Кремлевский кукловод «Непотопляемый» Сурков — его боятся больше, чем Президента

В политической тусовке и вокруг нее утвердилось мнение, что Владислав Сурков — идеолог власти, прекрасный оратор и фундаментальный мыслитель. Говорится об этом не с усмешкой или, напротив, от чиновничьего положенного холуйства.

Именно что всерьез.

Причем людьми разными. И даже, на первый взгляд, не заинтересованными в нашем герое. И вот на тебе, легко разбрасываются такими определениями, как милостыню подают.

Лично мне этот феномен не менее интересен, чем желание понять: а впрямь Владислав Сурков едва ли не гений? Ужель политический теоретик под стать Марксу и ритор, которому позавидует сам Аристотель?

Нет-нет, без шуток. Неужели в российской политике появился настоящий политический классик?

Поощрение Ивана Ильина

Однажды у меня состоялся весьма показательный диалог с известным деятелем оппозиции, уже знакомой нам Ириной Хакамадой, которую я спросил, а не слишком ли ретиво Владислав Сурков выполняет свои служебные обязанности.

— Сурков — это идеолог, который нанят властью для того чтобы формировать внутреннюю политику, — ответила Ирина Мицуовна. — А ретивый он или не ретивый — это нюансы, которые никого не волнуют. Народ бьет по площадям, поэтому и надо критиковать того, кто несет ответственность, того, кто нанял. Суркова наняли и сказали: «Будешь делать вот это!» И он это делает гениально.

Если его наймет другой… Ну, к примеру, я стану президентом и скажу: «Сурков, раз ты такой профессионал, ну-ка сделай мне либеральный парламент. Исправь все обратно. Сделай так, чтобы там была конкуренция. Были наконец честные выборы. Организуй весь этот процесс…» И, уверяю вас, он прекрасно, точно так же гениально его организует. Он наемный профессионал…

— Но это подразумевает, что у Владислава Юрьевича нет никаких собственных политических убеждений! — искренне изумился я противоречивой логике Ирины Мицуовны.

— Может, они и есть, но у людей, которые долго работают во власти, вырабатывается некая внутренняя защита против своих настроений. И эти настроения они реализуют в стихах, в спектаклях, в поддержке каких-то писателей или каких-то фильмов. А в остальное время они на работе.

Про стихи и спектакли Суркова, а также про писателей при нем, которых он поддерживает, используя свое служебное положение, мы уже поговорили более чем достаточно. А пока ответьте-ка мне: вы уловили хоть какую-то логику в рассуждениях госпожи Хакамады о миссии и роли Суркова в современных политических процессах?

Я, например, ничего не понял.

…А настаивать дальше не мог. Ирина Мицуовна, как и многие на вид лихие политики-трибуны, когда речь зашла о Суркове, стала с каждым словом замыкаться и уходить в себя. И, мне кажется, даже слегка обиделась на меня за то, что я вынудил ее сделать такие нелестные признания о Владиславе Юрьевиче. А ведь формально от него не зависит! Но страх перед Сурковым у подавляющего большинства политиков;: как мы помним — на уровне спинного мозга.

Впрочем, обратимся к сути проблемы.

Прежде всего, кто такие идеологи и можно ли их нанимать для формирования внутренней политики?

Согласно толковому словарю Д.Н. Ушакова, идеолог — это «представитель и защитник какой-нибудь идеологии, руководитель какого-нибудь идеологического направления».

Представитель и защитник!

А как, скажите на милость, представителя и защитника конкретной идеологии можно нанимать: для формирования внутренней политики? А если:; коловращения этой политики не будут отвечать его идеологии? Тут уходом в «Полуострова», боюсь, не обойдешься.

Мог ли, например, блестящий идеолог Гитлер быть нанят Сталиным для проведения коллективизации, индустриализации и вообще для текущей внутренней политики СССР? (Тоже ведь, как и наш герой, был поэтом, художником.)

Согласно логике Хакамады, мог.

Если же имеется в виду, что Сурков — уже состоявшийся представитель и защитник каких-то политических идей (вот только каких?), а власть, обнаружив его политический гений, действительно лишь наняла его как идейного соратника, то и это объяснение не выдерживает никакой критики.

Ибо сама же госпожа Хакамада его опровергает, утверждая, что, случись ей стать президентом, она наймет «идеолога» Суркова, чтобы он выкорчевал из политической реальности корни тех идей, которые он же и сажал для прежней власти. «И, уверяю вас, он прекрасно, точно так же гениально его организует», — заверяет Ирина Мицуовна.

То, что именно так и было бы, я, к слову, ничуть не сомневаюсь.

Правда, тогда получается, что Сурков либо станет предателем и собственных убеждений, и своих прежних идеологических соратников, либо это будет означать, что никаким идеологом Владислав Юрьевич отродясь не был. А затасканное со времен позднего СССР словечко прилипло к нему походя, как банный лист, и муссировалось падкими на всякую псевдонаучную терминологию людьми.

Между тем, как мы уже выяснили, идеолог не может быть наемным профессионалом, готовым менять идеи, как шагреневую кожу. Не хочется пафоса, но напомню: за убеждения (а идеология — это именно что убеждения) люди шли и на костер, и на расстрел, и на каторгу.

Вы можете себе представить Суркова, поднимающего под пули в атаку полки со знаменем, на котором написано: «За родину! За суверенную демократию!»

Правильно, не можете!

И я не могу. В том числе и потому, что словосочетание «суверенная демократия» никакой идеологемой, вопреки утверждениям придворных политологов, конечно, не является. Тем более что идеологема — это «один из тезисов какой-либо идеологии»[21], «один из элементов идеологии»[22], но не сама идеология.

Так что слава богу, что кремлевские консультанты Суркова оказались людьми грамотными и уберегли хотя бы термин «идеология» от смыслового глумления на потребу политическим амбициям высокопоставленного заказчика. Прекрасно понимали, что сугубо научные понятия — это не дифирамбы Проханова о писательской гениальности «Околоноля». Хотя не исключаю, что наш герой был бы не прочь прослыть теоретиком.

Впрочем, «суверенная демократия», как я уже говорил, даже не идеологический термин, ибо не подверстан ни к какой идеологии. Но, главное, выступление Суркова, где он муссирует это чужое выражение[23], это обычное описание уже существующей политической ситуации в России рубежа 2005–2006 годов, а не программные идеологические тезисы, которые надо брать на вооружение. (Описание, правда, с потугой на политическую фундаментальность, но не более того.)

К этому времени Россия уже была суверенной страной, с выстроенной вертикалью власти и большинством демократических институтов. Какой-никакой, но свободой слова, относительной, но свободой предпринимательства, свободой передвижения по миру и так далее. А Сурков лишь констатировал это постфактум, употребив не свое понятие, которое в американской политической мысли как правило означало власть народа, принимающего местные законы; например, власть штата в отличие от федеральной власти США.

Между прочим, «партией суверенной демократии» считалась Демократическая партия США. Вот так! Ни больше, ни меньше. Надеюсь, прочитав мою книгу, в Госдепартаменте США не подадут в суд на Владислава Юрьевича за банальный политический плагиат.

Я остановился на — как мы уже поняли, даже не на сурковском — понятии «суверенная демократия» столь подробно, потому что оно и связанные с ней мысли Суркова, пожалуй, единственная теоретическая политическая потуга Владислава Юрьевича, которую несведущему человеку можно всуе всучить в виде полноценной политической идеи.

Больше более-менее фундаментальных политических умозаключений у 1-го замглавы Администрации Президента нет и не было никогда. Несмотря даже на выпущенную в Санкт-Петербурге книгу «Читая Суркова». В которой под темно-красной обложкой, тисненной, разумеется, в лучших традициях классиков марксизма-ленинизма, золотом, вместились, кроме стенограмм выступлений самого Суркова, его интервью и афоризмов, еще и биография, и одна статья русского философа Ивана Ильина.

Оставив в стороне название политической нетленки, которого при жизни, вероятно, постеснялся бы даже Ленин, зададимся вполне уместным вопросом: а что собственно делает Иван Ильин рядом с Владиславом Сурковым? Зная о весьма своеобычной черте характера Владислава Юрьевича придавать весомость собственной личности посредством соседства; с уже состоявшимися в своих сферах деятельности выдающимися людьми, ответ, конечно, очевиден.

Ильин рядом с Сурковым невольно наделяет последнего философским весом. Придает научную солидность, проверенную временем. Кто-то может конечно, возразить, что книга «Читая Суркова» — сугубо инициатива местных партийцев, оказавши таким образом Владиславу Юрьевичу медвежью услугу.

Все, разумеется, может быть. Хотя лично мне б трудом верится, что книжки с подобным названием выходят в свет без ведома куратора «Единой Pocсии».

Впрочем, уверен, что дело тут, конечно, в другом, Как мы уже ранее выяснили, Сурков, когда трудился пиарщиком в банке «Менатеп» у Ходорковского отлично усвоил один нехитрый пиар-ход. Засветись рядом с известным человеком, и он хоть чуть-чуть, но обязательно осенит твои посредственные деяния своим гением. Придаст их банальности отблеск таланта.

Позже, будучи уже в политической силе, Владислав Юрьевич поставит такого рода пиар самого себя на поток, совершив сделку века с рок-музыкантом «Агаты Кристи» Вадимом Самойловым, о которой мы подробно поговорили.

Но к Ивану Ильину применить свое жизненное кредо «ты мне — я тебе» было невозможно в силу объективных причин. Ильин давно умер. Но даром что ли наш герой обладает гениальным качеством обращать недостатки (свои или ситуации) себе на пользу.

Так случилось и с Иваном Ильиным.

Владислав Сурков отлично провел первую часть комбинации «ты — мне», поместив покойника под одну обложку с собой. Ну а то, что не было на это его согласия… Так на то он и покойник. Не убудет с него. К тому же мертвые, как известно, сраму не имут.

Так и отпала необходимость во второй части кредо: «я тебе». Если, конечно, не иметь в виду, что Владислав Юрьевич считает, что Ильин рядом с ним — это и полезное поощрение для последнего.

Идеолог Кремля в светском государстве

Разобравшись по сути вопроса: идеолог Сурков или нет, логично обратиться к следующему парадоксу нашего политического времени. Почему такое множество в общем-то неглупых и разных по своим взглядам людей — как, например, та же Ирина Хакамада или Александр Проханов — в один голос говорят о том, что Сурков — идеолог.

