Эпилог

31 декабря 2000 года, воскресенье. Озерки.

Да! Да! Даже сомневаться нечего – пахнет тем самым, заветным, навеки с детства впитанным и навеки же ставшим Запахом Праздника – пахнет ёлкой, мандаринами, пирогами. И запах этот, и особый настрой обслуги – чуть менее официальный, чуть более теплый и человеческий – говорят о том, что вот-вот, через пару часов всего – и грянет на землю самый радостный, самый большой, самый семейный и домашний, самый-самый праздник – Новый год.

Потому и атмосфера в центральном здании Озерков сегодня особенная, какая случается только раз в году. Гостей мало. Собираются только свои – с семьями, с детьми, которые повзрослее – малыши уже отплясали свое белым днем у нарядной елки, отраженной паркетом танцевального зала.

И в танцевальном зале, и в зале Зеркальном, и в холле, увитом гирляндами из еловых лап, уходящими вдоль перил широкой дубовой лестницы – суета легкая, не тревожная, но праздничная.

Еще с утра начали заполняться коттеджи для приезжих и маленькая гостиница – те из менеджеров Корпорации, что не живут в Озерках, съезжаются сюда на два дня. Съезжаются в тихое, благословенное место, осененное голыми березами, искрящееся чистейшим, вовсе не московским снегом, чтобы провести эти два дня в тишине и покое, вдали от ревущего мегаполиса, вдали от проблем и тревог, выпавших на их долю в этом непростом году.

Съезжаются, чтобы – в который уже раз – встретить новогоднюю ночь вместе, единой большой семьей, зовущейся Корпорацией «Росинтер», простить друг другу обиды и пожелать друг другу счастья. Ибо так сказал Олег Старцев – и так будет.

И покуда в отдельной маленькой комнатке, сверяясь со сценарием, аниматор строит зеркалу приветственные рожи и принимает первые пятьдесят граммов коньяку, и покуда шеф-повар в кухне страшно шипит на ложкомойку, до сих пор не промывшую спаржу, и покуда десятки женщин в особняках Озерков в предпоследний раз примеряют вечерние туалеты, стараясь не испортить уже уложенные прически, а их мужья томятся, борясь с позывами приступить к праздничному возлиянию прямо сейчас – Олег Старцев сидит в верхней гостиной Центрального здания, в уютной комнате с кремовыми шторами, за которыми густыми чернилами синеют подмосковные сумерки.

Теребя правой рукой многострадальный нос, глава «Росинтера» рассеянно скользит взглядом по шахматной доске, раскинутой на столике, что стоит против его кресла. Что-то еще, кроме двусмысленного положения черной ладьи, занимает его. Какие-то бродят в его голове совсем посторонние мысли.

Играющий белыми Малышев не торопит его. В сотый раз накручивая на палец косо упавшую на лоб белокурую прядь, он смотрит на доску с тем же выражением исключительного внимания, уносясь мыслями бесконечно далеко и от сомнительной старцевской ладьи, и от тишины малой гостиной, и от веселой суеты, царящей внизу.

Губернатор Денисов, сидящий сбоку и сбоку же наблюдающий за буксующей партией, перебегает взглядом с одного лица на другое – и во взгляде этом зреет смех. Мысли и того, и другого, мысли, далекие от игры, понятны ему. То, что боятся произнести вслух мужчины, уже сказано женщинами – и Сашке Денисову эти высказывания известны.

– Окей, – не выдерживает он наконец, – Дальше будем делать вид, что играем?… Или – тайм-аут – и по глоточку?…

Старцев, задолжавший ход, вздрагивает и поднимает на губернатора глаза. Его хмурый обычно взгляд вовсе не хмур – растеряны и ласковы глаза президента Корпорации.

– А правда, – соглашается он и двигает к Денисову опустевший бокал, – Наливай, Саня!

Саня наливает. Мерцающая охристая влага дробится и множится в многослойном хрустальном дне. Подтаявшие айсберги летят в золотую пучину. Тонко и нежно звонят где-то часы. Четверть одиннадцатого.

Рассеянной рукой берет свой бокал Сергей Малышев. Хорошо и странно у него на душе. Хорошо – от того, что спокойно. От того, что решение принято, и нет больше неуверенности, нет сомнений и беспокойства. Так оно и должно быть в канун Нового года – все обязательства выполнены, все мечты сбываются.

