Крик души

ГЛАВА 24

В понедельник утром Спенс подъехал к офису Джолиона Крейна за пятнадцать минут до назначенного времени. Однако входные двери были уже открыты, и он, войдя в здание, поднялся по лестнице в холл. Здание было таким же старым и своеобразным, как диккенсовская «Лавка древностей»; впрочем, то же можно было сказать о большей части строений того района Бристоля, где располагались юридические конторы. Понимание того, что он добрался до самого главного механизма, способного влиять на суть вещей, придало еще больше уверенности шагам Спенса. Это место было средоточием силы и мощи, и только человек, обладающий здесь влиянием, способен был помочь Никки. Насколько Спенс понял, Джолион Крейн обладал более солидным юридическим весом, чем большинство его коллег.

Не обнаружив никого в приемной, он огляделся, заметил колокольчик и, несколько минут спустя, услышал тяжелые шаги человека, спускающегося по лестнице.

— Так вы, должно быть, Спенсер Джеймс, — заявил, заходя в комнату, крупный мужчина в сером костюме с пронзительным взглядом и вежливой улыбкой.

Спенс пожал протянутую руку.

— А я знаю, что вы — мистер Крейн, потому что видел ваше фото в Интернете, сэр.

Джолион Крейн хихикнул.

— Значит, вы проверяли меня, и правильно сделали, — заключил он. — Что ж, пойдемте ко мне в кабинет. Я должен присутствовать на досудебной встрече в девять, но это в здании напротив, так что у нас есть добрый час времени, и его должно хватить, чтобы обсудить основные моменты.

— Вообще-то, — заявил Спенс, поднимаясь вслед за ним по скрипящей лестнице, — я видел Никки в субботу, и у меня появилась дополнительная информация, о которой полиция еще не знает.

Это явно заинтересовало Крейна, поскольку тот, обернувшись, посмотрел на Спенса.

— Тогда я должен услышать ее, — ответил он. — Думаю, я тоже могу предложить вам кое-какую информацию. Вон туда, — добавил он, указывая путь в темную приемную, которая выходила в яркий и просторный кабинет с огромным дубовым столом в центре, двумя высокими окнами с видом на здание Королевского суда напротив, и штабелями папок и книг, закрывающими стены. — Прошу вас, присаживайтесь, — любезно предложил адвокат, закрывая дверь. — Боюсь, что не могу предложить вам кофе, потому что я еще не варил его, но…

— Не беспокойтесь, сэр, — заверил его Спенс. — Я просто хочу убедиться, что вы согласитесь взяться за наше дело на основе правовой помощи, потому что у нас нет денег…

Крейн махнул рукой.

— С этим вопросом обратитесь в бухгалтерию, они все уладят, — сказал он, — а нам с вами следует сосредоточиться вот на чем. — Крейн поднял пачку документов, перевязанных розовой ленточкой. — Записи по делу Николь, — пояснил он. — Мне прислали их из офиса Марии Таунсенд в субботу. — Адвокат посмотрел на Спенса из-под опущенных век. — К несчастью, вынужден сказать, что не все адвокаты выполняют свою работу так хорошо, как следовало бы, и на государственных защитников часто давят, ну да ладно. Однако я хотел бы подробно остановиться на нескольких моментах, которые бросились мне в глаза, когда я читал дело. Впрочем, сначала скажите мне, какую дополнительную информацию вы получили.

Спенс подался вперед в кресле.

— Это касается входной двери в наш дом, — сообщил он, пытаясь сдерживать волнение. — Несколько недель назад владелец обнаружил какие-то неполадки с замком. Теперь, когда нам позволили вернуться домой, я сам его проверил и понял, что он имел в виду. Иногда замок заедает и не закрывается полностью. То есть дверь кажется запертой, потому что она рассохлась и застревает, но если ее просто толкнуть, то она открывается.

В пристальном взгляде Крейна читалось одобрение.

— Да, это могло бы объяснить, каким образом первому врачу удалось войти в дом, — заметил он, — потому что ни в его показаниях, ни в показаниях Никки нет ни слова о том, кто открыл дверь, когда он приехал. А вам она не говорила, отпирала ли она дверь?

Сердце Спенса застучало сильнее, когда он покачал головой:

— Никки об этом никогда не упоминала.

— Меня также удивляет тот факт, что, похоже, соседей никто не опрашивал, — сообщил ему Крейн, — так что мы понятия не имеем, видел ли кто-нибудь что-либо подозрительное в то утро.

В глазах Спенса вспыхнула надежда. Однако он не хотел терять голову и потому, заставив себя быть осмотрительнее, спросил:

— Если бы кто-то что-то видел, разве бы он сам не заявил об этом в полицию?

