Красные нити

Глава 2

В какой-то момент полета началась болтанка, самолет прилично тряхнуло. Где-то впереди заплакал ребенок. Денисов туго сглотнул, ослабил узел галстука и посмотрел в иллюминатор. Я заметил это и ухмыльнулся. Достал паспорт из рюкзака и начал пытаться засунуть его в карман джинсов. Слегка толкнул Николая в плечо, якобы случайно. Он заметил мои манипуляции и спросил:

— Он тебе в рюкзаке мешал?

— Лучше пусть будет при мне. Мало ли что. И тебе советую.

— Зачем?

— Если упадем, чтобы опознать проще было.

— Иди ты!

Я засмеялся. Довольный тем, что шутка удалась, вернул паспорт в рюкзак.

— Да ладно тебе, не ссы. Авиаперевозки самый безопасный вид транспорта, — проговорил я.

— А я и не ссу. Но раз в год и палка стреляет. Историю моей семьи ты знаешь.

— Возможно, на тебя ваша семейная традиция не распространяется.

— Очень смешно — традиция, — фыркнул Денисов.

— Пусть будет семейный рок, раз тебе традиция не нравится.

— Давай сменим тему. Есть версии, почему больше не получается применять телекинез?

Я тяжело вздохнул:

— Не-а.

— Он совсем не работает?

— Да.

— Плохо. Очень плохо!

Дело в том, что после того, как забронировал билеты до Усинска, решил наконец-таки поиграться с телекинезом, ну, на минималках — задумал передвинуть карандаш. В последний раз активировал его еще когда разбирался с Рустамом. А с тех пор две недели прошло. Но поиграться с ним не удалось. Я никак не мог его активировать. Мою способность словно наглухо выключили. Денисову об этом сообщил пару часов назад, когда проходили регистрацию на рейс. Эфэсбэшник от этой новости погрузился в состояние глубокой задумчивости, что меня немало удивило.

— Напиши профессору Писарскому. Вот номер. — Николай скинул мне цифры в мессенджер.

Достав телефон, написал Писарскому, что телекинез перестал работать, упомянул про откаты, которые меня накрывали после его применения, и, конечно же, рассказал о ситуации с именем Софии. Минут через пятнадцать профессор позвонил мне по видеосвязи. Он стоял ко мне боком, я видел его чуть снизу, судя по всему, со стола — с камеры ноутбука. За профессором — серая кафельная стена, сверху прямо на него бил яркий свет. На Писарском были медицинский халат и резиновый фартук. На руках резиновые перчатки. Ученый стоял возле металлического стола и что-то делал руками, но что именно, я не видел, это оставалось за кадром.

— Рад, что ты разобрался, как работает телекинез, Игорек! Как жив-здоров? — спросил он, не поворачиваясь ко мне.

— Спасибо, все хорошо.

Профессор, в принципе, особо не отличался от своей версии многолетней давности, которую я видел во время гипноза. Разве что стал совсем седой, и морщин прибавилось.

— Тебя уже устроили в ФСБ? Насчет жалования не обделили? На достойную жизнь хватит?

— Да, все в порядке.

— Напарник не обижает?

— Нет. Пусть только попробует, — усмехнулся я.

— Рад, что у тебя все хорошо, Игорек. Так что там у тебя с телекинезом? Не работает?

— Да. Может быть, вы что-то подскажете? Почему так все происходит?

— Ты не умеешь его контролировать. Тебе нужно чаще тренироваться.

— Но я уже успешно его применял, и не было проблем.

— В каких обстоятельствах он проявился?

— Ну… меня чуть не убили.

— В критической ситуации, такой как угроза твоей жизни, ты невольно смог взять его под контроль и потом еще какое-то время по инерции его контролировал. Но когда ты успокоился, когда твоей жизни больше ничего не угрожало, ты его потерял. Теперь ты сможешь вернуть телекинез только с помощью тренировок. Тебе нужно научиться с ним управляться.

— Но как его тренировать?

— Вышлю тебе курс тренировок. Сначала пробуй воздействовать на спичечный коробок, после того, как перестанешь ощущать откат, переходи на предмет побольше. И так с каждым разом увеличивай размер объекта воздействия. Твою способность нужно прокачивать, как мышцы в спортзале, понимаешь, о чем я? Что будет с человеком, который только что пришел в спортзал, а на него сразу повесили штангу весом двести килограмм?

— Как минимум, надорвется, — ответил я.

— Это как минимум.

— Хорошо, я сделаю все, как вы сказали. Если еще какие-то причины, почему он не работает?

— Да есть еще одна… Ты применял телекинез на всю силу?

Я насторожился, помня, что, скорее всего, применял:

— Применял, но не могу точно сказать, на всю силу или нет. А что?

