Косыгин

РАБОТАЛИ, КАК СРАЖАЛИСЬ

Новое назначение, как и прежние, было неожиданным. Правда, на этот раз Косыгин узнал о нем не из газет, как это случилось в 39-м при утверждении наркомом текстильной промышленности. После очередного доклада о поставках на фронт инженерных и саперных средств — перед летними сражениями, к которым готовились и советские, и немецкие войска — Сталин попросил Косыгина задержаться.

— Думаем назначить вас председателем СНК РСФСР, — сказал Иосиф Виссарионович и, помолчав, добавил: — При этом вы остаетесь заместителем председателя Совнаркома СССР.

Перед этим разговором Косыгин направил Болдырева и Колягина, начальника Главного военно-инженерного управления, в город Муром, славный не только своей седой историей и крупитчатыми калачами. Там делали кое-что для армии, в том числе и понтоны. Но до Мурома Болдырев не доехал. У моста через Оку его машину нагнал фельдъегерь:

— Товарищ Болдырев? Вам пакет.

В пакете оказалась короткая записка: «Немедленно возвращайтесь в Москву. Косыгин».

В Москве Анатолий Сергеевич узнал о новой перемене в своей судьбе: председатель СНК РСФСР Косыгин утвердил его управляющим делами Совнаркома республики.

Это случилось 23 июня 1943 года. Три года — без трех месяцев — Алексей Николаевич возглавлял правительство России, вникал во все дела, хотя теми или иными российскими проблемами по своим обязанностям в союзном Совнаркоме он, конечно, занимался и раньше. Три года, два из которых еще продолжалась Великая Отечественная, а сразу после нее — война с Японией. Что было самым главным для Косыгина в это время? Вчитываясь в деловые бумаги двух совнаркомов, союзного и республиканского, выделяешь несколько сквозных тем. Фронтовые задания. Восстановление освобожденных районов и возвращение из эвакуации; первые просьбы встречаются в почте января 1943 года, но на них Косыгин отвечает отказом. Дети — помощь сиротам, школам. Устройство инвалидов войны, семей военнослужащих, особенно погибших воинов. Конечно, в реальной жизни все переплеталось. Одни неотложные дела накладывались на другие, такие же неотложные. И каждые требовали немедленных решений. По лаконичным пометкам Косыгина на письмах и телеграммах видно, как отрабатывался его деловой стиль.

Самая типичная ситуация: то или иное предприятие, область или город, а то и целая отрасль требует вмешательства зампредсовнаркома. Чаще всего в этом случае Алексей Николаевич давал прямые поручения исполнителям. Но вот вопрос более сложный, решение зависит не только от Косыгина. Он запрашивает мнение финансистов, других заинтересованных служб, обязывает сотрудников своего секретариата проследить за ходом исполнения. Тут же пометки: «Срок два дня. Доложить мне». Или: «Собрать у меня тт… Срок пять дней».

Случались ли сбои? Наверное. Но мне во всей деловой переписке Косыгина за годы войны встретилось только одно повторное обращение к нему. Это была правительственная телеграмма из города Кирова.

Не знаю, как ответил неизвестный мне подрядчик за срыв задания — об этом история умалчивает. Может быть, по законам военного времени. Но в третий раз товарищу Кузьмину обращаться в Совнарком не пришлось.

«Из всех задач, стоящих перед народным хозяйством республики в 1944 году, — говорил Косыгин на V сессии Верховного Совета РСФСР 3 марта 1944 года, — самой важной задачей является помощь нашей доблестной Красной Армии в ее героической борьбе с фашистскими захватчиками».

К этому времени наши войска уже прорвали блокаду Ленинграда (27 января 1944 года), на юге вышли на государственную границу СССР, наступали в Крыму… Солдата надо было накормить, одеть и обуть, дать оружие. Почти все перевозки падали на железную дорогу. А дорога мертва без угля. 16 января сорок третьего года нарком путей сообщения Хрулев, выполняя указание Молотова, представил «проект постановления Совнаркома Союза СССР об обеспечении погрузки угля в январе 1943 года».

