровью. Они могут ждать целый день, чтобы нанести последний удар.

— А собаки? — спросила она.

— Дикие собаки? Они безумны, они просто кидаются на тебя, и ты можешь убить их всех одну за другой, и даже не позволишь вцепиться в тебя зубами. Они не умны. Они…

Он замолчал, внезапно поняв все.

— Римляне пытаются разъярить нас, чтобы мы бросились в битву! Да! И в нашей ярости мы погибнем. Но если будем вести себя, как волки, — продолжил он, — если будем умны и коварны…

Она улыбнулась.

— Но откуда мы знаем, что именно таков замысел Светония? — спросил Мандубрак. — Он может осквернять наши земли просто потому, что он глупец.

— А разве раньше он так делал? Когда он сражался на западе с восставшими, разве кто-то рассказывал нам, что он оскорбляет наших богов? Римляне сами говорили другое: что они не желают загрязнять наши священные земли, потому что хотят, чтобы наши боги объединились на небесах. И что они хотят жить на этой земле и пить чистую воду, а наши высокие деревья рубить для постройки своих домов и кораблей. Нет, Мандубрак, Светоний определенно добивается того, чтобы я впала в ярость, чтобы кровь бриттов закипела от гнева. Потому что тогда я потеряю власть над армией, и мы проиграем. Если такое случится, то, будь уверен, каждый римский солдат будет стоить десятерых из нашей толпы. Именно этого я больше всего боюсь уже давно.

Путь на север по Римской дороге

Даже Фабий был недоволен тем, как все складывается в этом походе, но Светоний был для него кумиром, и решения его он никогда не оспаривал. Так же относились к командующему и начальники легионов. Никто не решался сказать Светонию, что осквернение земель может повредить им в будущем.

Все думали, что он ищет теперь удобное место, чтобы расположить войска, и решает, как их применить, но только он один знал, что именно он ищет. Три или четыре раза за утро и каждый полдень Светоний уезжал от своих легионов, движущихся на север, чтобы достичь римской крепости Мандуессенд, известной среди бриттов как Мансеттер. Он внезапно пришпоривал коня и без всяких объяснений скакал прочь, в холмы, откуда обозревал окрестности. Затем, погруженный в свои мысли, возвращался, чтобы двигаться вместе со своими воинами. Его армия стала еще больше за счет измотанных горожан Лондиния и Веруламия.

Когда Светоний вернулся из своей пятой или шестой поездки, Фабий подъехал к голове колонны и занял место рядом с ним. Но не успел он сказать и слова, как командующий произнес:

— Это решение я должен принять сам, только я один. Судьба нашей армии в Британии и даже самого Рима зависит от меня. Если я ошибусь, Фабий, и если и мы проиграем, мы потеряем Британию; и это подвигнет многие народы думать: «Если женщина из варварского племени смогла одолеть лучшие римские легионы, то и мы — тоже сможем». Если это случится — империи конец.

Фабий понимал, почему командующий говорит об этом, и потому промолчал.

— Мы сталкиваемся с восстаниями и потерями в Германии, Иудее, Сирии и теперь в Африке, — продолжил Светоний. — Если так будет и дальше, Риму станет еще труднее. Все недовольные восстанут и ударят нам в сердце. Наш Сенат прогнил до последней степени, император явно идет по пути незабвенных Калигулы и Клавдия — все они неспособны управлять. Так что дело за нами, возглавляющими армию, и мы должны защитить наш\ империю — вот почему я так долго решаю, где лучше встретить Боадицею. Когда Авл Плавтий и Тит Веспасиан пришли в Британию и успешно приводили к покорности здешние племена, это потрясло весь мир. Все уверились, что Рим непобедим, что он — величайшая сила в истории, и потому все должны жить в мире под римской властью. Так было прежде, Фабий. Но в последние двадцать лет многое изменилось. На всех наших границах — только недовольство и недоверие. И могу сказать тебе как другу и помощнику, что многим, очень многим мы обязаны этим фиглярам и негодяям, которых почитали как трех последних императоров. Все это делает будущее сражение необычайно важным, Фабий. Вот почему мы должны обойтись с Боадицеей самым жестким и непреклонным образом. Мир опять должен содрогнуться при виде могущества Рима. Если мы ослабеем, отступим, проиграем, то весь мир вспыхнет восстанием, и это восстание будет погребальным костром для нашего народа и нашей империи.

