Красная дюжина. Крах СССР: они были против

Глава 8. АЛКСНИС. ПОЛКОВНИК, О КОТОРОМ ПИШУТ

Виктор Имантович опаздывал. На пять минут, на десять… Я в одиночестве вынужденно маячил у 20-го, «депутатского», подъезда Белого дома. Ожидание вообще занятие не из приятных, а тут еще ко мне раз за разом подходили какие-то зачуханные, поддатые личности и интересовались, где собирается союз «Живое кольцо», кому сдавать фотографии для оформления удостоверений защитника Белого дома. Так и не понял, за кого же меня принимали эти люди. А Алксниса все не было… Наконец он появился, на ходу извинился за почти 20-минутное опоздание («Задержали на другой встрече») и бросился в кабинку — по местному телефону звонить знакомым депутатам, чтобы заказать пропуск. С чувством не то чтобы превосходства, но какой-то внутренней удовлетворенности я по аккредитационной карточке парламентского корреспондента миновал милицейский кордон и изнутри наблюдал за Алкснисом. Тот, похоже, дозвонился, прокричал мне от дверей, что быстро сходит в бюро пропусков и вернется.

Но рано я упивался ощущением полученной сатисфакции. Виктор Имантович явно не поспешал. Он попросту исчез на полчаса. Я, наверное, плюнул бы и ушел, если бы не сознание, что встречаться все равно придется, а значит, снова договариваться, ехать, ждать…

Долгое отсутствие Алкснис объяснил тем, что с непривычки заблудился в коридорах Белого дома. Правда, чуть позже, вероятно забыв о первоначальной версии, сказал, что заходил в депутатскую кассу за билетом в Ригу. Я уж не стал напоминать, хотя эта пустяковая ложь как-то неприятно резанула. Но стоит ли мелочиться?

В поисках места для разговора мы прошли вдоль депутатских кабинетов. Армейским шагом Алкснис миновал апартаменты Глеба Якунина, Олега Румянцева, других демократов, затормозив у двери с табличкой «В. Аксючиц». Единомышленник? Во всяком случае, здесь мы и расположились.

— Виктор Имантович, вот уж не думал, что вы мне свидание в Белом доме назначите.

— Да, я бываю здесь. Прихожу для контактов с депутатами, входящими в блок «Российское единство». Других помещений, где можно было бы спокойно встретиться и поговорить, у меня, к сожалению, нет.

— И никаких негативных эмоций к сему архитектурному сооружению вы не питаете? Жена бывшего шефа союзного КГБ Екатерина Крючкова, например, это здание иначе как Черным домом не называет.

— Ну как… К этому дому я испытываю примерно такое же чувство, как к аналогичной постройке в Кремле, где заседал Верховный Совет СССР. Отношусь без тепла и любви. Тем более что вижу: обитатели Белого дома идут по нашему пути. Система союзного парламента была успешно развалена, теперь черед российской законодательной власти. Состояние агонии близится. Мы наблюдаем тот самый кризис парламентской демократии, который уже однажды был в нашей истории — перед 17-м годом. Можно вспомнить и разогнанное большевиками Учредительное собрание. Интересно только узнать, кто сегодня сыграет роль матроса Железняка.

— Вы видите реальных кандидатов?

— Можно предположить, но фамилия в конечном счете не важна — Иванов, Петров, Сидоров. Я говорю о силах, заинтересованных как в развале экономики, так и в устранении с политической арены мощного оппонента президента и правительства. Крах неизбежен. Если бы генерал де Голль в 40-м году после капитуляции Франции созвал заседание парламента где-нибудь в Лондоне или на севере Африки и стал бы обсуждать, что нужно сделать для выхода из кризиса, думаю, на этом его карьера была бы закончена.

— Извините, не уловил: какая тут параллель?

— Самая прямая. Мы сейчас находимся в аналогичном состоянии, как и капитулировавшая Франция.

— Мы — это кто? Россия, Советский Союз?

— Понимаете, то, что называется Российской Федерацией, еще отнюдь не Россия. Это понятие куда более широкое, в том числе и в географическом смысле. Сегодня модно к месту и не к месту поминать Петра I. Если бы он увидел, что творят с плодами его трудов, наверное, в гробу перевернулся бы. Но, слава богу, не выродились еще настоящие патриоты!