В документе полтора десятка пунктов. Но суть его ясна с самого первого:

Документ был адресован Берия, Маленкову, Микояну, Андрееву, Косыгину. Шахты значились по ведомству Лаврентия Павловича. А среди служб, подчинявшихся Алексею Николаевичу, одним из первых был Наркомат лесной промышленности. Без леса, рудничной стойки под землей трудно и сейчас. Тем более в те годы, когда металлической крепи не было и в помине. Листаешь день за днем почту Косыгина и буквально физически чувствуешь это напряжение. Шахты, заводы, фабрики требуют лес, обувь, вагоны, шпалы, сапоги, полушубки, валенки, крепеж, липу и березу для протезов, порожняк…

Редкая телеграмма в этом потоке просьб, заклинаний, увещеваний:

Это была его, Косыгина, инициатива — создать театр в большом рабочем городе, куда эвакуировались десятки заводов и фабрик. Его приглашали в Сызрань, но шестнадцатого ноября он уже ехал на Урал, в Молотовскую (ныне Пермскую) и Свердловскую области «в связи с правительственным заданием», как говорилось в командировочном удостоверении. Ему предстояло заняться углем. Как выяснилось, на шахтах Наркомугля и рудниках местной промышленности за одни и те же тонны платили разные деньги. После вмешательства Косыгина несправедливость была устранена. Это только один пример, сохранившийся в документах. А сколько их было за месяц командировки!

27 февраля 1943 года… Только-только отгремели бои под Сталинградом. Красная Армия продолжает наступление. Освобожден Харьков, наши части врезались в Донбасс… На совещании у Косыгина обсуждаются «Вопросы освобождаемых областей и районов». Алексей Николаевич записывает в рабочей тетради то, что волнует людей с мест больше всего:

Пройдет недели две, и фронт опять качнется к востоку. В разгар лета на Прохоровском поле близ Белгорода сойдутся танковые армады. Эти сражения войдут в историю, как битва на Курской дуге. Пятого августа Красная Армия освободит Орел и Белгород и в этот же день Москва даст первый салют — двенадцатью залпами из 120 орудий.

Отступая, немцы оставляли, как распорядился рейхсфюрер СС Гиммлер, «тотально сожженную и разрушенную страну».

Демобилизованные инженеры, вернувшиеся после победы на Ново-Краматорский машиностроительный завод, удивились: у мартеновского и прессового цехов нет высоченных кирпичных труб. Куда они подевались? Оказалось, перед отступлением специальные команды немецких подрывников «закладывали заряды под трубы таким образом, чтобы взорванная у основания тысячетонная громадина падала на здание цеха. Проламывала крышу, уродовала балки и установленные на них подъемные краны, превращая все в невообразимое месиво». Это инженерное варварство на всю жизнь впечаталось в память офицера-танкиста Ляшко. Через много лет Александр Павлович станет председателем правительства Украины и расскажет об увиденном в Краматорске Косыгину, когда однажды они заговорят о войне, о восстановлении. Повсюду фашисты оставляли после себя виселицы, братские могилы и руины.

В городах Российской Федерации оккупанты уничтожили почти 60 процентов жилого фонда. Тот, кто не пережил войну, возможно, видел в кино или на телеэкране сожженный Сталинград. Такими же война оставила Воронеж и Смоленск, Орел и Новороссийск, Курск, Белгород, Севастополь… Свыше миллиона домов потеряла русская деревня. 21 августа 1943 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации». Развернутую программу возрождения республики осуществляет Совнарком России. По предложению Косыгина городскому хозяйству помогают предприятия союзных наркоматов авиационной и танковой промышленности, черной металлургии, вооружений…

Во многих регионах не хватает дорог. Между тем из 500 тысяч километров протяженности малых рек, по которым можно перевозить грузы, фактически используется меньше 100 тысяч, говорит Косыгин в своем выступлении на сессии Верховного Совета СССР 23 апреля 1945 года. Год с небольшим назад союзный Совнарком принял «специальное решение о транспортном освоении малых рек, положившее начало делу создания и развития малотоннажного флота и освоения малых рек». Теперь под контролем Совнаркома России в областях и автономных республиках создают целый флот: 400 катеров и барж, которым предстоит перевезти за год не менее 1,5 миллиона тонн грузов.

Малые реки хорошо служили сибирякам — это видел Косыгин в свои молодые годы — и сейчас их снова запрягли. Правда, ненадолго. На первый план вышли проекты типа «великих строек коммунизма» и переброски сибирских рек — Косыгин, замечу кстати, деятельно выступал против этой затеи.

Гитлеровский генерал Штюльпнагель отводил на восстановление России 25 лет. Генерал считал себя оптимистом. Пессимисты, зная о страшных опустошениях, потере трети национального богатства, считали, что на восстановление советской экономики потребуется 50 лет. Просчитались и те и другие. Они плохо знали Россию, Советский Союз.

