Королевская постель

Глава 16

Поездка в Лондон стала для Танзи таким значительным событием, что ей удалось избавиться от недавних тягостных впечатлений. В Латтерворте они остановились на ночь в семье друзей Маршей, а следующую ночь провели уже в Оксфорде, и как оказалось, в не менее гостеприимном доме.

Когда они искали дешевое пристанище на Хай стрит, заполненной группами оживленных студентов, Дикон случайно встретил одного из братьев своего приятеля, Питера Харроу, учившегося в колледже Святого Эдмунда.

– Я попробую спросить у нашего сторожа, может быть, он знает, кто согласится приютить вас, – предложил он после того, как Дикон рассказал ему про Танзи и расспросил о последних лондонских новостях.

Пока Дикон и Танзи, стоя во дворе колледжа, любовались красивыми стенами, увитыми глицинией, брат Питера неожиданно увидел своего наставника, выходившего из здания. Молодой священник явно куда-то торопился, за ним следовал слуга, нагруженный книгами и другим багажом. Поглощенный своими мыслями, он машинально ответил на приветствие своего ученика. Однако, проходя вместе с ними под узкой входной аркой, он случайно услышал, как молодые люди разговаривают со сторожем, и остановился рядом с ними, чтобы узнать, не может ли он чем-нибудь им помочь.

– Они вынуждены были приехать сюда, не так ли? – спросил он Харроу и бросил на Дикона мимолетный взгляд. Казалось, то, что он увидел, вполне понравилось ему.

– Если вы можете поручиться за своих друзей и они согласны сами себя обслуживать, не вижу причины, почему бы им не провести ночь в моем пустом доме и не поставить лошадей в мою конюшню. А утром пусть оставят ключ сторожу, – предложил священник.

Все трое принялись с жаром благодарить его, однако священник смотрел только на Дикона.

– Раз уж вы завладели ключом от моего дома, позвольте поинтересоваться, молодой человек, как ваше имя, – пошутил он.

Когда Дикон представился, он дружелюбно рассмеялся и сказал:

– Меня тоже зовут Ричард. Ричард Саймон.

И, вспомнив о собственных делах, он наскоро попрощался и заспешил вверх по улице Святого Эдмунда.

– Как он добр! – воскликнула Танзи, неожиданно почувствовав невероятную усталость.

– У него не возникло никаких сомнений в том, что мы женаты! И, клянусь Богом, так оно и будет! – сказал Дикон, обнимая ее. – Но откуда у молодого священника, учителя, собственный дом да еще с конюшней?

– В этом доме живут его младшие ученики, которых он готовит к поступлению в колледж. Сейчас он снова уезжает в Ирландию, наверное, везет к родителям одного из этих мальчиков, – объяснил Харроу. – Пойдемте, я покажу вам дом. И, пожалуйста, когда доберетесь до Лондона, передайте привет моей семье.

Танзи спала в хозяйской постели, а ее жених, несмотря на все возражения, провел ночь на сеновале.

– Вы ведь прекрасно знаете, что мне не привыкать спать на сеновале, – сказал он, давая понять, что заботится о добром имени своей невесты. А то, что он не бросал слов на ветер, Танзи прекрасно знала.

При первом же взгляде на Лондон она сразу же забыла и великодушного священника, и всю лестерскую трагедию. Въезжая в город через Старые ворота по направлению к Ломбард стрит, они еще издали увидели неясное очертания главной башни Тауэра, белой и массивной, сверкающую поверхность реки, разукрашенной мачтами, и остроконечные крыши домов на берегу, а с Чипсайд открывался прекрасный вид на богатые дома ювелиров и собор Святого Павла. Танзи, никогда не покидавшей Лестера, все это казалось сном.

И даже когда наступило время расставания, – Дикон должен был выполнить данное учителю обещание и поспешил к нему, – она с удовольствием расположилась на ночлег под знакомой вывеской «Голубой Кабан».

