Кровавый снег Даманского. События 1967-1969 гг.

Провокаторы не унимались

Остров Даманский достигал в длину 1500, а в ширину — 500 метров и располагался западнее фарватера Уссури. А от китайского берега его отделяла узкая до 70 метров протока. Государственная граница в этом месте проходила почти по китайскому берегу. Следовательно, остров Даманский и часть протоки были советской территорией. Он находился в 12 километрах от 1-й погранзаставы и в 6 километрах от 2-й.

Действия китайцев на Даманском несколько отличались от действий на Киркинском. Хотя цель их оставалась прежней. Напротив участка 2-й заставы находился китайский погранпост «Гунсы» численностью 30—40 человек. Он и охранял границу на данном направлении. Обычно укрупненный пограндозор до 10 военнослужащих выдвигался открыто в направлении острова. А поравнявшись с ним, бегом перебегал протоку и останавливался на южной оконечности. Пост наблюдения 2-й заставы отслеживал передвижение китайцев. Как только они подходили к острову, застава поднималась по команде «В ружье» и выдвигалась туда же. Стрельников, согласно плану взаимодействия, сразу же информировал меня об обстановке. 1-я погранзастава также поднималась по тревоге, и я со своим резервом выезжал в район провокации.

Учитывая малочисленность застав, полковник Леонов отдал нам приказ, который предписывал по прибытии к месту провокации сосредоточивать свои резервы, а затем, объединившись, выходить на выдворение китайцев.

На Даманском в 1968 г. мы впервые столкнулись с боевыми подразделениями Народно-освободительной армии Китая (НОАК). С какими реальными намерениями выходили на провокации китайские пограничники, нам было неведомо. Но то, что они выходили не на охрану своей границы, а с другими целями, было хорошо заметно. После первых же стычек сомнений не оставалось: это был участок новых провокаций с участием китайских военнослужащих.

Как и в прошлую зиму, как только китайцы появлялись на острове, мы выдвигались к ним навстречу. Сковывали их действия и останавливали. Затем мы с Иваном официально заявляли протест по поводу нарушения границы и требовали, чтобы они покинули нашу территорию. Поначалу, потоптавшись, они нехотя уходили. Но очень скоро, разгоряченные своими командирами они стали бросаться на нас, пытаясь проскочить на остров. Но наши солдаты, будучи физически сильнее, свободно сдерживали их натиск и легко вытесняли за середину протоки. Такие противостояния с легкой разминкой длились недолго — час или полтора. Потом выдворенные провокаторы для виду митинговали какое-то время на своем берегу и строем возвращались к месту дислокации.

В первых столкновениях на Даманском в 1968 г. китайские солдаты никогда не снимали оружие с плеча. Мы тоже держали его в положении «за спину», а магазины с патронами — в подсумках. Так что опять использовалась хорошо показавшая себя в прошлую зиму «тактика живота». Она не провоцировала китайцев на более жесткие действия, не накаляла обстановку. Правда, иногда они явно нервничали. Что-то их не устраивало.

Мы с Иваном понимали, что так долго продолжаться не может, не за этим они сюда приходят. Но пока мирный и спокойный исход провокаций устраивал всех. И нас со Стрельниковым и вышестоящее командование. Прибытие отрядных резервов на заставы нам в помощь пока не предполагалось.

Но однажды... В декабре около 30 китайских солдат с погранпоста «Гунсы» быстрым маршем выдвинулись к Даманскому в пешем порядке. Да так быстро, что когда мы подъехали, они обошли наш остров уже метров на 300. Мы с ходу окружили их и стали выдавливать. Но не тут-то было. Они сняли карабины, автоматы с плеча и, размахивая ими, бросились на нас. Несколько наших солдат сразу получили по крепкому удару. Стало ясно, что сегодня «живота» не будет. Мы со Стрельниковым дали команды своим солдатам пустить в ход приклады. Те только этого и ждали. Опять трещали приклады и черепа. Началось новое ледовое побоище. Китайцы вначале вроде бы дрогнули и стали отступать. Но их командиры поправили положение. Где пинком, где рукояткой пистолета они возвращали своих бойцов в схватку. Но ненадолго. Вскоре им всем пришлось ретироваться. Китайский командир построил своих подчиненных и несколько раз пересчитал. Потом он направился к нам с Иваном один. Подошел совсем близко, на 2—3 метра и на ломаном русском обратился с просьбой вернуть ему солдата и пистолет. Он показал нам правую руку, на запястье которой болтался разорванный ремешок от пистолета.

