Крепость «Россия»

Дмитрий Миндич, Евгений Верлин С ЧЕГО СОБИРАЕТСЯ РОДИНА

Все чаще горячие головы, причастные с госпиару, молвят: и Крым не по праву Украине отошел, и Южная Осетия «тяготеет» к России, и Грузия как государство «нежизнеспособно». Кажется, границы в рамках СНГ вот-вот начнут трещать по швам, да и само дитя Беловежской Пущи вряд ли долго протянет. Громких заявлений много, а серьезных прогнозов развития постсоветского пространства◦— ни одного.

А кто, собственно, может гарантировать, что и наши, российские, границы, и границы сопредельных государств -навеки? И «Профиль» решил пофантазировать…

Сохранится ли Россия через 15 лет в нынешних границах? Об отрицательном ответе на этот вопрос даже страшно подумать, хотя многие высшие лица государства не боятся открыто говорить, что сохранение суверенитета и территориальной целостности страны◦— главный вызов обозримого будущего.

Мы считаем, что утрата Россией своих территорий возможна лишь в результате некоего тотального социально-экономического коллапса. В этом случае распад вряд ли ограничился бы отдельными «кусками»◦— Южные Курилы, Чечня или Калининград. Хотя, не дай бог, случись такой коллапс, возможны всякие «варианты». В кратко- и среднесрочной перспективе на политическом горизонте пока, слава богу, не просматривается каких-либо осязаемых угроз, способных привести к такому катаклизму. Тем не менее есть ряд тревожащих факторов, которые, если дать им развиваться по нарастающей, могут составить угрозы. Есть и «мины замедленного действия», они могут «рвануть» при неблагоприятных условиях.

Во-первых, это так называемые спорные (или могущие оказаться таковыми) территории, появление которых в составе РФ было обусловлено послевоенными геополитическими изменениями. Попадание этих регионов в «группу риска» обусловлено в первую очередь наличием внешних сил, заинтересованных в изменении status quo. Эти силы могут ждать своего часа, усмотрев, скажем, в экономическом ослаблении России шанс для территориального реванша. Главным образом речь может идти о Калининградской области (бывшая Восточная Пруссия) и Южных Курилах (так называемые «северные территории» Японии). Среди важнейших проблем России в этих регионах◦— их социально-экономическое неблагополучие: в случае его нарастания при одновременном ослаблении федерального центра возможно появление инициатив по поводу автономизации или даже присоединения к другой стране.

Во-вторых, это Сибирь и Дальний Восток. Природа слабости России на этих территориях иная. Не претензии других государств (реальных или потенциальных) и не «эксклюзивное» положение на карте («с краю»), а экономическая пока неготовность России адекватно (то есть в соответствии с объективными требованиями XXI века) «переварить» имеющиеся у нее пространства, с одной стороны, и объективная способность других стран (в первую очередь Китая) сделать это за нее◦— с другой.

Цифры неумолимы: 40 млн. россиян, проживающих на территории Сибирского и Дальневосточного федеральных округов (из 144 млн., населяющих Россию),◦— и почти 1,5 млрд. китайцев (из них только вдоль границы с РФ живет больше, чем на всей территории нашей необъятной Родины). До 2020 года «устойчивое демографическое неравновесие» на российско-китайской границе вряд ли перерастет фактически в глобальный пересмотр границ (Китай никогда не торопится формализовать то, чего еще нет: до тех пор, пока население по нашу сторону границы не станет более китайским, Пекин вопрос о новом разграничении не поставит). В-третьих, это территории более или менее компактного проживания представителей неправославных вероисповеданий, в первую очередь мусульман. В этом отношении традиционно проблемными считаются Башкирия и Татарстан. Хотя опыт «обретения независимости» Чечней в 90-е годы охладил горячие головы в этих республиках. Поэтому нарастание напряженности здесь может актуализироваться лишь как часть масштабного «исламского взрыва», который в этом случае охватит и республики Северного Кавказа. По большому счету, этот сценарий возможен лишь при условии, что Россию удастся втянуть в масштабную войну на Кавказе, которая будет восприниматься исключительно как религиозная война, война православных русских против мусульман, и наоборот.

