Крик души

ГЛАВА 8

Было три часа ночи. Никки так устала и расстроилась, что не знала, что с собой сделать. Все инстинкты, которыми она обладала, требовали начинать тужиться, но акушерка продолжала говорить ей, что этого делать не следует, иначе она порвет себе шейку матки, а возможно, даже повредит ребенку.

Во время затишья, когда это желание становилось не таким нестерпимым, она начинала дремать, но ее снова будила такая боль, какую она ни за что не хотела бы испытать снова. Все ее тело ниже талии словно разрывали голыми руками. Она жадно вдыхала кислород, хватала ртом воздух, словно утопающий, перед тем как пойти ко дну, и так сильно сжимала руку Дэвида, что боялась, как бы не переломать ему кости.

— Все хорошо, — хрипло шептал он, пытаясь не морщиться от боли. — Ты просто молодец.

Кристин сейчас дремала в удобном кресле у монитора, положив на колени журнал, грозящий упасть на пол, а миссис А. вытирала Никки лицо и тихо шептала ей строки стихотворения, которое Никки никогда прежде не слышала, но, убаюканная его мерным, как волны прилива, ритмом, чувствовала, что уже любит его:

Она открыла глаза, когда акушерка — жизнерадостная, круглолицая женщина лет сорока — вернулась, чтобы проверить, насколько раскрылась шейка матки. К невыразимой тревоге Никки она покачала головой и заявила:

— Еще недостаточно, но теперь уже скоро.

В отчаянии Никки повернулась к миссис А. Это были те же слова, которые акушерка произнесла в последний раз, когда заскакивала к Никки. За это время в соседних палатах родились два младенца, их пронзительные крики, словно небольшие музыкальные фонтаны, перекрывали звучащие отовсюду радостный смех и поздравления.

Она снова начала мысленно говорить с Заком, поторапливая его, напоминая, как сильно его любят, и убеждая не бояться. «Я здесь, с тобой, — тихо шептала она. — И папа скоро приедет. Нам всем не терпится увидеть тебя, взять тебя на руки и подарить тебе счастливую жизнь».

Прошло несколько часов с тех пор, как она в последний раз говорила со Спенсом. Ему нужно поспать, а ей сообщить ему пока было нечего. Эгоистично было не давать ему заснуть только потому, что ей хотелось чувствовать, что он здесь, рядом, пусть и на другом конце провода.

Веки ее отяжелели. Зак, похоже, тоже уснул.

— Какой он упрямый, — пробормотала она. — Я хорошенько отругаю его, когда… — она внезапно вскрикнула: шейка матки изогнулась и вонзилась в ее внутренности.

Кристин вздрогнула и проснулась; миссис А. быстро передала ей кислородную маску; Дэвид храбро предложил вторую руку.

Никки с трудом втянула воздух: слезы ручьями текли по ее щекам, на коже выступили бисеринки пота. Она не хотела, чтобы это продолжалось. Она больше не выдержит! Ей следовало сделать перидуральную анестезию, или кесарево сечение, или лоботомию — что угодно, что спасло бы ее от этой неописуемой боли. Она хотела увидеть Спенса. Он должен быть здесь! Она не справится без него. Одним своим присутствием он бы навел здесь порядок. Тихий плач превратился в рыдания. Она замаскировала их короткими, тяжелыми вдохами. Все пошло не так. Совсем не так, как планировалось. Она хотела еще раз позвонить ему, но ему вставать в шесть утра, и она должна позволить ему немного поспать.

Она снова закричала — а потом опять. Ничто, абсолютно ничто ее к этому не подготовило. Разве она догадывалась, насколько плохо ей будет? В нее начал закрадываться страх. Сильный страх.

Вернулась акушерка; лицо у нее расплылось в довольной улыбке.

— Ну, наконец-то, — воскликнула она, — похоже, дело пошло на лад.

