Кровавый Новый Свет

Интерлюдия

1503 г, декабрь, Рим.

— Убежал в Новый Свет, а нас тут оставил! — возмущалась от всей души королева Сербии и временная наместница Империи Лукреция Борджиа, обращаясь прежде всего к одной из двух слушательниц. — Вторая была слишком уж миролюбива и мягка характером. — Новые земли, приключения, только под важные дела масками прикрытые, как в греческом, том ещё, античном театре. И как умело разум всем затуманил! Мне, вам, девочки, моему отцу. Про его друзей и сподвижников молчу, те и сами бы рады туда, но понимали, что многих не возьмёт.

— Но он же взял с собой одну из семьи…

— Гр-р!

Не злобное, но предупреждающее рычание сербской королевы заставило мирную и по природе своей неконфликтную Хуану вжаться поглубже в кресло и скрыться за веером. Так оно безопаснее казалось. Хоть урождённая Трастмара за минувшие годы и стала воспринимать Лукрецию как часть семьи, но иногда она, как и прочие Борлджиа и их самые-самые приближённые, её немного пугали. Не в том смысле, что она боялась за себя, тут никаких угроз и представить было нельзя. Просто… Яркие эмоции у членов этого рода то и дело приводили к тому, что мир вокруг в очередной раз менялся — иногда еле-еле заметно, а порой перемены являлись очевидными для всех, имеющих разум повыше базарного нищего.

— Не рычи, дорогая, меня это очень привлекает, а время не то. Вот потом, ближе к ночи, — мечтательно прищурилась Бьянка, не восседавшая, а скорее возлежавшая на помеси кресла и кровати.

Не так давно сломанная и до конца не восстановившаяся нога требовала покоя, потому вместо прогулок, конных или пеших, три дамы собрались в одной из исключительно дамских комнат замка Святого Ангела. Были там и такие, поскольку что Чезаре Борджиа. что его отец понимали — своим прекрасным половинам и просто близким и родным женщинам надо оставлять личное пространство, куда мужскому роду племени ходу либо совсем нет, либо редко и по особым случаям/приглашениям. Для собственного душевного здоровья полезно.

Хуана уже почти не краснела при подобных упоминаниях. За годы, как оказалось, привыкнуть можно ко многому. В том числе и к необычным отношениям среди женщин, которые в Риме ну совсем, как оказалось, не порицались и греховными не считались. То есть о них просто не говорили из официальных уст Святого Престола. Но все и без того знали — любителям мужских задниц в Вечном Городе да и вообще в империи делать однозначно нечего, в то время как ценительницы прекрасного… Допустимая и понимаемая слабость, только и всего.

Впрочем, сейчас императрицу больше беспокоило то, что ставшая неотделимой от семьи Бьянка пребывала в весьма раздражённом состоянии. Всё из-за случившегося перелома ноги во время падения с лошади. Именно это несчастье и не позволило ей оказаться там, где как она считала, ей самое место — рядом с Чезаре, охранять которого и вообще всяческим образом помогать поклялась если не с первого дня знакомства, то уж точно после того, как между ними не осталось никаких тайн. Ведь если Лукреция просто беспокоилась за любимого брата, то Бьянка ощущала, что подвела того по собственной если не вине, но неосторожности. Боролась с подобными мыслями, конечно, но не всегда успешно. Но пока…. отвлеклась на эмоциональную вспышку сербской королевы.

— Ещё и «особо тайные» бумажки свои оставил, — продолжала возмущаться Лукреция, размахивая запечатанным конвертом. — Это только один, а их с десяток. Даже перечислил, при каком случае это можно вскрыть и кто вообще может быть допущен к тому, чтоб увидеть написанное. Там имён меньше, чем пальцев на руке!

— Наши точно есть.

Лукреция кивнула, соглашаясь с любовницей. Кто, если не они? То-то и оно, что, помимо тут присутствующих, имелись имена лишь отца, Мигеля и… и всё. Разве что приписка, звучащая так: «Дети ещё слишком малы, им в их нежном возрасте ничего толком не понять, а потому не стоит смущать их пока до конца не окрепший разум». А ещё…

— Оставил тут, словно завещание. Мне из-за этого не по себе становится, — запал Лукреции сменился тревогой. — Раньше он никогда так не делал, даже когда я знала. что будет в очередной опасной битве участвовать. Командовать то есть. Ты же с ним везде была, Бьянка, вот и скажи что-нибудь!

