Крестоносец. Византия

Глава IX

Ночью мне почему-то приснилась Ольга. Я уж, честно говоря, стал забывать, как она выглядит, а тут явилась во всей красе. Смотрит на меня грустно и качает головой с таким видом, как будто перед ней не крутой рыцарь, а нашкодивший мальчишка. Хотя, подумал я во сне, откуда ж ей знать, что я крестоносец, и попытался сказать ей, мол, Оля, а тут со мной столько всего наприключалось… Вот только супружница моя сморгнула слезинку, да и растаяла в воздухе. Не успел я опечалиться, как вместо неё материализовалась Адель. Обнажённая, она сидела на том самом ложе, где провела со мной свою последнюю ночь, и с кривой улыбочкой, словно героина Варлей в фильме «Вий», манила к себе пальцем. И я с ужасом почувствовал, что против своей воли моё тело — а вернее, бестелесная, но способная видеть и чувствовать субстанция — двигается к ней. Вот уже между нами два метра, один… Я попытался заорать, но даже этого не смог, наверное, потому, что и кричать-то было нечем. И тут я проснулся. Проснулся в холодном поту и увидел, что в щель между половинками полога, прикрывавшим вход в шатёр, пробивается полоска серого света. Наверное, светает. Повернув голову, увидел, как Роланд сопит, досматривая очередной сон. Надеюсь, он у него не такой отвратительный, что только что приснился мне. Хотя… Ведь Адель во сне, похоже, намеревалась заняться со мной любовью, но очень уж жуткая жуть исходила от неё. Так вроде всё при ней, на коже нет никаких трупных пятен, а всё равно как вспомню — так вздрогну.

Я ещё полежал, но, поняв, что уже не усну, тихо поднялся и, стараясь не разбудить друга, вышел из шатра. Солнце только поднималось над стенами Вуковара. Я потянулся, глядя, как где-то в полукилометре несёт свои голубые воды Дунай, и, поддавшись спонтанному желанию, решил искупаться. Плавать я всегда любил, недаром родился в марте, под знаком Рыб.

— Я на реку, — предупредил я вышедшего отлить в сторонке Ульриха. — Не хочешь искупаться?

— Нет, герр де Лонэ, хоть старина Курт и научил нас с братом плавать, но я не слишком большой любитель этого дела, не то что Эрих. Вот ему нравится побултыхаться в воде, особенно с тех пор как, поплавал в Рейне.

Я бегом спустился по тропке к реке. Вот и примеченный издали песчаный пляж, окружённый зарослями рогоза и осоки. И небольшой мосток, наверное, для любительниц полоскать бельё. Я скинул штаны, рубаху, сапоги… С утра водица как раз той кондиции, что я люблю: за ночь ещё до конца не остыла, набравшись вчера дневного тепла.

Боже, какая же чистая вода! Ну да, угодив в прошлое, я уже вроде бы должен был привыкнуть, что вода в нынешних реках и озёрах ещё не испоганена человеком, находясь практически в девственном виде. Но всё никак не привыкну, а потому каждый раз, оказываясь у природного водоёма, испытывал чувство некоего благоговения. Ну а сейчас, пережив первый восторг от чистоты Дуная, я понырял у бережка, а потом разлёгся на песке под встающим солнышком, раскинув руки-ноги в стороны и закрыв глаза.

Сколько так лежал — не знаю, кажется, даже слегка задремал, а проснулся от девичьего смеха. Открыв глаза и, приподнявшись на локте, увидел, как зашевелились прибрежные заросли, средь которых мелькнули светлые пятна.

Понятно, какие-нибудь юные прачки, увидели голого парня — вот их смех и пробрал. Хотя чего смеяться, хозяйство у де Лонэ если и не внушительное, но уж маленьким его точно не назовёшь… Это в прохладной воде всё скукоживается, а сейчас, на солнышке… В общем, смеяться тут было не над чем, но самая ситуация получилась пикантной.

Навскидку сейчас ещё часов девять утра, до полудня времени достаточно, чтобы легко позавтракать. К моему возвращению Роланд уже успел проснуться и как раз в данный момент заканчивал завтракать. Хорошо, не плотно, я ещё с вечера предупредил его, что нам в бою понадобится лёгкость, и завтрак должен быть, соответственно, скромным. Не нужно наполнять свой кишечник отходами жизнедеятельности. Живописал, как при открытой и глубокой ране колюще-режущим оружием из кишечника начнёт вываливаться дерьмо — на друга это произвело неизгладимое впечатление. Он даже вообще хотел отказаться от завтрака, но я напомнил, что нам понадобятся силы, и одним волшебным корнем тут не обойтись. Еда дарована нам Господом, а он — парень не промах, плохого не посоветует. Ну а до кучи желательно успеть справить до полудня нужду, чтобы и кишечник вообще был пустым.

К слову, корень мы тоже пожевали, и настойку женьшеневую выпили, лишним не будет. После чего я влёгкую перекусил, затем предложил Роланду с часок отдохнуть, и провести короткий спарринг с деревянными мечами, тем самым приводя мышцы в тонус. К тому времени к нашему «стойбищу» стали подтягиваться другие рыцари, узнавшие о сегодняшней дуэли, и к моменту, как мы принялись спарринговать, нас уже засыпали советами и пожеланиями. Хотелось послать всех куда подальше, но правила рыцарского этикета этого сделать не позволяли, иначе мы нарвались бы ещё на пяток-другой вызовов на дуэль.

В начале двенадцатого при полном параде и со всей нашей командой, включая «Семь Самоцветов», мы были в Вуковаре. По дороге мы с Роландом употребили остаток настойки, зажевав последними кусочками женьшеня. Всё же это снадобье и корень реально бодрят. То-то я чувствую себя этаким зайчиком Энерджайзером из рекламы.

Наши соперники прибыли чуть позже, когда мы с Роландом уже в нетерпении прохаживались возле арены, причём я, в отличие от возбуждённого Роланда, втайне надеялся, что соперники по какой-либо причине не явятся (понос там или ДТП — шутка), и нас автоматически признают победителями. Всё-таки эти два венгра, если верить слухам, бойцы отменные, особенно мой соперник, они с детства учились владеть оружием. Хотя мы с Роландом тоже не лыком шиты, в последнее время нам не раз доводилось вступать в смертельные схватки, и кто знает, чем всё закончится.

Но, увы, надежды мои не оправдались. Слишком уж мало был шанс, что всё обойдётся без крови. Что ж, придётся биться, и не исключено, что до смерти. Желательно до смерти наших соперников.

Публика уже практически заполнила расположенные вокруг арены трибуны. Быстро, однако, слухи распространяются. М-да, этак можно было бы и билеты продлевать, могли бы озолотиться.

А вот и наши дамы, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Маргит и Эржбет заняли места в первом ряду, посылая нам оттуда полные страсти взгляды. Мы ответили улыбкой с полупоклонами.

А вот и монархи! Ну разве могли они пропустить это зрелище? Гёза с супругой, но без дитяти, снова оставшегося, наверное, с няней, Людовик с Алиенорой, кайзер Конрад III с племяшкой Болеславом… В общем, собрался весь высший свет Европы, включая святых отцов. Народу ведь что нужно? Правильно, хлеба и зрелищ. А монархи и епископы с кардиналами — такие же люди, только облечённые светской и церковной властью.

Мы с Роландом стояли у одного края арены, наши соперники расположились на противоположной стороне. Арена была размерами ненамного больше привычной мне цирковой, в общем-то, тут можно было даже биться двое на двое, как и предложил нам «рефери» — тот же самый распорядитель, что представлял в Эстергоме первое выступление семейки Аргуэльяс. Но Неметуйвари и Борши согласия своего не дали, заявив, что согласны биться только один на один и поочерёдно. Мы с Роландом переглянулись и подали плечами. Что ж, один на один — значит, один на один, нам, собственно, без разницы. Да и зрителям, судя по их реакции, тоже. Лишь бы всё быстрее началось.

Дальше бросали жребий, какой паре первой выходить на арену. Выпало Роланду и графу Борши.

— Помни, дружище, твой соперник — отменный боец, — напутствовал я Роланда. — Не кидайся на него сломя голову, посмотри, чего он сто́ит. Используй приёмы, которым нас обучал старина Бремонт.

«Рефери» объявил, что достойные рыцари биться будут с щитами и на мечах до тех пор, пока один из них не сможет продолжать поединок по причине серьёзного ранения либо смерти. Звучало, надо сказать, весьма оптимистично.

И вот на центр арены выходят Роланд и его соперник — граф Золтан Борши. У венгра здесь оказалось немало болельщиков, во всяком случае, не раз я услышал с разных сторон, как кто-то выкрикивает его имя. Вот интересно, Гёза, сам будучи венгром, за кого больше переживает? С одной стороны, Борши его земляк, а с другой — мы с Роландом успели стать чуть ли не друзьями королю и его супруге. Вон сколько всего надарили… Правда, получив всё же солидное вознаграждение, намного превосходящее по себестоимости все эти подзорные трубы, рупоры, калейдоскопы и карандаши. Во всяком случае, пока Гёза сохранял на лице полную невозмутимость, впрочем, как и Фружина, но уж она-то, надеюсь, мысленно на нашей стороне.

Бой начался! Оба не спешили форсировать события, ограничиваясь ложными выпадами, и народ на трибунах вскоре начал посвистывать. Видимо, этот фактор подействовал на Борши, который приступил к активным действиям, обрушив на Роланда целый град ударов. Тот только и успевал подставлять щит, который, того и гляди, мог треснуть. Это всего лишь дерево, усиленное железными полосками, и при хорошем ударе полоса могла оказаться перерубленной, а уж дерево и подавно.

Но наконец Роланд, отбившись от очередной атаки, решил взять инициативу в свои руки, и теперь уже его меч принялся охаживать щит соперника. Однако тот оказался хитрым: сделал вид, что отступает, а сам резко шагнул в сторону, пропуская Роланда мимо, и оказался за его спиной. У меня внутри всё сжалось в предчувствии беды, а уж когда Борши полоснул моего друга по спине, я подумал, что всё, кранты Роланду. Впрочем, «дощатый», как говорят сейчас на Руси, или, по-европейски, ламеллярный, а по-простому пластинчатый доспех и кольчуга под ним, вышедшие из мастерской Карла Хромого, оказались отменного качества! Недаром покойный барон фон Шарфенштейн собирался отвалить за них кучу денег, потраченных его племянничком на охмурение богатой и знатной невесты. Разрубить пластины и плотное плетение колец под ними, графу не удалось, хотя удар получился приличным — Роланд буквально пролетел несколько метров, просто чудом сумев удержаться на ногах. Упади он — и поединок можно было бы считать законченным. Народ на трибунах оживился, многие даже повскакивали с мест, тем, кто расположился сзади них, тоже приходилось вставать, чтобы увидеть происходящее на арене.

Роланд тем временем морщился, похоже, ощущения были не самые приятные, но ни щит, ни меч из рук не выпустил. Тем более что граф явно намеревался воспользоваться моментом и добить оглушённого соперника.

И вот тут Роланд меня не только удивил, но и восхитил. Может, ему и помогли мои слова о том, чтобы он вспомнил уроки шевалье Бремонта, но как раз приём из его арсенала он и использовал. А именно отбросил щит, кувыркнулся вперёд, и из нижнего положения нанёс удар лезвием по опорной ноге противника.

Та, правда, тоже была прикрыта кольчужным чулком, и перерубить металлические кольца не получилось. Но и без того всё сладилось, потому что Борши с криком повалился на опилки и дальше, стеная и обхватив ладонями колено, словно это могло уменьшить боль. Роланд, с оказавшимся сдвинутым на затылок и удерживаемым ремешком шлемом, что придавало ему залихватский вид, с красным, пылающим лицом стоял над поверженным противником и, похоже, раздумывал, что ему с ним теперь делать — добить или сохранить жизнь. Я живо представил гладиаторскую арену Древнего Рима, где укутанные в белоснежные тоги зрители поднятым или опущенным большим пальцем решали судьбу раненого. А в эпоху средневековья публика просто ограничилась криками. Насколько я понимаю латынь (а именно на этом языке в основном выражали свои мысли собравшиеся), часть зрителей требовала добить искалеченного графа, а другая часть просила его пощадить.

Роланд так и стоял бы столбом, не зная, что предпринять, но тут случилось непредвиденное. На арену вдруг выскочил Дьюла Неметуйвари и кинулся к Роланду, занося меч для удара с явным намерением размозжить ему голову. Думаю, и шлем не сильно помог бы против такого удара, потому что граф был на полголовы выше Роланда и шире в плечах, прорубил бы железо только так. И Роланд, несмотря на то, что увидел несущегося на него Неметуйвари, явно оказался в ступоре, даже не удосужившись не то что заслониться щитом (тем паче тот всё ещё валялся на опилках), но хотя бы отпрыгнуть в сторону. И я не успевал прийти другу на помощь, а мой крик: «Роланд, очнись!» просто потонул в рёве толпы.

И в тот миг, как я уже мысленно попрощался со своим другом, жить которому оставалось считанные секунды, Неметуйвари вдруг споткнулся и едва не растянулся на посыпанной опилками земле. Это, наверное, судьба — он споткнулся о брошенный Роландом щит. И эта неуклюжесть нападавшего наконец-то вывела Роланда из ступора. Он подхватил щит всё ещё катавшегося по опилкам Борши, закрываясь им от атаки вновь готового нанести удар Неметуйвари.

На арену тем временем уже, что-то крича и размахивая руками, выскочил распорядитель дуэльного турнира, но к бойцам приблизиться всё же опасался. А вот я, имея при себе щит в левой и меч в правой руке, не раздумывал ни секунды.