Именно что говорят, господа! Язык-то без костей даже и у умных людей. Это если объяснять совсем упрощенно.

Похоже, что экзальтированный и уставший от советских неказистых партократов в мешковатых костюмах современный политический бомонд эпатирует сам образ Суркова. Его манеры. Костюмы. Эстетизм. Такого и в идеологах держать не противно.

Интересный подход, верно?

Между тем, «идеологи не бывают эстетами», — пишет известный журналист Дмитрий Быков. «Эстетами бывают циники, пытающиеся спрятать за безупречными манерами внутреннюю грязь; иногда эта грязь так и прет наружу — один из единороссов уже рассказывал о том, как (и в каких выражениях) кричал на верхушку «Единой России» главный идеолог кремлевской администрации».

Заглянув чуть глубже в истоки этого политического нонсенса, мы вспомним о том, что и Хакамада, и Проханов, и подавляющее большинство людей, оперирующих термином «идеолог» по отношению к Суркову, — граждане, выросшие в Советском Союзе в эпоху, так сказать, классического идеолога — Михаила Суслова.

Михаил Андреевич, будучи идеологом не на словах, а на деле, как известно, считал своим долгом неустанно поднимать уровень политического образования советского народа. В том числе неуклонно втолковывая и разжевывая ему сугубо специфические термины.

В результате год за годом, поколение за поколением, по телевизору и по радио, во время обязательных партийных собраний и лекций для беспартийных слышал советский человек слово «идеология» в самых разнообразных его вариациях. «Секретарь ЦК КПСС по идеологии» (так, кстати, называлась должность самого Суслова), «советская идеология», «идеологи марксизма-ленинизма» и так далее.

Полжизни под сенью слова идеология! Это вам не хухры-мухры. Отложится на уровне печенки, осядет в мозгах.

А тут на тебе: Россия отныне — светское государство! Идеология в котором запрещена по Конституции.

Растерялись советские люди Хакамада с Прохановым и иже с ними: как теперь жить без идеологии? Тьфу, без идеолога! Ну, а кто там в Кремле крутит-вертит министерскими должностями да депутатскими креслами? Кто запретил показывать в телевизоре Немцова, но разрешил Гозмана? Кто терпит Проханова, но гоняет Лимонова?

Владислав Сурков!

Ни дать ни взять идеолог почище Суслова! Михаил Андреевич ведь подобным практическим визан-тийством не занимался, почивал себе на идеологических лаврах теоретиков диктатуры пролетариата. Лентяй, одним словом. Ему до Суркова, как до луны.

Смешно, ей-богу, дорогой каких серьезных исторических заблуждений идут порой умные люди. Александр Евсеевич Хинштейн недавно выпустил блестящую с точки зрения публицистического мастерства книгу «Почему Брежнев не стал Путиным», где поставил Суркова в один ряд с Сусловым. В уничижительном для последнего смысле, разумеется. Мол, Брежнев не стал Путиным потому, что у него был Суслов, а не Сурков.

Не хочу сейчас углубляться в сам собой вытекающий из слов Александра Евсеевича вывод, что Путин стал Путиным благодаря Суркову, скажу лишь вот что. Когда я указал Александру Евсеевичу на то, что Сурков никакой не идеолог, в отличие от Суслова, он рассмеялся:

— Суслов не создал ни одной идеологемы!

— Он и не обязан был их создавать, поскольку являлся носителем и хранителем уже состоявшейся идеологии, — возразил я.

Как видите, мы возвращаемся к тому, с чего начали эту главу — к общему заблуждению, что всякая умная мысль — это идеологема. Между тем, повторяю, идеологема — часть уже имеющейся идеологии, поэтому создающий их человек должен делать это на основе какой-то конкретной идеологии. А «суверенная демократия» Суркова, которую ему с натяжкой можно было бы приписать в качестве идеологемы, как мы разобрались, таковой не является ввиду отсутствия собственно идеологии.

Поэтому Суслов — идеолог в полном смысле этого слова, так как, согласно толковому словарю, является представителем и защитником конкретной марксистско-ленинской идеологии, а Сурков — нет. Никогда им не был. И никогда не будет.

Да и вообще, как пишет тот же Дмитрий Быков: «представления об идеологии у него, как и у большинства выходцев из финансовых структур, — сугубо имиджмейкерские, чтобы не сказать копирайтерские. Такие люди искренне уверены в том, что все на свете делается за бабки, а главная задача идеолога — придумать для всей этой купли-продажи цивилизованный лейбл вроде «эффективный отбеливатель» или «суверенная демократия».

Скажу больше. Владислав Юрьевич Сурков, являясь представителем высшей власти в светском государстве, обязан всякие разговоры о собственной идеологизации пресекать на корню рьянее всех. Ибо в противном случае получается, что он нарушает основной закон — Конституцию.

А за это, сами понимаете, юрист Путин по головке не погладит. Да и от заявлений в прокуратуру от отпрысков именитых граждан, страждущих от нашего героя тепленькой должности, не отобьешься. Эдак с помощью основного закона они жизненное кредо Владислава Юрьевича «ты мне — я тебе» исключительно себе на службу поставят.

Вообще же, на мой взгляд, последней официальной и законной идеологемой на территории нашей страны была идея генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева о социализме с человеческим лицом. Она и в рамках сложившейся идеологии озвучивалась. И государство у нас светским не было. И, главное, была оригинальной, а не выуженной из заокеанских партийных программ. Да и народу была понятна и приятна. (Что из всего этого вышло — другой разговор.)

А то, чем сегодня занимается Владислав Юрьевич Сурков — перетасовка депутатов, тележурналистов, партийных лидеров, — всего лишь банальная рутина на уровне замзав орготделом ЦК КПСС, если продолжать аналогии с советскими временами и терминами.

Я не зря подчеркнул, что секретарь ЦК по идеологии Михаил Суслов организационной возней не занимался. Но не потому, что и впрямь был ленив, а потому, что это был не его уровень. Для этого в недрах организационного отдела ЦК, как я говорил, были такие кадровых дел мастера, которые Владиславу Юрьевичу с его кадровой политической чехардой и не снились.

Излишняя демонизация Суркова в этом плане произошла от того, что организационное закулисье Кремля в 1990-е годы было выставлено на всеобщее обозрение и с тех пор никак не может вернуться в положенное ему состояние политической кухни, а не политического ресторана. И сам по себе этот факт, несмотря на то, что дела тут у Владислава Юрьевича скорее плохи, чем успешны, привлекает к его персоне нездоровое внимание.

В этом секрет популярности Суркова.

Владислав Юрьевич в известной степени кремлевский шоумен. Политический фокусник, приоткрывающий время от времени завесу политического таинства. Ну а общество, которое испокон веков любит знать об изнанке власти больше, чем о ней самой, больше эпатируют должностные возможности Суркова, а не то, как он ими распоряжается: эффективно или бездарно.

А это принципиально разные вещи, согласитесь.

При этом наш герой предпочитает закулисье публичности.

Причин этому несколько. Но главной мне представляется одна.

Как-то я спросил известного телеведущего Владимира Соловьева:

— Почему Сурков, при его владении словом, закрытый для телевидения человек?

— Ну, это, конечно, лучше всего спросить у самого Суркова, — пожал плечами Владимир Рудольфович. — Да, он великолепно говорит, он реально очень артистичен, он реально очень умный человек, но… так он для себя выбрал.

К сожалению, вынужден оспорить мнение моего уважаемого собеседника. Владислав Юрьевич «так для себя выбрал» именно потому, что говорит далеко не великолепно. Да что там… Сурков банально косноязычен. Потому и избегает прямых эфиров на телевидении.

Судите сами, Владимир Рудольфович…

Так говорил Сурков

В июле 2005 года радио «Свобода», финансируемое, как известно, Конгрессом США, озвучило устами своего диктора «стенограмму выступления В.Ю. Суркова на закрытом заседании Генерального совета объединения «Деловая Россия»[24] 17 мая 2005 г.». Пикантность ситуации придавали два момента.

Во-первых, всем, конечно, было интересно, как запись попала именно на «вражий голос». Ведь мероприятие было закрытым. Журналистов на нем не было. Да и вообще со времени выступления Суркова прошло уже 2 месяца.

Самое точное объяснение, на мой взгляд, дал тогда журналист Илья Мильштейн из «Граней.ру»: «Утечку собственных драгоценных мыслей Владислав Юрьевич организует в первый раз. Но в принципе VIP-чиновник давно уже тяготится той скромной ролью, которая сводится к обслуживанию первых лиц в государстве. Он самолюбив. Его тянет к людям».

То есть, говоря проще, колоссальное тщеславие Суркова наделило его убеждением, что он уже достиг такого исторического уровня, когда всякий дискурс, развернутый им даже не перед самой образованной и продвинутой аудиторией, обязан отразиться в душах и умах всех россиян. Людей то бишь.

Впрочем, это была только малая толика интереса, проявленного обществом к речевому событию Всея Руси середины 2000-х. «Людей» — например, профессиональных журналистов из «Правды.ру» — откровенно смутило «впечатление недосказанности» в текстах новоиспеченного кремлевского ритора. «Причем не в блоковском смысле, а в прямом. Как будто ряд фраз был вырван из контекста».

Известный телеведущий Евгений Киселев, тоже недоумевая по этому поводу, даже пытался найти объяснения тотальному косноязычию докладчика: «как любая расшифровка, там могут быть какие-то шероховатости, может быть, что-то выпало, может быть, что-то расшифровщик что-то, как говорится, исказил, потому что воспринимал это дело на слух, не знаю».

Теряясь в предположениях, договаривались до того, что «либо некто пытался от руки писать за говорящим Владиславом Сурковым, либо восстанавливал текст по памяти». Масла в огонь подливало и то обстоятельство, что журналисты «Свободы» пренебрегли профессиональным правилом: прямую речь давать в эфир только в оригинале.

Сурков, конечно, в речевом смысле не Брежнев," но, как видите, прибег к его методам.

