Кошачьи

ГЛАВА 5

Кошмарные сны обернулись жуткой реальностью.

В подавленном состоянии, совершенно глухой к внешним раздражителям и наполненный неописуемым горем, я побрел домой как лунатик. Гнев, который ненадолго вспыхнул в моем сердце, сменили депрессия и безропотное смирение. Странная усталость одолела меня, и я посчитал уместным прилечь на пару часов поспать.

Под сопровождение «Четырех последних песен» Рихарда Штрауса я тут же провалился в мрачный сон, едва вошел в спальню и уютно улегся на подушке. Место, где я вдруг оказался, выглядело как в фильме о конце света: мир явно исчез с лица земли, последствия взрыва атомной бомбы или бактериологической войны — кто это знал точно? Лишь жалкие следы цивилизации, если она вообще-то существовала, кололи глаза случайному свидетелю. Прошло какое-то время, пока я не отметил, что из этих руин проступают знакомые черты нашего квартала. От отремонтированных с любовью домиков остались одни руины. Они были разрушены, обвалились, местами даже разбомблены. Огромные дыры зияли в фасадах, за которыми, казалось, скрывались ужасные тайны. Самым необычным все же оставались растения. Как беспрерывно движущимся, все покрывающим слизким ковром, местность заросла упрямой зеленью, которая нашла доступ и в самые узкие щели. Присмотревшись получше, я понял, что это были побеги гороха гигантских размеров. Просто сумасшествие, но ночные кошмары никогда не создавались по принципам разума. Люди явно закончили свои гастроли в большом театре эволюции и уступили сцену побегам гороха. Театральная площадка напомнила мне каким-то образом «Спящую красавицу», с той разницей, что нигде не было видно спящих людей.

Досыта насмотревшись на невероятное оформление сцены, я без цели прошагал по садовым стенам, которые производили впечатление рудиментов буддийского храма в этом погибшем мире. Я останавливался снова и снова и внимательно оглядывался в надежде отыскать какие-то следы и сделать выводы о причинах разрушения. Напрасно. Кроме того факта, что побеги гороха забрались уже даже в квартиры, я больше ничего не смог обнаружить.

Зеленый ад становился все гуще, непрогляднее. Когда во мне уже поселилось тихое отчаяние, я увидел в гуще выгонов крошечное отверстие, через которое падал сияющий свет. Я быстро подбежал, просунул голову через это отверстие и с усилием протащил все тело. Увиденное повергло меня в неописуемый ужас.

Передо мной раскинулась вытянутая, освещенная ярким светом поляна, устланная трупами собратьев. Очевидно, не только человеческая порода нашла свой конец после этого апокалипсиса. Горы трупов громоздились беспорядочно один на другом как отбросы на мусорной свалке, на которую пролился кровавый ливень. Миллионы широко раскрытых глаз не мигая задумчиво смотрели на красную жидкость, которая текла из миллионов раскроенных черепов. Некоторые мертвые тела начали уже разлагаться, в их шкурах образовались дырки, через которые были видны внутренности. Но они продолжали кровоточить, словно их питали потайные подземные насосы.

Хотя при виде этого у меня на глаза навернулись слезы, я все же сумел различить сквозь пелену печали, что ближайший холм трупов состоял из моих хороших знакомых. Не только Феличита, Саша, Дип Пёпл, но и Синяя Борода, Конг, Герман и Герман, Паскаль и другие мои друзья из прежних мест обитания присутствовали на немой вечеринке и с выжиданием смотрели мертвыми глазами, словно ожидая тост хозяина дома. Даже Атлас, Томтом и неизвестный собрат, которых я никогда прежде не видел, но верил, что знаю, находились на этом кладбище ужасов. Люди остались верны своей древней любимой привычке и захватили с собой в несчастье всех остальных.

Но тишина длилась недолго. Вдруг земля вздыбилась, словно поезд метро проехал в паре сантиметров под моими лапами, и раздался протяжный ревущий грохот, будто водородная бомба, которая, вероятно, уничтожила весь мир, снова поднялась из земли, как при обратной прокрутке кинопленки. Трупы зашевелились, начали дико содрогаться, как бы реагируя на спрятанный под землей магнит, который быстро двигался взад и вперед. Рев усилился до границы боли, мертвецы подпрыгивали как только что пойманная рыба, которую тянут на берег; небеса окрасились в темно-красный цвет, и подул сильный ветер.