Но странно, что до сих пор, до этой минуты принятое решение он хранит в тайне от ближайших своих друзей. Глупо это. Не по-дружески. Даже – не по-мужски. Надо сказать, обязательно. Вот прямо сейчас и скажет…

– А Юлька-то где?… – перебивает его решимость Старцев, обратившийся к губернатору, – У Анюты?…

– Ах-ха… – кивает Денисов, и веселые черти в его глазах разгораются все ярче, – И Настя там же, как я понимаю…

– Подружатся девочки, – улыбается Старцев, – Анне Настя очень понравилась. Да и Юле, кажется, тоже…

Важно кивая, Денисов подтверждает его слова.

Месяц назад, волнуясь, и не глядя друзьям в глаза, Сергей Малышев представил им Анастасию Артемьеву. «Покажу свою девушку», – сообщил накануне. Представляя же, произнес только – «Это моя Настенька». О статусе умолчал, но слово «моя» сказало о многом – никогда и ни о ком не говорил так Серега Малышев.

И Настя, новенькая в их кругу, до пунцовых пятен стесняющаяся ревнивого внимания Сережиных друзей, не только безоговорочно пришлась по вкусу обеим законным супругам. Настино появление неожиданно сплотило и давно уже знакомых, но никогда не ходивших в подружках женщин – Анюшу и Юлю. С того дня женщины стали встречаться – то в доме Старцевых, то у Малышева, где Настя проводила все больше и больше времени, – и даже, кажется, завелись у них какие-то свои секреты.

Юля вводила Настю в курс взаимоотношений Сережиного круга, развлекала сплетнями, давала советы, как держаться да что носить. Анна исподволь посвящала Настю в тайны ведения непростого домашнего хозяйства, советовала подбить Малышева на разведение в саду регулярных клумб, которым молодой бизнесмен предпочитал неукротимую и неухоженную зелень дикоросов.

И чуть не ежевечерне старшие товарки морочили теперь мужьям голову: «Скажи Сереже, что лучшей жены ему не найти».

Ничего этого мужья Малышеву, конечно, не говорили. Еще чего!… Их не спрашивали – они не лезут. Но любопытство томило обоих – неужели не устоит?…

– А ты говорил, что все бабы одинаковые, – припомнил Старцев, – Помнишь, Серега?… Что только одно и видят – твои деньги и твои возможности. Сам-то как теперь думаешь – и Настя такая же?…

Малышев хмыкнул и мотнул головой.

– Настя… Настя – не такая. Но! – упреждающе поднял он палец, – Это лишь исключение, подтверждающее правило.

Старцев засмеялся:

– Так тебе это и нужно. Исключение. Нашел. Добился. Теперь чего думаешь?…

Малышев молчал, крутя в руке бокал со стучащими о хрустальные стенки льдинками.

– Это не прогулочный вариант, – вдруг очень серьезно и твердо произнес Олег, – Это девушка, с которой стоит остаться рядом. Женись уже, Сережа, не морочь ты головы – ни ей, ни нам, ни себе самому…

Денисов аж подпрыгнул на месте. Ой, держите меня, скажу же, не выдержу же… Но Малышев сказал сам:

– Женюсь, Олега. Позавчера решили. Свадьба – в марте. Место и время проведения церемонии будет сообщено дополнительно.

Он наслаждался произведенным эффектом. И, пока брови Старцева изумленно ползли вверх, Денисов засуетился, подхватил со столика граненую бутыль:

– По сто, мужики! За такое дело…

…А в доме Старцевых, в столовой, под низкой кованой люстрой, осветившей тепло и сердечно овальный стол, накрытый к чаю, склонились три головы – светло-русая Анина, темная и шелковая – Настина, и коротко стриженная, ныне выкрашенная в огненно-рыжий – Юлина.

– Весело! – блестя глазами, утверждает Юля, – Свадьба должна проходить весело! Чтоб надолго запомнилось! Вы не дети уже, вы решение приняли серьезное, взвешенное, вам бояться нечего… Так что – все по высшему разряду! Давай, Настя, организацию торжества я возьму на себя – у меня приятельница недавно замуж выходила, все очень удачно получилось, так что, будем знать, куда обратиться…

– Спасибо, – улыбается Настя, – Я посоветуюсь с Сережей…

– Свадьба свадьбой, – остужает Юлин пыл Анна Старцева, – Но и о том, что после свадьбы будет, надо подумать прямо сейчас. У Сережи совершенно холостяцкий дом, он, конечно, вполне комфортабелен для молодого одинокого человека, но семье нужно совсем другое пространство, другой уровень комфорта… Я полагаю, если день свадьбы уже назначен – вполне можно заняться перепланировкой и отделкой прямо сейчас. У нас сейчас на втором этаже отделочники работают – очень добросовестные ребята, и дизайнер толковый, а тебе дам координаты…

– А, кстати… чего это вы там на втором этаже переделываете? – рассеянно поинтересовалась Юля, выискивая в вазочке с конфетами любимый трюфель.