Прописная истина: Советский Союз в основном завершил восстановление народного хозяйства, разрушенного войной, к 1950 году. Еще при этом иногда говорится о героическом труде советских людей.

18 сентября 1945 года Оргбюро ЦК ВКП(б) поручает проверить на местах подготовку к зиме жилых домов, промышленных предприятий и коммунально-бытовых учреждений.

Сталинград, завод «Баррикады». Более 2000 рабочих и служащих живут «во временно приспособленных помещениях, в том числе в подвалах — 192 человека, в блиндажах и землянках — 230 и в полуразрушенных зданиях — 1846 человек». Женское общежитие. На 240 работниц «имеется лишь 4 стола и 15 табуретов. Топливо, как правило, хранится в комнатах». Завод № 264, комната № 4. «Рабочие спят одевшись, укрывшись сверху грязной спецодеждой. Имеются случаи завшивленности».

«В бараке № 12 проживает семья военнослужащего Ворошилова (однофамилец маршала, наверное, потому и попал в сводку. — В. А.), жена и четверо детей — сам Ворошилов и три сына находятся в Красной Армии. В комнате дымно, печи не отремонтированы. Полы осели, в дверях щели не заделаны. Выписанные гр. Ворошиловой дрова завод не подвозит».

Тракторный завод. 1500 репатриированных рабочих размещены в прачечной и школе № 4. Более тысячи рабочих с семьями проживают в подвалах жилых домов № 504, 536, 513, 517 и других. В блиндажах, сараях и землянках живут 138 рабочих с семьями».

Справку, из которой я привел лишь некоторые факты, направил в Москву и. о. заместителя уполномоченного КПК при ЦК ВКП(б) по Сталинградской области Цвиклист (РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 603. Л. 4–8). Буквально через несколько дней последовала реакция: секретарь ЦК ВКП(б) Маленков «записку т. Цвиклист направил в Госплан СССР товарищу Вознесенскому, Совмин РСФСР товарищу Косыгину, Главснаблес т. Лопухову…». Дальше перечисляется еще десяток ведомств, говорится, кому что поручено и какие меры приняты.

Совнарком России 27 января 1946 года обсудил, как выполнялось постановление СНК СССР «О мерах по восстановлению города Сталинграда» (оно было принято 22 августа 1945 года). Плохо выполнялось. В документе поименно расписано — кто, что и к какому сроку должен сделать. Следом бюро Сталинградского обкома партии записывает в своем решении: «1. Постановление СНК РСФСР от 27.1.1946 г. за № 58 принять к руководству и исполнению».

В июле 1965 года Алексей Николаевич вновь прилетел на волжские берега. Ему предстояло вручить городу-герою орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». 11 июля Косыгин выступил на торжественном заседании Волгоградского областного и городского комитетов партии, областного и городского Советов депутатов трудящихся. «После разгрома фашистских армий все жители города приступили к строительству нового города, — говорил он. — Вам пришлось работать упорно, почти так же упорно, как сражались на этих улицах наши солдаты. Как в защите города, так и в его восстановлении помогала вся страна — сюда направлялось топливо, строительные материалы, машины, медикаменты, продовольствие. В ваш город приехала молодежь со всей страны. Уже к началу 1945 года, когда война еще продолжалась, основные производственные фонды здесь были в основном восстановлены».

Алексей Николаевич Косыгин говорил правду. Но не всю. Потому что даже он, член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР, не имел права напомнить о рабочих батальонах, об эшелонах с репатриированными. Эти люди были еще словно исключены из общества, а их судьбы запечатаны в архивах под грифом «Совершенно секретно».

…Свыше шести миллионов советских людей угнали фашисты из оккупированных районов СССР на принудительные работы в Германию. Там их называли «остарбайтерами», восточными рабочими. В конце 80-х — самом начале 90-х годов в газетах «Рабочая трибуна» и «Труд» я опубликовал серию очерков об этих людях. Получил несколько тысяч писем. Они легли в основу документальной повести «Память со знаком ОСТ».

