Я не испытывала особенных страданий от вынужденного заключения. У меня половина детства прошла впроголодь. Настроения это, конечно, не повысило. Но и польза была от вынужденной диеты. Дурь из моей головы выбила.
Если хочу выжить — надо включать мозг.
С папочкой придется вести себя по-другому. Задирать его крайне неразумно. О нем отзываются, как о человеке довольно жестоком. Вероятно, приказ тем неудачливым лэрам прийти ко мне в гости, исходил именно от него.
Поэтому улыбаемся и валим все на дядюшку. Это он виноват. Напугал. Ничего не объяснил. Запугивал. Бил! А я хорошая. Слабая. Просто, чудила с перепугу. И попробуй докажи обратное.
Моей настольной книгой стало «Уложение дворцового этикета». За эталон поведения я взяла Найрият. Часами перед зеркалом копировала ее мимику и жесты. С модуляциями голоса было проще. В контактном центре операторов даже не учат — дрессируют. Мы умеем нежно улыбаться и с искренностью ангелов на четырехэтажные маты отвечать: «Я так хочу вам помочь. Давайте, разберемся в этой ситуации». Не укор, а лишь робкий намек на него. Потому что клиент всегда прав. Даже если переходит грань пристойного поведения.
Дверь в мою комнату с противным шипением отъехала в сторону. Но я и не подумала повернуться. Просто продолжила расчёсывать волосы. Вошедшие были прекрасно видны в зеркало, напротив которого я стояла.
— Он дурак или предатель? — спрашиваю, потому что минуты молчания затягиваются.
Мужчины вздрагивают, но ответить ничего не успевают. Держать инициативу в разговоре… этому меня тоже учили.
— У него ведь был приказ: «Вернуть дочь Императора домой». А ты знаешь, что сделал твой брат? Он стрелял в меня. Бил. Обещал мучительную смерть, — я делаю глубокий вдох и стараюсь говорить чуть спокойнее. — Вы бросили меня на произвол судьбы. Затем неожиданно объявились, лишив меня моей привычной жизни. От вашей семьи, в лице герцога, я видела только угрозы и оскорбления. Он очень старался, чтобы я всей душой возненавидела вас.
Дядюшка уже было шагнул ко мне, но был крепко схвачен за плечо Императором. Взгляды мужчин скрестились. И младшему пришлось отступить.
— Так что за причины у него для предательства?
— Их нет, дочь моя. — Красивый голос. Хотя, нет… хорошо поставленный. Это другое.
— Дела его говорят сами за себя. — парирую бесцветным тоном, и без перехода добавляю. — Ты — плохой отец.
Не упрек, не жалоба. Просто констатация факта. Она не нуждается в доводах или пояснениях. Я и не думаю к ним поворачиваться. На дядюшку даже не смотрю, всем своим видом показывая, что он для меня ничуть не интереснее стенки. Но и отец удостаивается лишь безразличного взгляда через зеркало.
Это его цепляет. Не привык, видимо, быть пустым местом. Как же… Император. Стараюсь не выдать торжества. Рано радоваться. Я все еще нахожусь на тонком льду. Один неосторожный шаг и поминай, как звали. Да только некому.
Молчу. Все уже сказано.
Мои карты на столе. Расклад, слабенький. По крайней мере, очень надеюсь, что именно так они посчитают.
Обиженная гордячка. Конечно, она агрессию проявляла и сотрудничать отказывалась. Понимание же иметь надо.
Тут извиняться следует. Гибкость проявлять. Стараться задобрить. Не деньгами и подарками. Фу, какая пошлость. Отношением.
А этот… герцог первый начал.
Император клюнул. Я поверить своей удаче не могла. Но он, действительно, купился. Приосанился, бросив на брата снисходительный взгляд. Его голос приобрел мягкую вкрадчивость, за которой мне с легкостью удавалось различить презрительное высокомерие:
— Тебе было гораздо безопаснее оставаться в Закрытом мире, дорогая.
— Интриги двора и все такое. — Старательно изображаю понимание. — Но ты не поэтому плохой отец.
Мужчина зависает. А я и не думаю прийти ему на помощь.
— Ярослава, ты многого не знаешь пока.
Да, конечно, дорогой папочка. Но ты же мне все-все объяснишь, правда? Другую дуру поищи. Нет, я, конечно, тоже, дура. По крайней мере, тебе следует в этом полностью увериться.
Скандал в студию!
