Крестоносец

Глава IV

Бурж по размерам уступал Клермону, но был больше Монферрана. По словам Роланда, город, являясь столицей Аквитании, входил в состав королевского домена, так как последний граф Буржа Эд I Юрпен продал графство королю Франции Филиппу I за 60 000 крон, чтобы оплатить расходы, связанные с его участием в Первом крестовом походе. В то время в ходу, значит, были кроны.

Как же всё запутано. Если бы я вздумал в своё время писать исторический роман, посвящённый раннему средневековью, то, наверное, бросил бы уже на стадии подготовки. Даже для меня, читавшего немало о крестоносцах и Средних веках, многое оказалось внове. Но сейчас у меня нет другого выхода, кроме как адаптироваться к окружающему меня миру и каждый день познавать что-то новое. А на случай какого-нибудь недоразумения есть святой Януарий, чей лик красуется ан моём ясеневом щите.

Переночевать Роланд предложил в трактире "Жирный гусь", он же постоялый двор. Наше счастье, что мы вышли в путь позже основной массы желающих побить неверных, иначе нам бы не досталось даже самой захудалой комнатушки. А сейчас мы могли выбрать себе одну из пяти комнат, и по моему настоянию остановили свой выбор на самой лучшей, благо что она оказалась свободной. Всё равно плачу́ я, Роланд на этот счёт уже и не рыпался со своими жалкими сотней денье. Хе-хе, да, мой кошель теперь был куда более увесистым, в нём помимо серебра лежат и ещё две полновесные золотые монеты.

В стоимость проживание так же входил достаточно плотный ужин с неизменным гусём (навренео, фирменное блюдо) и лёгкий завтрак. Не говоря уже о том, что нам была предоставлена вода для умывания, а лошадей поставили в стойло, накормили и напоили. И всё это всего за десять денье.

Оружие мы ещё при заселении сдали малому, который отнёс копья, мечи, арбалеты и щиты в какой-то чулан. Роланд не протестовал, я тоже помалкивал, значит, так положено. Тем более что и другие постояльцы были разоружены, но при этом недовольства не выказывали, хотя мне всегда казалось, что настоящий рыцарь никогда со своим мечом не расстанется, покуда в силах держать его в руке. При себе нам разрешили оставить только ножи.

Ужинать нам пришлось на первом этаже, в большом общем зале харчевни, где, помимо нас, собралось ещё десятка два постояльцев и крутились две девицы, чей род занятий не вызывало сомнений. Одна уже сидела на коленях у какого-то шевалье, ухватившего её за мясистый зад крепкими пальцами, вторая расположилась за столиком, где балагурил здоровяк, чей мясистый нос был усеян красными прожилками, свидетельствующими о любви его обладателя к возлияниям. Он вёл себя достаточно шумно, сам же первым начинал хохотать над своими достаточно плоскими шутками, не забывая щипать сидевшую рядом девицу за разные части тела, отчего та периодически повизгивала и со смехом била его по руке. Если бы не короткая стрижка, то это был бы вылитый Портос в исполнении Валентина Смирнитского. Правда, киношный Портос при все своих весьма дурных манерах не позволял себе сморкаться за столом и вытирать пальцы о собственные шоссы, невзирая на присутствие рядом дамы.

На ужин в качестве основного блюда, предназначавшегося для заполнения желудка приятной тяжестью, нам подали гороховую кашу с салом. Причём сначала подали холодной и отвердевшей, но по моей просьбе её разогрели. А к каше — деревянные ложки, которые я заставил девицу, подававшую еду, тщательно отмыть от жира и протереть. Пышка фыркнула, однако мою просьбу исполнила.

Принесли варёные яйца, разваренного карпа, с которого мягчайшая чешуя снималась одним движением, круг кровяной колбасы, полкаравая свежего, ещё хранящего тепло печи хлеба из смеси ржаной и пшеничной муки. Подали жареных дроздов, оказывается, в Средние века они не считались деликатесом.

Многие блюда имели несколько странный привкус. Когда я поделился своими мыслями с Роландом, тот объяснил, что привкус, вероятно, из-за обилия приправ, в число которых входят гвоздика, имбирь, корица, анис, мускатный орех и ещё бог знает что. Сыр из овечьего молока был мягок и приятно ложился на язык. Запивать еду предлагалось пивом, на мой вкус, оно оказалось вполне ничего. Я даже ещё пару кружечек попросил.

Наконец Роланд широко зевнул и заявил, что отправляется спать, так как уже валится с ног. Я же решил ещё немного посидеть. Когда обслуживавшая нас девица забирала пустые кружки, я прихватил её за руку.

— Как тебя звать?

— Лаура, господин.

— Посидишь со мной пару минут, Лаура?

— Вообще-то нельзя, хозяин заругает. А если вы хотите меня, то ночью приходите на сеновал.

— Ага, а придёт она с дядей-кузнецом, — пробормотал я, вспомнив известный фильм.

— Чего? Не расслышала я.

— Я говорю, девушка ты красивая, Лаура, всё при тебе, и я бы с удовольствием пришёл на сеновал, но… Неделю назад я дал обет, что пока мы не освободим от сельджуков Эдессу — никакой плотской любви. Так что придётся с этим обождать… Да ты присядь, я тебя надолго не задержу, ответишь только на один вопрос.

Протянул ей денье, который она с готовностью схватила и села на дубовую скамью, где недавно сидел Роланд.

— Скажи-ка, милая, а у вас в Бурже, я слышал, время от времени девушки пропадают. Это правда?

Та испуганно обернулась, не смотрит ли кто в её сторону, после чего слегка наклонилась ко мне и негромко произнесла:

— Вот уже несколько лет как пропадают. Говорят, это дело рук оборотня. Днём он выглядит как обычный человек, а в полнолуние обращается в зверя.

— Оборотень, значит, — хмыкнул я. — И кто-нибудь его видел?

— Нет, но вроде слышали, как он воет за городом.

Конечно, в сказки про оборотня я не верил, кто-то пустил слух, а остальные подхватили. Народ в средневековье тёмный, и в ведьм верят, и в оборотней, и в ещё бог знает в кого. А за вой оборотня приняли волчий вой, благо что, как я догадывался, этих тварей в диких лесах Аквитании хоть отбавляй. А полнолуние у нас, кстати, вчера было, сегодня луна уже малость ущербная.

— Выходит, только в полнолуние оборотень выходит на охоту? И только за городом?

— Ну, не совсем, — смутилась девушка. — И в такие ночи, случается, девушки пропадали, и всегда молоденькие, девы юные.

— А в каких местах города чаще всего пропадают? Или это происходит за городом?

— Было вроде бы и за городом, но в городе больше.

— Ага… Угу… Ясно, — задумчиво пробормотал я.

Отпустив Лауру, я вставать из-за стола всё ещё не торопился. Нужно было переварить полученную информацию. Как крестоносца меня прежде всего должен был волновать рыцарский обет, тот самый, заморский, а как бывшего опера и просто как человека меня волнует судьба местных девушек, так что я по идее должен приложить все усилия к раскрытию этого преступления. А если я за это возьмусь, то времени у меня… По идее я могу задержаться в Бурже хоть на пару недель, а если Роланд начнёт выпендриваться, скажу, чтобы ехал в Париж без меня, а я потом нагоню. Дела, мол, неотложные, о которых мне шепнул святой Януарий. Ну а что, я более чем уверен, что Роланд поверит и без лишних вопрос отправится восвояси. А скорее всё же согласится задержаться в Бурже со мной, такое чувство, что слишком уж Роланд ко мне привязан.

