Королевства Злодеяний

ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ УМЕРШИХ ГЕРОЕВ Дж. Роберт Кинг

Штормовые ветра, поднимающиеся со стороны Великого ледяного моря, часто пригоняли в цитадель Кюриг скверные вещи. Сегодня, в дополнение к метели и бушевавшей буре, ветер принес ужасно злобного мужчину.

Никто не знал, что это за человек, когда он вошел через побитую дверь «Воющего Камыша». Все видели в нем лишь огромного, завернутого в темный плащ и облепленного снегом незнакомца. Те, кто сидел ближе к двери, отпрянули от ветра и вынырнувшего из него громадного силуэта; отпрянули, когда дверь за промокшей фигурой захлопнулась, гулко врезавшись в раму. Не обтрусив снег со своих сапог, незнакомец, прихрамывая, направился по полированному полу через весь зал «Камыша» прямиком к дрожащему огню камина. Там он низко склонился, подбросил еще пару бревен в огонь и встал, закрыв все тепло очага, чем бросил огромную тень на все помещение.

Шум разговоров в «Камыше» затих, как только все пристальные взгляды в крошечной пивной оказались прикованы к потрепанной фигуре.

Силуэт незнакомца на фоне очага был похож на какое-то большое, неправильно собранное чучело. У него не было руки, его правый рукав был приколот к левому плечу, а левая рука выполняла все команды скверно пахнущего тела. Неспешно, единственная рука откинула часть одежды, под которой промокший незнакомец уже не казался таким бесформенным. Несмотря на все свои действия, он не снял капюшон с головы – головы, которая, похоже, была раза в два меньше, чем должна была быть для его тела. Под капюшоном скрывалось старое спокойное лицо с обветренными губами, аккуратной черной бородкой, и крючковатым носом. В целом он выглядел так, словно огромный мужчина, скрывавшийся под одеждами, управлял какой-то кукольной головкой с неправильно подобранными пропорциями, которая служила ему лицом.

Когда он заговорил, присутствующие слегка вздрогнули от его басистого скрипучего голоса.

– Быть может, кто-то из вас не пожалеет серебра на тарелку супа и глоток эля?

Кроме пустых отрицательных взглядов, никаких ответов не последовало. Даже Гораций за барной стойкой не предложил незнакомцу стакан воды. Очевидно, что все скорее предпочтут гнев незнакомца, чем накормят его за свой счет.

Мужчине, судя по всему, был знаком такой ответ, поэтому он медленно покачал головой и рассмеялся сухим, как опавшие листья смехом. Несколько неуверенных шагов привели его к стулу, который еще не успел остыть после предыдущего клиента. Там он и рухнул, тяжело выдохнув, словно кузнечные меха.

– В землях Соссала, откуда я родом, любой может заработать на еду и выпивку, рассказав добротную историю. И так уж вышло, что у меня есть такая история, ведь моя страна взрастила величайшего из героев, что когда-либо жили. Возможно, его история сможет заработать мне что-нибудь тепленькое.

Те, кто предпочел бы отделаться от него пустыми взглядами и грубым молчанием, попытались отвернуться и продолжить свои разговоры. Гораций, в свою очередь, вышел через створчатую дверь на кухню, к грязной воде и груде посуды.

Не смотря на все это, потрепанный старик начал рассказ, хрустнув своими посиневшими пальцами. Зеленые искры вспыхнули в воздухе, закружились подобно лопастям вокруг незнакомца и разлетелись в стороны, освещая темноту. Эти огоньки осветили всех находящихся в пивной, а затем – погасли между жирных складок кожи у кустистых бровей завсегдатаев.

Тихий треск магии был нарушен единственным звуком – шипением незнакомца, призывавшим к тишине. Через мгновение все снова замолчали, и рассказ начался:

– Когда-то земли Соссала защищал благородный рыцарь, сэр Парамор, величайший герой из когда-либо живших на свете…

Златовласый, с глазами цвета платины, закованный в броню, сэр Парамор шел через тронный зал короля Каэна. Любого другого рыцаря уже разоружили бы и заставили снять доспех еще на подходе к залу, но только не благородного Парамора. Приблизившись к королевскому помосту, он двинулся вперед, размахивая своим сокрушающим заклинания мечем, Нэумой, и волоча за собой мешок. Король, принцесса, взволнованная свита прекратили свое совещание и взглянули на рыцаря. Лишь оказавшись на расстоянии взмаха меча от его величества, Парамор покорно преклонил колено.