— Виктор Имантович, что-то вас давненько не видать, не слыхать. Вряд ли вы смиритесь с безвестностью. Расскажите, чем занимаетесь.

— Что не видно, так это понятно. Раньше я был в Кремле, мелькал на сессиях, а сейчас я в другой роли.

— Вот я и спрашиваю: в какой?

— Скажем так: кота, который гуляет сам по себе. Я не хочу быть особенно связанным с какими-то структурами, партиями. Веду работу по созданию єдиного блока оппозиции. Два года мы призывали отказаться от идеологии, всяких «измов» и объединиться во имя спасения Отчизны. Сегодня, кажется, наши увещевания начинают приносить плоды. Я участвую в процессе консолидации.

— В качестве?

— Ну, одного из тех, кто конкретно этим занимается.

— Назовите фамилию «тех».

— Бабурин, Павлов, Астафьев, Константинов, Аксючиц — российские депутаты. Зюганов, Проханов, Макашов — духовная оппозиция. С этими людьми я постоянно контактирую.

— Вы живете в Москве?

— Нет, я болтаюсь между Ригой и Москвой. Семья у меня там, а здесь товарищи, дела.

— У вас есть тут жилплощадь?

— Я снимаю квартиру.

— За большие деньги?

— Ну, не совсем снимаю… Один приятель сдает мне, скажем так, квартиру. Бесплатно.

— Всем бы таких приятелей. Ав Риге у вас что?

— Двухкомнатная «хрущоба». Там прописаны жена, двое детей и я.

— Вы ведь, кажется, намеревались переезжать из Латвии?

— Конечно, если б мог, сделал бы это. Но меня в Москве никто не ждет. Более того, еще в феврале 92-го московское правительство рассматривало вопрос о депортации из столицы нежелательных иностранцев, подразумевались я, Коган, другие представители ближнего зарубежья из числа народных депутатов Союза. Поэтому, конечно, московским властям и в страшном сне привидеться не может, что я появлюсь здесь на постоянное жительство.

— Но есть же законный путь — обмен.

— Ой, не смешите! Ни один из демократов, которые так поддерживали народный фронт Латвии, что-то не испытывает желания ехать в царство свободы, образовавшееся на территории прибалтийских республик.

— Как к вам относятся в Риге?

— Сегодня я хожу по городу абсолютно спокойно. Если еще год назад могли быть всякие неприятные инциденты на улицах — с оскорблениями, размахиванием кулаками перед моим лицом, то теперь этого нет.

— Чем вы это объясняете?

— Люди трезвеют, проходит эйфория, опьянение. Все больше и больше становится тех, кто понимает, что их обманули. Прозревают и в России, и в Латвии, и в других местах.

— Ваша фамилия в республике известная…

— Дед мой был личностью очень популярной, до 89-го года он считался гордостью нации. Яков Алкснис перед войной шесть лет служил главкомом Военно-воздушных сил СССР, участвовал в подготовке всех знаменитых чкаловских перелетов, в спасении челюскинцев… 23 ноября 1937 года деда арестовали, на следующий день взяли его жену, мою бабушку. Мой отец остался без родителей, его сначала отправили в Даниловский детприемник, здесь, в Москве, а потом переправили в детдом под Курском. Отцу было десять лет.

Деда моего расстреляли, бабушка провела по тюрьмам и лагерям 15 лет. Отец смог разыскать ее только в 57-м году, после реабилитации. Тогда же мы и переехали в Ригу из Кемеровской области, где познакомились и поженились мои родители, где родились мы с сестрой.

В Риге стоял памятник моему деду, военное инженерноавиационное училище, которое я заканчивал, носило имя Якова Алксниса, улица была… Теперь все это пошло прахом — памятник снесли, училище расформировывается, улицу переименовали.

— В честь кого на этот раз назвали?

— Даже не знаю, не интересовался… Так что такая история с нашей семьей.

— А родня ваша рижская смягчилась? Было время, она от вас чуть ли не отреклась.

— С сестрой у меня отношения не портились, а более дальние родственники… Недавно позвонил один из дядьев, который полтора года назад в прессе клеймил меня позором. И так между прочим, словно ничего и не было, говорит: «Виктор, ты куда пропал? Что-то зазнался, в гости не заходишь. Приезжай, бутылка стоит». Так что и здесь, как говорил некто Горбачев, процесс пошел. И пошел в позитивном направлении. Не скажу, чтобы с родней все стало благополучно, но ничего, еще не вечер.