Никки внезапно охватило безрассудное желание отправиться домой и вернуться только тогда, когда настанет день запланированного рождения ребенка. Спенс тогда будет с ней. Все будет происходить согласно плану. Возможно, даже боль будет не такой сильной.

Все смотрели на нее, кроме акушерки, которая обвязывала ее живот двумя широкими поясами, чтобы начать следить за сердцебиением ребенка. Глаза Никки над прозрачной раковиной кислородной маски следили за каждым ее движением; когда раздались короткие гудки, сигнализировавшие о крошечной жизни в ней, ее окатило волной безудержной радости. Она подняла взгляд к потолку, словно ожидая увидеть там некое божество и вознести ему хвалу. Внезапно свет ламп начал расцветать, словно гигантские цветы, и стал слепяще-ярким, стены закружились, а кровать принялась покачиваться вперед-назад. Она услышала музыку, какой-то звон и тихий писк приборов. Кто-то, находящийся очень далеко отсюда, начал говорить голосом, который пробивался к поверхности со дна моря.

Медсестра сказала что-то миссис А., и та осторожно убрала маску с лица Никки.

— Ну что ж, начинаем тужиться, — приказала акушерка.

Никки вцепилась в края кровати. Колени ей уже подняли, а когда она напряглась изо всех сил, все ее тело ниже пояса словно вспыхнуло огнем, угрожая взорваться. «Спенс! — мысленно закричала она. — Спенс, Спенс, Спенс!» Она не стала произносить его имя вслух, потому что ему могли бы сказать об этом, а она не хотела, чтобы он казнил себя за то, что его с ней не было. Но потом она пронзительно, что есть мочи, кричала и едва осознавала, что именно кричит, потому что по ее телу, словно расплавившееся стекло, полилась раскаленная боль.

Казалось, прошла вечность, прежде чем акушерка наконец сказала:

— Умница, девочка. Я уже вижу головку.

Никки вырвала из рук миссис А. кислородную маску, сделала несколько судорожных глотков и снова стала тужиться.

Кристин стояла рядом с акушеркой; она остолбенела от ужаса.

Никки хотела, чтобы она ушла. Она не должна быть здесь. Никто не должен. Она стиснула зубы и сжала кулаки, напрягла все свое тело, зашипела и стала тужиться изо всех сил; боль была такой сильной, что ей захотелось умереть.

— Теперь уже скоро, — бормотала акушерка. — Совсем чуть-чуть.

Никки нервно засмеялась. Еще несколько минут — и она возьмет Зака на руки. Одна лишь эта мысль позволила ей продолжать тужиться. С ним все хорошо. Его сердце билось ровно — она слышала равномерный и сильный писк приборов. Она попыталась посмотреть на монитор, но его загораживал Дэвид.

Миссис А. все еще осторожно вытирала ее лицо и шею.

Издав дикий рык, Никки напряглась и стала выталкивать ребенка, используя все, до капли, силы, которые у нее еще оставались. Она чувствовала, как тельце ребенка движется в ней все ниже и ниже, раскрывая ее и пытаясь утащить с собой.

— Еще разок, и он будет с нами, — ободряюще прощебетала акушерка.

Никки приготовилась, вдохнула как можно больше кислорода, а затем — еще немного. Она скорее почувствовала, чем увидела, что Дэвид отошел от нее. Кристин зажимала руками рот, ее лицо было таким же белым, как халат, который ей дали, прежде чем пустить в палату. Никки тужилась, и шипела, и вопила, словно этот шум мог ухватить боль и унести ее в место, где царят бессознательность и тишина.

— А вот и он, — засмеялась акушерка. — Головка выходит.

— О Господи! — Кристин задыхалась.

Никки снова схватила кислородную маску, сделала гигантский вдох и начала тужиться, когда дверь распахнулась и в помещение влетел Спенс: запыхавшийся, промокший насквозь и хватающий ртом воздух.