Король, чье лицо было обрамлено рано посидевшими волосами, заговорил:

– Так ты задержал тех похитителей?

– Лучше, милорд, – ответил Парамор, поспешно поднявшись, что можно было бы посчитать высокомерием, будь на его месте кто-то другой.

Рыцарь потянулся к мешку и показал отвратительную кучу из пяти голов похитителей, которых он прикончил.

Дочь короля отшатнулась. Только тогда король Каэн и сам заметил на холодной плитке широкую, скользкую красную линию, которую оставил за собой мешок сера Парамора.

– Милорд, вы смотрите на лица бандитов, которых искали, – пояснил рыцарь.

В последовавшей тишине волшебник Дорсум подошел сзади к трону, месту, где его губы, обросшие черной бородой, привыкли нашептывать королю на ухо.

– Ты должен был привести их сюда для допроса, Парамор, – сказал волшебник, – а не отрывать им головы.

– Спокойно, Дорсум, – упрекнул король жестом. – Пусть рыцарь расскажет, как все было.

– Все просто, милорд, – ответил Парамор. – Я сам допросил похитителей и, когда понял, что у них закончились ответы, отсек их пустые головы.

– Что за бред, – заявил Дорсум. – Ты мог просто взять и отрезать головы первых пяти попавшихся крестьян, а затем принести их сюда и объявить их виновными. Должен был состояться суд. И даже если эти пятеро и были виновными, что мы теперь уже никогда не узнаем, как и не узнаем о том, кто нанял этих разбойников для их отвратительной задачи.

– Они – похитители, которые украли детей у этих благородных людей, собравшихся вокруг нас, – ответил Парамор уже более жестко. – Если уж на то пошло, я был слишком милосердным.

– Ты воспрепятствовал суду…

– Придержите язык этого червя, – потребовал Парамор у короля, выставив свой могучий меч напротив надоедливого мага. – Или, возможно, сперва должны этим заняться мои воины!

Большие двери тронного зала неожиданно широко распахнулись, и раздался топот ног… маленьких, детских ног, радостно бегущих по залу, за их спасителем. Пока они бежали, их звонкие голоса возносили молитвы сэру Парамору.

Увидев детей, придворные спустились с помоста и бросились обнимать своих дочерей и сыновей, которых так долго держали в плену. Плач и причитания заглушили протесты Дорсума, который молча отступил назад, на свое место за троном. Казалось, будто сами звуки радости вынудили его вернуться в темноту.

Ухмыляющийся Парамор обратился к королю, заглушив возбужденные голоса:

– Полагаю, повелитель, вы у меня в долгу. Как мне было обещано, за спасение этих дорогих малышей, я прошу изящнейшей руки во всем Соссале. Руки вашей прекрасной дочери, принцессы Даэдры – вот чего я прошу.

Требование Парамора поддержали возгласы детей, оставивших своих родителей, чтобы столпиться у ног своего спасителя. Со своего места они горячо умоляли удовлетворить просьбу рыцаря.

Молочно-белые щеки Даэдры покраснели, а губы сложились в кроваво-красную линию. Лицо короля застыло в раздумьях. Но прежде чем кто-либо успел что-то сказать, просьбы ребятни были заглушены сердитым криком:

– Умолкните, дети! – приказал худощавый придворный, его черные глаза сердито сверкали под такими же черными бровями и волосами. – У ваших желаний здесь нет веса. Рука принцессы была обещана мне еще со времен моего детства, еще со времен ее рождения. Этот выскочка-рыцарь, – последнее слово он произнес так, словно это было чем-то гадким, – не может украсть ее у меня, как и ваше наигранное мяуканье.

– Так и есть, – грустно сказал король, качая головой. Он замолчал, словно слушая чей-то тихий голос, шепчущий из-за трона. – Я вынужден согласиться, Парамор, и отдать руку принцессы лорду Фэррису.

Сэр Парамор убрал меч и сердито скрестил руки на груди.

