Кривая роста

Глава 9. Имеете шанс

Лешка Утехин покачивался в полупустом автобусе. За окном проплывал унылый осенний пейзаж. Ветер шало тормошил придорожные ясени и трепетные осинки, густо тронутые багрянцем. Сбивал листья и раскидывал их по мокрому асфальту, придорожным канавам, по грязной, в мазутных потеках, обочине шоссе.

На небе хмурой грядой тянулись облака, набухающие холодным дождем. Поля были черны и пустынны. Щетинистая кайма леса уходила в тусклую дымку.

У Лешки был «библиотечный день». Еще со вчерашнего вечера он заказал на свой абонемент литературу, а утром неожиданно для самого себя оказался на знакомой автобусной остановке и поехал в Грохотово.

Он понимал всю несуразность поездки. Но в душе Лешки уже три дня был такой сумбур, что даже Агата Кристи не лезла в его переполненную мыслями голову. «С Женькой посоветуюсь, — уговаривал он сам себя, чтобы оправдать поездку на строительный участок, предпринятую на сей раз без служебной командировки. — Женька парень башковитый. Он мне дело присоветует». Если бы кто-нибудь сказал младшему научному сотруднику Утехину, что едет он вовсе не к многоопытному институтскому дружку, а к наивному, как воробей, и колючему, как подушечка с иголками, плановику Лиде Ведуте, Лешка категорически бы отмел подобное утверждение.

К сегодняшнему разговору она не может иметь никакого отношения. Не доросла она еще до таких серьезных вещей, жизнь ее еще в горсти не мяла, от горшка она еще два вершка.

Конечно, Лешка как истый джентльмен и просто как человек, ценивший полной меркой людскую доброту, не забыл молчаливого обещания, данного им самому себе в домике с голубыми ставнями. В руках он держал три лиловые астры, укутанные в хрустящий целлофан. Сверх того в кармане у него была плитка шоколада. Причем не обыкновенной «Аленки», которую покупают внукам добрые бабушки по случаю пятерки. Нет, в кармане Лешки лежала плитка «Золотого ярлыка» — солидного шоколада, который не стыдно подарить девушке. С легкостью, удивившей его самого, Лешка пошел на этот незапланированный дополнительный расход.

Советоваться о своем деле он, конечно, будет с Женькой Коршуновым. Поговорит с ним по душам, обсудит заковыристый вопрос так и этак. Общупает его сверху, снизу и со всех остальных сторон.

Советоваться было о чем. Три дня назад младшего научного сотрудника пригласил к себе заместитель директора по научной работе — руководитель отдела экономических исследований Зиновий Ильич Лаштин.

Рассеянно поглядывая в окно автобуса, Лешка вновь перебирал в цепкой памяти тончайшие подробности, интонационные оттенки и внутренний подтекст этого необычного разговора с начальником.

Зиновий Ильич встретил Утехина с такой сердечностью, будто тот был по крайней мере его обожаемым племянником. Ласково поблескивая крышкой черепа, опушенной завитками, он усадил Утехина рядом с собой на диван и сказал, что давно хотел познакомиться.

Лешка перепугался. Природный ум и рациональность мышления приучили Утехина видеть во всех явлениях окружающего мира причину и следствия. В данном случае он видел следствие — необычно радушный прием начальства — и не мог понять причины.

— Как жизнь, как работа, дорогой Алексей Федорович? — спросил Лаштин. — Есть какие нужды?

Чего-чего, а нужд у младшего научного сотрудника Утехина было хоть отбавляй. И не просто нужд, а острейших нужд. Ему были нужны кандидатский диплом, прибавка заработной платы, собственная жилая площадь, новый выходной костюм, «Спидола», пара «водолазок», туфли, безразмерные носки и многое другое. Реально оценив возможности зама по науке, Лешка умолчал о «Спидоле», «водолазках», носках и даже о недостаточной заработной плате. Он сказал лишь об упрямстве профсоюзной комиссии, второй год отказывающейся предоставить ему жилую площадь.

— Насчет жилья дело сложное, — задумчиво сказал Зиновий Ильич и неслышно пробарабанил короткими пальцами по мягкому подлокотнику дивана. — Здесь решает общественность. Я, конечно, выскажусь в поддержку вашей кандидатуры. Надеюсь, к моему мнению прислушаются. Но гарантировать, как вы сами понимаете, не могу… А как обстоят диссертационные дела?