Северный Кавказ всегда был (и остается сейчас) наиболее проблемной точкой на карте России. Список угроз, способных дестабилизировать ситуацию в регионе, известен. Он широк, как нигде: фантастические даже по российским меркам масштабы коррупции, клановая организация политической и экономической жизни, безработица (по данным полпредства в ЮФО, кроме некоторых районов Дагестана и Владикавказа только на зарегистрированном рынке труда на одну вакансию в северокавказских республиках приходится не менее 7 претендентов), разваленная социальная сфера. Воспроизводящая себя бедность, маргинализация широких слоев населения◦— питательный бульон для распространения радикальной исламистской идеологии и пополнения рядов террористического подполья, ответом на деятельность которого стал системный беспредел правоохранительных органов. Картину дополняют традиционные кавказские болячки◦— многочисленные тлеющие этнические конфликты и остро стоящий в ряде республик земельный вопрос. Во что все это может вылиться через 15 лет?

«Правила игры на Кавказе будут определяться в Москве, давать какие-либо прогнозы развития ситуации в регионе трудно,◦— считает завотделом межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Марке донов.◦— Общий тренд таков, что на благоприятный сценарий стоит рассчитывать лишь при одном условии◦— федеральный центр сможет формулировать и проводить внятную политику, которая приведет к усилению присутствия в регионе российского государства (а не интересов отдельных групп коррумпированной федеральной бюрократии) и социализации населения северокавказских республик».

В рамках инерционного сценария ожидать скорого взрыва на Северном Кавказе, видимо, не приходится. Внезапный масштабный кризис в одной из этих республик могут вызвать разве что неуклюжие попытки федерального центра одним махом решить проблемы, которые на Северном Кавказе в принципе не имеют простого решения (например, Москва решит насильно вернуть ингушских беженцев в Пригородный район), а также война в Абхазии и Южной Осетии, в которую с большой степенью вероятности окажутся втянутыми сразу несколько республик Северного Кавказа.

Допустим, форс-мажора все же удалось избежать, и Москва продолжает действовать по принципу «лучше ничего не трогать руками», ее политика на Северном Кавказе сводится к финансовым вливаниям в местные бюджеты, административному разруливанию периодических локальных кризисов и жесткой силовой борьбе с террористами. Предположим также, что финансовые и административные возможности Москвы в 15 ближайших лет по меньшей мере не сократятся.

Благодаря масштабным бюджетным вливаниям, а также имеющимся паллиативам в виде развитой теневой экономики и экономическим связям с «большой» Россией, северокавказские республики продолжают в этом случае медленно сползать к более масштабному социально-политическому кризису. Причем это сползание вовсе не обязательно будет сопровождаться ростом сепаратистских настроений. Первая и вторая чеченские войны, «прелести» дудаевско-масхадовской Ичкерии стали для элиты и общества северокавказских республик сильной прививкой от политического сепаратизма. Следует учитывать и то, что жители северокавказских республик привыкли видеть себя гражданами России, считая эту страну своей.

Удерживать ситуацию от быстрого обвала помогут усилия федерального центра по поддержанию стабильности «в ручном режиме». «Кадыровская модель» управления может быть распространена и на другие республики. Однако эта модель не дает гарантий вечной лояльности к центру, ни тем более гарантий интеграции такой территории (живущей по законам главенствующей «банды») в экономику и общество России. Также есть угроза, что ведущаяся неадекватно жестокими методами борьба с экстремистским подпольем даст обратный результат. Ответное усиление ставки на «рамзанизацию» республик СК, на поддержку автократических режимов может на какое-то время «заморозить» ситуацию, создав условия для ее выправления в отдаленной перспективе на основе укрепления местной экономики и бюджетных вливаний из центра. Однако сама по себе порочная клановая модель экономических и социальных отношений при этом окажется законсервированной надолго.

Затяжная экономическая депрессия на Северном Кавказе, растущий разрыв между уровнем жизни местного населения на фоне русских областей могут спровоцировать стихийную массовую миграцию в центральные районы России, что вызовет там ответный всплеск ксенофобских настроений. В этом случае кавказцы могут оказаться экономически и социально изолированными от «большой» российской жизни, из-за чего регион потеряет имеющиеся у него сегодня даже немногочисленные шансы на социализацию в российском обществе. В этом случае радикальный исламизм, не имеющий пока на Кавказе внятной политической программы, может оформиться в мощную политическую силу.