Итак, каков план действий? Помню, лет пять назад завёлся в Питере тоже маньяк, женщин потрошил, он так и проходил в деле, как «Джек-потрошитель». Орудовал преимущественно в районе Екатерингофского парка. Шесть, нет, семь жертв, и все молодые женщины. Когда взяли мразь, оказалось, этот невзрачный мужичонка был у мамки единственным ребёнком, та его всю жизнь баловала, а девушки с ним гулять не хотели, насмехались, вот и затаил он на них злобу. Особенно на красивых и хорошо одетых.

Тогда его взяли, что называется, «на живца». Сотрудница полиции, одевшись как можно более вызывающе, прогуливалась по парку две вечера подряд. Первый раз впустую ходила до полуночи, второй раз нам повезло, около 11 часов серийный убийца выскочил из кустов и схватил нашу Настю, зажимая ей рот рукой. Настюха не растерялась, каблуком врезала по пальцам ноги маньяка, обутой в кроссовку, пока тот прыгал на одной ноге, тут уж и мы повыскакивали. Сейчас этот ублюдок отбывает пожизненное в «Полярной сове» в ЯНАО.

Что ж мне, эту Лауру уговаривать стать приманкой? Больше я тут никого и не знаю. Только вот что-то подсказывает мне, не согласится она на такое. На сеновал — это с удовольствием, а вот стать приманкой — нет уж, увольте.

М-да, что же делать? Тут я машинально поправил сползший пояс, и задел пальцами поясную сумку, которую оттягивала конфискованная у ведьмы баночка с мазью. Интересно, а может это сработать? Нет, ну глупости, кончено, даже и думать об этом не стоит. Но чем дольше я над этим размышлял, тем более мне хотелось проверить, действительно ли мазь обладает столь чудодейственными свойствами? Естественно, на себе. Уж я-то, даже прикинувшись девицей, сумел бы справиться с маньяком. Ведь я только для окружающих таковой буду, а на самом деле останусь крепким юношей, к тому же не безоружным. Меч, понятно, с собой не потащишь, а вот нож вполне можно захватить.

Но всё это досужие домыслы, пока я не проверю их на практике. Вот только где мне разыскать комплект женской одежды? Хоть какой-нибудь балахон типа того, в котором последние лет тридцать, если не больше, выступает Пугачёва.

В этот момент мой взгляд упал на пышную фигуру Лауры. Хм, а что, это может сработать. Понятно, что ростом она была ниже Симона де Лонэ на целую голову, а вот в талии казалась несколько шире. Не толстуха, а такая пышечка, с аппетитными грудью и попой.

— Лаура, — снова подозвал я её.

Она поставила на стол к «Портосу» и K несколько кружек пива, и подошла к моему столу.

— Что вам, сударь?

— Хочешь заработать пять денье?

— Кто же не хочет? Всё-таки решили прийти на сеновал?

— Я же говорил, что принял обет. Я тебе дам пять денье, а ты одолжишь мне платье и чепчик.

— Зачем это вам? — округлила она глаза.

— Не спрашивай, просто скажи — одолжишь или нет?

На её щекастом лице расплылась похотливая улыбка.

— Юному шевалье нравятся мужчины?

Я почувствовал, как мои уши и щёки запылали.

— Юному шевалье нравятся женщины, а платье… Платье мне нужно для одного дела, очень опасного, между прочим, с риском для жизни. Так что, нужны тебе пять денье?

— Десять, — подбоченившись, заявила Лаура.

— Совесть поимей!

— Ну как знаете.

Она повернулась ко мне задом, намереваясь идти по своим официантским делам, но я в спину ей негромко крикнул:

— Чёрт с тобой, десять так десять.

Лаура обернулась, едва сдерживая улыбку победителя.

— Идёмте со мной. Я дочь хозяина и живу тут недалеко.

Идти и впрямь пришлось недалеко. Семья хозяина обитала в небольшом одноэтажном, но выстроенным из камня строении в двух шагах от трактира. Но в дом Лаура не пригласила, пришлось топтаться в темноте за углом, выслушивая брёх сидящего на цепи пса. Вышла минут через пять с охапкой одежды.

— Вот, сударь, чепец, передник, два платья и три юбки. Одно поуже захватила на всякий случай, старое, на вас должно сесть хорошо.

— Да с чего ты взяла, что я для себя беру?

Меня разобрала злость. В том числе и оттого, что частично Лаура была права, эти платья с юбками я собирался примерить на себя.

— Ну не знаю, — пожала она плечами. — Вы, главное, утром верните.

— А передник зачем?

— А как же без передника?

Она пожала пухлыми плечами с таким видом, словно я сморозил несусветную глупость.

Я принял одежду, а Лаура стояла, выжидающе глядя на меня.

— Ах да… Вот, десять денье, как договаривались.

Проводив взглядом пышную фигуру девицы, я двинулся было следом, к трактиру, но тут же замер на месте. Во-первых, моё появление в комнате может разбудить Роланда, а при нём я переодеваться не планировал. Во-вторых, там нет зеркала, и как я смогу оценить трансформацию, ежели таковая всё же произойдёт?

Единственный вариант — водоём. Да-да, как когда-то, в первый день переселения моей души в тело предка я смотрелся в маленький бассейн у родника, так и теперь оценить свой внешний вид смогу лишь при помощи зеркала воды. Благо что ночь лунная, отражение должно быть более-менее нормальным.

Так, ну и куда податься? Тут рядом с Буржем сразу две речки сливаются в одну, да и болотец с озерцами хватало, обратил внимание, когда подъезжали. Крепостную стену преодолевать не нужно, ею обнесён только стоявший в центре города замок, некогда принадлежавший графу Эду I Юрпену. А может, можно найти воду поближе?

Мой взгляд упал на колодец. В принципе, диаметра ведра будет достаточно, чтобы увидеть свою физиономию. Лишь бы никто не появился в тот момент, когда я в платье буду пялиться на своё отражение.

Но для начала нужно намазаться мазью. Как там ведьма говорила, с головы до ног? Надеюсь, хотя бы волосы мазать этой дрянью не надо. Я как раз перед ужином их промыл чемеричным отваром. Который, кстати, дело своё делал, вшей и гнил стало значительно меньше. Сегодня днём на привале Роланд покопался в моей шевелюре, нашёл только нескольких гнид, а вот вошь всего одну поймал. Впечатлённый результатом, сказал, что теперь и сам не прочь помыть голову чудодейственным отваром. Что мы тут же и сделали. А я по приезду в Бурж накрошил новую порцию корней чемерицы, так же разложив на тряпице под кроватью, как и в доме Бремонта.

Время, по моим прикидкам, ориентировочно было уже часов 11 вечера. Со стороны трактира, где светились оконца первого этажа, изредка доносились звуки, в том числе гомерический смех «Портоса», который ни с чьим другим спутать было невозможно.

Ворот колодца ужасно скрипел, но всё же никто так и не появился, чтоб узнать, кому тут вдруг приспичило в такое время набрать ведро воды. Отцепил от крюка на цепи. Куда теперь с ним податься?

Укромное местечко я нашёл на скотном дворе, если можно было так назвать дальнюю часть основного двора, где стояло длинное, метров на пятьдесят деревянное строение, служившее жилищем для коров, свиней, кур и коз. Во всяком случае, об этом можно было судить по доносящимся оттуда звукам, усилившимся, когда я подошёл поближе. Зашёл за сарай, поставил ведро на землю, стал раздеваться. Вскоре стоял обнажённым, оставив на себе только медальон Беатрис.

Отчего-то меня колотила мелкая дрожь. Хотя понятно отчего. Скажи мне кто ещё вчера, что буду среди ночи мазаться какой-то хренью из человеческого жира и напяливать на себя платье — рассмеялся бы тому в лицо. А сейчас именно этим, к своему стыду и ужасу, я и занимался. Но на кону жизни ни в чём неповинных девушек, ради них уж можно потерпеть.