Не умею плакать по заказу. Но сейчас слезы рекой польются из глаз. Потому что я долго сдерживалась, а теперь отпустила, позволяя себе немножко побыть слабой. Самую малость. Только ему и этого хватит, чтобы составить обо мне «правильное» мнение.
— Твой брат меня избил. Все об этом знают. А тебе все равно! — поворачиваюсь к нему лицом и срываюсь на крик. — Ты не сделал ничего, чтобы защитить от этого безумного садиста. И не сделаешь! Потому, что любишь его, а не меня! И он продолжит меня бить и унижать! Ты плохой! Всегда знала, что ты плохой… что я тебе не нужна. Хочу домой!
— Элайя, выйди, — звучит ледяной приказ. — Я поговорю с тобой позднее.
И дядюшка не смеет ослушаться. Лишь бросает на меня ненавидящий взгляд прежде, чем скрыться за дверью.
— Моя милая дочь, я рад, что ты, наконец, здесь, — медовым голосом обратился ко мне Император. — Понимаю. Ты зла на меня и имеешь на это право. Я допустил так много ошибок. Мне следовало забрать тебя давным-давно. Но это было опасно. И я решил оставить свое маленькое сокровище в том закрытом мире. Тебя и твою мать должны были обеспечить всем необходимым для безбедной жизни. О тебе не знал почти никто. Даже Элайя. Я посчитал, что так будет безопаснее. Но доверился не тем людям и узнал об этом слишком поздно. Мне каждый месяц приходили отчеты о том, как живет одна маленькая девочка, так похожая на меня. И лишь спустя много лет я узнал, что она не была моей дочерью.
— И как это случилось?
— Около года назад она неожиданно умерла. Я приказал провести расследование. Военные врачи пришли к выводу, что смерть наступила из-за скрытого генетического дефекта, которого просто не могло быть у моего ребенка. Мы провели дополнительные тесты. Так все и выяснилось. Виновные в подлоге были наказаны, но разве это могло исправить все, что произошло в твоей жизни?
А речь он толкать умеет, надо признать. Мне таких сказок еще никто не рассказывал. Я аж заслушалась. Не поверила, конечно. Но легенда придумана талантливо. Это стоило признать.
— Я выжила чудом.
— И я не устану благодарить бога за это.
— И какое твой бог имеет к этому отношение?
— Все в руках его.
— Какая очаровательная позиция. — В моем голосе плещется ярость. Слезы давно высохли. — И все, что произошло со мной — это уже его воля, испытания, дары. А ты тут не причём. И не виноват ни разу. Я все думала, почему так много верующих? Теперь поняла. Им так удобнее. Никакой ответственности. Никаких угрызений совести.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, дитя, — голос папочки приобрел мягко-укоряющие нотки. — Иногда под тяжестью его испытаний, дети теряют связь с ним в своей душе. Так случается. И в этом нет греха. Потому что для его замысла нельзя отмерить врем равную ношу. У кого-то она окажется легче. У кого-то тяжелей. Конечно, это не делает меньше мою вину. Но, сейчас ты дома и все будет хорошо.
— Война уже отменяется? — он промолчал, а я продолжила. — Твой съехавший с катушек брат говорил об этом.
— За него я тоже должен попросить прощения. Он снова сорвался. Но рядом не было никого, кто мог бы отобрать у него выпивку и запереть, пока не протрезвеет окончательно. Мы надеялись, что его пагубное пристрастие, от которого он становится сам не свой, уже в прошлом. К несчастью, это оказалось не так.
— Так что с войной?
— Мы надеемся ее избежать… — Пауза. А после он продолжает трагическим шепотом. — С твоей помощью. Конечно, никто не станет тебя принуждать. Мы все слишком виноваты перед тобой. Я могу лишь смиренно просить свою прекрасную дочь защитить миллионы ее подданных от смертельного вихря, который придет на мирные планеты.
— Ты за этим меня забрал?
— Да. Если бы не угроза от Джанната, ты бы осталась в том мире, где родилась. Я хотел придумать родственника, оставившего тебе огромное состояние, приставить охрану. Ты бы просто жила, ни в чем не нуждаясь. Я хотел бы не тревожить тебя, милая моя девочка. Но долг велит мне хотя бы попытаться.
— И что же вам нужно от меня?
— Династический брак.
— У тебя есть другая дочь.
— К несчастью, она не может стать женой княжича Энираду.
— Почему?
— Причин несколько. Во-первых, она по законам Талие является несовершеннолетней, в отличие от тебя. А, во-вторых, она бесплодна.
— Последнее — такая уж проблема?