— Вовсе не обязательно, и потому я считаю, что вы должны поговорить со своими соседями.

— Я? — удивленно воскликнул Спенс.

Крейн улыбнулся.

— Правовая помощь не очень-то щедро финансируется, — пояснил он, — и у нас очень насыщенное расписание, но я намерен приставить к вашему делу одного клерка на тот случай, если вам понадобится совет, и она будет отчитываться мне лично в конце каждого дня.

Чтобы убедиться, что он все правильно понял, Спенс уточнил:

— То есть вы хотите, чтобы я провел расследование?

— Насколько это в ваших силах. Не все захотят говорить с вами, конечно, а поскольку у вас нет таких полномочий, как у полиции, успешность вашей работы, возможно, ограничена, но все равно стоит попробовать, как вы считаете?

Спенсу уже не терпелось приступить к делу.

— Полностью согласен, — кивнул он. — Ну, я пошел?

Крейн хихикнул и покачал головой.

— Я еще не все вам сказал, — заметил он. — Основываясь на отсутствии показаний соседей, информации о том, как именно врач «скорой» вошел в дом, а также на том факте, что замок был сломан, я хочу сегодня до обеда попробовать подать прошение об освобождении Николь под залог. Если судья даст согласие, ее могут выпустить уже сегодня.

Спенс вытаращил глаза.

— Это просто фантастика! — воскликнул он. — О боже, я не знаю, как вас благодарить, мистер Крейн, потому что она невиновна. Клянусь, она невиновна, и я думаю, что мы уже можем предъявить кое-какие доказательства.

Крейн предостерегающе поднял руку.

— До этого еще очень далеко, — предупредил он, — и я бы не советовал вам врываться в дома соседей и забрасывать их вопросами до того, как вы решите, что именно у них спросить. Ведите себя осторожно, объясните, почему пришли именно вы — потому что полиция не выполнила свою работу, — и что вы надеетесь, что, вероятно, они смогут пролить свет на некоторые возникшие противоречия.

Спенсу пришлось напрячься, чтобы понять последнюю фразу.

— «Некоторые возникшие противоречия», — повторил он, запоминая выражение. — Мы сообщим полиции о замке?

— Конечно. Я попрошу Фелисити позаботиться об этом, как только она появится. Она — тот самый клерк, которого я собираюсь прикрепить к вашему делу.

— Фелисити[15]? Круто! Гм, только один вопрос, сэр: если вы собираетесь провести в суде все утро в связи с другим делом, как вы успеете организовать что-то по нашему?

— Такого рода прошения об освобождении под залог можно подавать в кабинете судьи, — объяснил ему Крейн, — и на это не должно уйти много времени, так что я смогу просто выйти из зала суда и подать его. Нужно будет вызвать в суд представителей Службы уголовного преследования, но не волнуйтесь: я об этом позабочусь. Или я, или Фелисия позвоним вам, как только появятся какие-нибудь новости.

Спенс вскочил с кресла и протянул ему руку.

— Большое вам спасибо, сэр, — искренне сказал он. — Мне только жаль, что я не могу сообщить это Никки, потому что, когда она звонила вчера вечером, она, похоже, очень нервничала и совсем пала духом. Я думаю, что она боится надеяться, потому что, возможно, ничего и не получится.

— Ей, должно быть, нелегко находиться в подобном месте, — посочувствовал ему Крейн, — но, если у нас получится, это суровое испытание закончится к трем часам: именно до этого времени ее нужно забрать, иначе ей придется провести там еще одну ночь. Не забудьте оставить нам свой номер телефона, — добавил он, придвигая к Спенсу через стол блокнот и ручку.

Быстро записав номер, Спенс еще раз поблагодарил адвоката и не успел дойти до двери, как Крейн сказал ему:

— Помните, если мы действительно заберем ее, она будет выпущена под залог, а значит, должна будет выполнять определенные условия.

— Да, пожалуйста, мы все сделаем! — заверил его Спенс и, радостно попрощавшись, опрометью сбежал по лестнице и выскочил на улицу.

— Дэвид, — сказал он, как только их соединили, — мы станем детективами, и нужно узнать, что твоя мама делает сегодня днем, чтобы понять, сможет ли она быть на подхвате, чтобы отвезти нас к тюрьме.

— Ты шутишь! — воскликнул Дэвид. — Что случилось?

— Расскажу, когда приеду. Если твоя мама занята, поговори с Руфусом на «Фабрике». Он говорил как-то, что мы можем одолжить у него машину в любое время, если она ему не нужна. С нас бензин.