– Вам придется жить на чердаке вместе с двумя моими служанками, – сказала ей хозяйка чипсайдского постоялого двора, и было совершенно очевидно, что она очень занята. – У нас теперь никогда не бывает свободных комнат, ведь король очень поддерживает торговлю и иностранных купцов. На берегу полно моряков и торговцев, сейчас сюда приходит столько судов! Мы с мужем просто сбились с ног!

Танзи воспользовалась случаем и сказала, что ее покойный отец тоже держал постоялый двор, который даже назывался так же, тот самый, в котором – и это всем известно – король Ричард ночевал перед Босвортским сражением, и она была бы рада помочь хозяевам. И вскоре между нею и хозяйкой уже шла задушевная беседа, из которой выяснилось, что оба постоялых двора сменили свои вывески – цвет кабана – исключительно в целях собственной безопасности.

Благодаря присущему ей здравому смыслу и необыкновенному трудолюбию Танзи вскоре стала незаменимой помощницей для перегруженной работой хозяйки одного из самых известных в Лондоне постоялых дворов. И хоть, конечно, она не чувствовала себя здесь так же свободно, как дома, посетители – мореплаватели и иностранные гости – были очень интересными людьми, а угодить веселой и общительной госпоже Гудер было несравненно легче, чем Розе Марш.

Это были счастливые дни для Танзи и Дикона. Они оба любили свою работу и отдавали ей немало сил и времени, поэтому очень ценили немногие свободные часы, которые могли проводить вместе. Дикон показал ей прекрасный дом, который они строили на набережной для сэра Вальтера Мойла, и хотя все его слова о нишах, квадрантах и чертежах приводили Танзи в смущение, она не могла не разделять его восторга при виде почти завершенного прекрасного здания. Дикон представил Танзи своему учителю, и она поспешила искренно поблагодарить его за то, что он отпустил Дикона в Лестер, чем доказал свою заинтересованность в нем не только как в талантливом ученике и хорошем работнике, но и проявил заботу о его будущей семейной жизни.

По воскресеньям они пересекали Лондонбридж, и в Саусворке или в Смитфилде Дикон участвовал в каких-нибудь спортивных играх, иногда они отправлялись вдоль реки, в Чаринг виллидж, чтобы полюбоваться королевским дворцом или Вестминстерским аббатством.

Дикон мог часами рассматривать темные силуэты арок и прекрасно выполненные, изящные фонари; он с гордостью рассказывал Танзи о том, что необычная крыша в Вестминстерском зале была сделана для Ричарда Второго предком его учителя, Хью Орландом. Король называл его «наш уважаемый мастер».

– Я отдал бы все, чтобы создать для короля такую красоту! – воскликнул он, и Танзи не сомневалась, что это замечание относится только к Плантагенету.

Они нередко располагались на берегу Темзы, в тени, обедая тем, что приносила Танзи, и разговаривая. Они должны были наверстать то время, которое провели в разлуке, вдали друг от друга, и у каждого было что рассказать другому. Им никогда не было скучно друг с другом, и свидания всегда казались слишком короткими. Однако разговаривая с Диконом даже о самых обыденных вещах, Танзи с грустью отмечала, что не знает его так хорошо, как Тома. Многое в душе юноши было еще скрыто от нее, а реакция на некоторые слова и события поражала неожиданным гневом.

– Вы когда-нибудь видели короля Генриха возле дворца? – спросила она, наблюдая за груженой баржой, которая плыла вдоль королевской верфи.

Дикон неожиданно резко зашвырнул в камыши огрызок яблока.

– Однажды. Случайно.

– Я видела его в Лестере, когда он жил в «Золотой Короне». На вид он очень хилый. Но говорят, что работает он много, больше, чем его приближенные.

– Может быть так оно и есть. Когда я видел его, он шел в док осматривать какие-то новые торговые суда.