— Он не опасается умереть. Больше обычного не опасается, — поправила себя та, заодно поправив и положение вроде как сросшейся, но ещё доставляющей немалое беспокойство ноги. — Там нечто особенное, что не должно пропасть ни при каком условии. Ты про приписку на обратной стороне не забыла? Я помню, могу наизусть произнести.

Лукреция тоже помнила. Конверт, которым она размахивала, был единственным из оставленного и запечатанного, который разрешалось выносить из особой, предельно хорошо защищённой комнаты, охраняемой сменяющими друг друга отборными головорезами её брата. Давших клятву стеречь, а потому готовых это делать, несмотря ни на что и ни на кого. В частности, выносить остальные запечатанные документы запрещалось, да и вообще вскрыть их можно было по прошествии определённого времени и лишь в присутствии более половины тех, кто вообще имел на это право.

Замысловато, слишком усложненно? Так могли сказать многие, но точно не Лукреция с Бьянкой, которые успели понять, как именно привык жить и мыслить близкий им человек. В конце концов, именно такой образ мыслей и помог роду Борджиа взлететь на самый высокий пик и при этом не мимолётно, а намереваясь оставаться в таком положении не годы даже, а минимум десятки лет.

— Он. Меня. Заставил слишком сильно волноваться! — отчеканила наместница, сейчас формально управляющая империей. — И я ему сейчас стр-рашно отомщу! Возьму и аккуратно вскрою этот конверт. Так, чтобы печать не ломать. Нужен только кипящий сосуд и очень острое лезвие, чтобы сперва размягчить сургуч, а потом…

— Знаем-знаем, — улыбнулась Бьянка. — Чезаре сам тебя этому учил, как и многому другому. И вряд ли сомневался, что любопытство довольно скоро приведёт именно к этому.

— То есть… Ты не против? — опешила Лукреция.

— Я принимаю неизбежное, — и тут же сменив тон, Бьянка добавило. — А ещё мне тоже интересно, что там написал этот несносный Чезаре, заставляющий переживать о нём всех нас троих. Давай-давай, приказывай, пусть приносят всё нужное!

Прислуга в замке Святого Ангела была почти идеальная. Появлялись быстро, без разрешения не говорили, помимо необходимости, да и отточенные умения, подобающие именно слугам, присутствовали. А как иначе? Отбирались то из множества претендентов и претенденток. Близ верхушки империи, помимо щедрого жалования, можно было надеяться и на случайные, но от того не менее значимые милости.

Впрочем, принесли только жаровню и несколько сосудов с водой, из которых Лукреция намеревалась выбрать наиболее подходящий. Что до острого лезвия… Тут можно было только улыбнуться. Что при ней, что при Бьянке, что в собственно комнате, где находились все три дамы, клинков хватало. Разве что Хуана имела при себе лишь один короткий кинжал, более похожий на произведение искусства, чем на оружие, да и то по просьбе мужа. Дескать, негоже прекрасным девушкам не иметь при себе хоть чего-то, с помощью чего можно защитить собственную красоту. Ведь случаются ситуации, когда защитников может и не оказаться рядом, пусть и по самым уважительным причинам. Так что, порой печально вздыхая, императрица и носила при себе то кинжал, то маленький, похожий на игрушку пистолет. Но кинжал всё же чаше, поскольку не опасалась, что тот внезапно выстрелит. А объяснить испанке из Дома Трастамара. что творения великого механика Леонардо да Винчи просто так, без пожелания владельца, не стреляют… Женское упрямство, оно и коронованным особам не чуждо. Скорее напротив, у них оно порой сильнее прочих проявляется.

Совсем немного времени прошло, и вот размягчённые паром сургучные печати аккуратно срезаются бритвенно острым лезвием. Одним из тех, которые носила с собой Лукреция, окончательно в этом уподобившись своей возлюбленной, у которой, если хорошенько поискать, с десяток ножей и кинжалов можно было найти спрятанными в одежде. Это помимо явного и видного всем оружия.

— Вот ты какое, тайное послание, — бормотала Лукреция, доставая исписанный знакомым почерком лист. Сейчас я… Чезаре!

Возмущённый возглас, искренний и идущий от самого сердца. Совсем скоро он стал понятен и Бьянке с Хуаной, поскольку первые же сроки были написанные особо крупно и специально подчёркнуты:

«Лукреция, я так и знал, что у тебя не хватит терпения! Поэтому сейчас ты прочитаешь только малую часть. Ты и, я уверен, моя прелестная жена Хуана и дорогая подруга Бьянка. Ели же я вдруг окажусь неправ — после возвращения готов на выбор исполнить три любых — в меру разумного — твоих просьбы. Но ведь этого уже не случится, да?»