— В государстве, где власть передается по наследству — да.
— Это смешно. Вы бороздите просторы вселенной. Даже в моем мире, достаточно отсталом, как я уже поняла, возможно ЭКО и суррогатное материнство. Неужели так сложно собрать ребенка в пробирке, если уж нельзя ее просто вылечить?
— Генно-модифицированный ребенок не имеет права на престол. Это очень старый запрет, который чтут талийцы. У нынешнего князя двое сыновей и ни одного внука. Два наследника — это преступно мало в столь неспокойное время. Жена княжича должна хотя бы иметь возможность родить ему ребенка.
Я задумалась. В то, что меня не станут ни к чему принуждать, как-то не верилось. Так может согласиться, пока просят? Зачем провоцировать папочку на жесткие меры? Пусть лучше уверится, что его «милая девочка» послушная дурочка, которой легче легкого навешать лапшу на уши.
— Хорошо. Когда свадьба? — У папочки отпала челюсть, а я изобразила взгляд тупой овцы. — Так, когда? Но пистолет я себе оставлю. Потому что твои солдаты вместо того, чтобы меня охранять, вломились в мою спальню и едва не изнасиловали. И ты будешь держать своего брата под замком, пока рассудок к нему не вернется. А если он еще раз попытается на меня напасть, я буду стрелять. Правда, буду.
— Тебя никто не посмеет даже пальцем тронуть. Я лично прослежу за этим. Но мне удивительна твоя покладистость. На корабле ты вела себя… импульсивно.
— А как, по-твоему, должна была вести себя дочь Императора? Как забитая дурочка? — Мой биологический родитель благосклонно улыбнулся, позволяя развить мысль. — Меня похитили. Избивали и унижали. За все время со дня знакомства с твоим братом я не услышала от него ни одного доброго слова. Одни угрозы и оскорбления. Он так и не снизошел до откровенного разговора со мной. А я может, всю жизнь мечтала выйти замуж за принца.
— Княжича.
— Ой, да какая разница?
Эта фраза окончательно нокаутировала папочку. Но, как мне кажется, тонкий намек он понял. Со мной по-доброму — я веду себя, как примерная девочка. Для остальных случаев у меня есть пистолет.
С последним мне, все же, пришлось расстаться после десяти минут уговоров и взятки в виде парочки телохранителей, которых я выберу сама.
— Хочу, чтобы меня охранял лейтенант Терне и еще двое из «группы захвата». Ну, те… с хорошей реакцией. Они на аппарель бросились, пока другие глазками хлопали.
— Милая моя девочка, они же не телохранители.
— Первый доказал свою безоговорочную преданность императорской семье. Другие — умение быстро сориентироваться в непростой ситуации. К тому же, любой несколько раз подумает прежде, чем меня обидеть, если рядом будет такой вот громила с ног до головы увешанный оружием. Даже твой сумасшедший брат. Я его боюсь. И ни о каком браке с княжичем и речи быть не может, если он продолжит издеваться надо мной.
Младший офицер службы безопасности и двое его сослуживцев, мягко говоря, удивились неожиданному повышению, но протестов не высказали. И даже казались воодушевленными.
Именно они сопровождали меня на Эфол. Папочка отбыл раньше, прихватив с собой братца, отговорившись делами государственной важности. Я с серьезным видом покивала. Дела — это серьезно.
В виде сопровождающего к нам приставили одного из моих бывших учителей. За ним мы послушно проследовали в шаттл, а потом шли сквозь поражающие своей роскошью залы дворца.
Но смотрела я на всю эту красоту с безразличием вымотанного человека, неспособного воспринимать прекрасное. Силы окончательно покинули меня после выигранного боя… воспринимать общение с родственниками иначе, чем военными действиями у меня просто не получалось.
Сознание лишь заторможено отмечало очередной шедевр, образ которого улетучивался из моей памяти уже через один удар сердца. А мы все шли и шли, иногда встречая мужчин и женщин в странной одежде. Но к нам никто не смел приблизиться или заговорить. Даже смотрели они искоса, избегая встречаться со мной взглядом.
Покои, предоставленные мне, оказались, даже не большими, а огромными. Я, признаться почувствовала себя не слишком комфортно в двухэтажных апартаментах общей сложностью в шестнадцать комнат. Там даже бассейн и оранжерея были. То есть бассейн в оранжерее. А еще зеркальный зал, пять гостиных, комнаты для охраны и прислуги. Про спальню размером с футбольное поле, где стояла кровать три на четыре метра и гардеробную такого же размера, забитую каким-то диким количеством шмоток, я, вообще, молчу.