Натолкнувшись на его неожиданную злость, Танзи решила сменить тему и, протянув ему кусок пирога, сказала:

– Прошлой осенью я очень волновалась за вас, дорогой мой, когда здесь была эта ужасная эпидемия оспы. Нам рассказывали об этом.

– Да, это было действительно ужасно, – согласился Дикон более спокойным тоном. – Тогда умер один из лучших наших плотников. Еще в полдень он смешил нас своими рассказами, а в полночь его не стало.

– Нам говорили, что и мэр Лондона тоже умер от оспы.

– Два мэра. Один за другим в течение пяти дней. И многие члены городской управы. Эпидемия закончилась так же неожиданно, как и началась. Как раз к коронации Тюдора, к тому дню, на который она была назначена. Ему всегда везет!

Вопреки намерениям Танзи они вернулись к той же теме, которая, как ни старались они обходить ее, редко оставляла их в покое.

– Как могли люди так быстро признать и поддержать его? – прошептала Танзи, подбирая под себя ноги, чтобы волна не смогла добраться до них.

– Многие смогли и признали. Торговцы и судовладельцы имели для этого веские основания. Однако это только кажется, что его все признали. Внутри страны все не так, как на поверхности, и это ясно из разговоров в тавернах и на стрельбищах, где тренируются стрелки из лука. Отчасти потому, что он объявил всех, кто поддерживал, как и я, короля Ричарда и Йоркскую династию, изменниками и предателями. А потом простил большинство из них, и теперь людям кажется, что они должны быть благодарны ему за его милосердие.

– Я знаю. Люди в Лестере тоже говорили об этом. Как можно считать предателями тех, кто поддерживает здравствующего короля?

– Тюдору даже некоторые его приближенные говорили, что это абсурд. Даже люди вроде Стэнли, которым, кажется, все известно про предательство! В результате Тюдор начал считать днем начала своего правления день накануне Босворта, то самое воскресенье, когда, как вы помните, я догнал королевскую армию, которая уже разбила лагерь.

– С этим отвратительным человеком, Джервезом, который присвоил ваши деньги, – сказала Танзи, думая о том, как бы они сейчас пригодились Дикону. – Лорд Стэнли был вознагражден за свои труды титулом графа Дерби, да?

– Да. И, кроме того, он что-то вроде королевского отчима, хотя всем известно, что он давно не живет вместе с леди Маргаритой Бофор. И вот наш дорогой дядюшка Яспер Пемброк теперь стал графом Дерби. В то время, как такие верные люди, как Лоуэлл, прозябает где-то в изгнании… если он вообще жив.

– А что случилось с молодым Уориком, сыном покойного герцога Кларенса? Я слышала, как милорд Лоуэлл говорил кому-то, что король Ричард отправил его в безопасное место, куда-то на север, вместе с леди Елизаветой Йоркской.

– К шерифу Хаттону, в Йоркшир. Но Тюдор привез его в Лондон и посадил в Тауэр. И это еще одна тема, которую тоже все обсуждают. Многие считают, что его уже нет в живых.

– В здешнем «Голубом Кабане» посетители всегда хвалят нового короля за то, что он сдержал слово и женился на леди Елизавете. И недовольны тем, что даже сейчас, когда она родила ему сына и считается королевой, все еще не коронована.

– Похоже, это волнует всех женщин, – Дикон стряхнул крошки со своей выходной одежды и повернулся к Танзи, улыбаясь своей неповторимой очаровательной улыбкой.

– Но почему этот узурпатор со всеми его делами должен портить наши короткие свидания? – спросил он, притягивая ее к себе.

– Похоже, что мы живем в очень трудное время, – прошептала Танзи, с грустью понимая, что ему гораздо сложнее отречься от всех этих мыслей даже тогда, когда он держит в объятиях любимую девушку.