— Собираю материал… Статью написал, Николай Павлович обещает помочь с публикацией. Зимой сяду за подготовку первого варианта… У меня же по плану защита через два года.

— А вы не задумывались над тем, что можно приблизить такой торжественный момент? — улыбнулся Зиновий Ильич. — Способному человеку не стоит затягивать работу над диссертацией… Пока, не входя, так сказать, в дебри теоретических вопросов, я полагаю, что защищаться вам, Алексей Федорович, надо через год.

Лешка неприметно улыбнулся. Он рад был бы выйти на защиту и через месяц. Но для этого надо иметь, что защищать.

— У меня же еще материал не весь собран, — Лешка недоуменно пожал плечами.

— Все в наших силах, — решительно сказал Зиновий Ильич. — Вам надо активизировать работу над диссертацией. Полагаю, что можно освободить вас от загрузки по плановой теме и, уж конечно, от всяких внеплановых заданий по сектору. Это позволит полностью сосредоточиться на диссертации. Тем более что в целом тема соответствует профилю научных исследований нашего отдела и в последующем ее можно оформить как самостоятельный научный результат по плановой теме. Понимаете мою мысль?

Мысль Лешка понимал. Он не понимал другого: почему Лаштин проявляет о нем такую трогательную заботу?

Его недоумение стало еще больше, когда Зиновий Ильич вдобавок ко всему предложил Утехину перейти на должность главного специалиста в сектор теоретических проблем.

Лешка даже привстал на диване. Главный специалист — это не шуточки! Это сто восемьдесят «рэ» в месяц. На целых шестьдесят монет больше, чем получает сейчас младший научный сотрудник Утехин. А должность как звучит! Главный специалист по теоретическим проблемам экономики строительства! От такого титула обалдеть можно.

— Работать будете под моим непосредственным руководством, — доносились до ликующего сознания Лешки слова Зиновия Ильича. — После защиты соответственно избрание на должность старшего научного сотрудника…

Лешка молчал, растерянно хлопая глазами. Все услышанное от зама по науке казалось ему сном или злой шуткой начальства. Утехин не в силах был поверить, что жизнь, цепко удерживавшая его в черном теле и посыпавшая голову чаще всего горьким пеплом сожженных надежд и пузырями канувших в пучину планов, вдруг ни с того ни с сего опрокинула над ним мешок со щедрыми дарами.

Утехину требовалось только подставить обе ладошки, ухватить неожиданные подарки и покрепче прижать к собственной груди.

Соблазн был велик. Стоило ли ему противиться, если наверняка знаешь, что такой шанс никогда не повторится. Шестьдесят рублей в месяц прибавки к скромному бюджету Утехина, треть которого к тому же съедали ежемесячные платежи доброй пенсионерке, уплата налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан, означали быстрое и положительное удовлетворение тех житейских нужд, которые Лешка лишь из врожденной скромности не перечислил заму по науке.

В голове младшего научного сотрудника нервные импульсы метались, как элементарные частицы в синхрофазотроне. Одни убеждали Лешку немедленно брать столь щедрый подарок. Другие предостерегали, чтобы не торопился.

В прожитой жизни организм Утехина, как всякий высокоорганизованный психобиологический комплекс, успел испытать на себе влияние окружающей среды и выработать индивидуальные защитные рефлексы. Его сформировавшийся ум уже научился сомневаться в бескорыстной доброте.

Если Лешке временами и удавалось взять у судьбы кое-какие крохи, он отлично знал, чего это стоило. Сколько надо для этого затратить сил, быстротекущего времени, сколько надо пролить пота.

Работа в отделе экономических исследований привила Лешке уважение к незыблемости основополагающих экономических категорий, одна из которых была изложена в формуле «товар — деньги — товар».

Утехину давали деньги. Следовательно, он должен был дать товар. Но Лешка отлично знал, что за душой у него нет такого товара, который он мог бы выложить за такие деньги. Сто восемьдесят «рэ» в месяц — убиться можно! Где же ему отыскать для этого подходящий товар?