— Он опять доказал, что знает тебя, нас и нас всех, получше, чем мы сами о себе мним, — без тени разочарования или смущения произнесла Бьянка. — А раз так, то читай полностью. У меня голос не такой хороший, а Хуана может засмущаться и начать шептать посреди чтения. Потому только ты.

— Я не шепчу, — потупила глаза императрица. Только если… он пишет то, о чём открыто нельзя. Что только между двумя. А он…

— Ты его знаешь, любишь и уже привыкла. Как и все мы, — сказала, как отрезала воительница. — Читай, Лу.

Вот сестра Чезаре и начала читать: внятно, с интонациями, тем более брата своего знала очень хорошо. Можно было не волноваться, что написанное и прочитанное будут отличаться в оттенках смысла. Но вот содержание, оно даже не удивляло, а по-настоящему потрясало. И относиться как к шутке никак не получалось — не тот был случай, чтобы Чезаре Борджиа вздумал шутить над теми, кого считал близкими людьми.

«…все равно вернусь, так что желающие моей смерти пусть лучше сами зарежутся или застрелятся, на их собственный выбор. Я самую малость опасаюсь неожиданностей другого рода, из-за которых моё возвращение — а может как моё, так и Изабеллы — окажется очень затруднительным. Наверняка уже раздразнил ваше любопытство, но несколько успокоил тревогу. Всё-всё, не буду тянуть и открою главный секрет — именно в Новом Свете и именно на землях империи Теночк находится нечто очень важное, по значимости способное превзойти Копьё Лонгина, Святой Грааль и прочие артефакты вместе взятые. И далеко не факт, что эту ценность можно потрогать руками. Я сейчас говорю о знаниях. Тех, которые помогут подтвердить — полностью или частично, об опровержении и речи нет — важнейшее открытие. Помните ту самую карту, найденную в архивах бывшей столицы османской империи?»

— Помним, — кивнула Бьянка, словно отвечая невидимому собеседнику. — Полезной оказалась и очень. На ней, как сразу Чезаре сказал, изображён весь наш мир, а не только известные части. Многое подтвердилось, теперь к ней и вначале сомневавшиеся серьёзно относятся.

— Мой дорогой супруг умеет чувствовать важное и применять на пользу семье, — сияя от гордости, подметила Хуана. — Но больше. кроме этой карты, он ничего не находил. Иначе сказал бы. Он никогда не скрывает от семьи.

— Вот и сейчас не скрыл, но в своей манере.

Хоть Лукреция и нахмурилась, давая волю мыслям и чувствам, но вновь вернулась к тексту письма.

«В знании — великая сила. А уж в том, которое позволяет прикоснуться к тому, что такое душа и как именно происходит её переход из одного мира в другой — отдельная ценность. Рай и ад в тех либо иных вариациях, как в христианстве, исламе, иных верованиях. Реинкарнация у буддистов, чьё учение известно не так, чтобы сильно. но отзвуки его доходили, даже из них многое почерпнуть удалось. Но кто может привести доказательства, что побывал в другом мире, а потом оказался в этом? Не берём разного рода безумцев, которых предостаточно, но веры которым лично у меня ноль. У вас, надеюсь, тоже».

— Такой человек, как мой муж, не мог не настаивать на глубокой реформе Святого Престола, а значит и всей Церкви, — вздохнула Хуана. — Для него ни один святой отец не есть светоч и учитель, которого слушают и верят, не задавая вопросов.

— Бездоказательная вера — это не про нашего Чезаре, — усмехнулась Бьянка, вспоминая весь период своего с ним знакомства. Ага, начиная с захудалой траттории и заканчивая днём, когда её лучший друг зашёл попрощаться перед плаванием в Новый Свет, пожелать здоровья, а заодно пожалеть, что на сей раз вместе совершить очередное безумство ну никак не получится. — Но парадокс в том, что его вера глубока настолько, что некоторых священников в дрожь бросает. Только она совсем иная, основанная на понимании, знании, а не на чужих словах. Я не раз задавала себе вопрос, что он видел, до чего докопался, изучая… разное?

— Изучая и отшучиваясь. Братец на такое горазд.