Сказав «прибег», я не оговорился. Ибо, сливая «Свободе» диктофонную расшифровку собственного выступления, Владислав Юрьевич просто-напросто перестраховывался. Наводил тень на плетень. Мол, если выступление не понравится наверху, поди докажи, что оно мое, а не происки врагов. Пронесет — с почином!

Ну а коли Сурков текст на «Свободе» не оспорил, значит, результатом был удовлетворен. И действительно, именно с 2005 года пошли гулять в СМИ выступления Суркова в различных аудиториях.

Что касается сути журналистских треволнений, то они не стоят и выеденного яйца. Перед вами, коллеги, была обычная добросовестная расшифровка речи Суркова. Никто ее, кроме самого оратора, конечно, не искажал. А «шероховатости» в речи Суркова — не что иное, как дефекты речевого поведения безграмотного человека в речевой ситуации.

Так уж случилось, что я не только имею ученую степень по теме речевого поведения политиков, но и провел сотни часов, занимаясь именно расшифровкой устной речи именно VIP-собеседников. И статус этой полторы сотни интервьюируемых был под стать самому нашему герою. Нобелевский лауреат, маршал, премьер-министр, народные артисты, генералы, академики, выдающиеся писатели, художники, певцы… Со многими из них вы столкнулись на страницах этой книги. И, ей-богу, ни один из этих великих людей не выражал свои мысли так неряшливо в импровизированной беседе, как наш герой в своем докладе.

Говорю об этом не для красного словца, а исключительно с одной целью. Дабы Владислав Юрьевич не обижался за то, что я, чтобы не быть голословным в своих оценках, подвергну его речь на заседании генсовета «Деловой России» профессиональному анализу. Взгляну на его способности ритора сквозь объектив лингвопрагматики[25]. А в компании лучших людей России это, согласитесь, будет не зазорно.

Разумеется, по-хорошему стоило бы разобрать весь текст Суркова, чтобы избежать обвинений в его лишь контент-анализе. Но во-первых, ни вашего терпения, ни объема главы не хватит, чтобы от начала до конца проанализировать данное выступление. А во-вторых, «контент-анализ» — профессиональный лингвистический метод, с помощью которого можно делать определенные выводы и обобщения. Посему прибегнем к нему со спокойной совестью.

Итак, в чем же смысл речевого события — выступления Суркова перед «Деловой Россией».

Увы, как ни изучал я речь нашего героя, понять побудительные мотивы, подвигнувшие его взобраться на трибуну 17 мая 2005 года, не смог. Сурков говорит обо всем понемногу. А значит, ни о чем. Между тем, «речевое событие — это законченное целое со своей формой, структурой, границами»[26].

Сурков начинает с того, что объясняет, какой «мы хотим» (кто мы — власть? народ? Администрация Президента? участники совещания?) видеть Россию. Потратив на эту глобальную тему пару абзацев, докладчик переходит к проблемам финно-угорских народов в России и оранжевой революции на Украине. И уделяет им время в таких же пропорциях. Потом — тема ЮКОСа с пространным уходом в роль бизнеса в политике. Почему-то ТЭК, правда, коротко. И сразу же — «суверенная демократия». Ясное дело — долго и многословно. Телевидение, Явлинский, «Единая Россия», «Общественная палата», современные диссиденты…

…И обо всем фрагментарно. Точно идея высказаться о наболевшем осенила Суркова тут же на трибуне. Да и сама возможность это сделать оказалась случайной. Впечатление как от школьной политинформации о событиях в мире.

Важнейшей составляющей речевого события является дискурс — живая речь, которая разворачивается во время речевого события. (Такие составляющие, как жесты, мимику и тембр голоса Суркова, мы, увы, проанализировать не в состоянии ввиду отсутствия видеозаписи.)

Что же собой представляет речь нашего героя?

Вот, например, ее целостный фрагмент о топливно-энергетическом комплексе: «Я бы сказал о ТЭКе. К сожалению или к счастью, это основная база нашей экономической устойчивости. К сожалению, вы нас подводите и пока ничего нового не предлагаете. Может, когда-нибудь зальем весь мир квасом и он будет питься во всех регионах Вселенной. Сегодня приоритет в ряде месторождений должен принадлежать национальному капиталу, в том числе в сфере нефти и газа и некоторых других полезных ископаемых. Подход по месторождениям исходит из архаической системы власти и управления. Потому что рынки могут контролироваться более сложными способами: интегральными, математическими, где может наличествовать иностранный капитал и чисто национальный».

Как видите, Владислав Юрьевич начинает с того, что сам себе разрешает открыть новую тему: «Я бы сказал…» То есть мог бы и не говорить. Соответственно, получается, что его пассаж об углеводородной России случаен. Вынужден. Не подготовлен. А потому несерьезен.

На самом деле оговаривается Сурков, потому что интуитивно чувствует, что вынужден создать хоть какой-то переход к совершенно другой теме — до этого они кое-как по смыслу вытекали одна из другой, — но закономерность такого перехода оформить в слова не может. Не хватает аргумента.

Говоря о ТЭКе, как о базе экономической устойчивости страны, Сурков не в состоянии охарактеризовать ситуацию, поскольку говорит о ней двусмысленно: «К сожалению или к счастью». То есть непонятно, зачем он тогда вообще поднимал тему своего отношения к ТЭКу.

На самом деле Владислав Юрьевич имеет в виду ставшую позже расхожей сентенцию об углеводородной игле. Мол, то, что нефть с газом нам не дают умереть — хорошо («к счастью»), но то, что мы на нее подсели — плохо («к сожалению»).

Зато его посыл к аудитории в контексте затронутой темы вполне конкретен. Это упрек: «К сожалению, вы нас подводите и ничего нового не предлагаете». Но упрек чисто эмоциональный, без пояснения его сути. То есть понятно, что аудитория что-то (за рамками встречи) обещала Суркову, раз подводит его: не предлагает нового, но абсолютно непонятно, что же она должна была предлагать.

На самом деле Сурков апеллирует к бизнес-аудитории как к некоему абстрактному передовому отряду экономики, призванному, по его мнению, предложить выход России из постылого углеводородного тупика в инновационное далеко. Ну и, разумеется, «подводят» его слушатели сугубо гипотетически, ибо ничего они Суркову никогда не обещали. Да и непонятно, с чего он возложил эту миссию именно на них.

Далее следует, казалось бы, никак не имеющее отношение к ТЭКу предложение о квасе, которым Россия может в будущем «залить весь мир», который «будет питься во всех регионах Вселенной».

На самом деле Владислав Юрьевич так шутит. Но с намеком. Мол, когда квас заменит нефть и газ по доходам, тогда и… Но вот что будет тогда — не говорит.

…А сразу переходит к теме национального капитала в нефтегазовой отрасли. Капитал этот должен преобладать.

К чему это он?

Все просто… Сурков имеет в виду, что пока нет квасной доминанты России в мире, нечего зарубежным инвесторам разевать рот на отечественные недра.

Далее следует фраза: «Подход по месторождениям исходит из архаической системы власти и управления». Оставим на совести оратора банальную тавтологию: «подход исходит», поймем, что в контексте недопущения иностранцев в наши нефтяные закрома эта фраза Суркова вроде бы звучит как констатация положительного фактора.

Но тогда как же быть с заключительным предложением: «Потому что рынки могут контролироваться более сложными способами, интегральными, математическими, где может наличествовать иностранный капитал и чисто национальный».

Что за интегральный и математический контроль рынков? Где может «наличествовать» капитал — в способах контроля или в самих рынках? Голову сломать можно.

На самом деле Владислав Юрьевич имел в виду очень простую вещь: что в ряде случаев можно и отступить от стопроцентного контроля отечественным капиталом некоторых нефтегазовых месторождений и перейти к смешанным инвестициям.

Подведем итог.

Основной недостаток Суркова в том, что он не проговаривает то, что хочет сказать. Ограничивается ему удобными смысловыми ассоциациями, проглатывая нормальную речь, способную донести до аудитории суть сказанного. В результате слушателям приходится домысливать за Суркова, чтобы понять, что он имел в виду. Как это сейчас сделал я. И как наверняка делали вы, когда первый раз читали фрагмент его речи о ТЭКе.

О чем это говорит?

Прежде всего о низком интеллектуальном развитии Владислава Юрьевича. Речевая эрудиция современного оратора не может основываться только на его природных данных. К тому же тот, кто считает, что Троцкий был выдающимся трибуном с детства, заблуждается. Уже тогда риторика вбирала себя систематические знания по психологии, социологии, философии, логике.

Сурков же, как известно, системным образованием пренебрег. А зря. Тем более что именно в Международном университете в Москве, диплом которого имеет господин Сурков, с середины 1990-х читала лекции Анна Константиновна Михальская, на учебник которой по лингвопрагматике и риторике я ссылался. То бишь фактически крыл Суркова его же знаниями.

Вернее, теми, которые у него могли бы быть, но которых на самом деле нет. Ведь походи добровольно Владислав Юрьевич на лекции профессора Михальской, глядишь, сегодня подавал куда меньше поводов для критики. Но у него, как мы знаем, и на обязательные занятия времени-то не было.

Так что сегодня ему остается только держать аудиторию в идиотах. И так, мол, поймут. Допетрят как-нибудь. В данном случае с Сурковым дурную шутку сыграла речевая ситуация. То есть, согласно А.К. Михальской, «условия, обстановка, в которой происходит речевое общение между участниками, включая самих участников, которые существенно влияют на речевое событие».

Проще говоря, Владислав Юрьевич так небрежно относится к своим слушателям, что не утруждает себя построением правильной речи.

— Но люди, извиняюсь, не идиоты же, когда внимают речам политиков… — спросил я профессора Михальскую о реакции слушателей на таких ораторов, как Владислав Сурков.

— Греческое слово «идиот» означает «простой, честный человек», тот, кто, сам не владея политическим красноречием, слушает оратора и легко примыкает к его мнению, — ответила Анна Константиновна.

— Понятно. Выходит, что природа российских политиков берет верх над тем, чему их учат помощники? — уточнил я истоки косноязычия у представителей отечественного политбомонда типа Суркова.

— Да, безусловно, — подтвердила Михальская. — Природное в них преобладает настолько, что нарушает все представления о подлинно естественном поведении. Кроме того, большинство наших имиджмейкеров получили образование на Западе и действуют в соответствии с западными образцами. А чтобы обратить речь к своему народу, сделать ее привлекательной для него, надо быть специалистом по отечественной риторике и речевой культуре.