— Жена работает?

— Она преподает историю в средней школе. Супругу потихонечку начинают выживать, создают неприятную обстановку, хотят вынудить уйти самостоятельно. Причем делают это не коллеги по школе, а районное, городское начальство перекрывает кислород.

— А дети?

— С ними пока все нормально, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Ирина и Яков учатся в одном из лучших учебных заведений города — Пушкинском лицее. Они туда не по блату устроены, просто мы живем по соседству. Дочь в 12-м классе занимается, а сын — в Ю-м. Вообще с детьми у меня полный порядок. В политических взглядах они полностью на моей стороне, им даже нравится, что наверху вращаюсь. Похвастать перед приятелями можно, с кем отец знаком и дружен. Я спокойно на это реагирую, пусть по-детски пощеголяют.

— После школы будут уезжать из Латвии?

— Безусловно. В республике получить образование им не удастся.

— Виктор Имантович, вы обмолвились о том, что вас могут выслать из Москвы, как иностранца. У вас латвийский паспорт?

— Я гражданин России. В соответствии с принятым в 1991 году законом те, кто родился на территории Российской Федерации, автоматически становятся ее гражданами. Моя родина — город Таштагол Кемеровской области. И жена, и дети у меня россияне. Латвийское гражданство я даже не пытался взять, учитывая те требования, которые для этого предъявляются.

— Латышский язык вы знаете?

— Да, свободно говорю.

— И дома тоже?

— Нет, пользуемся русским. Кроме меня, латышским никто из домашних не владеет. Может, и моя вина в этом есть, но… Я ведь в армии служил, а там один язык в ходу. Поэтому упреки, что мы, мол, мигранты, поэтому не уважаем латышскую культуру, ее традиции, абсурдны. Проблемы намного серьезней. Скажем, Рига на 67 процентов заселена русскоязычным населением, естественно, что нужда общаться по-латышски возникает редко. А в сельской местности, понятно, другая картина, и там, кстати, все знают язык. Все от среды зависит, остальное — чушь.

— Скажите, приезжая в Латвию, вы участвуете в действиях оппозиции, назовем это так?

— Нет, политической деятельностью в Латвии я не занимаюсь, поскольку пока еще являюсь военнослужащим российской армии, а значит, не могу вмешиваться в общественную жизнь иностранного государства. Контакты, конечно, у меня сохранились, но никаких конкретных акций и шагов я не предпринимаю.

— Это с той поры, когда вас хотели прищемить за поддержку ГКЧП?

— Да, на меня пытались дело завести и в Риге, и в Москве. Кстати, я единственный из руководителей депутатской группы «Союз», кого не вызывали на допрос в прокуратуру России. Когда я как-то сказал об этом с гордостью одному из генералов КГБ, тот ухмыльнулся и ответил: «Под тебя глубже всех копали, хотели набрать компромата, чтобы вызвать и уже не отпускать». Ничего из этого не вышло.

— А что вам инкриминировали?

— Разное. Чуть ли не в идеологи ГКЧП записывали. Даже проводили расследование, не я ли передал видеокассеты с допросами Язова, Павлова в «Шпигель». Пришить многое тужились. В латвийскую прокуратуру меня в сентябре 91-го года вызвали, но я сказал, что являюсь депутатом СССР, поэтому по повестке не приду. Все, больше не трогали. Пока.

Я ведь никогда не скрывал, что входил в комитет национального спасения Латвии, Этот комитет потом окрестили предвестником ГКЧП. А я не видел и не вижу ничего противозаконного в том, что мы делали.

— Но вы ведь своих симпатии к ГКЧП не таили?

— Нет, а зачем? Это мои взгляды, почему я должен их бояться обнародовать? За взгляды не судят, а состава преступления в моих действиях нет.

— Вы сказали, что являетесь офицером российской армии. Где вы сейчас служите?

— Сложный вопрос. Я нахожусь как бы между небом и землей. Второго марта 1992 года под впечатлением знаменитого всеармейского совещания, увидев, что единой армии больше нет, я подал рапорт об увольнении. Вначале Шапошников вроде давил, требовал ускорить решение моего ходатайства, но потом дело застопорилось. Тишина. Я числюсь в штабе ВВС северо-западной группы войск, но на службу не хожу, зарплату не получаю, хотя деньги мне исправно начисляют. Однако я считаю себя не вправе их брать, поскольку не заработал.