— Эй, urod! — окликнул я графа во всю мощь своих лёгких.

Тот повернулся ко мне, лицо его было перекошено гримасой злобы. Зрители тут же притихли, всем было интересно, чем закончится наш диалог. Или монолог, так как мой соперник всё ещё молчал, раздувая ноздри.

— Ты же вроде собирался драться со мной, нет? Или тебе твой дружок так дорог, что ты решил нарушить каноны рыцарского поединка? Уж не любовничек ли он твой, что ты так за него переживаешь?

Говорил я это на латыни, которую за время нашего путешествия по Дунаю, стараниями Вима кое-как подучил с грехом пополам. Во всяком случае, мой противник меня явно понимал. Как и зрители на трибунах, откуда послышались смешки. А вот Неметуйвари было не до смеха. На лице его, и без того красном, казалось, сейчас просто лопнет кожа, как на переспелом помидоре. Того и гляди графа хватит апоплексический удар.

— Ну да это ваши дела, — продолжал издеваться я, — а пока предлагаю тебе отведать клинка, выкованного лучшим мастеров Оверни Тибо Форжероном.

— Ах ты ублюдок! — наконец прорычал он, причём тоже на латыни. — Сейчас ты умрёшь!

И тут же принялся воплощать своё обещание в жизнь. По недавнему примеру графа Борши он обрушивал на меня удар за ударом, проверяя на крепость такой же, как и у него, клиновидный щит, только мой был украшен ликом святого Януария. Этак мне снова придётся заказывать у какого-нибудь оружейника щит и искать того, кто сможет изобразить на нём отсечённую голову епископа Беневенто.

Так, ну хватит уже, пора и честь знать! Отбив щитом очередной удар неутомимого графа Неметуйвари, я резко, сокращая дистанцию, подался вперёд, выставив перед собой щит наподобие тарана, и врезался в не ожидавшего от меня такого хода соперника. Того отбросило назад, а я наконец-то получил возможность пустить в дело свой клинок. Теперь уже настал черёд проверки на прочность щита моего соперника. Тот отступал, но медленно, по полшага, отведя правую руку с зажатым в ней мечом чуть назад,

Я интуитивно почувствовал, что он сейчас ударит снизу, а у меня грудь и живот открыты — щит я отвёл в сторону, чтобы не мешал амплитуде движений руки с зажатым в ней мечом. В самый последний момент я успел прикрыться щитом от неотвратимо двигающегося навстречу моему паху острию меча.

Вот ведь ублюдок, хотел если не убить меня, то сделать калекой, не способным иметь детей. Так-то у меня один уже всё равно имеется, вернее, появится спустя несколько месяцев на свет, но увы, незаконнорожденный, и будет считаться сыном (или дочерью) другого человека. Я же планировал в будущем наплодить детишек от законной жены, и желательно от Беатрис — я продолжал лелеять мысль, что она меня будет ждать столько, сколько понадобится.

Клинок вошёл в дерево щита так глубоко, что его остриё самым своим кончиком вышло с внутренней стороны. И с первого раза выдернуть клинок сопернику не удалось, а второй попытки я ему не предоставил, рубанув своим мечом по кольчужной рукавице. Руку я не перерубил, но Неметуйвари затряс ею, хищно оскалившись от боли.

Я сбросил щит — теперь он мне с торчавшим из него мечом только мешался — и под вопли зрителей стал наносить удар за ударом, заставляя графа отступать, прикрываясь щитом. Теперь у нас было по одному виду оружия, только у меня наступательное, а у него для защиты. Длилось это с минуту, с трибун уже доносились обидные для графа комментарии, намекающие на его трусость. Хотя, уверен, любой на его месте, оставшись без меча, делал бы то же самое. Эх, сюда бы палицу какую-нибудь, или боевой цеп, вот тогда бы я разнёс его щит в щепки за считаные мгновения.

В какой-то момент мой соперник вдруг перестал отступать, опустившись на одно колено. Неужто всё?! И тут я понял, что сделал он это неспроста — пальцы его правой руки обхватили рукоять меча. Не его меча, тот так и торчал из моего щита, и я гонял Неметуйвари с таким расчётом, чтобы тот не мог к нему приблизиться. А про меч Борши я и забыл. Сначала его щит спас жизнь Роланду, когда Неметуйвари о него споткнулся, а теперь меч мог спасти жизнь самому графу.

Мне же теперь придётся худо. Рука Неметуйвари, кажется, более-менее пришла в норму, во всяком случае, он держал «каролинг» своего дружка вроде бы крепко, и был при щите, а мой валялся метрах в пяти. Да ещё с торчащим из него мечом. У меня же кроме меча имелась только дага, сделанная когда-то из обломка моего прежнего, подаренного отцом меча. Ею при известном умении и везении отмахиваться можно, но недолго.

Вот ведь незадача, думал я, глядя, как шустро соперник вскакивает на ноги и скалится во все… не знаю, сколько у него там зубов, можем, и все тридцать два. В любом случае теперь он чувствовал себя хозяином положения. И тут же оживились его поклонники.

— Дьюла! Дьюла! — донеслось с трибун.

Вот теперь мне пришлось отступать, и куда резвее, поскольку я не был уверен, что в фехтовании на мечах смогу оказать достойное сопротивление графу Неметуйвари. Но в одном из эпизодов я оказался не столь проворен, и мощный удар мечом пришёлся мне в плечо. Он был настолько мощным, что клинок всё же перерубил кольца кольчуги и пластины доспеха, а также кожу плеча и, как мне показалось, была задета мышца. Я тут же почувствовал, как по руке струится горячая кровь, и вскоре она с моих пальцев уже капала на опилки. Вернее, только с одного, среднего, который мне хотелось показать сопернику. Но ведь никто не поймёт в этой эпохе, что значит этот жест, так что придётся обойтись без него.

Шутки шутками, а ситуация складывалась явно не в мою пользу. Рука стала неметь, я теперь даже свой щит не смогу поднять, если даже смогу к нему подобраться, хотя защищаться им, имея торчащую из него полоску стали — то ещё удовольствие. Да ещё и расторопные слуги, мать их за ногу, успели убрать с арены не только раненого Борши, но и его щит. Какого же хрена меч-то оставили, олухи?! Специально для моего соперника?

А тот явно почувствовал вкус крови, тем более что видел, как я орошаю ею усыпанный опилками пол арены. Он снова скалился, но теперь уже от предчувствия своей близкой, как ему казалось, победы. Однако я не собирался давать ему шанс разделаться со мной. Слишком многое я ещё планировал осуществить в этом далёком 12-м столетии от Рождества Христова, где только начал входить во вкус, чтобы быть убитым каким-то несчастным венгерским графом.

Солнце! Вот мой союзник. Оно находилось в зените, и до поры до времени внимания на него ни Неметуйвари, ни я не обращали. Глаза не слепит — и ладно. Но я уже несколько раз заметил, что его свет отражается от наших клинков. И сейчас, поймав снова луч, я вывернул плоскость клинка таким образом, чтобы направить отражённый свет в глаза сопернику. И у меня получилось! Тот на мгновение зажмурился, и мне этого мгновения хватило, чтобы провести разящую контратаку в практически единственную незащищённую железом часть тела — а именно в лицо. И Неметуйвари, снова «прозрев», уже не успевал уйти с линии атаки. Разве что чуть повернуть голову, отчего остриё клинка вылезло не из его затылка, а распахало ему обе щеки и, не исключено, лишило графа нескольких зубов.

Брызнула кровь, зрители ахнули при виде столь страшной раны, а мой соперник смотрел на меня полными ужаса и боли глазами, уже не в состоянии что-либо сделать. В его взгляде я видел холод смерти, которую он уже приготовился принять. И я уже было замахнулся, чтобы подвести итог нашей дуэли, но в последний момент словно чьи-то невидимые, ледяные пальцы обхватила моё запястье, а в ухо явственно прошептали: «Сохрани ему жизнь». Я опустил руку с мечом, встряхнул головой. Что ещё за глюки? Может, перегрелся на солнце?

Но мне уже и самому не хотелось ничьей смерти. Соперник и так наказан, на всю жизнь останется «человеком, который смеётся»[1]. И только сейчас я почувствовал, насколько же вымотан этим боем. Подошёл к своему многострадальному щиту, машинально отмечая, что изображения Януария придётся подновить, но в целом щит ещё прослужит. Уперев одну ногу в его поверхность, выдернул наконец меч и бросил к ногам тихо скулящего графа Неметуйвари.

— Кажется, это ваше, граф.

Затем, подняв щит, под вопли публики, по больше части восторженные, приветствующие мою победу и то, что я сохранил жизнь сопернику, вышел с арены. И тут же угодил в объятия Роланда.

— Симон, ты ранен!

— А, это? — я криво усмехнулся, покосившись на своё плечо. — Это ерунда. Надо только найти лекаря, который сумеет заштопать мою рану.

Пока моего противника уводили следом за его приятелем, царственные особы и высокопоставленные церковники спустились с помоста поздравлять нас с Роландом. Людовик и Алиенора были довольны, заявляя, что мы «отстояли честь французского рыцарства». Конрад и Болеслав тоже поздравили вполне искренне. Гёза держался нейтрально, заметив, что «витез дю Шатле и витез де Лонэ сражались достойно». При этом у меня сложилось впечатление, что никакого неудовольствия от поражения своих вассалов король Венгрии не испытывает, скорее даже наоборот. Его жена проявила больше эмоциональности, выразив свою радость от того факта, что мы живы и «почти невредимы». Оба кардинала, как и епископ Оттон с магистром Тамплиеров, тоже нас хвалили за то, что с нашими противниками мы поступили по-христиански, а Одон Дейль сказал: «Это воистину был Суд Божий!».

Затем появились посланные магистром Эвраром де Баром лекари-тамплиеры, занявшиеся моей раной после того, как Вим и Эрих стянули с меня доспехи. Храмовники, конечно, не такие спецы в медицине, как их коллеги иоанниты, не просто так прозванные госпитальерами, но тоже кое-что умеют, а со времён моих лекций по санитарии и дезинфекции с демонстрацией микробусов впитали много нового. Кстати, моя рана не первая, случившаяся в армии крестоносцев после отъезда из Эстергома. Всеми травмированными занимались тамплиерские лекари и никто не умер от «антонова огня» и не потерял конечностей, так что авторитет моих медицинских советов стал поистине железобетонным.

Для начала мою рану обработали спиритусом. С трудом сдержался от выражения эмоций вслух — материться при подошедших дамах не стоит. Затем рану зашили кривой иголкой и шёлковой ниткой, припасёнными Вимом и тоже продезинфицированными. Я зашипел. Чёрт, больно-то как! Хотя сам виноват… Вот кто мне мешал прихватить «опийное молоко», оставшееся от покойного Барзаги?

Сверху наложили повязку из продезинфицированной холстины и корпии с облепиховым маслом. Ну хоть тут всё нормально. Облепиха и правда отличное средство заживления ран, ещё по прежней жизни знаю, и маслица этого мы ещё в Ульме купили целый бочонок. После этого тамплиерские «гипохраты», выражаясь словами героя из одного советского мультфильма, ещё раз нас с Роландом осмотрели, жить дозволили, и с тем отпустили.

Оруженосцы поволокли наши щиты и доспехи, причём близнецы обсуждали предстоящий ремонт, особенно замену прорубленных графом Неметуйвари пластин. Они теперь, с одной стороны, дворяне, и работать по прежнему кузнечному профилю им вроде бы не комильфо, но с другой стороны, в походе, для себя или своего сюзерена — можно. До кучи и пострадавший в который уже раз щит придётся приводить в порядок. Хорошо ещё, что у меня запасной имеется.

Мы с Роландом тоже отправились с ребятами в таверну, желая немного отдохнуть после поединка. Правда, долго отдыхать нам не пришлось. Вскоре потоком пошли посетители с поздравлениями и выражениями восхищения. Сначала наш граф со свитой, потом маркграф Герман, герцог Бургундский с герцогиней (на этот раз командирша наших шевальерез была в мужской одежде), и ещё куча разных аристократов, многих из которых мы с Роландом вообще не знали. И всех прими подобающим образом, да всех поблагодари за проявленное внимание и добрые чувства, да никого не обхами, не дай святой Януарий… В общем, утомили.

Только к сумеркам этот поток иссяк, позволив мне и моему другу облегчённо вздохнуть. Правда, отдых снова надолго не затянулся, так как в таверне появились Маргит и Эржбет. Для начала девушки осмотрели мою рану. Она, к слову, выглядела неплохо, уже схватившись коркой. Что значит правильно сделанная перевязка! Затем они снова наложили чистую повязку с облепиховым маслом. Женщин благородного происхождения в это время с детства учат уходу за ранеными. До медсестёр будущего они, ясен пень, не дотягивают, но за сандружинниц вполне сойдут. Закончив с перевязкой, занялись лёгким ужином, а после его окончания Эржбет и Роланд остались в таверне, а меня Маргит увела в нашу каюту на «Благословении».

Ну а дальше была обещанная накануне «сказочная ночь». Маргит не преувеличила — она и правда оказалась такой. Мне даже вспомнились Шая из «Игры Престолов» с её «последней ночью на свете». Впрочем, Маргит порядочная женщина, и даже близко не стояла с этой шлюхой, да и я не карлик. Разве что ночь у нас была последняя и мы выложились на сто процентов. Маргит, памятуя о моих ранах, старалась сделать так, чтобы я не сильно напрягался, вернее, чтобы напрягалась преимущественно одна из частей моего тела. Она не отрывалась от меня всю ночь, словно хотела раствориться во мне. Или вобрать меня в себя. Всё же верно говорят, что женщины, как правило, выносливее нас в этих делах. Хотя, и я держался достойно. Может быть, съеденный днём корень женьшеня и выпитая настойка придавали сил, а может быть сказались и пряности, которыми был обильно приправлен ужин. Так или иначе, девушка осталась удовлетворена во всех смыслах. Как, впрочем, и я. Угомонились мы только к рассвету, совершенно обессиленными распластавшись на постели со скомканной простынёй.