Никки смеялась, и рыдала, и отчаянно рычала, и накапливала новые силы перед заключительным толчком, и мгновение спустя Зак смело вошел в этот мир, где его подхватил отец.

Никки не была уверена, когда именно все разошлись. Все, что теперь имело значение, это крошечный сверток, который Спенс держал на руках, кажущихся невероятно большими по сравнению с крошечными ручками и ножками младенца.

Приложив новорожденного к груди Никки, акушерка подождала несколько минут, позволяя им побыть вместе, после чего осторожно забрала Зака и передала его Спенсу, а сама перерезала пуповину и насухо вытерла младенца. Он все еще был покрыт красными пятнами, и, казалось, у него было слишком много кожи для крошечных воробьиных косточек, но он был здоров, на голове у него топорщился черный как смоль пушок, а глаза, часто моргающие от яркого света, отливали глубоким синим цветом.

Он был настолько идеален, насколько это вообще возможно.

Пока акушерка заворачивала его в мягкое белое одеяло, Спенс не сводил с сына испуганного взгляда: он все еще не мог поверить, что все-таки успел вовремя. На нем сейчас был больничный халат, а влажные волосы стояли торчком от того, что миссис А. быстро вытерла их полотенцем. В глазах у него стояли слезы.

— Он потрясающий, — пробормотал Спенс, не в состоянии отвести от ребенка взгляд. — Привет, — шептал он. — Ты — Зак, а я — твой папа.

Сердце Никки переполняла такая любовь, что она не могла произнести ни слова.

Довольно хмыкнув, акушерка снова стала раздавать распоряжения: она напомнила, что плацента еще не вышла, так что не мог бы Спенс стать в сторонку вместе с сыном, пока она доведет дело до конца.

Никки чуть не заплакала от радости, когда увидела, что Спенс просиял от гордости. Его сын.

Двадцать минут спустя акушерка вышла, сказав, что скоро вернется, чтобы проверить, как ребенок сосет грудь, и Никки и Спенс засмеялись от восхищения, когда крошечный ротик Зака открылся, как у рыбы, пытающейся взять приманку. После нескольких неудачных попыток он наконец взял грудь, и они легонько вскрикнули, испытывая одновременно удивление и торжество.

Когда он начал сосать, Никки переполнили ощущения, которые за всю жизнь она еще ни разу не испытывала — это было и неописуемое счастье, и чувство, что она стала чем-то гораздо большим, чем тот человек, которым она была меньше часа назад. Она больше не была просто Никки. Она была матерью, и если она считала, что любит Зака, прежде чем он родился, то это чувство было ничтожным по сравнению с тем, что она испытывала теперь.

— Поверить не могу, что он наконец с нами, — прошептала она, не сводя с него восторженного взгляда.

— Я тоже, — дрожащим голосом произнес Спенс.

Они соприкасались головами, глядя, как он ест, а глаза впитывали каждый глоток молозива с не меньшей жадностью, чем его рот.

— Я так рада, что ты успел, — прошептала Никки. — Ты идеально рассчитал время.

— Не надо, — попросил он, закрыв глаза, поскольку он задрожал при мысли о том, что он чуть не опоздал, — еще пять минут, и я бы все пропустил, и даже если бы ты простила меня, в чем я сильно сомневаюсь, сам я никогда бы себя не простил.

Никки улыбнулась и провела пальцем по его небритой щеке.

— Но кто будет снимать рекламу? — спросила она. Было уже почти пять часов утра, и ему ни за что не успеть вернуться в Лондон вовремя, чтобы начать съемку.

Спенс все еще, не отрываясь, смотрел на ребенка.

— Снимать ее будет Дрейк, — ответил он, касаясь пальцем покрытого пятнами личика Зака.

— Быть того не может! Как это получилось?

Он недоверчиво улыбнулся и покачал головой, явно еще не оправившись от потрясения.

