Костер на горе

9

Вернулся светлый день, и моя комната в бараке уже наполнилась знойной духотой, когда я проснулся. Полежал еще, разглядывая пауков на потолке и мух, летающих кругами. Стало совсем душно, я натянул джинсы, рубаху, сапоги, шляпу и выступил под слепящие лучи. Солнце стояло высоко на востоке, часов восемь было. Машина Лу исчезла.

Подходя к дому, я встретил дедушку, он шел из коровника, нес ведро с молоком. Позволил мне проспать мою утреннюю нагрузку, и я, слегка стыдясь этого, пробормотал «доброе утро», пряча глаза.

Мы вошли в дом, в кухню, там старик поставил молоко в холодильник. Меня ждал остывший завтрак — яичница с беконом. Есть не хотелось, но надо было: предвиделся день, полный забот. Затолкал в рот жирную еду, пожевал без удовольствия и все-таки проглотил. Кофе помог. Я и вторую чашку себе налил.

— Билли, ввечеру тебе ехать домой.

— Что? Домой?

— Ввечеру. — Дедушка протянул мне распечатанное письмо. — Это от твоей матери. Лу привез вчера. Она пишет, что если я не отправлю тебя в ближайшие дни, то она сама прилетит за тобой. Костит меня на чем свет стоит. Лу вечером опять повезет тебя в Эль-Пасо. На сей раз посадим тебя в самолет. Поглядим, ухитришься ли ты дать стоп самолету.

Могу и это, подумал я, стоит только захотеть. Вслух я сказал:

— Однако ты позволил мне остаться на целую неделю.

— Это было позавчера. В общем, мать вот так приказала.

Я поджидал прибытия ультиматума. Да и сил не было протестовать. С тоской и тяжестью на сердце доел я свой завтрак и помыл посуду.

Что до старика, он лишний раз прошелся по дому, проверяя укрепления, запас пищи и воды, патроны, ружья. Казался более сосредоточенным и менее возбужденным, чем до сих пор. Он вернулся в кухню и стал подле меня, протирая очки.

— Хороший ты был сотоварищ, Билли. Жаль, приходится тебе уезжать.

Мне было слишком горько, чтоб вступать в пререкания.

И тут в сумрачную кухню донесся шум моторов, сразу нескольких, и шум этот быстро приближался. Мы вышли на крыльцо. Над кромкой утесов за ранчо поднимались клубы пыли.

— Наконец-то явились, — сказал дедушка, хотя виднелось пока лишь пыльное облако. Первым делом деда было надеть очки, вторым — взять ружье.

— Может, это Лу, — предположил я, но старик покачал головой.

Свинцового цвета государственный автомобиль появился из-за поворота, стал спускаться по извилистой дороге к нашему дому, мимо строений, под сенью деревьев. За этой машиной следовали две другие, серые служебные закрытые, полные вооруженных людей.

Первый автомобиль остановился во дворе, наполовину в тени. Водитель остался за рулем, а его сосед вылез из машины. Это был Бэрр, федеральный шериф. В костюме, как Де Салиус, как делец какой-нибудь, и без оружия. Но можно было заметить поблескивание винтовок в двух других автомобилях, портупеи, знаки различия. Двое в первой машине, по трое в каждой из прочих.

Шериф двигался к нам. На этот раз он вовсе не улыбался.

— Билли, — шепнул мне дедушка, — проскользни-ка в пикап и возьми револьвер.

— Да-да.

Я нырнул к углу веранды, пока дедушка, с ружьем в руках, ожидал, что же скажет шериф. У меня не было возможности добраться к пикапу незаметно, люди в машинах не могут не видеть меня. Так что я просто зашагал с непринужденностью, на какую был способен, к грузовичку, в надежде, что особого внимания на меня обращать не станут. На ходу я услышал начало переговоров старика и шерифа.

— Доброе утро, мистер Воглин.

— Ни с места. Стоять. Ближе не подходить.

— Я говорю: доброе утро.

— Слышу, шериф. Так стойте где стоите и ни шагу вперед.

— Ладно, стою.

— Там и будьте.