Лицо Фабия выражало сомнение. Светоний посмотрел на молодого человека, улыбнулся и потрепал его по плечу:

— Но это — не твои заботы. Молодые люди сражаются в битвах, продуманных стариками. Я знаю, что ты и другие начальники — вы все бес покоитесь, что я столь долго ищу место для встре-чи с Боадицеей. Но пойми и меня: я должен быть уверен, что избранная местность даст нам максимум преимуществ. Эта женщина, похоже, подняла против нас половину Британии, и сторонники слетаются к ней, словно птицы. Важно, чтобы римская армия понесла как можно меньше потерь, но в то же время раздавила ее войско. Согласно нашим сведениям, у нее больше сотни тысяч мужчин и женщин, но, если хоть один из них уйдет после битвы живым, я буду расценивать это как наше поражение. Они должны быть уничтожены, а имя Боадицеи вычеркнуто из истории. Ни один из ее сторонников не должен сбежать. Эта битва, Фабий, будет подобна столкновению самих богов. Гора Олимп содрогнется от плача вдов и сирот, когда я покончу с королевой Боадицеей.

Фабий молча смотрел, как командующий опять выехал вперед и поскакал на запад.

— Когда я покончу с римской армией, — воскликнула она, — ее остатков еще хватит, чтобы наполнить мешок для зерна!

Громоподобный взрыв хохота был ей ответом, и даже те, кто находился далеко, отозвались одобрительными возгласами.

— Армия Светония пришла с запада, — продолжила Боудика, — где он убил тысячи друидов, матери и отцы, сыновья и дочери — все были убиты, чтобы удовлетворить жажду крови безумного императора Рима.

Снова раздались крики, на этот раз ярости и ненависти. Это уже не понравилось Боудике: несмотря на то что она стремилась вдохновить армию, ей нужно было держать ее под контролем и не позволить стать дикой толпой.

Она продолжила:

— Светоний собрал всю мощь и силы Рима на севере и западе от нас и надеется заманить нас в ловушку. Я знаю об этом. Но неважно, что это за ловушка, — сколь бы бесстрашными ни были римляне в битве, победим мы!

Возгласы одобрения не дали Боудике сказать самые важные слова. Ей пришлось ждать, пока море воинов успокоится и приготовится ее слушать. Многие из них пили с самого утра, и их дух был слишком возбужден. Что могла она поделать? Да, первый бой закончился успешно, но в нем участвовала лишь половина тех, кто шел за ней сейчас. Остальные были только при побоище в Лондинии и разрушении пустого Веруламия, так что только половина воинов имела опыт сражения с римлянами.

— Римляне ждут подкрепления от Второго легиона Августа, который стоит далеко на западе. Если мы теперь атакуем, они не успеют подойти. Это значит, что мы будем сражаться только против Четырнадцатого и Двадцатого легионов. Это бесстрашные воины, храбрые и сильные. И, что еще важнее, дисциплинированные. Помните, что один дисциплинированный солдат стоит десятерых из толпы. Но никогда еще не было у нас такой уверенности в победе, как в битве, что будет завтра или послезавтра. Почему? Мы — бритты, а они — нет!

Снова раздался рев одобрения.

— Потому что нас в десять раз больше, чем может собрать Светоний!

Снова одобрение. Они ловили каждое ее слово. Она видела в их глазах обожание и была счастлива. Оглянувшись по сторонам, она увидела своих дочерей: они стояли обнявшись и улыбались матери.

— Потому что мы живем на этой земле, а они здесь умрут! — воскликнула она.

Она подождала, пока ее армия прекратит свистеть и кричать. Теперь, на пике воодушевления, она могла направить их в битву и хотела, чтобы призыв к храбрости долго звучал в их ушах.