— Все произошло после твоего последнего звонка, — сказал Спенс, — того, около полуночи. Вот тогда я и сделал то, что должен быль сделать с самого начала. Я позвонил Дрейку и сказал ему, что у тебя начались роды, и он даже не стал ждать, когда я его о чем-то попрошу. Он просто засмеялся и сказал что-то о том, что предупреждал тебя, что все пойдет вовсе не так, как было запланировано. Потом он приказал мне принести свои заметки и все остальное ему домой, а самому ехать к тебе. Просто счастье, что съемки его фильма возобновятся только на следующей неделе, но он сказал, что даже если бы сам не смог снимать мой ролик, то обязательно нашел бы кого-нибудь другого.

Хотя глаза Никки сияли, в мышцы ее начало проникать изнеможение, с которым она не могла бороться. Она чувствовала ноющую боль ниже талии, но это были цветочки по сравнению с острыми когтями, которые терзали ее на протяжении последних девяти часов. Она посмотрела на Зака и тихонько вздохнула: он выпустил сосок, засопел и, похоже, погрузился в сон.

— И как же ты добирался сюда? — пробормотала она, не понимая, что из-за усталости говорит нечленораздельно.

Проведя рукой по ее волосам, он ответил:

— Я опоздал на последний поезд, так что мне пришлось добираться автостопом: я приехал на грузовике, который вез товар в супермаркет «Теско».

Его слова доносились до нее словно с другого конца длинного туннеля. Тем не менее она ответила:

— Теперь мы будем ходить за покупками исключительно в этот магазин. Дэнни приехал с тобой?

— Он сейчас в Манчестере, но я позвонил ему и сообщил, что ты рожаешь. Он приедет прямо сюда утром, то есть, думаю, через несколько часов.

— М-м, — пробормотала она, больше не в состоянии сопротивляться желанию закрыть глаза.

Поддерживая ее руку, обнимавшую крошечный сверток, он лег рядом, положил голову Никки себе на плечо и обнял обоих уснувших.

Когда, несколько минут спустя, вернулась акушерка, мать, отец и ребенок уже давно путешествовали в царстве снов, а поскольку Дэвид успел заехать домой, чтобы взять фотоаппарат, который он в спешке позабыл, она разрешила ему войти на цыпочках и запечатлеть трогательную картинку новоиспеченной семьи в первый драгоценный час ее существования.

К середине дня Никки и Зак уже переехали в палату, где обитали с полдесятка других новоиспеченных мамочек: они спали, кормили грудью или осторожно передвигались по направлению к туалету — обычно в сопровождении медсестры, мужа или кого-нибудь из взволнованных родственников.

Место вокруг кровати Никки уже заполнилось открытками и подарками, включая большую плетеную корзину от Дрейка Мюррея и его жены, наполненную всем необходимым, начиная от пинеток и бутылочек и заканчивая мягкими игрушками, комбинезончиками и большой бутылкой вина «Моэ и Шандон». Ребята с «Фабрики» скинулись и прислали огромный букет цветов, который Кристин и Дэвид отвезли домой.

Дэнни примчался только в начале одиннадцатого, извергая потоки счастья и поздравлений и требуя дать ему подробный отчет о том, как проходили роды. Как только он перевел дыхание и заставил Никки так громко смеяться, что остальная часть обитателей палаты тоже присоединилась к ней, не понимая, в чем причина такого веселья, он стал с важным видом расхаживать вокруг кровати и потратил всю карту памяти на снимки того, как Зак моргает, спит, ест, вращает головой и молотит воздух крошечными кулачками. Однако когда пришло время менять подгузник, он чуть не грохнулся в обморок и передал камеру Спенсу.

Хотя Никки все еще ощущала усталость и боль, ей удалось не заснуть во время приема то увеличивающегося, то стихающего потока посетителей, который не прекращался весь день: все их друзья с «Фабрики» считали своим долгом заскочить в палату и поздравить Зака с приходом в мир; похоже, все они полюбили его с первого взгляда. Он ел, и срыгивал, и какал, а один раз, к восхищению родителей, даже тихонько пукнул после очередного приема пищи.