Камеристок ко мне, также приставили в количестве целых семи штук. Все в одинаковых форменных платьях и с однотипными прическами, как у стюардесс. Высокие статные женщины, напомнили мне скульптуры в греческом стиле. Была в каждой из служанок… даже не красота, а какая-то монументальность. Только взгляды у них какие-то затравленные. Будто бы я — какое-то чудовище. Словарный запас их, также, оказался ограничен фразами типа: «Да, Ваше высочество», «Нет, Ваше высочество», «Прошу сюда, Ваше высочество», «Как изволите, Ваше высочество», «Не могу знать, Ваше высочество». И все! Клещами слова лишнего не вытянешь.
Стол к обеду мне накрыли в «голубой» гостиной. На мой, вполне закономерный, вопрос почету здесь, а не в «бежевой», у меня поинтересовались, необходимо ли перенести все туда. Пришлось заверить, что все в порядке. Лишь праздный интерес.
Съела я немного, помня о том, что после длительного голодания на еду лучше не налегать. Какие-то овощи и пару кусочков чего-то смутно похожего на отварную рыбу.
После этого толпа дам занялась приведением меня в «приличный» вид. Но толку с этого не было никакого. Потому что они бестолково кружились вокруг меня и галдели, как чайки, лишь мешая друг другу. Принимать участие в этом балагане я решительно не желала. Поэтому с невозмутимым видом продолжала сидеть на стуле и разглядывать лепнину на потолке. Потому что нельзя одновременно принять ванну, сделать прическу и примерить ворох странных конструкций, именуемых здесь платьями. Но ругаться со служанками не было сил.
Присмирел этот курятник только когда в гостиную вплыла весьма примечательная особа неопределенного возраста. Ухоженная, в строгом темно-синем платье. В пепельных волосах, уложенных кольцами вокруг головы, кое-где проскальзывает седина, но ей даже шло.
Камеристки мгновенно расступились, пропуская, судя по всему, местного цербера. Вокруг повисла звенящая тишина. Не моя ли это мачеха пожаловала?
Я холодно улыбнулась, показывая, что готова к диалогу, но не более того.
— Добрый день, Ваше высочество, — Глубокое контральто. Неожиданно. Хотя, красиво, надо признать. — Я первая камер-фрейлина Ее Величества Императрицы Хелены — вдовствующая герцогиня Алессита Эн-Рин. Меня направили к Вам, чтобы помочь устроиться на новом месте.
— Как я могу к вам обращаться?
— Лера Эн-Рин. Этого вполне достаточно.
— Хорошо. Лера Эн-Рин, вы поступаете в мое распоряжение, или зашли проконтролировать работу подчиненных? — Тень пробежала по лицу женщины, словно мои слова были ей неприятны. — Я хотела бы понимать, кто будет со мной рядом постоянно, а кто — нет. Мне ведь положена компаньонка? Принцессе ведь положены служанки, телохранители и фрейлины-сверстницы. А также, одна или несколько дуэний.
— Безусловно. — Женщина растянула губы в вежливой улыбке. — Временно это место займу я.
И столько «восторга» в голосе. Нет, в принципе, я ее понимаю. Это явное понижение в должности, даже если представлено, как великая милость и доверие.
— Вероятно, Ее Величеству было тяжело отпустить вас. Но я благодарна ей за такой щедрый подарок. Кто еще справится со столь сложной задачей? Я жила далеко от дворцовых интриг и многого могу не понимать. А вы сможете предостеречь меня от многих ошибок. — Лесть, как правило, раздражает умных людей. Потому что они в состоянии разглядеть неискренность и написанное на лбу желание использовать тебя в своих целях. Но сейчас нам нужно было выстроить разумную линию взаимодействия. А для этого лера Эн-Рин не должна пылать праведным гневом. — Желаете присесть? Буду рада выпить с вами холодного сока или чего-то другого, на ваш выбор. Уверена, вы многое можете рассказать и многому меня научить.
— Боюсь, что не сейчас. Император желает видеть вас.
Она смерила мою фигуру, затянутую в стандартный военные комбинезон без знаков отличия недовольным взглядом. Сморщилась.
— Его величество понимает, что вам нужно некоторое время, чтобы привести себя в порядок. Путешествие было долгим и утомительным.
— Хорошо. Когда именно меня ожидает отец?
— Когда вы будете готовы. Девушки помогут собраться.