Вдруг с оглушительным грохотом из середины мертвых тел выступил он: около тридцати метров ростом, огромный, со злобно сверкающими глазами за стеклами очков, отражающими розовый закат на небе. Одеяние священника сильно развевалось на ветру, волосы встали дыбом и колыхались как горящее пламя. Он смеялся, но смех был похож на крик, на карикатуру смеха. Грегор Иоганн Мендель, мужчина с огромной картины, превратился в чудовище.

— Решение загадки очень просто, потому что логично, Френсис! — прорычал он гневно. — А по твоим глазам я читаю, что ты прирожденный логик.

И с усмешкой посмотрел вниз на трупы.

— Panthera, acinonyx, neofelis, lynx, leopardus. Кошачьи! Более миллиона видов зверей живут сейчас на земле, но ни один из них не достоин большего уважения и восхищения, чем кошачьи. Хотя они включают в себя около сорока подвидов, к ним относятся абсолютно восхитительные создания… Как ни тривиально звучит, это — чудо природы! Но осторожнее, Френсис! Не стоит недооценивать хомо сапиенс!

Лишь теперь я осознал, что его правая рука скрыта за спиной. Все еще ужасно ухмыляясь, он теперь показал эту руку, в которой держал увеличенный инструмент кукловода. В отличие от обычного крестовика этот обладал бесчисленным количеством деревяшек для управления, зато ниток не было вовсе.

Великан Мендель многозначительно шевелил этим предметом, словно показывал фокус.

— Не сомневайся, мой друг. Смерть только на первый взгляд окончательное событие. Подумай, как Он воскликнул «Лазарь, восстань!»; так и тебе следует поразмышлять о случае с Клаудандусом. Я продолжаю жить, хотя уже давно мертв. Будь осторожен!..

Он хлестнул крестовиной как плеткой. Вдруг возникли тысячи черных ниточек на деревяшках и разлетелись в стороны веером. Их концы впились подобно якорным зубцам в конечности мертвых тел.

Мендель рванул крестовину вверх и радостно закричал:

— Хоп, хоп, хоп!..

Страшный, пронзительный вой, похожий на искаженный звук похоронного марша, раздался из пастей разбуженных зверей и слился в бесконечный вопль. Волоски на моем загривке вздыбились, превратившись в жесткую щетину. Я испугался потерять сознание, если и дальше буду присутствовать при игре этих сумасшедших. Но не было никакой лазейки для бегства.

Мертвые пробуждались от смертельного сна, вскакивали на лапы с дикими движениями и вставали в строй. Кукловод виртуозно обращался с крестовиной и ловко дергал за нити. Под сопровождение визгливого пения зомби начали подпрыгивать в танце с угловатыми движениями роботов, при этом их постоянно дергали за нитки, заставляя выполнять прыжки и пируэты. Я увидел Феличиту, она механически дергала головой вверх-вниз в ритме ужасной музыки, и Синюю Бороду, который пытался, несмотря на свои страшные увечья, подражать кажущимся гротескными балетным позам. Но несмотря на размашистые движения и бешеный темп, на их мордочках явно отражалось недовольство тем, что их вечный сон прервали.

Мендель же входил в раж неукротимой агонии, дергал крестовину как сумасшедший туда-сюда, вверх и вниз и наконец сам пустился в буйный пляс. Армия мертвых кошек беспрекословно подчинялась его отвратительным приказам, рассыпалась в отчаянных вывихах и восторженном топанье.

— И хоп, хоп, хоп, хоп! — пел великан. — Опыты над растениями-гибридами! Опыты над растениями-гибридами! Больше опытов над растениями-гибридами! Собака зарыта в горохе! Опыты над растениями-гибридами! Опыты над растениями-гибридами!..

Пока он повторял и повторял это как спятивший попугай, продолжая свою мерзкую пляску, он рос все выше, пока не достиг размеров высотного дома. Бывшие мертвецы, не выдерживая нагрузку дикого танца, распадались на составные части. Отделившиеся от тела члены, разложившиеся головы, неопределяемые органы закружились во взрывной волне и медленно образовали черное вонючее облако, из центра которого поднялся, как ураган, Георг Иоганн Мендель с безумным оскалом.