Я зато, чтобы ясность поскорее наступила. Развязавшись с армией, я смогу требовать те льготы, которые положены. увольняемым в запас. Встану на квартирный учет, буду добиваться жилплощади где-нибудь в Подмосковье, ибо Москва закрыта для меня, я уже объяснял, из-за чего.

— А пока суд да дело, вы с головой ушли в общественную жизнь?

— Да, и на скуку не жалуюсь. Даю много интервью западной прессе, там меня не забывают. Езжу за границу. В мае 92-го, например, был во Франции, потом в Германии.

В Париже участвовал в форуме «Куда идет Восток?», в ФРГ читал лекции для офицеров бундесвера.

— И вы не брезгуете брать доллары, дойчемарки? Люди ваших убеждений обычно любят подчеркивать, что они отказываются от всех этих гонораров, так как не продаются капиталистам.

— Одно дело, когда за лекцию платят пять тысяч долларов, — и дураку понятно, что это покупка, и другое, если сумма исчисляется тремя сотнями марок за три дня, как было со мной. В такой ситуации я чувствую себя морально чистым для получения гонорара — заработал. Хотя были попытки и меня подкупить. В 91-м году пригласило меня одно из ведущих японских издательств, оплатило полет в первом классе боинга, и в Токио хозяева принимали по высшему разряду. Все было шикарно. И так, между прочим, вручается мне подарочек, какой-то сверточек. Причем все это снимается, записывается японскими корреспондентами. В гостинице глянул на презент, а это видеокамера за две с половиной тысячи долларов. Что делать? Я ведь прекрасно понимаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Значит, надо сдавать, я же депутат. Но сдавать в Кремль тоже как-то… Лучше уж использовать на правое дело. Вернулся из Японии и полетел в Ленинград, где публично вручил Александру Невзорову подарок для НТК «600» от японских друзей… Я за рубежом капитал не нажил. На те деньги, которые честно заработал, купил жене электрогриль, дочери какую-то тряпочку… Из Японии, правда, привез видеомагнитофон. Все.

— А себе?

— У меня есть слабость: люблю сухое вино. В Германии купил три бутылочки мозельского, привез.

— Наша страна, кажется, обогатила мир новой профессией — политический борец. Именно борец, а не деятель, к примеру. Борьба, возведенная в абсолют.

— Да. Я и себя отношу к этой категории людей. Я вечный борец. Даже если мы победим, я останусь в оппозиции, не стану драться за место у кормушки.

— Но это же чистый спорт, а не политика.

— Может быть. Но мне моя роль по душе. Без инакомыслия нельзя. Без оппозиции и альтернативы очень просто скатиться либо к застою, либо к диктатуре. Поэтому и победы нашей я жажду не ради постов.

— Виктор Имантович, о какой победе речь, о чем вы?

— Если взять тысячелетнюю историю нашего государства, то, что происходит сейчас, пустячок, мелочь, заслуживающая одного-двух абзацев в будущих учебниках, не более. Поэтому напрасно вы думаете, будто все свершилось и изменить ничего нельзя. Я тут прочитал в «Независимой газете» статью, автор которой утверждает, что Советский Союз вечен на генетическом уровне. Институт генетики имени Вавилова составил атлас генофонда нашей страны. Оказывается, тот самый советский народ существует. Есть хомо советикус, есть!' Сто поколений понадобилось, чтобы образовалась эта общность. Десять тысяч лет! Разве такое разрушишь за семь-восемь годков? Дудки! В 17-м году все это уже было: и независимая Украина, и свободные республики Закавказья. Рухнула монархия, и не стало объективных условий для объединения. Потом большевики собрали всех вместе под коммунистическими лозунгами. За 70 лет удалось создать единое'экономическое пространство. И даже с крахом коммунистической идеологии держава не погибнет. Де-юре СССР нет, а де-факто он есть.

— Так все же уточните: по-вашему победа — это что?

— Будет одно государство, и узбек в Юрмале, а латыш в Самарканде смогут вновь чувствовать себя как дома.

— Полагаете, такое возвращение вспять обойдется без крови?

