Котенок. Книга 1

Глава 7

«Наутро он проснулся знаменитым», — вспомнил я крылатое выражение, когда очутился среди учеников десятого «А» класса. Тут же поправил себя: «Не на утро. А после исполнения всего одной лишь чужой песенки». Моё приближение заметили все стоявшие около кабинета физики старшеклассники. Тех, кто не увидел меня не сразу — толкнули приятели, указали на меня рукой или наклоном головы. Девочки тихо перешёптывались. Мальчишки обменивались ухмылками и шутками. Одноклассники встретили меня пристальными взглядами и улыбками, будто праздничным салютом — и парни, и девчонки. Я подошёл к ним, беззаботно помахивая дипломатом. Отметил, что моё сегодняшнее выступление из кабинета директора превратило меня из незаметного ученика едва ли не в звезду школы (в звезду класса — так уж точно).

Мужская половина класса вдруг прониклась ко мне дружелюбием. И почтила меня вниманием едва ли не в полном составе (даже те, кто ещё вчера игнорировал факт моего существования). Парни приветственно пожимали мне руку, хлопали меня по плечу, нахваливали за «смелость» (о самой песне ничего не сказали). Они спрашивали, «досталось» ли мне от директора. И интересовались, «чё там» у меня с Волковой. Я отшучивался в ответ на их вопросы, загадочно ухмылялся. Не послал никого «далеко и надолго» (едва сдержал это желание). Не отметился рукопожатием Вася Громов. Но он тоже наградил меня вниманием: я перехватил его недовольный взгляд и заподозрил, что парень завидовал свалившейся на меня популярности. В «прошлое» четвёртое сентября я бы подобному событию наверняка порадовался. Сейчас — лишь равнодушно хмыкнул.

Девочки десятиклассницы на похлопывания по плечу не решились. Ни одна из одноклассниц не пожала мне руку. Однако теперь я рядом с ними не ощущал себя невидимкой. Ещё вчера я с барышнями из десятого «А» класса обитал будто в параллельных вселенных: ничем не привлекал их внимание (разве что позавчерашним побегом с урока литературы). Теперь же, собравшиеся в школьном коридоре девицы будто невзначай удерживали меня в поле своего зрения (некоторые и вовсе — без стеснения рассматривали меня, как диковинного зверя в зоопарке). Глазки прекрасной половины класса обстреливали меня удивлёнными и заинтересованными взглядами. Задумчиво разглядывала меня даже Наташа Кравцова (словно силилась понять, что во мне со вчерашнего дня изменилось). И этот её взгляд явно не нравился Василию Громову.

Я поправил очки, смерил взглядом долговязую фигуру Василия. Отметил длину рук этого парня — порадовался, что Громов увлекался волейболом, а не боксом. Потому что интуиция мне нашёптывала: в этом сентябре мой поединок с Васей на школьной «арене» за теплицей случится не в конце месяца, как «тогда». А как бы уже не на следующей неделе. Потому что я понимал: чем больше Принцесса (Кравцова) метнёт в меня оценивающих взглядов, тем сильнее пожелает Вася «занизить» кулаками мою «стоимость» в глазах Наташи. Я прикоснулся к кончику своего носа — вспомнил, чем заканчивались мои встречи на «арене» с длинноруким одноклассником: то были «игры в одни ворота». «Ну… не пойду же я петь со сцены с опухшим носом», — подумал я. Взглянул на лицо Громова и мысленно сказал: «Прости, Вася. Но не в этот раз».

Я пробежался глазами по лицам одноклассников. Не задержал взгляд ни на одном из них. Лишь подмигнул (в ответ на улыбку) Лидочке Сергеевой — не услышал в ответ презрительное фырканье. Повертел головой: посмотрел на стоявших около окон девятиклассников и на толкавшихся около стены пионеров. Алину Волкову не увидел. «В прошлый раз она ушла с последнего урока, — подумал я. — Не со второго». Вспомнил, что в свой день рождения («тогда») моя соседка по парте присутствовала и на физике, и на математике. В голове промелькнула мысль: «А была ли Алина сегодня на литературе?» Я отыскал в толпе одноклассников Лёню Свечина. Шагнул было к нему — чтобы спросить об Алине. Но не успел: дежурная открыла класс — десятиклассники шумной гурьбой ринулись в кабинет занимать места.

Пристроился в хвосте процессии: рассматривал школьный коридор — высматривал рыжую шевелюру Волковой. Но заметил лишь махавшую мне рукой едва ли не с противоположной стороны коридора пионерку: Лену Кукушкину. Я ответил на приветствие соседки, переступил порог класса. Увидел, что Громов уже намывал доску. В этот раз Василий не проигнорировал свои обязанности. Парень заметил меня — подбросил в руке мокрую тряпку. Я не понял его намёк. Скользнул по Васиному лицу равнодушным взглядом, глазами отыскал свою парту — пока никем не занятую: Алина ещё не пришла. «Неужто, зря старался?» — подумал я. И сам себе ответил: «Зато развлёкся и пробился в артисты». Задел предплечьем локоть Лидочки Сергеевой — в ответ удостоился не презрительного взгляда, а уже не первой за сегодня улыбки.