Да, для него это была большая потеря. Мы с Иваном по-офицерски понимали его. Дали понять, что поможем. Своим солдатам сказали, чтобы разыскали эти потери. Вскоре притащили бедолагу. Вернули и пистолет. Офицер со смущением принял свое оружие, отдал нам честь и, повернувшись четко, по-военному, пошел к своим. Толпа китайцев встретила его неодобрительным гулом. Но он нашел в себе силы и продолжал последний раз командовать подчиненными. Строй китайских солдат удалялся, а сзади уже не шел бодрой военной походкой, а плелся человек, который знал свою дальнейшую судьбу. Нам стало его по-человечески жаль. Больше мы его не встречали ни в одной провокации.

После нашего доклада об имевшим место столкновении обе заставы усилили отрядным резервом: Но в течение почти месяца китайцы на границе не появлялись. Складывалось впечатление, что на границе восстановился порядок. И резерв убыл к месту постоянной дислокации. Буквально через пару дней 23 января 1969 г. они вновь вышли на остров. Разведка у них работала неплохо.

Как всегда, получив от Стрельникова информацию, я со своим резервом, более 20 человек, выехал на Даманский, чтобы объединившись, выдворить непрошеных гостей. Когда подъезжали, увидели необычную картину. Небольшая группа пограничников 2-й заставы во главе с начальником отбивалась от окружавших ее со всех сторон китайцев. Силы были явно не равными. Мы с ходу бросились на помощь. Завязалась ожесточенная схватка. Увидел, как китайский солдат напал на Ивана сзади, намереваясь нанести ему удар прикладом по голове. Поблизости находился рядовой А. Денисенко. Он тоже заметил, быстро сориентировался и прикрыл своего командира, подставив автомат под удар. Удар был такой силы, что приклад китайского карабина переломился и разбил голову солдату. В этот раз для Стрельникова все обошлось благополучно. Совместными усилиями нам удалось сломить сопротивление китайцев и выбить их с нашей территории. В ходе мы отобрали у китайцев два карабина и подобрали брошенный в снег автомат. Разрядили оружие. Патронов в патроннике не было.

Я спросил потом у Ивана, а почему он вышел с такой малочисленной группой и почему не дождался меня, а полез в драку с 7 своими бойцами.

— Да мы и этими силами справились бы.

— Я так не думаю. Ты, видимо, забыл приказ Леонова. Почему не дождался меня? — все больше распалялся я.

— Ладно, браток, не кипятись, все нормально.

— Что нормально? Ты своих солдат бережешь, а мне 30 километров гонять туда-сюда надо. Я мчусь, переживаю за тебя, ты, словно на прогулку с 7 хлопцами.

Мы тогда крупно поговорили. Стрельников хотя и был крутого нрава, но тут чувствовал и понимал, что я прав. И потому старался смягчить разговор.

На следующий день к нему прибыла группа офицеров штаба, разведотдела и секретарь партбюро управления отряда майор И. Зуев. А 25 января примерно в 11 часов утра около 40 китайских военнослужащих вновь вторглись на нашу территорию в районе Даманского. Они обошли его южную оконечность и углубились на советскую территорию до 200 метров.

К нашему приезду Стрельников со своим резервом и офицерами отряда уже находился на берегу против острова, на этот раз дожидался меня. Для офицеров разведки майоров В. Баженова и Г. Корниенко тут была привычная рабочая ситуация, и они спокойно занимались своим делом. А вот майор Зуев, впервые за 2 года попавший на провокацию, заметно нервничал. Он почему-то стал требовать, чтобы мы не выходили на встречу к китайцам, пока не прибудет резерв из отряда. Но ведь Леонов не отменял своих прежних приказов. Поэтому, посовещавшись с Корниенко и Баженовым, стали действовать, как нам предписывалось ранее. Не обращая больше внимания на протесты майора Зуева, возглавили свои резервы и бросились наперерез китайцам. На сей раз нас было около 50 человек.

