Предисловие

Сегодня словосочетание «гибкий капитализм» описывает систему, которая представляет собой нечто большее, чем вариацию на старую тему. Акцент на гибкости. Жесткие формы бюрократии так же, как и пороки слепой рутины, подвергаются нападкам. От работников требуются проворность и сообразительность, открытость к изменениям, постоянная готовность идти на риск, все меньшая зависимость от инструкций и формальных процедур.

Такой акцент на гибкости меняет сам смысл работы, и поэтому меняются слова, которые мы используем для ее описания. Так, например, слово «карьера» в его первоначальном английском понимании означало «дорогу для проезда экипажей», а со временем, отнесенное к трудовой деятельности, стало означать «путь, длиною в жизнь», как реализацию чьих-либо экономических устремлений. «Гибкий капитализм» заблокировал прямой карьерный путь, как бы вдруг переключив работников с одного вида работы на другой. Слово «job» (работа) на английском XIV века означало «глыбу, кусок чего-то, что могло быть перевезено на повозке». Сегодняшняя «гибкость» снова возвращает это «гужевое» ощущение работы, когда люди на протяжении всей своей жизни выполняют только куски «работы», части труда.

Вполне естественно, что такая «гибкость» должна вызывать опасения и тревогу — ведь люди не знают, какой риск оправдан, какой тропой лучше двигаться. Чтобы снять проклятие со слов «капиталистическая система», было придумано немало иносказаний, например, таких, как система «свободное предпринимательство» или «частное предпринимательство». Слово «гибкость» используется сегодня как еще один прием, чтобы снять с капитализма это проклятие, клеймо угнетения. Жестко обличая негибкую бюрократию и делая акцент на риске, утверждают, что «гибкость» дает людям большую свободу для того, чтобы сформировать свою жизнь. В действительности же, новый порядок не просто ликвидирует установления прошлого, но вводит вместо них новые, и эти новые правила контроля так же трудно понять, как и предыдущие. Новый капитализм — это зачастую нечеткий режим власти.

Возможно, самым непонятным проявлением гибкости является ее воздействие на характер личности. Английские ораторы давних эпох, как и писатели, начиная со времен античности, не сомневались по поводу значения слова «характер»: характер — это этическая ценность, с которой мы связываем наши желания и наши отношения с другими людьми. Гораций пишет, что характер человека зависит от его связей с внешним миром. В этом смысле «характер» — это более широкий и емкий термин, чем его современный «отпрыск» — термин «личность», соотносимый с желаниями и страстями, которые могут глодать человека изнутри без всяких внешних проявлений.

Понятие «характер» особенно выделяет долгосрочный аспект нашего эмоционального опыта. Характер проявляется в верности и взаимной преданности, неуклонном следовании долгосрочным целям или в «откладывании» сиюминутного удовлетворения какого-либо желания во имя будущего результата. Из путаницы чувств, в которой мы все пребываем в любой конкретный момент, мы стремимся спасти и сохранить лишь некоторые из них. Эти устойчивые «сохраненные чувства» и будут служить нам в качестве характера. Словом, характер — это, повторяем, совокупность личностных черт, которые мы ценим в себе сами и которые, как хотелось бы нам думать, ценят в нас другие.

Как же мы решаем, что составляет непреходящую ценность в нас самих и в обществе, которое нетерпеливо и сфокусировано непосредственно на текущем моменте? Как можно преследовать долгосрочные цели в экономике, которая подчинена краткосрочности? Как взаимная верность и сопричастность могут поддерживаться в институтах, которые постоянно распадаются на части или все время перестраиваются? Эти вопросы, непосредственно касающиеся «характера», поставлены перед нами именно новым, «гибким капитализмом».


Четверть века назад Джонатан Кобб и я написали книгу «Скрытые раны класса» — о рабочем классе Америки. В «Коррозии характера» я поднял некоторые из этих же вопросов, касающихся «работы» и «характера», но уже применительно к той экономике, которая изменилась радикально. Вместе с тем «Коррозия характера» претендует скорее на то, чтобы быть длинным эссе, чем короткой книгой. Это означает, что я попытался рассмотреть единственный тезис, подразделы которого разбиты на очень короткие главы. В «Скрытых ранах класса» Джонатан Кобб и я опирались исключительно на формализованные интервью. Здесь же, как приличествует эссе-дискуссии, я больше использовал смешанные и неформальные источники, включая экономические данные, исторические отчеты и социальные теории, а также исследовал повседневную жизнь, свершающуюся вокруг меня, как это мог бы сделать, наверное, антрополог.

Что касается этого текста, я с самого начала хотел бы отметить две вещи. Во-первых, читатель часто будет здесь сталкиваться с тем, что философские идеи прилагаются к конкретному опыту индивидов или проверяются этим опытом. За это я не буду просить извинения: идея должна выдержать вес конкретного опыта, иначе она становится простой абстракцией. Во-вторых, я скрыл подлинные имена индивидов более основательно, чем бы смог сделать это, используя формализованные интервью, то есть изменял место и время, а иногда «сводил» несколько голосов в один или же, наоборот, разделял один голос на несколько. Эти «сокрытия» требуют от читателя доверия, но отнюдь не такого доверия, которого добивается романист, чтобы заработать на своем хорошо сделанном повествовании, поскольку такой связности повествования весьма немного в нашей теперешней жизни. Я надеюсь, что точно выразил ощущение того, что слышал и видел, даже если и не был буквально точен, воспроизводя какие-либо обстоятельства.

Все примечания к тексту эссе приведены в конце книги. Там же я даю и несколько статистических таблиц, подготовленных Артуро Санчесом и мной, которые помогут наглядно проиллюстрировать некоторые недавние экономические тренды.

Я многое узнал по теме «работа» от Джонатана Кобба четверть века назад. А вернулся к данному вопросу по настоянию Гэррика Этли, и мне помогли в этом Беннет Харрисон, Кристофер Дженкс и Саския Сассен. Автор «Коррозии характера» попытался постичь глубину некоторых личностных смыслов открытий, которые они все сделали применительно к современной экономике.

Это эссе возникло на основе Дарвиновской лекции, прочитанной в Кембриджском университете в 1996 году. Центр по углубленному изучению бихейвиористских наук предоставил мне время для написания этой книги.

Наконец, я бы хотел поблагодарить Дональда Лэмма и Алана Мейсона из компании «У. У. Нортон» и Артура Конради и Элизабет Руж из «Берлин Ферлаг», которые помогли мне придать соответствующую форму моему манускрипту.

Загрузка...