— Очевидно, кровь будет. Боюсь, самые страшные события еще впереди. Приднестровье, Северная и Южная Осетия, Карабах, Абхазия — это дальние раскаты грома. Как бы пол-Европы не полыхнуло огнем. Я отнюдь не ратую за танки и пушки, хотя была возможность решить вопрос силой. ГКЧП имел шанс спасти страну без лишнего кровопролития. Девятнадцатого августа никто из лидеров тогдашних союзных республик открыто не осудил введение чрезвычайного положения. Исключение — Ельцин и, пожалуй, Акаев. В Прибалтике гэкачеписты практически полностью контролировали ситуацию, без шума и криков были взяты телевидение, почта, вокзалы. И никаких баррикад на улицах, никаких бросков под танки… Гэкачепистов приняли всерьез, а они прошляпили момент. Теперь большой крови не избежать.

Грузия, например, повоюет еще немножко, развалится полностью, что уже бывало в ее прошлом. Россия спасла грузинский народ, когда брат пошел на брата, а сосед на соседа. И сейчас, уверен, приедут в Москву и скажут: извините, мы поторопились. Они уже убили тысячи собратьев, видно, пока мало.

— О Горбачеве вы говорили без симпатии. Что, совсем не нравится?

— А он не девка, чтобы нравиться. Вообще же я иногда думаю: и за что нас Бог наказал, послав такого правителя? Это же голый король, который долго всем морочил голову. Мне в том числе.

— Вам приходилось неоднократно общаться с Михаилом Сергеевичем. Поделитесь впечатлениями.

— Слабак. Просто слабак. Не личность. Если на него давить, можно добиться всего, чего угодно. Сегодня сожалею лишь о том, что мы слабо давили. Этот человек не имел своей точки зрения. Тот, кто крепче на него наседал, и добивался цели.

— А Ельцин?

— Его сильное качество — человеческая и политическая воля. Если же сравнивать Ельцина по интеллекту с Горбачевым, то первый, конечно, проигрывает. Зато Ельцин опережает в напористости. Знаете, он как бульдозер. Беда в том, что у бульдозера заклинили рычаги управления, и он прет не разбирая дороги. Прет явно не в ту степь.

Фактически же страна стала заложницей в споре Горбачева и Ельцина. Ради личных амбиций и жажды власти эти двое поставили на грань катастрофы великую державу. Ельцин ведь не центр, не союзные структуры разрушал, — он из-под Горбачева стул выдергивал, чтобы самому на нем усесться. До кресла добрался, страна же горит…

— И Кремль вам из-за Горбачева и Ельцина не мил?

— Я ведь человек в политике случайный, попал туда только в 89-м году. Как говорится, из грязи да в князи. Прежде я наивно полагал, что в Кремле работают какие-то особенные люди, они все знают, все умеют, все понимают. А когда столкнулся лично… Дикая ограниченность встречается, сидишь, бывало, и думаешь: кто же тебя пропикнул в Политбюро? Неужели такая серость нами управляла? А те, кто сегодня пришел, думаете, лучше?

— Но ведь и вы, Виктор Имантович, не святой. Не станете же отрицать, что участвовали в политических интрижках?

— Да, не стану. Политика — грязное дело, поэтому я всегда следил, чтобы не очень уж запачкаться. Личной выгоды я никогда не преследовал и не извлекал. Ни квартиры, ни машины, как вы знаете, у меня нет. Мои интриги были направлены на одну цель — спасение государства.

— Чисто по-житейски жалеете, что ваше депутатство досрочно завершилось? Я не о высоких материях, а о прозаичном — льготы, привилегии.

— Жалею, что теперь лишен возможности ездить, как раньше. Прежде не было проблем с билетами (депутатам положены бесплатные) и с гостиницами (места всегда находили). Политик не может сидеть на одном месте, я и сейчас мотаюсь, но все стало намного сложнее.

— А с депутатским значком вы что сделали?

— Когда я прихожу на встречу или еще куда-нибудь, обязательно его пристегиваю. Носить же постоянно уже как-то, знаете… Трудно сказать, но… На улицах сверкать значком… Я и раньше этого не любил.

— Нов метро бесплатным проездом пользуетесь?

— Нет. Хотя некоторые наши депутаты до сих пор показывают мандаты, проходят — и ничего. Я этого не делаю. Года два назад пару раз попробовал, но нарывался на бдительных контролеров, они требовали дать им удостоверение в руки, долго рассматривали его, привлекая всеобщее внимание. Проще было заплатить. Тогда-то это стоило пять копеек…

— Но и сегодня для вас рубль должен быть суммой, если учесть, что вы давно не получаете свое полковничье жалованье.