Две шеренги вооруженных солдат стояли на льду реки друг против друга, единые в решимости выполнить приказ своего руководства. Как всегда, мы вышли на 2—3 шага вперед, официально заявили протест и потребовали удалиться с нашей территории. Китайский офицер, держа в левой руке цитатник Мао, тонким визгливым голосом вдохновлял своих солдат на подвиг, укреплял в них боевой дух. Сделав заявление, мы со Стрельниковым отошли и стали конкретизировать задачи своим подчиненным на случай драки. Учитывая, что китайцы в прошлый раз пытались захватить наших солдат, предупредили, чтобы дракой не увлекались. Следили друг за другом и помогали. Солдаты у нас действовали в составе небольших групп по 3—5 человек во главе с сержантами или опытными старослужащими. Так было безопаснее и эффективнее.

Вскоре к нам довольно близко подошли два китайских офицера и на русском языке потребовали вызвать нашего большого начальника на переговоры, который, по их мнению, находился на берегу. «Мы здесь самые большие начальники», — ответили мы с Иваном.

— Нет, вы маленькие, а нам надо большого, — не унимался китаец.

— Что будем делать? — спросил Иван.

— Предложим майору Зуеву Пусть хоть разок пообщается напрямую с китайцами.

Мы заговорщецки перемигнулись. Решено. Я подозвал своего заместителя по боевой подготовке лейтенанта Григория Денисенко.

— Бегом на берег, — сказал ему. Передай, что китайцы просят пригласить на переговоры майора Ивана Зуева как старшего над всеми нами начальника.

— Так и передать?

— Так и передай, слово в слово. Без Зуева не возвращайся.

Прошло минут десять, а с берега никто не появлялся. Зашумела рация. В эфир вышел Денисенко и доложил, что «енот» в норе и не желает оттуда вылезать.

— Передай, может произойти непоправимое.

Через пару минут сопровождаемый двумя солдатами и лейтенантом майор медленно и неуверенно приближался к нам. Он остановился сзади шеренги и подозвал нас с Иваном. Лицо его было бледным. Почти шепотом спросил:

— Чего они хотят?

— Не знаем, товарищ майор, требуют вас на переговоры.

— Меня? — искренне удивился Зуев.

— Да, так и говорят, дайте нам вашего большого начальника Ивана Зуева.

Нам показалось, что майору очень понравилось, что его китайцы знают как большого начальника. Приободрившись, он решил как-то проявить себя. Неказистый, небольшого роста, он вдруг распрямился и твердыми шагами приблизился к нашей шеренге. Солдаты расступились. Тут-то китайцы заметили его. К нему сразу поспешили 2 офицера и сходу, не дав ему прийти в себя, заявили, что советские пограничники нарушили китайскую границу и находятся на их территории. Они потребовали, чтобы майор принял меры и немедленно вывел свои войска из Китая. И добавили, что если советские пограничники немедленно не покинут китайскую территорию, они вынуждены будут применить силу. Сказав это, повернулись и ушли к своим солдатам, на ходу подавая какие-то команды.

Испуганный до крайности майор отскочил за шеренгу наших солдат и стал истерически орать на нас:

— Что вы наделали? Вы же вышли на китайскую территорию. Немедленно уберите своих солдат не берег. Если что случится, я не отвечаю. И вообще, что вы тут вытворяете? Своевольничаете. Я немедленно доложу Леонову.

— Товарищ майор, действий пока никаких нет, они еще впереди, — вмешался я.

— А вы, товарищ лейтенант, что здесь делаете? Почему вы не на своей заставе? Что, делать вам нечего?

Было ясно, что майор давно не утруждал себя чтением приказов начальника отряда. Заработала моя радиостанция. Шел обычный доклад дежурного по заставе об обстановке на участке.

— Что там передают? — заволновался майор.

— Все в порядке товарищ майор.

Полагая, видимо, что майор разбирается с нами, китайцы начали наглеть и угрожающе двинулись на нас. Не доходя метров пять, по команде одновременно вскинули свои карабины на изготовку, примкнули штыки и с ревом бросились в штыковую атаку. Позади цепи бежал офицер и, размахивая пистолетом, подгонял наступавших.