Я оглянулся. Шериф стоял в дюжине шагов от ступенек крыльца, на самом солнцепеке, лицом к двустволке, нацеленной на него из густой тени на веранде.

— Итак, мистер Воглин, надеюсь, вы знаете, зачем я здесь.

— Ничего хорошего не ждите, шериф.

— Я здесь для того, чтоб помочь вам отбыть. Мне это предписано судебным ордером. Вы готовы ехать?

— Я не еду.

— Ладно, мистер Воглин. А я-то думал, даю вам последний шанс съехать по-мирному. Если понадобится, я применю силу.

— Понадобится. Я готов к этому. Готов, шериф. Прикажите своим людям открыть огонь.

— Нам ничего такого не хотелось бы. Бога ради, послушайтесь разума.

— Весь разум при мне, сколько надо, шериф.

Достигнув пикапа, я открыл дверцу и наполовину забрался в кабину, открыл передний ящичек, пошарил там, но револьвера уже не оказалось. Я-то ведь его не брал. Может, дедушка...

— Чего это ты тут делаешь, сыночек? — один из помощников шерифа стоял у меня за спиной, держась за рукоять пистолета. Пояс его был начинен медными гильзами.

Я решил рвануться к дому. Но пока вылезал из кабины, тот человек схватил меня, заломил мне руку за спину и поволок к трем их машинам.

— Лучше уберем тебя в сторонку, сыночек, — сказал помощник шерифа. — Нам ни к чему, чтоб какого-то ребенка задело, больно ведь будет.

— Руке моей больно, — заскулил я.

— Прости, — он поослабил захват. И только успел сделать это, как я предпринял новую попытку высвободиться. Он снова надавил сильнее. — Слушай, ты это брось, малышка. Давай полегче, а не то достану наручники.

Он втолкнул меня на заднее сиденье одного из автомобилей и сам устроился рядом, тяжело дыша и воняя потом. Его портупея поскрипывала. Он походил на ломовую лошадь. Двое спереди, с оружием и в мундирах, на нас не оглянулись. Они смотрели и слушали сцену у веранды, где мой дедушка и шериф продолжали беседовать. Ничто не мешало слышать каждое их слово.

— Нет, — говорил старик, — ежели хотите убрать меня отсюда, придется выдирать с корнем.

— Мы это сделаем, мистер Воглин, коль надо будет. Если вам того охота, так и сделаем. Но прошу в последний раз, не устраивайте стычку. А то кого-нибудь тяжело ранят. Может, вас. Может, кого из нас. Может, меня. Кто-нибудь вдруг и убитым окажется. Правда, подумайте про это. Стоит ли?

Дед ответил из тени веранды. В этой тени его едва было видно, только лоснились стволы ружья и поблескивали очки.

— Уберетесь со своими пистолетчиками вон с моих владений — и никого не заденет.

— Не могу этого, мистер Воглин. Давайте еще обсудим.

— Нечего обсуждать нам. Совершенно нечего. Или вы со своими людьми уезжаете, или начинаем стрелять, вот так-то. Я уже старик, мне все одно скоро помирать. А денек сегодня хороший. Ну-ка, не пытайтесь подкрасться!

Шериф в бессилии развел руками, уставясь на призрак на крыльце. Сдвинул на затылок шляпу, почесал лоб. Глянул на меня и на семерых своих помощников, сидящих по машинам. Глянул на сарай, на ветряк, который был неподвижен. Бросил быстрый взгляд на солнце. Десять часов. Вытащил свои часы и проверил по ним.

— Итак, мистер Воглин... — Толстяк-коротышка, чиновник в отвислых брюках, шериф казался безобидным, словно почтальон. — Итак, уж и не знаю, что еще сказать. Мне предписано убрать вас отсюда.

Дедушка не отвечал. Он дожидался.

Те, кто был со мной в машине, напряженно смотрели в сторону дома. Я осторожно подобрался к ручке дверцы с моего боку, защелка цокнула и открылась. Я, отпихнув дверцу, устремился наружу, но помощник ухватил меня руками как клещами.

— Дедушка! — кричал я. — Обожди меня!