Лешка незаметно покосился на Лаштина. Ожидая ответа на такое блестящее предложение, Зиновий Ильич с загадочной улыбкой глядел перед собой. Его аристократический профиль был сух и рельефен. Лешке вдруг вспомнился виденный им недавно в музее римский сестерций с профилем Нерона. Еще Лешка вспомнил, что Нерон подпалил Рим для собственного удовольствия…

Все эти мысли, мелькнувшие в голове Утехина, вызвали третью волну нервных сигналов. Они стали метаться по полушариям, мозжечкем и придаткам в поисках оптимального решения: не упустить предложенный судьбой подарок, а от уплаты товара воздержаться. Хоть раз облапошить судьбу в отместку за то, что она надувала Лешку наверняка сотню раз.

— Значит, мне придется уйти из сектора? — наугад, чтобы оттянуть время для ответа, спросил Утехин.

— Да, из сектора вам придется уйти, — категорически и жестко подтвердил Лаштин.

Тут Лешка сообразил, каким товаром ему придется платить за предложенные деньги. Плата была небольшой и приемлемой. Тем более что в сектор он попал случайно. Просто у Жебелева тогда подвернулось вакантное место. В конце концов младший научный сотрудник Утехин сидит в секторе экономической эффективности ради диссертации. Он никому не давал обещания работать в секторе до пенсионного возраста.

С сектором можно расстаться без трогательных слез и сокрушающих душу терзаний. Конечно, жаль из двенадцатой комнаты убираться. Честно говоря, свыкся он. Лешка с запоздалой нежностью вдруг подумал о Петре Петровиче Восьмакове, чья неиссякаемая и педантичная работоспособность, как укоряющий перст, всегда заставляла помнить о начатой диссертации, а систематические занятия производственной гимнастикой давали возможность беспрепятственно потрепаться в коридоре с Инной и Славкой насчет последних новостей кино и эстрады.

Еще Лешка подумал, что придется расстаться с Жебелевым, который, несмотря на все свое ехидство и требовательность, мужик головастый, а главное — порядочный. Черное он всегда зовет черным, а белое — белым. Восьмерок ни у кого за спиной не закручивает.

Если Лешка уйдет из сектора, то вопрос, запертый пока в особую папку Жебелева, словно джин в бутылку, тоже будет решаться без его участия. Чужие руки обобщат материалы, собранные неустанными трудами Утехина, и мало кто узнает о теоретической прозорливости младшего научного сотрудника.

— Но тема моей диссертации теснее всего профилирует с исследованиями вопросов экономической эффективности, — неуверенно сказал Лешка.

— Странно, что вас, дорогуша, тревожат какие-то пустяки, — откликнулся Лаштин, уже начавший недоумевать, почему этот розоволикий младенец не торопится проглотить жирную наживку, которую поднесли к его рту. — Пересмотрим план диссертации, усилим теоретические разделы, и все отлично впишется в профиль нового сектора.

Получив ответ на вопрос, чем ему надо платить, Лешка задал себе еще один вопрос: почему зам по науке желает, чтобы младший научный сотрудник Утехин непременно перешел в другой сектор?

Этот вопрос поставил Лешку в тупик. Не потому, что у него недоставало сообразительности, а потому, что у него был мал, как сейчас говорят, объем информации, и не могли возникнуть обратные связи.

Поскольку объем информации увеличивается с истечением времени, Лешка решил это время получить. Тем более что неясность в мотивах, которыми руководствовался Лаштин, обещая немедленно золотые годы, требовала осмотрительности. Утехин не мог покупать воробья, раскрашенного под канарейку. Для этого у него не было излишних материальных и моральных ресурсов.

Лешка поблагодарил Зиновия Ильича за внимание и столь лестное предложение. Он сказал далее, что научный работник должен решать жизненные и служебные вопросы лишь с точки зрения положительного значения их для перспектив и собственных исследований. Поэтому он просит дать три дня для окончательного ответа.

Когда Утехин почтительно, в подобающих выражениях, с необходимой аргументацией попросил отсрочку, у Зиновия Ильича от удивления отвисла челюсть. Вместо Нерона он сразу стал походить на Людовика Шестнадцатого, которому французы отрубили башку на гильотине. Лаштин судорожно проглотил невидимый сухой комок, застрявший в горле, и снова показал в растерянной улыбке зубы. Пальцы его перестали стучать по плюшевому подлокотнику дивана. Они сжались в кулачок, и Утехин неожиданно подумал, как плохо жилось римлянам при Нероне.

— Пожалуйста, — старательно пряча жестяные нотки в голосе, ответил Лаштин, — безусловно, я не могу настаивать на немедленном ответе… Хотя, признаться, меня удивляют колебания. Такие предложения, Алексей Федорович, люди в вашем возрасте и с вашим, приношу извинения, багажом получают крайне редко. Благоразумие, надеюсь, подскажет вам ответ. Договорились — три дня!