— И последнее, что даст нам победу в борьбе с римлянами. Они поклоняются своему богу мести — Марсу. Он живет в Риме, на священной горе. Римляне думают, что этот бог защитит их и подарит им победу. Но я заручилась помощью самого могущественного бога в небесах и на земле — на нашей стороне будет сам бог Тевтат…

При упоминании самого устрашающего из богов друидов огромная толпа умолкла. У каждого был собственный бог или богиня в стенной нише или даже с собой в походном мешке, но никто из них никогда и не думал связываться с ужасным Тевтатом. Его имя редко упоминалось вслух, лишь друидам разрешалось говорить с ним, и то только перед битвой. Этот бог требовал за свою помощь человеческих жертв. Все знали, что друиды на острове тоже заручились его поддержкой перед битвой с римлянами, но никто не знал, по каким причинам этот бог покинул своих людей.

И теперь Боудика призвала его. Мужчины и женщины смотрели друг на друга с изумлением.

Боудика громко и уверенным голосом произнесла:

— Тевтат явился мне во сне прошлой ночью. Он вошел в палатку и встал в ногах постели. Я попыталась взглянуть в его лицо, но оно было столь ужасно, что я закрыла глаза. Однако услышала его голос в своей голове, и он был подобен раскатам грома. Он сказал мне: «Королева Британния, я позволил римлянам убить всех моих друидов, потому что они были бесполезны. Мне нужно, чтобы на моей земле жили сильные люди. Я поддержу лишь тех, кто достоин моей помощи. Они уничтожат всех римлян, и после этой битвы ни один из них не посмеет ступить на нашу священную землю». Затем он растворился в облаке дыма. Такое обещание дал бог Тевтат мне и вам, всем бриттам: когда мы вступим в битву с римлянами, он будет видеть, насколько храбро и достойно вы сражаетесь, и он требует, чтобы вы слушались моих приказов. Тогда и только тогда вы будете под защитой бога, который выступит против римского Мара и победит его.

Все страхи, появившиеся при упоминании имени страшного бога, словно испарились, и бритты заревели в восторге. Они свистели, кричали, их боевые кличи звенели в воздухе, а мечи и копья готовы были достать облака. Открыв фляжки, воины пили и обнимались.

Боудика повернулась и направилась к своим дочерям. Она улыбнулась и обняла их.

— Скоро мы будем наконец отомщены. Память о той боли, что причинили вам эти чудовища, уйдет навсегда.

В лагере у Римской дороги

После напутственной речи своего командующего легионеры отправились на отдых, не сомневаясь в будущей победе. Солдаты радовались и хвалили Светония Паулина. Он сказал хорошую, воодушевляющую речь, и воины перед грядущим сражением ощутили уверенность. Ночь прошла спокойно, скоро люди должны были проснуться отдохнувшими и полными сил. И Фабий теперь не знал, как доложить о вести, принесенной гонцом: положение становилось столь опасными, что грозило гибелью всему лагерю. А это означало не только проигрыш грядущей битвы, но и несчастье для империи. Как часто говорил Светоний, удавшееся восстание, словно лесной огонь, перекидывается с провинции на провинцию. Но командующему необходимо было знать все.

Молодой человек колебался, прикидывая, как сообщить новость. Он огляделся. Сотни кожаных палаток, подобно грибам, стояли на полях и холмах, все тщательно охранялось, последний часовой должен был смениться за два часа до восхода солнца, чтобы тоже отдохнуть. Люди находились в своих палатках, во сне рыгая и кашляя. Скоро им придется выйти, чтобы опорожнить кишечник, и обычно они делали это в специальные ямы близ лагеря. Но с тех пор как командующий приказал осквернять местность, они ходили под охраной стражи к ручьям и рощам. Это, казалось, срабатывало. Шпионы уже сообщали, что армия Боадицеи охвачена яростью и готова ринуться к лагерю римлян.