Впрочем, наибольшую опасность для мира в регионе будет представлять как раз протест системный. Установление в северокавказских республиках жестких авторитарных режимов◦— их Москва будет вынуждена поддерживать◦— неизбежно приведет к возникновению обиженных группировок в местных элитах, которые, опираясь на недовольство населения, могут запустить процесс «стихийной демократизации» Северного Кавказа, аналогичной той, что происходила здесь в начале 90-х годов.

«Украина, скорее всего, на долгие годы будет оставаться слабой, возможен даже ее развал на несколько частей, но все-таки это маловероятно»◦— таков типичный ответ опрошенных «Профилем» российских экспертов на вопрос: «Что будет с Украиной и ее территориальной целостностью в 2020 году?» Никто из наших собеседников не осмелился с твердой убежденностью заявить, что на территории Украины случится настоящий военный конфликт, который приведет к отколу от нее сепаратистских анклавов, тяготеющих к той же России.

По мнению замдиректора Института СНГ Владимира Жарихина, говорить об Украине 2020 года невозможно в отрыве от того, как она будет позиционирована по отношению к России. А в среднесрочной перспективе важным фактором на Украине станет возрастающая привлекательность России: «Наша растущая привлекательность определяется тем ощущением, что наши люди живут лучше».

Способна ли Россия предложить привлекательный модернизационный проект для Украины? «Нет,◦— отвечает Жарихин,◦— не может. Как трудно нам предложить Украине и по-настоящему экономически выгодное сотрудничество. Кооперация возможна разве что в энергетической отрасли, например в области атомной энергетики. Ну а модернизационный проект какой мы им сможем предложить? Мы сначала должны понять, чего сами хотим для себя…»

Сценарий первый: Украина распадается (хотя и без большой крови), при этом восток и Крым входят в российскую зону влияния (условно◦— единое экономическое пространство). Это, впрочем, не даст моментального процветания. Развитие энергоемких производств на Украине (в опоре на субсидируемые в рамках ЕЭП энергоносители), признал Жарихин,◦— тоже тупиковый путь. «Я лично за то, чтобы цены на газ для всех были рыночные, но чтобы при этом помощь союзникам была обусловлена встречными обязательствами, например чтобы в ответ закупалась российская техника».

Вся проблема в том, подчеркивает Жарихин, что крайние варианты для Украины◦— целиком «уйти» на Запад или полностью интегрироваться в Россию◦— не проходят. «Ни в ЕЭП Украина целиком не войдет, ни в Евросоюзе ее в цельном виде принять не готовы. Да и цивилизационные предпочтения слишком разнятся: Львов мечтает стать милым, тихим городком Европы, а Донецк хочет в Россию».

По мнению председателя президиума СВОП Сергея Караганова и научного руководителя Центра исследований постиндустриального общества Владислава Иноземцева, самые неблагоприятные последствия для Украины могут наступить в результате ее поспешного вступления в НАТО.

Караганов: «Расширение НАТО на Украину приведет к резкой поляризации политических сил в этой стране и дальнейшему охлаждению отношений с Россией со всеми вытекающими последствиями в плане сохранения ее территориальной целостности. Если же этого не произойдет, то мы будем жить в дружбе, и вероятность раскола резко уменьшится».

«Вступление в НАТО на правах протеже США и роль нового санитарного кордона на границах с Россией◦— путь в тупик»,◦— убежден Иноземцев. Оптимальная перспектива для Украины, по мнению ученого,◦— объявление нейтралитета, активизация усилий по интеграции с ЕС и обретение статуса связующего звена между Европой и Россией. Что же касается военной угрозы для Украины со стороны России, то она полностью отсутствует. При этом, считает Иноземцев, Россия вовсе не подарок для Украины в экономическом отношении: именно хозяйственная ориентированность на Россию угрожает украинской стабильности.

Такой же точки зрения придерживается и Владимир Жарихин. Создание «санитарного пояса» между Россией и Европой, в том числе посредством расширения НАТО, замечает он, это политика не Европы, а Америки. И эта политика объективно препятствует нормальным энергетическим потокам через ту же территорию Украины. Не было бы такой перспективы, уверен Жарихин, не возник бы и «обходной» проект СЕГ, по крайней мере, в том его контексте, в котором он начал реализовываться.