— Твое тело еще не готово к такому уровню применения. Телекинез требует огромных энергетических затрат организма. Даже кратковременное применение и на самых слабых мощностях забирает у твоего тела около тысячи калорий. Теперь представь, что будет, если ты применишь его на полную силу? Летальный исход. Поэтому у тебя откаты и симптомы. Будь с телекинезом осторожен, это не игрушка. Он к тебе вернется спустя какое-то время, если конечно, все дело в утраченной энергии, а не в умении его контролировать…

Денисов наклонился к телефону, так, чтобы попасть в поле зрения камеры, и спросил:

— Какое время может занять восстановление?

Профессор наконец-то посмотрел на монитор ноутбука и поморщился, словно увидел, что-то очень неприятное:

— Денисов! — выплюнул фамилию Писарский, словно она была грязным ругательством. — Не думал, что снова тебя увижу. Я не знаю точно, сколько это может занять! — Тень презрения мелькнула на лице профессора. Я бросил взгляд на Денисова. Его лицо было непроницаемым, никаких эмоций, но что-то мне подсказывало, что эфэсбэшник симпатий к профессору тоже не испытывал. Что же такого между ними произошло?

— Мне нужно знать четкие сроки! — с нескрываемым раздражением сказал Николай.

Писарский пожал плечами:

— Восстановление может занять неделю, может две или пару месяцев. Или вообще год, два, три… Есть вероятность, что телекинез больше себя вообще никогда не проявит, это если Игорь завысил силу применения. Все зависит от особенностей организма.

— Есть способ ускорить восстановление? — не унимался Николай.

— Конечно! Больше спать, отдыхать. Восстановление сил в условиях санатория. У вас есть все ресурсы это обеспечить. Отправьте Игорька в ведомственный санаторий, не жмитесь.

Николай в ответ лишь фыркнул и отвернулся к иллюминатору. Как только эфэсбэшник исчез из кадра, взгляд профессора стал более добрым.

— Не переживай, Игорек, телекинез вернется. Просто дай своему телу время, — поспешил успокоить меня профессор.

— Я все понял, — кивнул я, больше для приличия. А внутри все так и рухнуло. Я не мог поверить, что телекинез может ко мне больше не вернуться.

— А с тем именем что за беда? — спросил Писарский. — Скажи, есть сопутствующие симптомы? Мигрень, головокружение, носовые кровотечения?

— Нет, все хорошо. Просто вся эта история с именем очень странная.

Профессор посмотрел на кого-то, стоящего за кадром.

— Подайте пилу для вскрытия черепной коробки, — попросил Писарский.

Блин, он что, в морге? Производит вскрытие? Нашел, конечно, время для видеосвязи!

Через мгновение в руках Писарского оказалась небольшая электрическая пила.

— Пара минут, Игорек! — проговорил он, и раздался звук работающей пилы.

Несколько минут он был увлечен вскрытием черепной коробки, а когда дело было сделано, отложил пилу в сторону и проговорил:

— Мне тоже это показалось странным, Игорек. Скажи, кто-нибудь помнит ту девушку под именем София?

— Даже не знаю… — я пожал плечами. — Я особо никого не спрашивал. Времени не было. Но мой напарник не помнит. И везде она числится как Екатерина. Я проверил.

— Везде — это где?

— Налоговая, ЗАГС и другие структуры.

— Интересно, интересно… Скажи, ты не превышал дозировку препарата, который ты пил для стимуляции телекинеза?

Я заметил, что пассажир через проход странно покосился на меня. Перехватив его взгляд, я пожал плечами и улыбнулся.

— Сюжет книги обсуждаем, — сказал я и снова пожал плечами.

Пассажир потерял ко мне интерес, и я вернулся к разговору с профессором.

— Не превышал. Пил, как сказали. Три раза в день по одной таблетке.

— Постараюсь разобраться. Вся эта ситуация очень любопытна и требует проявить к ней интерес.

— Вы можете сказать, хотя бы предварительно, с чем это все может быть связано?

— Пока конкретного ничего сказать не могу, надо подумать. Если у тебя появится мигрень, головокружение, носовые кровотечения — сразу сообщай. В любое время дня и ночи. Хорошо?

— Да, я понял. Если что, сразу.

— Ого, а это что?! — воскликнул профессор, устремив все внимание на стол. — Так, Игорек, я сейчас немного занят. Как только у меня появится ответ на твою ситуацию, я тебе позвоню.

— Буду ждать. Надеюсь, это будет недолго.

— Ничего не могу обещать. Успехов на службе!

— И вам успехов.

Писарский повернулся ко мне, криво улыбнулся и приблизил к камере руку с окровавленным скальпелем, после чего нажал кнопку на клавиатуре. Связь оборвалась. Я переглянулся с Денисовым и пожал плечами. Эфэсбэшник, хоть и слышал наш разговор, давать комментарии не стал и, закрыв глаза, он постарался уснуть.