А если ничего не выйдет с этой мазью, думал я, натирая своё тело. Есть у меня запасной план по поимке серийного убийцы? А запасного плана у меня нет. Тогда придётся задержаться в Бурже на неопределённый срок для проведения оперативно-розыскных мероприятий. Может быть, в двенадцатом веке помогут наработки опера из века двадцать первого.

Ну вот, вроде натёр, даже не побрезговал намазать щёки и лоб. К моему великому удивлению, мазь чуть ли не моментально впитывалась в кожу. А я-то переживал, что на арендованном у Лауры платье останутся жирные пятна.

То, которое поуже, село на мне не как влитое, но и не сильно болталось. Разве что давали о себе знать пустоты в районе груди и задницы, оно и понятно, откуда там чему взяться? Было, правда, коротковато, но не критично. Повязал передник, затем чепчик, глянул на своё отражение. Вместе с луной в воде отразилась затемнённая, чуть вытянутая физиономия молодого человека, натянувшего чепец на голову. Ну и что дальше? Урсула говорила, что нужно сильно представить, в кого хочешь обратиться. И в кого же, интересно?

В Ольгу? Бр-р-р… Почему-то от одной мысли при этом стало не по себе. Так, думай, Сёма, думай, на то тебе и голова дана. Может, в Жанну Фриске? Снова бр-р-р… Не, так-то красотка. Всё при ней, но та Фриске, какой я её помнил, как и моя Ольга, на девственницу точно не тянула. Как и Ани Лорак, и Кристина Орбакайте, и уж тем более Пугачёва.

Тут-то в моей голове и возник образ Беатрис. Стопроцентная девственница, к гадалке не ходи. Да и красивая, чего уж тут… Ну что, рискнём?

Я закрыл глаза и сосредоточился, пытаясь вызвать внутренним взором образ дочери кузнеца-оружейника. Я вспомнил цвет её глаз, чуть вздёрнутый носик, ямочки на щёчках, которые особенно проявлялись, когда она улыбалась… Дальше мой мысленный взор пошёл ниже. Небольшая грудь, наверное, двоечка, талия если и не осиная, то где-то рядом, соразмерно широкие бёдра… Вот я её представил полностью, словно бы отойдя на пару метров. В этот момент и почувствовал, как моё тело начало меняться.

Я испуганно открыл глаза, потрогал лицо руками. Вроде бы всё своё, родное, принадлежащее Симону де Лонэ. Может, привиделось, самовнушение сыграло злую шутку? Или… Или всё же это происходило на самом деле?

Так, хорош трусить! Ведь ты же рыцарь, Сёма, а это значит, что ни страшны тебе ни горе, ни беда… В общем, я снова закрыл глаза и сосредоточился, дав самому себе зарок не истерить и довести начатое до конца. Может, и в самом деле ничего сверхъестественного не происходило, зря я труханул.

Прошло, наверное, с полминуты, когда я вновь почувствовал, как сначала моё лицо стало претерпевать метаморфозы, а затем и тело начало скукоживаться, и в то же время расширяться в районе груди и бёдер. Было немного больно, но некритично. Наверное, примерно так чувствует себя человек, превращаясь в оборотня. Хотя какие оборотни, их же не бывает… Блин, а со мной что тогда происходит? Я ведь, получается, самый настоящий оборотень, если в кого-то превращаюсь, пусть даже и не в зверя.

Мама родная, неужто всё это происходит со мной наяву?!

Минуло несколько минут, прежде чем я понял, что изменения прекратились. Открыв глаза, с опаской наклонился над ведром, машинально убрав с лица прядь длинных волос, явно длиннее, чем были у Симона. На меня с поверхности воды взирала пусть и не очень различимая в собственной тени, но всё же явно не физиономия Симона де Лонэ. Это была мордашка, очертаниями весьма явственно напоминавшая лицо Беатрис Форжерон.

Я провёл пальцами по выпиравшим бугоркам на груди, ниже, по талии до расширяющихся бёдер. Ё-моё, неужто получилось? И ростом вроде стал ниже, судя по длине платья, которое к тому же на мне ещё больше обвисло в некоторых местах, если не считать вышеупомянутые грудь и бёдра. Там-то, напротив, оно слегка утянулось. Ступни в башмаках стали болтаться свободнее. Ого, и стопы меньше стали! Ну там шнурки подтянуть не проблема.

Провёл ладонью промеж ног… Бли-и-ин, и здесь всё настоящее, от моего хозяйства остались одни воспоминания. Стало тревожно, я даже немного запаниковал при мысли, что вдруг не получится вернуть мой прежний, настоящий образ? Но потом вспомнил слова старухи о том, что мазь действует в течение ночи, и немного успокоился.

Если так прикинуть хрен к носу, получается, этот крем — мечта трансвестита! Или этого, как его, трансгендера. Короче, тех, которые тратят немыслимые деньги на разного рода операции, чтобы выглядеть как можно женственнее. А тут раз, намазался, представил себя Ольгой Бузовой (с чего вдруг она сейчас на ум пришла?), и пожалуйста, ты — двойник этой инстасамки. Можешь даже вместо неё на концертах выступать, всё равно она рот под «фанеру» открывает.

Интересно, может, и летать получится, как у булгаковской Маргариты? Я подпрыгнул, вместе со мной подпрыгнули и два бугорка на груди, но взлететь не удалось. И даже мысленный приказ не подействовал. Ну да бог с ними, с полётами, и без них крутизна неимоверная.

Ещё минут пять я приходил в себя, всё ещё не в силах поверить, что задуманное удалось сделать. Причём я использовал от силы треть из того, что было в баночке. Значит, хватит ещё на пару раз точно. Причём можно же не только в Беатрис обращаться, а в кого угодно. Хоть в короля Людовика. А что, забавно было бы въехать в Париж, когда настоящий король на пути в Святую землю, в его мантии, или что там носит Людовик VII. Правда, тут есть нюансы типа что и лошадь должна соответствовать, и одежда с богатыми, думаю, украшениями, и свита. Так что на короля замахиваться, пожалуй, рановато, а вот кто-нибудь попроще, типа графа Оверни, может получиться. Тем более что я его видел, как себя в зеркале, помню, где какая родинка, какой цвет глаз и волос.

Так, ладно, что-то я замечтался, а маньяк, возможно, уже ищет себе очередную жертву. Хотя с чего я вообще решил, что именно сегодня он выйдет на охоту? Что у него, полсотни знакомых ведьм, которых нужно регулярно обеспечивать вытопленным жиром девственниц?

Свою одежду, пояс с мечом, баночку с зельем и не пригодившееся платье я спрятал в зарослях какого-то кустарника. Кошель, немного подумав, прикопал в ямку, вырытую при помощи ножа. Вытерев о траву лезвие, сунул его обратно в ножны, а их кожаным ремнём, на котором он свешивался раньше с широкого пояса, крепко примотал к правому бедру. Быстро выхватить не получится, ну а куда ещё его девать?

Так, ну что, отправляемся на смертельную для жизни прогулку? Шанс, что мне повезёт, на мой взгляд, был равен одному проценту из ста. Я реалист, на вещи привык смотреть трезво, и отнюдь не был уверен в том, что именно в эту ночь преступник выйдет на охоту. И даже если выйдет, что мы с ним пересечёмся. Но во всяком случае проверю, как работает зелье. А то, может, на мой мозг подействовали какие-то испарения от мази, и это только мне мнится, что я выгляжу как девушка, а на самом деле я выгляжу как парень, напяливший на себя платье с юбками. Хотя, может, в потёмках и маньяк разберётся не сразу, кто это перед ним в платье.

