Ковчег

— 4 —

Веки Занудина медленно разлепились, и по глазам полоснул яркий свет утреннего солнца. Жмурясь, Занудин сел на кровати и огляделся. В комнате царил полнейший разгром, а тело ныло так, будто ночь напролет по нему прохаживались цепами.

В следующую секунду Занудин словно ужаленный соскочил с постели и, зажав рот ладонью, устремился в ванную. Рвало Занудина от души ― прямо-таки выворачивало наизнанку. Желчь разъедала горло и перечной остротой выстреливала в нос. Когда желудочный сок иссяк, спазмы все равно не утихали, с кашлем и клокотом выжимая из Занудина воздух и пузырящуюся слюну. Казалось, дойдет до того, что он выблюет сердце, печенку и довершающий картину клубок кишок! Но как ни ужасны были мучения, вскоре они прекратились.

Восстановив сбитое дыхание, Занудин тщательно смыл следы извергнутого содержимого желудка и наполнил ванну. От кончиков пальцев до последнего волоска на макушке он чувствовал себя выполосканным в нечистотах, поруганным. Забравшись в воду, Занудин несколько часов кряду просидел со сцепленными между колен руками и свесившейся на грудь головой. Очнуться заставили мелкие судороги — вода за это время сделалась ледяной. Не вытираясь, он покинул ванную, оделся поверх влажного тела и закурил. Погруженный в отнюдь не розовые размышления, долго наматывал круги по комнате, натыкаясь на опрокинутые стулья и разбросанные вещи. Под ногами мерзко хрустело битое стекло. Тяжелый взгляд в пустоту выдавал все признаки отчаянного состояния. В груди гнездился подлинный ужас от немыслимости произошедшего этой ночью.

В какой-то момент Занудин остановился возле письменного стола и выдвинул нижний ящик. Под ворохом бумаги лежал нож. Рядом — червонная монета с изображением козлиной морды. И с чего он вдруг вспомнил об этих «ковчеговских» трофеях?.. Монета — из сна про собор, в котором Поэт бесстыдным образом пытался обратить Занудина в заумно-подложную веру компиляторов. Нож со следами крови, похожими на пятна засохшей олифы — был тот самый, что обронил неприкаянный Сад Вашас.

Занудин протянул руку и, помешкав, выбрал монету. Подкинул, поймал, поднес ближе к лицу — и содрогнулся!.. В ложбине ладони копошилась горсть ослизлых червей… Истеричным движением Занудин стряхнул их на пол и бросился давить. Но когда пришел в себя, то обнаружил, что никаких червей на полу нет, а под скребущей паркет подошвой лежит все та же золотая монета. Щечным ударом стопы Занудин со злостью послал ее в дальнюю часть комнаты ― об стенку и под кресло. Занудина воротило, он с особой брезгливостью отер руку о штаны. И все-таки в ящик ему вздумалось заглянуть не зря… Сколько себя помнил, Занудин на дух не переносил и никогда не держал у себя колющих и режущих предметов, предназначенных для чего-то иного, кроме кухонной стряпни, ― однако нож Вашаса по какой-то не вполне осознанной причине решил приберечь. Выходит, «ружье», раз повешено на стену, и впрямь должно рано или поздно выстрелить?..

Занудин достал нож и повертел в руке. Кто бы видел, каким зловещим выражением затуманился его взор…

— Убью, — с надрывом прошептал Занудин и, решительно облепив резную рукоятку ладонью, выскочил из комнаты.

Разноликие силы боролись в запутавшейся душе Занудина, но неистовство и жажда отмщения взяли в конце концов верх. Занудин надавил на ручку, и, оказавшись незапертой, дверь легко подалась. Итак ― ничто не мешало ворваться в комнату ненавистных соседей. Сжимая в руке нож, Занудин чувствовал, будто сжимает вместе с ним свое трепещущее от волнения сердце. Дверь распахнулась настежь. Плечи и бедра напряглись. Скулы вздулись. В глазах заплясали кровавые мальчики…

Каково же было удивление Занудина, когда повстречал он в номере вовсе не Панков ― а Музыканта и Женщину… Они стояли на единственно свободном от хлама пятачке, около открытого люка, и негромко разговаривали, сдабривая дружескую беседу отрывистыми смешками. В руках ― бокалы, наполненные шампанским.

— О, кхм… Занудин, — Музыкант поперхнулся и все же выглядел обрадованным, если только не притворялся. Женщина, заметив нож, отшатнулась и, не обхвати Музыкант ее за талию, определенно загремела бы в разверзнувшийся в полу лаз.

— А где… Панки? — выдавил из себя сбитый с толку Занудин.

— Панки сегодня отчитываются перед дядюшкой Ноем… повышают квалификацию, так сказать. Ты их не ищи, — Музыкант нахмурился, но вскоре вновь как будто повеселел. — А у нас, всех прочих, пользуясь случаем ― вечеринка в «конференц-зале»! Собираемся неплохо развеяться, представь себе! Ты чуть раньше заявился, но это пустяки. Правда же?

Напуганная Женщина по-прежнему сохраняла молчание. В лицо начавшему приходить в себя Занудину ударила краска.

— Я вот… принес вернуть, — пробормотал он и небрежно уронил нож в кучу мусора под ногами.

Музыкант перевел взгляд на Женщину и благодушно рассмеялся.

— Выпей-ка с нами, — вновь обратился он к Занудину и, не дожидаясь изъявления согласия, наполнил третий бокал пенящимся шампанским.

По залу разливался приглушенный свет. Звучала ненавязчивая музыка.

Вдоль сцены аккуратным рядком были расставлены кресла и столики. За одним из этих столиков, вяло озираясь по сторонам, проводил теперь время корящий себя за мягкотелость Занудин.

Музыкант хозяйничал в операторской. Щепетильная Женщина занималась сервировкой, а попутно — раздачей ценных указаний помощникам: Даун и Жертва под ее чутким руководством то и дело сновали мимо Занудина с ящиками вин, полными закусок подносами, причудливыми канделябрами, вентиляторами, полотенцами, салфеточными веерами. Поэт тоже был здесь, но интереса к приготовлениям не проявлял. С извечным стаканом коктейля в руке он прохаживался взад-вперед по сцене. Губы Поэта беззвучно шевелились. Складывая, по всей видимости, стихи.

В какой-то момент в «конференц-зале» появился Виртуал. С академической строгостью огляделся по сторонам, потер пухлые ладони. Обратив внимание на изнуренного хандрой Занудина, противно ухмыльнулся и с развальцем приблизился. Виртуалу определенно вздумалось завязать беседу, но Занудин топорно делал вид, что не замечает подошедшего. Виртуал демонстративно откашлялся и присел в кресло напротив. Создававшая фон музыка, будто по скрытой отмашке, смолкла.

— Неважнецки выглядите, — проговорил Виртуал, поглаживая бородку, выкрашенную на сей раз ядовито-оранжевой хной.

— Скверно спалось, — пробурчал в ответ Занудин, не удостаивая Виртуала взглядом и нахмурившись.

Виртуал расщедрился на очередную язвительную ухмылку. Не заметить ее было невозможно даже отвернувшись.

— Что это вас веселит? — задал вопрос Занудин.

— Да так, — Виртуал еще раз откашлялся. — Мне, знаете, сегодня ночью, после долгой монотонной работы, захотелось размять позвоночник. Дошел до уборной ― той, что в конце по коридору. Абсолютно бездумно, поверьте. И вот… стал свидетелем одной потрясающей сцены. Рассказать?

— Начали — рассказывайте.

— Встретить там вас явилось для меня полнейшей неожиданностью. А тем более заснувшим в этакой позе «зю»: стоя на коленях и окунув лицо в писсуар… — Виртуал прыснул со смеху, и откормленные щеки залило румянцем.

Занудин медленно обратился в его сторону. Виртуал перестал смеяться в голос, но все еще сотрясался от внутреннего хохота. Уязвленный до крайней степени, Занудин поджал губы, но никаких ответных выпадов себе не позволил.

— Что же вы молчите, любезный сосед? — Виртуал был полон самодовольства. Выдержав паузу, продолжил: — Лично я уже составил о вас мнение. И довольно неутешительное. Если ни сказать — удручающее…

— Какое же? — качнул головой Занудин, снова пряча глаза (теперь ― под козырьком ладони, точно защищаясь от палящего зноя).

— Известно, какое, — хмыкнул Виртуал. — Главное, не обижайтесь.

— Будьте уверены, даже не подумаю.

Виртуал чинно откашлялся в кулак.

— Вы преданное дитя того мира, который мы хотим на корню переделать. Всю жизнь он потчевал вас одними лишь несчастьями и разочарованиями, но это ничего не изменило в вашем ограниченном, преступно безропотном мышлении, Занудин. Жертва испытывает болезненную привязанность к своему мучителю, потому что опьянена желанием разгадать тайну его к себе ненависти. Я считаю ваше появление в «Ковчеге» самой большой ошибкой для компиляторов. Промах налицо. Но это между нами, разумеется. Понадеюсь на вашу порядочность. Дядюшке Ною я бы таких слов сказать не решился, ведь поставил бы тем самым под сомнение его авторитет… Здесь замешаны очень тонкие обстоятельства, которых касаться сейчас, право же, не стоит. Просто хочется без обиняков, пользуясь приватностью момента, сказать вам: вы пустоцвет в нашем деле, увы и ах…

— Мне от ваших слов не холодно, не жарко, — сухо ответил Занудин.

— Знаю, знаю, знаю. Поэтому и решился на откровенность. Вы ведь это цените, не так ли? Еще раз с прискорбием констатирую: вы неудача «Ковчега», обидное недоразумение, — Виртуал развел руками и театрально вздохнул. — Кто бы мог подумать, каким орешком вы окажетесь, сколько пустой возни с собой нам подарите, о-хо-хох… Уйма возможностей проявить себя, поработать над закостеневшим сознанием и удивить, переродиться… Но где уж там! То Диву мне в хлам раскурочите, то физиономией в писсуаре заснете… Чего от вас завтра ждать, скажите?

— Сейчас тот случай, когда я не желаю вступать в сомнительные споры, — после минутной паузы ответил Занудин, одарив Виртуала отрешенным взглядом. — Мне куда проще с вами согласиться… Да, я ошибка. Да, недоразумение. Но только чья ошибка? И кому следовало бы вменить в вину это недоразумение? Разве меня не позвали?.. Допуская подобные промахи, не склонны ли «многоуважаемые» компиляторы допускать их и в других своих начинаниях, по масштабу и характеру последствий не сопоставимых?!

Виртуал нахохлился и забарабанил пальцами по столу. Сказанное Занудиным определенно его уязвило, по лицу пробежала рябь закипевшего, но тут же умело подавленного негодования. Так ничего и не возразив, Виртуал тенью удалился прочь. Вот и обменялись укусами…

В тот же момент у Занудинского столика вырос Даун и щедро заставил его снедью и выпивкой.

— Не грустите, скоро начнутся развлечения, — попытался приободрить Занудина карлик, приторно заглядывая в лицо. Но не дождавшись никакой ответной реакции, коротышка был вынужден оставить его в покое и поспешить по своим делам дальше.

Занудин выставил перед собой руку, напряженно рассмотрел расчесанный докрасна след от укола и вспомнил об ангеле-хранителе… Все внутри, как могло, сопротивлялось ненависти, но Занудин мало что мог с собой поделать. Рефлексия неизменно наталкивалась на неписаную аксиому: если уж посеяно в душу семя зла, благоухающего цветка из него не вырастет — душа должна очиститься хотя бы иллюзией мести…

В какой-то момент Занудин хотел заставить себя усомниться в гибели ангела-хранителя, призвать на помощь рассудок: что за отъявленная фантасмагория, что за нелепость! Но увы — интуицию не обманешь. Занудин знал теперь больше, чем хотелось бы…

«Ковчег» позвал его! «Ковчег» лепил из Занудина то, что было ему нужно! А столкнувшись с препятствиями, решил эти непредвиденные препятствия безжалостно устранять!! Мини-я, вероятно, пугал залгавшихся «ковчеговских» прихлебателей больше всего…

Две мягкие ладони опустились сзади на плечи ― и Занудин крупно вздрогнул. Непростые думы потревоженными бекасами разлетелись прочь.

— Какой пугливый, — звонко рассмеялась Женщина, выступая из-за его спины.

— Выпьем? — сухо предложил Занудин, потупившись.

— Охотно, — ответила Женщина и, поправив платье, присела.