Помощник шерифа вцепился в ремень моих джинсов и затолкал меня обратно в машину. Я сопротивлялся, брыкаясь и толкаясь, тогда он резко заломил мне руку за спину. И помахал перед глазами парой наручников.

— Видал это, мальчик? Знаешь, что за штука? Не будешь сидеть смирно, я тебе-таки их натяну, и ох до чего ж они тебе не понравятся.

Я передыхал и старался не заплакать. Не так было больно от скрученной руки, как от осознания, постепенного осознания, что дедушка обманным путем удалил меня из дома, послал за револьвером, зная, что в пикапе его нет, и зная также, что меня схватят. Выходит, предал меня. Под носом стало сыро, глаза грозили увлажниться. Я всхлипнул.

— Не плачь, сыночек, — сказал помощник, сбавляя силу захвата. — С тобой все в порядке.

— Замолчите, — я простонал, — уберите от меня свою грязную лапу.

— Ты что, дикарь?

— Бэрр идет сюда, — сказал один с переднего сиденья. — Похоже, будет потеха.

Я сидел смирно и смотрел вместе с остальными. Шериф приближался не спеша, понурив голову, сунув руки в карманы. Дверь дома в этот момент громко захлопнулась.

Остановился шериф у самых машин.

— Всем выходить. Взять гранаты. Примкнуть к винтовкам. Рассредоточиться. По укрытиям. Убрать мальчика с линии огня. — Стоял он спокойно, не глядя, как люди выбираются из автомобилей и выполняют его команды. Мой сторож выдернул меня из машины и повел к бараку, держа за руку своею ручищей. Став в тени от стены, мы следили, что делают остальные.

Люди шерифа укрылись за деревьями и постройками, установили гранаты на винтовки. Посмотрел я на дом. Веранда была пуста теперь, дверь заперта, последнее окошко закрыто ставнями, дом выглядел грозно, как форт. Конечно, дедушка наблюдает через бойницу, которую высверлил в стене посредине между кухонным окном и парадной дверью, наблюдает за всем в поле боя своего ружья.

Шериф, стоя на открытом месте, близ автомобиля, оценивал положение. Все двери дома закрыты, все окна забраны ставнями, все заперто изнутри, так что первый вопрос — как слезоточивому газу просочиться в помещение.

Он что-то сказал другому, своему старшему помощнику, тот переговорил с кем-то еще, и последний, с гранатами в руках, пошел кругом, по широкой дуге, к каменному уступу позади дома.

Но проку не будет. Во-первых, дедушка разгадает этот маневр. Во-вторых, человеку тому надо приблизиться к дому, прежде чем растворить ставни или лезть на крышу. А это значит рисковать жизнью.

Потом я сообразил, что старик не может, будучи один в доме, обеспечить себе круговой обзор. Не может оказаться враз с двух сторон. И шерифу для достижения успеха всего-то нужно послать своих людей к дому с противоположных направлений. Хотя и в таком случае дедушка сможет застрелить нескольких человек. Понятное дело, шериф не желал рисковать чьей-либо жизнью в этой операции, оттого заставил нас прождать минут двадцать, если не больше, пока решился на следующие действия после того, как отослал человека на возвышение за домом. Решившись, наконец, шериф вышел на одуряющее пекло и медленно сделал пару шагов к дому.

— Ладно, Воглин, — сказал он громко, — мы больше ждать не станем. Вы готовы выйти?

Все смотрели на дом, но оттуда не было ответа. Шериф обернулся к тому, кто был поближе к автомобилям.

— Принеси мне топор.

Тот отыскал топор в одной из машин, принес шерифу, сам вернулся на прежнее место за стволом тополя.

Держа топор в руке, шериф стоял перед домом.

— Видите этот вот топор, мистер Воглин? Итак, я сейчас подойду и разнесу им вашу парадную дверь. — Он сделал паузу. — Слышите?

Ждали ответа, но его не было.

Я представил себе, как старик передвигается в темноте комнат, припадает то к одной, то к другой смотровой щели, стараясь уследить за всем происходящим. Его форт в то же время ловушка. Ему нужна помощь. Ему нужен я. Ему нужен Лу Мэки.