— Сложно, конечно, сложно. Приходится жить на накопления, сделанные раньше.

— Виктор Имантович, извините, но неужели обычный полковник Советской армии мог сколотить состояние, позволяющее существовать в наше безумное время? Я не то чтобы сомневаюсь в ваших словах, но все же…

— Я ведь живу скромненько, непритязательно, многого мне не надо. Тяжело разрываться между двумя городами, это да. Вынужден брать часть зарплаты жены. Но я надеюсь, что перемены скоро должны наступить, вот сейчас с армией разберусь и найду источник существования. Варианты есть.

— Нов данный момент вас никто не подкармливает из тех структур, с которыми вы сотрудничаете?

— Нет. В принципе… Хотя все же нет. Я пока не иду ни в какие коммерческие организации и фирмы, поскольку хочу сохранить свое имя чистым. Много проблем из-за того, что сувольнением тянут.

— С Шапошниковым вам приходилось контактировать?

— Да. И я прекрасно помню, как в мае-июне 1991 года я был у него в кабинете (Евгений Иванович тогда командовал ВВС), и он убеждал меня: «Ну что же вы, депутаты, говорильней занимаетесь? Дайте нам команду — мы всем этим демократам моментально башки посносим». А через два месяца выяснилось, что маршал Шапошников, оказывается, всегда был за демократию.

— А свидетели того разговора есть?

— Конечно, нет, поэтому у маршала все пока нормально.

— Кстати, я думал, вы компромат сыпать начнете, пачками сдавать демократов. А вы ведете себя довольно сдержанно.

— Да, у нас есть много на них всякого, но еще не время, не время. Эти факты должны прозвучать в определенной ситуации, которая пока не наступила. Но мы дождемся своего часа, дождемся…

Два года спустя «Новый Взгляд» опубликовал еще одно интервью Алксниса, в коем он высказал пару прогнозов. Теперь мы можем сами диагностировать, насколько они были адекватны…

«Большая политика — это наркотик, от которого не избавиться… Кто-то сразу играет по-крупному, а кому-то достаточно тени, лишь бы в большой игре, кто-то палит из пушек, а кто-то собирает пресс-конференции, заявляя, что возвращается и будет первым… К какой категории политиков принадлежит Виктор Алкснис, судите сами, а мы, следуя традиции, обо всем спрашиваем, но не комментируем…

— Виктор Имантович, говорят, вы наконец получили сертификат на приватизацию жилья в Латвии…

— Неправду говорят. Служебную квартиру я сдал и теперь живу не в Латвии, а в 80 километрах от Москвы, в доме, который построила рижская воздушная армия. Квартиру я получил на общих основаниях. С октября 1992 года я на пенсии. В запасе.

— Кое-кто, «переходя» на пенсию, начинает новую жизнь. Как у вас с этим делом?

— Моя жизнь продолжается в том же ключе. Вы просто западных газет не читаете.

— Не читаю. Вы им говорите больше, чем отечественной прессе?..

— Говорю все, что можно говорить.

— Раньше среди единомышленников вы называли господ Бабурина, Павлова, Астафьева, Зюганова и Макашова, а сейчас?

— Я по-прежнему выступаю за консолидацию, но таковой не получается из-за амбиций этих лидеров. Но, несмотря ни на что, мне больше всех симпатичен Сергей Николаевич Бабурин. Это один из немногих порядочных людей в политике. А что касается личностей негативных, то список очень большой. Начиная с Горбачева, Ельцина и так далее…

— Давайте определим другой круг. Анпилов, Баркашов и, скажем, Лимонов…

— Между ними существует определенная разница. Анпилов — лидер наиболее ортодоксальных коммунистов. Баркашов — национал-социалист, а Лимонов — центрист. Что до меня, то национализм не приемлю в любом виде. Делать из Баркашова национального героя — ошибка. Когда он в предвыборной программе пишет, что межнациональные браки должны преследоваться по закону — извините, мне с этим господином не по пути! Я считаю, что он обречен и за ним нет будущего.

— А Жириновский? Чем не народный герой?

— Вы зря иронизируете. Жириновский не так прост, как кажется.