— Ты хорошо поёшь, Ваня, — сказала Лидочка.

Она взглянула на меня снизу вверх, кокетливо подкрутила пальцем прядь белокурых волос.

— Знаю, — ответил я.

Не остановился — прошёл мимо Сергеевой и мимо двух других девчонок, что следили за моим передвижением, помахивали длинными подкрашенными ресницами.

Но не проскользнул мимо Принцессы. Кравцова ухватила меня за руку, вынудила остановиться. Её тёплые пальцы держали меня крепко, словно зубья капкана.

Я повернул голову. Увидел, что Наташа приосанилась (будто предложила мне «заценить» размер её груди — уже недетский). Дёрнула головой — отбросила со лба чёлку.

— А скажи-ка мне, Ваня, — произнесла Принцесса. — Теперь ты будешь всех наших девочек поздравлять по радио с днём рождения? Или ты поёшь только для избранных?

Она смотрела мне в глаза — эдаким томным взглядом с подволокой. В точности, как во время нашего с ней первого танца — тогда, перед Новым годом. Мы с ней кружили под музыку; Кравцова поглаживала ладонями мои плечи, прикасалась к моей груди спрятанными под нарядное платье плотными чашечками бюстгальтера — я сжимал в руках её талию, тонул в её карих глазах. Вспомнил, что в девятом классе часто видел в своих снах этот наш предновогодний танец и Наташин взгляд. Но сейчас меня глаза Принцессы не заинтересовали. А вот на натянувшуюся у неё на груди ткань платья я взглянул. Невольно покачал головой и усмехнулся. Перед моим мысленным взором промелькнула фигура молодой математички. Я подумал: замужем ли эта симпатичная учительница; прикинул, явится ли она на октябрьский концерт.

— Твой день рождения в июне, Кравцова, — сказал я. — Если я не ошибаюсь: одиннадцатого числа. А это очень и очень нескоро. Так что пока рано загадывать и планировать.

Я пожал плечами и мысленно добавил: «Меня в июне не будет в этом городе. Экзамены сдам уже в Первомайске. А ты ещё доживи до своего семнадцатилетия, деточка».

Высвободил руку из захвата девичьих пальцев. Поправил на фартуке Принцессы комсомольский значок. Подумал: «В девятом классе я бы месяц не мыл локоть после её прикосновения».

По-приятельски тронул Наташу за плечо и сказал:

— Но ты не расстраивайся, Кравцова. Какой у нас ближайший праздник? Седьмое ноября? Верно? Я тебя в честь него поцелую. В щёку. Если хорошо попросишь, конечно.

Не поинтересовался реакцией Принцессы — прошёл к своему столу. Взгромоздил на парту дипломат, вынул из него тетрадь и пластмассовый пенал. Выглянул за окно. Полюбовался на яркую жёлто-зелёную листву берёз и на маленькие, словно игрушечные ели (высаженные около школы в год проведения в СССР летних Олимпийских игр). Взглянул на почти безоблачное небо — заметил пролетавший над городом лебединый клин. Отметил, что ветер почти стих (он едва заметно раскачивал сухие кусты иван-чая). Яркий солнечный свет бликами отражался от оконных стёкол соседнего учебного корпуса, заставил меня зажмурить глаза. Погода будто уговаривала меня покинуть душное и мрачное помещение — отправиться на прогулку. Я поправил очки, тихо вздохнул. Краем глаза заметил движение рядом с собой, повернул голову.

Алина Волкова уже уселась на своё место. Девица вынула из сумки учебник и тетрадь, примостила рядом с ними на столе пенал с изображением олимпийского мишки. На меня она не смотрела — как и обычно, когда готовилась к уроку. Выглядела Алина серьёзной и собранной, словно настроенной на важную и ответственную работу. Её будничная причёска меня нисколько не удивила: знал, что сегодня Волкова явится на учёбу, будто в обычный день. Не заметил на лице девчонки следы косметики. Не уловил и запах духов — мне лишь почудилось, что от одежды соседки по парте сейчас пахло табачным дымом. Алина убрала под парту сумку, поправила манжеты на платье, ладонями разгладила на своей груди фартук (не увидел на нём значок с профилем Ленина). Я развернулся к ней вполоборота и, не таясь, рассматривал веснушки на её лице.

Волкова на пару секунд застыла (будто задумалась) и посмотрела на меня.

Мне почудилось, что её голубые глаза блеснули сейчас не так «холодно», как обычно.