Чтобы выйти в город, нужно было пройти через ворота, освещаемые двумя большими масляными светильниками под навесами-зонтиками от дождя. Слева и справа от ворот тянулся двухметровый забор из отёсанных брёвен, но не по всему периметру постоялого двора. Так что был вариант ломиться через растущие на заднике колючие заросли, где я переодевался и превращался, но он меня совершенно не прельщал. Не только кожу обдеру, а ещё и платье порву, Лаура мне этого в жизнь не простит. Может, и простит, но не меньше, чем за лишний десяток денье, а то и больше попросит.

Спрятав голову поглубже в чепчик, я двинулся к воротам, которые были закрыты изнутри на засов, но никем не охранялись. Чтобы вызвать кого-то из трактира, нужно было звонить в небольшой колокол, который висел с той стороны ворот. Думаю, постояльцам этот перезвон в ночное время суток вряд ли нравится. Опять же, мальчишки могут хулиганить, ударить в колокол и убежать. Это как в моём будущем, только подобное шпана проворачивала с электрическим дверным звонком.

Мне же предстояло незаметно подкрасться к воротам, отодвинуть засов, выйти и аккуратно прикрыть за собой ворота. Вот только незаметно выйти не удалось. Едва я протянул руку к засову, как позади послышалось:

— Эй, малышка! И куда это ты собралась на ночь глядя?

Обернувшись, я увидел «Портоса», который прямо с крыльца справлял малую нужду. Причём совершенно не стесняясь того, что кто-то может его за этим занятием увидеть. Тем более при мне, хм, юным, так сказать, созданием противоположного пола. Он же назвал меня малышкой, да ещё в женском роде обратился, выходит, я и впрямь выгляжу как девушка? Или пока он судит лишь по платью?

— А вам, сударь, какое дело?

Ого, а голос-то у меня точь-в-точь как у Беатрис. Надеюсь, это-то уж мне не мнится?

— Не хочешь покувыркаться? — осклабился толстяк. — Смотри, какое у меня достоинство!

Тьфу, блин, извращенец. Я гордо вскинул подбородок, взялся руками за засов и не без труда сдвинул его в сторону. Хм, а силёнок-то в этом образе поубавилось, наверное, их стало соразмерно телу, в котором я сейчас находился. Вот так какой-нибудь озабоченный типа этого пристанет, и даже в пятак не двинешь толком. Правда, под платьем нож в ножнах, в крайнем случае можно и его пустить в ход. В том числе и против маньяка, если наши с ним дорожки всё-таки пересекутся.

Хорошо хоть петли ворот были нормально смазаны, заскрипели едва-едва. Закрыв за собой створку, я вытер рукавом платья покрывшийся испариной лоб и огляделся. С одной стороны широкая дорога, ведущая в город мимо постоялого дора, с другой — сам Бурж, и тянувшиеся к стоявшему на холме бывшему графскому замку улочки немного под наклоном. Вот туда-то мы и направимся. Ну а где ещё бродить в поисках маньяка, как не по тёмным и местами узким, как в Клермоне, улицам?!

Да, в это время все порядочные горожане уже видели седьмой сон. Ложиться в средневековье, как я убедился на собственном опыте, было принято рано, и вставали тоже, как говорится, с петухами. Незачем тратить попусту свечи и прочие светильники, когда можно это время провести в объятиях Морфея. И только нехорошие личности типа этого Мясника, как я его про себя окрестил, шляются по ночам в поисках очередной жертвы. Ну или сыщики, которые в данный момент эту самую жертву из себя усиленно изображают.

Я нащупал под платьем ножны. Нож на месте, его наличие меня немного успокоило. В случае чего выхватить его — дело пары секунд. Или и того меньше. Успокаивая себя такого рода мыслями, я двигался по одной из улиц Буржа, замечая за собой, что и походка моя изменилась, нога идёт если и не от бедра, то ляжки уж точно при ходьбе трутся друг о друга. И что самое гадкое, то ли благодаря этому движению, то ли хрен знает почему ещё, но я начинал чувствовать подозрительное возбуждение там, где у меня раньше находилось моё мужское достоинство. Такое ощущение, что ТАМ даже слегка увлажнилось. Блин, вот только этого не хватало!

А на улочке-то темень непроглядная. Редкие светильники попадаются примерно через сто, а то и двести шагов. Оно и понятно, кто ж в здравом уме будет бродить ночью по городу? Это вам не ночная Москва или Питер 21 века, тут нормальные люди в такое время из дому носа не кажут.

Я вдруг увидел появившееся из-за угла пятно света, которое по мере приближения становилось всё ярче. Кого это ещё несёт? Уж Мясник точно не станет разгуливать ночью с факелом, тем более если он оборотень. В оборотня я, конечно, не верил, но в любом случае свет и зло, по-моему — вещи на уровне подсознания взаимоисключающие.

На всякий случай всё же лучше не показываться, мало ли… Я вжался в небольшое углубление в стене, кажется, это была арка-калитка, за которой, судя по видимым в лунном свете верхушкам деревьев, располагался небольшой сад.

Я стоял, прижимаясь к этой самой калитке, одновременно досадуя про себя на белый цвет передника. Надо было Лауре сказать, чтобы тёмный принесла. Хотя, если честно, я вообще передник не просил, это была её инициатива. Видите ли, не принято у современных девушек и женщин появляться в обществе без этого элемента одежды.

Как бы там ни было, мне повезло, двое вооружённых прошли мимо, не заметив меня. Наверное, ночной дозор, как на картине какого-то фламандского художника, кажется Рембрандта, а не тот, который фигурирует в книге Лукьяненко[1].

Ну всё, можно идти дальше. Я сделал шаг вперёд, но в то же самое мгновение услышал позади себя лёгкий скрип. Стал оборачиваться, но не успел посмотреть опасности в глаза. Чья-то сильная рука обхватила меня за шею и поволокла спиной вперёд, туда, в открывшееся за калиткой пространство. А ладонь второй руки в этот момент зажимала мой рот. Да и нос заодно, так что мне не то что позвать на помощь не было никакой возможности, но и дышать становилось затруднительно. Да ещё к тому же ладонь пахла чем-то непонятным, но точно противным.

Я, понятное дело, не собирался так просто сдаваться, одной рукой пытаясь освободиться от захвата, а второй — добраться до спрятанного под юбками ножа. Но, увы, сделать это оказалось не так легко, а хваткой нападавший обладал поистине железной. К тому же мне стало резко не хватать воздуха, и к своему ужасу я понял, что теряю сознание. В последней попытке отстоять свою свободу я нащупал небритую физиономию и с нажимом провёл по ней ногтями. Только сейчас сопение наконец-то сменилось другим звуком, и этим звуком стало недовольное рычание, а меня обдало густым запахом чеснока. Вряд ли оборотни едят чеснок, подумал я, прежде чем потерять сознание.

Очнулся я от ощущения холода. Ну да, я лежу на холодном, каменном полу. Открыв глаза, в первый миг слегка струхнул, уж не ослепили ли меня? Но тогда бы в районе глазниц как минимум болело, а я чувствовал себя нормально. Значит, просто помещение без окон, а вокруг непроглядная тьма. Причём, кажется, я по-прежнему в платье, и даже чепчик на голове остался, хоть и сбился набок. Длинные волосы закрывают лицо. Я сделал было движение, чтобы отбросить их в сторону, но в следующий миг понял, что руки стянуты за спиной верёвкой, а когда дёрнул ногами, оказалось, что и они тоже связаны.