Но все это не так беспокоило Фабия в то утро. Теперь его сильно волновала вероятность поражения. Армия, которая встретится теперь с бриттами, будет, похоже, куда меньше, чем предполагал его командующий. Что было еще хуже, — когда весть о грядущем сражении с королевой Боадицеей и бриттами пронеслась по лагерю, жители разграбленных городов разбежались по лесам, словно крысы в панике. Когда Светоний только вернулся с запада и готовился подавить новое восстание, он был уверен, что сможет собрать на поле боя пятьдесят тысяч солдат. А ведь он был уверен, что соберет еще тысяч двадцать из числа жителей городов, которые разорила Боадицея, но эти трусы как раз и сбежали. Так что сообщить о полученном известии значило бы только прибавить командующему проблем.

Приготовившись ко всему, Фабий подошел к палатке и кивнул страже. Те дали ему дорогу. Войдя в шатер, Фабий увидел, что Светоний уже умывается.

Взяв полотенце и увидев на лице Фабия смятение, Светоний приказал:

— Рассказывай.

— Префект Второго легиона Августа Поений Постум прислал гонца. Он сообщает, что не подчинится вашему приказу, и сожалеет, что не может прислать легион.

Фабий внутренне напрягся.

— Почему? — тихо спросил Светоний.

— Потому что, как говорит гонец, его окружает племя дуротригов и он должен охранять свой форт. Он говорит, что его людям придется пройти почти две сотни миль по враждебной территории и что, пока он до нас доберется, его потери будут слишком большими.

Фабий замолчал. Но Светоний, слишком хорошо зная своего друга и помощника, снова тихо спросил:

— Это ведь еще не все, не правда ли?

Фабий кивнул:

— Он добавил, что командующий должен суметь сам победить женщину, не рискуя Легионом Августа.

Светоний тяжело опустился в кресло. Фабий, затаив дыхание, не знал, стоит ли оставаться в палатке, но ждал.

Глубоко вздохнув, Светоний успокоился и встал. Он направился к своим доспехам и оружию, вытащил меч и передал его Фабию:

— Пошли вестника обратно с этим мечом. Пусть передаст префекту, что он должен отныне хранить этот меч. Если он услышит, что Светоний проиграл битву с Боадицеей, то он должен будет найти ее армию, дать сражение и этим мечом убить ее. Однако если префект услышит, что победил Светоний, то он должен будет покончить с собой этим мечом перед всей армией. Пусть скажет ему, что это будет цена за отказ подчиниться приказу и плата за трусость. Иди!

На пути к Мандуессенду, срединная Британия

Возбужденные Мандубрак и Кассивеллан вернулись из обхода. Они давали последние приказы своим воинам и слугам. Даже рабам приказано было взять мечи и кинжалы. Им сказали, что если бритты проиграют, то они тоже будут не освобождены, а убиты римлянами, так что в их интересах сражаться за своих хозяев.

Двое королей встретились с Боудикой, когда она возвратилась из расположения воинов иценов. И в отличие от них Боудика хмурилась. Ее беспокоило большое число пьяных и недостатки в подготовке войска.

— Ты видела, сколько людей прибыло, чтобы присоединиться к нам? — взволнованно воскликнул Кассивеллан. — Они приходят отовсюду. Они — словно трава на полях, там — тысячи! Все пришли, чтобы присоединиться к нашей последней победе. По всей Британии разлетелась весть об этой битве и нашей грядущей свободе. Во имя богов, Боудика, вся Британия пришла сюда. Это смелее моих ожиданий! Мы достигли того, чего не было в истории Британии уже тысячу лет. Мы объединили землю, сплотили людей. Все распри ушли в прошлое. В первый раз мы едины, как Галлия и Испания, и мы во всем согласны. — Он замолчал, не уверенный, как выразить следующую мысль. — И все пришли сюда из-за тебя, Боудика. Все действительно видят в тебе королеву Британнию. — Он покачал головой. — Никогда бы в это не поверил.

Она посмотрела на него в изумлении. Все ее сомнения относительно готовности армии бриттов были теперь уничтожены этой похвалой из уст ее когда-то смертельного врага.