Это уже Лукреция вспомнила разнообразные ситуации. Причём саму идею, о которой говорилось в письме, она, воспитанная в семье какого-никакого, а «князя церкви», не отвергала. Дескать, многое есть в мире. во что следует только верить, ибо доказательства промысла господнего неподвластны и недоступны разуму человеческому. С тех пор насчет «неподвластности и недоступности» многое стало меняться, во многом благодаря тому же Чезаре, а значит… Ещё несколько второстепенных фраз в письме и вот снова нечто очень важное;

«Обладающий нужными мне знаниями человек сидит или на самой вершине империи или очень близко к ней. Потому добиться от него, чтобы тот выдал нужные мне знания, будет весьма непросто. А уж какие именно это знания, можно лишь предполагать. Может просто знания, которые придётся самим с самого начала пытаться воплощать в жизнь, а может и нечто иное. Например, некая основа, работая с которой получится достичь главного и очень мною желаемого — не просто ещё раз убедиться, что душа есть, и она способна переместиться из одного мира в другой. О нет, это и так понятно, хотя я, в отличие от многих предпочёл и тут получить веские и неопровержимые доказательства».

— Доказательства он получил! — прервавшись, зашипела Лукреция. — А любимой сестрёнке об этом сказать? А отцу с матерью? А жене и близким друзьям? Вот ведь скрытный какой стал!

— Он и скрытный и открытый в одно и то же время, Лу, — мягко возразила Бьянка. — Может держать при себе, пока не будет точно уверен, что пришло время сказать. И что сказанное не вызовет сомнения, тем более отторжения. Душа, она такая, сложная. Раньше за неосторожное слово могли в ереси обвинить. Не его, конечно, но он ещё и осторожный. Уверен, что именно доказательства, которые о душе, помогли ему подобраться к другому. А ты продолжай читать. Нам обеим интересно. Хуана, тебе же интересно?

— Интересно и немного страшно. Куда мой милый супруг забрался, в какие запретные места?

— Он куда угодно заберётся, если почует, будто там прячут нечто для него важное. Ну же. слушаем дальше!

«Мне уже удалось выяснить, что, попав в один мир из другого, душа может послужить неким маяком, путеводным огнём и нитью Ариадны для других душ, но тесно с ней связанных. Увы, пока можно быть уверенным в существовании такого механизма, но не в особенностях его работы. Число душ, степень близости, необходимая для притяжения, вероятность оного, что чуть ли не самое важное. Если она не абсолютна, то возникает вопрос о том, как именно можно её повысить.

И снова повторюсь, я сейчас не про рай с адом, как бы их ни называли. Это совсем другое, нечто вроде духовного плавания с одного материка на другой, из Старого Света в ну совсем-совсем Новый. И передвигаться не на кораблях придётся, а… Не знаю, как это назвать, как описать. Даже нет уверенности, что испытавший на себе такое способен внятно описать процесс перехода. Вот всё это и предстоит выяснить. Для начала».

Сербская королева поневоле прервалась, будучи окончательно потрясённой тем, что уже узнала из строк, написанных не самым лучшим почерком. Что поделать, почерк её брата и раньше не был каллиграфическим, а за последние лет восемь стал совсем слабо разбираемым, если только не имелось привычки. Она то что, успела научиться, потому и сейчас читала с листа бегло, не прерываясь на вдумчивое изучение отдалённо похожей на букву или буквы закорючки.

— Если у него это называется началом, то куда он дальше двинется? — озвучила она стремящуюся вырваться наружу мысль.

— Он тот, кому и целого мира мало, — отозвалась Бьянка. — И не в том смысле, чтобы огнём и мечом его завоевать. Для нашего Чезаре это слишком скучно. Он ищет другие пути, от которых многие способны прийти в ужас, половина из оставшихся просто не поймут, иные сочтут опасным прежде всего для самого ищущего и тех, кто осмелится за ним последовать или просто не воспрепятствовать. Вспомни хотя бы Храм Бездны. Теперь я не уверена, что полностью понимаю цели его создания.

— Бездна. Без дна… — эхом откликнулась Лукреция. Отвергающие христианство и не только, ищущие себе новые идеалы за пределами. И тут по сути брат начинает говорить про то, что подобрался к самой сути души и тому, как она может попасть не в рай или ад, а совсем в иные места. И не одна, а вместе с другими. Шутить он с таким никогда бы не стал. И путешествие в Новый Свет с конкретными целями. Он уже знает, на кого будет там охотиться. Не имя, но примерное нахождение и приметы, по которым найдет этого «редкого зверя». Но чего хочет добиться в итоге, чего?

— Ты не дочитала письмо.

— Да, Хуана. Оно и верно. Прости, голова кружится, мысли сбиваются. Наш Чезаре в очередной раз переворачивает мир вверх ногами и весело при этом смеётся. Читаю, там уже не так много осталось.