Когда я вытаращил глаза, Мендель стоял передо мной и странно улыбался. Я хотел закричать, когда в следующий момент осознал, что передо мной не танцующий монстр, а мой товарищ Густав. Он присел рядом со мной на пол и нежно гладил меня. Я же дрожал всем телом, словно переночевал в морозилке.

Между тем наступил вечер. Ураганный ветер завывал вокруг дома. Оконные ставни — задвижки давно отлетели — бились снаружи о стены и вызывали ужасающий грохот. Густав зажег в комнате четыре свечи, дрожащий свет которых только усиливал тревогу. Когда он ненадолго исчез из комнаты и вернулся потом с переносным телевизором в одной руке и раскладушкой в другой, я понял, что сегодня за день. Была суббота — священное время вечернего просмотра Густавом фильма. Из-за всех ужасных событий, прежде всего сегодняшнего дня, я потерял всякое чувство времени.

Густав еще не раз выходил, притащил в комнату постельное белье, всевозможные подушки и свое вечернее субботнее огромное эскимо, четвертую часть которого по традиции я мог слизать. Он хотел соблюдать вместе со мной свою ставшую с годами любимой, чтобы не сказать, необходимой, привычку, прежде чем как обычно отправиться в страну сновидений на середине фильма. Так как я только что очнулся от кошмара, то вовсе не горел желанием провести вечер по заведенному порядку. Тем не менее я оказал ему услугу, пока он не задремал точно на середине «Ребекки», которую я видел уже сотый раз. Потом я повернулся спиной к ящику и тихонько выскочил из комнаты, чтобы заняться тем, чем занимаюсь всегда, когда хочу вернуть ясность мысли и срочно сбросить стресс: а именно ловлей крыс!

Вот небольшое объяснение по этому поводу для любителей животных: для многих одно только зрелище представителя моего вида такой бестией, простите, с грызуном в зубах, — разрывающая сердце картина. Вы испытываете сочувствие к этим бестиям, пардон, грызунам, и выражаете свое недовольство по поводу жестокой философии пожирания и пожираемых. Но и этого мало, некоторые даже содержат этих бестий, пардон, грызунов, как домашних животных. Не стоит упрекать таких людей. Откуда же им знать, что их «домашние друзья» испытывают манию величия? Она лежит на поверхности: крысы стремятся к всемирному господству! И статистика свидетельствует, что они достигнут своей цели в ближайшем будущем. Предубеждение? Бесчисленное преувеличение? Фантазия разума? Ну, вот, пожалуйста, пара беспристрастных чисел: только сто крыс поедают в год до полутора тонн зерна. Во всем мире ущерб, нанесенный крысами, оценивается ежегодно более чем в пятьдесят миллиардов долларов. Еще цифры? Только в Федеративной Республике Германии живут в настоящий момент около сто двадцати миллионов крыс. На каждого жителя Нью-Йорка приходится по десять крыс. При девяти миллионах жителей это составляет только на город Нью-Йорк девяносто миллионов крыс. Я хочу избавить себя от доклада о бестиях и о милых инфекционных заболеваниях, которыми осчастливливают мир наши друзья-чистюли. С давних пор человек размышляет о возможности избавиться от этих разносчиков заразы. Но даже чудо-оружие, кумариндеривате, как и чистейшие химические препараты, которые вызывают у крыс внутренние кровоизлияния, в последнее время бессильны, потому что появились популяции с иммунитетом к разрезам! Но горе тому из нас, кто хотя бы словесно попытается положить конец претензии крыс на мировое господство. Если бы преодолеть эту глуповатую чувствительность и дать нам свободу, вопрос был бы моментально решен. Бог видит, я не любитель идеологии Рэмбо, но часто мы в жизни сталкиваемся с проблемами, которые допускают только один выход: закрой глаза и пали![15]

Для экспедиции на верхние этажи мне не хватало, честно говоря, мужества. Так что на этот раз я решился на подвал — как известно, классический террариум для этих бестий.