Ей удалось принять душ утром, пока Спенс сидел с Заком — тот все время спал, прижавшись к плечу отца, словно, как заявил Спенс, уже понимал, кто это.

— Я так горжусь им, — сказал он Никки, когда они снова остались одни, прежде чем вечером нагрянула очередная порция посетителей. — Я не могу поверить, что это мы его сделали, а ты?

— Это просто чудо, — пробормотала она, рассматривая ребенка на руках у Спенса, его пушистые темные волосы и сморщенное личико. — Я всегда знала, что он будет идеален, но должна признаться, под конец мне стало страшно.

Не поднимая глаз, Спенс спросил:

— Как ты считаешь, нужно сообщить твоим родителям?

Сердце Никки кольнула боль, и она закрыла глаза, чтобы скрыть свои чувства. Хотя какая-то ее часть отчаянно хотела позвонить им, она не могла рисковать, давая им возможность испортить это волшебное время. И потому она лишь сказала:

— Давай подумаем об этом позже.

Похоже, не имея ничего против такого поворота событий, Спенс продолжал смотреть на Зака.

— Нам так повезло, — пробормотал он, — но, даже если бы с ним что-то было не так, мы бы все равно его любили.

— Конечно, — согласилась она, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать нежную, как бархат, щеку Зака. — Педиатр еще не видел его, но акушерка говорит, что мы, наверное, сможем забрать его домой уже завтра.

Когда Спенс встретился с ней взглядом, он был наполнен такой любовью, что в глазах у нее заблестели слезы.

— Сколько ты сможешь пробыть с нами? — спросила она, боясь услышать ответ. «Пожалуйста, пусть ему не нужно возвращаться в Лондон немедленно».

— Я еще не говорил с Дрейком, — ответил он, — но надеюсь, что он заменит меня на все три дня. Если так, я могу побыть с вами до конца недели.

— Нужно будет делать монтаж?

Он кивнул.

— Он уже сказал, что хочет, чтобы монтаж я взял на себя, потому что он должен подготовиться к собственным съемкам на следующей неделе. Так что, весьма вероятно, что мне придется провести в Лондоне как минимум воскресенье: нужно посмотреть первые дубли и обсудить, как он видит весь процесс.

Никки казалось неправильным говорить сейчас о других обязательствах, когда единственным значимым явлением был Зак, но ей пришлось заставить себя быть прагматичной и храброй. В конце концов, причина ведь была не в том, что она боится не справиться одна: она просто хотела, чтобы рядом с ней был Спенс. Или ее мать. Но ведь у нее есть еще миссис А., которая будет часто заходить к ней, оказывая ровно столько моральной и практической поддержки, сколько Никки понадобится. Местная акушерка тоже будет приезжать к ней, и почти целую неделю рядом будет Дэвид, а возможно, и Кристин, и у них столько друзей в округе, что она сможет получить столько помощи, сколько пожелает, если ей это понадобится — а скорее всего, ничего и не понадобится.

— Ты все еще собираешься взять отгул на две недели в начале февраля? — спросила она у Спенса.

— Конечно, — с жаром ответил он. — Я ни в коем случае не намерен это менять. Вообще-то, к тому времени мы уже должны будем начать упаковывать вещи для переезда, так что хорошо, что я буду поблизости, — он снова посмотрел на Зака так пристально, словно никак не мог насмотреться. — Жизнь станет потрясающей, как только мы все переедем в наш лондонский дом, — пробормотал он. — Только ты не должен нам мешать спать по ночам своими криками, — предупредил он сына.

— Давай я подержу его? — предложила Никки, чувствуя просто физическую потребность ощутить на руках тяжесть сына.

Спенс огорченно посмотрел на нее.

— Можно еще минутку? — грустно спросил он.

