Кровавая фиеста молодого американца

Мексика. 1913 год

Едущий на коне Джек очнулся, поднял голову. Вдали послышались выстрелы. Слева от него, на краю обозримой равнины, мчался отряд всадников в цветных серапе. Они просто так, для забавы, стреляли в воздух.

Джек проводил их глазами и поехал дальше. Впереди, посреди выжженной солнцем равнины виднелся какой-то непонятный предмет. Подъехав ближе, Джек различил сидящего на земле человека… А когда он, совсем приблизился, то увидел, что на земле сидел молодой парень в рваной одежде и с забинтованной головой, а рядом с ним лежал труп старика. Его грудь перепоясывали пустые патронташные ленты. Джек остановил коня и сочувственно сказал:

— Здравствуй, друг.

Парень не ответил, не поднял головы. Джек подождал немного и спешился.

— Послушай, дружище… ты слышишь меня? Молодой пеон наконец поднял голову и долгим безучастным взглядом посмотрел на Джека. Тот осторожно дотронулся до его плеча.

— Ты слышишь меня?

Что-то мелькнуло в глазах парня. Он безо всяких интонаций заговорил:

— Это мой отец… Меня ранили, а его убили. — Джек достал блокнот и смущенно тут же убрал его. Парень продолжал. — Он сказал, чтобы я похоронил его около нашего дома. Он так сказал… Он так хотел.

Джек тихо спросил:

— А это далеко?

— Пятьдесят километров.

— Разве ты сможешь туда дойти с ним?

— Не знаю, — ответил парень. — Он так хотел… Я прошел уже двадцать километров, — вдруг наивно улыбнулся он.

— Зачем же ты позволил такому старому человеку идти воевать?

Теперь парень смотрел только на лицо мертвого отца. Лицо это выражало какое-то огромное облегчение. Оно было красиво, как лицо апостола. Парень продолжал:

— Панчо Вилья дал нам клочок земли… и мы должны были пойти драться за нее. Разве нет?…

Молодой пеон уткнул лицо в ладони и застыл. Джек постоял, еще раз дотронулся до его плеча, но тот не пошевельнулся.

Джек уселся на лошадь и поехал дальше.

Солнце совсем склонилось к закату. Джек ехал шагом по равнине и, сидя в седле, что-то записывал в свой блокнот.

Впереди виднелись постройки небольшой асиенды. Когда Джек приблизился к ней, то несколько всадников, которые, видимо, следили за ним, вдруг окружили его.

Одеты они были весьма живописно: один, например, был во фраке, разрезанным выше пояса, чтобы удобнее было сидеть на коне; другой был голый по пояс, и грудь его перекрещивали несколько патронных лент, а на голове у него было сомбреро, украшенное пятью фунтами золотого галуна; третий был в куртке пеона; а на четвертом сверкал китель генерала, но зато ноги его были босы.

Громко крича, они стащили Джека с лошади, и солдат во фраке сказал:

— Смотрите-ка, это моя лошадь. Где ты ее нашел?

— А седло мое! — воскликнул второй. — Я сразу его узнал!

— Нет, — сказал солдат во фраке. — Я потерял лошадь вместе с седлом! — И он положил руку на револьвер.

Второй, покосившись на его руку, не стал спорить и, вздохнув, произнес:

— Очень похоже на мое седло.

— Друзья, это моя лошадь, — сказал Джек. — Я еду к генералу Франсиско Вилье.

— Зачем ты к нему едешь?

— Я репортер. Я хочу написать про вас в газете. Все недоуменно переглянулись.

— Что такое „репортер“?

Джек хотел ответить, разъяснить, но один из солдат сказал:

— Я знаю этого гринго. Он шпион и порфирист. Его надо расстрелять!

— Нет! — вскричал Джек. — Меня уже и так хотели расстрелять колорадос, а теперь… и вы?

Генеральский китель сказал:

— Подождите. Расстрелять гринго конечно хорошо, но пусть он нам ответит… Скажи, ты любишь Мексику?

— Да, да, конечно! И мексиканцев тоже! — горячо сказал Джек.

— А еще что ты любишь? — Они окружили его плотнее.

— А еще… — на Джека вдруг напало вдохновение. — Еще я люблю сотоль, агвардиенте, мескаль, текилью и… пульке! — перечислил он почти все виды мексиканской водки.

На секунду наступила тишина, и затем раздался взрыв хохота.

Один из солдат протянул Джеку бутылку: — Давай! Посмотрим, что ты можешь!

— Мгновенно, — сказал Джек, примериваясь к бутылке. Все молча смотрели на него.

Джек, решившись, опрокинул бутылку и осушил ее до дна.

— Нет, он не порфирист! — убежденно сказал босоногий солдат. — Ни один порфирист не выпьет залпом столько текильи!

— Все равно он шпион и его нужно расстрелять! — опять раздался мрачный голос.

Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не подъехал еще один — отряд кавалеристов. Джек увидел веселые улыбающиеся лица. Раздались возгласы:

— Смотрите, Хуанито!