Что ж… по крайней мере разговор с Писарским закончился тем, что у меня появился человек, который мне поверил. Человек, готовый помочь разобраться, почему я помню элфийку под именем София, а не Катя. Да и с откатом все более-менее прояснилось и стало ясно, почему не проявляется телекинез. Черт побери, как же так-то вышло с ним, а?! Как не вовремя-то с телекинезом все получилось. И все это перед новым делом! Кто знает, что ждет нас впереди… Ощутил себя рыцарем, забывшим дома доспехи перед решающим сражением. Я тяжело вздохнул и потер пальцами глаза. Вот же засада!

Усинск встретил нас мерзкой погодой. Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, моросил холодный дождь. Здесь было холоднее, чем в Москве: навскидку температура не превышала десяти градусов тепла, и это в августе. В аэропорту нас встретил Владислав Чижов, начальник службы безопасности «Полярной звезды». Крепкий мужик лет сорока пяти с бородкой-подковкой. Он отвез нас в отель. Несмотря на глубокий вечер, темноты не было. Стояли сумерки — полярный день. Говорят, у них тут ночью и вовсе не темнеет. Мы ехали по пустынным улицам, где царило безмолвие, нарушаемое стуком капель о стекла автомобиля. Усинск казался городом-призраком, где время застыло на месте, словно замерзшее в вечной мерзлоте.

Утром мы сразу же поехали в офис компании. Обратил внимание, что город ожил. Денисов был в своем стандартном костюме с галстуком, поверх которого была надетадлинная черная куртка, напоминающая пальто. Я же был одет просто: джинсы, кроссовки, кофта и ветровка.

— Вот здесь все и случилось, — сказал Чижов, когда мы вошли в кабинет Смогржевского.

Кабинет встретил нас холодком, будто дыханием чего-то невидимого и злого, хотя окна были плотно закрыты. Воздух казался застоявшимся, как в склепе, и над столом лениво кружили мелкие мошки. Но внешне это был всего лишь обычный кабинет начальника с его скучными папками и бумажными завалами.

Чижов положил на стол тощую папку и распахнул окно, впуская поток свежего воздуха. Вокруг окна сразу же закружился легкий ветерок, нарушая мертвенную тишину.

— Вот, собственно, это то самое окно, из которого Сергеич… — начал Вадим, отходя к столу.

Денисов осмотрелся, его взгляд остановился на пустом оконном проеме.

— На этом окне нет москитной сетки, а на остальных есть. Почему? — спросил Денисов.

— Сергеич часто курил у окна. Наверное, снял. Если честно, я даже не задавался этим вопросом.

Эфэсбэшник подошел к окну, изучая каждый миллиметр рамы и подоконника, как будто это могло рассказать ему все секреты.

— Какого роста был Смогржевский? — поинтересовался он, не отрывая взгляда от подоконника.

— А вот как вы примерно.

Николай прищурился, в его глазах промелькнула какая-то тень мысли.

— Низкий… если хорошо толкнуть… можно скинуть вниз.

Чижов нахмурился, но не сказал ни слова. Николай, казалось, ясно представил себе, как это произошло.

— Думаете, его столкнули в окно, когда он курил?

— Пока что не могу сказать.

Денисов перегнулся через подоконник и посмотрел вниз. Я тоже полюбопытствовал. Внизу виднелись березки, аккуратный газон. Окно выходило на городскую площадь, где жизнь продолжалась, как ни в чем не бывало.

Когда мы закончили осмотр, Николай зачем-то подергал ручку окна и осмотрел крепления для москитной сетки. Я тоже последовал его примеру, но ничего подозрительного не заметил. Вроде бы не повреждены. Мой напарник повернулся к Чижову и спросил:

— В котором часу все произошло?

— Около девяти вечера. Вот копии материалов дознания, полицейский по старой дружбе предоставил, — Чижов взял со стола папку и протянул Николаю.

Взяв ее, Денисов сел за стол и принялся изучать материалы.

Мое внимание привлекла картина на стене. Я подошел поближе и присмотрелся. На ней был изображен автомобильный мост через реку. Такой мост я еще никогда не видел. Он был огромным и выглядел весьма внушительно. По нему двигались необычные для меня автомобили, больше похожие на ракеты. На заднем плане в небе висел оранжевый диск солнца, окрашивая водную гладь и высокие здания в различные оттенки оранжевого.

Подошел Чижов, запустил руки в карманы брюк и, посмотрев на картину, тяжело вздохнул.

— Сергеич рисовал, — проговорил он.

— Неплохо.

— Честно признаться, мы даже не знали, что он рисует, пока свои работы не начал дарить коллегам. Все были удивлены.