Анна открыла рот, чтобы ответить, но вдруг стушевалась и опустила глаза:

– По мелочи там… – пробормотала она, – Гостевую спальню переделываем… – и деятельно предложила, – Девочки, может, еще чайку?…

Юля оторвалась от конфет и пристально на Анну посмотрела. Не спускала с нее глаз и Настя – странная все-таки реакция на простой вопрос, Аня Старцева явно что-то скрывает… Но что? И зачем?…

– Н-да?… – протянула Юля, – Очень интересно. И во что же вы переделываете гостевую?…

Анна сморгнула, помолчала, а потом вдруг подняла на гостей тихие и счастливые глаза:

– В детскую. Нам нужна еще одна детская…

– Олега! Сексуальный маньяк! – громыхал Малышев, в десятый, наверное, раз хлопая старшего товарища по плечу, – Третьего?… Вы решили третьего заделать?… С ума сойти…

Смущенный и счастливый Старцев потер переносицу. Ничего они не решали. Ему – сорок три, Анне – сорок. Им и в голову бы не пришло, но…

Все– таки, дети рождаются от любви -теперь он знает это совершенно точно. От их самой первой юной любви родилась Любашка. Счастливые недели на Средиземноморье подарили им Андрея. И в тот самый вечер, когда после нелепой затянувшейся ссоры они снова, исступленно и радостно узнавали друг друга в теплых сумерках спальни, была зачата новая жизнь – их третьего ребенка, еще неведомого, еще таящегося сгусточком клеток в материнском чреве…

«Ужас, – всполошилась Анюша, узнав, – В таком возрасте… да как же… а вдруг…»

Но врач, седой и замечательно пахнущий трубочным табаком профессор, просмотрев результаты анализов, успокоил – организм матери крепкий, здоровый, особого риска не предвидится. Будем рожать?…

Будем!

– Да-а-а, мужики, – покрутил головой губернатор Денисов, – Ну, вы даете… – тут запиликал губернаторский сотовый, и, включив трубку, Денисов ответил, – Да?… О, в самом деле… Да, Юль, да, подходите… мы тоже уже спускаемся… Хм, – отключив телефон, почесал он в затылке, – Есть предложение встретить Новый год. Есть предложение…

– Нет возражений! – рявкнул в ответ слаженный дуэт, и все трое, поднявшись с мест, двинулись к лестнице.

Праздник! Праздник!… Стряхивая с туфелек налипший у входа снег, сбрасывая с плеч шубки, ароматные и мерцающие вплывают в холл женщины. Их знакомые, будничные лица сегодня таинственны и прекрасны. Сопровождающие дам мужчины принимают у спутниц крохотные сумочки, давая возможность придирчиво проверить у огромных зеркал безупречность прически и макияжа. Женщины воркуют, журчат, переливаются, заботливо стирая с щек радостно встреченной собеседницы розовые и алые следы дружеских поцелуев. Мужчины протягивают друг другу руки – их лица спокойны, улыбки искренни – здесь все свои.

Жмутся к матерям дочери, девочки-подростки и вполне уже взрослые барышни, с нежно оголенными плечами, с затаенной надеждой в глазах. Новогодняя ночь – должно же случиться сегодня хоть одно чудо?… Особняком держатся взрослеющие сыновья, независимые и деловитые, которым, конечно, ну совершенно нечего делать на этом балу предков, но, блин, кто ж их отпустит… И взгляды, напряженные и хмурые, вдруг теплеют и оживают, обнаруживая в толпе «предков» тонкую девичью шею, бледный локоток, крепко схваченный заботливой мамашей. А это чья?… Смотри-ка… а она ничего…

Наполняется холл, движутся по кругу фужеры, пузатые и узкие, кружится негромкий радостный гомон, шлейфами проплывают ароматы духов, растворяясь во всепоглощающем Запахе Праздника.