– Проклятый маг, – сказал рыцарь, – выйди из тени великого человека, за которой ты прячешься. Твои нашептывания не смогут разубедить моего повелителя и монарха в том, что его, а что – мое, и чего желает сердце принцессы.

Сказав это, Парамор коснулся рукояти своего могучего меча, Нэумы, чтобы развеять любое заклинание, которое Дорсум мог наложить на короля. Затем он хрустнул пальцами, и от этого хруста в воздухе родились крошечные искорки. Королевская свита и сам король, будто пробудившись, повернулись к магу, скрытому тенью. Дорсум угрюмо ответил на призыв и вышел на свет.

– Милорд, не обманывайтесь трюками этого…

– Умолкни, маг, – спокойно оборвал король Каэн, смотря на Дорсума очищенным взглядом. Затем он повернулся, чтобы обратиться к худощавому придворному: – Лорд Фэррис, я знаю, что рука моей дочери была обещана вам еще тогда, когда вы не понимали, что это значит. Но время шло, и вместе с тем оно выявило более благородного человека, который заслуживает руки принцессы. И в самом деле, он покорил ее сердце, так же как и мое, многими великими делами, ни одно из которых не сравнится со всеми делами вашей жизни.

– Но…

Король поднял руку, а выражение его лица стало суровым.

– Теперь я твердо в этом убежден. Вы не сможете меня переубедить, только разозлить, поэтому помолчите, – его железный взгляд смягчился, когда он взглянул на Парамора. – Королевским указом, пусть все знают, завтра, ты женишься на моей дорогой дочери.

От всех присутствующих послышались приветственные крики, за исключением лорда Фэрриса и Дорсума, конечно же. Радостные голоса доходили до самого основания дворца и каменного свода над ними.

Лишь жалобный и пронзительный крик служанки заставил всех замолчать:

– Мой Джереми! – закричала она, перебирая светло-голубой шарф в нежных, маленьких руках, когда вошла в двери. – О, сэр Парамор! Я искала и осмотрела всю эту толпу, и проверила за дверями у стражи, его здесь нет. Где мой Джереми?

Сэр Парамор ступил вниз со своего заслуженного места перед королем, слезы текли по его лицу:

– Даже я не смог спасти твоего сына, после того, что эти мародеры сделали с ним…

– Ее плач было горько слышать, – низким голосом пробормотал незнакомец, и все слушатели впитали в себя этот хриплый звук, - это было так горько, что даже злобный Дорсум закрыл уши…

– Ну, все. Больше никто из вас не получит эль. Мне плевать, насколько сильная сейчас буря снаружи; буря внутри куда сильнее, и она сейчас надерет задницу этому чужаку!

Это был Гораций, толстяк Гораций, который следил за этой пивнушкой в крошечной щели в Криптгарденских горах, который кормил яйцами и колбасой дедов, отцов и сыновей тех, кто собрался тут. Добрый народ цитадели Кюриг научился доверять инстинктам Горация касательно погоды, времени засевать, политики и людей. Но даже несмотря на это, в эту самую ночь, из-за одного единственного человека, Горация никого не одарил приятным или дружелюбным взглядом.

– Заткнись, Гораций, – вскрикнула Анната, жена рыбака. – Ты даже не слушал, гремя там своей посудой так, что нам пришлось напрягать слух, чтобы разобрать хоть что-то.

– Да, – послышался одобрительный хор.

– Я достаточно услышал из кухни, достаточно, чтобы понять, что этот страхолюд выдает чушь за правду! Он рисует короля Каэна бесхарактерным и несобранным простаком, когда все мы знаем, что он сильный, справедливый и полностью владеет собой. А что до Дорсума, так разве он не показан каким-то злобным магом, когда, на самом деле, он мудр и добр? И лорд Феррис тоже?

Финэас, странствующий жрец Торма, заговорил:

– Я целиком за правду, как вы все знаете, но у каждого барда своя правда, как и каждого хозяина таверны свой бренди. Так пусть он расскажет свою историю, Гораций, а ты и дальше подливай бренди, и меж двух этих зол мы согреемся в такую свирепую ночь.

Сам незнакомец протянул дрожащую левую руку, которая была вынуждена работать за обе, и сказал своим скрипучим голосом:

– Это твое заведение, дружище. Прислушаешься к желаниям своих постояльцев или вышвырнешь меня?