Не знаю уж, кто там консультирует Владислава Юрьевича в плане риторики. Наши или иностранны. А я ему еще раз искренне сочувствую в том, что он предпочитал возню в «Менатепе» и Госдуме студенческой аудитории, где доктор наук Михальская учила студентов МУМа грамотной речи.

Впрочем, боюсь, что проблема нашего героя еще глубже.

На мой взгляд, Владислав Сурков вообще не умеет произносить более-менее длинные и связные речи. Думаю, он и сам это интуитивно понимает. Поэтому и избегает миллионных аудиторий. Неспроста же его практически не показывают по телевизору, где его ораторские способности (вернее, полное отсутствие таковых) были бы очевидны всем.

— Нельзя из свиного ушка сделать шелкового кошелька, на это не способен ни один имиджмейкер, даже самый лучший, — уверена профессор Михальская.

В самом деле, можно неудачно выразиться в одном месте. Сказать плохо построенное предложение. Но нельзя городить бессмыслицу абзацами.

…Типа этой. Почитайте:

«И кто бы что ни говорил, и партийную демократию считают устаревшей, нужно перейти к интерактивной демократии, электронной, виртуальной, но это все-таки, думаю, не скоро, мне кажется, лучше если лидер и местного пошиба, и федерального уровня будет зависим от партии — все-таки это коллектив. И от него лучше зависеть, чем от пяти своих помощников. Три человека собрались и решили что-то. Мне кажется, лучше, если решает большее количество людей. Хотя и большинство не всегда право. Но это обременяет того, кто выдвигается, дополнительными обязательствами. Если угодно, сдерживает его и укрепляет политическую культуру. И повышает ответственность».

Вы что-нибудь поняли?

В подстрочнике, который делает Интернет, больше смысла, чем в этом сурковском умозаключении.

Если в опусе о ТЭКе, поднатужась, можно было уловить общий смысл, то тут непонятно все. Полная бессмыслица. Лингвистический беспредел. Здесь даже анализировать ничего нельзя, ибо отсутствует даже почва для анализа — испорченная русская речь.

…Или вот:

«Гражданин Рогозин принес предложение, раструбил о нем — о правах оппозиции, закон. Допустим, нам такой закон необходим. Но что такое оппозиция? В этом парламенте? Он говорит — у вас большинство. У кого у нас? Видимо, оппозиция может зафиксироваться только там, где есть понятие правящей партии. А что у нас — оппозиция? Сегодня ты, завтра я».

Снова ничего не ясно.

Оба отрывка достаточно большие по объему и, повторяю, в известной мере являют собой законченную мысль оратора на какую-то конкретную тему. В принципе, их, как драматург пьесу, можно было бы попытаться разобрать на действия, сцены, явления и картины, чтобы попытаться исследовать речевое событие, но шансов — ноль. Сурков проглотил уже не обрывки фраз, но сам смысл своей речи. Остались только какие-то невнятные ассоциации, смысл которых улавливает лишь сам Сурков. Поток речевого сознания, короче говоря.

Откуда у Владислава Юрьевича такое косноязычие?

Действительно, странно. В детстве, как мы помним, он был отличником. Не обязательно юным ритором, но у доски отвечал чаще и ладнее других. Если не врут учителя, читал Блока, надо думать, иногда и вслух.

Но вот потом…

Переходный возраст Владика Суркова (14–16 лет), когда большинство детей (а развитые даже сильнее) замыкается в себе и становится молчунами, фактически совпал с началом его самостоятельной жизни. Как мы помним, в 16 лет Владислав уехал покорять Москву. Значит, восстановить речевые способности на необходимый уровень в тиши и покое родительских пенатов он не успел.

Столица растоптала Владислава шумом, гамом и бесконечными словопрениями болтливых москвичей, рядом с которыми ему было боязно даже рот открыть. Да и не было для этого ни сил, ни возможностей. Учеба, общага, поесть-поспать, отдохнуть… К тому же в Институте стали и сплавов ценили не ораторов, а будущих инженеров по сталеварению.

Само собой, и армия не способствовала тому, чтобы наш герой испытал желание выражаться изящно. Была, казалось бы, короткая в этом смысле возможность в Институте культуры. Но, во-первых, именно что короткая, а во-вторых, последующая жизнь и вовсе отбила у Владислава охоту говорить много.

Ибо он надолго попал в бизнес.

А что такое общение в среде предпринимателей конца 1980-х — начала 1990-х?

Это минимум слов. Только по делу. И чаще — в обтекаемой форме. Намеком. Поскольку круг общения ограничен — информация витает в воздухе, все прекрасно понимают, о чем идет речь, и стараются не подавать повода к разного рода трактовкам их слов. Наоборот, невнятные слова на переговорах можно было потом — в зависимости от ситуации — повернуть что так, что эдак.

Плюс прослушивающие устройства, среди которых наш герой как пить дать и научился эзопову языку «нового русского».

Ну и, кроме того, абстрактная болтливость в бизнес-сообществе 1990-х была моветоном. Так недолго было и за юродивого сойти. Если вообще удержаться в предпринимательском обществе. Короче говоря, принцип «молчание — золото» Владислав Сурков внедрил в свою жизнь так сильно, что потом, когда он стал превращаться в его недостаток, не сумел от него в полной мере избавиться.

Конечно, трепачи и сегодня не в моде. Но любой человек, который претендует на лавры интеллектуала, обязан по необходимости говорить грамотно. Весь внешний облик Владислава Юрьевича прямо-таки светится умом. Но — это ум особого свойства. И, как я уже говорил, только заинтересованные в Суркове люди или публика экзальтированная его статусом могут авансом наделить его лаврами Цицерона.

Повторяю, в коротких дружеских беседах Владислав Сурков вполне адекватен с точки зрения речевого поведения. В ситуациях, когда разговор (диалог) короток, Суркова можно даже записать в активные собеседники. Беда наступает, когда ему приходится говорить одному и подолгу.

К слову, на описанном мной дне рождения «Русского пионера» Владислав Юрьевич именно что перебрасывался фразами с людьми. Чаще с несколькими сразу. В такой ситуации отделить риторические зерна от демагогических плевел невозможно. Сама ситуация не располагает. Подразумевается, что раз человек контактен здесь, то уж на трибуне и подавно.

Но вот на «трибуну»-то в «Русском пионере» Владислав Юрьевич так и не вышел. Не сказал широкой аудитории ничего. Оно и понятно. В зале сидели не бизнесмены средней руки из «Деловой России», но равные ему люди. От которых спуска за косноязычие ждать, конечно, не приходилось. Такие люди не купятся на умное слово типа «интегральный» применительно к распределению капитала в компаниях. Оно их рассмешит или, в лучшем случае, вызовет естественное недоумение.

Поэтому Владиславу Юрьевичу не на кого обижаться. Ни на журналистов, улавливающих филологический диссонанс. Ни на телевизионную аудиторию, которой Владислав Юрьевич не брат и не сват, чтобы беречь его ораторское самолюбие.

Виноват он сам.

Так, в принципе, считает и автор первого учебника по отечественной риторике Анна Михальская:

— Прежде всего, виновата риторическая безграмотность политиков и их помощников. Они понятия не имеют, что именно важно. Печально, но и имиджмейкеры этого не знают. Ни у одного политического оратора нет своей фразы, по которой его можно было бы узнать, своего жеста, своего лозунга, который был бы принят населением.

— Фактура лидеров совсем не поддается исправлению? — спросил я профессора Михальскую.

— Почему не поддается? — пожала плечами Анна Константиновна. — Поддается. Это можно легко все сделать. Явлинский, умный и интеллигентный человек, выбирает себе предвыборный лозунг: «Мы избавим вас от бедности!» А вот как слышит эту фразу аудитория: «Мы, богатые и способные, избавим вас, несчастных нищих дураков, от бедности». Для человека унизительно примкнуть к такому движению. Народ не хочет, чтобы кто-то исправлял его и даже помогал ему. Он хочет действовать сам. Элементарная неграмотность с точки зрения риторики.

К сожалению, в этом смысле наш герой недалеко ушел от Григория Алексеевича. На том же совещании с «Деловой Россией» Сурков, например, говорит: «Не позволим небольшой группе компаний быть властью в нашей стране. Это недемократично. Помимо этих немногочисленных людей у нас в стране еще живет 140 миллионов «бедных родственников». Их мнение тоже нужно учитывать».

Даже со скидкой на некий юмор говорить о народе как о «бедных родственниках», конечно, кощунственно. Причем еще живущих в стране, то есть на вторых ролях после остальной, главной его части — богатых. И мнение этих «родственников» тоже надо учитывать, говорит Сурков, не понимая, что мнение народа надо учитывать прежде всего.

Тем более что, как писал журналист Мильштейн, Суркова самого «тянет к людям».

Кстати, Илья Мильштейн немного ошибся, говоря, что Сурков впервые являет миру свои речевые события. За пару лет до выступления перед «Деловой Россией» Владислав Юрьевич выступил перед более-менее целевой аудиторией — школой «Единой России» для региональных лидеров.

Но, в отличие от ситуации с радио «Свобода», где увидело свет его выступление 2005 года, политинформацию-2003 напечатала «Независимая газета». Которой в ту пору руководила близкий Суркову человек, уже знакомая нам — Татьяна Кошкарева.

Разумеется, как профессиональному журналисту и редактору Татьяне Петровне тут же резанула глаз сурковская каша из слов. И она поступила мудро. Взяла из пространной речи своего политического покровителя 7 тезисов. И… отредактировала их! Так и приписав: «редакция «НГ» публикует отрывки из выступления Суркова с небольшой редакторской правкой».

Отрывки, тем паче отредактированные, конечно, смотрятся намного благородней прямого текста. (Может, потому и не вызвали тогда фурора.) Однако в случае с нашим героем, как говорится, горбатого могила исправит.

Вот что говорит в 2003 году «стилизованный» Сурков: «Нам кажется, что сейчас наступила политическая стабильность, но это не так: сказывается общая политическая усталость после эпохи Бориса Ельцина. Неужели вы считаете, что это навсегда? Больному перед смертью всегда становится немного лучше. Надо быть достаточно умными, чтобы выжить. Самое главное — активизировать мыслительный процесс».