— А что это за мост, он не говорил?

— Нет. В Сан-Франциско похожий есть.

— Бывали в Сан-Франциско?

— Не довелось. В телепередаче про мост видел.

— И машины там такие же?

— Тут Сергеич, видимо, пофантазировал.

Раздался голос Денисова:

— Странно. Девять вечера — не так уж и поздно, а у вас тут площадь напротив окна, момент падения кто-то да должен был видеть, — проговорил он, не отрывая взгляда от материалов.

Чижов подошел к окну, окинул взглядом площадь и пожал плечами:

— Зачастую свидетелей никогда нет. Мало кто хочет, чтобы его тягали на допросы. Вам ли это не знать?

— Так, что он тут пояснил… — сказал Денисов и стал зачитывать вслух показания мужчины, который обнаружил тело. — По поводу обнаруженного мною тела мужчины могу пояснить следующее. Я возвращался домой с работы, решил пройти под окнами, увидел на земле лежащего мужчину. Сначала я подумал, что ему стало плохо, так как на бомжа он похож не был. Попытался его растормошить, подумал, что он пьян. Потом проверил пульс, вроде не было. Я посмотрел наверх и увидел, что окно на пятом этаже открыто. Света в окне не было, поэтому не могу сказать, был ли там кто-то еще. Подумал, что он оттуда выпал. Сразу же вызвал скорую. Оператор попросил дождаться, поэтому я остался на месте.

Денисов потер пальцами лоб и спросил:

— Я заметил на площади камеры видеонаблюдения. Проверяли?

— Да. С них ничего не видно. Пятый этаж остается за кадром.

Отвернувшись от картины, я прошелся по кабинету и спросил:

— А почему здесь воздух затхлый?

— С того дня кабинет пустует, — ответил Чижов. — После инцидента работать здесь тяжело. Никто не хочет. Даже уборщица сюда не заходит. Поэтому и проветривать некому.

— А как у вас вообще в коллективе атмосфера? — спросил Денисов.

— До сих пор все в шоке. Работаем на морально-волевых.

— В целом какие взаимоотношения?

Чижов повернулся спиной к окну и облокотился на подоконник.

— Да нормальные взаимоотношения. У нас следят за этим. Постоянно проводим разные акции для поддержания корпоративного духа. Ну, вот, к примеру, недавно у нас был корпоратив в стиле девяностых. Иногда бывают конфликты, куда же без них, но они чисто по рабочим вопросам. Не думаю, что это можно подтянуть под мотив для убийства, если вы об этом.

Денисов какое-то время читал материалы дознания, а потом произнес:

— Тут написано, что в крови Смогржевского обнаружена высокая концентрация венлафаксина. Это антидепрессант. У него была депрессия?

— Об этом мне ничего не известно.

Николай вернулся к материалам дознания:

— В тот вечер, кроме Смогржевского, в здании находились еще трое сотрудников компании. Гречкин Вадим, Кляйндт Кристина и Безруков Олег. Отмечали день рождения Безрукова. И не знали, что Смогржевский был в здании. Ничего подозрительного не видели и не слышали. Мне нужно с ними поговорить. Устроите?

— Конечно. Когда?

— Сейчас, если это реально. Будем разговаривать с каждым отдельно. Начнем с Гречкина.

Гречкин

Вадим Гречкин, 40 лет. Женат, двое детей. Специалист отдела промышленной безопасности и охраны труда. Образование высшее.

В компании работает два года. Зарекомендовал себя хорошим специалистом. Нареканий по работе не имеет. С коллегами общителен, поддерживает дружеские отношения.

К уголовной и административной ответственности не привлекался.

Примечание: болтлив.

Из личной карточки Гречкина Вадима Сергеевича, собранной службой безопасности «Полярной звезды».

Гречкин был весь какой-то несуразный: небольшого роста, короткие ноги, длинный торс. С виду учитель истории: круглые очки, выпирающий нос, педантичный взгляд, короткие волосы торчали в разные стороны, а у висков начинали появляться залысины. В его движениях — суетливость, словно он постоянно куда-то торопился.

— Я же полиции все уже рассказал? Зачем еще раз повторять? — спросил Гречкин.

Мы сидели в одном из кабинетов службы безопасности. Денисов, сняв куртку, устроился за столом, Гречкин, — напротив него. Я расположился на стуле у стены. Чижова с нами не было.

— Проводим внутреннее расследование… — ответил Николай. — Мы не могли оставить без внимания случившееся.

— Мы все в большом шоке. Кстати, я вас раньше не видел. Недавно у нас работаете? Просто со всеми новыми сотрудниками я должен провести вводный инструктаж.

— Мы из головного офиса, не местные.

— Ммм… понятно. И как там Москва поживает?