Гораций скривился:

– Я даже бешенную собаку не выброшу наружу в такую погоду. Но выброшу тебя сразу же, если только ты не заткнешься, дружище. Мало того, что ты врешь, так еще и насылаешь сонный, ненормальный вид на постояльцев, а я не люблю, когда платежеспобные клиенты засыпают у меня.

Этот комментарий встретило еще больше протестов, которые Гораций безуспешно попытался унять.

– Хорошо. Я позволю ему говорить. Но помяните мое слово: он завладел вашими душами. С помощью своих слов, он приворожил вас магией. Я, к примеру, не собираюсь это слушать.

Кивнув своей затененной и мокрой головой, незнакомец увидел, как Гораций исчез на кухне, а затем, похоже, принялся яростно изучать его сквозь стену, когда рассказ продолжился.

– И хотя острый язык лорда Фэрриса придержали перед королем, знатью и детьми тем утром, никто не смог бы сдержать рук лорда ночью, когда он прокрался сквозь слабоосвещенный замок в личные покои сэра Парамора.

– Но другое дитя ночи – призрак бедного мертвого Джереми – было несогласно со зловещими планами Фэрриса. И действительно, призрак Джереми чувствовал зло и поэтому нес призрачный дозор на лестнице у покоев Парамора. Когда он заметил лорда Фэрриса, излучающего тьму у основания лестницы, призрак полетел с предупреждением к кровати своей бывшей подруги Петры…

Петра была русой девочкой и предводителем местной своры знатных детей. Джереми обнаружил ее в постели в одной из комнат замка, поскольку король Каэн предложил детям и их родителям провести ночь здесь. Бедный Джереми наблюдал своими грустными призрачными глазами за покоящейся Петрой, теми самыми глазами, которыми он недавно смотрел на свое собственно бездыханное, безжизненное и обезглавленное тело.

– Проснись, Петра. Проснись. У меня ужасные вести о нашем спасителе, сэре Параморе, – заскрипел голос мальчика-призрака.

Его призрачный голос был высоким и напряженным, будто голос взрослого, который пытался пародировать ребенка.

И Петра проснулась. Когда она взглянула на своего почившего друга, ее храброе девичье сердце затрепетало: в отличие от высших призраков, увешанных прозрачной паутиной, у бедного Джереми не было даже тела, на которое можно было бы повесить такое украшение. Он был бестелесной головой, зависшей в шаге от ее кровати, но даже так из его шеи медленно капала кровь, которая недавно била ключом. Картина была настолько абсурдной и ужасной, что храбрая девчушка не смогла выдавить из себя и слова приветствия для своего мертвого друга.

– Это лорд Фэррис, – впопыхах сказал мальчик-призрак. – Он планирует убить нашего сэра Парамора там, где он сегодня ночует.

Петра справилась с заиканием и испуганным взглядом.

– Ты должна остановить его, – призывал призрачный голос.

Она встала с пухового матраса, кутая ноги одеялом. Грустными глазами маленького мальчика, который видел в маленьких девочках матерей, сестер, возлюбленных и врагов – всех сразу – бедный Джереми смотрел на нежные руки Петры, пока она собиралась.

– Я скажу маме… – наконец прошептала она.

– Нет! – его голос был пронзительным и резким. – Взрослые не поверят. Кроме того, сэр Парамор спас наши жизни этим утром. А ты можешь спасти его жизнь уже сейчас, этой ночью!

– Я не смогу остановить Фэрриса в одиночку.

– Тогда собери остальных, – прорычал Джереми. – Разбуди Баннина и Лизель, и Ранвена, и Парри, и Маб, и Кару, и всех остальных тоже. Скажи пусть возьмут отцовские ножи. Вместе вы сможете помочь нашему спасителю так же, как он помог нам.

Петра уже затягивала узлом одеяло на груди и, затаив дыхание, натянула тапочки.

– Быстрее, – командовал Джереми. – Уже сейчас лорд Фэррис поднимается по лестнице в покои сэра Парамора!

После такого резкого пояснения, Петра ахнула, а Джереми – исчез.