— Ночь была сказочная, ты не обманула, — сказал я Маргит, которая, по-хозяйски закинув на меня ногу, задумчиво водила пальчиком по моей пока ещё безволосой груди. — Жаль, что она последняя. И жаль, что мы с Роландом так и не смогли избавить тебя и Эржбет от этих типов — Неметуйвари и Борши.

— Не говори глупости, — с улыбкой отозвалась Маргит. — Всё вы смогли. Мы с Эржбет говорили с королевой. Она спрашивала лекарей, те говорят, что у Золтана Борши раздроблено колено, если он и сохранит ногу, то останется хромым на всю жизнь. Ни на коня самому не сесть, ни пешим драться. А семья у него такая, что им наследник-калека не нужен, тем более что у него пятеро здоровых братьев. Наверняка они захотят устроить Золтану церковную карьеру, денег и связей у них хватит. Заставят постричься в монахи, подарят пару бенефициев[2], потом продвинут в аббаты, а там и до епископа недалеко. Хотя, как он будет уживаться в сутане, с его-то характером — даже и не представляю.

— Ну а его приятель? — поинтересовался я. — У него-то ноги-руки целы. Не думаю, что он уйдёт в монахи.

— У Дьюлы тоже всё не очень хорошо, мягко говоря, — ответила Маргит. — Ты ему выбил половину зубов, разрубил щёки и губы, разрезал язык… По словам лекарей, он так шепелявит, что его очень трудно понять. Наша королева сказала, что не хочет пугать своих придворных дам таким зрелищем, и запретила графу появляться при дворе, а также велела ему забыть и думать о том, чтобы добиваться моей руки, пока он не поправит себе лицо, заявив, что ни одна женщина не должна выходить замуж за монстра. Король её поддержал. Он хоть и не показывает этого, но доволен, что кто-то посбивал спесь с домов Неметуйвари и Борши. Уж больно много они стали себе позволять ещё со времён его отца, короля Белы. В общем, он велел, чтобы Дьюла ехал поправлять внешность, и не показывался перед ним, пока не станет похож на человека.

— А это вообще реально? Ну, поправить внешность?

Я всерьёз заинтересовался, вот уж не думал, что в XII веке существует пластическая хирургия.

— Не знаю, — вздохнула Маргит, — но говорят, у греков, и на Сицилии, а ещё у сарацинов в Иберии и в Египте есть искусные лекари, которые могут убрать подобные уродства, или хотя бы, сделать их не столь заметными. Но это очень дорого, сложно и долго. Так что Дьюла в Венгрии не скоро появится, а когда появится — я уже буду замужем.

— Тебе хочется замуж?

Не скажу, что слова девушки меня удивили, наш роман, увы, подошёл к концу, как бы нам обоим ни хотелось его продолжить, но всё же слышать такое было не очень приятно.

— Шимон, — Маргит произнесла моё имя на мадьярский лад, глядя очень серьёзно. — Я обычная женщина, мне хочется иметь семью, детей. Я очень скучаю по моей дочке. Теперь наконец я смогу привезти её ко двору из замка моих родителей. И мне хотелось бы ещё детей. Много детей. А для этого нужен муж.

Ну, строго говоря, для того, чтобы иметь детей, и даже много, женщине совсем не обязателен муж, судя по воспоминаниям из моего будущего. Хотя и здесь та же матушка графа фон Хельфенштейн могла бы подтвердить это, если бы была жива. Или Адель, не к ночи будь помянута. И думаю, не они одни. Но вслух я этого говорить не стал. Мало ли какие у средневековых женщин тараканы в голове, а скандал мне совсем не нужен. В конце концов, семья, дети — и правда абсолютно нормальные желания для женщины. И муж. Что ей, всю жизнь одной жить после нашего расставания?

— Хотелось бы мне чтобы этим мужем был ты, — продолжала Маргит. — Но семейство Неметуйвари не оставит тебя в живых. Они не простят унижения. Мне бояться нечего, я под защитой королевы, да и дело моё сторона. А вы завтра уплываете из Венгрии, точнее, уже сегодня. Так что придётся искать в мужья кого-то другого. Теперь-то выбирать я буду сама. Но кто бы это ни был, я знаю, что мне ни с кем не будет так хорошо, как с тобой. Наверное, это грешно, но с самого Эстергома, когда ты любил меня, я закрывала глаза и представляла, что попала в рай…

— Разве что в сарацинский, — улыбнулся я, желая девушку слегка поддразнить.

— Ты о чём? — не поняла Маргит.

— Да вот слышал как-то, что сарацинам их Магомет обещал. Если удостоился попасть в их рай, то выдадут каждому по семьдесят девиц. Или мальчиков — по желанию. Правда, про женщин ничего не известно. Дадут ли им в сарацинском раю по семьдесят мужчин — ну или женщин, или хотя бы кого-то одного… Этого сказать не могу.

Маргит от возмущения даже села на кровати.

— Слышала я, что эти сарацины те ещё язычники со своим многожёнством, но чтоб такое! Семьдесят девиц! Извращенцы! Семьдесят мальчиков! Содомиты проклятые! И как только Господь столько веков терпит такое непотребство и не наслал на неверных огненный дождь, как на Содом и Гоморру?! Это же надо такое придумать… Семьдесят мужчин для одной женщины! Или женщин! Да хоть одну! Это же смертный грех, если женщина ляжет с женщиной! Так в Библии сказано, нам в монастыре принцесса Софи читала. Да и вообще… Когда мой муж был жив, я не смотрела на других мужчин! И когда мы с тобой познакомились — тоже! И если снова выйду замуж — смотреть не буду! А эти… Одно слово — поганые!

Закончив этот неполиткорректный с точки зрения толерантной Европы XXI века монолог, девушка сердито махнула своей бронзовой гривой и, поднявшись, стала собирать свои разбросанные одёжки и одеваться. Я любовался таким же совершенным телом Маргит, как были совершенны жемчужины из подаренного королевой Фружиной ожерелья. К сожалению, недолго. Девушка вдруг засмущалась и потребовала отвернуться. Странный всё же народ эти женщины, думал я, пялясь в стену, и тараканы у них в головах странные. Казалось бы, что я там не видел прошедшими вечером и ночью, как и предыдущими, с самого Эстергома… И не только видел, но и так сказать осязал, причём тогда ни малейшего стеснения не было. А с утра — не смей смотреть! Причём между женщиной века XII и века XXI нет никакой разницы. В общем, загадочный женский инстинкт, как и боязнь мышей. Нам, мужикам, не понять.

Когда я, наконец, получил дозволения взглянуть на свою возлюбленную, Маргит уже надела рубашку и, натянув платье, застёгивала пуговицы. Надо сказать, что ещё в Эстергоме сначала Маргит и Эржбет с Паулой, а затем и Илонку с Юлишкой, заинтересовали наши с парнями одежды, точнее, карманы и пуговицы. Платье знатной дамы в эти времена технически невозможно надеть без посторонней помощи, да и снять без неё непросто. Там всё на шнуровках и завязках, причём многие расположены по-идиотски, с боков или на спине. Не представляю, как надо извернуться женщинам, чтобы до них дотянуться! По-моему, такое только цирковым акробаткам под силу. Мужские прикиды, к слову, сейчас тоже на завязках, но они хоть размещаются разумнее — спереди. Так что для аристократки и просто богатой женщины века так до XV–XVI как минимум, служанки никакая не роскошь, а абсолютная необходимость. Не голыми же им ходить? Всякие нужные вещи дамы носят на поясе в кошеле, напоминающем спорран шотландских горцев[3], которые довелось видеть в турпоездке на родину сэра Вальтера Скотта, Робби Бёрнса и Уильяма Уоллеса. К слову, совершенно не похожего на себя в исполнении Мэла Гибсона в известном блокбастере. Впрочем, сейчас и мужчины часто носят нечто подобное, особенно аристократы.

В общем, наши дамы очень заинтересовались карманами и пуговицами. А так как ничего сложного тут не было, немедленно начали перешивать свои платья. Причём не только руками служанок. «Какая девушка не умеет шить?» В Средневековье — никакая, включая дворянок. Да что дворянки, даже принцессы и королевы не гнушаются сшить своими ручками церковные ризы, завесы и прочие подобные вещи. Некоторые из этих изделий дожили до XXI века. В общем, Маргит и Эржбет с Паулой тоже с энтузиазмом взялись за иглу и ножницы. Проделать прорези в юбках и пришить изнутри сшитые мешочки было нетрудно. Как и сделать петли на платьях вместо завязок. Тут, правда, надо было следить за пропорциями, чтобы петли не получились разбросанными криво, но у наших подруг оказалось достаточно умения. Пуговицы они заказали по моим чертежам у мастеров-косторезов в Ваце и Буде и, пришив на платья, блеснули в обновлённых нарядах при венгерском дворе.

Ну какая женщина откажется от того, чтобы покрасоваться перед другими женщинами в чём-то новом? Само собой, новинку оценили, и к прибытию в Вуковар все дамы венгерского двора, включая королеву Фружину, а также Алиенора с её окружением, уже обзавелись обновками. Девицы де Аргуэльяс тоже.

Примеру дам начали следовать и кавалеры, в первую очередь мужская часть «Семи Самоцветов», перенимая карманы и пуговицы, но всё же не так скоро и решительно. Всё-таки наш брат тяготеет к некоторому консерватизму в одежде — разного рока фрики и извращенцы не в счёт, да и не встречал я их в эти времена. Разве что не считая урода-сокамерника в саарбрюкенской темнице, да и тот был одет вполне традиционно.

В общем, долго пришлось ребят убеждать переодеться, а теперь они уже не представляют, как жили без карманов и пуговиц.

Пока я размышлял обо всём этом, Маргит закончила возиться с платьем, накинув на плечи плащ с капюшоном. Решительно шагнула к двери, но на пороге обернулась и впилась в меня взглядом своих зелёных глаз.

— Люблю. Прощай. Не забывай! — сказала девушка, не отводя от меня взгляда.

— Люблю. Не забуду. Viszlat![4] — ответил я, вспомнив одно из немногих выученных венгерских слов, и Маргит, накинув капюшон, вышла из каюты, тихо затворив за собой дверь.

Не забуду, конечно. Как такое забудешь? Думаю, и через много лет, даже став почтенным отцом семейства и дедом многочисленных внуков, я буду вспоминать наши ночи от Эстергома до Вуковара. Хотя Беатрис я об этом ничего не скажу. Ребята тоже о таких вещах трепаться не станут. Надо только Паулу предупредить, чтобы помалкивала. Если девушка выйдет за Вима, то, вполне возможно, будет жить во Франции и познакомится с Беатрис.

Впрочем, всё это если и будет, то сильно позже. А пока перевёрнута ещё одна страница моей жизни в Средневековье. Роман с Маргит закончился. Жалею ли я? Безусловно! Мне будет не хватать наших ночей. Да и женский вопрос через некоторое время встанет ребром… Ребром Адама, из которого Бог, по библейской версии, сотворил первую женщину. Хотя, на деле и не первую. Первая жена Адама, Лилит, была сделана из огня, если верить ксендзам. Наверное, горячая была штучка… Но пожелала быть главной в семье, третируя слепленного из глины мужа, и стала первой феминисткой на нашей планете.

Вот только в те времена такого авангардизма не оценили ни на Земле, ни выше, и огненную девушку выгнали в пустыню, где ей согласно всё той же Библии оставалось только вести беспорядочную половую жизнь с нечистыми духами. Грустно всё это, мадам и месьё. Хотя, и у меня ситуация если лучше, то не сильно. Встретится ли мне до Святой Земли кто-то вроде Маргит или Лотты? Либо придётся переступить через себя и задрать юбку какой-то маркитантке, как незабвенный шевалье де Браво, которого наш граф пугал с помощью рупора в лагере у Эстергома? Впрочем, сейчас думать об этом не хочется, уж больно Маргит меня вымотала. Поразмыслю, когда отосплюсь… И с этой мыслю я провалился в царство Морфея. Бог сновидений оказался в хорошем настроении, и сны послал исключительно эротические.

Проснулся я довольно поздно, зато отдохнувшим и полным сил. Перекусил завтраком, который Эрих, добрая душа, разогрел на камбузе и принёс в каюту, после чего вышел на палубу, где дышали свежим речным воздухом сестрички де Аргуэльяс. Йоля, увидев меня, покраснела, как росшие по берегам Дуная маки, а более серьёзная и строгая Инес презрительно фыркнула: «Мужчины!», и демонстративно отвернулась, задрав нос от всей своей высокомерной девственности.

Да, неудобно как-то вышло. Мы с Маргит ночью разошлись не на шутку, а каюта сестричек через стенку из досок, так что они наверняка слышали много такого, чего девушкам-подросткам Средневековья, не знакомым с эротическими фильмами, слышать не приходится. Раньше-то девчонки, по словам Гаспара, засыпали рано, упахавшись на концертах и репетициях, да и мы с нашими подругами зажигали после полуночи. А тут и день отдыха выдался из-за дуэли, и Маргит пришла, едва стемнело, так что двойняшки, похоже, всю ночь слушали недвусмысленные звуки, оставляющие немалый простор для девичьего воображения. То-то Иоландита такая красная, а её сестра смотрела на меня, как прокурор на Бен Ладена.