Сосредоточившись, Лукреция снова погрузилась в содержания письма, будучи не в состоянии озвучивать его отстраненно, не принимая близко к сердцу содержимое строк:

«Наверняка вы все, читающие это послание, уже успели не испугаться, но обеспокоиться за меня и за то, что может случиться с человеком, который лезет в такие запретные места, ища ответы на прОклятые вопросы, что просто жуть. Понимаю, разделяю ваши опасения, потому и в принципе появилось это письмо. Потому сразу хочу хоть немного, да успокоить.

Мне. Ничего. Фатального. Не грозит. Я почти уверен, что даже если с телом случится беда, то дух… Он или найдёт дорогу обратно, или, в самом плохом случае, сможет притянуть в другую жизнь тех, кто мне по настоящему дорог. А вот чтобы «почти» превратилось в «абсолютно», мне нужен успех в задуманной авантюре. Ах да, я в принципе не стремлюсь оканчивать раньше лет этак полусотни от сего дня своё нынешнее земное существование. Следовательно, приложу все возможные и невозможные усилия для того, чтобы вернуться целым и по возможности невредимым. Со щитом, а вовсе не на щите, ибо подобное «ложе» меня никак не устраивает.

И вот какая просьба. Как мы и договаривались, письма из Пуэрто-Рико будут приходить с периодичностью в полторы-две недели. Специально выделенные для этого клиперы должны на деле показать и убедить самых упёртых, что связь между Европой и Новым Светом может и должна поддерживаться именно так, а вовсе не от случая к случаю. Так вот, в этих письмах могут быть теперь понятные вам намёки. Поэтому отдельная и важная просьба — тоже обойдитесь намёками, понятными лишь тем, кто писал или читал это самое письмо. Подобные тайны не должны становиться достоянием широкого круга лиц. Значит… Лукреция! Помести письмо обратно в конверт, вновь нагрей над паром сургуч и придай конверту прежний, по возможности, вид.

Люблю, обнимаю и целую, обещаю сделать всё, чтоб порадовать сперва интересными вестями, а затем и возвращением в новыми и очень ценными знаниями. А может и не только знаниями, но и чем-то поматериальнее

Чезаре.»

Повисшее ненадолго молчание, едва только Лукреция закончила чтение письма, вскоре нарушилось. И нарушительницей спокойствия оказалась Бьянка, сперва затейливо выругавшаяся, а затем уже высказавшаяся более конкретно:

— Добавил нам Чезаре работы! И это к тем государственным делам, которые в его отсутствие переложили первым делом на тебя, Лу. Вот ты ими усердно и занимайся.

— А ты?

— А мы с Хуаной попробуем повнимательнее изучить затею с Храмом Бездны. Не знаю, что именно искать, но нужно, раз он про Храм в письме упоминал. Ещё допросные листы тех науа перечитаем, из них многое можно будет понять после сегодняшнего. Зато вот почтенного понтифика, твоего, милая, отца, тревожить не станем. Лишнее это в его возрасте и состоянии.

Лукреция, призадумавшись, вынуждена была согласиться. Здоровье у Родриго Борджиа и впрямь пошаливало. Он, конечно, храбрился, старался принимать деятельное участи во всех сферах государственных дел, но и сам уже понимал — так, как было раньше. уже не получается, а попытки догнать прошлое могут привести к тому. что возникнут проблемы с будущим.

Что ж, государственные дела нужно решать, значит, она приложит к ним все свои силы. Но будет держать руку на пульсе того, как две другие. посвящённые в тайну, делают свою часть работы. А ещё… Мысль мелькнула неожиданно, но мелькнув, исчезать не торопилась.

Отец! Если подходить к его жизни с понятия греховности, то попадание Родриго Борджиа в райские кущи было далеко не так вероятно. Разумеется. положение викария Христа. наместника Господа на земле и прочее, но… Много чего понабравшаяся от своего брата и иных вольнодумцев Лукреция не могла не беспокоиться, что именно предстоит душе её отца, сложной и неоднозначной. А тут Чезаре внезапно говорит о чём-то совершенно ином, вне концепции райского блаженства и адских мук. Отнестись к такому без должного внимания не получалось никак. Не в последнюю очередь оттого, что Лукреция не знала, какой срок на земле отмерен её отцу. Да и другие близкие ей люди не могли быть абсолютно спокойны. Жизнь, она умеет преподносить сюрпризы, уж в этом она успела убедиться и на опыте других и на собственном.