Занудин разлил вино, все еще сохраняя на лице маску непреодолимого отчуждения. Не чокаясь, они опустошили бокалы.

— Признаться, вы меня тоже здорово напугали, ворвавшись утром в номер Панков, — защебетала Женщина. — Эти глупые мальчишки опять вам чем-то досадили? Ну-ну, не принимайте все так близко к сердцу!

— Как скажете…

Занудин поморщился. Создавалось впечатление, все уже знают обо всем. И любые на внешний взгляд невинные с ним заговаривания и заигрывания — только «поиск мин», сверка текущего результата, угадывание путей дальнейшей обработки. Один Виртуал отступил от общей политики поведения, да и то, по-видимому, из мелочного желания огрызнуться в счет старой обиды…

— Вот и славно, — во весь рот улыбнулась Женщина. — Выкиньте разную чепуху из головы. Все что ни происходит, не так ужасно, как поначалу может казаться… — немного помолчав, точно предоставляя Занудину право согласиться с ее убеждениями вдумчиво, она снова лучезарно улыбнулась и продолжила: — Для того мы и устраиваем себе время от времени приятный отдых. Чтобы все лишнее, негативное отсеивалось и забывалось. Делать что-то значимое в жизни стоит лишь со спокойствием в душе и безразличием к неотвратимым неприятностям. Тем более что многие неприятности, случающиеся с нами, как впоследствии чаще всего оказывается, были только во благо… А ну-ка поглядите вокруг, бирюк вы мой несчастный! Приготовления завершены, вечеринка вот-вот начнется, все воодушевлены и вряд ли кому-то захочется спотыкаться взглядом о вашу кислую мину… Да и вам-то самому неужели так нравится дуться?

Под прессом этих на вид доброжелательных нападок Занудин огляделся.

Действительно. Все уже было готово к намеченному празднеству. Кроме занятого в операторской Музыканта, а также не ожидавшихся на вечеринке старика Ноя и Панков, все остальные «ковчеговцы» сидели за накрытыми столами, беседовали, выпивали, выглядели расслабленными и повеселевшими, никакими мрачными думами не отягощенными. Щерящийся Жертва делил столик с хихикающим Дауном. По-барски растекшийся в кресле Виртуал соседствовал с бойко жестикулирующим Поэтом. «Да уж, — подумал про себя Занудин, — о чем им тосковать…»

Теперь уже Женщина предложила выпить. Занудин не отказался, хотя был убежден, что никакое вино и никакие подбадривания не разгонят сгустившихся над ним туч. Он ощущал себя гнойником, подспудно ждущим булавочного прокола…

— Внимание! — внезапно раздался из рубки задорный голос Музыканта, и по залу разлился свет прожекторов. — Я вижу, все уже готовы как следует повеселиться? Ну что ж. В таком случае я объявляю начало нашего праздника!

Загремела барабанная дробь. «Ковчеговцы» разразились дружными аплодисментами.

— Кхм… кхм… — откашлялся в микрофон Музыкант, и пучки прожекторного света лениво переместились на сцену. — Первым нашим гостем будет блистательный певец, непревзойденный шоумен и магистр рока… Фрудди Мурки!! Встречайте.

«Ковчеговцы» снова зааплодировали.

К микрофонной стойке проследовал экстравагантный красавец-усач в шелковом облегающем костюме с поперечным вырезом от плеча до пояса, броском меховом жакете, балетных тапочках и цилиндре. Волосатая грудь была открыта и закатывалась колесом. На шее красовался широкий серебряный амулет.

— Приветствую вас! Это самая грандиозная площадка из всех, где мне когда-либо доводилось выступать. Да к тому же — аншлаг! — отшутился Фрудди Мурки, оглядев небольшой полумрачный зал с выпивающей и закусывающей публикой численностью в шесть персон.

Мурки расставил ноги на ширине плеч, изящно откинул голову назад и замер.

Наступила такая тишина, что Занудин отчетливо расслышал чавканье Поэта за соседним столиком. Но зато в следующее мгновение грянул настоящий рок-взрыв.

Схватив укороченную часть микрофонной стойки, Мурки сорвался с места, и музыкальный вихрь закружил его по сцене. Представление началось.

— Ах, — томно вздохнула Женщина, не сводя глаз с пластичного Мурки, который не только умело двигался, но теперь еще и пел, демонстрируя всю мощь и красоту своего великолепного вокала, — ка-акой мужчина! Это что-то! А все туда же… «голубых» кровей.

Выделывая замысловатые па, Мурки продолжал скользить по сцене и размахивать стойкой, заводя сам себя. А вскоре на заднем плане разыгрывающегося шоу появился пропадавший все это время в операторской Музыкант ― в пышном кудрявом парике и с электрогитарой наперевес. Всласть подурачившись и успев запыхаться, под смешки «ковчеговцев» Музыкант в конце концов присоединился к сидящим в зале.

— Молодец, — обратился к нему с похвалой Виртуал, — начало ободряющее. Видимо, вечеринка удастся ― как думаешь?

— Будут и другие сюрпризы, — отмахнулся светящийся от удовольствия организатор представления. — Эй, дамочка! — обратился в следующую секунду он к Женщине, одновременно кивая на Занудина. — Дай-ка я подсяду к своему приятелю. А ты уж готовься принять под крылышко поющего для нас гостя.

Женщина без споров уступила место Музыканту и пересела за свободный столик. Занудину показалось, она была только рада этой рокировке.

— Ну что, дружище, как отдыхается?

— Замечательно, — соврал Занудин.

— Вот и превосходно, — отозвался в свою очередь Музыкант, не обращая внимания на понурый вид Занудина. — Выпьем?

— Мне пока хватит. Может, чуть попозже…

Музыкант наполнил свой бокал и в три глотка осушил его. После чего хитро подмигнул Занудину, пощелкал пальцами, снова налил и снова выпил, прекрасно обходясь без компании.

— Ладно уж, сегодня зеленый свет всем вольностям! Гулять так гулять!

Вскоре музыка смолкла, и блестящий от пота Мурки объявил об окончании своего короткого, но зажигательного попурри.

— Присоединяйся к нам! — позвал Музыкант.

Мурки принял приглашение и с вальяжностью, присущей, наверное, только коронованным особам, спустился в зал.

— Да у вас тут, я погляжу, настоящий пир, — бросил он по дороге, присвистнув.

Гость казался дерзким и напыщенным, но, скорее всего, являл собой просто доброго балагура, очутившегося по обыкновению не в том месте и в кругу не той компании. Каким-то образом это ощущалось.

Мурки приблизился к столику Занудина и Музыканта.

— С кем не знакомы ― Фрудди, — наклонился Мурки к Занудину для приветствия.

Одновременно верх его цилиндра откинулся, и из головного убора выпрыгнул большой пластмассовый пенис. Застигнутый врасплох, Занудин подскочил на месте и хотел было вспылить.

— Шутка, — поспешил примирительно потрепать его по плечу Мурки, обезоруживающе засмеявшись и натягивая при этом верхнюю губу на чересчур выдающиеся передние зубы. — Не обижайтесь, дорогуша.

Пенис на пружине легким движением был запрятан обратно в цилиндр. Занудин остыл и даже улыбнулся в ответ, хоть и выглядело это жутковато ― словно лицевые мышцы расползлись по сторонам, захваченные щипцами.

— Фрудди, голубчик, — уже в следующий момент атаковала Мурки до невозможности возбужденная Женщина, — будьте душкой, составьте мне компанию! Пойдемте скорее к моему столику!

Что-то смущенно промычав себе под нос, Мурки поддался натиску Женщины и покорно последовал за ней.

Занудин обернулся к Музыканту, но соседа по столику рядом не оказалось ― вероятно, снова улизнул в операторскую.

В подтверждение тому на сцене выросла огражденная канатами площадка.

— Внимание! — раздался из рубки голос Музыканта. — Следующий номер нашей увеселительной программы — поединок! Да-да, вы не ослышались, самый настоящий бой! Итак. В красный угол ринга приглашается-а-а… Брумс Лю!! Встречайте!

Из-за кулис бодро выскочил маленький, обнаженный до пояса китаец и, виртуозно перемахнув через канаты, занял отведенный ему угол. «Ковчеговцы» выглядели довольными и находились в нетерпении, кто же займет место соперника.

— В синий угол, — торжественно продолжил Музыкант, — приглашается-а-а… Иоанн Подтупный!! Прошу!

Второй участник намеченного поединка оказался просто-таки человеком-горой. Богатырь вышел на сцену, постукивая по полу огромным металлическим стержнем. В руке великана, как оказалось, этот неподъемный предмет исполнял роль прогулочной трости. Подойдя к канатам, он отставил стержень в сторону, потер ладони. Не спеша проследовав на ринг, в недоумении занял свой угол.

— Что за белиберда? Я должен бороться с этим лилипутом?!

— Сходитесь! — безапелляционно произнес Музыкант, не желавший затягивать прелюдию.

— Это я-то лилипут?! — взвился Брумс Лю, и его точеное желтое лицо покрылось малиновыми пятнами.

— Не я же, — усмехнулся гигант, презрительно отворачиваясь.

А уже в следующий миг случилось непредвиденное.

Молнией преодолев разделявшее их с Иоанном расстояние, Брумс Лю с кошачьим воплем взметнулся в воздух и огрел великана ребром ступни по челюсти.

Не от силы удара, а, скорее, от неожиданности, либо по какой-то третьей причине, Подтупный грузно перевалился через канаты и распластался по полу.

— Поражение! — без запинки отреагировал на произошедшее Музыкант и раскатисто рассмеялся.

«Ковчеговцы» в зале оживились.

— Вот так вот… — почесал оранжевую бородку Виртуал.

— Китаец победил! — разухабисто заверещал Даун, хлопая в ладоши. — И не говорите теперь, что рост — главное!..

— А по-моему, это недоразумение, — заступился Виртуал за великана, который был несомненно оглушен неловким падением и теперь непонимающе мотал головой, сидя на сцене. — Надо заметить, даже правила толком не оговорили.

— Кто с ринга вылетел, тот и проиграл, — встрял Жертва, принимая сторону карлика. — Чего тут непонятного!

— Коротышечья солидарность, — махнул рукой Виртуал.

— Я вот вам историю расскажу, тоже был как-то случай… — затараторил Поэт, стараясь привлечь к себе внимание окружающих, но его тут же оборвали.

— Лучше эту громадину обратно не пускать, — по-женски деловито высказалась Женщина. — Он же китайчонка на кусочки разорвет, а потом будет этими кусочками в нас с ринга пуляться. Смотрите, какой у него кровожадный вид. Это совсем не эстетично.

— Я считаю, нужно продолжать, — пробубнил Виртуал без всякой надежды переспорить большинство.

— Нет уж! Я в присутствии моего кавалера не желаю принимать участие в этих живодерских забавах, — заявила Женщина, поглаживая Мурки по руке и явно красуясь.

— Итак! — напомнил о себе Музыкант, которого из зала видно не было. — Я рад, что вы хорошенько развлеклись и даже впали в азарт и прения, но последнее слово все-таки за мной… Поражение! Победил Брумс Лю!

— Поражение?! — возмутился Иоанн, пришедший к этому моменту в себя. — По-ра-же-ние?!

— Поражение, поражение, — подтвердил Музыкант, передразнивая Подтупного.

— Ах ты, бес! Да у меня никогда в жизни не было поражений, ирод ты окаянный!! Тут наплевал кто-то или набрызгал чем… я поскользнулся!

— М-м… я и в самом деле пролил на том месте коктейль, — вполголоса признался Поэт (так, что было слышно только близ сидящим) и, кривляясь, высунул язык.

— …никогда не было поражений! — продолжал неистовствовать Иоанн Подтупный. — Никогда! Слышишь?!

— Ну вот не было, а теперь пусть будет… для разнообразия, — стоял на своем пошедший на принцип Музыкант. — В общем, поражение ― и точка!

— Я тебе дам «поражение и точка»!! — заревел великан.

Схватив металлический посох, он одними руками изогнул его в дугу и в бешенстве бросил об сцену, проломив пол.

— Поражение, — назло повторил Музыкант и шумно высморкался.

Доведенный до белого каления, гигант безадресно погрозил огромным кулаком куда-то ввысь и кинулся в зал, к столикам.

— Где сидит этот умник?! А ну, выкладывайте!

— Там… — моментально уменьшившись в размерах, пролепетал Поэт и ткнул пальцем в направлении кулис. — Красная лестница… два марша вверх… прямо и сразу налево…

— Так-то лучше! Сейчас он у меня попляшет! — Подтупный бросился за кулисы.