Оповещенные и собранные в течение следующей пары мгновений, дети последовали за Петрой по лестнице. Это была длинная и извивающаяся лестница, которая вела в высокую башню, где сэр Парамор решил остановиться. Ступени было плохо видно, они освещались в основном слабым свечением звезд сквозь редкие узкие окна-бойницы, которые использовали при обороне для стрельбы из лука. Но когда Петра и ее дети-воины начали подъем, то они заметили впереди расплывчатое, мерцающее сияние свечи.

– Тихо, – прошептала Петра.

Баннин, парень с русыми волосами и вполовину младше ее, серьезно кивнул и взял ее за руку. Близнецы Лизель и Ранвен подбадривающе улыбнулись друг другу. Тем временем, Парри, Маб, Кара и остальные собрались в задней части их отряда и положили руки на ножи.

– Это должно быть свеча лорда Фэрриса, – сказала Петра, указывая на свет. – Нам нужно вести себя тихо или он догадается, что мы идем.

Дети кивнули, ведь они обожали Петру так же сильно, как Джереми, когда он был жив. Они последовали за ней, стараясь изо всех сил вести себя тихо и скрытно, хотя у детей свои понятия на этот счет, отличающееся от взрослых. Они продолжили движение на цыпочках, звуки шагов глухо отбивались от кривой стены столовой, пока детские губы громко перешептывались. Пока они поднимались, свет стал ярче, а страх – сильнее, а их голоса задрожали от всего этого напряжения.

Учитывая их бубнеж, неудивительно, что пройдя по кривой и холодной каменной лестнице, они встретились с лордом Фэррисом, который навис над ними; его худощавое тело подобно паутине закрыло узкий проход.

– Что это вы здесь делаете? – спросил он тихим голосом, от которого повеяло холодом вниз по лестнице, мимо детей.

Отряд юных храбрецов затрепетал от грубого приветствия, но не дрогнул.

Петра, единственная, кто даже не шелохнулся, твердо спросила:

– А вы что делаете?

От этого глаза лорда вспыхнули, и его рука в перчатке упала на кривую рукоять кинжала.

– Ступайте, – сказал он.

Группа заколебалась, некоторые позади даже невольно шагнули назад. Но Петра сделала что-то невероятное. С кошачьей скоростью и гибкостью молодой девчушки, она проскользнула мимо укутанного в черный плащ мужчины и его ножа. Затем она остановилась, загородив ему путь наверх.

– Мы остаемся. Вы – уходите, – непринужденно заявила Петра.

Губы лорда Фэрриса скривились в гримасу. Рукою он схватил девочку за плечо и резко дернул вниз по лестнице. Петра не смогла устоять на сырой каменной кладке, и нога неестественно изогнулась под ней. Затем раздался хруст, похожий треск зеленого дерева, и короткий всхлип. Петра скрутилась на каменной лестнице и бессильно шлепнулась рядом с детьми, тяжело дыша и замерев у их ног.

Все они замерли в ужасе. Малыш Баннин наклонился к ней уже рыдая. Остальные дети взглянули на ее покалеченную ногу и яростно бросились на лорда. Их юные голоса издали такой вопль, который даже взрослым не под силу, и друзья Петры хлынули на завернутого в черный плащ дворянина, который неуклюже пытался увернуться от них.

Дети вогнали отцовские ножи в бедра мужчины. Он рухнул сверху на них и ответил лишь слабой атакой, ударив рыжеволосую Маб между косичек; потом, упав на колени, он поразил Карна в шею. Первые две жертвы сражения пали бездыханными под ударами, а ступени под ними неожиданно покрылись кровью.

Казалось, будто изначальная покорность была притворством: дети сражались с яростью берсерков. Они безжалостно избивали и кололи ранее бесстрашного мужчину, повалившегося на них, взвывавшего и умолявшего Фэрриса. В какой-то момент драки Парри припал к земле, чтобы схватить окровавленный клинок из охладевшей руки Маб, и затем не один раз вогнал его в спину дворянина.

Но лорд Фэррис отчаянно цеплялся за жизнь. Его локти подались назад и разбили голову Лизель о каменную стену, девочка, обмякнув, рухнула. Следующим был ее близнец Ранвен, который, видимо, почувствовав смерть сестры, неподвижно замер, когда упавшая свеча лорда подожгла окровавленное тело девочки. Точно такой же неуклюжий удар оборвал жизнь Равена.