Это их братьям пофиг, да и ночуют они последнее время не в своей каюте, а у придворных дам Фружины и Алиеноры, отношение которых к мужской части первого средневекового ВИА удивительно напоминает отношение девушек-фанаток в прежней жизни к «Битлам», «Скорпам» и прочим подобным персонажам. Отдаться звезде эстрады — долг, право и почётная обязанность, где-то так…

Кстати, не это ли одна из причин недовольства Инес? Девушка хоть и младшая, но, по словам её братьев, после смерти матери явно примерила роль старшей женщины в семье. Впрочем, это их семейные дела. А мне надо будет принести извинения девчонкам, но как-то поделикатнее. На дворе не XXI век, не скажешь: «Мы тут занимались сексом, извините за беспокойство». За такое в XII столетии благородные девицы запросто пощёчин надают, а мне оно надо, ссориться с их семьёй? Может, презентовать им новую песенку? И правда, почему бы нет? Надо только подобрать вещь, от которой сестрички однозначно растают, как мороженое жарким летним днём.

Ну, к примеру, написать заново текст на мотив баллады «The House of the Rising Sun», считавшуюся классической в исполнении группы «The Animals». Оригинал к этому времени не подходит, всякие там джинсы-поезда… Лучше пусть будет романтическая баллада, в облегчённом варианте. И песня про, ну скажем, несчастную любовь. Некая леди Ровена проводила своего рыцаря по имени Айвенго на войну с арабами, сидит, ждёт того у окна, тут прилетает белая голубка, а из глаз у неё — голубки то бишь — текут слёзы. Не знаю, никогда не видел плачущих голубей. У них, может, и слёзных проток вообще нет. Ну так это ж баллада, своего рода сказка, средневековые слушатели с готовностью поверят в голубиный плач. В общем, дама поняла, что её возлюбленный сложил голову на чужбине в битве с нехристями, и в отчаянии бросилась с крепостной стены, чтобы воссоединиться с любимым на небесах.

Ожидаемо девицам песня понравилась. Да и не только им, а и их братцам, и тем, кто услышал её на следующем концерте. Женщины тянулись за платками, чтобы украдкой вытереть слёзы, мужчины сурово сопели, явно представляя, как они отомстят за погибшего рыцаря и его невесту. Хех, похоже, все единодушно восприняли эту песню с заимствованными из романа Вальтера Скотта именами как основанную на реальных событиях.

Тем временем армия крестоносцев и венгерский двор уже вовсю готовились к отплытию из Вуковара, соответственно вниз и вверх по Дунаю. Ко мне присоединились Роланд и оруженосцы, все, кроме Эриха, заспанные. Наверное, их дамы тоже на прощанье показали, на что способны мадьярки. Я предложил, пока венгерские монархи со свитой не отплыли, преподнести девушкам прощальные подарки в виде калейдоскопов. Я их в Саарбрюккене сделал два десятка, пять уже ушли августейшим и высочайшим особам, а также одной сиятельной, в лице графини фон Хельфенштейн, так что осталось достаточно. Парни мою мысль горячо одобрили.

Маргит, Эржбет и Паула очень обрадовались «персидским диковинам», согнавшим грусть с их лиц. А вот Илонка и Юлишка удивили, отказавшись принять у Пьера и Ульриха калейдоскопы. Служанки заявили, что им не по чину такие дорогие и редкие вещи, которые во всей Венгрии есть только у самой королевы, да ещё у их хозяек и теперь ещё госпожи де Тольнаи. Да и своим мужьям, когда те вернутся, они никак не смогут объяснить, откуда взяли такие редкости.

Что ж, умницы, ничего не скажешь. Я отвёл расстроенных парней в сторону и посоветовал быстро метнуться по ювелирным лавкам Вуковара, купить там девушкам украшения. Не слишком пафосные, но приличные, которые Илонка и Юлишка смогут залегендировать как подарки от хозяек за верную службу. А ещё посоветовал не забывать, как женщины любят красивые тряпки.

Ребята просияли, тут же умчавшись в город, а через некоторое время вернулись с цепочками, колечками и прочей бижутерией из серебра, весьма недурной работы, украшенной некрупными речными жемчужинами, а также красивыми сердоликами, агатами и ещё какими-то камушками, в том числе зелёными, похожими на малахит. Скорее всего, это он и есть. Ещё Пьер и Ульрих подарили своим пассиям по изрядному куску шёлка на платья, из их доли «персидского наследства». На этот раз девушки и не подумали отказываться, радостно расцеловав ребят в уста.

Как там в мемуарах Брантома сказала одна из его многочисленных любовниц? «Вы славно потешили моё устье, но мои уста ревнуют». Тьфу ты, опять всякая похабщина лезет в голову, как давеча на исповеди! Не романтик вы, шевалье де Лонэ, хоть и успели здесь прослыть трубадуром.

Закончив с прощальными подарками девушкам, я вместе с Паулой взялся за подарки их королю и королеве. Вскоре после отплытия из Эстергома Маргит призналась, что она, Эржбет и Паула очень боятся кораблекрушения, тем более что девушки не умеют плавать. Такие же опасения высказывали братья и сёстры де Аргуэльяс, которые хоть и выросли в портовом городе, но умелыми пловцами тоже не являлись — так, поплескаться на мелководье, не более того. Надо сказать, что причины опасаться кораблекрушений у них были. Плавать в эти времена что по морю, что по озёрам и рекам — дело довольно рискованное.

В Европе до сих пор вспоминают гибель «Белого Корабля» у берегов Нормандии в 1120 году, о которой мне рассказывал Алессандро в прежней жизни, а здесь брат Ансельм из Хельфенштейна, который тогда был проездом в Руане и оказался почти очевидцем, и Дитер Зальцигхунд. Когда он отправлялся в своё последнее морское плаванье в Биармию, ту историю обсуждали во всех портовых кабаках, впрочем, как и при всех европейских дворах. На современников эта катастрофа произвела такое же впечатление, как на европейцев начала XX гибель «Титаника», и даже сильнее, так как, хоть жертв и было поменьше (три сотни против полутора тысяч), но жертвы эти были более высокопоставленными, а последствия гибели некоторых из них более серьёзными.

Ведь вместе с «Белым Кораблём» пошло ко дну трое одних только отпрысков тогдашнего английского короля Генриха I (правда, всего их у него было больше двух десятков) — единственный законный сын и наследник престола Уильям Этелинг, любимец всей Англии, бастард короля Ричард Фицрой, граф Линкольн, такая же незаконная дочь Матильда Фицрой, графиня дю Перш. Плюс сливки английской аристократической молодёжи, включая королевскую племянницу Люси-Маго де Блуа с мужем, графом Ричардом Честером, и с ней больше полутора десятков знатных дам, да ещё без малого полутора сотен представителей знатных семейств и высокопоставленных особ, в том числе сенешаль[5] Нормандии, судьи и прочие. Вместе с ними чуть не утонул и нынешний король Англии Стефан Тибальдин из дома де Блуа, племянник короля Генриха, но перед самым отплытием будущего монарха хватил жуткий понос, и ему пришлось сойти на берег, оказавшись на горшке вместо морского дна, как случилось с его кузенами, кузиной, сестрой и шурином. Как говорится, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь… Мало того, вначале на «Белом Корабле», как самом шикарном из судов королевского флота, предполагал плыть сам король Генрих, но передумал, выбрав другой корабль, а на этот посадив наследника со свитой, о чём позже крайне сожалел.

Правда, в своих несчастьях жертвы крушения были виноваты сами. Оставшиеся без отцовского присмотра королевские отпрыски устроили на борту вечеринку с обильными возлияниями. Мало того, в пьянку они вовлекли весь экипаж, включая кормчего, чему те были очень рады. Какой моряк откажется от халявной выпивки? Когда все на борту изрядно приняли, наследного принца потянуло на подвиги. Захотелось ему догнать и перегнать… нет, не Америку, как одному любителю кукурузы, а отплывшего раньше папеньку-короля, прибыв в Англию первым.

И хотя по ночам в эти времена в море предпочитают не ходить, особенно вблизи берега, кормчий не решился возражать наследному принцу. Да и честолюбие наверняка его грело — он ведь был внуком кормчего, который в 1066 году перевёз Вильгельма Завоевателя в Англию, и под его командованием был лучший корабль в Англии, а может и во всём христианском мире. Так что он приказал поставить парус и грести быстрее, примерно, как на «Титанике». Как и следовало ожидать, плаванье продлилось недолго — на выходе из Сены в Ла-Манш отклонившийся от курса корабль налетел на не замеченную в темноте скалу, получил здоровенную пробоину, очень быстро перевернулся и затонул.

В такой ситуации, пьяным, даже умея плавать, не так просто спастись, а народ на «Белом Корабле», за очень немногим исключением, явно и плавать не умел. Хотя кронпринца всё же сумели высадить в спущенную лодку. Но Уильям Этелинг, надо отдать ему должное, вместо того, чтобы рвануть к берегу, не обращая внимания на утопающих, попытался спасти свою сестру Люси-Маго. К сожалению, неудачно. Лодка перевернулась и все утонули.

Из трёх сотен находившихся на борту людей выжил только мясник из Руана, прислуживавший на камбузе. Он то ли зацепился за погубившую корабль скалу, то ли ухватился за его обломок, в общем, продержался до тех пор, пока его не спасли рыбаки. От него и стали известны подробности кораблекрушения. По словам мясника, кормчий тоже смог пережить гибель корабля, но, когда увидел, что принц погиб, предпочёл утонуть. Что ж, его можно понять. Аудиенция у Нептуна, наверное, была сильно приятнее встречи с королём Англии, потерявшим единственного наследника.

Вообще, спасение этого руанского мясника вызвало огромное недоумение. Аристократы и летописцы задавались вопросом: «Почему Бог спас никчёмную жизнь презренного простолюдина, вместо того, чтобы оставить в живых принца и других благородных людей, находившихся на корабле?». Единственным объяснением, которое смогли найти, был Промысел Господа, пути которого, как известно, неисповедимы. Желающих спорить с этим не нашлось, хотя некоторые скептики выдвигали ещё версию кары свыше за разврат, которому будто бы предавались знатные пассажиры, до содомии включительно, но это скорее всего была их фантазия, вызванная средневековой психологией, объясняющей все человеческие несчастья личными грехами пострадавших.

Так или иначе, но, в отличие от «Титаника» и его жертв, по которым поахали, поужасались и переключились на другие темы (кроме семей погибших, понятно), так что на жизни ни одной из стран в начале XX века это никак не отразилось, в Англии XII столетия катастрофа «Белого Корабля» имела серьёзнейшие политические последствия. Генрих I лишился бесспорного и признанного всеми наследника трона. Адекватной замены ему не нашлось, и в стране начался династический кризис. Сам король всячески пропихивал в наследницы трона свою единственную законную дочь, Матильду Императрицу (прозванную так от того, что первым её мужем был позапрошлый властитель Священной Римской Империи Генрих V), принуждая подданных заранее присягать ей. Но большинство английской знати не хотело видеть на троне женщину, и стоило королю помереть, как лорды возложили корону Англии на королевского племянника Стефана, сына сестры Генриха Аделы, графини де Блуа, того самого, что за полтора десятка лет до того, волей постигшей его диареи, вместо Нептунова царства оказался в нужнике, из которого, как выяснилось, шёл путь к престолу.

Правда, Матильда не отказалась от притязаний на английскую корону и не признала Стефана, как и её сын от второго брака с графом де Анжу, Анри (или Генри, на английский манер) Плантагенет. У них тоже нашлось немало сторонников, включая нескольких незаконных братьев и сестёр Императрицы, так что междоусобная война в Англии не стихает тринадцатый год.

И это только самый известный случай средневековых кораблекрушений на море. А сколько происходит каждый год не столь знаменитых, но не менее богатых жертвами — только Николаю Угоднику, покровителю моряков, да морским археологам будущего известно… Хотя насчёт последних не уверен.

Плаванья по озёрам, особенно большим, тоже лотерея. Взять хоть нашу Ладогу. Не перечесть, сколько на ней погибло судов, особенно до того, как в первой половине XVIII века был прорыт канал из Невы на южном берегу озера. Реки если и безопаснее, то ненамного, особенно такие крупные, как Дунай. Достаточно вспомнить судьбу старшего сына Отто и его судна. Так что у Маргит и других девушек, как и у братьев де Аргуэльяс, есть серьёзные причины опасаться воды.

Подумав, я рассказал всем заинтересованным дамам и кавалерам о речной битве с пиратами на Рейне, и о том, как Роланд и Эрих, упав за борт в доспехах, остались живы-здоровы, благодаря спасательным жилетам, поясам и кругам. Роланд и близнецы подтвердили мой рассказ. Продемонстрировал и сами спассредства. Парни и девушки очень заинтересовались, хотя и не могли до конца поверить, что благодаря этому можно не утонуть в железе. Я попросил Эриха надеть доспехи, жилет с поясом, взять круг, и показать всё на воде, благо наши суда стояли в небольшой бухточке, поросшей по краям камышом, и с других судов их не было видно.

Мой оруженосец успешно провёл демонстрацию, которая произвела огромное впечатление и на мадьярок, и на испанок с испанцами, а также на Вима с Пьером, которым ещё не доводилось видеть это в действии, и на экипажи обоих судов. Благо дни ещё были тёплые, вода прогревалась неплохо, особенно в неглубокой бухточке. Сразу после того как Эриха, побултыхавшегося на дунайских водах, вытянули канатом на борт, девушки, включая сестричек де Аргуэльяс, завладели нашими жилетами, поясами, кругами, всех лиц мужского пола выгнали на берег, велев не подпускать посторонних к бухточке, и самим не подглядывать, под страхом «лишиться мужского естества». Последнее очень серьёзно заявила Инес, и я ей почему-то сразу поверил — остальные, судя по лицам, тоже. Да, с женской честью в эти времена всё серьёзно… Затем, судя по доносившемуся со стороны бухты визгу, писку и девичьему смеху, дамы устроили двухчасовой заплыв в индивидуальных плавсредствах, чем, судя по их виду, когда всё кончилось, и нам позволили вернуться на суда, остались очень довольны.

