Крик в ночи. Восстание в Варшавском гетто и стихи Владислава Шленгеля

Героям — поэмы, оды!

Потомки в речах похвалят их!

Им — золотые буквы,

Им — мраморный памятник.

Погибшим воинам — кресты!

Отважным бойцам — медали!

Их муки увековечат

В граните, бронзе и стали!

Про храбрых сложат легенды,

В веках прославят их,

Миф застынет и превратится

В ПАМЯТНИК.

Но кто вам расскажет, потомки,

Без красивых легенд

О той, которую взяли, убили,

И теперь ее нет…

Была она доброй? Не очень —

Скандалисткой слыла,

Хлопала дверью, ворчала,

Но — была.

Красавица? Красотой не блистала

даже когда цвела.

Умна? Ну, не дура, скажем.

И все ж… была.

Вот так — была, а потом пропала.

И во всех углах так недобро стало.

Сразу ясно — была, а потом не стало.

Боже, ну и жилище!

Даже ДОМОМ назвать нельзя.

(приехали из провинции)

Муж целый день в мастерских

Сын где-то пропадает,

Она подолгу не убиралась —

трудно (воду внизу брала).

Но вещи просто так не валялись,

И даже часы улыбались,

И она была.

Была.

И что же? Был человек? Неважно!

Статистике до нее нет дела —

Для мира, Европы — она пылинка,

Неважно, чего она там хотела!

Но когда ты к двери ее был уже близко,

Ручку крутил, в квартиру входил —

То сразу же ощущал, как веяло

Горячим супом, и от полотенца белого

Какая-то теплота плыла.

Так что…

она была.

И ее увели.

Пошла без скандала.

От плиты забрали.

Не до супа было.

Приказали, пошла и теперь ее нет —

убили.

…Муж вернется из мастерских,

Тяжело на стул рухнет,

На колени уронит руки

И вокруг обернется.

Огонь в печи не горит,

На полу полотенце,

На столе тарелка — вокруг все грязно.

Не встает. Откидывается. Думает:

Ужасно.

Ее нет.

Он поест супа с хлебом

Фабричных — чужих и жалких

И вдруг увидит —

на полке…

Ее остывший и мертвый чайник.

Он не пойдет в мастерские

Сын голодный домой вернется

На незастланную кровать

В башмаках заберется —

Будет лежать. Не отвлечься.

Не заснуть, хоть убей.

Вон там — мамкин остывший

ч а й н и к

ПАМЯТНИК ЕЙ.