Каково? Снова — что ни фраза, то ораторский перл!

Опять, как и пару лет спустя, Сурков разговаривает сам с собой, приписывая притихшей аудитории некие настроения. «Нам кажется». «Неужели вы считаете?» Хотя, повторяю, перед вами не интервью в виде диалогов нескольких участников беседы, а соло — выступление одного оратора. Тогда с какой стати он решил, что слушатель считает, что «политическая стабильность» (а по построению сурковской фразы так вообще — «политическая усталость») навсегда? Откуда он взял, что они вообще думают о «политической стабильности» или «усталости»?

Понятия не имею. Вопрос — к Суркову. Могу лишь догадываться, что некие мыслительные процессы аналогичного свойства проходят в его голове. Вот он и полемизирует сам с собой, задействовав в качестве оппонента оробевшую от чиновничьего уровня ритора провинциальную аудиторию. (Не ответят, поди. Не рассмеются.)

Дальше — больше!

С какой стати Владислав Сурков утверждает, что «больному перед смертью всегда становится немного лучше»? Почему он решил, что «всегда»? Может, узнал о новых медицинских исследованиях? Бог весть… Скорее всего брякнул антинаучную нелепицу, чтобы, так сказать, подкрепить свои политические сентенции некоей образной аргументацией. Типичный прием безграмотных людей — говорить метафорами, не задумываясь о достоверности сравнения. Лишь бы умно было.

От темы смерти Сурков переходит к теме бегства от нее. По его мнению, для этого лишь необходимо «быть достаточно умным». «Активизировать мыслительный процесс» — и дело в шляпе. Будешь жить! Соответственно, получается, что до этого была исключительно интеллектуальная кома. Пораскинул мозгами и — без докторов и таблеток — поднялся со смертного одра. Даром Сурков рецептами не разбрасывается.

Смешно? Конечно.

Ну а мне еще и грустно. Оттого, что в Кремле такие люди. Стыдно перед провинциальными партийцами, съехавшимися в Москву поглазеть на диковинку — на большого человека Суркова. Не исключено ведь, что среди них были грамотные товарищи. Что-то про себя отметили. Что-то увидели…

Известный сатирик Михаил Задорнов рассказывал мне, как однажды его коллега Евгений Петросян предложил ему: «Давай сделаем пародию, как человек учит людей говорить грамотно по-русски, а сам говорит неграмотно». Идея Михаилу Николаевичу понравилась. Помучившись немножко, он написал монолог. Который, спустя срок, будет положен на музыку и обретет дикую популярность.

Ведь в образе господина Дадуды все моментально узнали генерального секретаря ЦК КПСС — Михаила Горбачева. Под фонетическую изобретательность которого в свое время даже подогнали академический словарь, где слово «начать» имело уже два ударения.

— Я очень не любил все, что говорил Михаил Сергеевич по телевизору, — вспоминает Михаил Задорнов. — Я просто не понимал, что он говорит. Потому что такое замусоривание смысла лишними словами я распутать не мог.

Как видите, Владислав Сурков при внешнем отличии от Горбачева страдает с ним одной болезнью — косноязычием, усугубленным тягой к «умным» словам. И, по моему мнению, наш герой до сих пор не стал персонажем юмористических новелл не потому, что не является медийной персоной или не дает для этого достаточных оснований. А потому, что в его руках телевидение.

Античный ритор Аристотель делил слушателей на три группы. Одной из них были политики. Соответственно для каждой из этих групп Аристотель определяет свои ораторские посылы.

Государственный муж нуждается в «совещательной речи». В 2003 году в Подмосковье именно по такой вот нужде съехались (и продолжают съезжаться) региональные представители «Единой России». По Аристотелю, ритор Сурков должен был «склонять или отклонять» их, «давать советы», чтобы, вернувшись к себе в провинцию, сии государственные мужи могли безошибочно определить, какое решение предпочесть или отвергнуть на благо государства и граждан.

Но что было вместо этого?

Одному оратору понятные фразы. Озвученные в большинстве случаев с полным пренебрежением к грамматическим категориям: временам, склонениям, лицам. Диковинные метафоры. Филологический сумбур, насаждаемый докладчиком с упорством изобретателя нового языка.

Но ведь коли было это выступление, а не импровизация, то мог же Сурков, в конце концов, к нему подготовиться. Попросить помощников привести текст в соответствие с нормами русского языка.

Не стал. Не захотел. Ни в этот раз, ни в последующие.

Почему?

Говорят, что о косноязычии и многословии Горбачева ему близкие соратники не намекали из страха. Обидится, отношения испортятся. Так и пошел гулять в народных анекдотах последний генсек ставропольским болтуном. Деликатность окружения обернулась медвежьей исторической услугой.

Надеюсь все же, что Владислав Юрьевич — не Горбачев в этом смысле. И при внимательном изучении этой главы сделает полезные для себя выводы с карандашом в руках. В конце концов, меняться, как и учиться, никогда не поздно. Тем более в лучшую сторону.

И, кстати, если наш герой — не прирожденный ритор, это вовсе не означает, что и содержание его речей и статей грешит неряшливостью и бессмыслицей.

Или означает?

Попробуем разобраться…

Суверенная демократия contra суррогат

В 2008 году издательство «Европа» выпустило книгу Владислава Суркова «Тексты. 97–07». (Цифры означают годы: 1997–2007.) Как видите, наш герой, не чуждый принципу «все как у людей», и здесь оказался не промах. И в самом деле. У Суслова сборники его выступлений и статей были? Были. А чем Сурков хуже? Ничем. Кабинет-то у них, поди, один и тот же.

Разница только в том, что советская издательская машина выдавала на-гора миллионные тиражи идеолога развитого социализма. А «Тексты» Суркова увидели свет тиражом 2000 экземпляров. Кроме того, если у Михаила Андреевича за 10 лет его пребывания в Кремле скапливались сотни страниц выступлений, статей, интервью, то Владислав Юрьевич даже не дотянул до двухсот.

Впрочем, не будем придираться. Известно, что иная брошюрка стоит сотни собраний сочинений. Может, и у нашего героя что ни слово — то политическое откровение. Кладезь философской мудрости.

Обратимся сразу к сердцу книги Суркова — к статье «Национализация будущего. Параграфы pro суверенную демократию». К его любимому интеллектуальному детищу, гем более что мы о нем уже упоминали.

Как видите, уже сам подзаголовок статьи вновь напоминает нам о перманентном желании Владислава Юрьевича быть оригинальным. Это и сугубо специфический термин «параграф»[27]. И игра на созвучии вырванного из словосочетания латинского слова «рго», означающего «за», с русским предлогом «про».

Но что же собственно текст?

Вот что пишет в первом же абзаце Сурков о задачах российской нации как носительницы высшей власти народа: «Здесь, в России, ей предстоит: испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации; добиться вытеснения засоряющих перспективу теневых институтов коррупции, криминального произвола, рынка суррогатов и контрафакта; устоять перед реакционными приступами изоляционизма и олигархии. Создать новое общество, новую экономику, новую армию, новую веру. Доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски».

Согласно логике Суркова бороться с коррупцией, криминалом и контрафактом должен именно многонациональный народ России. А не уполномоченные им на то государственные институты: спецслужбы, полиция, налоговые органы.

Интересно, как себе это Владислав Юрьевич представляет?

В виде массовых шествий под лозунгом «Все на борьбу с рынком суррогатов и контрафакта!»?

Дак 90 % российского народа понятия не имеет, что такое «контрафакт». Диковинное словцо, изредка слетающее с уст Никиты Сергеевича Михалкова, время от времени гневно требующего ужесточения наказаний за незаконное копирование лицензионных фильмов.

То же — с «вытеснением засоряющих перспективу теневых институтов коррупции». Почему «вытеснением» мусорщиков-мздоимцев должна заниматься именно что «высшая независимая (суверенная) власть народа (демократия)». А не конкретные силовые структуры?

Боюсь, что ответ на сей сакральный вопрос снова в области стилистики Владислава Суркова.

Но если раньше ее дефекты были из области подсознательного, то теперь Владислав Юрьевич намеренно манипулирует абстрактными понятиями, чтобы потом подогнать под созданную словесную конструкцию собственную конкретную идею. В данном случае это, конечно, его тезис о «суверенной демократии».

Поглядите внимательно, как выстроена фраза Суркова о народе как о силе, которой и надлежит «вытеснять» взяточников и хватать за руку контрафактников: «Высшая независимая (суверенная) власть народа {демократия) призвана соответствовать этим стремлениям…»

Слова в скобках Сурков оставил не случайно. Ибо вычленив их из текста, мы получаем так милое его сердцу словосочетание «суверенная демократия». То есть, по идее, вместо демагогической терминологии о «высшей независимой власти народа» здесь должны были стоять вполне конкретные фразы о государстве и уполномоченных им институтах: полиции, ФСБ, налоговых органах и так далее. Именно этим структурам вручает свое право на «вытеснение» всего лишнего из тела государства народ, поскольку сам специалистом по контрафакту и суррогату не является.

Но для чего же понадобилось городить терминологический огород нашему герою?

Во-первых, умно выглядит. Про народ да полицию с налоговой инспекцией, чай, и так каждый день телевизор рассказывает. А тут: «сверхэтническая совокупность всех граждан страны». Такая даже с «приступами изоляционизма» (так у Суркова) справится, если надо. Запросто!

Но главное, Сурков, дав в скобках перевод французского слова «суверенный» и греческого «демократия», вживил таким образом словосочетание «суверенная демократия» едва ли не в Конституцию России. Это ведь там о власти народа сказано. Сурков лишь добавил от себя слово «независимой».

И получилось, что от сурковского термина — «суверенная демократия» — уже вроде бы и никуда не деться. Так же в Конституции написано. Он лишь перевел. Точнее, популярно растолковал 2-ю главу основного закона государства.

Ах, как, должно быть, жалеет Владислав Юрьевич, что не пришлось ему в 1993 году писать эту самую Конституцию! Не надо было бы сегодня сочинять «Параграфы», перешивая основной закон белыми нитками.

Кстати, в контексте вышесказанного, сама литературная форма сурковских записок наводит на мысль: он надеется, что, рано или поздно, часть из них (или все) войдет в Конституцию. Отсюда и параграфы — они же статьи в Конституции. Отсюда и название: § 6 «Суверенная», § 7 «Демократия».