После этого были закуплены необходимые ткани, нитки, пробка, которую в немалом количестве везли из Италии для местных виноделов, и девушки засели за работу, изготовляя спасательные жилеты по нарисованным мной «выкройкам» с пояснениями. Сестрички Аргуэльяс делали эти комплекты не только себе, но и братьям. Последние сунулись было помочь, но были посланы… репетировать, с пояснением, что нечего лезть в женское дело, мужчины тут только всё испортят.

В целом соглашусь, хотя бывают мужчины, которые в этом ремесле не уступят женщинам, а даже дадут сто очков вперёд. Вспомнить хоть мастера Оливье в Париже, или модельеров из моего будущего. Впрочем, мужской части семейства Аргуэльяс позволили нарезать пробку кусками, по нарисованным лекалам. Этим же занялись и наши оруженосцы, а также Лаци, слуга Паулы.

Этот мужик за сорок, потерявший жену и детей от какой-то заразы и знавший Паулу с рождения, похоже, перенёс свои отцовские чувства на хозяйку, и был готов ради неё в лепёшку расшибиться. Закончив с нарезкой пробки, он под моим руководством начал делать спасательные круги. Конечно, получалось у него значительно хуже, чем у мастера столярного дела Харальда в Саарбрюккене, круги получились кривоватые и угловатые. Но свою основную задачу — держать на воде людей и грузы, они выполняли. А остальное было не так важно.

Девушки тоже справились с пошивом поясов и жилетов, и даже неплохо, учитывая, что они делали что-то подобное в первый раз. С этого момента и наши подруги, и «Семь Самоцветов» почувствовали себя на реке гораздо увереннее. А Отто и его коллега командовавший судном девушек, по имени Габор, стали выпрашивать у меня ноу-хау, чтобы изготовить для себя спасательные средства. Подумав, согласился, выдав им чертежи, за которые взял с каждого по геллеру, чисто для порядка, и поставил условие — поделиться знаниями с их командами. Оба заверили, что так и собираются сделать — ведь это безопасность для их экипажа («Стоящих людей подобрать непросто, герр де Лонэ»), а также большое преимущество в стычках с пиратами.

Паула, после помолвки с Вимом, решила отблагодарить добрую королеву Фружину, сделав для неё, а также для короля и наследного принца, пробковые пояса, жилеты и круги, и к ним «походную» колыбельку для принца Иштвана, тоже из пробки, со смещённым вниз центром тяжести, чтобы не перевернулась, попав в воду. Хотя у девушки был уже некоторый опыт в изготовлении подобных вещей, однако, она хотела, чтобы всё было не только функционально, но и красиво, и попросила моей помощи, как у «самого знающего в этих делах человека». Что ж, от Гёзы и особенно Фружины я ничего, кроме хорошего, не видел, а потому согласился помочь, но с условием что такие же вещи (кроме колыбели, понятно) мы сделаем для короля Людовика и королевы Алиеноры. Ведь как-то неудобно будет подарить венгерским монархам, и не подарить французским. Да и кайзера Конрада не мешает одарить — он же мне презентовал землю, так что по факту, являясь одновременно королём Бургундии, тоже мой сюзерен. Да и Вим кайзеровский подданный. Паула охотно согласилась с моими доводами, и мы взялись за работу, припахав Лаци и Вима в качестве переводчика.

На этот раз всё получилось гораздо лучше. Всё же Паула и Лаци несколько набили руку, да и мой опыт, полученный ещё в Саарбрюккене во время работы с Гертрудой, её дочками и будущим зятем, тоже сказался. Круги, пояса и жилеты вышли не только функциональными, но и красивыми.

Дольше всего пришлось повозиться с непотопляемой колыбелькой для принца Иштвана. Эрик по моей просьбе сковал каркас из металлических прутьев, пристроив снизу свинцовый груз для остойчивости. Лаци под моим руководством пристроил к каркасу пробку, сделав собственно колыбель, и оклеил тонкими дощечками, которые Паула расписала разными красками, а также изготовила из части моего шёлка, расшив цветными нитями, съёмный чехол на пуговицах, используя для этого оставшиеся после перешивания платьев.

К прибытию в Вуковар работа была закончена. Колыбель смотрелась отлично. Надо было только провести «практические испытания», так сказать. Для этого в колыбель уложили продолговатый тряпичный кулёчек, наполненный пареной репой, как раз по весу новорожденного младенца, застегнули страховочные ремешки, чтобы не вывалился, после чего бросили в воду вверх тормашками. Работает! Колыбель мгновенно встала на «ровный киль», словно игрушечный утёнок в ванне, с которым любила играть Ленка, когда я её купал в ясельном возрасте. «Младенец» может свободно «дышать». Затем увеличили вес «груза» до годовалого ребёнка. Плавучесть колыбели оказалась ничуть не хуже.

Ну вот и отлично! Такую штуку и правда не стыдно подарить принцу. Вещь, на самом деле, очень полезная. Опасности от воды угрожают не только взрослым принцам, вроде Уильяма Этелинга с «Белого Корабля». Помнится, старший сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий, утонул через год после взятия Казани. Перевернулись сходни, и нянька не удержала ребёнка, уронив в реку. Вытащить живым не успели. Интересно, насколько мучительно царь, прозванный за жестокость Васильевичем, казнил эту няньку и других виновных в случившемся косяке? Хотя папаша в данном случае был виноват не меньше. Ну ладно самого, после выздоровления, понесло на богомолье, благодарить святых — дело для Средневековья привычное и нормальное. Но на фига было с собой годовалого младенца тащить?

Кстати, в этом же XII веке, только значительно позже, в 1185 году, суждено утонуть ещё одной царственной особе — восьмилетнему японскому императору Антоку Тенне. Правда, тут стихия или несчастный случай были ни при чём. Бабуля императора, повёрнутая на самурайстве, после поражения от соперничающего клана в морской битве при Данноура, решила не сдаваться и пафосно утопилась, забрав с собой на дно морское и внука. Вообще, это что надо иметь вместо мозгов, чтобы тянуть восьмилетнего ребёнка в сражение, да ещё и морское?! Откуда знаю? Да читал Пелевина, чтобы не позориться перед Ольгиными подругами-интеллектуалками, у него упоминается этот случай.

Хотя, насколько я слышал в прежней жизни от Алессандро и в той турпоездке по Дунаю, ни Гёзе с Фружиной, ни Иштвану и другим их детям опасность утонуть вроде бы не грозит. Но всё равно, наши подарки лишними не будут, слишком уж я взбаламутил здешнюю историю, мало ли как там оно пойдёт дальше? С этими мыслями я с Эрихом и Вимом, и Паула с Лаци, собрали сделанные ништяки и отправились на раздачу слонов к судам венгерских и наших монархов, а также Кайзера, стоявших рядышком, борт в борт. Видимо царственным особам было что обсудить в своём кругу.

Нас приняли с интересом, всё же я уже не раз удивлял Их Величеств. Мой рассказ выслушали внимательно, но не очень поверили, что в доспехах можно не утонуть в реке. Это было ожидаемо, и на глазах у монархов, а также подтянувшихся церковников и знати трёх государств, я предложил провести испытания. Эрих, страшно гордый тем, что на него смотрит и Мари, находившаяся рядом с Алиенорой, глотнул для сугрева спиритуса (всё же осень на дворе, хотя по мере продвижения на юг, к тёплым Балканам, сильно холоднее не становится), надел пробковый жилет и пояс вместо гамбезона, сверху натянул доспех, нацепил спасательный круг с привязанной к нему верёвкой, перекрестился — и полез в воду. Некоторое время под удивлённый гул собравшейся толпы он плавал с доовльным видом, пока наконец мы с Вимом не подтянули его к берегу, а увязавшийся с нами Ульрих не занялся переодеванием брата в предоставленной Людовиком каюте.

После этого мы поднесли заготовленные круги, жилеты и пояса Гёзе, Фружине, Людовику, Алиеноре и Конраду, а я толкнул речь о том, что рисковать жизнью в бою, для монарха и вообще любого благородного человека — это нормально и почётно, но в том, чтобы утонуть из-за того, что доспехи оказались слишком тяжёлыми — нет ничего славного. Зато теперь, с показанными средствами, христианские воины смогут безопасно для себя переправляться через реки, даже не умея плавать, спастись при крушении судна, а также участвовать в морских боях в полном доспехе, что, конечно, намного лучше, чем бездоспешными.

Ну и, разумеется, эти вещи будут полезны не только людям воинского звания, сделав путешествия по воде гораздо безопаснее для дам (поклон в сторону Фружины, Алиеноры и их окружения), да и вообще для всех людей, не умеющих плавать.

Моя речь была встречена горячим одобрением всех собравшихся. В эти времена главный страх всех, кто носит доспехи — утонуть. Страницы летописей пестрят подобными несчастьями, в том числе с самыми знатными особами. Впрочем, и те, кто доспехов не носят, тонут как минимум не реже.

Затем мы продемонстрировали и испытали на воде колыбель, в которой не утонет ни один младенец. Вим не без юмора заметил, что будь такая у Моисея, он мог бы уплыть по Нилу в Средиземное море, добравшись до благословенной Италии или Греции, вместо того, чтобы многие десятилетия бродить по пустыне. Шутка понравилась, даже кардиналы не смогли удержать улыбок. Подарок тоже изучили с интересом, особенно, конечно, королевы Венгрии и Франции со своей свитой, а также герцогиня Бургундская и её шевальерез. Женщина остаётся женщиной, даже если она в рыцарском прикиде. В общем, колыбель была принята с благодарностью, как и спасательные средства до неё.

Тут кардинал Теодвин заметил, что всё это, конечно, прекрасно, но как быть тем, кому эти замечательные жилеты, пояса и круги не достались?

На это я тут же ответил, что в изготовлении этих вещей нет ничего сложного, они вполне по силам слугам (приведя в пример Лаци), а также обозной челяди и маркитанткам сопровождающим армию. Материалы в виде пробки, которую в балканские и малоазийские провинции Византии привозят в больших количествах, грубых тканей, пуговиц, вырезанных из дерева и кости, крючков, что скуёт любой обозный кузнец, суровых нитей и кусков сети, тоже вполне доступны любому из крестоносцев.

В подтверждение я передал кардиналу рисунки и описания пробковых спассредств, попросив, чтобы Церковь распространила эти знания среди воинства Христова. Жабу, жалобно квакнувшую по поводу упущенных денег, которые можно было взять за «ноу хау», как за чертежи труб и рупоров до этого, я успокоил тем, что популярность среди крестоносцев стоит дороже, а на жилетах и прочем мы бы всё равно много не заработали. Слишком просто их изготовить, познакомившись с идеей, все быстро наловчились бы делать и без нас.

Да и вообще, в отличие от подзорных труб и рупоров, которые, конечно, полезны, но в принципе можно прожить и без них, без спасательных кругов и прочих пробковых девайсов, упав в воду в железе, фиг проживёшь, а так можно не только спастись, но и выйти на сушу готовым к бою, что в эти времена дорогого стоит. И лупить за это деньги с тех, с кем я пойду в бой, на мой взгляд — порядочное свинство. Судя по одобрительным взглядам монархов, церковников, аристократов, включая и основную массу венгров, а также других присутствующих, поступил я правильно. Даже кардинал Теодвин, похоже, простил мне кровопускание, устроенное церковной кубышке при продаже технологии изготовления карандашей (хотя, что тут прощать, уверен, что церковники заработают на карандашах даже не в разы, а на порядки больше). А как ещё понимать то, что епископ Санта-Руфина, получив мои бумаги, во всеуслышанье назвал меня «Истинным Христианином», и благословил, так же как его коллега из Меца, назвавший мой поступок достойным подражания. Епископ Фрейзинга, имеющий некоторое пристрастие к звучной латинской фразе, наградил меня меня званием «Vir Nobilissimus» (то есть «благороднейший муж» — это я и без Вима перевести смог), а капеллан Одон Дейль и вовсе обозвал «Благодетелем Человечества»!.. Ну теперь я точно загоржусь!

Монархи тоже не отстали, приступив к награждению. Эрих получил колечки, ровно пять штук. Ну, пальцев у него ещё хватит. Пауле достались три перстня от монархов мужского пола, а также ожерелье с самоцветами с шеи королевы Фружины, и золотой крест, тоже разукрашенный камушками, от королевы Алиеноры. Подозреваю, что теперь эти вещицы будут переходить в её роду от старшей женщины к младшей. Скромнее всех наградили Лаци, пожаловав по золотому семиссию. Ну да, простолюдин же. Опять вспоминается Филатов: «Вот тобе пятак на водку, и пошел отседа вон!». Да, циник вы всё же, батенька… Вообще-то два с половиной безанта для простого слуги — оч-чень нехилые деньги. В Саарбрюккене всего лишь за вдвое большую сумму близнецы с семьёй едва не угодили в кабалу к ростовщику. То-то Лаци явно доволен.