«Все документы концерна Круппа, содержавшие упоминание об иностранных рабочих, военнопленных или заключенных концентрационных лагерей имели гриф «совершенно секретно» и целые тюки их были уничтожены», — замечал германский исследователь этой темы В. Манчестер. Но кое-что сохранилось. Когда листаешь эти документы, в глаза бросается совсем другая терминология. Никаких иностранных рабочих. Всюду — «рабы», «рабский труд», «рынок рабов», «скот»…

Рабов уничтожали работой. Нормальный разум не воспринимает такого выражения: «уничтожение работой». Эту издевательскую формулу приписывают Круппу. При правильной постановке дела, говорил он Гитлеру, из каждого заключенного (военнопленного, остарбайтера, саботажника и т. п.) можно за считаные месяцы выжать работу нескольких лет, а уж потом покончить с ним. И выжимали. Да, остарбайтеры были рабами рейха, но в большинстве своем — не его слугами. Как могли, вредили на заводах, фабриках, шахтах. Попадали в концлагеря. И верили в нашу победу. Лишь немногие из них сразу после освобождения вернулись домой, смогли устроить свою жизнь.

«В комсомол меня не приняли, маме отказали в школе, — вспоминала Елена Анатольевна Соловьева, г. Санкт- Петербург, — устроилась она на железную дорогу. Ушла на пенсию, получая 50 рублей 40 коп. Ее уговаривали из Германии ехать в Канаду, она сказала, что умрет, но не поедет, для нее только одна дорога — в Москву, только одна надежда — СССР. Ах, сколько мы хватили здесь шилом патоки. Всего боялись — своей биографии, своей тени, произвола каждого начальника.

Всего не напишешь и не знаю, сможете ли вы понять сердцем, как обидно, как унижала нас такая жизнь. А главное — не наступит ли время, и меня вновь начнут бить за то, что в 14 лет попала в оккупацию?»

«До сего времени самым тяжелым днем в моей жизни остается День Победы, — вспоминал Петр Семенович Павелко, г. Лубны, Полтавская область. — Казалось бы, надо радоваться — такой праздник! Но для меня этот день полон печали и тоски. Ведь нас презирали, когда мы вернулись на Родину. Нам не дали возможности учиться там, где хотелось. Нас сформировали в отдельные рабочие батальоны. Без рукавиц, в зимнюю стужу, лопатами и кирками рыли котлованы, траншеи. Вот эта боль не утихает. Призабудешь все, а День Победы напоминает о прошлом. Ты, друг, воевал, тебе почет, тебе митинг, песня.

А что я? Кто меня вспомнит? Кому нужны эти годы, эти муки, прожитые без имени, под номером? Был «восточным рабочим», стал репатриантом, другого слова для меня не нашлось. Вот почему День Победы так тяжел для меня. Мне не с кем поделиться той каторгой, что я прошел, и я замыкаюсь в себе. А сейчас хочу рассказать, может быть, сниму с души свой груз.

Я, Павелко Петр Семенович, родился в 1926 году в селе Малая Круча Пирятинского района Полтавской области. Сейчас живу в Лубнах. Отец мой, Семен Яковлевич, был председателем колхоза, нас было пятеро детей. Отца Пирятинский райком партии оставил для подпольной работы. В сорок втором его расстреляли фашисты. А вскоре староста с полицаем приказали мне собираться в Германию…»

«Мы возвращались домой. Казалось бы, мучения наши кончились, но не тут-то было, — вспоминал Петр Семенович Герасимов, г. Мариуполь, Донецкая область. — На границе в каждый вагон вошли по два бойца-пограничника с автоматами и, назвав нас изменниками Родины, сказали, что при попытке к бегству будут стрелять без предупреждения. Из Выборга нас увезли в лагерь за колючей проволокой, где мы проходили так называемую госпроверку. Только в ноябре дали мне работу в леспромхозе Новгородской области. Опять же с клеймом незаслуженным — изменника Родины и без права выезда. Никаких условий жилья, голодный паек.

И я решил в 1946 г. самовольно уехать в родной мне Мариуполь. Но не тут-то было. Меня арестовали и осудили за «самоволку» на 5 лет. Но в 1948 году освободили. И я устроился на завод «Азовсталь» вальцетокарем. Правда, и здесь клеймо изменника долгие годы висело над головой.

У меня хорошая семья — дочь Лена окончила Харьковский университет по химии, замужем за военным, растят двоих детей. Сын Вова окончил военную академию, у него тоже двое детей. Я и моя жена, Анна Афанасьевна — пенсионеры, ветераны труда. Я еще помогаю на родной «Азовстали» готовить молодых людей по своей профессии вальцетокаря, награжден медалью, почетными знаками победителя соревнования за многие годы.

А сейчас ответьте мне, пожалуйста, если можете, зачем навешивали на нас ярлык изменников? Видимо, с этим ярлыком и номером 171375 я и помру?»