К полудню Спенс и Дэвид вернулись домой после удивительно безрадостного утра. Они поговорили с таким количеством соседей, с каким только смогли, спрашивая, не видели или не слышали ли они что-либо необычное или подозрительное примерно в то время, когда умер Зак.

Никто ничего не видел и не слышал, но, поскольку большинство очень любили Никки, все хотели знать, как у нее дела, и передавали ей соболезнования.

— Это сам дьявол вмешался в гены, — сурово заявила одна старушка.

— Подумать только, такая милая девочка, — сказала другая. — Всегда улыбается и из кожи вон лезет, чтобы помочь мне донести покупки. Поверить не могу, что она способна причинить вред своей деточке. Очаровательный был парнишка.

Единственные хорошие новости (к тому же обладающие потенциалом перерасти в великолепные) состояли в том, что парамедик, с которым Дэвид связался по телефону, подтвердил, что входная дверь была открыта, когда он приехал.

— Я решил, что она заранее открыла мне дверь, — сказал он с сильным западным акцентом, — но я не могу поклясться, что именно так все и было, потому что я этого не видел. Все, что я знаю, это что дверь была не заперта.

— Это все, что нам нужно знать! — ликующе заметил Дэвид. — Вы не против, если мы сообщим это полиции?

— Нет, конечно. Я скажу им то же самое, если меня спросят.

Хотя они так и не узнали, входил ли кто-то еще в дом между отъездом миссис А. и появлением врача, это уже можно было сообщить Джолиону Крейну или его клерку, когда кто-то из них позвонит.

Джолион позвонил как раз перед полуднем.

— Так, можете забрать ее сегодня днем, — объявил он, не вдаваясь в подробности. — Ей сообщат все условия освобождения под залог, прежде чем выпустить, но не забудьте: вам нужно подъехать туда не позже трех, иначе ей не разрешат выйти до завтрашнего дня.

— Мы будем там! — заверил его Спенс, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от радости, и одновременно почти не веря, как быстро все происходит теперь, когда у них есть приличный адвокат. — И, мистер Крейн, — искренне добавил он, — спасибо!

— Надеюсь, когда все закончится, вы успеете еще все произнести, — решительно заметил Крейн. — Что-нибудь удалось узнать у соседей?

— Нет пока, но мы не сдаемся.

— Хорошо, и попросите своего арендодателя подтвердить в письменной форме дату, когда он понял, что замок плохо работает.

— Сделаю. Парамедик говорит, что дверь точно была открыта, когда он приехал; значит, теперь нужно узнать у Никки, отпирала она дверь или нет.

— Решающий вопрос, — заметил Крейн, — потому что если отпирала, то такой ответ нам не поможет. Однако если она не отпирала, то мы сможем распахнуть перед ней двери на свободу, простите невольный каламбур. Что ж, удачи вам в поездке. Я позвоню вам ближе к вечеру, часов в пять, когда вернусь в офис.

Никки сидела на кровати, маниакально строча в блокноте, который ей принес Спенс, детально описывая все, что произошло за последние пять дней. Когда она описывала смерть Зака, сердце у нее так разрывалось от боли, что она с трудом видела страницу сквозь завесу слез. Даже сейчас, когда она перешла уже дальше к ужасу ареста и времени, проведенному в полицейском участке, она все еще тосковала по своему мальчику, хотела взять его на руки и нежно убаюкивать его, пока он не уснет. Она начала писать ему письмо, к чему она уже привыкла, рассказывая ему о детективах и суде; но, вспомнив, что он никогда не прочтет его, упала духом.

Несколько минут спустя она снова вернулась к блокноту, понимая, что если не будет писать, то беспокойство, мешавшее ей спать большую часть ночи, снова охватит ее.

«Господи, прошу Тебя, пусть Спенс и адвокат вытащат меня отсюда! — в отчаянии писала она. — Я должна вернуться домой. Я больше не могу здесь оставаться».

Она огляделась, обводя взглядом стены, окно, унитаз, тумбочку и телевизор, и почувствовала, что они надвигаются на нее, словно желая задавить всякую надежду в ее сердце. Она подняла фотографию Зака, но ей было так больно смотреть на него, что она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять страх под контроль. Все обязательно будет хорошо. Они проверят входную дверь, узнают, что она говорила правду, что замок действительно был поврежден, и тогда вынуждены будут признать, что если Зак и был задушен, то существует возможность того, что это сделал кто-то другой. С вопросом о том, кто именно, они будут разбираться потом; все, что пока имеет значение, — это ее освобождение отсюда и возвращение домой.