Растрогавшись оттого, что он тоже не хочет ни на минуту расставаться с младенцем, она подавила собственное желание и, подняв взгляд, увидела, как к одной из противоположных кроватей приблизились очередные посетители: охающие, ахающие, нагруженные подарками.

— Какие у тебя планы на вечер? — спросила она Спенса, который снова поцеловал Зака в лоб.

Он улыбнулся.

— Если мне не нужно будет возвращаться в Лондон, то мы, как и запланировали, будем праздновать день рождения ребенка, — напомнил он ей.

Она рассмеялась и закатила глаза.

— Дэнни остается?

— Да. Он вернется часов в шесть, чтобы повидаться с тобой, Крис и Дэвидом, так он сказал, а затем мы все встречаемся на «Фабрике» около восьми.

Она не сводила глаз с Зака. Жалела ли она, что не сможет участвовать в праздновании сегодня вечером? Быть среди друзей, блевать с перепоя и падать под стол? Нет, вовсе нет. Во-первых, она слишком устала, во-вторых, кормит грудью, и все, что она действительно хотела, это поближе познакомиться с сыном.

Ее сын.

Она теперь мать.

«Я — мать!»

Как же трудно это понять: самое волнующее и одновременно умиротворяющее чувство, которое она когда-либо испытывала в своей жизни.

— Он проснулся, — объявил Спенс, когда глаза Зака начали открываться. — Кажется, он смотрит на меня. Привет, мой мальчик. Как дела? — пробормотал он. — Ты хорошо поспал?

Крошечный ротик Зака сморщился и причмокнул. Затем он плотно зажмурил глазки и издал пронзительный вопль.

Спенс заволновался.

— Как ты считаешь, он хочет есть? — спросил он.

— Возможно, — ответила Никки. — Давай проверим?

Спенс так осторожно передал ей ребенка, словно тот был сделан из стекла.

Когда Никки приложила младенца к груди, в палату вошла медсестра и одобрительно кивнула, увидев, как Зак немедленно присосался к груди.

— Он умный мальчик, — заметила она. — Не все так быстро учатся кушать, как ты, — сообщила она Заку. Затем, проверив карточку Никки, добавила: — Три с половиной килограмма. Хороший вес. И первородный кал тоже хороший — липкий и зеленовато-черный, — объяснила она на понятном языке. — Он очень хорошо развивается. Вы знаете, что он, вероятно, немного потеряет в весе, прежде чем снова начнет набирать его?

Никки кивнула.

— Одна наша хорошая знакомая работает патронажной медсестрой. Она почти все мне объяснила.

— Превосходно. Вас завтра выписывают?

— Надеюсь, что так. Педиатр осмотрит нас часов в десять, и если все в порядке, мы сможем сразу же уехать.

Медсестра широко улыбнулась.

— Тогда оставлю вас до этого момента, — сказала она. — Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится.

Когда она ушла, Спенс сказал:

— Я должен быть здесь, чтобы отвезти вас домой. Я еще не могу возвращаться в Лондон.

— Может, тебе и не придется это делать, — напомнила ему Никки.

— Я арендую автомобиль, — решил он.

— Мы можем взять такси.

— Да, наверное, так будет лучше.

— Или миссис А. могла бы… Что? — спросила она, когда он начал качать головой.

— Все могут собраться в доме, когда мы туда приедем, если им так хочется, но я думаю, что уезжать отсюда мы должны только втроем.

Улыбаясь, она подставила лицо для поцелуя.

— Но как мы сможем забрать домой все подарки? — уточнила она после того, как он нежно поцеловал ее в губы.

Он выглядел растерянным, но они тут же забыли об этом вопросе, поскольку Зак потерял грудь и начал громко выражать недовольство.

Приложив его к другой груди, Никки тихо заворковала с ним, а Спенс любовался ими, настолько очарованный удивительным зрелищем его подруги и сына, занятых тем, что было таким естественным и все же казалось таким волшебным, что его глаза снова наполнились слезами.

— Ты такой мягкосердечный, — поддразнила его Никки, когда заметила это.