Ну а меня наградили оригинальнее. Конрад пожаловал щит, очень недурной. Подарок кайзера, кстати — уж больно часто в боях они приходят в негодность, вспомнить хоть давешнюю дуэль. Так что лишний щит будет совсем не лишним. Людовик и Алиенора выдали грамоты, которые отменяли все феодальные права посторонних лиц на землях, пожалованных мне в Королевстве Французском и герцогстве Аквитанском, вроде права гонять крупных и мелких домашних скотов через мои владения, монополии на провоз товаров и строительство мельниц, и прочее в том же духе. Ну что ж, отлично! Никакой гипотетический соседний де Пупс, о котором я говорил Роланду, не сможет отравлять мне жизнь. Фружина наградила снятыми с собственных ручек красивыми золотыми браслетами восточной работы, с рубинами и сапфирами, сказав при этом, что моей будущей супруге они должны понравиться. Тут я с ней согласен, хе-хе… Учитывая подаренное ожерелье и колечки, к концу похода у меня, наверно, соберётся для Беатрис полный комплект драгоценностей! Как его — сет? Нет, это у Ленкиных ролевиков. Гарнитур, вроде? Никогда не разбирался в этих женских цацках, хотя дарить приходилось.

А вот король Венгрии удивил, отдарившись шикарным восточным роговым луком, лучше даже того, что мне достался после победы над рейнскими пиратами, и был подарен Гилле. Что ещё больше удивило, лук был покрыт рунами, хотя к Скандинавии явно отношения не имел. Но тут я вспомнил, что руны в древности использовали и тюркские народы, жившие в центральных районах Азии. В школьные годы я увлекался филателией. Среди прочих в моей коллекции были и марки Тувы, которая с 1921 по 1944 год была независимым государством. На части тувинских марок имелись эти самые руны. Меня это тогда заинтересовало, и я постарался о них разузнать побольше. Тюркские руны в целом похожи на скандинавские, хотя и не все, да и больше их раза в полтора. Правда, открыл их для науки как раз скандинав — пленный шведский офицер, оказавшийся в Сибири в Петровские времена.

Интересно, как этот лук из глубин Азии добрался до Венгрии? На мой вопрос Гёза ответил, что, судя по дворцовым записям, позапрошлый король Иштван II взял его после победы над куманами, то есть половцами, у убитого хана, а уж как и где тот его раздобыл, у покойника узнать было нельзя.

Ну что ж, подарок роскошный, и я уже знаю, кому его передарю. Позже, когда отъедем от Венгрии. Ну не лучник я! А вот в руках Пьера этот лук принесёт куда больше пользы. И чуйка мне так подсказывает, и просто здравый смысл. Но Гёзе я этого, понятно, сообщать не стал. Наоборот, рассыпался в совершенно искренних благодарностях, как и перед другими монархами до того.

Наконец, всё было готово к отплытию. Церковники провели прямо на пристани походный молебен о даровании благополучного пути, затем все поднялись на борт, и армия крестоносцев отплыла вниз по Дунаю. Венгерские суда оставались на якоре, видимо, Гёза и Фружина с двором собирались отплыть на север позже. Я долго смотрел на Маргит, стоявшую с другими девушками на корме их судна, и махавшую платком, пока они не скрылись за поворотом реки. Прощай Маргит! Прощай Венгрия! Мне здесь было хорошо.

Правда, насчёт прощания с Венгрией я немножко поспешил. Да и слова, сказанные Маргит в Вуковаре, о том, что он будет последней стоянкой в Венгрии, оказались не совсем верными. Ниже Вуковара, в том месте, где Дунай поворачивает с севера на восток, по правому берегу показался торговый городок Илок. Наше «Благословение» миновало его без задержки, но большинство крестоносцев остановились в городе, закупаясь теперь не только горным хрусталём, медью и оловом, а ещё и пробкой с другими вещами, нужными для того, чтобы не утонуть.

А мы продолжили путь по реке. По правому борту, у впадения Савы в Дунай, проплыли грозные стены пограничной венгерской крепости Земун, захваченной, по словам епископа Оттона, двадцать лет назад у Византии тем самым венгерским королём Иштваном II, что отжал у половецкого хана подаренный Гёзой лук. А сразу за устьем Савы показался Белград, или Сингидун, как его называют нынешние византийские хозяева города. Белград, если верить словам епископа Фрейзинга, король Иштван тоже взял два десятка лет назад, и разрушил, использовав полученный стройматериал для строительства Земуна. Хотя, судя по видам Белграда с реки, будущая столица Сербии успела отстроиться.

Здесь флот крестоносцев задержался на пару дней. Французский король, кайзер и участвующая в походе знать, включая и нашего графа, вели переговоры с прибывшими послами византийского императора Мануила. Нам в этих переговорах участвовать было не по чину, но, навестив графа Гильома, я неплохо разглядел этих дипломатов.

Послы были вкрадчивые, ласковые, доброжелательные, убедительные — натуральные «лукавые византийцы» из читанных в детстве книг и виденных фильмов про Древнюю Русь. Впрочем, наверное, настоящие дипломаты и должны быть такими, а не МГИМОшными придурками, рассуждающими о международном праве и прочих благоглупостях. Недаром византийцы протянули больше тысячи лет, подкупая ближних и дальних и стравливая всех подряд между собой. И в этот раз, похоже, золотишка послы рассыпали в армии немало. Не раз видел в подзорную трубу их людей, тащивших явно очень тяжёлые сундуки.

Возможно, благодаря им, переговоры завершились к удовольствию всех сторон. Конечно, никаких официальных заявлений или пресс-конференций — не те времена. Но по армии вскоре разнеслись слухи, что предводители крестового похода обязались не высаживаться на византийском берегу Дуная, устраивая все стоянки на венгерской и валашской стороне реки, за что императорские послы гарантировали бесплатную перевозку через Чёрное море в Малую Азию на византийских кораблях, и снабжение армии на Ближнем Востоке за счёт константинопольской казны. Довольные послы отправились восвояси, а армия, оставив позади Белград, продолжила свой путь по Дунаю.

Хотя Венгрию мы вроде бы как раз покинули, но на деле находились между этим королевством и владениями Византии, вернувшей себе границы по Дунаю шестивековой давности, после завоевания Болгарии в начале прошлого века. По договору все остановки были на левом берегу, в том числе в венгерских городах Панчова и Орсова[6], где крестоносцы устроили традиционный набег на местные рынки. По правому берегу промелькнули византийские города Семендрия, Мегаполис (на самом деле небольшой городишко) и Бранитцово[7], вход в которые нам закрыт. Вообще, узнать все эти города на Дунае человеку XXI века невозможно. Я бы тоже не смог, если бы не некоторые приметные места на берегу, а главное, рассказы о прошлом этих городов, слышанные от гидов в той же турпоездке по Дунаю.

А у Орсовы река повернула, мы подошли к Железным Воротам. В этом месте с северо-востока к дунайским берегам подходят отроги Карпат, а с юго-запада — хребет Стара Планина. Дунай здесь делает петлю в северном направлении, сужаясь с двух километров до метров шестисот. Течение тут очень быстрое, а глубина реки около сотни метров. На правом берегу в этом месте находится византийский город Неаполис[8] — даже и близко ничего общего с тем Неаполем, что в Италии. На левом берегу, напротив, крепость Северин, последний венгерский город на Дунае, а дальше уже Валахия.

Между двумя городами видны остатки моста Траяна, построенного одноименным римским императором больше тысячи лет назад. Когда я с моими женщинами проплывал тут в XXI веке, от моста оставалось только двенадцать опор, да и те выглядели не очень. Сейчас все двадцать опор на месте, и смотрятся, как новенькие. Накинь пролёты из брёвен — и можно ехать или идти через реку. Странно, кстати, что никто этого не сделал. На этой переправе можно было бы озолотиться. Может быть, это потому, что берега Дуная принадлежат разным странам, и те не могут договориться друг с другом?

Мост разрушил наследник Траяна Адриан. Якобы для того, чтобы помешать набегам варваров. Как по мне, то объяснение идиотское. В то время на левом берегу Дуная в этих местах была римская провинция Дакия, какие варвары? И если бы они как-то добрались сюда, вход на мост прикрывала эта же самая крепость Северин, построенная ещё при Траяне. И даже захватив её, любой противник задолбался бы штурмовать по сравнительно узкому мосту вторую крепость — Неаполис-Кладово на правом берегу. Похоже, этот представитель ЛГБТ-сообщества на троне ни хрена не понимал в военных делах. Хотя, что взять с человека, который застроил Римскую империю храмами в честь его раба, и по совместительству гомосексуального партнёра, объявив того богом, после того как парень утопился в Ниле, наверное, устав от однополой любви.

Миновав стремнины «Железных Ворот», флот крестоносцев снова вышел на спокойную воду в широко разлившемся низовье Дуная. Виды по оба борта, честно говоря, были не очень. На правом, византийском берегу, ещё более-менее, слева вообще тоска…

Вскоре показались древние стены Видина, или Видине, если по-византийски, и сейчас хорошо узнаваемые по зигзагу Дуная в том месте, где стоит город, а также по выстроенному пару веков назад замку Баба-Вида, дожившему до XXI века. С ним связана болгарская легенда, напоминающая историю короля Лира, но появившаяся за много веков до Вильяма нашего Шекспира, которую нам с Ольгой и Ленкой рассказали в той турпоездке. Дальше через некоторое время за бортом осталась крепость Камака[9].

Но вообще заселённость берега оставляет желать много лучшего, по сравнению с тем, что было до «Железных Ворот». Селения попадаются нечасто, и чем ниже по реке — тем реже, да и те располагаются в не слишком доступных местах вроде холмов, болот, островков, и окружены частоколом, местами подкреплённым сваленными камнями. По словам Отто, причина в регулярных набегах половцев «из-за речки» на придунайские земли Византии. Н-да, неудивительно что византийцы так опасаются, в результате чего поставили условие войскам крестоносцев не появляться на их берегу. То есть, появляться-то можно, но только без оружия. Однако нашим аристократам такое западло, и византийский берег они гордо игнорируют. Хотя слуг в города всё же посылают в поисках нужных им товаров, особенно пробки, которую скупают подчистую. Думаю, к концу путешествия по Дунаю вся армия, до последней маркитантки, обзаведётся индивидуальными плавсредствами — тонуть не хочет никто. Надо было назвать, что ли. Как-недужь эти спасательные жилеты или круги. Не своим именем, чего уж… Но хотя бы, к примеру, спасательный круг Святого Януария. Оно и звучит уже как-то более солидно. Впрочем, не в названии дело, лишь бы плавсредство выполняло свои прямые функции.

На левом берегу, в Валахии, точнее в её западной части, Олтении, между «Железными Воротами» и рекой Олт, где наше войско останавливается для ночёвок и приготовления еды, с цивилизацией всё ещё хуже. Города на валашском берегу отсутствуют как класс, разве что кое-где видны развалины римских времён. В Валахии с городами сейчас вообще очень плохо. По словам Отто, есть пара-тройка на севере, в предгорьях Карпат, видимо, более безопасных в плане нападений всяких грабителей, но это и всё. Вдоль Дуная на большом отдалении друг от друга ютятся деревни, населённые болгарами, которых тут чуть ли не половина, ведь здешние земли, по словам епископа Оттона, три с половиной века принадлежали Болгарии, до её завоевания византийцами. Которые, правда, к северу от Дуная продержались недолго, и были выбиты на другой берег венграми и кочевниками, хотя, от притязаний на эти земли не отказались. А также валахами, либо, на славянский лад волохами или влахами, потомки которых обзовут себя румынами и «потомками римлян». Хотя к землякам Цезаря и Октавиана отношение они имеют очень косвенное. Провинция Дакия была римским аналогом Сибири, куда со всей империи свозили всякий сброд. Так что римляне, оставляя здешние места почти девять веков назад, во время очередного «выравнивания линии фронта» под натиском варваров, даже и не подумали переселять эти отбросы на территорию империи, бросив в Карпатах. Но это по версии болгарских и венгерских гидов XXI века, у румын, понятно, совсем другая точка зрения на эти вопросы.

В общем, бывшая римская, болгарская и византийская провинция, она же будущая Румыния, выглядит сейчас крайне убого даже на фоне Придунайской Болгарии, которая из-за половцев-грабителей и византийских налоговиков (кто из них хуже — вопрос весьма дискуссионный, если верить Отто), тоже не может похвастать цветущим видом. Деревни по берегу встречаются ещё реже, и тоже жмутся в места понедоступнее. Каменных строений вообще нет, даже не из-за недостатка камней, хотя их на берегу и правда не так много как в местах ближе к Балканам или Карпатам, а из-за дороговизны каменного строительства, которое не то что крестьянам, а и большинству местной знати не по карману. В деревнях сплошные глиняные мазанки на плетнях, у редких зажиточных жителей с добавлением дерева. Церкви точно такие же, только побольше крестьянских хижин. Монастырей вообще не видели. Отто говорил, что вроде бы на севере, в Карпатах, есть несколько, а тут только отшельники, которые так запрятались в лесах и плавнях, что фиг найдёшь.

Усадьбы здешних благородных, одних из которых называют на русский лад боярами, а других куртенями[10], попадаются значительно реже селений, и исключительно в укреплённых природой местах. Сами они тоже не впечатляют. Что-то вроде теремов в два-три этажа, окружённых деревянной же стеной, а чаще частоколом. Всё это обмазано глиной, которую, если верить Отто, в случае опасности ещё и поливают водой, чтобы не срабатывали вражеские огненные стрелы и другие зажигательные снаряды, а враги соскальзывали со стен. Да, это вам не Рио-де-Жанейро. В Западной Европе такое убожество больше трёх веков не строят, с начала эпохи викингов.