— Нормально поживает. Итак, Вадим Сергеевич, расскажите, где вы находились в тот вечер? В районе девяти?

— В своем кабинете. Я задержался на работе, нужно было подготовить бумаги по охране труда. У нас на производстве произошел несчастный случай. А это всегда аврал. Поэтому я задержался, чтобы подготовить бумаги для трудовой инспекции. Они должны были быть у них к утру.

Николай вскинул брови и спросил:

— Вы ничего не путаете?

— Нет. А что не так?

Денисов открыл папку с материалами дознания, быстро пролистал до нужного места и остановился на протоколе допроса Гречкина. Пробежался по тексту глазами и подвинул протокол Вадиму.

— Ознакомьтесь. Ваша подпись?

Гречкин прочитал документ, пожал плечами и подвинул его обратно.

— Я такого не говорил, понятие не имею, откуда это взялось. Мы не отмечали день рождения.

— Подпись ваша?

— Моя. Но таких показаний я не давал.

— Как не давали? Вот же ваша подпись.

— Подпись моя. Но повторяю, таких показаний я не давал.

Денисов посмотрел на меня. Я пожал плечами. Эфэсбэшник бросил взгляд на Гречкина, подвинул к себе папку.

— Хорошо, продолжим. Кто может подтвердить, что в тот вечер вы готовили отчет?

— Мой руководитель.

— Кто у вас руководитель?

— Директор. Он знал, что документы должны быть готовы к утру. Он меня вызвал к себе и сказал, чтобы я бросил все дела и занялся подготовкой отчета. Я тогда ему еще сказал, что придется работать допоздна.

— Мы это у него уточним.

— Уточняйте. Я ничего не скрываю.

— Кто-нибудь еще находился в здании?

— Видел Кристину и Олега.

— Не спрашивали у них, почему они были еще на работе?

— Нет. Но, полагаю, работали.

— Видели, может быть слышали, в тот вечер что-то подозрительное?

Гречкин вспоминал пару секунд, а потом пожал плечами:

— Да нет вроде.

— Кому было выгодно убийство Смогржевского? Подозреваете кого-нибудь?

— Не знаю. Никому.

— Как можете охарактеризовать своих коллег, а именно, Кляйндт Кристину, Безрукова Олега?

Гречкин потупил взгляд:

— Я не привык говорить за спиной у людей. Это не в моих принципах.

— И все же?

— Я скажу, если этот разговор останется в этой комнате и никто не будет о нем знать. Я не сплетник.

— Погиб человек. Как добросовестный гражданин вы должны рассказать все, что может помочь расследованию.

— У Кляйндт и Безрукова были конфликты со Смогржевским.

— Рассказывайте.

— Можно я сначала воды попью? — он кивнул на кулер. Денисов жестом дал добро.

Закончив допрос, мы отпустили Гречкина.

— А Чижов уверял, что атмосфера в коллективе нормальная. Как пауки в банке, — сказал Денисов, отворачиваясь от окна.

— Ага, — ответил я, не отрываясь от переписки с Ритой.

Николай налил себе из кулера воды, уселся за стол и произнес:

— Значит, что имеем. У двоих были конфликты со Смогржевским. У Кляйндт личная неприязнь, у Безрукова из-за того, что Смогржевский занял должность главного инженера вместо него. Вопрос в том, веские ли это причины, чтобы пойти на убийство.

Я сунул телефон в карман и проговорил:

— Для них, может, и веские.

— А может, и нет. Но факт остается фактом: конфликты с коллегами у Смогржевского были до того, как он погиб.

— А что с Гречкиным? Получается, только у него не было конфликта со Смогржевским? Или был, но он просто решил не говорить?

— Возможно.

— Мне показалось, что Гречкин как будто специально наговорил на своих коллег.

— Мне тоже.

— Зачем?

— Черт его знает… либо просто болтун, либо таким образом отводит от себя подозрения.

— И показания у него не сходятся. Полиции говорил одно, нам другое. Мутный какой-то.

— Ладно, давай поговорим со следующим, — сказал Денисов, достал телефон и связался с Чижовым. — Вадим, пригасите к нам Кристину Кляйндт.

Кляйндт

Кристина Кляйндт, 27 лет. Не замужем. Специалист центра внешних коммуникаций. Высшее образование.

В компании работает год и два месяца. Зарекомендовала себя исполнительным сотрудником, нареканий по работе не имеет. С коллегами общительна, поддерживает дружеские отношения.

К уголовной и административной ответственности не привлекалась.

Примечание: склонна к истерикам.

Из личной карточки Кляйндт Кристины Александровны, собранной службой безопасности «Полярной звезды».

— Вы меня в чем-то подозреваете? — спросила Кристина, усаживаясь на место Гречкина.