— Эй, Поэт, — послышался укоризненный голос Музыканта. — Хм… нет слов… Ты держался до последнего! Кремень!

Поэт, невинно пожимая плечами, протирал салфеткой запотевшие очки.

— Надо китайчонка позвать выпить, — спохватилась Женщина. — Чего он там стоит, скучает? Неудобно.

— И вправду, — согласился Виртуал.

— Уважаемый, — водрузив очки на нос, замахал Брумсу Лю Поэт, — подходите к нам, прополощите рот шампанским!

Из рубки в это время послышался шум возни. Однако очень скоро все стихло.

Первой мыслью Занудина была ― не стряслось ли чего непоправимого с Музыкантом? Но уже в следующий момент Занудин признался себе, что ему все равно…

Виртуал с Поэтом как ни в чем не бывало угощали за соседним столиком Брумса Лю шампанским.

Вскоре ринг со сцены куда-то исчез, а в зал спустился живой и невредимый, непринужденно насвистывающий Музыкант.

— Все в порядке? — бережно поправляя прическу, осведомилась Женщина.

— Да, в порядке. Пришлось отправить этого геркулеса обратно. Какие же порой упрямцы попадаются… а еще и дебоширы!

Музыкант уселся рядом с Занудиным и налил себе выпить.

— Так что же дальше? — напомнил о своем присутствии Брумс Лю. — Боев больше не намечается? Я бы еще размялся немного, если честно.

— Уф, — Музыкант неторопливо осушил бокал. — К мордобитию возвращаться не станем, не вдохновляет. Как насчет дуэли на пистолетах?

— На пистолетах? — удивился Брумс Лю и почесал костяшками лоб.

— Именно, — кивнул Музыкант, — на пистолетах. Что-то мне подсказывает, это будет забавно… Не думай слишком много, Брумс, тебе не идет. Возвращайся на сцену, дракон. Сейчас я подыщу достойного соперника для тебя.

Брумс Лю, сверкнув глазами, молча удалился.

— Занудин! — по-ребячьи подпрыгнул в кресле Музыкант, точно осененный блестящей мыслью. — Ты умеешь стрелять?!

— Нет, — категорично помотал головой Занудин.

— Жаль. Это бы тебя развеяло. Ну что ж… — Музыкант огляделся по сторонам. — Эй, праздные алкоголики, кто-нибудь будет стреляться?

«Ковчеговцы» брезгливо развели взгляды по сторонам. Жертва то ли фыркнул, то ли подавился смешком. Остальные вовсе не издали ни звука. Создавалось впечатление, все как на подбор ― заправские дуэлянты, которым просто наскучили их бесчисленные победы.

— Может, я? — неуверенно отозвался Мурки, поднимаясь.

Музыкант с минуту раздумывал.

— Нет, — решил он наконец. — Кажется, у меня есть идея получше.

Женщина по-хозяйски вернула Мурки на место. А в руке Музыканта как по волшебству вырос микрофон. Небрежно развалившись в кресле, расставляя сочные паузы между словами, он объявил:

— На сцену… приглашается… Брэндом… Лю!

Раздались жидкие хлопки. Из-за кулис вышел стройный молодой парень полуазиатской наружности. По возрасту он казался ровесником Брумсу.

— Сын?.. — опешил Брумс Лю, не веря своим глазам.

— Папа?.. — врос в пол Брэндом.

— Ну хорошо, хорошо, — скорчив гримасу, показал большой палец Музыкант, — воссоединение семьи отпразднуем чуть позже… Даун! Будь добр, организуй мероприятие. Я тебе, кажется, оставлял кое-что на хранение.

Карлик послушно сорвался с места и с черным футляром в руках взбежал на сцену.

В футляре находились два старинных пистолета с позолоченными рукоятками. Вручив их Брумсу и Брэндому, карлик не задерживаясь ретировался.

Руки Брэндома дрожали. Брумс исподлобья взирал в зал.

— По-моему, это плохая шутка, — крикнул Брумс Лю, обращаясь к Музыканту.

— Брось! Они краской заправлены. С пищевой, кстати, добавкой…

Отец и сын Лю недоверчиво переглянулись.

— Да ладно вам! — сорвался изрядно захмелевший Музыкант. — У вас ― встреча в физическом воплощении, а у нас ― вечер развлечений. Все честно! Ты мне, я тебе — и все довольны.

— Хорошо, — сквозь зубы процедил Брумс. — Как это, м-м… делать?

— Вставайте спиной к спине, — воодушевленно кинулся разъяснять правила Музыкант. — Руки опустите. По моей команде начинайте расходиться. Сцена маленькая, поэтому десять шагов каждый ― и достаточно. Поворачиваетесь лицом друг к другу. Пиф! Паф! И вся петрушка.

— Ладно. Считай, — Брумс Лю приблизился к сыну, и их спины соприкоснулись.

Музыкант ткнул молчаливого Занудина в бок, весело оглядел приготовившихся к зрелищу «ковчеговцев».

— Э-э… раз… два… три… четыре… пять… вышел зайчик погулять, хе-хе…

Отец и сын Лю, оба напряженные и чуть ссутулившиеся, стали расходиться.

— …шесть… семь… восемь… девять… У-ух… десять!

Лю медленно повернулись, обменялись немыми взглядами и прицелились.

А затем грянули выстрелы.

Настолько синхронно, что слились в единый оглушительный хлопок.

У Занудина екнуло сердце. Не нужно было обладать исключительной проницательностью, чтобы понять ― пистолеты оказались заряжены по-настоящему. Никакой краской здесь и не пахло. Музыкант солгал.

Первым повалился навзничь Брэндом. Из его шеи, словно из сорванного крана, хлестала кровь. Смерть наступила мгновенно.

Брумс качнулся, но устоял — пусть и ненадолго.

Вытянув перед собой трясущуюся руку, словно с желанием вцепиться в горло ускользающему врагу, сделал несколько путающихся шагов к краю сцены и только тогда упал и замер. Его рана в груди выглядела не настолько безобразно как у Брэндома, но и она в конечном итоге оказалась смертельной.

С минуту в зале висела гробовая тишина.

Молчание нарушил Музыкант:

— Выпил лишнего, каюсь. Не удержался от соблазна съюморить по-черному.

— Музыкант, это свинство с твоей стороны, — надула губы Женщина. — Мы хотели развлекаться. А то, что ты устроил, совсем не располагает к веселью.

— Да уж, обхохочешься, — нахмурился Виртуал. — Даун, Жертва, не в службу, а в дружбу — уберите-ка «это» со сцены.

Жертва и карлик, продемонстрировав явное неудовольствие, все же поднялись со своих мест и отправились «прибраться».

Шмяк! — ни с того ни с сего шлепнул ладонью по столу Поэт.

— Всегда ты так! Идеи воруешь, пострел! — окрысился он на Музыканта, раздосадованно мотая головой. — Ведь я же Ияна Крозного с отпрыском позвать хотел… Теперь сюрприза, конечно, не получится.

— Не кипятись, — отмахнулся Музыкант. — Было бы из-за чего вопить.

— Плагиатор, — презрительно добавил Поэт и вновь увлекся своим коктейлем.

— Тебе тоже не понравилось? — повернулся Музыкант к Занудину. — Гм… ну судя по видочку… можешь не отвечать.

Занудин не стал бы отвечать и без одолжений. Языкочесания попросту не хотелось. Все, что он чувствовал сейчас, можно было описать двумя словами: безграничная апатия. Его окружали чудовища ― в этом он больше не сомневался.

— Странно, — продолжал рассуждать наедине с собой Музыкант, — когда-то мои вечеринки славились фантазией. Недовольных не было, могу поклясться. А теперь не угодишь никому. То ли я сдавать начал, то ли еще в чем-то дело… Ну и плевать! Вон, пусть очкарик… — Музыкант пренебрежительно кивнул в сторону Поэта, — в следующий раз Маикофского пригласит. Будем стихи вечер напролет слушать. Поиграем в утонченных натур… Тьфу!

— Все сделано, — бросил карлик, возвращаясь назад вслед за Жертвой. — Надеюсь, сегодня больше никого не придется отскребать от сцены? Лучше бы фокусников каких-нибудь позвали… иллюзионистов.

— Мы тут сами себе иллюзионисты, — задумчиво произнес Виртуал и захрустел ананасом.

Было видно, что настроение у всех безнадежно испорчено. И загвоздка крылась не в двух трупах, только что убранных со сцены — ведь умерли всего-то те, кто уже и являлись, по сути, мертвецами, — проблема таилась в чем-то ином. В атмосфере! В духе вседозволенности, которая сперва опьяняет и доводит до высшей степени экзальтации, но потом неумолимо опустошает все внутри, обесценивает смысл любого желания, атрофирует способность к обычной человеческой радости ― той, что не растопить на дровах чужого горя, страха, безумия, купленного угодничества и украденной веры.

— Фрудди, ну куда же ты?.. Хочешь бросить меня одну? Чтобы я напилась и сидела рыдала от скуки?! — послышались капризные восклицания Женщины, вновь заставившие Занудина вынырнуть из омута раздумий и вернуться к неприглядной действительности.

— Дорогуша, я уже рассказал вам все анекдоты, которые знал, все чудные происшествия и глупые сплетни! — взмолился Мурки, начиная теряться в идеях, каким же образом отделаться от внимания настырной Женщины.

— Да оставь ты его в покое, — отозвался со своего места Поэт, не поворачивая головы.

— Ну конечно! Забыла кого-то там спросить! — вспыхнула Женщина, воткнув кулаки в бока. — Помолчал бы, Поэт!

— До чего же постылый народ эти бабы… Была б моя воля, всех женщин искоренил бы в преддверии Нового Мира. А мужики и почкованием размножаться научились бы. На худой конец — делением… — Поэт мечтательно вздохнул.

— Вот твой бы худой конец ― взять и отделить к лешему, раз без надобности! Женоненавистник проклятый!

— Но-но-но! — возмутился Поэт, поперхнувшись.

Благодаря этой с пустого места разгоревшейся перебранке Мурки все же удалось улизнуть от Женщины. Теперь он сидел бок о бок с Занудиным и сверлил взглядом Музыканта. Как Мурки ни старался, он не мог скрыть того, что сильно взволнован.

— Музыкант… мне надоело все это! Ты кое-что обещал. А теперь сидишь отвернувшись, словно вообще позабыл о моем присутствии!

Музыкант устало вздохнул.

— Я ничего не обещал тебе, Фрудди. Я сказал «может быть». Улавливаешь разницу? Дрянной вечер… настроение паршивое… я напился, в конце концов… Давай в следующий раз это обсудим. Не пори горячку, ладно?

— В следующий раз! — горько усмехнулся Мурки. — Понимаешь ли ты разницу «следующего раза» для вас и для меня?.. Ты не держишь слово, а это удручает… Впрочем, я и так уже убедился, что мы для вас тут такое… Чертовы самозванцы, нечистоплотные некроманты, дьявол вас побери!

Музыкант зло сверкнул глазами.

— Только не надо корчить из себя поруганную невинность, Фрудди! Такие, как ты, кто имел на Земле богатства больше, чем мог потратить, тащил в постель все, что шевелилось, проводил жизнь в постоянном необузданном угаре — такие даже после смерти обречены виться у пепелища своих неистлевших страстей. Вы ― рабы земного плана существования, потому что только грязь материи дарила вам подлинные наслаждения. Вы не смогли и не захотели очиститься от ее соблазнов. На ваших уже сгнивших в земле щиколотках и запястьях по-прежнему гремят браслеты цепей, которые не отпустят…

Губы Мурки дрожали. Он потупил взор и в бессильной ярости сжимал кулаки.

Занудин хотел встать и уйти, потому что чувствовал себя лишним в этом столкновении, но Музыкант удержал его.

— Куда это ты? Сядь-ка. Взгляни на нас, Занудин. Я безжалостный демон, да?! А он жертва?.. О! Сначала они как крысы сбегаются на запах бесхозного сыра, получают то, к чему стремится их суть, пищат от восторга, взбираясь по головам друг дружки, — а когда сыра не остается, тут же пускаются на поиски виновников собственного чревоугодия: их заманили, обольстили, с ними обошлись дурно и непростительно!.. Как тебе это нравится, Занудин? Ответь.

— Мне нечего сказать…

Музыкант хмыкнул.

— Ну, ладно. Ступай, Фрудди. Допивай свое шампанское и не докучай больше, мы все обсудили. Я сегодня не в настроении, уж извини за неоправданные надежды.