Лешка пожалел, что не поддался соблазну. Пожалуй, не стоило испытывать судьбу, задавая ей каверзные вопросы. Жизнь не очень любит на них отвечать, да еще искренне.

Но тут зам по науке, как говорят восточные мудрецы, «потерял лицо». Он попросил Утехина, чтобы их разговор оставался в институте неизвестным. Лешка пообещал, хотя понимал, что самым благоразумным для него было бы посоветоваться с Жебелевым, рассказать ему о таком странном внимании и заботе Лаштина.

Утехин не был отягощен материальными ценностями. Это заставляло его особенно заботливо беречь те моральные ценности, которые у него имелись. К числу их он относил строжайшее соблюдение принятых на себя обязательств. Поэтому Инне Замараевой, затащившей Лешку по возвращении от начальства в темный угол коридора, он трепанул, что зам по науке предложил ему длительную командировку для исследования экономических проблем строительства в районах вечной мерзлоты.

— Таймыр и Северный Урал, — для правдоподобности уточнил Лешка. — Едва отбрыкался…

Поскольку Инна панически боялась холода в любом его проявлении, она сразу же потеряла к Лешке интерес.

Лешка был доволен, что Жебелев по своей деликатности не поинтересовался о причинах вызова младшего научного сотрудника к высокому начальству. Может быть, он ожидал, что Утехин сам расскажет, но Лешка промолчал. Больше его никто не спрашивал, так как Инна Замараева моментально распространила в секторе подкинутую Лешкой версию о вечной мерзлоте, прибавив к ней подробности насчет свирепых белых медведей, дикого гнуса и пятиметровых питонов, смело перенесенных ею из Индии в Заполярье. Добрая и жалостливая Розалия Строкина даже расчувствовалась от рассказа Инны. Она угостила Лешку домашним кофе из термоса и заявила, что коллектив сектора никогда не допустит такого надругательства над человеком.

Лешка в одиночестве носил сногсшибательную новость, не подлежащую оглашению. С каждым часом она росла, требовала выхода. Она изнуряла бедную Лешкину голову, вгрызалась в его внутренности, как солитер, точила душу, как широко известный по повестям молодых писателей червь, которого никто не видывал в глаза.

За двое прошедших суток Утехин потерял аппетит, сон и несколько килограммов живого веса. Он понимал, что дальше так продолжаться не может. Ум, который помогал человеку выжить во все времена и эпохи, подсказал лазейку. Лаштин просил не оглашать содержание разговора в институте. Следовательно…

Лешка воспрянул духом, выпросил у Жебелева «библиотечный день» и вот теперь катил по загородному шоссе к своему верному другу Женьке Коршунову. Уж он-то поможет Лешке разрешить сомнения, поставить точки над всеми «и». Сразу станет ясно, как поступить.

В конторе Коршунова не оказалось. За столом с пузатыми ножками плановик участка терпеливо гнулась над очередной отчетной ведомостью.

С элегантным поклоном, как это делают герои великосветских кинофильмов, Лешка преподнес Ведуте целлофановый кулечек с тремя лиловыми астрами, купленными за тридцать копеек вместе с целлофаном.

Лиде, обожавшей цветы, никогда еще не доводилось получать их из рук двадцатисемилетнего, стройного и неженатого человека, да еще работающего в научно-исследовательском институте над экономической диссертацией.

Она испуганно моргнула и поставила кляксу на отчетной ведомости.

— Прошу, — сказал Лешка и от полноты чувств прищелкнул каблуками, как гвардейский ротмистр.

Ведута размазала кляксу рукавом и поднялась со стула. Она приняла букетик, поверив наконец, что все происходящее — самая натуральная явь. Она уже раскрыла рот, чтобы пролепетать спасибо, но Лешка жестом Креза положил перед ней плитку шоколада «Золотой ярлык».

Далее произошла немая сцена, передать которую могло лишь цветное телевидение системы «Секам». Лицо Лиды Ведуты, сначала испуганное и бледное, залилось таким румянцем, что телеоператор наверняка бы попросил убавить свет. Глаза плановика превратились в два ярких огня, сверкающих, как реклама магазина гастроном.