Она думала о Спенсе и жалела, что у нее нет возможности связаться с ним и узнать, что происходит. Это ожидание и отсутствие информации было уже невозможно терпеть. Однако гораздо, гораздо хуже были страхи, которые затопили ее сознание ночью, когда она представляла себе, как останется здесь на долгие-долгие годы, потихоньку загнивая, как забытая часть прошлого, в то время как Спенс будет продолжать жить своей жизнью. Даже если он и дождется ее, она понимала, что их отношения уже никогда не будут прежними. К тому времени, как ее выпустят, они стали бы чужими друг другу. Она стала бы другим человеком, и в ней не осталось бы ничего от той Никки, которую он знал и любил. Но, впрочем, к тому времени он бы нашел себе другую: сценаристку или актрису, — кого-то, у кого не было бы ужасного гена, который разрушил невинную маленькую жизнь Зака. Он бы, несомненно, завел себе детей — нормальных, здоровых детей, и был бы окружен друзьями, которые бы точно так же любили его и восхищались им, как сейчас это делают она, Дэнни и Дэвид.

«Этого никогда не случится! — отчаянно твердила она. — Меня обязательно выпустят отсюда, и однажды все это будет казаться ничем иным, как обычным ночным кошмаром».

Не успела она додумать эту мысль, как поняла, что кто-то возится с замком в двери в ее камеру. Она прикипела к двери взглядом. Ключ скрежетал. Сердце у нее глухо колотилось. Еще только полдень, но, возможно, ей принесли новости.

Она растерялась: несколько минут ничего не происходило. Снаружи не доносилось никаких звуков, и никто не входил. Решив проверить, что происходит, она двинулась к выходу из камеры, но тут дверь распахнулась, и сердце ее превратилось в комок малодушного ужаса: перед ней стояла Сирина, обладательница татуированных, как у байкера, рук и стоящих торчком оранжевых волос; растянутые в недоброй ухмылке губы демонстрировали два ряда крупных зубов. Из-за ее спины вышли еще две женщины, такие же крупные и недобрые, и стали по бокам от нее.

Сердце Никки панически забилось. Кто их впустил? Они воспользовались ключом, значит, они взяли его у какой-то надзирательницы, и, следовательно, звать на помощь совершенно бессмысленно.

— Я тут подумала, что тебе должно быть интересно, что мы делаем с таким дерьмом, как ты! — прорычала Сирина, поставив татуированные руки на внушительные бедра.

Никки молча смотрела на нее; от ужаса ее глаза так широко открылись, что еще немного — и они могли бы выскочить из орбит.

Сирина выдвинулась на шаг вперед.

— А делаем мы, — продолжала она, — то же самое, что ты сделала со своим несчастным бэби. Понимаешь, о чем я?

Никки вжалась в стену.

— Ты понимаешь, тварь, о чем я? — требовательно переспросила Сирина.

Откуда-то у Никки взялись силы, и она покачала головой. Она так дрожала, что не могла говорить, и у нее заныло под ложечкой. Она уже чувствовала зловонный запах женщин: запах табака и немытого тела. Что они хотят с ней сделать? «Господи, прошу, помоги мне!»

— О’кей, девочки, она наша! — рявкнула Сирина, и не успела Никки пошевелиться, как они прижали ее к кровати: одна села ей на ноги, другая удерживала ее за руки, а Сирина схватила подушку и, навалившись всем своим весом, притиснула к ее лицу.

Никки попыталась глотнуть воздуха, но не могла.

— Понимаешь теперь, что чувствовал он? — прорычала одна из подруг Сирины.

Никки отчаянно пыталась вырваться, но все ее усилия были тщетны, и она едва могла пошевелиться. Ее охватила паника, она попыталась вскочить, закричать, позвать на помощь, но звук был ослаблен подушкой, а тело по-прежнему придавлено ужасным весом.

Она абсолютно ничего не могла поделать. Она пыталась вдохнуть, но это было невозможно. Они душили ее, и никто не собирался остановить их. Ее легкие пылали, голова разрывалась.

Значит, вот что довелось испытать Заку…

О Господи Боже! Его ужас и попытки вырваться стали ее собственными. Она видела и слышала его, чувствовала, как агония разрывает мышцы…

Воздуха нет. Спасения нет.

Они не отпустят ее.

Темнота вспыхнула разноцветными пятнами, голова вот-вот взорвется.

На лицо ей давил огромный вес. Боль была сокрушительна.

Прошла целая вечность, и одновременно — меньше мгновения, прежде чем она начала терять сознание. Словно со стороны, она наблюдала, как силы оставляют ее члены, как темнота начинает вращаться.

Ее тело постепенно теряло чувствительность.

Воздух исчез. Исчезла и паника. Остались только темнота и эхо, а затем… все пропало.