Та-а-ак… Кажется, вечер перестаёт быть томным. Я дёрнулся несколько раз, но нет, узлы оказались крепкими. Судя по ощущениям, я всё ещё пребывал в образе девушки, что само по себе странно: я же ведь не контролировал свой разум. Именно об этом говорила ведьма, когда объясняла причину своего фиаско на каменном ложе. Ну да ладно, может, оно и к лучшему, а то, начни я превращаться в парня, неведомый похититель меня сразу бы с перепугу и прикончил. Но если это Мясник, то не факт, что испугался бы, он же вроде с ведьмами якшается. Подумал бы, что я из этой компании, может, заинтересовался бы, не стал бы сразу на тот свет отправлять.

Я про себя отметил, что меня не раздели, и даже не обыскали, поскольку нож всё так же находился под юбками. Во всяком случае, лёжа на боку, я чувствовал ножны. И это очень, ну просто очень радовало. Медальон на шее, кстати, тоже висит, вернее, свешивается вбок. Видно, похитителя он не заинтересовал.

Блин, хоть бы соломки подстелили, всё-таки пол здесь, в подвале, холодный. По-любому подвал, это я печёнками чувствовал. И сыростью отдаёт. Так и простыть недолго. Интересно, если я простыну в образе Беатрис, простуда и Симону передастся? Или внутренние органы также проходят какую-то деформацию?

Вот если как на духу, я всё ещё не мог поверить в то, что моё тело и лицо вот уже… Не знаю, сколько времени я тут пролежал, в общем, вот уже какое-то время принадлежат представителю противоположного пола. Ладно сиськи, так ведь и между ног, хм, углубление. Что это, галлюцинация? Самовнушение? Но ведь тот толстяк, что справлял нужду на крыльце постоялого двора, окликнул меня как девушку. Может, платье с чепчиком его ввели в заблуждение?

Ладно, хватит заниматься самокопанием. Нужно принять тот факт, что меня похитил неизвестный, в котором я подозреваю Мясника. Как же всё-таки глупо я попался… Но кто ж мог знать, что сзади затаился некто, решивший похитить бродившую в ночи девушку! Мясник это или нет, но я не рассчитывал, что нападение будет совершено буквально за спиной у ночной стражи. Опять же, спиной я упирался в калитку, разве мог я предположить, что эта калитка ведёт в сад, принадлежащий Мяснику? Хотя прав ли я в своих предположениях?

Если это тот самый Мясник, то это и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо в том плане, что мы всё же встретились, поиски завершились удачей в первую же ночь. Плохо — что не я хозяин положения, сам оказался в роли жертвы, и теперь можно только гадать, что задумал мой похититель.

Хотя что там гадать, он же из девственниц жир вытапливает, вот и из меня, принявшего образ Беатрис, будет его вытапливать. Каким образом — этого я, скорее всего не узнаю, не живьём же он станет его из меня добывать. Хотя кто его знает, может, это конченый садист, обожающий наблюдать за страданиями жертвы.

Ну уж нет, дудки! Кто бы ни был этот похититель, но я так просто не сдамся. Для того, чтобы противостоять негодяю на равных, мне прежде всего нужно принять собственный облик, превратиться обратно в Симона де Лонэ. Юноша по-всякому сильнее девушки, да и какой шок ждёт похитителя, когда он увидит столь неожиданную перемену. Несколько секунд ступора врага сыграют также в нашу пользу.

Вот только получится ли переродиться? Ведьма упоминала, что, разок намазавшись, можно сохранять нужный облик всю ночь. Но при этом нужно себя контролировать, она-то вон лопухнулась, когда во время соития ослабила контроль. Я же вообще находился в отключке, а по-прежнему, если верить собственным ощущениям, выгляжу как девица.

На какой-то миг меня охватила паника. Вдруг что-то пошло не так, и мне уже никогда не удастся снова стать Симоном де Лонэ?

Отставить панику! Чего это я, опер с многолетним стажем, себя накручиваю? Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё…

Всё-таки давит темнота на глаза, лучше вообще их не открывать. Да, так лучше… А дальше не мешало бы освободиться от пут, так как маньяк мог появиться в любой момент, а я тут лежу беспомощная… Блин, ба что ж такое, снова о себе в женском роде думаю! Нет, надо быстрее обратно превращаться.

Я попытался представить себя в образе Симона де Лонэ… С минуту пыжился, скрежеща от напряжения зубами. Ну, что там, грудь уменьшается, между ног что-нибудь вырастает? Похоже, нет.

Чёрт, чёрт, чёрт! А-а-а-а… Чуть не заорал с досады во всю глотку, но всё же сдержался. Не нужно давать знать похитителю раньше времени, что я очнулся. Ладно, будем надеяться, что я рано или поздно верну себе свой облик. Пока же главное, что у меня есть нож, а это в любом случае оружие. Даже в руках слабой девушки, которой хватит сил всадить острое лезвие в какой-нибудь жизненно важный орган.

Только вот сначала нужно от верёвок освободиться. Тем же ножом — минутное дело. Надо только его достать из-под этих треклятых юбок.

Перевернулся на живот, стал пальцами подгребать юбки вверх. Вроде задрал. Представляю, как я выгляжу со стороны, трусов-то на мне нет, их, собственно говоря, ещё не изобрели. Жив останусь — при первой же возможности закажу с десяток.

Теперь нужно дотянуться связанными запястьями до рукояти ножа. Правда, ножны были прикреплены к боковой поверхности бедра, и чтобы выполнить задуманное, мне пришлось проявить чудеса гибкости, скрутившись винтом, благо что с телом, в котором я сейчас пребывал, можно было бы заниматься художественной гимнастикой.

Фух, полдела сделано! Сейчас начинаем потихоньку, короткими движениями, пилить пеньковые или конопляные волокна, не знаю уж, из чего эта верёвка сделана.

Неудобно, запястья сводит, но нужно терпеть. Вверх, вниз, вверх, вниз…

Кажется, верёвка начинает лохматиться. Отлично! Теперь можно сделать небольшую передышку, а то пальцы окончательно потеряли чувствительность. Мы писали, мы писали, наши пальчики устали. В нашем вариант — мы пилили, мы пилили, наши пальчики… Ещё рифму хрен подберёшь к слову «пилили». Учили, пустили, внедрили, душили… Да уж, я бы придушил того урода, с превеликим моим удовольствием.

Ладно, хорош балду пинать, продолжим. Я снова принялся пилить верёвку, и на этот раз обошёлся без ещё одного «перекура», прежде чем наконец освободил руки от пут.

Слава тебе, святой Януарий! Я тут же принялся растирать запястья, восстанавливая кровообращение. Давай, давай, кровушка, беги по венам, кто знает, когда откроется дверь и моим глазам предстанет мой похититель.

Тут на меня опять накатила волан паники. А что, если эта дверь никогда не откроется? Что, если меня тут замуровали навеки? Ну может и не навеки, но на достаточное время, чтобы я умер от жажды или голода. А потом Мясник спокойно из мёртвой девственницы вытопит жирок. У меня даже испарина на лбу выступила от такого предположения. Только не это!

Нужно успокоить себя работой, например, освободить ноги. На это ушли считанные секунды. И только я с облегчением вздохнул, как послышался какой-то приглушённый шум, а мгновение спустя я увидел едва просачивавшийся сквозь узкие щели между досок свет. Кто-то, похоже, приближался к двери.

Твою ж мать! Почему именно сейчас?! Впрочем, было бы гораздо хуже, реши Мясник заглянуть в подвал чуть раньше, когда я пребывал ещё в беспомощном состоянии.

Я непроизвольно дёрнулся назад, и моя спина упёрлась в сырую стену. Дальше, подчиняясь какому-то наитию, я накинул на ноги верёвку, ту, которая ещё недавно стягивала запястья, подгрёб под задницу, а руки с ножом завёл назад, прижавшись спиной к стене. Не нужно раньше времени демонстрировать свою боеготовность. Да и хотелось бы всё-таки выяснить, Мясник ли это или в Бурже завёлся ещё один маньяк?

Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь медленно открылась. На пороге стоял плюгавый — другого слова и не подберёшь — тип, ростом с Беатрис, то есть с меня нынешнего. Лица его видно не было, оно скрывалось в тени, так как факел горел позади плюгавого, но голова казалась непомерно большой для столь хилого тела. А вот позади него стоял смахивающий на гориллу здоровяк, он и держал факел в своей огромной ручище. А на лице его красовались три багровые царапины.

Так вот кому я расцарапал морду, прежде чем потерять сознание. Да уж, с таким бугаем и Симону было бы справиться нелегко, даже с использованием приёмов боевого самбо. Мне почему-то казалось, что этот верзила с длинными ручищами будет даже опаснее Демона Африки. Ещё им горбатился, как Квазимодо. Во, точно, пусть будет Квазимодо.

Вот только непонятно, кто из них Мясник, если он вообще здесь присутствует. Что это вообще за сладкая парочка?

Плюгавый шагнул внутрь, Квазимодо следом, встав сбоку. Сейчас свет падал по-другому, и я уже мог более-менее разглядеть и помещение, оказавшееся совсем небольшим, и лицо незнакомца. Немолод и совершенно лыс. Маленький нос, смахивающий на свиной пятачок, маленькие, глубоко посаженные глазки, маленький рот… А вот голова большая, может, гидроцефалией в детстве переболел?

— Кто вы? Зачем вы меня похитили?

Надеюсь, нотки страха в моём писке прозвучали достаточно убедительно.

— Кхе, кхе, кхе…

Плюгавый то ли закашлялся, то ли засмеялся.

— Не бойся, дитя, я зла тебе не желаю, — сказал он, отсмеявшись-откашлявшись. — Напротив, я хочу освободить тебя от страданий.

— Каких страданий? Я здорова.

Он снова закашлялся-засмеялся.

— Тебе это только кажется. Все люди больны, тяжело больны. Они больны… жизнью. Хотя тебе всё равно не понять. Женщины и вовсе всегда отличались тупостью… За редким исключением. Я исследовал их мозг, и он весит меньше мужского, так что можешь мне поверить.

— Какие ужасы вы говорите… Ой, вы тот самый оборотень, что похищает и убивает девушек?!

И я ещё сильнее вжался в стену с округлёнными от ужаса глазами. Пусть думают, что пленница того и гляди описается от страха.

— Я оборотень? — его плечи снова стали мелко подрагивать.

Снова на какое-то время повисла пауза, нарушаемая лишь кхеканьем смеявшегося. В том, что это такой странный смех, можно было уже не сомневаться.

— Ну разве похож я на оборотня? Скорее уж Жиль, — повернул свою большую голову плюгавый к Квазимодо. — Вот его-то, встретив в ночи, даже я испугался бы. На самом деле Жиль верный и покладистый, как прирученный пёс. Да он и есть прирученный пёс, даже говорить не может, только лаять. Вернее, мычать, будто телок. Оно и верно, без языка много не наговоришь.

— Без языка?

— По молодости Жиль избил и оскорбил одного наглого дворянчика, за что и был лишён языка. Впоследствии, правда, Жиль отомстил, отрезал тому дворянину голову. Ему язык, а он — голову, забавно, да? — снова раздался каркающий и одновременно какой-то булькающий смех.

— Да, девушек похищает Жиль, но он их не убивает, он доставляет их мне целыми и невредимыми. А дальше… Дальше я их освобождаю.

— Как? Вы их убиваете?

— Я называю это освобождением. Мысль человека первична, но она является затворницей слабой плоти, подверженной болезням и человеческим слабостям. Пища, вино, совокупление — этого подавляющему большинству хватает. Мужчинам ещё и войны нужны, где проявляется их звериная сущность. Люди — это скот, которому нужен пастух.

— Невысокого же вы мнения о людях, господин незнаюкаквасзвать. Себя же, выходит, считаете пастухом?

Глупенькая девица так никогда не сказала бы, а Семён Делоне не выдержал, высказался.

Плюгавый молчал, разглядывая меня с интересом, даже склонил свою большую голову к плечу.

— Как тебя звать, дитя?

— Симон… Симона.

Блин, чуть не назвался мужским именем. Пусть уж лучше так, как в старой песне Кузьмина. Симо-о-о-на — девушка моей мечты.

— Симона, — повторил медленно он, словно пробуя слово на вкус. — А меня звать Огюст Фабье. Слышала, может быть? Ну как же, самый известный лекарь в Бурже, даже к самому королю меня приглашали, когда тот приезжал в наш город и внезапно занемог. Королевский лекарь тогда не знал, что делать, вот и вспомнили обо мне. После моего лечения Его Величество на третий день уже вставал с постели.

Фабье говорил, гордо задрав подбородок. А этот лекарь-извращенец тот ещё нарцисс.

— Король звал меня к себе, в придворные лекари, но я с почтением отказался. Здесь у меня больше возможностей для опытов и… И ещё для кое-чего.

Он плотоядно улыбнулся, а в следующее мгновение вновь стал серьёзен.

— Симона, до сего момента, пока ты пребывала в беспамятстве, у меня не было возможности проверить, девственница ты или нет. Признайся, как на исповеди перед кюре — ты непорочна?

— Я?

Блин, и что говорить? Я ведь и сама… тьфу, сам не в курсе, присутствует у меня девственная плевна или, хм, не сформировалась в процессе моего превращения. А если я скажу, что успела согрешить, он что, отпустит меня на все четыре стороны? В любом случае с Мясником (в том, что это он, я уже не сомневался) и его верным псом придётся разбираться. Такая мразь не должна осквернять землю своим присутствием и уж тем более богомерзкими делами.

— А вы подойдите и проверьте, — самым невинным голосом предложил я.

— Собственно, это я и собирался сделать, — пожал тот плечами, переходя на деловой тон. — Жиль, развяжи нашей девочке ноги и раздвинь их в стороны.

Квазимодо кивнул, что-то промычав, воткнул факел в крепление на стене и приблизился ко мне. До чего же страшная рожа, натуральный Квазимодо! Сел на корточки, дохнув на меня густым чесночным запахом, потянулся руками к моим ногам…

А в следующее мгновение лезвие ножа с каким-то странным хрустом вошло уроду под нижнюю челюсть. По самую рукоять, можно было не сомневаться, что мозг задет. Квазимодо удивлённо-обиженно вытаращился на меня, из его глотки раздалось глухое рычание, и глаза его стали наливаться кровью. А может, мне просто это казалось в сумраке. Несколько секунд урод таращился на меня кровавыми глазами, а затем они закатились, и он стал оседать на пол.

Не теряя времени, я сов сей силы дёрнул за рукоять ножа, вытаскивая его из плоти, вскочил и бросился к опешившему Мяснику. Ноги мои изрядно затекли, и правая едва не подломилась, но я в броске, едва не запутавшись в юбках, успел всё же вонзить лекарю нож в спину, прежде чем он добрался до выхода и успел закрыть дверь. Задвинуть засов — секундное дело, и сидел бы я тут в компании мёртвого Квазимодо до тех пор, пока не умер бы от голода и жажды.

Мне кажется, я задел Огюсту позвоночник. Он упал ничком, и если руки его ещё немного шевелились, то ноги оставались без движения. Лежал на животе, с торчащим наполовину лезвия из спины ножом, повернув вбок свою большую, лысую голову, и чуть заметно дышал, глядя перед собой слегка замутнённым взглядом.

— Ты… Ты убила меня, — прохрипел он.