Побелевший Мурки бросил свой цилиндр на пол, с хлопком раздавил его ногой и удалился. Из раскуроченного цилиндра снова выпрыгнул и задергался пластмассовый «розыгрыш».

— Ути-пути, — провожая Мурки помутневшим взором, ухмыльнулся Музыкант. — Теперь они думают, что тут дом свиданий и бюро по выполнению всех «мертвячьих» прихотей в придачу… Какие же жалкие… жал-ки-е… — Музыкант расправил плечи, откупорил бутылку коньяка, разлил себе и Занудину. — Все! Черт с ними, с развоплощениями. Утомили. Давай-ка, Занудин, выпьем вот этого песочного, покрепче.

Занудин поднял бокал и задумчиво наблюдал за неприкаянным Фрудди. Повесив голову, тот бесцельно блуждал по залу, бормоча проклятия.

— За устройство Совершенного Мира! — привлек к себе внимание Занудина Музыкант. — Польза в нашем деле от этих шутов смешна, пора уже признать… Хорошо хоть, годятся на то, чтоб скоротать порой в их компании время, развеять поганую скуку. Ну а компиляторы, будь уверен, сами сделают все, что от них требуется… За устройство Совершенного Мира и за компиляторов! Ты ведь, Занудин, я так считаю, почти уже один из нас…

Рука Занудина дрогнула, и коньяк пролился на скатерть.

— Неудачный тост? — нахмурился Музыкант.

Занудин шумно выпустил воздух из легких.

— Я бы… — хрипло произнес он и осекся, упустив мысль. Именно в этот момент стало ясно, что вечер на пороге своего апогея…

Двери зала гулко распахнулись, пренеприятно затрещав петлями. Нетрудно было догадаться, чьим повадкам соответствовал подобный стиль заходить в любое помещение. Первым на пороге «конференц-зала» показался Джесси. За ним следовал неразлучный Факки. Мурки, оказавшийся ближе остальных к Панкам, застыл от неожиданности на месте.

— Что-о-о! — сиреной взвыл Джесси. Смятый ирокез на его яйцеобразной голове встал торчком, а лицо побурело от негодования. — Вы кого к нам на хату привели? Педера-а-аста?!

Ненавистный взгляд молодчика сверлил Фрудди Мурки насквозь.

— Ну е-мое, — покачал головой Факки, засучивая рукава.

Фрудди выглядел растерянно, но не сказать, что напуганно.

Загорланив наперебой, Панки резво бросились с кулаками на Мурки. Однако совершенно неожиданно повстречали отпор.

Как оказалось, Мурки не только хорошо пел, но и прилично боксировал. Налетев на сочный апперкот, Джесси заплетающейся поступью отплясал вправо и медленно опустился на пол с маской недоумения на лице. Факки хлестким хуком сдуло влево.

Помотав головами, Панки переглянулись.

— Сдается мне, силы не равны, — озадаченно пролепетал Факки.

— Ты прав, придурок, — согласился Джесси, потирая ушибленный подбородок. — Сгоняю за форой! Я мигом!

Вскочив на ноги, он опрометью долетел до ближайшего столика и схватил пустую бутылку из-под шампанского. После чего размахнулся и отколол бутылочное дно о подлокотник кресла.

— Вот это другое дело! — гримасничая, Джесси неторопливо возвратился обратно. — Надеюсь, наша усатая барышня примет в подарок эту замечательную «розочку»? Только предупреждаю ― она, как и положено, немножко колется…

Мурки опустил руки и медленно попятился, пытаясь выиграть время и сообразить, что противопоставить новой угрозе.

Только сейчас Занудин пришел в себя. Первое, что он сделал — оглянулся на остальных «ковчеговцев». Женщина прикрывала ладонью рот. Поэт пил свой коктейль, роняя мутные капли на пиджак. Музыкант вяло улыбался, поглаживая живот. Виртуал сидел как загипнотизированный. А Даун и Жертва толкали друг друга в плечи.

Для всех это было очередным развлечением. Повода для вмешательства никто не находил. Но вот Занудин… Занудин чувствовал, как внутри него просыпается огнедышащая лава. Это ли не момент, чтобы выплеснуть накипевшую желчь, медленно отравлявшую его весь день напролет?

Занудин оттолкнул кресло и выскочил из-за стола. Но в следующий момент не удержался и с грохотом повалился на пол.

— Куда ты понесся-то, ей-богу? — понуро покачал головой Музыкант.

К собственному прискорбию Занудин вынужден был признать, что с нескольких рюмок успел наклюкаться как мальчишка. Но при всех «за» и «против» остановить себя уже не мог. Снова оказавшись на ногах, он поспешил влиться в гущу событий.

Фрудди спиной уперся в стену — отступать было некуда.

— Ха-ха-ха, — заливался Джесси, пританцовывая и кривляясь.

Острое стекло со свистом рассекало воздух. До вытянувшегося струной Мурки оставались считанные сантиметры.

— Сзади! — закричал вдруг опомнившийся Факки, но опоздал.

Подоспевший Занудин на удивление ловко заломил Джесси руку выше лопаток и повалил Панка лицом вниз.

— Ты чего?! — заверещал Джесси, выпучив глаза. — Мы же пошутили!

— Сейчас возможно и пошутили. А вот шутку прошедшей ночи я не понял и прощать не собираюсь!

Занудин выхватил у Джесси из руки колотую бутылку и, стащив с юнца штаны, с остервенением полоснул «розочкой» по белым ягодицам.

— А-а-а! — взвыл Джесси и тотчас лишился сознания.

Занудин вскинул яростный взгляд в поисках второй потенциальной жертвы ― но Факки и след простыл…

К месту непредсказуемо развернувшихся событий подбежала побледневшая Женщина. По ее пятам подтянулись остальные «ковчеговцы».

— Мальчик кровью истекает! — запричитала Женщина. — Несите скорее бинты!

«Ковчеговцы» нерешительно топтались на месте.

— Подмыть его сначала надо, — заметил Виртуал, поморщившись. — Вон ведь… обделался…

И в самом деле: из заголенной промежности Джесси, пузырясь, смешиваясь с кровью, стекали испражнения. Картина была не для брезгливых.

— Подмыть?! — поддавшись соблазнам наваждения, не своим голосом воскликнул взбеленившийся Занудин. — Ну подмыть так подмыть!

Звонко чиркнув молнией на брюках, Занудин извлек наружу свое мужское достоинство, деловито встряхнул и оглядел сгрудившихся вокруг Джесси «ковчеговцев». Выражения их лиц странным образом раззадорили. Занудин упивался своим сумасшествием. Он имел… да-да, имел на это сумасшествие право! Плеск брызнувшей струи нарушил гробовое молчание в затхлом беззвучии «конференц-зала»…

— А вы знаете… вы определенно опасный субъект, Занудин, — произнес Виртуал, который на протяжении всего вечера становился все задумчивее и задумчивее, а теперь и вовсе казался каким-то отчужденным персонажем. Взгляд его, прикованный к омываемым ягодицам Джесси, выражал бессмысленность и абстракцию.

Струя вскоре иссякла, и Занудин не спеша, потряхивая запястьем, застегнулся.

— Шоу закончено? — устало поинтересовался Музыкант, собираясь уйти. Его шатало из стороны в сторону от обилия плещущейся в утробе выпивки.

Однако в эпицентре событий вновь возник Фрудди Мурки. Нос певца пылал, а на усах белели остатки вынюханного кокаина.

— Ну нет, дамы и господа… Шоу должно продолжаться!

С этими словами Мурки разорвал от выреза до бедер свой шикарный шелковый костюм. Наружу вывалились внушительные гениталии, и по ягодицам несчастного Панка ударила новая мощная струя…

Оставаться здесь дольше Занудин не мог. Круто развернувшись, он упругим шагом направился к выходу из «конференц-зала». Но не дотянув всего нескольких метров до двери ― не выдержал и побежал…

Он был противен сам себе. Быть может, и убегал сейчас тоже… от себя! Легко прикрываться оправданием: попал в логово к чудовищам… А разве самому так долго превратиться в чудовище, если духом тощ, если не умеешь оставаться человеком в любой ситуации, как бы провидение тебя не испытывало?!

Низкий потолок. Корявые ступеньки. Высаженная плечом дверь… Пробегая через «наркогримерку», Занудин споткнулся о короб с надписью «не кантовать» и растянулся плашмя среди наваленного на полу хлама. Тяжело дыша, сел, сплюнул, пихнул ногой короб. Тот нехотя накренился и завалился набок. Не зная ― зачем, Занудин подполз к нему ближе и со злостью принялся сдирать тугой скотч, серпантином разбрасывая лопающиеся ошметки над головой. Распаковав короб, выудил наружу увесистую бронзовую статуэтку и рассеянно повертел в руках ― это была Фемида. Выражение глаз Занудина сделалось матово-хмурым. Словно подловив себя на каких-то противоречивых мыслях, он впервые заглянул в нещадную перспективу ожидающей впереди пустоты…

Занудин вздрогнул и, признаться, не сразу понял, что именно вывело его из прострации. В «наркогримерке» по-прежнему не было никого: ни один из «ковчеговцев» даже и не подумал его догонять. Руки холодила гладкая бронза. Занудин опустил глаза на статуэтку и обомлел… Ожившая Фемида сучила ножками и замахивалась на Занудина своим миниатюрным бронзовым мечиком.

Это уж было свыше всяких сил! Изрыгая бессвязные проклятия, Занудин выронил дьявольскую статуэтку и, вскочив на ноги, продолжил свой оголтелый бег. Под подошвами хрустели шприцы и хлопали пакеты из-под сока. Не помня себя Занудин взбежал по винтовой лестнице и через номер Панков выбрался в пустынный коридор.

До комнаты оставались считанные шаги, но чтобы преодолеть это скромное расстояние, потребовалось упорство, граничащее с героизмом. Жизненные силы как из продырявленного сосуда вытекали из Занудина ― ощущение пришло стихийно и не на шутку пугало. Занудина мутило. В жарком тумане вибрировали стены и потолок. Ноги подкашивались. С каждой секундой он чувствовал себя все слабее. Занудин торопился добраться до постели, чтобы заснуть. На час. На сутки. А может — навсегда!

— 3 —

Занудин заболел — и очень серьезно…

Потянулись аховые дни, каких не пожелаешь и злейшему врагу. С момента возвращения из «конференц-зала» Занудин ни разу не покинул своей комнаты, даже не открывал окна, чтобы ее проветрить, ― фактически не поднимался с постели. Рези во всем теле, мигрени, эпилептические припадки, которых никогда раньше не было, доводили до безумия, до отчаянного желания конца… Временами отнимались ноги, кожа трескалась и облезала, а глаза распухали так, что больно было дотронуться, и казалось, еще чуть-чуть — полопаются переспелыми сливами. «Не могу больше, не вынесу! Лучше преставиться!» — ночами напролет стенал Занудин, но никто не приходил в его номер, какой бы шум он ни поднимал. На столике у изголовья Занудин каждое утро обнаруживал свежезаваренный чай и еду. Занудин не притрагивался к пище, та портилась, а потом на ее месте появлялась свежая. Это был настоятельный знак, что Занудин хоть и в опале, но под присмотром. И все же самое невыносимое ― ни одного живого лица! Постоянные страх, боль и кошмары, которые видишь наяву… Занудин не знал, что с ним происходит. Оставаться на этом свете было сущим адом. Занудин постоянно вспоминал ангела-хранителя и уповал на его помощь. Даже теперь он не ждал спасения ни от кого кроме безвозвратно отнятого друга и наставника. Память словно огнем прожигали слова Занудина-маленького, произнесенные на прощание…

«Ты ведь хотел вернуться в Анфиладу Жизней?.. Если ты по-прежнему хочешь этого и намерения твои чисты — знай, у тебя все получится…»

«Уж не старуха ли с косой меня туда сопроводит?» — размышлял Занудин, замирая. И ошибался.

Анфилада действительно явилась ему в одну из этих мучительных ночей, но записывать себя в покойники было рано. Провалившись в сон, Занудин каким-то образом понял, что он вернулся!.. Он не встретил в анфиладе Абрикоса, но самое главное — ему и не требовались больше поводыри. Занудин ВИДЕЛ сам!

С чувством трепета и безграничной благодарности вновь бродил Занудин по нескончаемому ряду удивительных комнат. И только одна на этот раз привлекла его внимание. Занудин не мог не почувствовать, что это особая для него комната ― и замедлил шаг.