Напомню: эти письма написаны в 1990 году. А раньше, еще в том же 65-м, когда Алексей Николаевич Косыгин выступал в Волгограде, репатриация, возвращение на Родину, была закрытой темой. Потому что рабы рейха возвращались не сами по себе.

«Прибывшие на 1 января 1946 г., согласно постановления СНК СССР, в Главсталинградстрой 11 263 рабочих (из числа репатриированных) размещены в наскоро приспособленных помещениях с большой скученностью, — говорится в справке, адресованной из Сталинграда председателю КПК при ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву 11 января 1946 года. — В общежитии установлены 2-х и даже 3-х ярусные нары. Постельных принадлежностей недостает (одеял и белья почти нет). Теплой одежды и обуви многие не имеют. Дисциплина у них очень низкая, а необходимая систематическая политико-воспитательная работа почти не проводится. В связи с этим ежедневно в среднем на работу выходят лишь 3600 человек».

Вот о чем думается, когда читаешь эти и другие документы, запечатанные на десятки лет в архивах с грифом «секретно». От кого таились? От ребят, попавших с немецких нар на советские? От сталинградцев, минчан, воронежцев? Так люди сами видели, в каких условиях живут их напарники. От властей? Но и власть сама — партийный аппарат, советский — добивалась, чтоб условия жизни репатриантов, наших сограждан, ни в чем не повинных ни перед страной, ни перед строем, стали хотя бы сносными. Может быть, ответ в том, что кремлевский хозяин, который продиктовал постановление Совнаркома Союза о репатриации и разделил репатриантов по наркоматам, видел в них только безликую рабочую силу? Одной из черт крепостнической России Василий Ключевский считал подневольный обязательный труд крестьян в пользу государства. Похоже на годы, о которых мы говорим, если добавим к крестьянам рабочих?

Так писал Александр Блок в одном из своих писем. Приведу это высказывание полностью.

«В каждом человеке несколько людей, и все они между собой борются. И не всегда достойнейший побеждает. Но часто жизнь сама разрешает то, что казалось неразрешимым».

Мне вспомнилось это замечание поэта, когда узнал об одном характерном для Косыгина эпизоде. Председателю Совнаркома России стало известно, что «некоторые из его заместителей не гнушаются принимать «сувениры», «опытные образцы» от представителей краев и областей, наркоматов». На прямой вопрос управляющий делами Совмина РСФСР ответил, что конкретных фактов у него нет, но о подношениях он слышал.

«И надо же такому случиться! — продолжает Анатолий Сергеевич Болдырев. — Буквально через несколько дней на столе Алексея Николаевича вместо привычного письменного прибора и стакана с карандашами появилась изящная шкатулка, отделанная серебром, и красивый чернильный прибор.

— Откуда это?! — Он был по-настоящему рассержен. — Прикажите немедленно убрать и выясните, кто автор этой провокации.

Я узнал, что шкатулку и прибор доставил представитель одной из кавказских автономных республик якобы по заказу Косыгина.

— Какая гадость! — заметил Алексей Николаевич. — Я с этим товарищем разберусь сам, а вы через десять минут пригласите ко мне всех заместителей.

Шкатулку и прибор убрали, на столе появились Обычные карандаши в стакане и небольшая чернильница. В кабинете собрались заместители. Косыгин в самой резкой форме рассказал о случившемся и о слухах по поводу «сувениров» и «опытных образцов».

— Я предупреждаю, — сказал он, — если кто-нибудь позарится на такие подарки, я немедленно поставлю вопрос о снятии виновного с занимаемого поста».

Для Косыгина такое поведение было нормой. В начале 1949 года нарком местной промышленности РСФСР В. Смиряев прислал Косыгину три авторучки: вы, мол, давали поручение обновить ассортимент, ваше задание выполнено, можете убедиться. Косыгин образцы посмотрел и приказал вернуть. На полях служебной записки пометка Горчакова: «Авторучки возвращены т. Смиряеву».

Таким же Косыгин был и дома. Уже в брежневское время, когда сынки и дочки членов Политбюро чванились друг перед другом «мерседесами», в семье Косыгиных нельзя было и заикнуться о чем-либо подобном. Внучке, поздравляя ее с окончанием института, подарил «Волгу».

В теперешней России время от времени вспыхивают споры: как отучить чиновников от взяток? Одни предлагают больше платить, на что другие отвечают: тогда больше и берут; проверено историей. Третьи ломают перья над неким сводом правил чиновной службы, вроде морального кодекса строителя коммунизма. Четвертые надеются только на прокурора… А все значительно проще: власть должна быть у таких людей, в душе которых всегда побеждал бы достойнейший.