Да-да, именно так: двумя отдельными словами, но подряд. Очевидно, Владислав Юрьевич решил проявить скромность и уйти хотя бы в содержании от милого сердцу словосочетания, но развести слова по разным параграфам было выше его сил. Зато хоть сейчас бери и вставляй в Конституцию. Параграфами.

Чтобы придать «суверенной демократии», так сказать, российскую актуальность (термин-то, как мы помним, краденый), Сурков просто-напросто наделил ее в своем труде злободневными задачами. И ведь действительно: одно дело, когда «суверенная демократия» вещает о каких-то абстрактных принципах мироустройства, и совсем другое, когда собирается «вытеснять» контрафакт.

Но Владислав Юрьевич не замечает противоречия. Начиная изначально апеллировать к «суверенной демократии», как к высшей власти нации, многонационального народа, он упускает из виду иррациональное начало народа. Проще говоря, народ, может быть, эмоционально и готов «испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации» (каков оборот, а?), но на бытовом уровне, в реальной жизни, будет ей интуитивно сопротивляться. Ибо так народ устроен.

Экс-министр национальностей России Рамазан Абдулатипов рассказывал мне:

— В большинстве случаев у представителей той или иной нации преобладает феномен духовного, иррационального сознания. То есть духовное, чувственное восприятие действительности.

Кто не знает, Рамазан Гаджимуратович защитил диссертацию как раз по проблемам наций. Доктор философских наук настоящий, а не «философ» а-ля наш герой. К тому же — о, совпадение! — сегодня работает ректором Института культуры. Того самого, который Сурков так и не закончил.

Впрочем, было бы несправедливо утверждать, что Сурков отправляет нацию на сугубо приземленные свершения. Достойной альтернативой рутинной борьбе с контрафактом является создание ни много ни мало «нового общества, новой экономики, новой армии, новой веры (sic!)».

Вот так!

Глобальных амбиций Владиславу Юрьевичу, как видите, не занимать. Пророк Мухаммед и Ульянов-Ленин в одном лице. Фраза Суркова не вырвана из контекста. В «параграфах» действительно сразу за «программой-минимум»: борьбой с коррупционерами-суррогатом (захватом мостов-телеграфов), идет «программа-максимум»: создание нового общества и новой веры (диктатура пролетариата плюс кодекс строителя коммунизма).

В довершение своих революционных тезисов Сурков предлагает: «доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски»[28].

К чему это он?

Говорить в России нынче можно о чем угодно. Хоть о самом Суркове, как видите. И уж тем более о таких абстрактных понятиях, как «свобода» и «справедливость». А уж думать о них запретить оказалось даже не под силу советской власти… Тем более не ясно, кому мы это все должны доказывать.

Ну как прикажете дискутировать с такими изречениями Суркова?

Это либо просто чепуха, либо претензия на парадоксальную образность выражений, как всегда у нашего героя, выраженная в отсутствии у него всякого филологического чутья. Я уж не говорю о вкусе. И снова — полное отсутствие смысла.

Просто лексическая беда какая-то с Владиславом Юрьевичем!

Остальные «параграфы» «Национализации будущего», размещенные, к слову, на официальном сайте Кремля, под стать трактатам Марка Туллия Цицерона.

Сравните. У Цицерона: «О дружбе», «Об обязанностях». У Суркова: «Работа», «Скромность», «Сомнения». Кстати, главный литературный труд Цицерона, как известно, называется «Речи». У Суркова — «Тексты». Тоже просто и со вкусом. И с претензией на вечность.

Параграф «Работа» начинается утверждением: «Для суверенной демократии, отличаемой от прочих интеллектуальным лидерством, сплоченной элитой, национально ориентированной открытой экономикой и умением защищаться, абсолютно приоритетны…» (Далее идет перечисление ее приоритетов по Суркову.)

Но погодите! А с какой стати Владислав Юрьевич решил, что «суверенная демократия» отличаема от прочих (демократий, надо думать) именно теми свойствами, которыми он ее наделяет. Разве в демократиях иного толка (и просто в демократиях) исключены сплоченные элиты? Разве другие демократии не умеют защищаться? Разве экономики там сплошь закрыты и ненациональны?

Я уж стараюсь не обращать внимания на типичную для Суркова стилистическую абракадабру. Ну скажите на милость, Владислав Юрьевич, что вы имели в виду когда утверждали, что суверенная демократия отличаема от прочих интеллектуальным лидерством. Лидерством кого? Суверенной демократии? Тогда лидерства в чем? В общественных процессах или политическом устройстве? Тогда почему только интеллектуальным лидерством, а не политическим, духовным, идейным, наконец?

И ведь все это висит на сайте Кремля, а не радио «Свобода».

Жажда красиво выражаться пожирает в текстах Суркова сам смысл.

Вот, например: «Синергия креативных гражданских групп (предпринимательской, научной, культурологической, политической) в общих (значит, национальных) интересах выглядит позитивной альтернативой самозванству офшорной аристократии с ее пораженческой психологией».

Имеется в виду, что энергия здоровой части общества сможет побороть жуликов-олигархов, хранящих свои деньги за рубежом. Впрочем, это еще не факт. Ибо Сурков пишет, что эта энергия лишь «выглядит позитивной альтернативой». То есть на деле еще может оказаться куда более шкурной вещью.

Или: «Манипуляция и коррупция могут кое-как поддерживать иллюзию государства». Хоть стой, хоть падай! Манипуляция чем или кем? А про «коррупцию» — Сурков, очевидно, имел в виду борьбу с ней, а не ее саму.

Но дальше — хлеще: «Воссоздавать его (государство. — Примеч. авт.) всерьез по силам только творческому сословию свободных людей, соединенных ценностями, способных к новациям (значит, к конкуренции), движимых личной выгодой к национальным целям».

Вот тебе на! То господин Сурков отряжает на борьбу со всеми невзгодами нации ее саму в полном составе. То воссоздавать государство (это в 2006 году-то?) способно лишь некое «сословие свободных людей». (В пику основной массе крепостного люда, надо думать.) Впрочем, и это сословие будет движимо лишь личной выгодой к национальным целям.

Эх, Владислав Юрьевич! Стоило бы вам в том же 97 году, с которого стартуют ваши «Тексты», походить на лекции профессора Международного университета Анны Михальской даже в ущерб Фридману с его «Альфа-банком». Ибо тогда вы бы многому научились и сумели бы избегнуть массы риторических ляпов.

— Надо научиться адресовать свои речи людям, — рассказывала мне Анна Константиновна. — Нельзя человеку, выросшему в русской культуре, говорить заведомую ложь. Нельзя говорить и то, что говорил Гайдар: мы знали, что к власти придут криминальные элементы, но нам надо было строить капитализм. Это вне всяких понятий о справедливости, правде и добре.

Вот и вы вне всяких понятий о справедливости, правде и добре утверждаете, что воссоздавать государство будет некое сословие, движимое личной выгодой к национальным целям. Но ведь после словосочетания «личная выгода» уже и не столь важно, какие, собственно, у нас национальные цели. Ведь получается, что народ прицепят к некому эгоистичному, но продвинутому паровозу теплушкой для скота. Глядишь, нью-дворянин в алчном рывке вытянет быдло в светлое будущее.

Претензия на оригинальность не покидает текст о суверенной демократии до самого конца. Ибо завершается он как «§P.S.». И называет весь свой текст в последнем параграфе Владислав Юрьевич не иначе, как «одна из интерпретации нашего недавнего прошлого и близкого будущего».

Неслабо, верно? Чего мелочиться. Против прошлого с будущим не попрешь. Затягивает на фундаментальность.

«Он (текст. — Примеч. авт.) основан на предположении о неизбежности усложнения и дифференциации социальных структур», — поясняет Сурков.

Ну, уж коли нашему герою приспичило напоследок воспользоваться социологическими терминами, то делать это стоило в привязке к историческим процессам. Тогда, глядишь, и необходимость в умных словах отпадет.

Ибо, как наверняка знает Владислав Юрьевич, устойчивая связь элементов в социальной системе, обеспечивающая ее стабильность, усложняется перманентно. Такова закономерность развития человечества. Ее можно обозначить одним словом — эволюция. Так что претендовать на некие социологические предположения в данном случае так же нелепо, как предполагать, что грядущей зимой выпадет снег.

Задачей своего эпохального текста Сурков считает «привлечение общественного внимания к взаимосвязанным вопросам личной свободы (о демократии) и свободы национальной (о суверенитете)». Как видите, и тут Владислав Юрьевич не преминул ввернуть (хоть и в скобках) «демократию» плюс «суверенитет». Что делать, от пиаровского прошлого нашему герою никуда не деться.

А одним из приемов PR-технологий, как известно, и является ввинчивание исподволь в сознание человека (читателя, слушателя) специфических терминов (названий, определений). Чем чаще, тем лучше запомнится. Главное, чтоб отложилось. А содержанием, поди, всегда успеем наполнить. Был бы бренд.

Но вот как заканчивается текст про суверенную демократию, мне понравилось. «Он открыт для согласия и спора, — пишет Сурков. — В нем нет почти ничего обязательного и совсем ничего назидательного».

Любопытно, что же то немногое обязательное (в каком, кстати, смысле?), что есть в «Параграфах»? Хотя, сдается мне, что Владислав Юрьевич выразился так по привычке — для красного словца, не особо заботясь о смысле.

Что касается остального, то вот насчет отсутствия назидательности текста (и прочих его казусов) я уже поспорил. Тем более что и автор, как выясняется, был не против спора. И даже за. Так что, можно сказать, пошел навстречу его пожеланиям.

Главное — чтоб на пользу общему делу… Свободе в России. Ее независимости. Восстановлению справедливости в отношении ее поруганной истории. Кстати, последний аспект, на мой взгляд, является лучшим показателем истинного отношения гражданина к родине. Ибо без прошлого нет будущего.

Попробуем выяснить, каков наш герой с точки зрения понимания им подлинных и мнимых исторических процессов…

Историософия а-ля Сурков

В рассматриваемую нами выше книгу Суркова «Тексты» вошло его выступление на конференции «Уроки «Нового курса» для современной России и всего мира», приуроченной к 125-летию со дня рождения президента США Франклина Рузвельта, которая состоялась в феврале 2007 года в МГИМО.