«Эту комнату я творил последней! — осенило Занудина, хотя неожиданная догадка вряд ли могла быть подкреплена каким-то вразумительным объяснением. — Только вот… много же я напортачил в ней, чудак и неумеха… Пусть будет стыдно, если понятие стыда здесь уместно. И пусть никогда Уроки не проходят даром! Мы сами придумываем эти Уроки для себя. Зачем? Хороший вопрос. Чтобы учиться Счастью, чтобы учиться радости Вечности…»

!!Вспышка!!

…И непроглядный мрак рассеяли прямоугольники ослепительного света на потолке…

…Женщина в белом халате поднимает и раскачивает Занудина на розовых мясистых руках…

…«Совсем даже не плачет, — оповестил и расплылся в улыбке ее полногубый рот, показавшийся Занудину огромным, — вот ведь…»

…«Такой страшненький…» — произносит другой женский голос где-то позади… смущенный и слабый…

…Занудин вдруг понимает, кому он принадлежит… это голос его матери…

…«Ваш первый?» — спрашивает «огромный рот»…

…«Да», — еле слышно звучит ответ…

…«Вы так говорите, будто должны быть еще!» — громче и по-наигранному капризно добавляет мать, точно спохватившись…

…Обе женщины разнотонально смеются…

…Занудин сидит на чьих-то коленях…

…Он болтает ногами и лепечет…

…Вокруг много зелени…

…Лохматый ком подскакивает из ниоткуда и с визгом тыкается в лицо…

…Лоб, нос, щеки Занудина становятся мокрыми…

…Страшно…

…Занудин кричит от ужаса…

…«Уберите Джека! Он боится собак!» — говорит кто-то…

…У Занудина истерика…

…Его спускают вниз и пытаются успокоить, но Занудин ревет все громче и громче…

…Занудин забился в угол манежа…

…Деревянная решетка до боли врезалась в спину, но он не решается шелохнуться…

…Комната пуста…

…Родители, верно, куда-то ушли, и в квартире долгое время не слышно голосов…

…Занудину не по себе…

…Комната пуста, и все же в комнате он НЕ ОДИН…

…По стенам, почти сливаясь с цветастым полотном обоев, скользят «живые тени»…

…Это БЕСТЕЛЕСНЫЕ СУЩНОСТИ, но Занудин их ВИДИТ…

…Иногда они отделяются от стены и бесцельно снуют по комнате…

…Они не выказывают ни желаний, ни эмоций… только хаотично движутся, ни в чем не встречая препятствия…

…Занудин ни капли не знает об их своеобразной жизни, об их мире…

…Они пугают Занудина — но это страх немого любопытства, страх соприкосновения с непознанным…

…Собака была страшнее… точно…

Пройдет не так уж много времени — и Занудин разучится видеть этих гостей из потустороннего мира. Он узнает о них как о нежити, элементариях, домовых. Но уделом им станут сказки, в которые «здравомыслящий» человек не верит. Только чистое и неразумное детское восприятие способно урвать частичку знания о других мирах. Сохранить, к сожалению, не умеет… Сознание Занудина станет рациональным, память — избирательной. Мир поневоле будет восприниматься таким, каким воспринимает его окружающее большинство людей.

…Занудин все время падает, но его вновь поднимают на ноги и заставляют идти…

…Все вокруг мигает и вертится… не ясно, куда смотреть…

…Занудину больше нравится ползать… а так ему неудобно…

…Он знает, что если начнет кричать — от него отстанут…

…Занудин не любит шум, и его считают спокойным ребенком…

…Но чтобы его поняли, он должен кричать…

…Как все странно…

…Занудин снова падает и ревет…

…Так и есть…

…Отвязались…

…Занудин среди других детей…

…Все во что-то играют, но ему с ними не интересно…

…Какой-то мальчик бьет его сзади по голове игрушечным грузовиком…

…Занудин боится обернуться к обидчику…

…А может быть, он хочет показать, что ему не больно, и драчун отстанет сам…

…Но ему больно!..

…А «злой» не уходит…

…Занудин закрывает лицо ладошками и плачет…

…Потом он слышит, как кричат и ссорятся взрослые…

…В шквале разгоряченных возгласов он различает и голос своей матери…

…Кто-то тянет его за локоть…

…Хочется провалиться сквозь землю… хочется рыдать все сильнее и сильнее…

…Ему кажется, он ненавидит всех других детей и их дураков-родителей…

…Сейчас он за столом…

…Рисует…

…Ему нравится комментировать то, что получается на бумаге…

…Но его должны слушать…

…Обязательно…

…В этом все дело…

…Занудин чувствует обиду: отцу не интересно…

…Тогда Занудин рисует мертвого человека без головы и говорит, что это отец убил его…

…Отец сильно злится и отнимает у Занудина карандаш…

…Ванная наполнена водой…

…Занудин весело смеется…

…Дурачась, он тужится и выпускает из-под себя пузырьки…

…Всплывая на поверхность, они лопаются, и Занудину нравится нюхать воду в том месте…

…С каждой минутой ему все смешнее, и смех никак не остановить…

…Мать поворачивается и со строгим видом делает замечание…

…У нее на плече висит оранжевое полотенце с белым утенком…

…В доме какой-то праздник и много гостей…

…Занудин влетает на балкон и встает как вкопанный…

…Он запыхался… он уже не помнит, зачем бежал…

…Тут одни взрослые…

…Стесняется…

…Взрослые курят и без умолку о чем-то говорят…

…«А ты чего здесь, бандит?..» — смеется отец и поднимает Занудина на руки…

…У отца раскрасневшееся лицо…

…Он кажется немного неловким, и от рук пахнет табаком…

…«Ну что, полетели? — заигрывает с Занудиным отец. — Вж-ж-ж-ж-ж…»

…Занудин теперь ― «самолет»…

…На руках отца он облетает по очереди всех взрослых, столпившихся на балконе…

…Мужчины и женщины хитро подмигивают ему… некоторые пытаются ущипнуть, пощекотать за пятку или просто погладить по волосам…

…«Вж-ж-ж-ж-ж!» — еще громче завывает отец под смешки окружающих…

…Его сильные руки далеко вытягиваются по ту сторону перил…

…Занудин повисает над пропастью…

…От страха, защемившего душу, он не может узнать своего двора…

…С такой высоты он не видел его ни разу…

…Перед глазами проплывает зеленеющее марево деревьев… люди внизу похожи на игрушечных солдатиков, и кажется, способны поместиться на ладони…

…Ветер развевает его курчавые волосы…

…Первые секунды ошеломления проходят, но это не значит, что ему не страшно… страшно, и еще как!..

…«А что если отец не удержит и выронит его?..»

…«Что если он не такой сильный и уверенный, каким был всегда?..»

…Вид двора с высоты птичьего полета завораживает и полон угрозы одновременно…

…В картине двора будто заключена идея целого Мира, пестрого, живого, необъятного, сулящего уйму сюрпризов завтра… Но все это может исчезнуть в самый короткий миг и навсегда…

…У Занудина истерика…

…Из глаз брызжут жгучие слезы…

…Он кричит и брыкается…

…А вот вновь чувствует под ногами твердый пол… компания взрослых затаилась в молчании… и только мать, переходя на истошный крик, ругается с заикающимся отцом…

…У Занудина появляется подружка!..

…Вот уже несколько дней подряд ее приводят в гости другие взрослые…

…Наверное, они дружат с родителями Занудина, и это ― их дочь…

…Она совсем маленькая, но удивительно смышленая и разговаривает без запинок… лучше его…

…У нее длинные белокурые волосы и нос пипочкой…

…Она всегда в желтом платьице и с красным бантом…

…Сначала Занудин стеснялся, плакал и даже прятал от нее игрушки — но теперь нет…

…Ему по душе эта девочка… очень…

…Она похожа на ангела…

…Им интересно играть вместе…

…Им нравится подходить к пьющим чай взрослым и говорить, что они ― жених и невеста…

…А потом они долго смеются…

…Взрослые смеются тоже…

…Девочку перестали приводить…

…Занудин злится на родителей, а они выглядят озабоченными…

…Они ему ничего не объясняют…

Только годы спустя Занудин узнает, что девочка стала жертвой убийцы-психопата. Память Занудина не сохранит к тому времени ни имени, ни ее лица, ― но плакать по украденному чуду детства он будет навзрыд…

…Занудин приручил голубя…

…Голубь прилетает к нему на балкон каждый день, и его легко отличить от других пернатых ― на правой лапке не хватает пальца…

…Сначала голубь не подпускал к себе Занудина, и тому приходилось прятаться за занавесками — но потом все изменилось… голубь стал привыкать и теперь больше не боится…

…У Занудина всегда под рукой хлебные крошки и другие лакомства: семечки, орехи, моченые в молоке сухари…

…Он сильно подружился с птицей и находит в их незапланированных встречах какую-то удивительную, ранее не знакомую отдушину… он обрел в жизни существо, которое зависит от него… благодарно ему… и все же остается свободным…

…Попросить родителей купить рыбок или черепашку — совсем другое…

…А родители… ничегошеньки они не понимают, хоть и взрослые…

…Они сказали, что балкон стал грязным и это им не по нраву…

…«Раз смог приручить — сможешь сделать так, чтобы птица больше не прилетала…»

…Что-то надломилось внутри Занудина…

…Он сам не свой, но ему не хочется спорить… потому что это бесполезно…

…Он берет водяной пистолет и ждет голубя…

…И голубь появляется, как появлялся всегда…

…И Занудин брызжет в птицу водой, а птица не догадывается, что же такое случилось, и упрямо пытается залететь на знакомый балкон…

…Странная дуэль, и длится она с перерывами больше часа…

…Птица отлетает к дальним деревьям, чтобы восстановить силы, а потом вновь возвращается бороться…

…Но все ее усилия тщетны…

…В этот день Занудин видит голубя в последний раз…

…Везде, где потом встречались Занудину голуби, он высматривал птицу с покалеченной лапой…

…Увы…

А спустя время он, конечно, позабыл об этой истории…

…Мать ведет его по улице…

…Держит за руку…

…У Занудина ноет плечо, он все время отвлекается, глядит по сторонам…

…Мать явно торопится…

…Лицо ее хмуро и сосредоточено…

…Время от времени она больно дергает Занудина, чтобы тот не отставал…

…Вокруг кипит жизнь… уличные кошки пугают кормящихся на асфальте воробьев… тарахтят машины… кто-то кричит… дети гоняются друг за другом с гнутыми пластмассовыми саблями…

…«Мам», — бубнит Занудин…

…«Что?..»

…«Я хочу сестренку…»

…«Ты разве не понимаешь, что мы опаздываем?.. Все делаешь для того, чтобы вывести меня из себя!..»

…Мать вспылила и отвернулась…

…«Мам… я устал идти», — Занудин начинает хныкать…

…«Вот видишь! Я с тобой одним управиться не могу, сплошное наказание. А ты хочешь еще сестру…»

…«Мам, я буду послушным… правда…»

…«Пойдем быстрее…»

…Они поднимаются по ступенькам к подъезду какого-то желтого многоэтажного здания…

…За окном весна…

…Все цветет…

…Все живет и радуется жизни…

…В комнату проникают запахи свежей травы и веселый стрекот насекомых…

…Занудин лежит на кровати… не двигается…

…Смотрит в потолок…

…Глаза его мокрые и блестят…

…Сегодня он впервые задумался о смерти по-настоящему…

…«Кто так все устроил… что нужно УМИРАТЬ?..»

…«Как это… если МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ?!»

…«Сейчас я могу дышать, думать, могу пошевелить рукой, подвигать ногой, поморгать, вскрикнуть, чему-нибудь порадоваться… а потом?.. Я даже не буду знать, что меня уже нет на свете!..»

…«Ведь я — это Я… Разве это СПРАВЕДЛИВО?..»

…Занудин закрывает лицо руками…

…У матери все время рос живот, а потом ее увезли на большом белом автобусе…

…Сегодня она вернулась вместе с отцом…

…Оба улыбаются, но кажутся уставшими…

…На руках отца колышется и пронзительно пищит маленький розовый сверток…

…«Ну вот тебе и сестренка… Ты рад?..»

…Конечно Занудин рад…

…Он знает, что рад…

…Но сейчас с ним творится что-то неладное…

…Он поворачивается и убегает к себе в комнату…

…Запирается на щеколду…

…Глаза щиплет от слез…

…Занудин ненавидит себя за эти слезы…

…Теперь он Старший Брат и не должен плакать больше никогда…

…«Понял?..»

…«Ни-ко-гда…»

…«Теперь все изменится…»

…«Все будет по-другому…»

…«Все!..»