— Нет. Просто вас пригласили на беседу в рамках внутреннего расследования инцидента. Считайте это формальностью, — ответил Денисов. — Нужно ответить на несколько вопросов. Мы вас долго не задержим. Вы готовы?

— Да. Только можно сначала воды?

Я поднялся со стула, набрал из кулера воды в пластиковый стаканчик и подставил его перед девушкой на стол. Вернувшись на свое место, заметил, что ее руки дрожали, когда она подносила стакан к губам. Волнуется? Возможно. На ней были очки в черной оправе, красная помада на губах, глаза накрашены сильнее, чем стоило. Несмотря на то, что белая блузка застегнута на последнюю пуговицу, юбка была короткая.

— Что вы можете сказать о Смогржевском? Как охарактеризуете?

— Я с ним мало общалась. У нас были разные сферы деятельности в компании. Хоть о покойниках плохо нельзя, но мне он показался грубым человеком. Его жене я бы не позавидовала.

— В чем это выражалось?

— В общении. Ни здравствуйте, ни до свидания. Может просто взять и оскорбить человека, а для него это было как в порядке вещей.

— Вы сказали, что вы мало общались. Разве этого общения было достаточно, чтобы сложить о нем верное впечатление?

— Мне хватило одного раза работы с этим человеком. Я должна была подготовить пресс-релиз по открытию нового производственного здания, пришлось ходить к Смогржевскому и уточнять некоторые детали, так как он как главный инженер отвечал за его строительство. С самого начала наши взаимоотношения не заладились, какая-то личная неприязнь друг к другу. Мне было тяжело с ним работать. Вспоминаю те дни как кошмарный сон.

— Ваш ответ исчерпывающий. Следующий вопрос: где вы находились в момент самоубийства, в районе девяти вечера?

— Я была на рабочем месте. Готовила материалы ко дню алмазодобывающей промышленности. Где-то в пол одиннадцатого ушла домой.

Эфэсбэшник недолго о чем-то думал, потом проговорил:

— Мы оставим вас на пару минут, — и, поднявшись, кивнул мне на выход.

Вышли в коридор. Николай плотно закрыл дверь.

— Что скажешь? — спросил он у меня.

— Ерунда какая-то. Зачем менять показания?

— Не знаю. Есть версии?

— Нет. А у тебя?

Он кивнул. Затем достал из кармана телефон и стал кому-то звонить. Когда ему ответили, он сказал:

— Вадим, проверьте для меня кое-какую информацию. Узнайте у руководителей Гречкина, Кляйндт, Безрукова задерживались ли их подчиненные на работе в день самоубийства. А точнее, имелась ли у них в тот момент срочная работа.

Чижов что-то проговорил, Николай ответил:

— Я помню, что в протоколах допроса отражено, что они отмечали день рождения. Но все равно уточните мой вопрос. Жду.

Денисов завершил вызов и, убрав телефон, проговорил:

— Наши свидетели ведут какую-то странную игру, нет?

— Не совсем понимаю, что происходит. Зачем им менять показания?

— А вот это нам и предстоит выяснить. Пойдем.

Вернулись в кабинет.

— Все в порядке? — спросила Кляйндт.

— В полном, — ответил Денисов, усаживаясь на свое место.

Я встал сбоку от окна. На улице раздался вой сирены — то ли скорой, то ли полиции.

Николай продолжил:

— Как вы объясните следующую ситуацию: вы сказали полиции, что в тот вечер отмечали день рождения Безрукова. А нам говорите совсем иное.

— В каком смысле?

— Прошу вас прочесть ваши показания полиции, — ответил эфэсбэшник и подвинул ей материалы дознания. Кристина прочитала, и туго сглотнув, отодвинула их обратно Денисову. — Я… я этого не помню. Тогда я была в таком стрессе, что все было как в тумане… могла всякой ерунды наговорить… — И помолчав, спросила:

— Это плохо? Ну, что мои показания теперь не сходятся?

— Мало хорошего… Кристина, скажите, знал ли ваш начальник, что вы задержались на работе и готовили пресс-релиз?

— Конечно. Я сказала ей, что буду работать допоздна, так как на следующий день отпросилась.

— Ваш начальник может это подтвердить?

— Да. А в чем, собственно, дело? Вы меня в чем-то подозреваете?

— Не принимайте близко к сердцу, стандартная процедура проверки, — отмахнулся Денисов. — Может быть, подозреваете кого-то, кому была выгодна смерть Смогржевского?

— Нет, не думаю, что кому-то это было выгодно. По крайней мере, я таких людей не знаю.

— Был кто-то еще в здании вместе с вами?

— Видела Вадима. Больше вроде никого не было.

— Вы имеете в виду Гречкина?

— Да. Видимо, он тоже остался доделывать работу.