У младшего научного сотрудника полновесная гамма эмоций, откровенно отразившихся на лице Лиды, вызвала в ответ такую улыбку, от которой рот самым натуральным образом растянулся до ушей. Внутри же у Лешки разлилось такое тепло, что он забыл о важном разговоре с Коршуновым и был готов хоть сию же минуту отправиться с Лидой в любом направлении. Например, поехать в дом с голубыми ставнями и пить там исключительно вкусное холодное молоко от индивидуальной коровы Зорьки. Когда кончилась немая сцена и действующие лица обрели дар речи, Лида радостно-напряженным голоском выпалила весьма складную благодарность за внимание. Потом она подвинула к столу единственное в конторе кресло, усадила Лешку с такой внимательностью, словно он был по крайней мере заслуженным артистом республики, случайно завернувшим на стройучасток.

— Тебе отчетные данные показать? — спросите Лида и крутнулась к шкафу, забитому папками.

— Нет, — ответил Лешка, с грустью сообразив, что выбит из привычной деловой колеи. На этот раз ему нужны были не бумажки с цифрами, а люди. Нужен был надежный, старый друг Женька Коршунов. Но его, как назло, вызвали в трест, и вернется он лишь к концу дня, а может быть, и позднее.

— Неприятность? Да? — тихо спросила Ведута.

Она вышла из-за стола и шагнула к креслу, где, поникнув головой, сидел Утехин. Но на полпути Лида вдруг словно споткнулась, покраснела и принялась растерянно теребить воротничок платья.

В конторе тикали часы. За перегородкой сухо трещали костяшки бухгалтеров и шелестели бумаги. В низком окне старого барака маячила голова вахтера Кузьмича. Клапаны его лисьего треуха были подняты вверх. Торчали, как настороженные уши кавказской овчарки.

— Я же вижу, что неприятности…

В голосе девушки всплеснулась и тотчас же спряталась обида, что Лешка не хочет довериться ей. Голос Лиды сейчас не был похож на ее обычный тон, черствый, словно брошенная корка, каким раньше она встречала появление в конторе младшего научного сотрудника. В голосе ее Лешка почуял укоризну и немую, несмелую просьбу.

— Мы тут бумагу насчет премий послали, — преодолев что-то внутри себя, заговорила Лида после минутного молчания. — В тресте обещают поддержать. Как ты считаешь?

— Наверное, поддержат, — рассеянно ответил Утехин и поглядел на маленькую девушку с большими глазами. — Нет у меня неприятности… Я, Лида, получил предложение перейти на должность главного специалиста в сектор теоретических проблем… Понимаешь?

Лида кивнула, неловко улыбнулась и расправила смятый уголочек воротника.

— Главным специалистом? — переспросила она и с уважением поглядела на Лешку. В этот момент он представился ей большим, важным и невероятно умным. В десять раз умнее ее самой, которая только и умеет крутить арифмометр, проставлять в колонках бесконечные цифры и спорить с бригадирами из-за аккордных нарядов. Даже научной методики подсчета эффективности не сумела изучить…

Лида возвратилась к столу, где в керамической вазочке стояли астры, подаренные ей, Лиде Ведуте, этим умным, талантливым и внимательным человеком.

— Значит, к нам уже приезжать больше не будете? — спросила Лида, переходя на «вы». По ее голосу, неожиданно вздрогнувшему, Лешка догадался, что плановик участка будет об этом жалеть.

— Не знаю… Вообще-то мне кое-какие материалы для диссертации могут понадобиться.

— Я все вам покажу, — торопливо откликнулась Лида. — Если копии будут нужны, я всегда лишний экземпляр могу сделать. Мне это не трудно. На полчасика задержусь и сделаю.

«Сделает», — подумал Лешка и ощутил, что у него возникает неодолимое желание рассказать этой девушке все, что он приехал рассказать Женьке Коршунову.

Лешка досадливо покосился на окно, где торчали уши лисьего треуха вахтера, и прислушался к отчетливому перестуку костяшек за фанерной перегородкой в бухгалтерии участка.

— Когда у вас обеденный перерыв? — спросил он Лиду.

Ведута порозовела и ответила, что вообще у нее обеденный перерыв с часу, но поскольку сегодня из-за отчета она пришла на работу много раньше…

— Пошли! — не дал ей закончить Лешка.