Я знаком с ним с 1990 года и еще раз повторяю — он далеко не прост. Это достаточно серьезный политик, и не все его идеи бредовы и сумасбродны. Посмотрите, он подвергается всеобщему осуждению и нападкам, в частности за свой «Последний бросок на юг». Пресса его клеймит, а Грачев и Ельцин называют Северо-Кавказский военный округ основным ударным округом российской армии. Почему-то Россия усиленно рвется в Закавказье и добивается там создания военных баз. То есть Жириновский озвучивает какие-то идеи, а выполняют их президент и министр обороны… С кем собирается воевать этот округ на Кавказе? С Саудовской Аравией? Ближним Востоком? А ведь именно это и предлагает Жириновский. Он не так прост, каким вы его себе представляете…

Я очень разочарован его поведением после выборов в Госдуму. Как же можно бросаться грязью, камнями! Чем он еще бросал в Страсбурге? Досталось и журналистам, и окружающей толпе… В общем, всем. Беда в том, что у нас нет общенационального лидера. С ним все было бы намного проще. Я, к сожалению, тоже на эту роль не гожусь. Не обладаю необходимыми качествами. Я не могу послать безоружных людей к «Останкино», хотя понимаю, что, может быть, это и нужно. Сам поехать еще могу, но вот послать…

Выясняется, что кровь — это смазка локомотива истории. Тогда Руцкой послал людей, и сегодня это позволило ему получить определенный политический капитал.

— Какие же действия могут спасти страну? Может… переворот?

— Нет! Никаких переворотов. Когда вслед за Шушкевичем окончательно себя похоронит Кравчук, тогда придет очередь Ельцина. Ему не удержать экономику, и будут досрочные выборы, пройдут массовые забастовочные движения…

— Давайте больше говорить о вас… От чего голова болит (если когда-нибудь болит)?

— От того же, от чего и болела, — от проблем Прибалтики.

— У Прибалтики появились проблемы?

— А они и были. Вы что? Спали последние пять лет?

— Допустим, спал…

— Допустим… Не вы один спали и продолжаете спать до сих пор. Сегодняшнее состояние общества — голодный, прерывистый сон. А пока вы спите, определенные круги в Москве намерены использовать опыт Нагорного Карабаха и Приднестровья, чтобы втянуть Латвию в сферу притяжения России, то есть использовать тот же самый сценарий, который разыгрывался в Закавказье. Латвия, с точки зрения этих людей, — самый благоприятный вариант для осуществления такого сценария.

— Значит, надо рассказать об этих людях и их сценарии. Кто-нибудь услышит…

— Я не хочу полностью раскрывать карты, могу только сказать, что сценарий существует совершенно определенный: пробить коридор «безопасности» по оси Даугавпилс — Якабпилс — Рига с проведением жесткой этнической чистки в отношении латвийского населения и поставить так называемую Латвию на колени. Сами понимаете, это грозит очень серьезными последствиями. Мы можем получить Балканы в девятистах километрах от Москвы. Но источники, информации я раскрывать не могу. Заверяю, что они достаточно авторитетные, информированные.

— Вы ждете, когда прольется кровь?

— Конечно, я мог бы вам рассказывать, но зачем? Что от этого изменится? Я Ельцину говорил о прибалтийской проблеме пять лет назад, за два дня до открытия первого Съезда народных депутатов СССР. Бывший зампред Госстроя Борис Николаевич Ельцин принимал меня в своем кабинете. Я привез ему документы из Латвии, в которых говорилось о назревающих этнических чистках и ущемлении прав русских граждан. Ельцин хлопал меня по плечу и отвечал: «Не волнуйтесь, мы не допустим этого. Мы за союз…» Прошел год с небольшим, и Ельцин приехал отдыхать в Юрмалу (он очень любит там отдыхать). Тогда, после выборов, русские просились к нему, испытав на своей шкуре все прелести жизни в Латвии. Он вел активную политическую жизнь, принимал делегации народных фронтов, движений… В общем, всех. Но ни одного человека из русской общины. Ни одного…

Тот день, когда Ельцин прибыл на сессию Верховного Совета Латвии, вышел на трибуну и в своей манере «рубахи-парня» начал петь дифирамбы демократии, достигнутой в этом государстве, был едва не самым тяжелым днем моей жизни. На сессии он сказал, что все разговоры об ущемлении русских — бред и чепуха, мол, что только сейчас он наконец увидел, как надо строить демократическое государство. И больше всего я хотел бы взглянуть в глаза Борису Николаевичу и спросить: «Как же это понимать?».