Не склонны большинство российских экспертов драматизировать и ситуацию в Крыму. В оптимистическом варианте (если не произойдет раскола Украины) Крым, скорее всего, останется украинским, считает Сергей Караганов. «А как же Севастополь после 2017 года? А как будет развиваться ситуация с крымскими татарами?»◦— спрашиваем его. Ответ: «А Севастополь России в военном отношении не нужен. Крымские татары◦— это будет украинская проблема».

«Рост крымско-татарского фактора◦— вот та угроза, которая должна сплотить русских и украинцев,◦— убежден Жарихин.◦— Ну и Турция этот фактор будет стараться использовать. НАТО же к тому времени может маргинализироваться, из альянса выйдут Германия, Франция и Италия, а останутся в основном страны Центральной и Восточной Европы».

По Приднестровью мнения также оказались неоднозначными. Проблема, уверен Караганов, решится в ближайшие два-три года. Приднестровье на правах субъекта с высокой степенью автономии останется в составе Молдавии.

С таким прогнозом не согласен Жарихин: «Приднестровье, скорее всего, добьется признания со стороны мирового сообщества. А Румыния присоединит Молдову. Какой тут фактор сыграет главную роль? Не этнический, конечно. Главный фактор◦— это предприятия Приднестровья, ориентированные на Россию, на российский военно-промышленный комплекс».

Геополитическое положение Белоруссии может измениться уже в пять-десять ближайших лет. Кстати, в 2020 году Лукашенко исполнится 76 лет.

Итоги последних президентских выборов не признали на Западе, который развернул активное наступление на режим Лукашенко. Возможно, в отношении Белоруссии уже запущен сценарий «демократической революции». Рано или поздно он будет реализован, если в игру не включится «третья сила». Таковой является Россия. Внутри российской элиты все настойчивее звучат призывы к усилению интеграционной роли РФ на пространстве бывшего СССР. В этой риторике присоединение Белоруссии из «электорального аншлюса», цель которого легитимное сохранение власти действующим президентом РФ после 2008 года, перерастает в часть более широкого и самодостаточного геополитического проекта. В условиях нарастающей в Белоруссии «оранжевой» угрозы и внутри российской, и внутри белорусской власти вполне может возникнуть новый «запрос на интеграцию».

В обозримой перспективе Белоруссию ждет выбор между западным трендом и российским, третьего не дано. В битве за Белоруссию Россия имеет более высокие шансы. Хотя бы потому, что перед белорусской элитой неизбежно будет маячить «опыт Украины», где в 2004-м «уходящий» режим Кучмы вынужден был идти на компромисс с прозападной частью элиты и в результате проиграл. В последнем случае лично Лукашенко и его близким ничего хорошего не светит. По словам руководителя департамента стран СНГ Центра политических технологий Сергея Михеева, «если Лукашенко будет нужна преемственность, то без поддержки России ему обеспечить ее будет очень сложно».

Россия может не захотеть портить отношения с Западом из-за Белоруссии и не станет брать на себя полноту ответственности за то, что будет происходить там после Лукашенко. В тактическом плане половинчатость подходов Москвы может привести к «разброду и шатаниям», возможно, более серьезным, чем на Украине, спустя год-два после «оранжевой революции». В долгосрочной перспективе отказ от жесткой конфронтации с Западом из-за Лукашенко может сыграть на укрепление позиций России в Минске. В условиях нарастания проблем внутри РБ и невозможности справиться с нарастающим экономическим и политическим кризисом допустим вариант, когда белорусская элита при поддержке населения пойдет на тот или иной вариант «аншлюса». И Россия все-таки прирастет Белоруссией.

Существенную роль в этом треугольнике по-прежнему будут играть четыре основных игрока. Во-первых, США, для которых влияние на Кавказе◦— ключ к главному потенциальному театру военных действий◦— Большому Ближнему Востоку и богатому нефтью Каспию, а также рычаг сдерживания растущих амбиций России. Во-вторых, Россия, рассматривающая регион как свое «мягкое подбрюшье». В-третьих, сами непризнанные республики, отстаивающие свой суверенитет. И, наконец, Грузия, для которой решение осетинской и абхазской проблемы имеет огромное внутриполитическое значение.