Но всё же местные аристократы по сравнению с крестьянами — даром что те свободны, в отличие от большинства европейских коллег — живут как настоящие олигархи, правда, локального масштаба. В Европе сейчас сельским жителям нигде особо хорошо не живётся. Такие специфичные исключения, как охотничья деревня Танненберг в Швабском Лесу, не в счёт. Но в Валахии в этом плане натуральный трындец! По словам Отто, со здешних селян дерут даже не десять шкур, а вдвое больше! Куртеню и боярину плати, кнезу — это что-то среднее между европейским графом и герцогом, или воеводе (в данном случае правитель средних размеров феодального владения, аналог кнеза) плати, а те платят кому-то из сильных соседей, венгерскому королю, или византийскому императору, или ближайшему половецкому хану, орды которых уже больше полувека болтаются по Валахии после разгрома печенегов, а то и нескольким, либо даже всем перечисленным — бывает и такое — вот и стараются драть побольше, чтобы и себя не обидеть.

Причём даже уплата всего сполна не означает гарантии от проблем. Кто-то может обидеться, что ему в отличие от других не заплатили, или решить, что недодали по сравнению с прочими, или счесть оскорбительным, что заплатили не только ему, налететь, всё пожечь, разорить и разграбить. А уж во время войн между окрестными властителями для их войск, проходящих через эти места, разграбить всё, до чего удастся дотянуться — это святое. И хорошо коли только разграбить. Подозреваю, местный простой народ давно бы разбежался из этих мест, да некуда. На востоке кочевники — мигом накинут аркан и определят на невольничий рынок. На севере католическая Венгрия, где православных волохов утесняют переселяющиеся на их земли мадьяры и немцы, вынуждая мигрировать на юг, в Валахию, в основном, правда, на относительно безопасный гористый север. На юге, в Византии, поборы не легче, да и с безопасностью не особо лучше. В Валахии хоть византийской бюрократии нет.

В общем, не понимаю я, как обитатели здешних сёл выживают. Разве что охотой и рыбалкой. В Валахии нет таких свирепых запретов для простолюдинов на эти промыслы, как в остальной Европе. Наверное, потому что людей здесь сравнительно немного, а всяких зверей, птиц и рыб дофига. А может и местные власть имущие поняли, что лучше позволить простому народу охоту и рыбалку, чем вообще остаться без подданных, протянувших ноги с голодухи.

Армия крестоносцев, высаживаясь по договору с византийцами на валашском берегу Дуная, вызывала панику местных жителей. Думаю, они ещё не видели такого количества вооружённых людей, и их страхи легко понять. Места эти, можно сказать, ничейные, помощи, в случае чего, не дождёшься. Византийцы хоть и считают Валахию своей провинцией, но давно уже не пытаются подкрепить эти претензии делом. Венгрия тоже претендует на сюзеренитет в этих местах, но даже в Олтении власть венгерского короля существует больше на словах. По словам Отто, восточнее, в Мунтении, как называют часть Валахии за рекой Олт, нет и этого, хозяйничают там только половецкие ханы, не обращая внимания ни на Венгрию, ни на Византию.

Так что местным есть чего опасаться. Перефразируя фильм «Чапаев»: «Греки пришли — грабят, венгры пришли — грабят, половцы пришли — грабят… И куды валаху податься?!». Хотя, грабить у местных по большому счёту особо и нечего, но всегда можно их самих продать работорговцам. А тут такая силища идёт! Это в Венгрии крестоносцев удерживали договоры Людовика и Конрада с Гёзой (хотя эксцессы всё равно случались), византийцы тоже обезопасили себя дипломатией, а насчёт Валахии никто ни с кем и ни о чём не договаривался. И грабежи крестоносцев на пути к Константинополю во время первого похода, жертвами которых становились целые города, на Балканах ещё прекрасно помнят.

Так что при появлении наших войск местные аристократы запирались в своих резиденциях и старались вступать в переговоры, выражая покорность и предлагая выкуп в обмен на безопасность. Ну а народ попроще, бросив свои жилища, просто разбегался по лесам и болотам, к большому неудовольствию подданных кайзера и нашего короля, обломавшихся с планами на грабёж. Правда, через некоторое время, когда всё более-менее успокаивалось, самые смелые и предприимчивые отваживались приближаться к лагерю, чтобы поторговать, предлагая дичь, шкуры, рыбу, овощи и женщин. Дамы подходили к вопросу без особого стеснения. По словам Отто, женщины из прибрежных селений регулярно оказывают такие услуги купцам и командам с проплывающих мимо судов.

Для здешних селянок и пара геллеров — немалые деньги. Самые богатые невесты в здешних деревнях, это те — что наиболее преуспели в древнейшей профессии, таких наперебой сватают лучшие женихи. Причём, в отличии от незабвенной Магды в Саарбрюккене, деревенские прекрасно всё знают и даже не думают осуждать, разве что священник на исповеди потребует покаяться в грехах. Судя по популярности у наших коллег по крестовому походу местных девок, заработки у них на этот раз выдались рекордные, что подтверждалось их довольным видом.

Меня к путанам, пусть и не совсем профессиональным, не тянуло, пока что хватало воспоминаний о Маргит. Вим и Эрих тоже держались, сразу видно, что у парней к Пауле и Мари настоящая любовь. Зато Роланд, Пьер и Ульрих не пропускали попавшихся им жриц Афродиты, быстро утешившись после расставания с Эржбет, Илонкой и Юлишкой. Договаривались они при помощи Вима (местное наречие имело некоторое сходство с латынью, многие могли как то объясниться по-гречески, а некоторые худо бедно знали и немецкий). На мою подначку о том, какую епитимию на них наложит исповедник за разврат, Роланд только легкомысленно махнул рукой:

— Да какой разврат? Ты же видел, как они живут. Чувствуешь себя добрым самаритянином. После одной ночи целая семья пару недель голодать не будет.

Но в целом плаванье проходило скучновато. Разве что Людовик с Алиенорой пару раз пригласили на пир. Там пришлось снова исполнить песни, спетые в таверне в Вуковаре. Благодаря графу Гильому и его свите они уже распространились в армии, точнее, её франкоязычной части. Монархи их тоже одобрили. Между прочим, на пиру у кайзера были и братья-славяне: вассал кайзера и его шурин, муж сводной сестры Конрада Гертруды Владислав II, князь Чехии, и вассал последнего Оттон (или Ота, если по-чешски) Детлеб, князь Оломоуцкий. Первый где-то возрастом под сорок, второй моложе, лет двадцати пяти. Братья-славяне тут не фигура речи — эти двое приходятся друг другу троюродными кузенами. Видно фамильное сходство, оба брюнеты, с продолговатыми лицами и резковатыми чертами, бороды, в отличие от свисавших вниз усов, коротко подстрижены. Держатся дружелюбно, и не скажешь, что всего семь лет назад воевали друг с другом, а счёты между пражским и оломоуцким престолами тянутся два с лишним десятилетия.

Началось всё с того, что отец Оты, тоже Ота но по прозвищу Чёрный, решил, что его двоюродный брат Собеслав I сел на чешский трон не по праву, и что он более достоин этого сиденья. Собеслав с этим решительно не согласился, и вышиб Чёрного даже из его удела в Оломоуце. Чёрный сбежал к предыдущему кайзеру Лотару, и жаловался, что его обижают. Кайзер потребовал Собеслава на суд в Германию, но был сравнительно культурно послан. Оставить такое без ответа Лотар не мог. Собрав войско, двинулся в Чехию, прихватив с собой Оту Чёрного, чтобы посадить на пражский престол. Но не фортануло. В битве у Хлумца Собеслав разбил немцев полностью (его бы чехам во времена Мюнхена — точно не стал бы задирать лапки перед Гитлером!). Чёрный погиб в бою, кайзер попал в плен, и с тех пор зарёкся лезть в чешские дела.

Семья Чёрного, включая Оту Детлеба, бежала в Киев, который, в эти времена, похоже, стал чем-то вроде прибежища для европейских политэмигрантов, ну прям как Лондон в далёком будущем. Сам он, кстати, женился в Киеве на сестре королевы Фружины, названной в католичестве Дюрансией. Там он прожил, пока не помер князь Собеслав, и севший на чешский трон его племянник Владислав позволил изгнаннику вернуться, возвратив Оломоуцкое княжество. О чём, наверное, вскоре пожалел, когда Ота вместе с ещё парой кузенов чешского князя поднял мятеж и попытался спихнуть Владислава с трона. Мятежники смогли одержать не очень убедительную победу, но понесли большие потери и не смогли взять Прагу, а Владик тем временем уехал к своему сюзерену, кайзеру Конраду, который явился в Чехию и заставил мятежных князей смириться.

Так что теперь у Владислава всё благополучно, настолько, что даже через десяток с лишним лет он попробует примерить королевскую корону — второй раз в чешской истории. И тоже не слишком удачно. В конце жизни его кинет Фридрих Барбаросса, убедив отречься от короны, и обещая за это утвердить наследником чешского престола его сына. Доверчивый Владислав, видимо, помня помощь предшественника Барбароссы кайзера Конрада, отрёкся, а Фридрих посадил на трон в Праге другого претендента. Окончательно чешские монархи станут королями только за пару лет до конца этого века.

Все эти подробности я узнал в прежней жизни, можно сказать на месте, во время поездки в Чехию, включая и тот самый Оломоуц.

Началось всё с расследования убийства турецкого бизнесмена в одной гостиницы. Дело мы раскрыли довольно быстро. Там была шайка из числа персонала, обчищавшая номера в отсутствие постояльцев. Турок неожиданно вернулся и увидел, что в номере потрошат его вещи. Горячий ближневосточный человек полез в драку, и получил по голове табуреткой, с летальным исходом. У этих грабителей нашлись и вещи других ограбленных гостей Северной Пальмиры, в частности пары из Чехии. Оба неплохо говорили по-русски, выучив язык в школе в советские времена. Звали их Иржи Свино́ух и Ольга Свино́ухова. Они были очень благодарны за найденные вещи, особенно за фамильные драгоценности пани Свино́уховой. У меня эта пара тоже вызывала симпатию, особенно было забавно слышать, как тёзка моей жены называет мужа Ирка.

В общем, мы с Ольгой показали чете Свино́ух интересные места в Питере, в том числе и такие, куда не водят туристов, а Иржи и его жена пригласили нас в гости, в свой родной Оломоуц. И когда пришло время отпусков, мы с Ольгой и Ленкой купили тур в Чехию, завернув и в Оломоуц, о чём ни разу не пожалели.

Ах, какие кнедлики стряпала пани Свино́ухова! Самые разные и для любых блюд чешской, моравской, силезской и словацкой кухни, которые хозяйка дома готовила божественно. Хотя и просто кнедлики с омачкой, как в Чехии называют соусы, были великолепны. Две Ольги быстро сдружились на почве любви к кулинарной истории, и затем готовили уже вместе.

Иржи тоже оказался весьма занятной личностью. В советские времена он был офицером чехословацкой армии, но вскоре после пражского «майдана» 1989 года был вынужден уйти со службы, за «невосторженный образ мыслей» — русскую литературу он прекрасно знал благодаря бабушке, которая в войну была угнана из Смоленска на принудительные работы в Рейх, но сумела сбежать и оказалась в партизанском отряде в Словакии, вместе с дедом Иржи. По всем этим причинам Иржи после изменения «тренда» отказался хаять прежние порядки и Советский Союз, восторгаться Америкой и НАТО, и не скрывал весьма критического отношения к деятелям «Пражской весны» 1968 года, объявленным «великими патриотами» и «светочами демократии», заявляя, что если бы этим «человеческим лицам» не помешали, они бы развалили Чехословакию через несколько лет, и теперь взялись за то же самое. Через три года стало ясно, что его слова были пророческими. Но тогда Иржи предложили уйти в отставку «с мундиром и пенсионом», как говорили в Российской империи. Свино́ух не стал упираться и написал рапорт об увольнении.

Вернувшись в родной Оломоуц, он открыл успешный магазинчик, торговавший вещами нужными охотникам, рыбакам, альпинистам, спелеологам, дайверам и прочим любителям активного отдыха. Кроме того, он называл себя не чехом, а моравом, утверждая, что истории и культура Моравии древнее чешской, что именно здесь работали авторы славянского алфавита Кирилл и Мефодий. Сам Иржи состоял в движении, отстаивавшем моравскую идентичность и добивавшемся автономии Моравии. От пана Свино́уха я и узнал некоторые подробности местной истории.

К моему большому удивлению, Иржи, с его не особо аристократичной на русский слух фамилией, оказался потомком древнего рыцарского рода, насчитывавшего более восьми с половиной веков, хотя и не достигшего особых высот. Первым известным его предком был некий Карел Свино́ух из Свино́ухова, участвовавший в Втором крестовом походе в войске оломоуцкого князя Оты Детлеба. А теперь вообразите, как я охренел, когда после банкета у кайзера, где я познакомился с обоими князьями из Чехии, к нам на судно заявился здоровенный парняга лет двадцати пяти (поменьше Баденского маркграфа Германа, но вполне способный поспорить с покойным Конрадом из шайки Адольфа), внешне похожий на Иржи, но в более брутальном варианте, и передал приглашение оломоуцкого князя, представившись как земан[11] Карел Свино́ух из Свино́ухова! Нет, я слышал, что мир тесен, но чтоб и времена оказались такими же!..

Я прихватил Вима как переводчика. Всё же, несмотря на его уроки, латынью я ещё владел не очень хорошо, а оломоуцкий князь, воспитанный матерью-немкой, по-немецки всяко знает. В сопровождении пана Свино́уха Древнего, если можно так сказать про предка Иржи (хотя, странно говорить такое о молодом парне!), мы отправились к его сюзерену. По дороге не без помощи Вима мы разговорились. Карел оказался фанатом ВИА «Семь Самоцветов», и очень завидовал что мы живём с ними, можно сказать, под одной крышей. Ну, отчасти можно сказать и так — крыша-то на надстройке на «Благословении» одна! Помимо увлечения музыкой, пан Свино́ух был страстным охотником — вот в кого пошёл Иржи с его магазином в Оломоуце! В Святую Землю он отправился не только за славой и списанием грехов, но и в надежде добыть шкуру льва. Вообще-то, «цари зверей» в тех местах водились, об этом и в Библии написано. Помнится, в прежней жизни читал, что последних тамошних львов крестоносцы затрофеят к концу этого века, так что, возможно, Карел и успеет осуществить свою мечту.