Мандубрак тоже улыбнулся и сказал:

— Кассивеллан прав. Вся Британия идет сюда, чтобы взглянуть на нашу последнюю победу. Они прошли многие мили, и только некоторые на повозках. Пришли семьи тех, кто сражается за тебя, и их столько же, сколько наших воинов. Кассивеллан прав, когда говорит, что вся Британия идет поклониться тебе. И когда будет обезглавлен последний римлянин, они поймут, что ты — вождь армии, победившей врага.

— А ты? — спросила она Кассивеллана. — Ты? — повернулась она к Мандубраку. — Когда я впервые пришла в ваши королевства, умоляя присоединиться ко мне в восстании, вы колебались. Победа вселила в вас уверенность. Прежде каждый хотел не только выполнения своих требований, но и общего принятия решений, всем советом. Моя удача, мои решения принесли нам победу. Но когда уйдут римляне, кто возглавит Британию? Или мы вернемся к тем временам, когда все племена воевали друг против друга?

Мужчины обменялись взглядами, и молчание их красноречиво намекало о будущем Британии, когда она перестанет быть частью Римской империи.

Когда-то непримиримые враги, готовые убить друг друга, теперь они были братьями по оружию, готовыми умереть вместе, сражаясь плечом к плечу с Боудикой. Но она знала, что каждый использует грядущую победу для усиления своего положения, умножению земель и богатства своих людей. И она со всей ясностью понимала, что Рим — лишь первый из ее врагов. Битва продолжится и после того, как римляне покинут берега Британии.

Боудика тяжело опустилась в кресло. Ей было тревожно. Каморра первая заметила, что мать взволнована.

— Мама, — спросила дочь, — ты беспокоишься из-за будущей битвы? Но ведь мы победим?

Боудика улыбнулась и притянула свое дитя к себе:

— Победа, дорогая, — просто шаг к грядущим битвам. Мы победим наших врагов, но в день, когда победим римлян, мы начнем долгие сражения против своих друзей.

Каморра словно оцепенела и только покачала головой. Боудика поцеловала ее в лоб.

— Если человек тебе улыбается, он твой друг или враг? — спросила она.

— Друг.

— А если вслед за улыбкой, когда ты повернешься и станешь уходить, он ударит тебя в спину, то кем он будет — другом или врагом?

— Врагом.

— Вот и первый урок. Но мне грустно говорить, как много тебе еще придется узнать о жизни, мое дорогое дитя. Я молюсь всем богам, чтобы знание пришло к тебе быстро и без боли.

Мать замолчала, и Каморра вдруг увидела, что Боудика беззвучно плачет. Встревоженная, она мягко спросила:

— Что с тобой? Могу ли я что-нибудь сделать?

— Нет, — сказала Боудика, пытаясь успокоиться. — Потеряв твоего отца, я думала, что не смогу вынести тяжесть этой потери и не смогу жить без него…

Удивленная, Каморра сказала:

— Но теперь люди поклоняются тебе, зовут тебя спасительницей, говорят, что только ты можешь вести их. Ты уже выиграла битву против римлян, ты…

— И все — только сама. Пойми меня, дорогое дитя. Когда той отец был жив, мы с ним правили вместе. Любое решение я принимала, только обсудив с ним. И он всегда советовался со мной во всем.

Каморра подумала о завещании, которое написал отец, не посоветовавшись с матерью, но знала, что об этом лучше молчать.

— Теперь все ждут, что я буду единственным правителем не только иценов, но и всей Британии; что я буду великим полководцем, лучшим, чем те, кто всю свою жизнь посвятил военному делу; что я дам им законы, буду судить распри между людьми, которых никогда не встречала. От меня так многого ждут, Каморра, и все решения мне придется принимать одной.

Она вздохнула и вытерла слезы.

Каморра сказала:

— Я с тобой, мама. Я помогу тебе принимать решения.

Впервые с того времени, как Боудика вернулась в шатер, она улыбнулась.

— Ты? Дорогая, ты не можешь даже объяснить разницу между другом и врагом.

Боудика обняла дочь. И сказала самой себе: «Но, возможно, и я этого не могу».