— Ладно, на этом пока что все. Можете идти.

После тяжелого разговора с Денисовым Кристина вернулась в свой кабинет, и, словно укрываясь от преследователей, прислонилась спиной к двери. Она закрыла глаза и, замерев, пыталась вернуть дыхание в норму. Допрос разъедал ее нервы, как кислота. Когда дрожь в руках чуть стихла, она села за свой стол, высыпала из флакона несколько успокоительных таблеток, которые всегда носила с собой, затем запила их водой.

Эти двое из службы безопасности сразу вызвали у нее отторжение, особенно тот, кто задавал вопросы. Его взгляд, казалось, проникал под кожу, выискивая самые темные тайны Кристины. Она чувствовала, как от него исходила угроза, как будто он мог видеть все ее прошлое насквозь. Но больше всего ее тревожили несостыковки в ее показаниях. Откуда взялась бумага, где утверждалось, что в день самоубийства она праздновала день рождения Безрукова? Кристина с трудом вспоминала, что именно говорила полиции. Тогда она была в таком жутком стрессе, что разговор с полицейскими проходил как в тумане. Но сейчас была уверена, что не могла сказать такого. От всего этого ей стало не по себе.

Взгляд Кристины упал на пластмассовый стакан для карандашей. Такой же стакан стоял на столе Смогржевского. Со дна памяти мутным илом поднялись на поверхность обрывки воспоминаний о том дне, когда все случилось.

Это был обычный рабочий конфликт, даже не из-за работы — просто Смогржевский был не в духе. Но его слова резали по живому.

— Войдите! — глухо донеслось из-за двери, когда Кристина осторожно постучала.

Она переступила порог и замерла. Смогржевский стоял у открытого окна и курил. Не поворачиваясь, раздраженно бросил:

— Что надо?

«Не в духе», — мелькнуло у нее в голове.

Ей совсем не хотелось начинать разговор. Лучше бы подождать, когда он успокоится. Когда она говорила с людьми, которые были в дурном расположении духа, всегда боялась, что ее ударят. Сама не знала, откуда был этот страх. Но время поджимало, и рабочий вопрос нужно было решать здесь и сейчас.

Набравшись смелости, она произнесла:

— Сергей Викторович, нужно подготовить пресс-релиз к открытию новых производственных зданий. Необходимы их характеристики, в какой срок была окончена стройка, количество рабочих, которые участвовали… И еще хотелось бы узнать подробности о назначении зданий.

Она зацокала каблуками к столу, опустилась на стул, открыла ежедневник и щелкнула авторучкой, готовясь делать пометки. Ее взгляд упал на тубу с таблетками на его столе, затем скользнул по стакану для карандашей.

Смогржевский молчал. Кристина подняла глаза и посмотрела ему в затылок. На толстой шее виднелась полоска от двух жировых складок. Кляйндт охватило отвращение. Эта деталь казалась ей невыносимо мерзкой. Холодок пробежал по рукам, оставив за собой мурашки.

Затянувшись, он проворчал:

— Вся информация есть в техническом отделе. Они подготовили презентацию. Хоть раз в жизни оторви свою жопу от кресла, дура тупая, и сходи в технический отдел.

— Что вы себе позволяете?!

— Что считаю нужным, то и позволяю, — ответил он, снова затягиваясь.

— Попрошу вас соблюдать субординацию!

— У тебя ко мне все?

— Я видела презентацию. Там нет того, что мне нужно. И вообще она сделана коряво!

— Коряво у тебя мозги устроены. Ты только ртом зарабатывать можешь, а не головой. Так свою должность и получила. У шефа всегда была слабость к бабам. Через постель любой ваш каприз.

— Что?!

— Не надо устраивать удивление. На правду не обижаются. Ты всегда была шлюхой, ей и останешься!

— Знаете что?! — Кристина повысила голос. — Я иду к генеральному!

— Иди, иди. Он как раз с женой развелся, может, тебе что и выгорит. Что касается пресс-релиза: стройка длилась полгода, в зданиях будут цеха по обработке черных алмазов. В общей сложности в стройке участвовало несколько бригад, всего тридцать человек.

Кристина вскочила на ноги и вылетела из кабинета, громко хлопнув дверью.

Воспоминание об этом дне растворилось, уступая место реальности. Она отвела взгляд от стакана для карандашей, затем поднялась с места и подошла к зеркалу. На нее смотрела темноволосая девушка, которая явно старалась держать свою внешность в идеальном порядке. Макияж — мастерски выверенный, идеальный для офиса, не броский, но и не простой. Волосы уложены так, будто над ними трудился лучший парикмахер города. Но она делала это сама, каждое утро, тратя не менее часа. И этим гордилась. От нее пахло дорогими французскими духами, напоминающими о Париже, Эйфелевой башне и букетах пышных роз.