– Известно, что всегда трудно живется при смене династий, – сказал он, глядя на Танзи с нежностью. – Но я обещаю, что бы ни произошло, всегда прежде всего думать о своей любимой жене и о своем ремесле.

Однако вскоре выяснилось, что сдержать это обещание очень непросто. Оказалось, что Фрэнсис, лорд Лоуэлл, не погиб, и Джон де ля Поль, сын одной из сестер короля Ричарда, перебрался к нему в Дублин, при этом он распространял слухи о том, что Уорику удалось бежать из Тауэра и он находится вместе с ними, и ребенок, которого Ричард Саймон отвез в Ирландию, вовсе не его ученик, а мальчик, которого собираются выдать за наследника Плантагенетов.

В Англии начались разговоры об этом ребенке и о том, что те, кто поддерживают его, стремятся к возрождению Йоркской династии. Кто-то упорно поговаривал о том, что мальчик – всего лишь сын какого-то пекаря. Другие верили, что он – один из двух юных принцев, которые так таинственно исчезли после того, как епископ Стиллингтонский признал брак их матери незаконным, и короной завладел Ричард Третий.

Королева-мать, разумеется, была заинтригована, что же касается другой сестры Ричарда, вдовствующей герцогини Бургундской, то она была готова помочь любому, кто выступит против узурпатора, отнявшего корону у ее брата и прервавшего их династию.

Распространение и обсуждение подробностей, касающихся жизни ребенка, отправленного в Ирландию, возмутило кажущееся спокойствие начавшегося правления Генриха Седьмого и несколько пошатнуло его популярность, которая была связана не столько с его личностью, сколько со стремлением страны, измученной войнами, к спокойной жизни и ожиданием некоего процветания особенно после того, как он дал своему сыну, родившемуся в Винчестере, легендарное имя Артур. Несмотря на всю свою хитрость и трудолюбие Генрих Уэльский не был привлекательным человеком и не имел ни шарма, ни обаяния, чем сильно отличался от Плантагенета, которого либо ненавидели, либо боготворили. Даже после его смерти еще оставались люди, готовые рисковать жизнью ради него.

Дикону, хоть он и был поглощен любовью и работой, не удавалось отвлечься от всех этих мыслей, возвращавших его к давним событиям, с которыми он чувствовал теснейшую связь. Юный подмастерье прикладывал невероятные усилия для того, чтобы казаться совершенно равнодушным к разговорам и скрывать свой интерес к новостям, однако он испытывал сильнейшее внутреннее волнение всякий раз, когда при нем обсуждали поступки Лоуэлла или Линкольна или упоминали юного претендента.

Дикон работал над украшением камина в доме сэра Вальтера Мойла – наносил резной рисунок на пилястры, поддерживающие навес, – и был полностью поглощен своим делом. Однако, услышав, как мастер Дэйл и слуга сэра Вальтера обсуждают эти проблемы, он весь обратился в слух.

– Я думаю, что когда Линкольн присоединится к остальным в Ирландии, он скажет Лоуэллу, что юный Уорик сбежал из Тауэра и жив, – говорил Орланд Дэйл, ведя своего спутника из комнаты в комнату по почти достроенному дому. – А пока эти безумные йоркцы утверждают, что мальчишка – Эдуард, граф Уорик.

– Он должен быть прекрасным учеником, чтобы сыграть роль графа, – рассмеялся слуга, которого значительно больше волновало, будет ли готов дом к возвращению его хозяина из Кале.

– Ему надо быть таким же острым и блестящим, как толедский клинок, чтобы провести Генриха Тюдора, – сказал Дэйл, чьи интересы – и это было известно всем – были связаны с участием в строительстве одного из королевских дворцов. – Несколько недель назад король сам сказал Вертье, своему мастеру-строителю, что он послал секретных агентов разузнать про мальчишку все подробности. Королю известно, что он – сын оксфордского столяра и его имя Ламберт Сайнел. Отец мальчишки участвовал в строительстве нового колледжа, названного в честь Магдалины, и заработал кучу денег, вот и нанял сыну учителя.