Праздник!… Нарядные гости и хозяева перемещаются в Зеркальный зал, за сверкающие серебром столики. Семейные с семьями, холостые – с подругами, незамужние – с бой-френдами. И тут взгляды корпоративных сплетников особенно любопытны и придирчивы – кто с кем нынче?…

Вот Олег Старцев со своей маленькой, стриженой, русоволосой женой. Вот Овсянкин-сэр с очередной подругой, ногастой и вертлявой, вполне в сэровом вкусе. Вот Александр Денисов с супругой в сногсшибательном платье. Игорь Голубка со своей половиной – сдобной и лучистой. Георгий Шевелев с высокой суховатой женой, майором милиции.

Вот Сергей Малышев – и головы поворачиваются, поворачиваются навстречу – кто это с ним?… что еще за девица?… очередная дама сердца?… Да бог с вами, неужели еще не слышали? Невеста его. Невеста?… Невеста?!… Невеста. А что вас так удивляет? Взрослый мальчик уже, давно пора. И девушку выбрал приличную, и хорошенькую, и воспитанную… и дай им Бог счастья!…

Тамара Железнова. Как всегда, одна. Но нет, минуточку… не одна… Ба! Смотрите-ка!… Поддерживая под локоток и шепча на ушко что-то интимное, Тамару ведет к столику Леня Щеглов. Леня сияет. Тамара улыбается. Да так улыбается, что каждому, каждому ясно: неслучайна сегодня эта пара, ах, не случайна…

В тот вечер, когда она сама отказала Олегу, плохо было Тамаре. Совсем плохо. Жить не хотелось. Хотелось заснуть – и не проснуться больше никогда. И долго она не снимала трубку, когда кто-то – настырный и бессовестный, ведь ночь уже! – звонил и звонил – сначала на домашний, потом на мобильный. Наконец, не выдержала, сдалась – и услышала Леньку Щеглова. Ленька звонил сугубо по делу, бросился было извиняться за поздний звонок, но, расслышав в Тамарином голосе слезе, передумал. Спросил: плохо?… Совсем плохо?… Погоди, приеду сейчас, что-нибудь придумаем…

Никогда они не были друзьями, но отчего-то именно Леня попался ей в тот момент – ей, самой несчастной на земле женщине. И, ничего не рассказывая, она просто плакала в его дурацкую ленинскую жилетку, а он гладил по волосам и бормотал что-то успокаивающее. И не уехал, пока слезы не кончились и она не начала улыбаться его незатейливым шуточкам. А на следующий день был у них веселый дружеский ужин, и Тамара все дивилась – отчего ей так легко с ним и хорошо?… И не надо мучиться, и не надо прятать глаза – можно быть собой и ничего не бояться…

И внезапная дружба так же внезапно вдруг превратилась в роман – и капитан запаса Леонид Щеглов оказался человеком сентиментальным и нежным. Тамара не загадывала о будущем, не строила планов – ей просто было хорошо с ним. Хорошо и спокойно…

Олег Старцев встречается с Тамарой взглядом. Мгновенный укол – ее взгляд безмятежен и томен. Глаза влюбленной женщины. Влюбленной не в него. Мгновенный укол потери, упущенной возможности – а все-таки, жаль… Но Анна тихая, Анна кроткая, трогает его за рукав и увлекает к столику. И новая волна нежности к этой маленькой русоволосой женщине, живущей с ним, живущей им без малого двадцать лет, захлестывает Олега. Анька… Анюша… Пусть это будет сын. Назовут Иваном. Впрочем, если дочь – тоже очень неплохо…

Праздник!…

С легкими сухими хлопками открывается шампанское – с дымком!… Льется пенистое золото по фужерам. В затененнном зале смолкают голоса, останавливается движение. И властно, и радостно в наступившей тишине начинается бой курантов.

Раз!… И лица людей засветились Праздником.

Два!… И потянулись навстречу друг другу бокалы.

Три!… И каждый пытается проговорить про себя самое заветное, то, что непременно должно исполниться – в такой миг в это верится всем.

Четыре!… Новый год, новый век, новое тысячелетие…

Пять!… Новая жизнь – и пусть она будет счастливой!

Шесть!… Пусть будут с нами рядом те, кто нам дороги.

Семь!… Пусть снова и снова жизнь удивляет нас, огорчает и радует, ибо и горе, и радость – это и есть жизнь…

Восемь!… Пусть нашим детям удастся больше, чем нам…

Девять!… Пусть наши родители будут за нас спокойны…

Десять!… Пусть любовь остается с нами, поддерживает и ведет нас – мы так нуждаемся в этом…

Одиннадцать!… Будьте счастливы!…

Двенадцать!…

С Новым годом!…

* * *

… В четвертом часу утра, когда уже дает знать о себе усталость, когда россыпь конфетти на полу, поникшие завитки серпантина и чей-то смазанный макияж говорят о том, что Праздник подходит к концу, лучше всего уединиться, посидеть в тишине с самыми близкими, самыми дорогими людьми. Молодежь, среди которой Маша Денисова, Люба Старцева и Настина Катюшка, еще топчет паркет танцевального зала – там, в рейверском грохоте и сумасшедшем перемигивании света, нечего делать людям солидным и усталым. Солидные и усталые возвращаются в малую гостиную.