Мирное разрешение абхазской и осетинской проблемы возможно лишь в случае, если непризнанные республики, равно как и Грузия, а может быть, и Армения, станут частью российского интеграционного проекта. Хотя сегодня такой вариант выглядит совершенно фантастично.

Что же касается силового сценария, то он вероятен лишь с точки зрения общей непредсказуемости нынешнего тбилисского режима. Попытки взять реванш за поражения 1992 года будут означать катастрофу как для самой Грузии (ее победа маловероятна), так и для России, поскольку в конфликт, как и 14 лет назад, будет втянута западная часть российского Северного Кавказа.

Наиболее вероятен, на наш взгляд, сценарий превращения осетино-грузинского и осетино-абхазского противостояния в перманентный конфликт, наподобие палестино-израильского. И такой вариант устроит почти всех.

Сценарий международного признания суверенитета Южной Осетии и Абхазии вряд ли устроит Россию. В этом случае она рискует получить на южных границах еще две маленькие Грузии. Очевидно, что для укрепления обретенного суверенитета Сухуми и Цхинвали придется лавировать между главными геополитическими силами в регионе◦— Россией и США. Поэтому от клятв в вечной дружбе они могут быстро скатиться к антироссийской риторике, если им за это заплатят в долларах.

Россия не заинтересована и в присоединении Южной Осетии и Абхазии, поскольку в этом случае она потеряет действенный рычаг влияния на Тбилиси, с которым по эффективности не могут сравниться ни вино, ни «Боржоми». Вместо этого она получит еще два депрессивных кавказских региона, к тому же с сильно криминализированной экономикой и компактно проживающим грузинским меньшинством.

В свою очередь, для Сухуми и Цхинвали вхождение в состав РФ будет означать утрату статуса важных игроков в региональной политике и превращение в 89-й и 90-й субъекты Федерации, по уровню экономического развития находящиеся где-то между Чукоткой и Ингушетией.

Определенные дивиденды от сохранения существующего положения вещей получит и Тбилиси. Абхазский и осетинский факторы в российско-грузинском противостоянии◦— это важная часть грузинского государственного проекта. Хотя судьба самого проекта до конца, видимо, не определена.

Попытки Грузии «обмануть географию» и вырваться из сферы влияния России не обязательно обречены на провал. Однако реализация такого сценария возможна лишь при условии, что США на длительный срок возьмут на себя содержание стратегически важного партнера, чья территориальная целостность будет при этом постоянно находиться под угрозой. Помимо вышеназванных у Тбилиси имеются проблемы с армянским и азербайджанским меньшинствами, сванами, аджарцами и даже мингрелами, которые формально являются составной частью титульной нации. Впрочем, как и в случае с Россией, утрата проблемных территорий возможна лишь при условии коллапса грузинского государства в целом.

Когда пять лет назад рассекретили доклад Национального совета США по разведке «Тенденции глобального развития к 2015 году», эксперты обратили внимание на многовариантность развития как для России, так и для большей части постсоветского пространства. Наиболее категоричным был прогноз для Центральной Азии: говорилось о нарастании нестабильности, связанной с нерешенностью социальных, экологических, религиозных и межэтнических проблем. Одной из базовых проблем называлась усугубляющаяся нехватка воды, вызванная экстенсивной практикой ее использования для орошения, а также загрязнением подземных вод. Этот фон усугублялся высокой рождаемостью, перенаселенностью (речь о Чуйской и Ферганской долинах), низким образовательным уровнем населения, слабой системой здравоохранения.

Все эти факторы сохранились и сегодня, вряд ли они сойдут на нет к 2020 году. Исключением станет разве что Казахстан, чье динамичное экономическое развитие, диверсификация экономики внушают оптимизм.

Регион останется ареной соперничества за контроль над энергоресурсами со стороны России, Китая, Индии, Ирана, а также США и, возможно, Турции. Наш прогноз: к 2020 году в ЦА может появиться пара «протекторатов» Китая. С большой вероятностью это будут Киргизия и Узбекистан. Посадив у власти лояльные режимы и «нависнув» над соседями, китайцы попытаются предотвратить в Центральной Азии: а) приход к власти исламистов (это заразительно и опасно для Синьцзяна); б) вестернизацию с перспективой появления «мягких» авторитарных режимов типа назарбаевского (с большой перспективой попадания их в орбиту Запада).