Хотя собеседники ушли довольно далеко, и Дикон больше не мог их слышать, он стоял неподвижно, как статуя, в своем белом переднике, держа в опущенных руках стамеску и деревянный молоток. Его мысли были далеко отсюда, под узкой входной аркой колледжа Святого Эдмунда, где добросердечный священник, торопящийся уехать в Ирландию, предложил ему и Танзи переночевать в своем доме. Священник, который собирался начать борьбу с Генрихом Тюдором.

Вскоре по Англии с необыкновенной скоростью распространилась новость о том, что Ирландия встретила Ламберта Сайнела с восторгом, и что Линкольн и Лоуэлл короновали его в дублинском соборе под именем Эдуарда Шестого.

Как только закончилась трудовая неделя, Дикон появился в «Голубом Кабане». Госпожа Гудер всегда встречала его очень приветливо, хотя и не упускала случая сказать, что никогда не простит Дикону того, что он собирается забрать у нее Танзи. Как бы много клиентов ни сидело в таверне, она всегда позволяла им поболтать наедине несколько минут, а в этот вечер Дикон торопился сообщить своей невесте то, что ему случайно удалось узнать про оксфордского священника.

– Его зовут Ричард Саймон, – сказал Дикон. – Он тогда еще обратил внимание на то, что мы тезки.

– Он смотрел на вас с таким вниманием, которое всегда пугает меня. Вы понравились ему, и он оставил нам ключ, – ответила Танзи. – Что будет с ним, если король до него доберется?

– Неужели вы не понимаете, Танзи, что все эти тюдоровские россказни – вранье? Что этот мальчик действительно может быть настоящим графом Уориком?

Танзи смотрела на него с удивлением и жалостью.

– Господи, Дикон, неужели вы не слышали? Конечно, откуда, ведь вы целый день трудились в этом доме. Но глашатаи кричали об этом с утра. И в таверне только об этом и говорят.

– О чем?

– О том, что граф Уорик жив. И чтобы доказать это, король велел выпустить его из Тауэра. Он должен проехать через город. Вверх по Темз стрит, Ист Чип и дальше – до собора Святого Павла и обратно через Тауэр стрит.

– Когда?

– В воскресенье. Чтобы все могли его увидеть. Молодые люди, как мы, и старики, которые могут его узнать.

Дикон ничего не ответил. Только сейчас со всей неизбежностью он осознал, насколько его личные интересы связаны со всеми этими событиями и насколько сильно он хочет, чтобы тем или иным способом к власти вновь вернулись Плантагенеты. Чтобы его отец, наконец, был отомщен.

– Опять у Тюдора козырная карта, – с горечью сказал он.

В таверне, заполненной посетителями, обсуждающими ту же самую тему, Танзи не могла успокоить его. Она только сжала его руки и прошептала:

– Следует ли вам так беспокоиться?

Однако Дикон совсем не слушал ее, пытаясь проникнуть в скрытый замысел Тюдора.

– Он должен опасаться появления графа Уорика на улице, – злобно прошептал юноша.

– Почему? Ведь этим он может помешать своим врагам?

– Если племянник Ричарда проедет по улицам Лондона, этого будет достаточно для того, чтобы люди вновь почувствовали симпатию к своему покойному королю. Тюдор не дурак. Он не может не понимать этого. И ему надо как следует все обдумать. Может ли он заплатить такую цену за то, чтобы доказать, что не убивал графа Уорика, и разрушить планы Лоуэлла.

– Говорят, что граф появится в полдень. Мы оба будем свободны. Давайте пойдем и посмотрим.

– Я должен увидеть его, – сказал Дикон. – Я никогда не видел никого из своих родственников и никогда ни с кем не разговаривал, кроме отца, а Эдуард Уорик – мой двоюродный брат.