Шестеро человек сидят в комнате с кремовыми шторами. Настя, прислонившись к Сережиному плечу, следит, как тянется вверх струйка пара от чашечки с кофе, слушая вполуха мужской разговор о том, что происходит сейчас в Снежном.

– Да нормально все! – утверждает снежнинский губернатор Денисов, – Думаю, к середине февраля передадим лицензии на недра в СГМК. Стало быть, в марте надо регистрировать допэмиссию СГМК, а к лету – начинать обмен акций.

– Быстрый какой, – бормочет Малышев, – у нас акционеров-«физиков» 120 тысяч по всей стране. Думаешь, успеем предупредить всех до лета?…

– По всей стране, – передразнивает губернатор, – у нас, дай бог, тысяч сорок. Остальные – в Снежном. А там все будет централизовано, так что – не боись!…

Олег Старцев тянется за сигаретами, но встречает во взгляде жены мягкий упрек:

– Олежек!…

– А, ну да… – спохватывается он, – Прости. Я – курить. Санька, идешь?…

Денисов подхватывается с места и топает вслед за президентом «Росинтера». При Анне не курить! – распоряжение Старцева логично и оправданно. Здоровье будущей матери надо беречь. Они выходят, и уже за дверью слышится пиликанье старцевского телефона.

– Это, наверное, Олежкина тетя, Светлана Алексеевна, – вздыхает Аня, – Все-таки, забыл ей позвонить, поздравить…

Настя крутит на пальчике тоненькое колечко с сияющим камнем. Красиво. Очень красиво. Сережин подарок. Настя не носит украшений, для этого нужен настоящий маникюр, а ей никак не удается отрастить ногти. Но это колечко она будет носить. Всегда. В нем ее жизнь, ее счастье, ее настоящее и будущее.

– А хороший был год, – говорит Сергей и легко прикасается щекой к гладкой Настиной макушке, – Удачный.

– Ну-ну… – Юля Денисова скептически улыбается, – Полгода нервотрепки – это удачно?

– Так ведь все закончилось! – Сергей легкомысленно пожимает плечами, – И потом… Бизнес есть бизнес. Там спокойно не бывает. А кроме бизнеса есть еще жизнь. И она… – он набирает побольше воздуху и выдыхает, -…прекрасна!

Дверь открывается. На пороге – Старцев. Две минуты назад расслабленный и благостный, он является вдруг с совершенно другим лицом – собранным, хмурым.

– Что случилось? – хором спрашивают женщины, а Малышев, обернувшись, ловит задумчивый и серьезный взгляд старшего товарища. Из-за плеча старшего товарища выглядывает Сашка, и его физиономия тоже не обещает хорошего.

– Звонок был, – сообщает Старцев. Проходит к своему креслу, садится. – Значит, так. «Аэрофлот» собирается обновлять парк. В плане – десять новых машин, которые они намерены заказать у «Боинга». Для этого им нужен государственный кредит. Поскольку «Боинг» стоит в полтора раза дороже российских самолетов, и в Минфине их немедленно ткнут носом в расходную статью, их задача – дискредитировать отечественные машины.

– И? – спрашивает Малышев.

– И гнобить они собираются не что-нибудь, а двигатели «ИЛов». Которые, Сережа, собирают у нас, на «Уральском авиадвигателе».

Малышев отреагировал странно – тихим смешком.

– И вечный бой, покой нам только снится, – скорбно процитировал Денисов.

– Есть статистика, – продолжал Старцев, уже будничной скороговоркой, – отказа наших двигателей при взлете. При этом, по большинству случаев уже есть заключения экспертов – проблемы возникают из-за использования некачественного топлива. Мы чисты. Но об этом публику еще надо поставить в известность. Так что, завтра же, Сережа, и здесь же собираем Железнову, Щеглова, уральцев – пока они не уехали. Окей?…

– Окей, – кивнул Малышев и чмокнув настороженную, мало что понимающую Настю, успокоил, – Все нормально, Настюша. Жизнь продолжается!


Февраль – июнь 2002 года.

Москва.

Загрузка...