— Не всё же вам убивать несчастных девственниц, — пожал я плечами как ни в чём ни бывало, хотя внутри меня бушевал адреналин. — Кстати, сколько загубленных душ на вашем счету? Десять? Двадцать? Сто?

Мясник молчал, закрыв глаза и кусая в бессильной злобе тонкие губы.

— Хочу заметить, что у вас всего лишь задет позвоночник, поэтому вы не чувствуете ног, да и руки вам повинуются с трудом. Вы лекарь, я вижу, опытный, должны знать, что у вас есть шанс прожить ещё какое-то время, пока костлявая рука голода не остановит ваше сердце, — не без выспренности заявил я. — Или ваши внутренности не высохнут от обезвоживания. Даже интересно, что всё-таки раньше станет причиной вашей смерти… А может, крысы вас живьём сожрут? У вас водятся тут крысы? Хотя для них тут ещё лакомство имеется.

Я кивнул в сторону мёртвой туши Квазимодо.

— Будете лежать и нюхать запах разлагающегося трупа вашего Жиля, чья смерть оказалась не в пример легче того, что ждёт вас. Я вас даже поверну так, чтобы вы смотрели только на его тело. А также вы не сможете контролировать работу своего кишечника и мочевого пузыря, будете лежать в луже собственной мочи и с дерьмом в штанах. Я просто уйду, даже не буду закрывать дверь, вряд ли кто в ближайшие день-два станет вас искать. Даже если вы кому-то назначили — а вы ведь лекарь, насколько я понял… поняла — даже в этом случае человек, постучав в дверь и не дождавшись ответа, решит, что вы куда-то отъехали по своим лекарским делам. Хм, я даже могу на дверь повесить табличку с соответствующей надписью. Как вам такая идея?

Я поднялся с корточек и с победным видом уставился на лежавшего у моих ног Мясника. Ох ты ж боже ты мой, из уголка его правого глаза скатилась одинокая слезинка. Бедненький, жалко ему себя стало…

Бляха муха, кажется, началось. Я почувствовал, как мои мышцы словно бы сводит, выворачивает суставы, и происходило это на порядок мучительнее, нежели когда я превращался в девушку с лицом и фигурой Беатрис. До потери сознания дело не дошло, но было хреновато. Продолжалось это… Даже не знаю, сколько времени, словно бы целую вечность. Мне сильно повезло, что Фабье всё это время не мог толком пошевелиться. А когда наконец всё закончилась, я обнаружил себя сидящим на полу в насквозь промокшем от пота платье и таком же потном чепчике, тесёмки которого сильно впивались в подбородок. Неудивительно, всё-таки голова моя стала больше, и нижняя челюсть увеличилась. Пришлось ослабить тесёмки, но стягивать чепчик до конца я не стал.

Мясник глядел на меня расширенными глазами, но в них читалось скорее удивление, нежели страх. Нет, страха в них вообще не было.

— Ты использовал мазь? — скорее с утвердительной интонацией прохрипел он.

— Точно, — сказал я, закончив себя ощупывать. — Подумал, что это самый верный способ вычислить того, кто похищает девственниц и вытапливает из них жир как раз для этой мази, сам стал приманкой. И она сработала, хоть и не совсем так, как я рассчитывал.

— Но откуда у тебя эта мазь?

— Позаимствовал у одной ведьмы, Урсулой её зовут… Вернее, звали.

— Ты убил её?!

— Скажем так, во время неудачного совокупления она потеряла над собой контроль, а затем, оказавшись раскрыта, предпочла лёгкую смерть вместо прогулки к попам. А знаете что… Я, пожалуй, могу облегчить ваши страдания. Всего лишь один укол в сердце, в ваше маленькое, злое, чёрное сердце. Как вам такой вариант? А в качестве ответной услуги вы мне назовёте имя второй ведьмы, которой вы поставляете жир девственниц. Ну что вы молчите? Я же не прошу вас назвать имена всех ведьм Аквитании, всего лишь одно имя. Или она вам дорога, эта ведьма? Может, родственница? Нет? Тогда в чём же дело? Либо вы называете имя, либо я ухожу, а вы медленно умираете, гадя под себя. Ну!

— Хорошо, — проскрипел Фабье. — Я ей всё равно ничего не должен. Её имя Адель. Она живет в особняке в Венсенском лесу, на окраине Парижа. И тебе к ней не подобраться.

— Это почему же?

— Потому что этот особняк был построен по приказу Людовика, это его охотничья резиденция, куда он наведывается из своего замка в Фонтенбло. А Адель — любовница короля, даже год назад родила ему бастарда. Естественно, особняк охраняется.

Та-ак, нормально… Это куда же я могу вляпаться, мать моя женщина?!

— А не врёте ли вы мне, сударь? Может, специально наговариваете на ни в чём неповинную женщину?

— Неповинную? — губы его искривились в сардонической усмешке. — А ты знаешь, из каких ингредиентов готовится мазь, которой ты натёрся? Там не только жир девственниц, но и кровь младенцев. Да-да, это ещё один необходимый ингредиент, без которого мазь не будет действовать. А кровь и Урсула, и Адель сами добывают. Хотя Урсула, я так понимаю, уже ничего не добудет.

Твою ж мать! Мне и до того было тошно, когда я мазался этой субстанцией, зная, что в ней присутствует человеческий жир, а теперь и вовсе захотелось немедленно отправиться в какие-нибудь термы и отдраивать себя мочалом с золой до тех пор, пока не начнёт слезать кожа.

— Насколько я знаю, — начал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, — насколько я знаю, эта мазь позволяет всего лишь менять облик, а для продления жизни ведьма должна переспать с мужчиной. Даже если Адель каждый раз на любовном ложе высасывает из Людовика омолаживающие её соки, и она так же стара, как и Урсула, то неужели этого хватило для того, чтобы зачать и родить ребёнка?

— Адель не так стара, ей на самом деле не больше пятидесяти, король этого, естественно, не знает. Всего у неё трое детей, но дочь и старший сын давно живут своей жизнью, Людовик о их существовании даже не догадывается. Мазью пользуется, когда привечает короля, при нём она всегда выглядит молодой и красивой, боится, что он найдёт другую, помоложе. Ему же всего двадцать семь. Не знаю, что она использовала, чтобы остаться способной к деторождению в таком возрасте. Хотя история знает примеры, когда женщины в преклонном возрасте становились матерями. Женщины… Насколько они глупы, настолько и опасны, поэтому я никогда не подпускал их к себе.

— Но при этом якшаетесь с ведьмами, — не замедлили поддеть его я.

— Ведьмы — не женщины. Я бы даже скорее отнёс их к моим коллегам, правда, выбравших несколько иной путь к познанию.

— Ага, устланный телами девственниц и младенцев.

— Нельзя съесть яйцо, не разбив скорлупы.

— В Освенциме вы были бы на хорошем счету.

— В Освенциме? Что это за место?

— Неважно… По мне — таким, как вы, не место на земле.

— А кому место на земле? Скоту в человеческом обличье? — просипел, такое ощущение, из последних сил Фабье.

Я покачал головой:

— Вижу, наша беседа себя исчерпала, каждый из нас всё равно останется при своём. Да и некогда мне тут с вами рассиживаться, факел вон того и гляди погаснет, а мне пора возвращаться в трактир. Давайте считать, что вы исповедовались, хотя исповедь была несколько странной, да и я, если честно, не епископ, и даже не приходской кюре. Может быть, желаете молитву прочитать перед… хм… уходом?

— Будь ты проклят!

— Вижу, что не горите желанием. Небось и в Господа нашего Иисуса Христа не верите? Учёный, хм… Что ж, воля ваша.