— Нельзя ли тогда сократить их количество?
— Зачем?
— Не люблю столпотворения и галдёж. И, да… этот шедевр модной индустрии я не надену. Я привыкла к более закрытым нарядам.
— Ваши привычки не имеют значения. В выборе одежды принцессе надлежит руководствоваться чувством уместности и стиля.
— Предпочитаю удобство и здравый смысл. Но если вы заговорили об уместности. Считаете два лоскутка на трех веревочках приемлемым нарядом для встречи дочери с отцом?
— Такие платья широко распространены в Талие. Показав, что готовы следовать обычаям и традициям его родины, вам будет легче произвести правильное впечатление на княжича Энираду, когда он приедет.
— Не имею ни малейшего желания разочаровывать Его Светлость. Поэтому, до его приезда, мы должны найти выход из одной затруднительной ситуации. С одной стороны, нужно выказать уважение нашему гостю. С другой — придумать, как заставить данную конструкцию удержать мою грудь в рамках приличий.
Женщина с сомнением взглянула на мой бюст, стянутый жестким комбезом. Она явно посчитала, что я несколько преувеличиваю свои «достоинства». Ну, что ж… мне проще продемонстрировать, чем тратить время не эти бесполезные споры.
Встаю. Пробегаю пальцами по магнитной молнии. Одежда падает на пол, оставляя меня в спортивном белье. Тонкий топ летит на спинку стула. Стеснения я не испытывала. Детский дом, где ты никогда не остаешься одна, излечивает от излишней скромности. К тому же, я среди представителей своего пола. Что они там не видели?
Более резко, чем следовало бы, выхватываю из рук одной из камеристок ярко-голубой сатин. Ныряю в него, чудом не запутавшись в бесконечных шнурках и застежках. Затем бросаю взгляд в зеркало, расположившееся между двумя панорамными окнами. Странное интерьерное решение, как по мне. Но сейчас оно мне только на руку.
Ну, что я могу сказать? Может быть, неизвестный мне Энираду и оценил бы данный наряд… в супружеской спальне. Но из своих комнат в этом выходить нельзя. Такие платья пристойно выглядят на анорексичных моделях с грудью нулевого размера, а у меня третий.
— Вам следует похудеть, — безапелляционно заявила камер-фрейлина.
Я сделала глубокий вдох. Потом медленный выдох. Мне не следует ссориться с этой особой. Не следует. Наживать врагов, способных подпортить тебе жизнь, можно лишь в том случае, если ты действительно можешь им противостоять. Сейчас я была в достаточно уязвимой позиции.
— Учту ваше предложение. Приложу все усилия. Но сейчас мне нужно что-то надеть. Что-то более скромное. Меня все же, ждет встреча с отцом. Не думаю, что он останется доволен моим внешним видом, если я приду к нему в этой «ночной рубашке». Но я всецело полагаюсь на ваше чувство уместности и стиля. Разумеется, если он поинтересуется, почему его дочь стоит перед ним в столь откровенном наряде… — обрываю фразу, позволяя женщине додумать ее самой. Лицо у нее становится такое, будто она лимон проглотила. Видно, поняла, что все недовольство Императора, падет именно на ее голову.
Неожиданно образовавшуюся тишину разорвал девичий смех, похожий на перезвон серебряных колокольчиков. И в комнату вплыл белокурый ангел с лиловыми глазами, напомнившими мне два осколка льда.
Тонкая, как тростинка. Казалось, ее талию можно обхватить двумя ладонями. Прозрачная кожа источала сияние. А лихорадочный румянец горел на впалых щеках.
Светло-золотистое платье-туника сидело на ней великолепно, ввиду фатального отсутствия груди. Массивные украшения из странного голубоватого металла лишь подчеркивали хрупкость и изящество гостьи.
Она будто бы сошла с картины, на которой художник изобразил изумительно-прекрасную сирену. Но это была ледяная красота морского чудовища, не ведающего боли, страха или сострадания. Первые же ее слова подтвердили мою догадку:
— Я могу лишь посочувствовать талийскому княжичу. Это убожество… в жены. Ну, и тебе, сестренка. Ибо супружески долг он будет выполнять быстро, в полной темноте и едва сдерживая отвращение. — Понимание, что передо мной Ланиса пришло с первых ее слов. Неприятно, конечно. Только, ничего другого я и не ожидала. Эта семья изначально приняла меня не слишком ласково. — Я в сотню раз красивей тебя. Энираду даже смотреть в твою сторону не захочет. Потому что ты — фальшивка, ничтожество. И никому здесь не нужна, гадкая уродина.