Помахивая топором, шериф сделал шаг к дому.

— Вот он я, мистер Воглин, — кричал он в полный голос, — видите? Иду разнести вашу дверь и вывести вас наружу. — Под этот крик он будто невзначай сделал еще два шага вперед.

Теперь и человек, зашедший с тыла, стал понемногу приближаться, перебегая от камня к камню, пригибаясь и укрываясь. Удастся ему достичь дома — он сможет залезть на крышу и запросто спустить свои слезоточивые бомбы в печные трубы.

— Дедушка, — завопил я, — следи за тем вон...

Толстая лапа помощника брякнулась мне поверх рта, мою руку он опять заломил за спину.

— Заткнись, малец, — сказал сурово.

— Итак, я иду, мистер Воглин, — кричал шериф, делая очередной шаг. — Вот иду, глядите-ка.

Что-то просвистело в воздухе над головой шерифа, когда мы услышали щелк ружья внутри дома.

С поразительной резвостью шериф отпрянул и побежал под защиту ближайшей машины. В тот же миг его помощник, прятавшийся позади дома, выскочил, оказался в относительной безопасности — вплотную к стене, стал огибать ее, чтоб добраться до ближайшего столба веранды. Взобраться по нему — и ты на крыше. Но вновь придется покинуть укрытие. Поэтому, не отрываясь от стены, он ждал, когда шериф предпримет нечто, поможет осуществить такую попытку.

Бэрр медлил. Не спешил вызвать снова огонь дедова ружья. Однако надо было как-то действовать. Солнце всползало все выше, день становился несносно жарким, жестоким, изматывающим.

Ждали мы, ждали, пока шериф топтался за автомобилем и советовался со своим заместителем и еще одним помощником. Пять, десять, пятнадцать минут прошло, и ничего примечательного не случилось. Я в точности знал, сколько минуло времени, оттого что следил по часам на волосатой руке, дежурившей возле моего рта. Интересно, где же, где, бог ты мой, Лу? Нужен как никогда, а его как раз и нету.

Наконец шериф изготовился к новым действиям. Оставаясь под прикрытием машины, воззвал к своим людям:

— Выкуривайте его, ребята.

Почти враз сработало пять винтовок, и пять тяжелых гранат пронзили воздух, шлепнули в фасад, по дверям и окнам. Взорвались от удара, выпустили клубы желтого газа, который скопился под крышей веранды, лениво сочась за углы. Несомненно, слезоточивый газ проник частично в дом — через щели в забаррикадированных отверстиях.

Я почти забыл про человека с тыла. Когда же поискал его глазами, то оказалось, что он уже на крыше и ползет к ближайшей трубе, той, что над камином в гостиной. Я вообразил, как бомбы взрываются в камине и в кухонной печке, наполняя дом своим непереносимым духом.

— Дедушка! — опять закричал я, пока тяжелой рукой не заслонило мой рот.

— Я тебя придушу, сыночек, — сказал помощник, — если ты еще разок квакнешь.

Ничего не мог я предпринять. В бессильной ярости смотрел, как человек на крыше склонился над каминной трубой, опустил туда гранату. Пыль, газ и дым плеснули вверх, а тот человек уже перемещался ко второй трубе.

Шериф находился за автомобилем, с любопытством следил, поджидая, что парадная дверь распахнется и старик выберется наружу, закрывая глаза руками. Но не дождался — не знал он моего деда.

Помощник на крыше опустил все свои четыре гранаты и присел в ожидании. Место у него, хоть и открытое солнцу, было вполне безопасное.

Когда языки газа просочились из дома, шериф снова подошел и стал кричать:

— Мистер Воглин, выходите-ка вы лучше. Не стоит дышать этой дрянью, до смерти доведет, коли надышитесь. Прижмите к лицу какую-нибудь тряпку и открывайте дверь. Ну выходите же, мы стрелять не станем. Все будет к полном порядке.

Дверь не открылась. Изнутри не слышалось ни звука. Может, старику удалось не впустить большую часть газа просто благодаря печным заслонкам.