— Не стрелять! — почти одновременно крикнули мы с Иваном своим солдатам, услышав характерный лязг затворов. — Примкнуть штыки, — скомандовал Стрельников.

Блеснули на солнце выхваченные из ножен штык-ножи. Начался настоящий рукопашный бой, первый и единственный, о котором никто никогда не говорил и не вспоминал, как, впрочем, и о многом другом. Страха не было. Впрочем, испугаться толком просто не успели. Орудуя прикладами, мы отбивали штыковую атаку. Не замечая ни боли, ни крови, озверевшая сотня солдат билась не на жизнь, а на смерть. Одни хотели взять реванш и спровоцировать нас на открытие огня, другие в силу приказа никак не должны были этого допустить.

Около часа шла эта жестокая бойня. Наконец нам удалось переломить ситуацию, и мы стали теснить китайцев. Они ожесточенно сопротивлялись. Вперед выскочил офицер и пытался личным примером увлечь подчиненных в атаку. Это был новый начальник погранпоста. Мы знали, что китайских офицеров за невыполнение приказа жестоко наказывали. Вот он и старался. Драка возобновилась с еще большей яростью.

— Виталий, надо готовить БТРы, — крикнул Стрельников.

— Пора, — откликнулся я. — Прикроем солдат броней, а в случае чего, разгоним их БТРом.

Я с трудом вытащил из свалки Денисенко.

— Григорий, бегом на берег. Готовь БТРы. Выходи на лед. Пулеметы не заряжать. Жди команду.

Взревели моторы, и два БТР, угрожающе поводя стволами пулеметов, выкатили на лед и замерли в ожидании. Увидев, что мы не на шутку рассердились, китайцы стали быстро отходить, вынося солдат, пострадавших в бою. Наши бойцы в горячке бросились их преследовать, но мы их вовремя остановили.

Когда китайцы уже находились на своем берегу, мы собрались все вместе, чтобы осмотреть раненых, оказать им помощь. К счастью, тяжелых травм не было, но побитых, с ссадинами и кровоподтеками оказалось много. Иван смущенно прикрывал рукавицей глаз. У меня ломило правое надплечье. Солдаты собирали разбросанные по льду шапки, рукавицы, приклады автоматов. Пытались приделать на место оторванные рукава и полы шуб. Пот и кровь вытирали грязным кулаком. Собрав отобранное и брошенное китайцами в бою оружие, мы побрели на свой берег. Трофеи были богатые — пять карабинов, автомат и пистолет «ТТ» Когда мы их проверили, то на сей раз почти во всех был патрон дослан в патронник. Это уже серьезно!

А на берегу разыгрывались свои баталии. Мы со Стрельниковым подошли к телефону, чтобы доложить начальнику отряда о результатах операции и увидели странную картину. Майор Зуев разносил лейтенанта Денисенко, а тот, тоже не стесняясь в выражениях, отвечал ему.

Чуть раньше события развивались следующим образом. Когда китайцы были выбиты, майор быстренько подбежал к телефону и, дозвонившись до Леонова, стал ему бодро докладывать, что, мол, под его мудрым руководством пресечена и ликвидирована крупная провокация китайской военщины на Государственной границе СССР. Этот бред услышал подъехавший к розетке Денисенко. Парень он был горячий и не мог стерпеть эдакого нахальства со стороны старшего офицера. Он буквально выхватил телефонную трубку из рук Зуева, отодвинул его подальше и во весь голос закричал в трубку:

— Товарищ полковник, не верьте ему. Он все врет!

В последующие годы жизни и службы, к сожалению, не раз приходилось сталкиваться с такими людьми, у которых ярко горело в груди желание прикинуть, примерить на себя результат чужого труда, подвига, хотя бы частичку славы, войти в этот образ и самозабвенно поверить в него, в эту ложь.

Телефонную трубку взял майор Баженов. Он доложил Леонову причину конфликта. Затем начальник отряда заслушал нас со Стрельниковым. Мы доложили все как было. Майор еще долго бушевал. Грозился всех вызвать на парткомиссию и врезать нам как следует. Но это уже его проблемы. У нас достаточно своих.