С верхушек берез сливался лист. Желтые, иссушенные ночными заморозками скорлупки кружились в воздухе, словно выбирая, где лечь на землю, чтобы непотревоженными прожить остаток отмеренного им судьбой времени. Закремневшая, пожухлая трава тронулась рыжиной, сникла под дождями, пригнулась к холодной земле. В небе, в разрывах облаков голубели студеные проталины. Дальний перелесок был освещен косыми лучами солнца. Они казались длинными прозрачными пальцами, положенными на головы увядающих, деревьев, словно неожиданное утешение.

Лида шла рядом с Лешкой. Ее золотистая, хитро плетенная «хала» покачивалась возле правого плеча Утехина. На волосах пламенел одинокий лист клена, ярко-красный и хрупкий, как невиданная брошь, подаренная Лиде щедрой осенью.

Не в такт размашистым мужским шагам постукивали по асфальту каблучки черных замшевых лодочек. Туфли Лида носила только в конторе. Для улицы у нее были резиновые сапоги с короткими голенищами. На этот раз Лида не переобулась. Может быть, ей хотелось казаться немного выше ростом рядом с долговязым младшим научным сотрудником. А может, потому, что знала хитрющая, как все девчонки, Лида Ведута, что ножки у нее весьма привлекательные, с крутым подъемом и тугими икрами. О таких вещах девушки не забывают никогда, а при серьезных и ответственных разговорах тем более…

— Вот какой камуфлет получается, — вздохнул Лешка, рассказав Лиде о предложении Лаштина. — С одной стороны, я никаких обещаний Жебелеву не выдавал. Мне бы диссертацию сделать, а потом я, может быть, из института и вовсе уйду…

— А я вот с участка уходить не буду, — ответила Лида. — Кончу институт, получу диплом и все равно здесь останусь. Мне нравится… И Евгений Васильевич хороший человек.

— У тебя совсем другое дело… Если бы у меня руксеком Женька Коршунов был, разве бы я ушел.

Сказал и подумал, что Жебелев ничуть не хуже Коршунова. А точнее сказать, так Женьке до Николая Павловича еще лет пять надо на пузе ползти, не меньше. Хоть Женька старый друг, но по справедливости в сравнении с Жебелевым он еще сосунок сосунком.

— Сто восемьдесят рублей — это большие деньги, — рассудительно сказала Лида. — Нам с мамой на житье шестьдесят рублей в месяц хватает… Конечно, дом свой, хозяйство… Это помогает.

— Я же на частной квартире живу, — признался Лешка, испугавшись, что Лида подумает о его корыстолюбии. — Третий год уже… Три красненьких приходится каждый месяц отваливать.

— Тридцать рублей! — ужаснулась Лида и подумала, что в жизни иногда очень странно получается. У одних целый дом на двоих. Три комнаты, кухня да еще веранда. А другие по чужим углам ютятся. Еще подумала, что тот, кто берет за угол с Утехина тридцать рублей, самый что ни на есть бессовестный, человек…

Лида вздохнула, сказала Лешке, что в таком случае шестьдесят рублей ему очень пригодятся, и вспомнила о плитке шоколада «Золотой ярлык». Транжира он, Утехин, как все мужчины. Мог бы привезти астрочки, и довольно. Не от его капиталов шоколады раздаривать. Она покосилась на Лешку снизу вверх, и плитка «Золотого ярлыка» стала ей много дороже.

— Завтра надо ответ дать, — сказал Лешка и закурил сигарету. — Понимаешь, какой камуфлет…

Затем они сидели в придорожном кафе за стеклянными стенами. Тонконогие столики были покрыты оранжевым пластиком. Общительная девушка за никелированной стойкой мигом сварила крепкий кофе.

— Может быть, тебе лучше не переходить в другой сектор? — Лида в упор уставилась глазищами на Лешку, сосредоточенно помешивающего кофе. — Неспроста зам решил тебя облагодетельствовать. И диссертация, и главный специалист… Может, Алеша, он тебя просто покупает, а?

Лешка поиграл желваками на скулах. Если и Лида так подумала, значит, его смутная, тревожащая догадка верна. Еще Утехин подумал, что, если он перейдет в сектор экономических проблем, ему в самом деле не придется приезжать на строительный участок в Грохотово.

Обеденный перерыв Лиды Ведуты несколько затянулся. Это было первое нарушение трудовой дисциплины, допущенное плановиком участка. Она проводила Лешку до остановки автобуса, и тот уехал, так и не посоветовавшись со своим другом Женькой Коршуновым.