Чем дальше, тем ярче и ошеломительнее посещали Занудина видения, и в итоге он усвоил одну важную вещь, которая совершенно не пугала своей избитостью, потому что добраться до ее понимания Занудину посчастливилось как будто «с изнанки», через самую суть.

Жизнь — это школа. Школа, которую можно закончить с отличием и быть награжденным, а можно прогулять, проиграть, продремать «на задней парте», остаться в дураках. По результатам прожитой жизни Ты Сам либо оставишь себя на повторный срок, либо переведешь на ступень выше.

Определенно что-то вышло наперекосяк в прежней жизни, и теперь Занудин расплачивался… Он подметил много ошибок, которые допустил в детстве, юности и в последующие годы, но все они были настолько безобидны и присущи любому человеку, что на душе остался странный осадок… Занудин был растерян. Теперь он откуда-то знал, что любая беда, любая неудача ― не приходят в твою жизнь с бухты-барахты. Что корень любого зла можно проследить по эфирным отметинам своих же собственных поступков в нынешнем либо давно минувших существованиях! Из рук в руки следует переходящий вымпел страдания — и ты не спрячешься, не отвернешься, не сделаешь вид, что он не имеет к тебе отношения, ты обязан его принять!

«Но в этой жизни я не совершил ничего такого, чтобы заслужить Несчастье… — продолжал изводить себя Занудин. — Я был не очень радостным, не слишком одаренным и мнительным ребенком. Таким же «ребенком», несмотря на пропорхнувшие годы, я остался поныне… Но разве это умышленно и наказуемо?!»

Занудин перевернулся с боку на бок. По щекам тек липкий пот, похожий на слезы.

«В этой жизни я не сделал ничего такого… — по второму кругу загромыхали горемычные мысли в воспаленном мозгу. И вдруг Занудин осекся, сузил зрачки, даже побледнел. — В этой жизни — нет. А в прошлой?.. В прошлой!!»

!!Вспышка!!

…Институт высших исследований…

…Парк… платаны… живая изгородь…

…Дом… кабинет… исписанные листы…

…Формулы…

…Формулы?!!

!!Вспышка!!

…Ему привиделось, будто отложив в сторону измятую охапку черновиков, испещренных столбцами цифр, он смотрит на себя в зеркало, и его привычные арийские черты превращаются в семитские. В зеркальном отражении — до боли знакомое лицо немолодого человека, почти старика. «Этот старик — Я?!!» Копна молочно-седых волос, пышные усы, втянутый подбородок, громоздкий нос и лукавые лучи-морщинки вокруг усталых, но пронзительных глаз…

!!Вспышка!!

…Столб огненного света, от которого нельзя оторвать взгляда… Восторг и ужас… Клубящиеся разливы астрального сияния… Гнетущее осознание неисправимости содеянного… Образы, рождающие сами себя… удивительные, пугающие, нереальные… и… ТРЕЩИНА!.. которая заживет теперь собственной жизнью… которая не имела права быть рожденной человеческою рукой… и которую отныне не залатать!..

Необычно и в высшей степени неловко было отождествлять собственную личность с мятежным ученым, революционером от науки, чью судьбу, величие и крах никто и никогда повторить не сподобится. Но самое обидное — если Занудин и был этим ученым в прошлой жизни, то все равно он никак не мог взять в толк, что же за открытие ему удалось сделать и какое отношение ко всему этому имеет таинственная «ТРЕЩИНА»…

Такие видения Занудин окрестил астральными откровениями. Они не могли обманывать! Но наравне с ними — подобно тому, как к потоку чистой раскаленной лавы примешивается закипающая грязь, — Занудин сталкивался с чем-то, что в противоположность астрооткровениям можно было бы назвать мусором подсознания.

…Боже мой… неужели это правда… разве это может быть правдой… не тронулся ли я умом… что за… не нахожусь ли я давным-давно в учреждении для душевнобольных… год от года меня навещали хмурые родственники… а потом перестали… им это осточертело… конечно… я живу в своем придуманном мире… да… придуманном… он не может быть реальным… это абсурдно… ха-ха… абсурдно… умалишенный рассуждает о том, что абсурдно, а что нет… ха-ха… еще раз ха-ха… да… я никого не воспринимаю… мне никто не нужен… со стороны я выгляжу растением… как это, наверное, омерзительно… я один… с пустым взглядом… смотрю в одну и ту же дурацкую точку… рот, наверное, открыт… язык свисает плетью… слюна тянется до пола… клейкая такая… противная… бр-р… мозг вырабатывает бесполезную хаотичную информацию… которая сходит с ума от себя самой… от своего абсурда… ха-ха… опять абсурд… опять это смешное слово… абсурд… гениально… может быть, мое имя ― Абсурд… может быть, я живу в городе абсурда… стране абсурда… может быть, «абсурд» это шифр от какого-то тайника… в котором лежит… в котором лежит абсурд… ха-ха… удивительно забавно… сестра… можно укольчик… я вас не вижу и ничего про вас не знаю… но вы, конечно, рядом… конечно, поблизости… смотрите сейчас на меня, и вас выворачивает наизнанку от моего видочка… вы бы послали к дьяволу эту работенку… но тут прилично платят… на жизнь хватает… на нормальную жизнь… не такую, как у меня… это точно… как вы меня называете с доктором… в шутку… кактусом… истуканом… или шимпанзе… не знаю… как смешнее… как вам больше нравится… зовите как хотите… я не слышу ничего… и не вижу… я вообще ничего про вас не знаю… и про себя не знаю… представляете… да наплевать мне на вас… и на всех остальных… и вы в меня плюньте… если вас это позабавит… пожалуйста… плюйте… не стесняйтесь… мне все равно… меня от этого не убудет… у меня ведь свой мир… и я живу только в нем… да… ну и хорошо… какой есть… другого не надо… ха-ха… постой… ха-ха… постой-постой… и делать я могу в нем, что захочу… вот так… захочу, и нету вас… вообще… как и не было… а я никакой не сумасшедший… дурачусь я… понятно… болею… да… представьте… приболел… а вы, можно подумать, никогда не болели… ой-ой… ну все… нету вас… хватит… я не сумасшедший… я… быть может… знаю теперь больше, чем знают остальные… да… именно… в этом дело… вот и хандрю… слишком особенное знание… нечеловеческое… слаб я… как слабы люди… а груз велик… и несчастен потому… по вине своей исключительности… невыносимо… знали бы вы… как это… не… вы… но… си… мо… ах, о чем это я… конечно… вас нет, никогда не было и быть не может… а я существую… я живой… и в здравом уме… и судьба мира решается на моих глазах… На-Мо-Их!..

Балансируя на грани безумия, Занудин вдруг возвращался к ясности мысли настолько непререкаемой, что сам же этому поражался. Путешествие по Анфиладе ни с какими натяжками нельзя было назвать веселым приключением. Опасностей для уязвимого человеческого сознания на таких «астральных променадах» — пруд пруди! Но вопреки всему багаж свеженакопленных впечатлений будто помог вновь обрести утраченную волю к жизни. Болезнь Занудина неуклонно отступала. Кошмары и приступы помешательства порой все так же тревожили ночами, но теперь Занудин не испытывал прежнего страха. Он был холоден и спокоен. Он знал, что непременно поднимется на ноги и последнее слово останется за ним.

Теперь уже нельзя было не признать ― в «Ковчеге» он никакой не гость, а самый настоящий пленник. «Ковчеговские» обитатели со знанием дела манипулировали податливым Занудиным, втирали очки и гнусно потешались. Каждый раз, когда Занудин пребывал в полушаге от принятия того или иного ответственного решения, обязательно что-то происходило. Занудин получал травму, заболевал, увлекался разгадкой нелепых происшествий, пускался в тривиальный разгул, и прочее и прочее… Случайности облекались в оболочку закономерности. Важное ускользало под прикрытием нескончаемой череды отвлекающих фальсификаций.

К гадалке не ходи — нынешняя хворь навалилась тоже неспроста. Слишком сильно высунулся! Продемонстрировал угрозу планам компиляторов и личное к ним презрение! Занудину незамедлительно показали его место… Он нужен «Ковчегу». Без сомнения. Но нужен не как вольнодумец, а как единомышленник и покорный служитель. А если «Ковчегу» что-то нужно — вероятно, «Ковчег» привык это получать.

Занудина лихорадило при мысли о том, в какую ловушку он умудрился угодить. Оплакивая безвременно ушедшего ангела-хранителя, Занудин клеймил на чем свет стоит всех и вся и в первую очередь проклинал себя за свою неисправимую глупость. Отчего не прислушался вовремя к тем советам, которые еще могли повернуть цепь событий вспять?! Когда-то Занудин был чудаковатым простаком, мечтательным, самоедливым, нелепо обиженным на жизнь олухом — и все-таки, как ни крути, он был свободным. Теперь вот, поди ж ты, набрался ума и даже научился любить мир таким, какой он есть. Да только мир-то теперь в далеком далеке! А сам Занудин — в бесовской западне… в трясине…

Но сдаваться нельзя! Он должен использовать шанс — возможно, последний — и порвать наконец с «Ковчегом»! Намерение Занудина поскорее поправиться и распорядиться своей жизнью по-своему, не позволить облапошить себя и не поддаваться впредь ни на какие колдовские уловки, угрозы и увещевания, крепло с каждой минутой.

— 2 —

В это непогожее и не сулящее сюрпризов утро Занудин тем не менее проснулся полным сил и в предчувствии долгожданных перемен.

Теперь он был доволен тем обстоятельством, что его никто не беспокоил. В течение дня Занудин не торопясь собрал свои вещи. А когда не был занят сборами, то подолгу простаивал у окна, вглядываясь в застывшую и до мелочей знакомую панораму за стеклом. Как приятно осознавать, что это в последний раз, что через считанные часы он и сам окажется по ту сторону и перевернет новую страницу своей личной истории! В шкафу было припасено немного коньяка, и Занудин размеренно и с удовольствием выпил его, придаваясь воспоминаниям «до-ковчеговской» жизни. Обо всей той чертовщине, что творилась с ним здесь, в придорожном заведении, думать не хотелось. Занудин попытался сосредоточить свои мысли на предстоящем возвращении домой — и в каких только красках оно ему не рисовалось! Чаще прочего возникали образы грустного и милого романного средневековья… Запыленные латы блестят на солнце… из уголка глаза просачивается скупая рыцарская слеза… Примет ли родная вотчина блудного сына?.. Простит ли?.. Подарит ли вожделенное душевное спокойствие хотя бы теперь, после всего пережитого…

Ближе к вечеру Занудин обратил внимание на довольно подозрительное оживление в безмолвствовавшем столько дней подряд «Ковчеге». Топот ног, окрики, стук падающих предметов — все это делало придорожное заведение похожим на муравейник, растравленный рогатиной мальчишки. Хотя Занудин и не считал правильным продолжать проявлять былой интерес к событиями здешней жизни, но все же на одну-единственную минуту любопытство взяло верх. Да и чем черт не шутит ― вдруг это имеет какое-то отношение к нему?

За дверью, как «на заказ», были слышны голоса двух разговаривающих. Занудин не смог удержаться и припал ухом к замочной скважине.

«Старик рвет и мечет. Никогда еще таким его не видел…»

«Да уж. Непонятно только, чего на нас-то злость срывать? Мы не всесильны…»

«Носится со своим списком как угорелый…»

«С кем можем ― с теми и контактируем…»

«Попробуй, втолкуй ему…»

«А все ― эти развоплощения строптивые!..»

«Я их уже на дух не переношу…»

«Две недели назад отказался Пефогор… Неделю спустя — Калеустро… Позавчера ― Николя Тезла…»

«А сегодня — Нистрадамос с госпожой Блевадской на пару…»

«Старика это добило…»

«Ох, не говори…»

«Мурашки по коже…»

«Что же дальше будет с такими раскладами?..»

«Думать не хочется…»

«Последней капли не хватает для полного краха…»

«О чем ты? Ах да…»

«Мы-то переживем — но старик нас потом заживо съест…»

«Что-то будет, это точно…»

«Циклон новый приближается, кстати говоря…»

«В самом деле?.. Дела-а…»

(Напряженное молчание, звук удаляющихся шагов)…

Голоса были негромкими и с хрипотцой. Скорее всего, они принадлежали Виртуалу и Музыканту — хотя с полной уверенностью не скажешь.

Занудин отошел от двери. С минуту поблуждал в задумчивости по комнате и, не раздеваясь, лег в кровать. До наступления ночи ему определенно следовало выспаться…

Ночь была ужасна.