— Наш гринго, Хуанито!

— Здравствуй, Хуанито, ты еще жив?!.

Они называли его Хуанито, поскольку Джон соответствовало мексиканскому Хуан.

С. коня спрыгнул командир, невысокий, крепкий и очень молодой парень. Это был капитан Лонгинос Терека, славившийся во всей армии абсолютным бесстрашием. Широко улыбаясь ртом, в котором бвцш выбиты почти все зубы, он обнял Джека.

–. А мы уже распрощались с тобой, Хуанито.

Джек радостно смеялся.

— Я пробежал половину Мексики. Колорадос чуть не пристрелили меня! И здесь вот тоже…

— Понятно, — капитан Терека повернулся к солдату во фраке и строго сказал: — Хулиан Рейес, ты ни черта не понимаешь. Этот компанеро приехал за тысячу миль, чтобы рассказать своим землякам правду о том, как мы боремся за свободу. Он идет в сражение безоружным, значит, он храбрее тебя, потому что у тебя есть винтовка… Он наш друг и друг Панче Бильи. Тот, кто его обидит — будет иметь дело со мной — Он снова широко улыбнулся своим щербатым ртом. — Хулиан Рейес, ты хочешь иметь дело со мной?

Все засмеялись, а Хулиан Рейес, захлопав глазами, пробормотал:

— Нет, Гино, не хочу.

Через минуту Гино Терека вел в поводу лошадь и говорил идущему рядом с ним спотыкающемуся Джеку:

— Тебе сейчас нужна хорошая кровать и хорошая женщина, но сначала мы поедим.

— Нет, Гино, женщина доконает меня!

— Я сказал — хорошая женщина, а хорошая мексиканская женщина, наоборот, восстанавливает силы.

— Нет, Гино, я выпил целую бутылку текильи и, боюсь, она повредит моим почкам.

— Мексиканская текилья никому не может повредить, иначе зачем ее делал народ?

В хижине с чисто подметенным и политым водой; земляным полом сидел на кровати задумавшийся Джек. Пьяненькая улыбка блуждала по 1›го лицу.

В комнате был зажжен светильник перед столом, служившим алтарем, на котором стояло изображение Богоматери. Над дверью висела гирлянда бумажных цветов.

Джек начал было снимать ботинки, но в это время под его окном вдруг заиграла музыка. Оркестр исполнял серенаду. Джек поднял голову, удивленно слушая, и тут в комнату вошла молодая женщина. Это была высокая мексиканка. Приблизившись к Джеку и в упор глядя на него, она сказала:

— Меня зовут Беатриса. Мой друг, Гино Терека, приказал мне на сегодняшний день быть твоей женой!.. Я ненавижу проклятых гринго и смертельно устала, но я сделаю все, что велел Гино. Он сказал, что ты знаешь только своих дохлых американок и никогда не видал настоящей мексиканской женщины!

С этими словами она одним движением освободилась от платья и осталась в легкой ночной рубашке. Рубашка была очень коротка, а смуглые ноги ее были очень длинны.

Джек посмотрел на ее ноги, на высокую грудь и моментально отрезвел.

Он поднялся, хотел что-то, сказать и только смущенно развел руками.

— Ты что молчишь? Может быть, я не нравлюсь тебе?! — грозно сверкнула очами женщина.

— Нет… Что вы, сеньора! — забормотал Джек. — Как можно! Но вы сами говорите, что очень устали.

— Очень, но мне же нужно зарабатывать доллары, черт возьми! И потом, ты слышишь, Гино нанял оркестр на нашу свадьбу. Они нам будут играть всю ночь.

— Доллары? — спросил Джек. — Но… это можно, сеньора!

Джек достал из кармана горсть серебряных долларов, протянул Беатрисе.

— Это мне?! — воскликнула женщина, взяв деньги.

— Простите, сеньора.

— Ох, проклятый гринго! Да это же целое богатство! — И, вдруг опустившись на кровать, она залилась громким смехом. Затем вскочила, открыла окно и закричала: — Слушайте!.. Слушайте! — оркестр прекратил играть. — Этот гринго платит до работы!

За окном раздался громкий хохот. Беатриса захлопнула окно. Снова послышалась веселая музыка.

Беатриса перестала смеяться, потянулась и скользнула под одеяло. Посмотрев на стоящего посреди комнаты слегка онемевшего от всего этого Джека, она сказала:

— Ну, чего ты стоишь?… Ложись. — Зевнув, она пробормотала: — До чего же глупы эти гринго, — и, едва коснувшись щекой подушки, моментально заснула.

Джек постоял, глядя на ее смуглое лицо, на волну длинных, иссиня-черных волос и, не раздеваясь, улегся поверх одеяла. Он лежал и, улыбаясь, смотрел в потолок.

За окном оркестр исполнял их свадебную серенаду, и слышно было, как начались танцы — не пропадать же музыке!