Другой вопрос: где их столько наберешь, когда квартирный и иной меркантильный интерес так портит людей?

…Вскоре после Сталинградской битвы город взбудоражила история зампреда горисполкома Лопатина. Товарищ Лопатин справил новоселье в чужой квартире по улице Шевченко, дом 44. Хозяйка этой квартиры, Дубовская, жила здесь с 1928 года, во время обороны Сталинграда работала медсестрой в госпитале, потом с дочерью ее отправили в эвакуацию. Сын погиб на фронте. Вернулась зимой сорок третьего. Дом цел, но жить в квартире нельзя — рамы вытащили мародеры, отопления нет. До весны Дубовские сняли угол, рассчитывая, когда потеплеет, подлатать свое жилье и вернуться. Тем временем «пустующую» квартиру занял Лопатин. Мало того, вскоре он получил для себя четырехкомнатные хоромы — 90 квадратных метров — в восстановленном доме, а на улице Шевченко, 44 разместил родных, которые продали собственный дом в недалеком райцентре. Дело дошло до Комиссии партийного контроля, Верховного суда РСФСР, Совнаркома республики. Только после этого бюро Сталинградского обкома партии «осудило действия т. Лопатина как недостойные советского руководителя и предложило в 10-дневный срок освободить занимаемую его семьей квартиру Дубовской по улице Шевченко, 44».

Отчего такое снисхождение? Почему потребовалась вся сила государства, чтобы поставить на место вельможного рвача? Оттого, что в номенклатурных кругах все прочнее утверждалась двойная мораль. Работяге давали восемь лет за четыре доски, подобранных среди отходов на стройке, колхозницу судили за колоски, найденные на поле после жатвы, а начальнику ОРСа Сталинградского тракторного завода, члену ВКП(б) Цветкову за 130 тонн пропавшего картофеля объявили выговор без занесения в учетную карточку. Да и то после того, как рабочий тракторного завода А. Громов пожаловался в Москву: ведь можно было своевременно отдать в столовые, продать рабочим.

Бугор собственности (выражение Герцена) застилал многим чиновным гражданам глаза. И чем дальше, тем больше. Над редкими исключениями в этой среде лишь подшучивали. Удивлялись, узнавая, что Косыгин снова сдал дорогие подарки, полученные во время зарубежного визита, в Оружейную палату, в Гохран, передал сувениры в среднюю школу в поселке Архангельское… А он просто по своему пониманию жизни не мог поступать иначе.

…Июль сорок третьего года. Разгар боев на Орловско- Курской дуге. Госплан делит каждую тонну металла. 24 июля Косыгин подписывает письмо в Госплан:

В том же июле по предложению Косыгина союзный Совнарком принял постановление «Об обеспечении начальных, неполных средних и средних школ РСФСР учителями в 1943/44 учебном году». В сорок третьем я пошел в школу. До самого сентября мы не знали, запишут ли нас, эвакуированную малышню и местных ребят, в первый класс: в поселковой школе не хватало учителей. Первые две-три недели с нами занималась пионервожатая. Сейчас, разбирая деловую переписку Косыгина, я представил общую ситуацию. В том учебном году в школах Челябинской области не хватало 746 учителей. Многие школьные здания были заняты под госпитали, производственные помещения. В 19 школах области учились в три смены, а в четырех даже — в четыре. Но зато у всех были тетрадки, ручки с любимыми перышками, карандаши и даже резинки. Эта необходимая вещица тоже оказалась в сфере косыгинских забот. Как и школьные перья. Центросоюз пожаловался на Наркомат резиновой промышленности: «систематически срывает сдачу потребкооперации школьной стиральной резинки». Резолюция Косыгина наркому Митрохину: «Прошу дать указание об обеспечении полной сдачи стиральной резинки».

Дал Косыгин указание и что изменилось? — спросит читатель, которому хорошо известно, как неповоротлива государственная машина. Не буду приводить цифр. Прочитайте телеграмму, направленную А. Н. Косыгину из Барнаула:

Из детства мне помнятся люди с красными и желтыми нашивками на гимнастерках — так обозначали тогда фронтовые раны. На послевоенных улицах инвалидов войны было очень много. А сколько лежало по госпиталям да приютам! Одни могли еще работать, но до фронта не успели получить никакой специальности, вторых можно было бы переучить, а третьим — дать протезы, чтоб не были люди сами себе в тягость.