Помимо тел, которые заграждали путь и сделали его еще менее проходимым, залив кровью, лорду Фэррису осталось сразиться лишь с бедной Парри и двумя другими детьми. Одно только преимущество в весе делало его грозным соперником, потому оставшиеся дети спустились, чтобы оказаться ниже него по лестнице, а не выше. Таким образом, на месте остались лишь хныкающий Баннин и покалеченная Петра, причем оба были не в состоянии сражаться.

Мужчина встал у искалеченных ног упавшей девочки, затем медленно наклонился к Баннину и Петре.

– Уберите ножи, – сказал он, брызгая кровью из пробитых легких.

Мальчик, еще совсем ребенок, с залитыми кровью глазами и криками, звеневшими в ушах, испуганно отступил на несколько шагов. Петра же отступить не могла.

– Я же сказал вам уйти, мелкие отродья! – прорычал лорд Фэррис. – Посмотрите, что вы наделали!

Баннин подался еще дальше, его хныканье переросло в настоящее завывание. Но Петра, проявив необычайное усилие, поднялась. Ужасный хруст в ноге не смог сдержать ее выпад.

– Смерть злу, – прошипела она сквозь окровавленные зубы, вогнав клинок Парри в живот лорда.

Только после этого, торопясь, сер Парамор спустился по лестнице, как раз вовремя, чтобы увидеть, как избитый лорд Фэррис тяжело рухнул возле победившей его Петры. Она улыбнулась ему, стоя в луже алой детской крови, а затем замертво рухнула на пол.

Смерть ребенка в истории странным образом совпала со смертью огня в камине; бушующая ночь достигла своего темнейшего времени. Но восторженная толпа, сидевшая как загипнотизированная, не заметила ни углубившихся теней на лице рассказчика, ни тусклости, ни даже холода. Однако, Гораций, стоявший на кухне, заметил.

Именно ему пришлось выйти в метель за дровами. Он ненадолго задумался, почему никто из постояльцев не пожаловался на холод или тусклый свет в помещении, они ведь неустанно жаловались последние дни и годы. Как только вопрос прозвучал у него в голове, ответ сразу же появился: история незнакомца зажгла более теплый и яркий огонь сегодня вечером, и именно им люди и согрелись.

Даже если не принимать во внимание вранье о короле Каэне, Дорсуме, то что, теперь еще и Фэррис мертв? Горацию было интересно, нет, он боялся, что большая часть истории могла быть правдой, хотя сам незнакомец не совершил ничего преступного, даже борща не украл или кусок хлеба. И когда Гораций подумал, что народ разойдется по домам, история по-прежнему удерживала людей на своих местах. Что-то явно было не так с этим незнакомцем. Волосы на шее Горация, возможно, из-за природы скрипа дверных петель, которые долгие годы служили верой и правдой, встали дыбом, когда усыпанный снегом чужак только вошел. Пока темнота сгущалась, а Гораций слушал обрывки дурного рассказа, который держал остальных в трансе, его беспокойство только росло. Мужчина был не просто скользким обманщиком. Он был самим злом.

Но, несмотря на эту уверенность, несмотря на крик каждой струны самого его существа, Гораций знал, что не сможет прогнать мужчину, иначе он сам станет причиной драки. И все равно, когда он сложил дрова на натертую, привыкшую к труду внутреннюю часть руки, Гораций поднял замерзший топор и положил сверху, а затем занес внутрь.

Внутри незнакомец доводил свой рассказ до логичного завершения…

Многое случилось после жестокого убийства невинных детей: сэр Парамор был в шоке от покушения, пронзительные крики родителей, чьи дети покинули их навсегда, трепещущая похвала короля за дела почивших, родители на спинах поднимали пустые и опускали полные ведра с винтовой лестницы, отчищая ее, и охрана, приставлена для защиты принцессы…

А после всего этого сэр Парамор долго молил губительные и непостоянные небеса, молил Бешабу, Цирика и Ловитар, ища какой-то смысл за этими ужасными происшествиями. Когда его потрясенный разум стал слишком слабым, чтобы и дальше нести свою службу, а его колени слишком дрожали, чтобы держать его прямо; сэр Парамор повесил свой разрушающий заклинания меч Нэуму у стойки кровати, а сам закутался в одеяла, тщетно пытаясь уснуть.