«Неужели все считают, что я шлюха?» — спросила Кристина свое отражение. Девушка в зеркале внимательно смотрела на нее, вглядываясь в каждую деталь, но не ответила.

У нее не было мужа, молодого человека — тоже. Она не спала с кем попало, в ее списке было два-три достойных парня, которым она давала зеленый свет. И все на этом. Разве это делает ее шлюхой? Нет, не делает. У нее так же, как у всех незамужних девушек. Все как у всех.

Она вернулась за стол. Оскорбление, которое бросил ей Смогржевский, до сих пор жгло ей душу. Кто дал ему право называть ее шлюхой?!

Кристина вздохнула и бросила взгляд на монитор. На экране терпеливо ждал файл, в котором нужно было написать пресс-релиз о новой линейке черных алмазов. Чтобы отвлечься, она принялась набивать текст, но слова не ложились. Мысли возвращались к тому дню, и она снова вспомнила.

В тот день она хотела его убить. За такое оскорбление он не был достоин жить, считала она. Ни один мужчина не имел права оскорблять женщину. Тем более называть женщину шлюхой. За такое он и вовсе не должен ходить по земле, думала тогда Кристина. Но убить было сложно. Сложно и страшно. Еще страшнее были последствия. Тюрьма была для нее хуже всего.

Ей было известно, спасибо слухам, что Смогржевский, этот козел, пил антидепрессанты. Она видела на его столе тубу с таблетками, именно тогда, когда он ее оскорблял. Заставить его ответить за свои слова и подменить антидепрессанты чем-то более опасным — вот что задумала Кристина. Если все сделать правильно, никто и не подумает, что кто-то подменил таблетки. Все будет указывать на то, что этот козел их сам перепутал. На нее никто даже не подумает. Идеальный план.

Задумала и сделала.

Прочитав в интернете о необходимом препарате, который мог бы отправить на тот свет Смогржевского, и об антидепрессантах, которые он принимал, Кристина направилась в аптеку. Без рецептов их не отпускали, но фармацевт был молодым парнем, и Кристина решила использовать свою внешность и хитрость. Она надавила на жалость, рассказав, что забыла рецепты дома, а вернуться за ними пришлось бы через весь город. Пообещала с ним поужинать в кафе. Парень, конечно, не устоял и отпустил ей препараты. Кристина продумала все до мелочей: таблетки такого же размера и выглядят точно так же, как антидепрессанты. И антидепрессант купила в точно такой же тубе, как у него. Все шло просто идеально. Она поместит таблетки в тубу, незаметно поставит ее на стол этому козлу, и он ничего не заподозрит.

Пока охранник выходил на перекур, она тихо стащила ключ от кабинета своего врага. Теперь оставался последний шаг: проникнуть в кабинет этого козла и подменить таблетки. Это был самый трудный и опасный этап ее плана мести.

Кристина мучилась около недели, не решаясь довести начатое до конца. Страх сковывал ее — а вдруг кто-то увидит, как она входит в кабинет Смогржевского? А если все вскроется? Напряжение росло, и, когда оно достигло предела, она твердо решила: хватит себя мучить! Сегодня она доведет дело до конца, несмотря ни на что.

Но в этот день Смогржевский, как назло, задерживался на работе. Кристина терпеливо ждала, наблюдая, как стрелки часов сначала сходятся на 19:00, затем на 20:00, и, наконец, на 21:00. В коридоре раздались шаги. Кто-то прошел мимо ее кабинета. Ушел? Кристина затаила дыхание, вслушиваясь в приглушенные звуки пустого офиса. Момент истины приближался.

Кристина выглянула в коридор — ни души. Пора. Закинув сумочку на плечо, она задержалась возле зеркала, на мгновение всматриваясь в свое отражение. Потом раскрыла сумочку, туба с таблетками на месте. Погасив свет, она вышла в коридор, закрыла кабинет на ключ и двинулась завершить свой план, стараясь не как можно тише стучать каблуками по полу.

Кабинет Смогржевского находился на этом же этаже, в самом конце коридора. Кристина остановилась перед дверью, огляделась, достала из сумочки ключ и взялась за ручку. Сердце колотилось в бешеном ритме, спина взмокла, пальцы дрожали. Загнав страх глубоко внутрь, она глубоко вдохнула, вставила ключ в замок и осторожно открыла и тут же вздрогнула. Смогржевский стоял у открытого окна, курил, повернувшись к ней спиной. В кабинете был полумрак, свет выключен, жалюзи опущены. На столе — начатая бутылка водки и пачка томатного сока.

Кристина вдруг захотела тихо закрыть дверь и уйти. Но потом, как бес в ребро, ее шибанула мысль: а что если его столкнуть в окно?