Шериф обождал еще немного, потом сделал шаг, другой, третий к дому, с топором в руке. Остановясь, он снова позвал:

— Мистер Воглин, мы вас ждем. Пожалуйста, выходите же. Очень вредно там оставаться. От этого газа разболеетесь, он, если перебрать его, и до смерти доведет. Слышите меня?

По-прежнему молчание. Шериф почесал лоб, оглянулся, на нас посмотрел мрачно. Глубоко вздохнул — я видел, как поднялась и опустилась его грудная клетка, — и сделал новый шаг к веранде.

Точно как и прежде, в доме сработало ружье, пуля прожгла воздух над головой шерифа и посекла листву на деревьях. Два листочка медленно опускались на землю и не успели преодолеть расстояние от сука до земли, как шериф рванулся назад в укрытие и вновь, прячась за автомобилем, стал советоваться с заместителем.

И опять мы ждали. Пять минут. Десять минут. А солнце продвигалось к зениту, устрашающе жгло, жарило землю и напекало головы. Я посочувствовал человеку на крыше, лишенному тени и опасающемуся спуститься. Но сочувствие к этому поганому хаму напрочь ушло, стоило мне подумать о своем дедушке, о старике, засевшем в ожидании, поглядывающем поверх ружейных стволов, всматривающемся из удушливой темноты — если он еще жив — в яркий свет, бьющий золотым градом по окружающему миру. В поле зрения попадут стоящие тут автомобили; усталые люди, затаившиеся в тени; по-прежнему дрожащие листья тополей, далее — выжженная пустыня, застилаемая волнами текучего зноя, тянущаяся, миля за милей, к любимым и утраченным, недостижимым горам.

Чувствовалось, мой страж расслабился, стал дышать медленней и глубже. Вмиг я вырвался и побежал через двор к дому.

— Остановить мальчишку!

Двое затопали следом за мной, догнали на полпути и оттащили к стене барака. На этот раз, ни словом не обмолвясь, тот помощник применил наручники.

Ждали дальше.

Видимо, не в состоянии выдумать что-либо более подходящее, шериф в конце концов скомандовал дать новый залп слезоточивым газом. Люди выстрелили, гранаты пошли дугой по воздуху и шмякнулись об стену, о двери и оконные ставни, закрыв дом пылью и дымом.

Прежде чем газ рассеялся, шериф вышел из укрытия — храбрый человечишко — и потопал к крыльцу с топором. На полдороге горстка пыли образовалась у его ног, пуля рикошетом от земли пошла вверх. Шериф замер, не сводя глаз с дома, сжимая топор. Снова заговорил карабин, пуля пропела у шерифова плеча. Он повернулся и заковылял назад под кров машин, ругаясь.

— Убей их, дедушка, — раскричался я. — Убей их! Чего ты ждешь? — Почему он стреляет вокруг да около — газ слепит? Меня слепили слезы. Я ворочал так и сяк наручники, брыкался, когда помощник шерифа пробовал меня усмирить.

Свою незадачливость шериф стал вымещать на мне.

— Засадите этого мальца в машину, — вопил он, — и уберите с глаз долой.

Его помощник склонился надо мною.

— Остальным, — рычал шериф, — отставить гранаты. Прошьем-ка трассирующими этот дом, авось спалим тамошнего ветхого психа!

И тут наших ушей достиг гул мотора. Все услышали. Помощник, стоявший надо мной, заколебался, шериф закрыл свой рот, остальные пялились на спуск с гребня, где дорога вилась меж каменных глыб.

Солнце отразилось от стекол большого автомобиля кремовой окраски, появившегося сверху, он мчался вниз по дороге с самоубийственной скоростью. Машину всю трясло, она вздымала султаны пыли, ее занесло при повороте возле ограды выгона, и вот она близится, уже въехала под деревья. На переднем сиденье рядом с Лу было видно бледное лицо, широко раскрытые глаза перепуганной женщины. На какой-то миг я со страхом подумал, что это моя мама, но потом распознал Мариану, мою аламогордовскую тетю.