— Спасибо за поздравления, — сказала Алина.

Я пожал плечами.

Ответил:

— Пожалуйста.

Волкова прижала к столешнице ладони, растопырила пальцы и взглянула на свои не окрашенные лаком, но аккуратно остриженные ногти. Склонила голову — изменила угол обзора. Усмехнулась.

— Вот только ты ошибся, Крылов, — сказала она. — Мне сегодня исполнилось не шестнадцать, а восемнадцать лет.

Мой вопрос заглушило громкое дребезжание школьного звонка.

В кабинет вошла учительницы физики — торопливо прошагала к своему столу.

Ученики десятого «А» класса поприветствовали её: неохотно поднялись со своих мест.

Сегодня на уроках я почти не слушал учителей — наблюдал за соседкой по парте. Будто не мог на неё насмотреться (эту причину моего необычного поведения после урока математики озвучили сидевшие позади нас одноклассники). Но я не рассматривал девичьи бёдра или колени. А искал в действиях, словах и взглядах Волковой признаки «неправильного» поведения. Ещё утром воскресил в своей памяти несколько прочитанных на эту тему в интернете статей: изучал их, когда заподозрил «странности» при общении с младшим сыном. Составил дюжину заготовок в виде наводящих вопросов; отметил в уме, какие именно признаки должен отыскать. Вот только ни тогда (в случае с сыном), ни сейчас я не заметил у своих поднадзорных указанного в статьях эмоционального состояния.

Алина на уроках не проявила ни чувства изоляции, ни беспомощности. Я несколько раз выводил её на разговор — не заметил в её ответах ни эмоциональных оттенков безнадёжности, ни намёков на чувство собственной незначимости (стыда, сниженной самооценки, ощущения некомпетентности). Не походила она на обладательницу депрессии или на владелицу маниакально-депрессивного психоза. Волкова не посматривала томным взглядом на кого-либо из одноклассников (даже на Васю Громова, в которого была влюблена каждая вторая девчонка из нашего класса). Она буднично составляла на уроках конспекты, намекая на подготовку к грядущим контрольным и экзаменам. Не бросала рассеянных взглядов за окно. И уж тем более ни на что мне не жаловалась. Но отвечала мне неохотно и часто односложно.

Как именно Волкова выпала из окна — «тогда» — мне не говорили. Вот только и я, и наши одноклассники (да и не только мы) заподозрили лишь одну причину. Потому что в построенных финскими строителями домах сложно было «случайно» вывалиться из окошка. Окна в наших квартирах не походили на обычные, советские. На них не красовались крестообразные рамы, делившие застеклённую часть окна на четыре части. Стекло в них стояло лишь одно (в два слоя), но большое. Такое не открывали, чтобы проветрить помещения. Для проветривания хватало узкой высокой форточки, прикрытой решёткой. Разве что… в тот день Алина Волкова намывала оконные стёкла — подобное предположение впервые пришло мне на ум лишь сегодня на уроке математики (отметил его, как возможное, но маловероятное).

С урока английского языка Алина снова ушла. Она не объяснила мне причину своего «побега» — как и в прошлый раз. Моё утреннее поздравление не повлияло на планы Волковой. Но я отметил и некоторые изменения в её поведение — в сравнении с «тем» четвёртым сентября. На этот раз Алина всё же сообщила мне, что уйдёт с урока. И предложила одолжить мне на время сегодняшнего занятия учебник: сообразила, что я оставил дома не только книги по физике и по математике. Её предложение не выглядело описанной в статьях «раздачей долгов». Потому я его отверг (со словами благодарности). Не загрузил в свой дипломат лишнюю тяжесть, содержание которой сейчас помнил наизусть (ещё вчера я определил, что разбираюсь в предмете ненамного хуже нашей англичанки — спасибо начальникам, что в девяностых отправили меня на языковые курсы).

После уроков ко мне подошла Лидочка Сергеева — сама, чего не случалось с начала прошлого учебного года. Произошло это уже на выходе из школы, когда я забрал из гардероба верхнюю одежду. Одноклассница поинтересовалась, иду ли я в воскресенье в поход. Спроси она меня об этом вчера — я сказал бы однозначное «нет». Вряд ли бы меня тогда привлекла идея тащиться по заболоченному лесу на противоположный городской набережной берег озера — в резиновых сапогах и с тяжёлым рюкзаком за плечами. Но сегодня «стариковские» хандра и усталость окончательно отступили. Я отчётливо ощутил, что моё тело переполнялось энергией (которую я утром вновь поленился растратить на зарядку). И потому вдруг понял: прогулка по лесу виделась мне уже не в мрачных тонах — казалась едва ли не романтическим приключением.