Необходимо убедить мировое общественное мнение в том, что проблему прав человека в Прибалтике нужно поднять соответствующим образом. Только мировое сообщество может заставить (я подчеркиваю это слово) правительство Латвийской республики изменить закон о гражданстве и тем самым снять остроту этой проблемы. Иначе, не дай бог, такое начнется! После 31 августа, после вывода последних российских войск из Латвии, национал-радикалы, которые претендуют на места в правительстве, начнут реально выселять русских из квартир. Спровоцируют небольшой митинг, демонстрацию, междусобойчик. Начнут депортацию… В СМИ России раскачают «наших бьют», с палками где-то в районе Пскова соберется несколько десятков тысяч людей и… Это же элементарно организовывается. Не вооруженные силы двинутся в наступление против независимости, а будет как бы стихийное народное возмущение «наших бьют»!

— Кто же даст команду «стрелять»?

— Первыми будут стрелять с той, латышской, стороны. Там таких команд отдано уже достаточное количество, и до сих пор все обходилось только чудом. Обошлось пока и с задержанием российских генералов, и с нападениями на солдат и офицеров… Таких инцидентов уже десятки. Пока, к счастью, без массовой резни.

— Кстати, вы, как и Макашов, считаете, что наших генералов назначают из Лэнгли и Пентагона?

— Нет. Так далеко еще не зашло. В Москве существуют определенные кланы, которые и продвигают своих людей.

— Какие кланы? Много их?

— Достаточно…

— Перечислите?

— Понимаете, назвать фамилии… Так потом же засудят…

— За что?

— За то, что сказал, как клан Иванова или Петрова тянет своих приближенных туда-то и туда-то. Одно ясно: мы несемся в пропасть…»

К выборам 1996 года мы (Издательский Дом «Новый Взгляд») вместе с Международным фондом «Реформа» Мартина Шаккума запустили — с подачи Андрея Ванденко, автора одного из приведенных здесь интервью с Алкснисом, — проект «Моя Газета». Возглавлял еженедельник Андранник Мигранян, публиковавший колонки полковника, которые пользовались успехом у читательской аудитории.

В 2007 году Алкснис двинул в блогосферу. И тут же разразился ЖЖ-срач между заслуженным полковником и резким блоггером-историком Тимофеем Шевяковым, который без всякого респекта обхабалил нардепа в своем дневнике, назвав того патентованным звездоносным мудаком и очередным безграмотным п******м. И, как изящно принято дефинировать последующее в Сети, «понеслось говно по трубам». Виктор Имантович накатал заяву в Генпрокуратуру: «Дело в том, что я являюсь депутатом Государственной думы Федерального Собрания Российской Федерации и по российскому законодательству приравниваюсь к государственным служащим категории «А». Такая же категория у В. В. Путина, М.Е. Фрадкова, федеральных министров и т. п. В Уголовном кодексе РФ имеется статья 319 «Оскорбление представителя власти», которая позволяет привлечь данного господина к уголовной ответственности». Тимофей говорил мне, что вынос типичного медиасрача за рамки интернет-разборок, в офлайн, застал его врасплох. Профессиональный мизантроп Максим Соколов вмешался в полемику, заметив: «Вообще-то депутат по природе своей не является госслужащим и приравнен к ним лишь в смысле материальных льгот, а статья 319 УК РФ наказует лишь оскорбление, нанесенное при исполнении служебных обязанностей, к каковым трудно отнести пребывание в интернете».

И на следующий день оппоненты схлестнулись в эфире молодежного канала О2ТВ (передача «Политкоктейль»). Основатель и тогдашний хозяин канала Василий Лавров рассказывал мне, что это был самый рейтинговый выпуск за всю историю проекта.

Как бы то ни было, с тех пор полковник ведет два параллельных журнала в Сети. Где достаточно жестко выступает с позиций разумной оппозиции. Типичный пост (сентябрь 2011-го): «В свое время советский агитпроп активно использовал высказывание В. И. Ленина о том, что «каждая кухарка может управлять государством». И четыре года президентства Д.А. Медведева наглядно это подтвердили. Но оказывается, Владимир Ильич на самом деле говорил совершенно другое: «НЕ каждая кухарка может управлять государством». И четыре года президентства Д.А. Медведева наглядно это подтвердили. Как в воду глядел Владимир Ильич…»