В каких-то частных случаях, когда достаточно было его визы, Косыгин отзывался немедленно. Например, наркомат социального обеспечения просит разрешения продать пишущую машинку Герою Советского Союза капитану Кузнецову. Наркомат готов оплатить эту машинку человеку, который потерял зрение на фронте, но не сдался, написал книгу «Формула мужества» и работает над новой. Такая была система, что даже нарком не имел права на самостоятельное действие. Косыгин разрешил. Но большой радости от того, что только так смог поучаствовать в судьбе отважного капитана, не испытал.

Частные случаи складывались в общую тревожную картину. Сил одного наркомата явно не хватало. Трудоустройством инвалидов, их обучением, бытовым обслуживанием следовало заниматься и партийным, советским органам, и предприятиям. Собственно, так и говорилось в постановлениях СНК Союза «О трудовом устройстве инвалидов Отечественной войны (6 мая 1942 г.) и «О мерах по трудовому устройству инвалидов Отечественной войны (20 января 1943 г.). Хорошо, подключилась к этой работе Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП (б). Ее проверок чиновники боялись, как огня. Уполномоченные КПК работали во всех краях, областях, республиках. Они как бы сняли моментальную фотографию положения инвалидов, проверили, как на местах заботятся о семьях погибших воинов, о сиротах. Грустная, признаюсь, получилась картина.

На исходе сорок пятого года Косыгин получил письмо от замнаркома здравоохранения России Ковригиной. Мария Дмитриевна писала, что к ней обратились земляки из Курганской области. Жаловались на произвол в колхозе. Председатель издевается над людьми, унижает семьи погибших воинов. Три года в колхозе не платили зарплату, не давали дров семьям красноармейцев.

Ковригина просила не посылать письмо для проверки в Курганскую область, а направить совестливого человека из Москвы, из Управления по государственному обеспечению и бытовому обслуживанию семей военнослужащих Совнаркома РСФСР. Все подтвердилось. И воровство. И произвол. Будто бандитская шайка правила деревней. И каков же итог разбирательства? Зам. председателя колхоза сняли с работы. А председателю Лесникову райком партии объявил выговор и оставил править «Большевиком» дальше. Именно так назывался тот курганский колхоз.

Поздним вечером, точнее уже ночью 20 ноября 1945 года в кабинете председателя Совнаркома России раздался гулкий звонок «кремлевки». Звонил Михаил Иванович Калинин, Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

— Товарищ Косыгин, следовало бы подумать о мерах помощи Южному Сахалину, о его административном делении, о переименовании южносахалинских городов.

Шел уже третий месяц после безоговорочной капитуляции Японии, исконные русские земли — Южный Сахалин и Курилы — снова стали нашими. Но по-прежнему на картах значились Маока, Тоёхара, Отомари — так японцы переименовали русские города и поселки Холмск, Владимировка, Корсаковский пост, отошедшие к Японии по Портсмутскому мирному договору (1905 г.) вместе с южной частью Сахалина (до 50-й параллели).

Комиссия по вопросам Южного Сахалина, которую возглавил Косыгин, подготовила проект указа об образовании на Сахалине 14 новых районов, выделении шести городов в областное подчинение. «От самого Косыгина я доподлинно знаю, — вспоминал А. С. Болдырев, — что он изучил множество архивных и современных материалов о выдающихся мореплавателях, первопроходцах, просмотрел немало исторических и литературных источников, включая «Остров Сахалин» Чехова». На рабочем столе Косыгина была и книга адмирала Невельского «Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России».

Это было одно из самых увлекательных поручений в жизни Алексея Николаевича. Читай книги, вникай в документы, вспоминай Сибирь, как шли казаки к океану, закладывая в тайге зимовья, которые вырастали потом в остроги, крепости, города. Таким, кстати, был и Киренск, близ которого Ерофей Павлович Хабаров в 1639 году заложил соляную варницу… Подспудная мечта о времени, свободном для книг, всегда жила в Алексее Николаевиче. По словам Джермена Гвишиани, он читал много, «умел читать быстро и нередко оказывался более осведомленным о последних западных трудах по экономике и политике, чем многие его коллеги».

Но это все-таки специальная литература. А так хотелось иметь время для художественной — Пушкина, Шолохова, Гоголя, Чехова… У Чехова Косыгин выписал строки о русских исследователях Дальнего Востока. Эти люди совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека. Дежнев, Поярков, Хабаров, Невельской… По оценке Чехова, «это был энергичный, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей и преданный ей фанатически…».