Лу пригнал машину прямиком на открытое место между домом и осаждающими, с маху дал тормоза, выпрыгнул, пока пылища бешено вертелась вокруг автомобиля и скрежет резины о камень еще висел в воздухе. Он быстро все оглядел, застыл — высокий, несгибаемый — на солнце, во внезапной тревожной тишине.

— Лу! — позвал я.

Он меня увидел, сознание беды обожгло ему лицо.

— Освободите мальчика, — приказал он.

Помощник шерифа поспешно отстегнул наручники. Тетя Мариана теперь вылезла из машины и, заметив меня, побежала навстречу, неловко спотыкаясь на своих высоких каблуках, протянув вперед руку и заливаясь слезами. Она прижала меня к себе, да так крепко и тесно, что я едва дышал и не мог видеть дальнейшие действия Лу. Но я больше не беспокоился, страх как рукой сняло, а с ним и ярость, обжигавшую меня, пока дожидался Лу.

— Ох ты, бедный мальчик, бедненький мальчишечка, — плакала она надо мной. — Что ты тут делаешь? Почему тебя не услали отсюда? Почему он позволил тебе остаться? — И все обнимала меня и покрывала мои глаза поцелуями. Надо было высвободиться.

— Пожалуйста, — сказал я, — пожалуйста, дедушка там у себя в доме. Дай, пожалуйста, дай возможность мне видеть.

Лу с вытянувшимся в гневе лицом заговорил с шерифом, но так тихо, что я ничего не расслышал. Вдруг он резко отвернулся от шерифа и двинулся в сторону дома. В руке у него был топор.

— Джон! — крикнул он. — Пора подчиниться. Впусти меня. Это Лу. Как себя чувствуешь?

Изнутри донесся голос дедушки, непривычно глухой:

— Не подходи, Лу. Не подходи.

— Я войду к тебе, старый коняга, и не пробуй меня остановить. — Лу упрямо шагал к крыльцу, сбив шляпу на затылок, и под рукой поблескивало лезвие топора.

— Стой, Лу! — закричал старик. — Сейчас же остановись.

— Не остановлюсь. Валяй стреляй.

Старик выстрелил поверх головы Лу. Пуля простонала, срезала еще несколько листьев с тополей.

— Стой, Лу. Не подходи.

Лу шел себе.

— Не буду стоять, старый дурень. Давай-ка выходи оттуда.

Послышался грохот падающих досок. Дверь распахнулась, и мой дедушка появился на пороге, наставив карабин прямо в Лу.

— Стой. Стой, Лу, что это еще ты затеял?

А Лу был уже почти на ступеньках крыльца.

— Стреляй, старый коняга, — сказал он. — Чего там, пристрели меня. — И отбросил топор.

Дедушка вскинул ружье и вновь выстрелил, над самой шляпой Лу. Эхо не успело замереть, как старик перезарядил карабин.

— Последний раз говорю, Лу. Последний. Тронешь мой дом — и я убью тебя.

Лу, похоже, смутился на миг. Почти не двигался. Наконец сказал:

— Значит, так, — и ступил на веранду, от деда его отделяли три шага, и тот прицелился прямо в живот Лу.

— Я убью тебя! — вскричал старик.

— Вот он я, — ответил Лу. Остановился и развел руки. — Вот он я.

Мой дедушка молчал. В тени веранды можно было рассмотреть, что он трясется всем телом, а лицо его побелело от ненависти, ожесточения и безнадежности.

— Ты предатель! — разгневался он. — Ах, Лу, грязный ты предатель! — И он швырнул карабин сколько было силы на пол веранды. Колени его подкосились.

Лу не дал ему упасть и помог подойти к нам — к тете Мариане, ко мне и к машине, которая увезет его с ранчо.

Казалось, дедушка плачет: плечи дергаются, голова поникла, пальцы сжимаются до боли, но глаза, когда я заглянул в них, были выжжены насухо. Он напоминал слепого.

Лу и Мариана усадили его на заднее сиденье автомобиля. Я не сводил глаз со старика. Лу положил свою сильную руку мне на плечо.

— С ним все будет в порядке, Билли. Отправляемся.

Я скинул с плеча его руку и сверкнул глазами:

— Не тронь меня, Лу Мэки. Мы с тобой больше не разговариваем.