Когда я прошел через прихожую к двери в подвал, то должен был с досадой установить, что она заперта. Но в верхней части располагались два застекленных окна. Одно из стекол было разбито и образовывало ровно посередине дыру, через которую я мог бы пробраться вовнутрь, не поранившись о торчащие осколки при условии точно рассчитанного прыжка. Но что ожидало меня по ту сторону? С абсолютной уверенностью предположу — гнилая, очень крутая деревянная лестница, значит, еще около трех метров буду лететь после попадания в дыру. И вероятно, не найдя внизу никакой настоящей опоры, кубарем сосчитаю все ступеньки на этой лестнице.

Для меня все было едино, потому что во мне проснулась жажда охоты. Итак, я долго прицеливался и прыгнул.

Едва я невредимым проскочил через дыру, как сразу же сбылись все мои худшие предположения. Деревянная лестница оказалась даже круче, чем я представлял себе. С каким бы удовольствием я теперь вернулся назад, но было слишком поздно…

Я летел три или четыре метра вниз и сильно стукнулся об одну из последних ступеней. Адская боль пронзила передние лапы до кончиков усов, которые завибрировали как камертон. Я попытался амортизировать удар, но узкая ступень ограничила своеобразную баллистическую точность. Осторожно я поднялся, потянулся, размял ноющее от боли тело, пока постепенно не наступило облегчение. Потом начал интенсивно прислушиваться.

Если мои уши не ошибались, то у бестий там внизу проходил карнавал или что-то в этом роде. Царапанье, чавканье и писк раздавались из всех углов подвала. У меня потеплело на душе. Посчастливится ли мне повстречать одну из по-настоящему жирных, самодовольных, ухмыляющихся крыс? Нет, это будет слишком большое счастье!

Я настроился на «беззвучный режим». Это значит, все мои движения выполнялись так плавно и медленно, что были похожи на движения танцующего в темпе ускоренной съемки балетного танцора. Так как глаза тем временем привыкли к изменившимся условиям освещения, я изучил в деталях все, что меня окружало. Лестница заканчивалась в узком, затхлом помещении, которое было набито до отказа хламом в виде медицинских приборов и инструментов. Все то же. Я постепенно привыкал к этим следам доктора Франкенштейна и сперва даже не обратил внимания на все эти подтверждения. Дверь, которая вела непосредственно в лабиринт подвала, была приоткрыта, и я приблизился к узкой щели так осторожно, словно мне поручили разминировать бомбу. Потом, заняв позицию у дверного косяка, я рискнул бросить взгляд вовнутрь.

Рай! В библейском смысле слова. По крайней мере я углядел четырех крыс, при этом особенно упитанный экземпляр из разряда крыс-пашей восседал на возвышенном месте как на троне ангел верховный и бросал довольно скучные взгляды на своих подданных.

Огромное, мрачное помещение в отличие от других было завалено грудами бумаг. Горы актов, компьютерных распечаток, формуляров и стопок писем образовывали импозантный ландшафт Большого Каньона с настоящими пропастями, кратерами, скальными террасами и долинами из бумаги. И на всех бумагах, под ними и среди них, — повсюду были наши друзья. Всегда усердные, всегда радостные, всегда веселые, терпеливо ждущие часа «икс» передачи власти.

Несмотря на радужные перспективы, на меня вдруг навалилась депрессия. На какое-то мгновение мысли вновь обратились к кошмару, к Феличите и ко всем тем, кого так жестоко унесла смерть. Я жил в кровавом сумасшедшем доме и зло проказничал, чтобы отвлечься от вездесущего террора. Согласно девизу «Хохочи до упаду, хохочи в ответ!» Я не знал, должен ли смеяться над этим девизом или плакать.

Вдруг меня охватила дикая ярость. Нельзя было позволять себе поддаваться таким деструктивным мыслям. Нужно позитивно начинать свой день! Тоже очень милый девиз. Охота была объявлена, и я почувствовал, как первобытный инстинкт охватил все мое существо, как я становлюсь все свирепее, все больше злюсь на крыс, которые думали своими тупыми мозгами (как роботы с дистанционным управлением) только о размножении и о том, что бы еще сожрать. Я захотел их прикончить, показать им, что такое ад. Сейчас!