Грязно-серые облака спускались так низко, что цеплялись за макушки деревьев, а кое-где даже стлались над самой травой. Слышались отдаленные раскаты грома. Из-за туч выглядывала полная луна, и ядовитый блеск, исходящий от нее, поджигал все вокруг серебряным огнем. Ветер завывал голосами тысячи проклятых душ. Если ослабевал, то начинало мерещиться, будто в лесу скулит беснующееся животное, перегрызающее собственную лапу, угодившую в капкан. Очередной порыв распахнул створы Занудинских окон настежь, и стекла плаксиво задребезжали. Но Занудина в комнате уже не было…

…Паркет под ногами предательски скрипел, а сердце в груди казалось заведенным часовым механизмом вот-вот готовой сдетонировать бомбы. Глаза ныли от навалившейся темноты. Тяжелые чемоданы колотились об ноги и затрудняли движение.

Преодолев коридор, Занудин долго спускался по лестнице, ведущей в холл. Опасаясь поскользнуться и упасть, выверял каждый шаг. Горячий пот заливал лицо и спину. Зубы скрипели, точно в рот набилось песка.

Сойдя с последней ступени, Занудин облегченно вздохнул и сквозь непроглядную тьму двинулся дальше ― в том направлении, где должна была находиться дверь. Еще немного, и самое трудное окажется позади.

«Ну так что ж, — подумал про себя Занудин, — стало быть, прощай, «Ковчег»! Надеюсь, смогу забыть тебя как дурной сон, продлившийся дольше остальных… Погодка вот только подкачала, сущее невезение…»

…И вдруг по всему дому зажегся свет!

Занудин выронил из рук чемоданы и насилу поверил собственным глазам. За столом сидели все до единого аркиты «Ковчега» во главе со своим бессменным кормчим, стариком Ноем. Лица компиляторов были утомлены и выточены, точно ночь напролет они дожидались этой неминуемой встречи — и вот-таки дождались. Видимо, знали наперед, что не напрасно отказываются от самых сладких часов сна. Словно пауки затаились в темноте ― недвижимые, бездыханные, ― потворствуя неискоренимой тяге к театрализованным эффектам!.. Хотели произвести впечатление? Признаться, им это удалось…

С минуту в холле царило гробовое молчание. Но это, как догадывался Занудин, было только затишьем перед бурей.

— Куда-то собрались, молодой человек? — строго спросил дядюшка Ной. — Скверное время для прогулок. Хороший хозяин даже собаку в такую ночь…

— Я уезжаю, — с сухостью в голосе перебил старика Занудин, пытаясь между тем не показать растущего волнения.

— Не торопитесь. Присядьте-ка…

— Я постою. Говорите, что хотели — только, если можно, покороче.

Старик свел брови и вздохнул.

— Должен признаться, не понимаю, чем я и остальные мои жильцы заслужили такое пренебрежение с вашей стороны, такую враждебность по отношению к себе. Неужели вы в чем-то нуждались здесь или от вас многого требовали? Вот она, человеческая неблагодарность… Впрочем — бью себя по губам и не собираюсь вас ни в чем упрекать. Моя оплошность, извините. Но согласитесь ― по меньшей мере неумно покидать нас вот так, не объяснившись. Уверяю, Зануда, я проанализировал все упущения и все огрехи в наших с вами взаимоотношениях, оценил всю пагубность неискренности, существовавшей между нами, и теперь, — дядюшка Ной многозначительно обвел взглядом безмолвных компиляторов, — мы все здесь, перед вами, чтобы все вам рассказать, открыться…

— Однако заставил же я вас понервничать своим уходом, — заметил Занудин, вымученно улыбнувшись краешками губ. — Но уж и вы простите меня. Какие бы сказки вы мне сейчас не поведали, я уверен в одном ― вам от меня что-то нужно. Но что бы это ни было, знайте ― я унесу это с собой!

Дядюшка Ной вспыхнул.

— Ты до сих пор не догадался, что нам от тебя нужно?.. Ну так я расскажу тебе — ЧТО. Только не ерепенься — ты ведь хочешь это узнать!

Занудин не издал ни звука. Дело принимало скверный оборот, но он действительно чувствовал себя обязанным услышать теперь все, что ему скажут.

— По-прежнему не присядешь?

— Нет.

Старик потер руки, грозным взором окинул присутствующих и без предисловий начал свой рассказ.

Он родился 14 марта 1879-го года у подножия Швабских Альп, в старинном городе Ульм, еще хранившем в ту пору магические черты средневековья. Узкие, кривые улочки, дома с островерхими фронтонами. Огромный, господствующий над городом готический собор. Двенадцать фортов и башен, расположившихся вокруг. Дунай, равнины и холмы. Далеко видны хребты Тироля и Швейцарии, поля Баварии и Вюртемберга… Славные места.

Кто мог знать, что этот еврейский мальчик, до семи лет предпочитавший молчать, чуравшийся сверстников, вселявший родным небеспочвенные опасения, что он попросту умственно отсталый — спустя годы, благодаря колоссальной интуиции и развившемуся интеллекту, станет ученым, подкупившим одну из самых умопомрачительных тайн мироздания, соизволившую ему, первому и единственному представителю рода человеческого, открыться?! Никто этого знать не мог. Даже младшая сестра Майна превосходила молчаливого и замкнутого брата в сообразительности. Уж ей-то не доставались такие обидные эпитеты, как «туповатый» и «заторможенный». Разумеется, мальчик страдал. Но жизнь шла своим чередом. Со временем он развил в себе наблюдательность и смекалку, начал обзаводиться интересами. Увлекался религией, но недолго. Полюбил музыку и освоил игру на скрипке. А вскоре, к всеобщему удивлению, его привлекла наука. Поистине судьбоносный выбор…

И вот ведь забавно. Нормальный взрослый человек вообще не склонен задумываться над проблемами бытия, вопросами пространства-времени, что так пленили разум швабского отрока. По его (взрослого человека) понятиям, он уже думал обо всем этом когда-то в детстве. «Всерьез забивать себе голову свойствами временного континуума?! Перманентным развитием материи во вселенной?! Торсионными полями?! — округлят глаза девяносто девять, а то и сто человек из ста, поинтересуйся у них о чем-либо подобном. — В эти бирюльки мы, уж извините, не играем, других забот полон рот…» Однако наш герой интеллектуально развивался так медленно, что «пространство-время» по-прежнему занимало его мысли и в 16, и в 25, и в 76 лет, до каких посчастливилось ему дожить. Мощь гения, чуть ли не обязанная инфантильности, ей-богу!

Еще при жизни он стал знаменит, но мало кто догадывался, как снисходительно относился ученый к своим ранним, пусть и громким, открытиям. Неуклонная вера в простоту и понятность мироздания не позволяла останавливаться, ни на минуту глушить механизм мозга и отступать перед объектом своего главного поиска, суть которого он так никогда обнародовать и не решился.

Слава. Слава того редкого порядка, когда в погоне за ней ты чаще играешь роль дичи, нежели охотника. Путешествия. Яркие, длительные, многократные. Однако ни на секунду, колеся по миру, не прерывал он своей напряженной интеллектуальной деятельности. Все как прежде. Научные проблемы, требующие решения — которые на всю последующую жизнь стали для него источником надежд и разочарований, подчас трагических, — не ускользали от пристального внимания и размышлений. Затем были гонения, война, эмиграция. Покой мог только сниться. Молодость безвозвратно уходила, сил для работы оставалось все меньше и меньше.

Вторая половина жизни — период бесплодных математических мучений, погруженности в себя, одиночества. «Старый глупец, умалишенный», — говорили коллеги-физики, не способные проникнуть в глубины его научных изысканий. Но изоляция, в тисках которой он оказался, явилась воистину благословенной. В конце уединенного пути обязан был забрезжить свет.

«Мог ли Бог сотворить Мир таким, как подсказывает мне моя интуиция?» — задавался он вопросом (больше похожим на вызов — не правда ли?) и вновь погружался в мистику чисел. Он искал картину беспрецедентных Уравнений. Смысл их применения состоял в том, что в произвольно выбранной пространственной области и в произвольно выбранное время эфир готов поддаться такому высококонцентрированному сгущению, что любые мысли и образы, рожденные тут же, спонтанно или трафаретно, способны уплотниться до состояния земной материи, обрести объективную форму. Другими словами, в конкретно выбранной области механизм мироздания включается в работу с запредельной скоростью и строит буквально из всего, что попадается под руку. Еще в архаичной науке пространство рассматривалось как «наемная квартира» — оно не зависело от того, что в нем происходит. Природа не терпит пустоты, и любое духовное проявление стремится к своей материализации. Нужен лишь толчок! Волевой импульс! Наш ученый, конечно же, предвидел, что рано или поздно установит контролируемую связь с «новыми съемщиками», но, к сожалению, он сам не был морально готов к грядущему открытию. Да что там говорить ― все ученые таковы. Они как дети. Сначала ночи не спят, создают бомбу, способную расколоть Мир на миллиард кусочков — а потом очертя голову бросаются ратовать за мир, разоружение, права человека! Глупо, непоследовательно. Но это уже отступление…

Весной 1955-го года, в Принстоне, маленьком университетском городке, на финишной прямой его жизни, происходит то, что должно было произойти. Череда немыслимых по своей оригинальности математических построений, жестокий теоретический эксперимент — и Уравнения найдены! «Старый глупец» добился-таки своего. Однако теперь гениальный теоретик чудовищным образом напуган. Оказалось, формулам не требовалась опытная проверка — «Опыт» вступал в силу с момента написания Уравнений на бумаге. В рабочем кабинете творца начали происходить более чем странные вещи. Рассудок его, и в самом деле, оказался неподготовленным. ПРОСТРАНСТВО ДАЛО ТРЕЩИНУ… Человеческое «я» ученого спасовало.

Он сжег Уравнения в огне. Уравнения, которые искал всю свою жизнь… А спустя несколько недель умер, отказавшись от операции.

Человека этого звали Альбард Эйнштульн.

Воцарилась гнетущая тишина. Дядюшка Ной испытующе сверлил Занудина взглядом.

— Имя, которое я произнес — оно знакомо тебе?

— Разумеется, — ответил Занудин. — Оно известно каждому школьнику.

— Превосходно… Эйнштульн, так спорно распорядившийся плодами своего открытия — иными словами, унеся рецепт открытия с собой в могилу, — не смог предусмотреть лишь одного: ТРЕЩИНА в пространстве не закрылась, нет, она сакрализовала пространство вокруг себя и «пошла» блуждать по миру. Блуждала долго ― и в один прекрасный день остановилась здесь, в «Ковчеге». И вся эта «чертовщина», как ты обычно выражаешься, помогает нам черпать бесценные знания, иметь связь с интереснейшими интеллектами, к сожалению, мало успевшими сделать в отведенный им когда-то срок. Переосмысливая и синтезируя полученные знания и воплощая их в жизнь, мы можем оказаться на пороге создания Нового Мира. Альтернативного Мира… Где разрушительная тяга к потрясениям уступит место выверенному течению событий — как для отдельно взятой личности, так и в масштабе человечества в целом. Не нынешнего человечества, а того, которое мы сами выберем достойным своего творения. Эмбрион новой зарождающейся цивилизации находится здесь! Понимаешь теперь?!

— Понимаю, но не до конца. Я-то тут при чем? — ответил Занудин.

— Глупец!! При том, что ты и есть Альбард Эйнштульн…

— Я?.. — Занудину казалось, он слышит учащенный стук собственного сердца.

— Да, ты. Что, не веришь в переселение душ, сынок? — сощуренные глаза Ноя издевательски посмеивались. — Не отвечай, брось. Твой язык и рассудок сейчас вряд ли между собой поладят. Хотя ведь ты о многом догадывался…

— И… как… что теперь? — убийственная беспомощность обрушилась на Занудина и давила, давила, как суровый ноготь нерасторопную вошь.