Подчеркнув, что не верит «в способность истории совершать повторы» и что «Америка 30-х — не Россия 90-х и нулевых», Владислав Юрьевич с места в карьер объявил, что «идеи и эмоции, приводящие в движение наше общество сегодня, удивительно созвучны идеям и эмоциям эпохи Рузвельта».

Оставим на совести Суркова очередную историческую нелепицу. Ну, как, в самом деле, скажите на милость, можно сравнивать экономический кризис (пускай системный) с последствиями развала державы и ее политической системы.

Общего — ничего.

Владислав Юрьевич за уши притягивает некую внешнюю схожесть России 1990-х и Америки эпохи Великой депрессии.

Вот что он говорит о США той поры: «Пресса и финансы почти полностью контролировались безответственными и эгоистическими олигархическими группами, полагавшими, что демократия существует только для них и что ее блага не обязательно должны быть доступны большинству людей».

Действительно, по Суркову, весьма похоже на семибанкирщину времен Ельцина. Тогда в ее состав входил и босс Суркова по ЮКОСу — Михаил Ходорковский. И его босс по «Альфа-банку» — Фридман. И его босс по ОРТ — Березовский. Все эти господа — работодатели нашего героя и впрямь стремились контролировать финансы, скупали прессу, «работали» материально с парламентом.

Очень похоже на ситуацию в США 1930-х. Прав Сурков. Знает предмет. Ибо сам, как мы помним, привлек в «Менатеп» счета Минфина, минимущества, налоговой инспекции России за определенные дивиденды их чиновникам. Срывал в Госдуме импичмент Ельцину, подкупая депутатов. Про СМИ даже говорить не стоит…

Но вот на чисто внешнем сходстве, боюсь, все дело и заканчивается.

Ибо в США в 1930-е годы был кризис. Пускай огромный, с невиданными доселе издержками, но кризис отлаженной и устоявшейся политической системы. США заболели, но выздоравливали. А нестабильность 1990-х в России, которую ее тогдашний адепт[29] Владислав Сурков приветствовал, была лишь системными последствиями распада Советского Союза.

Сурков не понимает исторических причин кризисного положения дел в обеих странах. Для него важна картинка. Там миллионеры скупали газеты, и у нас миллиардеры делали то же самое. У них был разгул коррупции, и у нас тоже.

Ему невдомек, что постсоветская Россия в принципе еще не жила по нормальным капиталистическим законам, в отличие от Америки. Что сумятицу 1990-х можно с натяжкой назвать издержками роста, но не кризисом. Ибо кризис — это то, что начинает гнить на здоровом организме. А России до здорового капиталистического организма и сегодня еще — как до луны.

Меня, впрочем, в выступлении Суркова в МГИМО поразило другое. Рассказывая о том, как Рузвельт в своем стремлении вывести Америку на путь процветания отмахивается от политических оппонентов-экстремистов слева и справа, кремлевский «идеолог» мимоходом, ради удачной цитаты, пинает родину.

Вот что говорит Сурков: «Масса бедняков, возглавляемых демагогами при сочувствии влиятельных интеллектуалов, оправдывала движение к революции и социализму. Писатель Эдмунд Уилсон именовал «СССР моральной вершиной мира, где свет никогда не иссякнет».

Никто Суркова за язык не тянул. Мог бы ограничиться общими фразами. Нет, цитирует с издевкой слова некоего Уилсона, похвалившего Советский Союз. Куда там Сталину до Рузвельта. Ведь согласно Суркову, «Рузвельт был нашим военным союзником в XX веке, а в веке XXI он является нашим идеологическим союзником».

Вот ведь как! Словно и не было ни холодной войны, ни доктрины Госдепа, согласно которой само существование СССР, в котором родился Сурков, несовместимо с безопасностью США.

— Была ли, на Ваш взгляд, у СССР вообще хоть когда-нибудь пускай теоретическая возможность стать полноценным партнером США? — спросил я однажды у руководителя Управления нелегальной разведки КГБ СССР Юрия Дроздова. — Ну хотя бы на пике советско-американского сотрудничества во Второй мировой войне.

— Нет, потому что вина за то, что немцы в 1941 году напали на СССР, в том числе лежит и на США, — однозначно ответил Юрий Иванович. — Об этом почему-то сейчас не вспоминают, но ведь в 1940 году советник английского премьер-министра Черчилля — Монтгомери Хайд, который помогал Уильяму Доновану (один из руководителей американских спецслужб. — Примеч. авт.) создавать Управление стратегических служб, передал ему для вручения президенту США Рузвельту письмо Черчилля, где тот писал: поскольку США не находятся в состоянии войны с Германией, то не могли бы вы побудить Гитлера оставить в покое Балканы и ускорить мероприятия в отношении России. С той поры прошло уже много лет, и многим на Западе кажется, что про это письмо все забыли. Но забыть можно лишь тогда, когда ты не хочешь помнить о чем-то.

Вот вам и «союзник Рузвельт»!

Кстати, Юрий Дроздов знает о США не понаслышке, а потому, что много лет проработал там нашим резидентом нелегальной разведки. С Рокфеллером, например, встречался. Так что и о самих Штатах, и о подноготной их истории знает доподлинно.

«Основанными на ценностях свободы и справедливости хотел видеть Рузвельт и международные отношения», — утверждает Владислав Сурков. Но вот что генерал Дроздов рассказывал мне о том, как Великая депрессия в США отразилась на нашей стране:

— Сегодня никто не вспоминает также, что на самом деле подготовка ко Второй мировой войне началась в 1929 году со встречи американского президента Герберта Гувера с виднейшими предпринимателями США из центра Рассела; есть у них такое тайное общество. Оно заявило Гуверу: «Приближается кризис, попытаться избежать трудного положения, в котором могут оказаться США, можно, лишь изменив расстановку сил в мире. Для этого надо оказать помощь России, чтобы она окончательно избавилась от разрухи — последствий гражданской войны, и помочь Германии избавиться от тисков Версальского договора». «Но на это нужны деньги, — возразил Гувер, — несколько миллиардов. Да и для чего нам это нужно, что будет потом?» «А потом надо столкнуть Россию и Германию лбами для того чтобы, воспрянув после кризиса, США оказались только один на один с оставшимся из этих противников».

Такие деньги в результате были выделены не кем иным, как кумиром Владислава Суркова — Франклином Рузвельтом.

— И те же самые американские концерны, которые помогали России восстанавливать хозяйство — строили заводы, участвовали в создании Днепрогэса, — до этого восстанавливали и оснащали Германию, — продолжает рассказывать Юрий Иванович Дроздов. — Не зря же дед президента США Буша — Прескот Буш, который в 1930-е годы помогал немцам, сразу после начала войны был лишен права управлять своим имуществом, исходя из того, что США в данный момент находятся в состоянии войны с Германией. Все это документально зафиксировано, в том числе и в пятитомнике американского экономиста и историка Энтони Саттона.

Затронул в той своей речи замглавы Администрации Президента и тему открытия союзниками второго фронта в 1944 году. Звучала она лирично, с примесью личных мотивов. В ней, с оговорками, конечно, Владислав Юрьевич… благодарил Запад за десант в Нормандии!

Цитирую: «Возможно, авиационная бомба хорошего немецкого качества, приготовленная судьбой для моего дедушки, улетела в последний момент не за ним, на Восток, а на Запад, где наконец-то, хоть и поздно, но все же очень вовремя был открыт второй фронт. И смерть изменила траекторию. И дед вернулся домой живым. Может быть, конечно, что все было и не так. Но могло быть и так. И поэтому — господину Рузвельту мой отдельный респект».

Искренне порадовавшись за фронтовую судьбу деда Владислава Юрьевича, не могу, разумеется, не заметить, что сия его историческая благодарность — хочет того сам Сурков или нет — основана на софистике. Может быть, конечно, что все было и не так. Но могло быть и так. И поэтому — респект тебе, Рузвельт!

Забавно, правда? Эдак можно благодарить всякого и за все. Главное, что могло быть.

Но печально другое. То, что исторические тирады нашего героя, даже со скидкой на дипломатическую аудиторию и повод, по сути, откровенное глумлением над памятью сотен тысяч русских солдат, убитых фашистами в том числе и из-за того, что расчетливый Запад намеренно тянул с открытием второго фронта до последнего. (Тянул подло, водя Сталина за нос.)

Убитых не может быть, но точно. Никакой софистики, чистые факты.

Я ничуть не погрешу против исторической истины, если скажу, что открытие второго фронта могло стоить Советскому Союзу новых жертв!

Что я имею в виду?

Ну, коли Владислав Юрьевич произносил свою речь, как я сказал, перед заинтересованной публикой — в МГИМО, дадим слово одному из участников этой конференции — руководителю международного отдела ЦК КПСС, чрезвычайному и полномочному послу СССР в ФРГ Валентину Фалину. Выпускнику МГИМО и его профессору, кстати.

— Согласно операции «Немыслимое», против СССР должна была начаться 1 июля 1945 года новая война. Силами 110 дивизий: американских, британских, польских, канадских и так далее… плюс десять немецких дивизий. Целью «Немыслимого» было нанесение Советскому Союзу тотального поражения, с тем чтобы Советский Союз подчинился воле США и Великобритании.

Именно для того чтобы «Немыслимое» стало возможно, союзники не спешили разоружать фашистские дивизии. Так что у второго фронта была вполне конкретная цель. И если бы не наша разведка, то, как знать, может, и дальше гибли бы советские солдаты.

Мне вовсе не доставляет удовольствия уличать одного из руководителей государства в историческом невежестве. (Подозреваю даже, что Сурков не самый темный среди них.) Но, согласитесь, публично звучащая из уст «кремлевского идеолога» историческая нелепица ужасна вдвойне.

Сегодня, а уж это Сурков точно знает, со стороны Запада идет попытка переписать историю Второй мировой войны. Принизить, а лучше нивелировать в ней роль советской армии, а на первый план вывести действия союзнических войск. Мол, благодаря им-то и настал Гитлеру полный капут!