— У меня дыхание перехватывает только от того, что я смотрю на вас двоих, — признался он. — Я никогда и не предполагал, что буду так себя чувствовать. Нет, я всегда хотел его, но теперь, когда он здесь… Видеть вас вместе… Это самое прекрасное зрелище в мире.

Сглотнув комок в горле, Никки снова посмотрела, как Зак сосет грудь, и провела пальцем по темному пушку на его голове.

— Думаю, он будет очень похож на тебя, — сказала она, желая еще больше сблизить Спенса с сыном.

Сидя около нее и положив ладонь на руку Никки на голове Зака, он сказал охрипшим от чувств голосом:

— Ты дала мне то, чего у меня никогда прежде не было, Ник, то, чего я всегда боялся хотеть, потому что это слишком много для меня значило, и если бы этого не случилось… — он нервно сглотнул. — Я всегда мечтал видеть это, стать частью семьи; хотел, чтобы у меня был кто-то, кого бы я любил, и кто бы любил меня. — Он замолчал на минуту, а затем продолжил: — Мы дадим этому парню все, чего у меня никогда не было. В его жизни не будет никаких банд или наркотиков, вечно отсутствующих мамы и папы, или тети, которая заботится о нем до окончания школы, а потом умирает. Мы сделаем так, чтобы он чувствовал себя в полной безопасности — чего никогда не чувствовал я, когда был малышом… Он будет знать, что мы всегда рядом, что бы ни случилось. Мы не подведем его, никогда и ни за что. — Под конец речи сто так переполнили чувства, что он издал тихий хрип. — Клянусь, Ник, я сделаю все, что смогу, чтобы стать лучшим в мире папой. Я никогда и никому не позволю причинить боль ему или тебе, потому что вы значите для меня больше, чем кто бы то ни было — в прошлом или будущем.

Он поднял голову и посмотрел в ее нежные синие глаза.

— Спасибо тебе за сына, — прошептал он. — И спасибо за то, что любишь меня. Я тоже всегда буду любить тебя, и я уже знаю, что ничто, даже Оскар, никогда не сможет сделать меня счастливее, чем сейчас.

Тем же вечером, после того как он помог Никки побаловать Зака первой в его жизни ванной и получил порцию мочи за свои усилия, Спенс оставил их спать, а сам поехал на «Фабрику», где их друзья уже вовсю предавались веселью. Как только он вошел, все тут же стали поздравлять его и пропели традиционную песню «Ведь он такой веселый добрый малый», а затем — несколько похабных частушек, совершенно не подходящих к такому случаю. В это же время на стойке бара расставили ряды двухпинтовых кружек пива, чтобы никто не жаловался на сухость в горле. Дэвид провел весь день за компьютером: он загрузил и распечатал более сотни фотографий, включая ту, на которой Спенс, Никки и Зак крепко спят в родильной палате.

После разговора с Дрейком несколько часов назад Спенс теперь имел возможность позволить себе по-настоящему оторваться, так как ему не нужно было возвращаться в Лондон до самого воскресенья. Однако он ни в коем случае не собирался приходить завтра за сыном в глубоком похмелье и потому настроился держать количество выпитого под контролем, избегая виски и отдавая предпочтение пиву.

В мгновение ока пол в заведении начал дрожать от громкой музыки и веселья. Даже люди, которых он не знал, подходили к нему, чтобы поздравить, а взглянув на фотографии, заявляли Спенсу, что у него великолепные сын и девушка.

— Я знаю, знаю, — весело кричал он в ответ. — Она — красавица, я — чудовище, и все вы знаете, что с ним в результате случилось.

— И что случилось? — прокричала ему на ухо Кристин.

Он удивленно обернулся к ней.

— С кем случилось? — переспросил он.

— Что случилось с чудовищем?

Не понимая, к чему она клонит, он сказал:

— Но ты же наверняка видела фильм.