Эхе-хе, вот так и уничтожают люди экологию… Надо будет познакомить пана Свино́уха с Пьером. Похоже, это родственные души, только баронет из Брабанта настоящий волшебник с луком, а моравский земан, по его словам, предпочитает рогатину и длинный кинжал. Им будет что обсудить, благо немецким карел, по словам Вима, владеет неплохо.

Когда мы пришли к оломоуцкому князю, Ота сообщил что хотел бы купить у меня калейдоскоп для своей жены. Я согласился. Всё же у князя влиятельная родня на Руси и в Венгрии. Да и предок Иржи вызывает симпатию. Поставил только условием, чтобы никто не узнал об этой покупке. От желающих однозначно отбою не будет, но обиды в случае отказа мне не нужны. И что-то говорит мне, что «персидские диковины» ещё пригодятся. Князь заверил меня, что всё останется втайне, а калейдоскоп немедленно отправится в Оломоуц. За свой товар я запросил один золотой, и мы ударили по рукам. Карела князь послал к нам на судно с моей запиской Эриху, которому я приказал выдать земану один калейдоскоп.

Пока мы его ждали, я поинтересовался у князя, давно ли ему служит мессер Svinouh de Svinouhoff? Ота с улыбкой ответил, что с детства. Отец Карела был простым парнем из принадлежавшей отцу князя деревни Свино́ухово. Крестьянствовать он не захотел, продал хозяйство и попросился в княжескую дружину. В общем, как бывший разбойник Тео, ныне монах Теодор в аббатстве Блаубойрен, но отец Карела оказался куда удачливее. В дружину его взяли за большую силу, дав прозвище Свино́ух, по месту рождения, а когда случилась разборка с князем Собеславом, Ота Чёрный пожаловал ему за верность герб в виде кабаньей головы с поднятым ухом (видимо, прежний оломоуцкий князь был человеком с чувством юмора) и девизом «Бдителен и опасен», а заодно кусок земли с родной деревней.

Правда после гибели сюзерена новоиспечённому земану пришлось, прихватив семью, бежать в Киев с семейством князя, и жить в изгнании четырнадцать лет, пока нынешний князь Ота не вернулся в своё княжество, а его верный вассал, соответственно, в своё имение. В прошлом году он умер, а наследник, заскучав в родных местах, попросил князя взять его в крестовый поход.

Как интересно, значит Карел, как и я, дворянин во втором поколении. А на вид и не скажешь! Правда, ещё Дрюон писал, что второе поколение дворян больше похоже на аристократов, чем десятое.

Тут вернулся пан Свино́ух с калейдоскопом, передав его князю, и мы расстались, весьма довольные друг другом.

Гораздо чаще, чем монархи, меня приглашали на обеды и ужины наш граф и магистр Ордена Тамплиеров. Гильом, правда, зазывал и Роланда, а также братьев и сестёр де Аргуэльяс, которые были благодарны графу Оверни за помощь в начале своей артистической карьеры. Пели песни, как напрямую заимствованные у Адамо, Дассена, Азнавура, Лары Фабиан, так и «адаптированные» Вимом и Рамиро на основе моих «переводов» с русского и английского. В общем, было весело.

У Эврара де Бара всё было серьёзнее. К нему звали только меня. Мы обсуждали новые пути для Ордена Храма, после отказа от кредитно-финансовой деятельности. Я предложил Храмовникам, опираясь на их прецептории, создать международную почтовую сеть в христианском мире. О чём-то вроде почты в Европе (кроме культурной Византии) не слышали со времён падения Римской империи. Хорошо, если у тебя есть слуги или вассалы, которые по твоему приказу отвезут письма или вещи куда надо (хотя, даже тут нет гарантии что они дойдут, учитывая бандитизм на средневековых дорогах). Можно ещё послать что-то с оказией, правда, с теми же шансами на успех. А вот рыцарям Храма вполне по силам доставить почтовые отправления куда надо, и очень неплохо заработать на этом. Ещё я предложил создать в прецепториях Ордена камеры хранения, поскольку сейчас большая проблема, приехав в другой город, уберечь от кражи свои вещи. Также тамплиеры могут брать под охрану недвижимость в отсутствие хозяев, как было с землями, пожалованными мне и Роланду монархами Франции, Венгрии и Священной Римской Империи.

Эврар выслушивал мои идеи с интересом, чувствовалось, что они созвучны его мыслям. Подозреваю, потом он всё это обсуждал со своими — надо же предложить Ордену адекватную замену «банковскому бизнесу».

Кроме того, мы говорили о санитарной обстановке в армии, которая постепенна улучшалась. С великой руганью, скандалами и неохотой, но крестоносцев приучали справлять нужду в специально устроенных отхожих местах, принуждая «рублём», в смысле денье или пфеннингом, либо ливром или маркой, в зависимости от положения. Большинство участников похода ожидаемо душила жаба платить за право гадить где попало. А штрафовали за это сюзерены своих вассалов без всякой жалости. К тому же, с подачи кайзера и нашего короля, распространилась фраза: «Хочешь быть свиньёй — плати!». Даже среди тех, у кого хватало денег, становилось всё меньше желающих признавать себя свиньёй.

Ну и экскурсии к «микроскопам» с лицезрением ужасных микробусов тоже сыграли свою роль. Всё больше распространялись кипячение воды, мытьё рук, импровизированные бани, прожарка одежды от всякой живности, а также самогонные аппараты, дававшие спиритус, популярный не только в медицинских целях. Хотя аппаратами смогли обзавестись только крестоносцы побогаче, а также церковники. Последним я задвинул и активированный уголь, как фильтр для воды и средство от желудочно-кишечных проблем. После проведённых испытаний священники и монахи начали активно распространять в армии активированный уголь, который они с моей подачи назвали «угольками Святого Януария». А ещё крестоносцы активно скупали у прибрежных жителей лекарственные растения и прочие народные снадобья, тем более что стоили они гроши. Всё это привело к постепенному сокращению заболеваний в армии. Уже во время путешествия мимо Олтении это было замечено, и увеличило авторитет новых санитарных правил.

Иногда к нашим посиделкам с магистром Эвраром присоединялся его родич Этьен де Бар. Граф-епископ Меца и давний друг аббата Клерво, как оказалось, тоже был предупреждён Бернаром на мой счёт. Его особенно интересовали будущие ереси, которые должны через несколько веков расколоть Римскую Церковь. Особенно его поражало, что множество монархов и дворян отвернулись от Рима, и он задавался вопросом, почему это произошло, и как этому можно помешать. Я ответил, что главной заманухой для правителей и аристо была возможность прибрать к рукам церковную недвижимость, и что единственное средство против этого, сыграть на опережение, раздав церковные земли в лен[12] дворянам, обязав их за это защищать Церковь, в том числе и от ересей. На опасение кардинала, не откажутся ли получившие церковные лены от своих обязательств, я ответил, что феодальное право предусматривает случаи, когда вассал отказывается служить, и что на их место найдётся очень много желающих, которые, получив землицу, с удовольствием дадут ослушникам пинка.

Ещё я предложил кардиналу де Бару создать новый орден для ухода за ранеными и их охраны, добившись решения Папы, лучше всего подкреплённого церковным собором, по которому все католические властители должны признать нейтральный статус Ордена и неприкосновенность его госпиталей. Я предложил не делать орден монашеским, чтобы в него могли поступать и миряне, включая и женщин, так как не все, кто хотел бы помогать раненым, желают принять сан. Для предполагаемого Ордена я придумал название «Орден Красного Креста». У Этьена де Бара идея вызвала большой энтузиазм, он сразу сообразил, какой авторитет такой орден получит у людей воинского звания, от простого наёмника до короля. Он активно взялся за подготовку устава проекта орденского устава, чтобы представить его Папе.

Набравшись смелости, я пожаловался епископу Меца на порядки в его диоцезии, а именно в Саарбрюккене, где его подчинённый и духовник местного графа едва не сжёг меня на костре по бредовым обвинениям. Этьен де Бар был очень удивлён, и это была не игра. Похоже, брат Енох и правда действовал за его спиной. Что же за интриги крутятся в епископстве Мецском? Впрочем, в какие-то разговоры по этому вопросу кардинал-диакон Санта-Мария-ин-Космедин вступать не стал, только, сверкнув глазами, буркнул:

— Разберёмся!

Ох не завидую я тем, с кем он будет разбираться по возвращении в Мец!

На следующий день, когда Эврар де Бар пригласил меня на обед с верхушкой Ордена, я прихватил лютне-гитару, и отправился на судно магистра. Тамплиеры смотрели с интересом, всё же я стал довольно известен в армии, особенно после дуэли с графом Неметуйвари. Интересно, он уже уехал из Венгрии поправлять внешность у нынешних «пластических хирургов»? И куда? Когда трапеза закончилась, зашёл разговор о нововведениях, появившихся с моей подачи, в частности «моих» песнях. Тут уж хочешь-не хочешь пришлось взять слово:

— Я не трубадур, благородные тамплиеры, хоть некоторые меня так и называют. Просто иногда пою, когда получается. Но сегодня у меня есть песня, которую я хочу посвятить рыцарям Храма. И после благосклонной улыбки магистра, под любопытные взгляды тамплиеров, я тронул струны и запел песню Альвар «Я не вступаю в безнадёжный бой», в которой заменил некоторые слова, звучащие сомнительно для Средневековья:

«Самоубийца!» — слышу за спиной

Но знаете, на том, на этом свете ли

Я не вступаю в безнадёжный бой

Там выход был, вы просто не заметили.

Стратег? Ну да, возможно, я такой

Одно копьё на тысячу воителей

Я не вступаю в безнадёжный бой

Я собираюсь выйти победителем.

Вообще-то знаешь, план был неплохой

Немного подкачало исполнение.

Я не вступаю в безнадёжный бой

Лев не способен к саморазрушению.

Прости-прощай, я скоро за тобой

Пожалуй, не успеешь и соскучиться

Я не вступаю в безнадёжный бой

Я просто в бой, а дальше как получится!…»

Когда отзвучали последние аккорды, тамплиеры, забыв свою сдержанность, вскочили с одобрительными возгласами, а Эврар де Бар, поднятой рукой восстановив порядок, сказал:

— Да, это про наших братьев. Надеюсь, шевалье де Лонэ не станет возражать, если эта песня станет нашей, то есть нашего Ордена?

Я склонил голову:

— Почту за честь, Ваша Эминенция!

Тем временем флот крестоносцев, миновав Олтению и немного не дойдя до византийского города Никополь на другом берегу, остановился у устья реки Олт, с левой стороны, где начинается Мунтения, она же восточная Валахия. Наш граф сообщил нам с Роландом, что Их Заскучавшие Величества решили развлечься и устроить большую охоту с участием всей нашей знати в здешних лесах и лугах. Мы приглашены. На мой вопрос, не стоит ли разослать по окрестностям крупные отряды, которые смогут отогнать от места охоты орды куманов-половцев, по слухам, хозяйничающие в этих местах, Гильом беззаботно ответил, что дикие barbarum не осмелятся напасть на христианских воинов, а если и осмелятся, то так будет даже интереснее.

Н-да, время придурков… И отморозков… Хотя, чего я ждал?

Я попытался зайти с другой стороны, рассказав случай с графом фон Хельфенштейном, который после не слишком удачной охоты вместо участия в крестовом походе вынужден лечиться в своём замке. Заметил, что любому крестоносцу будет очень неприятно, если вместо битв с сарацинами он убьётся или покалечится о какую-то зверушку. Напомнил, что, если пострадает король или кайзер, поход наверняка сорвётся. И предложил надеть на охоту хотя бы кольчуги, а также взять щиты и боевое оружие, рассказав, как это помогло в битве с медведем в Швабском Лесу.

Задумавшийся граф согласился, что в моём предложении есть резон, и обещал поговорить с королём, а также с маркграфами Германом Большим и Генрихом Язомирготтом, которые донесут это до их родича кайзера. Ну а мы с Роландом тоже принялись готовиться к королевской охоте.

[1] «Человек, который смеётся» — название романа Виктора Гюго. Главный герой романа Гуинплен был изуродован компрачикосами, рот его открывался до ушей.

[2] Бенефиций — в средневековой Европе земельное владение (или иной источник дохода), за которое получивший обязан нести определённую службу — в данном случае церковную.

[3] Спорран — часть горского костюма в Шотландии, кошель величиной с небольшую сумку, висит на поясе, часто имеет украшения цветов клана.

[4] Прощай! (венг.)

[5] Сенешаль — во франции в IX–XII веках управляющий двором короля или крупного феодала, часто командовал войском, впоследствии — наместник короля в ряде провинций до позднего Средневековья, позже, до конца XVIII более почётный ранг военного коменданта.

[6] Ныне Панчево и Оршова, соответственно, находятся в Сербии и Румынии.

[7] Теперь Смередево, Велико-Градиште и Браничево в Сербии.

[8] Ныне Кладово в Сербии.

[9] Сейчас Оряхово в Болгарии.

[10] Куртенями в Валахии и Молдавии в Высоком и Позднем Средневековье называли мелкопоместных дворян, аналог шевалье во Франции и риттера в Германии.

[11] Земаны в средневековой Чехии — дворяне невысокого ранга, служили в дружине монарха или крупного феодала.

[12] Лен, или феод — условное владение, за которое получивший обязан нести службу, в основном военную, сюзерену, от которого получено владение.