Квазимодо стал первым, кого я убил в своей новой ипостаси. Случилось это на адреналине, на каких-то заложенных природой воина инстинктах. В прежней ментовской жизни на моём счету был всего один труп, когда я застрелил преступника при задержании. Ну он того заслуживал, на совести этой мрази было несколько трупов женщин и детей.

Сейчас же мне предстояло хладнокровно отправить на тот свет человека…вернее, нелюдь, по-другому назвать этого Менгеле средневековья у меня язык бы не повернулся. Но, наверное, поэтому я не испытывал угрызений совести. Я медленно вытащил из его спины нож, Мясник слабо застонал, потом ещё раз застонал, когда я перевернул его на спину.

— Вы готовы?

Фабье тихо выдохнул и прикрыл глаза, видимо, это означало «да». Ну что ж, и правда, чего тянуть резину? Мысленно попросив у Всевышнего, ежели он всё-таки есть и поглядывает на меня из своего Небесного царства, прощения, я коротким движением вогнал нож в грудь, в то место, где, по идее, должна располагаться сердечная мышца. Повезло, лезвие не упёрлось в ребро, не скользнуло по нему в сторону, а попало куда надо. Не иначе, Господь всё же существует, избавил и меня, и Мясника от мучений.

Приложив два пальца к шее и удостоверившись, что пульс не прощупывается, я встал, окинул взглядом жутковатую картину и вышел.

Это действительно был подвал, мне пришлось пройти узким каменным коридором со сводчатым потолком, куда проникали крупицы света из открытой двери, прежде чем я оказался в небольшом саду с аккуратно высаженными деревьями, среди которых я заметил и яблони с грушами. Вход в подвал начинался отсюда, и первым моим желанием было поскорее покинуть это страшное место, благо что только начинало светать. Но я всё же решил заглянуть в дом. Вряд ли внутри увижу или услышу кого-то из домочадцев, что-то мне подсказывало, что Огюст Фабье и его верный пёс Жиль жили здесь вдвоём.

Мои предположения оказались верны. На первом этаже помимо обеденной залы и кухни я обнаружил своего рода операционную. Над крепким дубовым столом с затёртыми бурыми пятнами висела большая масляная лампа с отражателем — вогнутой пластиной из какого-то серебристого металла, вероятно, олова. Лет через сто какой-то монах должен изобрести зеркало из стекла и олова, выливая расплавленный металл внутрь стеклянного сосуда. Потом остывший шар разбивался, получались неровные, изогнутые пластинки. И только в начале XVI века придумают, как делать плоские зеркала на ртутной амальгаме. Хм, у меня есть шанс опередить время, если только раньше меня не нашинкуют в капусту сабли сельджуков. Ну или ведьмы не ополчатся, своими заклятиями превратив меня в жабу.

Надо же, никогда в ведьм и прочую мистическую хрень не верил, а тут… Может, я попал в какой-нибудь параллельный мир магии или в Средние века действительно люди обладали сверхспособностями?

Сильно тут задерживаться я не собирался, где-то за покрытыми лесом горами уже вставало солнце. В ходе экспресс-обыска я нашёл два мешочка, оба из тонко выделанной кожи с затягивающимися завязками. Тот, что побольше, оказался туго набит серебряными денье, а вот во втором я обнаружил украшения. Кольца, серьги, браслеты, подвески… Только золото и драгоценные камни. Не иначе сняты они были с несчастных жертв, подумал я, прикидывая, сколько же девушек стали жертвами маньяка и его подручного. Здесь только самые дорогие цацки, а ведь наверняка хватало украшений и поскромнее. Интересно, куда Мясник с Квазимодо потом девала тела? И где они вытапливали жир? И как вообще это делали?

Так, ну её на фиг, голову ещё забивать такими мыслями. От серебра не откажусь, там навскидку две, а то и все три сотни монет. А вот мешочек с украшениями я решил не брать. Во-первых, как-то мне претило, зная, что сняты они с несчастных девушек. А во-вторых, эти украшения мог кто-нибудь опознать. Ну ладно, в Бурже я ими светить не стал бы, но кто знает, кто знает… В моей служебной биографии и не такие совпадения случались.

Я решил оставить мешочек на столе, а под него подложить письмо. В нём я, воспользовавшись найденным куском пергамента и чернилами, вкратце описал, какие злодеяния творил Огюст Фабье и его Квазимодо по имени Жиль, и где искать их тела. Писал на французском из моего будущего, надеюсь, он не сильно отличается от рукописного средневекового, и те, к кому в руки попадёт это письмо, разберутся с его содержанием.

Упомянул Урсулу, а про Адель решил умолчать. Слишком серьёзная фигура, к которой мне, видимо, самому придётся искать подход. И если показания Мясника подтвердятся… Уверен, моя рука не дрогнет. Я сам инквизиция, сам вершу правосудие. Подписался как «Святой Януарий», и даже нарисовал подобие той головы, что была на моём щите. Этакая подсказка для башковитых, хотя я более чем был уверен, что в эту эпоху следствие никто проводить не станет. А если и станет, то… Да нет, ничего у местных сыщиков не получится.

До трактира добрался, когда уже совсем рассвело. По пути пару раз встретил ранних прохожих, пришлось горбиться и натягивать чепец как можно глубже на голову, надеюсь, удалось сойти если не за девицу, то хотя бы за долговязую старуху в коротких не по росту юбках и в платье с немного короткими рукавами.

Ведущие на постоялый двор ворота уже были распахнуты, мне пришлось резво отскочить в сторону, пропуская выезжавшую из них небольшую кавалькаду рыцарей, среди которых был и зевающий «Портос».

Моя одежда по-прежнему лежала в кустах, немного промокшая от утренней росы. Быстро переодевшись, я наконец-то мог спокойно выдохнуть: мне больше не грозило быть пойманным с поличным в женском платье и обвинённым в какой-нибудь содомии. Тут не то что из рыцарей разжалуют, ещё, чего доброго, и на костёр отправят.

Лаура уже суетилась на кухне, я её подловил, когда она пошла за водой. Когда я вручил ей скомканную одежду и попросил никому ничего не рассказывать, та понятливо улыбнулась, пообещав, что будет нема, как рыба. Когда же я переступил порог нашей с Роландом комнаты, тот потягивался на своей кровати.

— Симон, где тебя всю ночь носило?

— Где, где… С дочкой хозяина кувыркался.

Роланд скабрезно ухмыльнулся:

— Это с той толстушкой, что нас в харчевне обслуживала? А ты, я смотрю, быстро про дочку оружейника забыл.

— Ничего не забыл, — обиделся я. — К ней у меня любовь, а к Лауре — дочке хозяина — я испытываю всего лишь плотские чувства.

— Понятно, — снова ухмыльнулся друг. — Тебе хоть удалось немного вздремнуть?

— Разве что немного. Не удивляйся, если я буду в седле клевать носом. Ладно, идём завтракать, сегодня, кажется, подают яичницу, а затем я займусь изготовлением отвара от вшей. А заодно помоем головы остатками прежних запасов. И не надо делать такую физиономию, словно кот из «Шрека»… Кто-кто… Было такое зеленокожее чудовище, в болоте жило. А не будешь мыть голову и следить за чистотой своего тела — сам станешь таким же Шреком.

[1] Сам Рембрандт назвал свою картину «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рёйтенбюрга». Из-за того, что фон полотна очень темный, ей и дали название «Ночной дозор». И во всех справочниках, каталогах и альбомах она именно под этим названием и проходила, пока в ходе реставрационных работ 1947 года не обнаружилось, что она просто покрылась толстым слоем копоти от свечей. И когда с полотна её убрали, оказалось, что дело на ней происходит не ночью, а… днем.