У идеи Невельского был точный адрес — Дальний Восток, как тогда говорили, Крайний. На картах, по которым учился гардемарин Геннадий Невельской, Сахалин соединялся с материком перешейком, Амур «терялся» в песках, устье его и лиман считались недоступными для морских судов. «Это убеждение, — писал позже Геннадий Иванович, — принималось всюду за непреложную истину, покоившуюся на авторитете знаменитых европейских мореплавателей».

По дороге на Камчатку командир «Байкала» Невельской пишет губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву:

…Третьего сентября 1849 года у входа в Аянский залив показался считавшийся погибшим «Байкал».

Невельской:

Весной 1854 года от Шилкинского завода к низовьям Амура отправился русский сплав. У развалин древнего Албазина флотилия остановилась. Над берегом еще высились крутые валы крепости — давнего центра обширного Албазинского воеводства. Вместе с Якутским оно объединяло более двадцати русских поселений, возникших на Амуре в середине XVII века.

Любопытную деталь отмечает историк Г. В. Мелихов в книге «Маньчжуры на северо-востоке (XVII в.)». Впервые в Китае на официальных географических картах течение Амура было показано правильно — в широтном направлении — только в 1782 году. Ровно через сто лет после того, как Москва официально утвердила отдельной административной единицей Албазинское воеводство.

Через полтора века с первым сплавом Россия вернулась к своим берегам, к своему Приамурью, к Албазину. Обнесенная земляным валом крепость хранила следы былой мощи. Кто взял для памяти вырытый из земли кирпич, пишет Невельской, кто горсть почерневшей, но уцелевшей от времени пшеницы, оставленной предками.

В свои последние дни адмирал диктовал «с фактической точностью в последовательном порядке» книгу об Амурской экспедиции. Писала под диктовку его жена Екатерина Ивановна:

— деятельность наших морских офицеров, составлявших экипаж транспорта «Байкал» в 1849 году и затем Амурскую экспедицию с 1850-го по исход 1855 года, преисполненная гражданской доблести, отваги и мужества…

Он не увидел своей книги. «Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России» вышли после его смерти как свидетельство еще одного подвига адмирала Невельского.

…В списке названий сахалинских городов, которые предложил Председатель Совнаркома России, первым шел Невельск — вместо Хонто, Курильск — вместо Сяны, возвращал свое имя Корсаков, ряд поселков получил имена в память о героях, павших в боях за освобождение Южного Сахалина и Курил.

Все предложения Косыгина были приняты. А на Сахалине его с тех пор называли крестным отцом здешних городов и поселков.

С таким же вниманием Алексей Николаевич относился к проблемам самой западной области России — Калининградской. Сохранились листочки с его записями:

Он рассчитывал не на дармовой труд репатриантов, не на «рабочие батальоны», которые пригонит сюда МВД или армия, а на заинтересованность переселенцев. Тех, для кого эта земля станет родной.

Из сегодняшнего далека трудно представить, какими были обычные рабочие дни Совнаркома. Может быть, помогут документы из секретариата Косыгина — в них сохранилось время.

…21 августа 1942 года. Горчаков, зав. секретариатом Косыгина, просит Управление делами Совнаркома выдать пропуск на право хождения по городу в ночное время секретарю Косыгина Сморчковой Анне Михайловне — она «в дни дежурств (через день) заканчивает работу в 3–4 часа утра».

…31 января 1945 года. Тот же Горчаков подписывает справку очередному посетителю: «Тов. Масленникова П. А., председатель Курского горисполкома, была на приеме у заместителя Председателя СНК тов. Косыгина в 02 ч. 45 м. 31.1.45 и направляется в гостиницу «Москва».

…14 июля 1945 года. «В личном секретариате тов. Косыгина А. Н. работают всего 4 секретаря, по два секретаря в смену (через день), — пишет Горчаков Управляющему делами СНК Чадаеву. — Рабочий день этих секретарей начинается в 10 ч. утра и кончается в 4–5 ч. утра, а зачастую и позднее. Кроме того, каждый из секретарей один раз в месяц не пользуется выходным днем, так как по указанию тов. Косыгина А. Н. по воскресеньям организовано дежурство». Просьба: предоставить Мясниковой, Васильевой, Базловой и Михалевой трехнедельный отпуск, а не двухнедельный, как было положено.

Косыгин в свой первый после сорокового года отпуск ушел в сорок седьмом. Тогда же получил отпуск и Горчаков.