Вот и прикиньте теперь, как в канву этой сознательной исторической фальсификации ложатся — хочется верить, сказанные всуе — слова государственного деятеля России, которому иные социологические опросы отводят едва ли не третье место в неформальной кремлевской иерархии.

Кроме того, это, мягко говоря, исторически странное выступление Владислава Юрьевича прозвучало в стенах учебного заведения. И вот представьте себе. Вы — молодой человек, к которому в вуз приезжает один из руководителей государства и начинает говорить такие вещи…

Как должны отнестись к ним студенты, которые с историей Второй мировой войны дружат? (Тех, что не дружат, можно смело записывать в жертвы исторической непросвещенности нашего героя.)

Поднять руку и поправить Суркова? Сплюнуть в курилке и выругаться: «В нашей стране никогда ничего хорошего не будет, надо валить из рашки, если там наверху такие»?

Без прошлого — нет будущего. Поэтому с прошлым надо обращаться даже бережней, чем с настоящим. Не поправишь потом!

Я как-то беседовал на эту тему с человеком, с которым и сам Владислав Юрьевич, как вы знаете, пообщаться не прочь — с главредом «Завтра» Александром Прохановым:

— К истории России надо относиться бережно, — сказал Александр Андреевич. — С мифами надо быть осторожным. Силы, которые заинтересованы в развитии русской государственности, понимают, что разрывы исторического световода, постоянное высечение из истории тех или иных фрагментов, оказывание предпочтения тем или иным историческим периодам губительны для исторической энергии как таковой.

Я не знаю, о чем говорит Сурков с Прохановым (при случае обязательно поинтересуюсь), но, сдается мне, что не о разрывах исторического световода.

Если даже Владислав Юрьевич и взял в толк смысл этого образного выражения. Иначе с чего вдруг вздумал тогда, в 2007 году, этот световод играючи разорвать?

И если бы это было в первый раз.

То наш герой скажет про Россию, что «500 лет страна была современным государством». То объявит, что «никакого поражения в холодной войне Советский Союз не понес».

А чего стоит одна только его брежневизация Путина…

Косолапов наших дней

В 2006 году Россия неожиданно пышно отпраздновала 100-летие генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. Большая часть населения нашей страны прожила немалую (и нехудшую) часть жизни при «дорогом Леониде Ильиче», поэтому, на первый взгляд, пафос торжества легко объяснялся эффектом всеобщей ностальгии по тем временам.

Однако на деле все оказалось сложнее. (Так и хочется сказать — глупее.)

По прошествии времени выяснилось, что накал воспевания брежневского застоя, конечно, спал, но отнюдь не настолько, чтобы смотрящее телевизор и читающее газеты население страны не обратило внимание: а ведь Леонида Ильича никак реабилитируют! Даром что ли сплошные панегирики в его адрес да фильм за фильмом о нем самом и его семье.

И было все это неспроста.

Мне представляется следующая версия развития событий. Убежденный, как мы знаем, что всякое позиционирование себя рядом с популярной фигурой всегда плюс для личного имиджа, замглавы кремлевской Администрации Владислав Сурков решил официально реабилитировать популярную в народе фигуру Брежнева для того чтобы, сравнив с ним Путина, поднять последнему рейтинг.

Задействовал то есть личную формулу успеха «ты мне — я тебе» по отношению к Путину. Путин, по мнению Суркова, давал Брежневу политическую реабилитацию (от кого? от чего?). А Брежнев делился своей популярностью у пожилых домохозяек с Путиным.

При этом, как мы помним на примере философа Ивана Ильина, политический бартер с покойниками нашего героя не смущает. Нужно — значит, нужно.

Но было ли нужно?

Как ни относись к этому факту, но известно, что доверие населения к Путину и так было немалым. А вот о том, что ставя Брежнева на одну доску с Путиным, замазывает он последнего на всю жизнь — не отмоешься, Владислав Юрьевич ввиду своей исторической недальновидности и не подумал.

И понеслось!..

Пропагандисты старались вовсю. Экраны наводнило стилизованное под фильмы застойных времен кино. Политологи оперировали невесть откуда взявшимися цифрами, что экономика времен Брежнева не паразитировала на сталинских процессах индустриализации, а едва ли не была инновационным прорывом в будущее.

Пресек воплощение в жизнь этой странной идеи Суркова сам Путин. Когда 17 октября 2011 года в интервью трем федеральным телеканалам сказал: «Говорят, вернутся скоро брежневские времена, застойные. Во-первых, и в советские времена, и даже в начале 1990-х — я не хочу, чтобы это выглядело как огульная критика — было много и позитивного, но я что-то не припомню, чтобы послевоенное советское руководство, лидеры советские послевоенные так же интенсивно работали, как это делаю я или действующий президент Медведев Дмитрий Анатольевич. Что-то не припомню. <…> Они и не могли — и в силу физического состояния, и в силу непонимания, что надо делать: может быть, и шевелились бы, только не понимали… И не было воли для того чтобы это делать».

Представляю, как ерзал позади телекамер во время выступления босса наш герой. Еще бы! С треском рушилась очередная его политологическая конструкция.

Нет, в иных делах все-таки Владиславу Юрьевичу еще стоит поучиться у старших товарищей. Благо многие из них еще живы.

А сейчас читателя ждет сюрприз. Честно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы эффект от него с вами разделил сам герой нашей книги — Владислав Юрьевич Сурков. Ибо, ей-богу, уверен, что гость этой главы должен быть интересен господину Суркову пуще всех остальных. Собственно, только ради встречи с ним я бы на месте Владислава Юрьевича и прочел эту книгу.

Ибо бывший заместитель руководителя отдела пропаганды ЦК КПСС Ричард Иванович Косолапов — вместе с генералом КГБ Филиппом Бобковым, о котором мы уже говорили, — является историческим прототипом заместителя руководителя Администрации Президента Владислава Юрьевича Суркова.

Косолапов — аналог Суркова в советской властной иерархии по линии пропаганды. Его альтер эго по работе со СМИ. Двойник во времени с точки зрения манипуляции историей. Политический предшественник и духовное начало на Старой площади (в Кремле). Недаром у Косолапова с Бобковым Сурков постигал нюансы политических интриг.

Ричард Иванович работал заместителем Александра Яковлева, которого впоследствии нарекли «идеологом перестройки».

Чуете, куда ветер дует? Опять идеолог! Вернее, заместитель идеолога.

Казалось бы, маленькая неувязочка…

Как бы не так!

Владислав Юрьевич — тоже заместитель. Причем вечный. Он всю жизнь работал только заместителем. И у Ходорковского, и у Авена, и у Березовского, и у Путина, и у Медведева. Но, как выясняется, заместитель тоже может быть идеологом. И даже став общепризнанным идеологом, заместителем при этом быть не перестает. Хотя, как и Косолапов, на деле тянет весь пропагандистский воз Кремля.

Вопрос, кстати, не самый праздный: разве за 12 лет беспорочной политической службы Владислав Сурков не заслужил полноценной должности руководителя Администрации Президента России? Вам не обидно, Владислав Юрьевич? Мне было бы обидно. Не считают вас, видать, в Кремле своим, как и говорила Хакамада. Наемный профессионал, и точка.

Впрочем, вернемся к историко-политическим аналогиям. К профессиональной стезе господина Суркова, так сказать.

Ричард Косолапов проработал свои лучшие годы в отделе пропаганды ЦК КПСС во времена застоя при Леониде Ильиче Брежневе. Потом был главным редактором журнала «Коммунист», из которого его выперли во время перестройки, чтобы освободить должность для более политически подкованного главреда — Егора Гайдара. (Какова гримаса истории, а?!) А последнее профессиональное убежище Ричард Иванович нашел на кафедре МГУ в качестве доктора философских наук, откуда и наблюдал удивительные пропагандистские метаморфозы нашего странного времени.

…Кстати, снова удивительное совпадение: Владислава Суркова депутат Чикин назвал «философом». Вряд ли просто так — скорее всего, именно так внутренне себя видит сам Сурков, при этом, правда, не опираясь на научную степень.

Так вот. Казалось бы, плоть от плоти коммунист эпохи Брежнева, Ричард Косолапов должен костьми лечь, но защищать и застой, и его лидера — Леонида Ильича. И уж тем паче обязан аплодировать идее Владислава Юрьевича оживить Брежнева в народных воспоминаниях.

Ан нет! Совсем даже наоборот!

Мы поговорили с Ричардом Ивановичем на тему вырождения советских элит…

— Конечно, это была трагедия! — с жаром сказал Косолапов. — Люди типа Ленина и Сталина — как бы к ним ни относиться, а они были масштабными политиками — сформировались в других исторических условиях. А следующие руководители такого опыта не имели, они продвигались в рамках конторы с уже установленными канонами и алгоритмами, без сильного воздействия творческого начала. И в этом в какой-то мере была обреченность Советского Союза.

— При этом Брежнев считал, что все достижения СССР той поры — исключительно его заслуга? — спросил я.

— Возможность повесить на себя звезды Брежнев получил потому, что подошел срок разрешения сталинских проектов, замыслы и вообще концептуальный подход к которым был заложен в послевоенное время. Все, что было сделано позже Королевым и Курчатовым, было заложено еще в послевоенные времена. Широкого мышления такого рода от Брежнева, конечно, ждать было трудно, он лишь пожинал плоды. И корни великого достижения — создания военного паритета между СССР и США — тоже уходят в 1940-е годы. Весь советский ВПК времен паритета — это кадры, набранные еще Сталиным.

Я извиняюсь перед читателем за цитирование беседы с Ричардом Косолаповым на тему, лишь косвенно имеющую отношение к коллеге Ричарда Ивановича — господину Суркову. Но кто знает, быть может, и он сам найдет время и узнает из уст старшего товарища правду о той эпохе, которую играючи взял в идеологическую разработку.

А то ведь получается парадокс, господа! Молодой современный политик Сурков считает Леонида Брежнева выдающимся политическим деятелем. А пропагандист ЦК КПСС эпохи самого Брежнева Косолапов маразматиком, доведшим страну до ручки.

И такого рода историческими «открытиями» жизнь (пардон, исключительно работа) Владислава Юрьевича просто пестрит. Еще чуть-чуть — и наш герой, подобно Сталину, сядет сочинять новый «Краткий курс».

Параграфы… пардон, тексты у него, как мы знаем, для этого уже есть.