Как стальная стрела я взлетел на самую высокую груду бумаг и впился клыками в шею крысиного раджи. Парень был настолько удивлен и шокирован, что в мгновение описал стопку бумаг. Но я его только поранил, не сумев применить старый добрый укус в загривок. Теперь он дергался, завывая в моих клыках, пока его товарищи внизу с взволнованным писком удирали в поиске убежища. Но и я должен был быть осторожным, ведь вонючая бестия обладала такими же точно острыми зубами, как и я. Я отпустил его и обработал парой мощных ударов когтями. Окровавленный как заколотая свинья, он пытался бесцельно пуститься наутек и вдруг рухнул вниз со стопки бумаг.

Упав вниз, казалось, он собрал все свои силы и ускорил темп. Я сделал огромный прыжок и упал точно на его спину. Он раскрыл пасть и издал резкий крик. Я укусил его изо всех сил. Загривок паши громко хрустнул, и писк резко прервался. Потом он устало закрыл глаза, словно медленно заснул, и испустил последний вздох своей бессмысленной крысиной жизни.

Все кончилось. От его сородичей не осталось и следа. Они бросили повелителя в беде, бросили на съедение чудовищу, чтобы самим премило спасти свои шкуры. Трусливый народ, подумал я, вместе они легко разорвали бы меня на куски. Мысль об этом разбудила новые волны гнева и отвращения. Я впился клыками в мертвую тварь, раздирая и разрывая тело всеми четырьмя лапами. И чем яростнее я обрабатывал его таким способом, тем больше ощущал, что успокаиваюсь.

Когда наконец я полностью выбился из сил, то впервые осознал: причиной неукротимого приступа гнева была не эта бедная крыса, а полные кошмара дни, которые остались у меня позади. Я лишь нашел козла отпущения.

Оставив добычу, я печально осмотрелся вокруг. Я был готов расплакаться, но на сегодня запасы слез были исчерпаны. Мертвая крыса лежала передо мной как разделанный для приготовления кусок мяса. Кровь текла на толстую, залитую коричневыми пятнами книгу, которая служила ей катафалком. Погруженный глубоко в свои мысли, я рассеянно попытался разобрать написанный от руки заголовок. Грязь и сырость сильно испортили обложку. «ДН…НИ» было написано сверху золотыми печатными буквами, и внизу «ПРО…Е…С…Р ЮЛ…УС ПРЕТЕРИУС». Пропуски между буквами состояли из беспорядочной мешанины мышиного помета с неопределимой клейкой субстанцией, которая явно накапала на обложку.

Любопытство! Конечно, старый, отвратительный порок — или страсть? Я думаю, я бы спустился в ад не моргнув глазом, только чтобы разузнать, какая там температура. И мой склонный к разгадыванию загадок, больной разум начал снова прикидывать варианты, когда лапы, в свою очередь, автоматически оттолкнули в сторону мертвую крысу.

ДН…НИ.

Само собой разумеется, одного взгляда в книгу мне было достаточно, чтобы расшифровать заголовок. Но больной разум так не считал. Он хотел решать загадки, вечные загадки. Вдруг озарение! Смешно, как я сразу не догадался?

ДН…НИ = Дневник

Потом шаг за шагом.

ПРО…Е…С…Р = Профессор

ЮЛ…УС = Юлиус

Дневник профессора Юлиуса Претериуса. Наконец-то! Таинственный доктор Франкенштейн вел дневник. Но с какой целью? И почему такая личная вещь валяется среди всего этого хлама?

Дрожащей лапой я открыл обложку книги. Первая, сильно пожелтевшая страница была исчеркана даже на полях каракулями, которые люди царапают просто так от скуки или снимая напряжение, например при телефонном разговоре. Особенным в этих каракулях было то, что они изображали в веселой, иногда гротескной позе моих собратьев. Все выглядело как взбалмошный набросок к картине, которая должна была представлять мой вид. Я перелистнул страницу, и начались тайные записи профессора Юлиуса Претериуса.

Снаружи хлестал яростный ливень. Через люк в стене мне было видно, как сверкают молнии, какое дикое светопреставление творится в садах. Но на этот раз меня не пугали ни вспышки молнии, ни раскаты грома.

Я читал и читал, и мороз пробегал у меня по коже. Ледяной ужас охватил меня ввиду той вины, которую взял на себя этот человек. Вина, ужас и безумие. Или, как старик Ницше говаривал в таких ситуациях: «Если ты долго глядишь в пропасть, то и пропасть заглядывает в тебя…»