Без предупреждения или шороха, и как только рыцарь оказался безоружен и без защиты, маг Дорсум вошел, закрыв дверь на засов. Сэр Парамор вскочил, замечание застыло на его губах, когда он сел.

Но маг, хитро зашипев, заговорил первым:

– Я знаю, что ты натворил, страхолюд.

Рыцарь встал, бросив сердитый и изумленный взгляд, прежде чем дотянуться к своему мечу. Его рука так и не коснулась рукояти, ведь за мгновение до этого маг наложил заклинание, из-за чего тело Парамора застыло, словно скованное льдом.

Увидев, что рыцарь беспомощен, Дорсум промурлыкал:

– Большинство людей в этих краях считают тебя доблестным рыцарем, но я-то знаю, что это не так. Ты – монстр, злобный и жестокий махинатор.

И хотя Парамор не мог пошевелить ни ступней, ни ногой, ни рукой, язык обездвижен не был.

– Пошел вон! Точно так же как мои юные рыцари убили подосланного тобой убийцу, я прикончу тебя!

– Не шути со мной, – ответил чернобородый маг. – Твой меч рассеивает магию только когда находится в твоих руках, без него ты ничего мне не сделаешь. Кроме того, ни Фэррис, ни я не были истинными убийцами. А вот ты – да.

– Стража! Спасите меня! – закричал Парамор на закрытую дверь.

– Я знаю, как ты подстроил похищения детей. Я знаю, как ты нанял тех пятерых, чтобы они похитили детей дворян, – сказал маг.

– Что? – прорычал рыцарь, изо всех сил стараясь вернуть себе контроль над телом, но лишь вызвал судорогу в ногах.

Стража снаружи стучала и кричала, требуя объяснений.

– Я знаю, что ты встретился с похитителями, чтобы заплатить им за работу, – продолжал маг, – но в качестве награды они получили лишь твой топор.

– Стража! Выбейте дверь!

– Я знаю, что ты взял одежду одного из убитых похитителей, переоделся, и, замаскировавшись, на глазах у детей убил Джереми. Знаю, что позже под видом благородного рыцаря, которым ты никогда не был, ты разыграл спасение остальных детей, – заявил маг, впервые теплые нотки появились в его голосе.

Стража выбивала запертую дверь, которая уже начала трещать.

– Во имя всего святого! – надрывно закричал Парамор.

– Ты сделал все это ради руки принцессы, ты даже детей убил, чтобы заполучить ее. Ты подстроил похищение, сыграв и злодея, и героя, чтобы получить возможность потребовать брак за спасение.

Дрожание в ногах сэра Парамора усилилось; простое касание пальца ноги к кровати встряхнуло ее, как и покоящийся в ножнах меч.

– Я знаю, что ты написал эту записку, – маг вытащил из кармана смятую бумажку и поднял перед собой, чтобы ее было видно. – Лорду Фэррису, ты просишь его увидеться с тобой ночью, и знаешь, что твои «рыцари» натолкнуться на него.

– Это даже не мой почерк, – выкрикнул Парамор.

Он яростно трясся, и дребезжащий меч скользнул в сторону его окаменевшей ноги.

Удары ботинок о дверь стали громче. Треск дерева тоже стал громче. Но простым жестом Дорсум бросил на дверь синее свечение: магия сделала дерево твердым как сталь.

– А в этом мешке, – огрызнулся маг, зная, что у него достаточно времени, – том самом мешке, в котором не так давно лежали пять голов похитителей, лежит и голова Джереми – голова, которую ты отрезал, чтобы сделать куклу, что появилась у кровати Петры!

Маг нагнулся к мешку с головами, но его рука так и не сомкнулась на ней. В этот самый момент, могучий меч Нэума пошатнулся и ударился об обездвиженное тело Парамора, рассеивая наложенное заклинания. Спустя мгновенье этот же меч выскользнул из ножен, чтобы опуститься на шею чародея.

Как только острая сталь рыцарского клинка отрубила голову придворного мага, заклинание с двери также рассеялось. Стража, ворвавшаяся вовнутрь, увидела лишь потоки крови, а затем – отделившуюся голову, которая улетела на кровать, разбрызгивая еще больше крови, и тело Дорсума, упавшее у основания мешка, снова окрасив его в красный.