— Ты нам нужен, — гипнотизируя Занудина взглядом, бесстрастно продолжал старик. — Ты жил здесь, чтобы влиться в нашу семью, научиться доверять нам и стать нашим соратником. Сейчас ты никто, проходное воплощение, скучный, никчемный тип, только не обижайся. Сам не знающий, чего хочешь, к чему тянется твоя душа. Можно сказать ― тесто с ногами, пластилин! Стремление к выполнению надличностных задач, каких не ставило перед собой человечество — это ведь не про тебя, правда?.. Но когда ты покинешь этот мир, то снова вступишь в права обладания бесценными знаниями, которые приобрел в прошлой жизни — жизни Эйнштульна. А ведь труд, благодаря которому были приобретены те редкие знания, для чего-то же был проделан! Не так ли?! Эх-хе… Эго текущей жизни умрет, источится. Но выживут некоторые привязанности. Твой дух навряд ли захочет отождествлять себя с простоватым Занудой ― он вновь будет считать себя гением Эйнштульном! Однако в нем останется и «крупица Зануды», отвечающая за преданность и служение «Ковчегу». И тогда-то уж твоя помощь нам, поверь, станет несоизмеримой ни с чьей-либо другой. Импульс, который ты способен будешь нам дать — колоссален!!

Занудина сковал шок.

— Вы просто используете меня, — тихо произнес он, уставившись в точку.

Именно сейчас ему почему-то вспомнились доведенные до отчаяния Айк, Сад Вашас, Фрудди Мурки и многие другие развоплощения, чьи не нашедшие покоя желания толкали их в коварно расставленные сети «ковчеговцев». «Ковчеговцы», или «черви», как называл их Айк, — что им действительно нужно? Сами себя помазали они на царство над живыми и мертвыми! Не потеха ли это, не угождение ли собственному честолюбию, принявшему настолько извращенную форму и прикрываемому лозунгами построения Нового Мира — лучшего, совершенного?.. Мира, к которому компиляторы, копни поглубже, имеют теперь довольно условное и даже оторванное отношение!

«Ковчег»… Когда-то он был обыкновенной гостиницей, где на день или два собралась горстка скромных постояльцев до прихода очередного маршрутного автобуса. Автобус увез бы их дальше. В одной охапке со всей их неудовлетворенностью, смутными чаяниями и дремлющими страстями, которые люди обычно запирают глубоко в себе, ― напоказ, на всеобщее порицание, выставлять справедливо опасаясь. Просто инженер, учительница, таксист, парочка ветреных студентов, провинциальный актер, бухгалтер — словом, кто угодно, обычные земные люди без нимбов над головами. Откуда явилась им эта миссия? Не порочна ли она по своей сути, учитывая кандидатуры исполнителей, выбранные методом какого-то невообразимого «мистического тыка»?..

Почему «Ковчег» наводняли писаки и музициры, эротоманы и бунтари, политиканы и разбойники, паяцы всех мастей? Почему в стенах придорожного заведения Занудин никогда не сталкивался с учеными, пророками и истинными цивилизаторами человечества? Не потому ли, что приближенные к тайнам бытия не желают открывать эти самые тайны паразитам? Вот, быть может, где кроется ответ?.. И впервые в своей жизни Занудину нужно принять решение самому… На чьей стороне ОН?!

— Эх, Зануда, Зануда, — тяжело вздохнул старик. — Погляди вокруг. Разве ты не видишь, как бурлит мир? В какой беспорядок пришла человеческая культура? Сколько скопилось знаний, при малейшей их компиляции подрывающих устои всего материально-духовного построения, водруженного за историю существования человечества? Любой человек, вновь «откомандированный» для земного существования, уже не справляется с разрушительной мощью тех противоречий, что вдруг выявились из хаоса бессистемно накопленных знаний. Человек выглядит беспомощным, надломленным, апатичным, жалким. Он не понимает, чего ему желать и к чему стремиться. Он ищет убежища в фантазиях прошлого и будущего, ― но боится настоящего, в котором ему нужно оправдывать свое предназначение. Он потерян, слаб и заслуживает презрения. Разве ничто не предвещало появления таких, как мы? Разве ничто не предвещало того, что час великой трансформации близок? Миры погибают, побежденные новыми. Так было всегда. Почему именно мы? И почему теперь? Просто до нас ни в чьих руках не находился инструмент, пригодный для такой работы, как создание Нового Мира! Но вот он обнаружился — и решение рождает само себя. Кто успел, тот и сел, как говорится. Разве не ждет все необратимое своего дерзкого исполнителя? Если существует механизм и существует возможность его запуска ― то всегда найдется рука, которая потянет рычаг. Так уж все устроено, что миллиарды жизней творят и совершенствуются лишь для того, чтобы горстка индивидуумов-революционеров простейшей манипуляцией длани стерла их в назначенный час в ничто! А масштаб драмы только подчеркивает величие исполнителей…

— Вы чокнутые… — прошептал Занудин.

— Думай как хочешь. Но только учти. Здесь ты нужен. Здесь таится корень твоей будущей великой жизни! А там, среди людей… — старик презрительно поморщился. — Ждут ли тебя, помнят, оценят твое благородство? Считаешь, примут с распростертыми объятиями, руки и ноги тебе облобызают, радуясь твоему возвращению?! Очень сомневаюсь на сей счет…

Дядюшка Ной продолжал наносить удар за ударом — и все ниже пояса… Старик запугивал, что никому Занудин в этой жизни не нужен, что за язык (если вздумает болтать о «Ковчеге») его непременно запрут в психиатрическую лечебницу, а дом, в котором жил, пустят с молотка ― если уже сейчас какие-нибудь лихоимцы и нувориши не успели прибрать его к рукам. Улица или психушка — вот все, что его ждет. Но дело, мол, не в этом, а в том, что Занудин и сам обязан себе признаться ― он ненавидит мир, в котором ему выпало родиться, и никогда не будет в нем счастлив. Слушая старика, Занудин не смел вставить слова. Он был растерян, подавлен, распят, но в глубине души знал одно: то, чего от него хотят в «Ковчеге» — неправильно. Поддаться — значит согласиться на ужасное предательство… Да, он привык чувствовать себя отвергнутым… Он никогда не завоюет понимания и не обретет покоя… Он будет страдать, как страдал всегда… Что правда, то правда ― он так и не полюбил мир, в котором родился и вырос. Но ведь… в чем тут дело, в чем соль… он не любил его как-то совершенно невинно и инфантильно, по-мальчишески, без подоплек того мистического ранга, что так настойчиво стали внушаться ему здесь, в «Ковчеге» — не любил просто потому, что не нашел в нем себя, не сумел быть счастливым. НО МОГ БЫ, если бы вовремя сбросил с глаз шоры и посмотрел вокруг чистым, незамутненным взглядом!.. Зачем мстить миру за свою трусость, за личное поражение? Сколько в мире других людей, которые счастливы!! Хотел бы он изменить этот Мир?.. Сейчас Занудин впервые был уверен, что НЕТ. «Я не тесто с ногами, не пластилин, — мысленно обратился Занудин к компиляторам, стискивая зубы. — И если от меня зависит хоть что-то, хоть самая малость…»

— Никто тебя не использует, мальчик мой, вздор все это… — дядюшка Ной поднялся из-за стола и теперь по-отцовски теребил волосы Занудина. — Давай-ка, лучше, распаковывай свои чемоданы. Добро пожаловать обратно в семью!

Занудин вздрогнул и отстранился, чуть не оттолкнув старика. Озираясь на «ковчеговцев», дядюшка Ной растерянно похлопал густыми ресницами.

— Благодарю покорно, — выдавил из себя побледневший Занудин. — Но я не смогу здесь больше находиться. И ни за что не стал бы помогать вам, если бы остался. Конец приключениям. Конец головоломке. Конец всему. Я ухожу из «Ковчега»…

Глухой ропот послышался со стороны сидящих за столом компиляторов. Из руки Поэта выпал и шумно покатился стакан. Дядюшка Ной, еще десять секунд назад всем своим видом олицетворявший всепрощение и благожелательность, побагровел. Его глаза так сильно запали, что казалось, продолжают смотреть на неуступчивого Занудина из глубокой темной пещеры.

— Ну что ж, — металлическим голосом проговорил старик и в сердцах махнул рукой, — ты сделал свой выбор. Но только покинуть «Ковчег» — значит ступить в пучину… Глупец…

Занудин больше не слушал Ноя. Он повернулся к старику спиной, поднял с пола чемоданы, но… идти было некуда. Обитатели «Ковчега» плотной стеной преградили ему путь…

КАК СТАЯ ГОЛОДНЫХ ХИЩНИКОВ, ОБНАРУЖИВШИХ ДОБЫЧУ, НАКИНУЛИСЬ ОНИ НА ЗАНУДИНА. ОНИ ХВАТАЛИ ЕГО ЗА ГОРЛО, ДУШИЛИ, ХРИПЕЛИ, ВЫЛИ, РВАЛИ ЗУБАМИ ЕГО ПЛОТЬ, КОЛОЛИ ГЛАЗА, ПРОКЛИНАЛИ…

…В какой-то момент ужас и боль померкли…

Занудину почудилось, будто он вырвался из цепких лап озверевшей шайки и, очутившись на воле, без оглядки бежит через лес…

Он был удивлен тому, что утро уже наступило…

Ласково светило солнце… слышалось пение птиц… а в ноздри проникали запахи хвои и цветов…

Он удивился еще больше, когда понял, что ему не нужно петлять между деревьями… он мог бежать сквозь них… он мог бежать так быстро, что вокруг замирали звуки…

А когда он взглянул на свои ноги, то не увидел их…

Рук не было тоже…

И тела у него н-е-б-ы-л-о…

«Как странно», — последнее, что успел подумать Занудин, с легкостью подхваченной пушинки поднимаясь над разлившейся зеленью деревьев и уплывая ввысь…

— 1 —

«Все… все катится к чертям! Вот он… К-О-Н-Е-Ц!.. Это похоже на какой-то ветхий чердак, на котором скопилось столько разного барахла, что одно незапланированное колебание — и оно рухнет нам на головы. Воздух пахнет крушением. Реальность… Иллюзии… Все переплелось, как крысиный король сплетается хвостами и лапами, находя единственный смысл в самоубийственном жирении. Новые формы устарели… Кругом паразиты, сосущие кровь друг друга, потому что она циркулирует теперь только в их жилах и нигде больше — бесполезная перекачка и неизбежное зачахание… Цивилизация выходит на свой последний виток…» — Даун замолчал и, поерзав, удобнее завернулся в шерстяной плед…

Вид огня в камине клонил карлика в сон. Однако всякий раз, стоило векам сомкнуться, — то причудившийся шорох, то неожиданный порыв мыслей, которые не терпелось высказать вслух, прогоняли подкравшуюся дремоту.

В какой-то момент пискливо скрипнули ступеньки, и в холл спустился дядюшка Ной ― остановился, замер поодаль. Старик и карлик в тоскливом, недоверчивом оцепенении уставились друг на друга и с минуту не нарушали молчания. Первым не выдержал Даун и разразился протяжным зевком.

— Вскипяти молоко, — почмокав губами, произнес карлик задумчиво, точно и сам не мог понять, так ли уж ему хочется сейчас молока…

Подперев щеку кулачком, Даун ехидным взглядом проводил шаркающего ногами старика до желтой двери под лестницей, а затем снова перевел глаза на огонь и беззвучно вздохнул. Из кухни донеслось посудное бряцанье, сопровождаемое приглушенным старческим ворчанием. Карлик, казалось, ничего этого уже не слышал, потому что опять принялся клевать носом. Однако заснуть ему так и не удалось.

За спиной кто-то коротко и гулко откашлялся. Вздрогнувший карлик непослушными пальцами стащил с себя плед и медленно обернулся. Глаза новоиспеченного кормчего изумленно расширились.

— Как?.. Снова вы?..

…А за окнами насвистывал, сея изморось, ветер. Небо было похоже на мазутную воронку, расцарапанную вычурными пурпурными дугами. Звезды сквозь облака глядели подслеповато. Лес роптал словно живой. Истерзанные деревья зябко льнули друг к другу, свиваясь дрожащими ветвями. По земле, меж согбенных стволов, перекатывались жирные, ослизлые вороха побитой дождем листвы… Вспыхнула и погасла маленькая белесая точка… Вот снова появилась и осталась мерцать. А вслед за ней забрезжили другие. Могло показаться, что из глубины леса вереницей летят светлячки. Откуда им было взяться здесь в такое ненастье ― и зачем? Что они искали? Но размеренно-неторопливо текли минуты, и уже становилось очевидным, что это никакие не светлячки, а зажженные факелы в руках мужчин и женщин, одетых в белые просторные мантии… Красивые люди с гордыми осанками и проницательными взглядами не разговаривали и не обменивались жестами, у них не возникало в этом необходимости. Они ступали так, что к босым ногам не приставала грязь, а материя, из которой были сшиты мантии, не цеплялась за ветви. Факельное шествие приблизилось к «Ковчегу» и, образовав полукруг, остановилось…