— Конечно. Чудовище превращается в жутко классного парня и женится на принцессе, но с тобой такого не будет.

— Почему?

Она усмехнулась:

— Потому что ты уже — жутко классный парень, а вот Никки — никакая не принцесса.

Не желая оставаться рядом с ней, он заметил:

— Ты слишком буквально все восприняла. Это была только шутка.

— Я знаю. Как бы там ни было, — продолжала она, хватая его за руку, — я хотела сказать, что сожалею, что чуть не испортила вам с Никки Рождество. Просто, ну знаешь, я подумала…

— Все нормально, — уверил он ее, не понимая да и не тревожась о том, что она имела в виду. Господи, ну просто поцеловались — один раз. Если она вкладывала в это больше смысла, то ему жаль, но ей придется как-то справиться с этим. — Где Дэвид? — спросил он, окидывая толпу взглядом. — Он все это снимает?

Встав на цыпочки и прижавшись губами к его уху, она сказала:

— По-моему, ты пытаешься убежать от меня.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

— Да, именно так, — согласился он и, отвернувшись, снова начал искать Дэвида; но, заметив, что к ним возвращается Дэнни, он закричал: — Дэн! Дэнни! Иди сюда. — Он стал пробиваться к нему, благодаря всех за предложение выпить и добрые пожелания, и наконец схватил Дэнни за руку, чтобы отвести его в «тихое местечко» в дальнем углу помещения, где какая-то пожилая пара ужинала восхитительным на вид турецким рагу.

— Я тут подумал, — сказал Спенс, понизив голос, — и считаю, что должен сообщить родителям Никки о рождении внука. Что скажешь?

Дэнни удивленно поднял брови.

— Я знаю, она хочет дать им шанс проигнорировать ее, — продолжал Спенс, — но я подумал, что, если я позвоню и они не захотят ничего слушать, я просто ничего ей не скажу, и все будет шито-крыто.

Дэнни окинул его неуверенным взглядом.

— А что, если они очень даже захотят тебя слушать? — спросил он.

Спенс пожал плечами:

— Зак — их внук. Если они захотят его увидеть, их ничто не остановит. Так или иначе, для него было бы хорошо иметь бабушку и дедушку. Ну, ты понимаешь, как в нормальной семье.

Дэнни еще немного подумал над предложением; очевидно, Спенс не убедил его в том, что это хорошая мысль, — но в конце концов он сказал:

— Ладно, почему бы и нет? То есть самое худшее, что они могут сделать, — это повесить трубку. Если они так и поступят, то это их проблемы.

Спенс уже вынимал из кармана телефон.

— Точно, — кивнул он. — Я сделаю это прямо сейчас, прежде чем вернуться туда, но мне нужен их номер. У тебя есть?

Дэнни тоже достал свой мобильный.

— Когда-то был, — ответил он, просматривая записную книжку. — Да, вот он…

Через несколько секунд пошел сигнал вызова, но услышав на том конце автоответчик, Спенс повесил трубку.

— Дай-ка я проверю номер, — сказал он, глядя на телефон Дэнни.

Дэнни прочитал номер вслух.

Спенс пожал плечами и попробовал еще раз.

— Что? — спросил его Дэнни, увидев, что Спенс нахмурился.

— Сам попробуй, — предложил Спенс.

Явно озадаченный, Дэнни набрал номер и приложил телефон к уху. Через секунду механический голос сообщил ему, что номер, который он набрал, больше не обслуживается.

— Наверное, они его поменяли, — предположил он.

— М-м, — ответил Спенс. — Если они действительно так поступили, я не знаю, как еще мы можем сообщить им; а ты?

Дэнни покачал головой.

— Разве что пошлем открытку. Или можем проверить мобильный телефон Никки, может, у нее записан другой номер.

Спенс посмотрел на него.

— Давай подумаем об этом завтра, — сказал он, — потому что не знаю, как у тебя, но у меня не очень добрые предчувствия на этот счет.