Поняв все неправильно, стражники бросились на Парамора, сдерживая его. То ли из-за позднего часа, то ли отвратительных конвульсий волшебника или потому, что драка была «двое на одного», сэр Парамор пытался отбиваться от клинков стражников, и, в результате, пырнул одного из них в глаз. Трусливый друг раненного стражника упал и закричал, подняв тревогу, у основания лестницы. Тем временем Парамор, жалея мужчину, в чей глаз воткнул меч, вогнал его еще глубже, в мозг, чтобы избавить несчастного от мук.

Крики тревоги прошлись по всему замку.

– Парамор – убийца! Остановите его. Убить его!

Сэр Парамор посмотрел, как второй стражник сорвался с места и убежал, а сам рыцарь упал на колени перед телом у своих ног. Слеза прокатилась по его благородной щеке, он со слепой ненавистью смотрел, как разрушается его счастливая жизнь. Не забыв о человеке, который все разрушил, он взял голову Дорсума и сердито с глухим стуком запихнул ее в мешок. Затем Парамор торжественно встал, вдохнул пропитавшийся кровью и потом воздух, и вышел из комнаты, зная, что даже если выживет, то его несправедливо изгонят. Так и случилось.

– Вот вам, дорогие друзья, – прохрипел укутанный незнакомец, а его левая рука погладила черную бороду, – и печальная история о величайшем герое, что когда-либо жил.

Не считая потрескивания огня и завывания бушующего ветра, на комнату обрушилась мертвая тишина. Люди, которые раньше косились на это сломленное подобие человека, теперь смотрели на него с благоговением и трепетом. И дело было не в его словах. Не в его истории, а в чем-то в нем самом, в чем-то мистическом и едва уловимом. Магия. Те, кто ранее отказали ему в глотке воды, сейчас с охотой угостили бы его всем самым лучшим со своих ферм, с радостью отдали бы ему своих мужей и сыновей в солдаты, или жен и дочерей, чтобы ублажать его. И это почтение только усилилось от следующих его слов.

– Вот вам, дорогие друзья, печальная история о том, как я оказался среди вас, – даже огонь и ветер затихли, чтобы услышать то, что последовало далее. – Как вы понимаете, я и есть сэр Парамор.

На этом он отбросил все еще мокрое тряпье, обволакивавшее его, и из огромной кучи, которая была незнакомцем, возник молодой, изящный и могучий воин с глазами цвета платины. Его лицо сильно отличалось от того замерзшего, с которым он говорил. И в конце, он снял отрубленную голову Дорсума, которая была насажена на правую руку воина, словно марионетка. Даже тогда мертвые уста волшебника продолжали двигаться благодаря тому, как устроились пальцы воина на костлявом нёбе и сухом языке. На протяжении всей ночи, на протяжении всей истории собравшиеся жители слушали марионетку, сделанную из головы мертвеца.

Голос старика исходил изо рта молодого воина, когда его пальцы двигали челюстью и языком.

– Поверьте ему, люди! Он величайший герой, что когда-либо жил.

Коричнево-черная жидкость стекала по предплечью Парамора.

Один только Гораций, ввалившийся в зал, был в ужасе от зрелища; кошмар не коснулся никого даже в меньшей мере.

Простой народ из Кюригской цитадели встали со своих стульев и с удивлением приблизились к возвышающемуся рыцарю и его ужасной марионетке. Они окружили его прямо, как дети из рассказа. Раздались крики, смешанные со стонами и выражениями слишком уж восторженными для человеческого языка:

– Научи нас, о сэр рыцарь! Веди нас, Парамор! Защити и спаси нас от врагов!

В центре сияющее солнце их обожания вытянуло свои окровавленные руки и обняло их.

– Конечно же, я спасу вас. Только следуйте за мной и будьте моими воинами, моими рыцарями!

– Мы умрем за тебя!

– Позволь умереть за тебя!

– Парамор! Парамор!

Восхищения перекрикивали порывы ветра и рычание огня, а поднятые руки людей могли бы снести крышу этой лачуги, если бы Парамор только приказал им.

Поклонение было таким сильным, что никто – даже сам богоподобный Парамор – не заметил сверкнувшее лезвие топора Горация, пока оно не стало красным от журчащей из горла крови рыцаря.