Туркменистан попадет в орбиту влияния российско-иранского «энергетического союза». К 2020 году Иран останется, по большому счету, ведущим, если не единственным, союзником России в Евразии. Прочие «союзники» будут дружить с нами и «любить» Россию, скорее, в режиме вынужденной необходимости.

Туркмения без Ниязова станет центром возрастающей политической активности. Сценарии развития ситуации там могут варьироваться от исламской революции (ей посодействует этнически близкий Иран) до авторитарной демократии по типу азербайджанской. Власть Ашхабада должна будет шире допустить иностранные добывающие компании в страну и определиться с выбором, куда продавать газ: на запад, восток, север или, возможно, тянуть трубопровод в южном направлении. Однако южный маршрут может оказаться реальным лишь при условии достижения глобального консенсуса между российско-иранским «газовым ОПЕК» и Западом во главе с США. Мы исходим из того, что иранский режим к тому времени станет менее теократическим и более «вменяемым», что окажет благотворное влияние и на режим в Туркменистане. Тем более что к этому времени проекты «Север◦— Юг», прежде всего ТРАСЕКА, будут уже задействованы, а значит, все основные мировые игроки получат дополнительные стимулы активно участвовать в обеспечении стабильности в Каспийском регионе.

Таджикистан, скорее всего, останется зоной перманентной напряженности. Внедрение здесь американцами в политическую практику демократических процедур лишь обеспечит доступ к власти исламистам. Это даст предлог китайцам, получив на то мандат ШОС и действуя в интересах оказавшегося в эмиграции «законного правительства», ввести на территорию Таджикистана «ограниченный контингент Народно-освободительной армии Китая».

Контингенты НОАК к тому времени могут быть также размещены в Узбекистане и Киргизии. Их целью станет, в частности, охрана нефте- и газопроводов, доставляющих углеводороды из Каспийского региона на территорию КНР, железнодорожной магистрали Синьцзян◦— Ташкент, а также китайских диаспор, численность которых в регионе к тому времени будет измеряться сотнями тысяч человек.

Важной региональной державой станет и Казахстан. Элита этой страны будет чувствовать перманентную угрозу со стороны растущего китайского влияния, посему Казахстан с большой вероятностью станет к тому времени членом политической организации НАТО или в иных формах заручится гарантиями своей безопасности со стороны Запада.

Сергей Караганов: «В этом регионе, если он не получит каких-либо международных гарантий, есть очень большая вероятность перекройки границ. Это относится прежде всего к Узбекистану, созданному в свое время, как известно, из отдельных областей. В тяжелом положении находится и Киргизия. Китай же, на мой взгляд, будет действовать более тонко, опираясь преимущественно на экономические рычаги наращивания своего присутствия и влияние через многосторонние организации сотрудничества типа ШОС».

Судьбы региона, в том числе его возможные территориальные перекройки, будут в решающей степени зависеть от того, насколько успешным станет переход от семейственно-клановой системы правления к более демократичной. Стабильность региона, защищенность от скатывания в исламизм и этнические войны все-таки зависят от устойчивого развития «проевропейской» бюрократии, а не от общей социальной либерализации по типу украинской. Если начинается революция и группы власти не найдут точки соприкосновения, вползание в исламизм будет очень реальным вариантом и для Туркмении, и для Таджикистана, и, конечно, для Узбекистана.

Этим странам очень трудно прыгнуть сразу к парламентаризму европейского и даже российского типа. Нужна переходная ступень, а значит, лидеры типа и калибра Нурсултана Назарбаева. Если здесь в 2013 году (когда истекут полномочия Назарбаева) все пройдет без потрясений, Казахстан с высокой долей вероятности сумеет удержать регион в узде◦— как за счет своего «цивилизационного» примера, так и посредством своего растущего политического и экономического влияния.

По поводу СНГ у нас один прогноз: к 2020 году эта нежизнеспособная организация, ненужная уже никому из ее членов, прекратит свое существование. Произойдет это мирно и скучно.

В подготовке материала принимал участие Александр Караваев.

«Профиль» № 24 (485)