Ещё вчера серая, жизнь в моих глазах вдруг заиграла яркими красками. И не только потому что уже третий день у меня ничего не болело. Ещё: я не просто ходил — бегал и прыгал, если возникало на то желание. И думал теперь не о тишине и покое — заглядывался на женщин! И смотрел на них не как на «красивые картинки», строил в голове коварные планы по их совращению (в больнице мне ничего подобного на ум не приходило). Заглядывался я не на нынешних одноклассниц: те мне казались малолетними детьми. А на ту же молоденькую математичку. Прикинул: ей ещё не исполнилось и тридцати лет — юное и восхитительное создание. Достойная цель для спрятавшегося в шестнадцатилетнем теле шестидесятилетнего развратника. И что немаловажно: я теперь не выглядел в глазах этой красотки похотливым стариканом.

Я окинул Сергееву взглядом. Умилённо улыбнулся, пробежавшись глазами по её стройным ножкам. Одобрительно кивнул головой, увидев тонкую талию девушки. Поднял взгляд дальше — признал, что Лидочка уже похожа на женщину. Поправил соскользнувшие к кончику носа очки. Вздохнул — разочаровано. Отметил, что уже вполне созревшие женские прелести одноклассницы не будоражили мне кровь. Хотя я и понимал, что они — уже «вполне себе о-го-го», как выражался мой коллега по работе. Но вызывали они у меня лишь одобрение — как у непризнанного художника. И пробуждали во мне едва ли ни отеческую гордость: вон какие у нас красавицы растут! Но эротические фантазии, при виде нежной кожи Лидочки, в моём воображении не появились. Причём, меня этот факт совсем не расстроил — он будто подтвердил, что я не болен.

— Конечно пойду, Лидочка, — ответил я. — Как же вы… без меня.

— И гитару возьмёшь? — поинтересовалась Сергеева.

«Нашла дурака», — про себя сказал я.

— А вот гитару не возьму.

Лидочка обижено скривила губы.

— Гитара есть у Лёни Свечина, — подсказал я.

Мысленно добавил: «Пусть он с ней по болотам бродит».

А вслух сказал:

— Но если будет гитара — я обязательно для тебя сыграю. В воскресенье. На берегу озера. Около костра. И спою.

— Правда?!

Сергеева улыбнулась.

— Обещаю.

«Жаль, что с нами в поход не пойдёт математичка», — подумал я.

Вышел из школы, попрощался с Лидочкой, проводил её взглядом.

По уже сложившейся за эти три дня «второй молодости» традиции взглянул на красное знамя, что развевалось на флагштоке (вновь усилился ветер). Вновь прочёл «Слава КПСС!». Шагнул в сторону — пропустил шумную ватагу пионеров. Протёр носовым платком линзы очков. Зажмурился и вдохнул запахи осеннего леса — от дверей школы до ближайшего клочка карельской тайги мне оставалось идти не больше трёх десятков шагов. Подумал о том, что сегодня замечательная погода — идеальная для того, чтобы прогуляться по городу и своими глазами взглянуть на вновь воскресшую советскую действительность. Ведь я пока кроме своего дома и двора посмотрел в этом снова наступившем тысяча девятьсот восемьдесят первом году лишь деревья за окном, да первую общеобразовательную школу.

Я посмотрел на деревянные ворота. Но не на те, через которые вошёл утром. Взглянул туда, где ровная заасфальтированная дорога вела в направлении центра города.

Вздохнул.

Пробормотал:

— Не сегодня.

Память мне подсказала, что через четверть часа в мою дверь позвонит Лена Кукушкина — девица явится за белым котёнком.

Соседка пришла чётко по расписанию.

Вот только в «этот раз» Кукушкина не улыбалась — по её щекам скользили крупные слёзы. В руках она не держала «подарок для котёнка». А плечи девочки едва заметно вздрагивали.

— Что случилось? — спросил я.

Девочка всхлипнула.

— Папа сказал, что не пустит к нам домой Барсика, — сообщила она.

И добавила:

— Папа не пустит его никогда!

Громко разревелась.

Я поправил очки и переспросил:

— Что значит… никогда?

Лена развела руками.

«В прошлый раз такого сюрприза не было», — подумал я.

— Ванечка, можно он поживёт у тебя? — спросила Кукушкина. — Пожалуйста!

Я помотал головой.

— Исключено. У мамы аллергия — я тебе об этом говорил.

Лена вытерла щёки рукавом платья.

— Что теперь делать? — спросила она. — Где же Барсик будет жить?

Я посторонился и велел:

— Заходи.

Девочка послушно переступила порог.

— И не реви, — сказал я. — Не бывает безвыходных ситуаций.

Вздохнул.

— Не выбросим мы на улицу твоего Барсика, — пообещал я. — Придумаю что-нибудь. Обязательно. И очень надеюсь, что сделаю это ещё до маминого возвращения с работы.