— Тогда что же я тут делаю? — насмешливо интересуюсь у этой припадочной.
— Отдам приказ, и тебя выкинут на улицу! — Она переходит на визг.
— С удовольствием посмотрю на смельчака, который рискнет нарушить волю императора, чтобы угодить принцессе.
— Я заставлю отца тебя выгнать!
— Это, также, будет весьма занимательно. — Дразнить избалованную эгоцентричную идиотку оказалось неожиданно весело. Хотя, смеяться над убогими — плохо. Но она первая начала.
— Он делает все, как я захочу!
— Боже, храни Тиверию, если это так.
— Ты, все же, веришь в бога? — раздается от дверей голос моего биологического родителя.
— Нет, — даже не думаю врать я. — Только, моя сестра верит в то, что говорит, а я так мало знаю о вас. Надеюсь, она пребывает в оковах иллюзий. Ибо достойный правитель может делать лишь то, что велит ему долг, а не капризная девчонка.
— Папочка, пусть она уйдет, — по-детски, захныкала Ланисса. — Туда, откуда явилась. Без нее нам всем будет лучше.
— Я уже обсуждал это с тобой. — оборвал ее Император. — И более не желаю слышать ничего подобного.
— Тогда пусть она умрет. Прямо сейчас! Прикажи!
— Какая добрая девочка, — протянула я в некотором шоке. — Интересно, как часто подданные умирают просто потому, что ей так захотелось?
— Только я принцесса! Только я! Прикажи ее убить! — орет она на отца, а он смотрит на нее со смесью жалости и презрения. Камеристки прячут глаза. А камер-фрейлина с невозмутимым видом разглядывает картину на стене.
После того, как Ланисса поняла, что никто не и не подумал, выполнить ее «маленькое» желание, ее глаза закатились, а она сама рухнула на пол. Далее мы имели счастье наблюдать истерический припадок с визгом на одной ноте и судорогами.
— И часто она так? — спросила я ни к кому конкретно не обращаясь. Наверное, поэтому никто мне и не ответил. Все, кроме Императора суетились вокруг моей сестрички. Он, конечно, меня слышал, но, судя по всему, не счел необходимым отвечать. — Теперь понятно, почему ее нельзя замуж выдать. Вопрос снят, как неактуальный.
— Ты ничего не понимаешь, а берешься судить, — процедил сквозь зубы родитель. — Ее отравили. Заставили принять наркотик. Это последствия.
Я скептически хмыкнула. Отравили. Как же. Вот интересно, он сам в это верит? Наверное, мне не стоило бы злить человека в чьих руках находится моя судьба. Но удержаться не было сил. Мне хотелось сделать ему больно. Отомстить. Не за себя даже. За папу. И, наверное, за маму. Ведь может быть, не увлеки ее залетный красавчик, она прожила бы счастливые десять лет с любящим ее мужем? Жестокие слова слетали с языка легко:
— Никто ее не травил и не заставлял. Она сама нашла тех, у кого были наркотики. И заставила их поделиться. Вероятнее всего, шантажом и угрозами. Ее отговаривали, но разве слово «нет» знакомо дочери Императора? А потом эти же самые люди вынуждены были ее покрывать. — По его побелевшим губам я поняла, что попала в точку. — Длилось это… год? Или больше?
— За эту ужасную ошибку ей предстоит расплачиваться всю жизнь.
— Я должна ее пожалеть? Напоминаю, что за эту ошибку предстоит расплачиваться именно мне. Всю жизнь она провела не просто в достатке — в роскоши. Ваша дочь годами наслаждалась тем, что давало высокое происхождение. Титул — это ведь не счастливый билет, вытянутый при рождении, а пожизненная ответственность перед своим народом. Но что значат «долг» и «честь», когда на кону «хочу» этого центра вселенной?
— Ты совсем ее не знаешь.
— И не хочу знать.
— Она больна.
— Меня это не трогает. Надеюсь, впредь, за ней будут лучше следить. Потому что, если нечто подобное произойдет на глазах талийского княжича… тысячу раз подумает, стоит ли ему жениться даже на мне. Мы с ней, все же, кровные родственники.
— Алмазная лера, — выдал он сомнительного свойства комплимент.
— Я — дочь своего отца. — Биологический родитель понимает эту фразу превратно, полагая, что речь идет о нем. Даже расплывается в самодовольной улыбке. Что ж, не буду его разочаровывать… пока.