Вернувшись на свои заставы, мы отправили срочные донесения по команде. На следующий день к нам прибыли отрядные резервы. А с ними и комиссия. Она провела полную сверку боеприпасов и оружия. Просчитала каждый патрончик. Особенно внимательно проверили патроны из носимого запаса, т. е. те патроны, которые мы брали на службу и по тревоге. Проверяли наличие на капсюлях патронов наколки от бойка. В случае, если такая наколка обнаруживалась, то это точно подтверждало, что солдаты загоняли патрон в патронник. Командование, наверное, беспокоило, что солдаты в серьезной ситуации могут не выдержать напряжения и открыть несанкционированный огонь. В общем, принимались все меры к тому, чтобы не допустить стрельбы на границе

Перед отъездом начальник арттехвооружения отряда дал команду снять весь боекомплект с БТРов, опечатал своей печатью и поставил на склад. Затем эта же комиссия поехала к Стрельникову и проделала то же самое. До боя 2 марта оставался месяц.

В феврале на границе стояла полная тишина. Казалось, что опять все замерло. Ни одного подозрительного китайца не фиксировали наши посты наблюдения вблизи границы. Резерв снова возвратился в отряд. А в середине февраля мы со Стрельниковым прибыли на трехдневные сборы начальников застав в управление погранотряда. В эти же дни на Даманский один раз вышли китайцы небольшой группой. Оставшийся за меня на заставе замполит Александр Кучкин с резервом заставы выехал к острову. Туда же прибыл и младший лейтенант Михаил Клешня с резервом 2-й заставы. Когда они стали выдвигаться к острову, те, не входя в соприкосновение, немного помитинговали для дела и вскоре ушли. Скорее всего, этот их выход имел разведывательную цель. Они пытались выяснить наличие резерва на заставах, уточняли свои данные. Да, резерва у нас уже не было.

В 20-х числах февраля по ночам стал слышаться непонятный гул в тылу от китайского берега напротив Даманского. Это отмечали не только пограннаряды 2-й заставы, но и наши. Однажды после сильного снегопада были зафиксированы бульдозеры, работающие по очистке дороги к границе, которую китайцы с а роили еще в Прошлом году. В отряд уходили соответствующие донесения.

В конце февраля мои боевые заместители отсутствовали на заставе. Лейтенант Денисенко выехал в Иман в краткосрочный отпуск, а Александр Кочкин находился в отряде на сборах. На заставе я остался один. На 2-й заставе Стрельников также остался один. Под вечер перед боевым расчетом мы созванивались и обменивались информацией. Нас тревожили эти непонятные звуки с той стороны. А больше всего то, что на наши доклады мы не получали желаемых ответов.

— Что будем делать? — как-то спросил я Ивана.

— Подождем еще немного, а там посмотрим. Да, кстати, я боекомплект снова поставил в БТР.

— И я тоже поставлю.

Весь февраль мы несли службу по усиленному варианту. На границу выходили укрупненные пограннаряды. Пришло распоряжение очистить от снега опорные пункты, привести их в готовность. Организовать тренировки с выходом в опорный пункт. Все это к концу февраля мы выполнили. К этому времени командование отряда уже ориентировало нас на возможное вооруженное нападение на погранзаставу и попытки захвата наших пограннарядов с применением оружия. В местах несения службы также расчистили отрытые еще летом окопы.

Приказали на острова не выходить. Границу охранять по основному берегу. Против Киркинского в ночное время я выставлял «секрет», а остальной участок охранял дозорами.

Потянулись бессонные ночи и дни, полные физического и морального напряжения. Мой дом находился в 25 метрах от заставы, но я там почти не появлялся. В редкие минуты забегал, чтобы увидеть жену и незаметно подраставшего сына. Ему только что в январе исполнился годик, и чтобы я мог почаще видеть, Галя приносила его на заставу. Я накоротке занимался с Андрюшей, а она в кабинете читала книгу или с комитетом комсомола готовила литературные чтения, вечера КВН, диспуты о дружбе, о любви. Ведь тогда у молодежи было очень много романтики. Потому что их сердца и помыслы тоже были еще чисты. Любовь была любовью, дружба дружбой, героизм — настоящим, не бутафорским. Многие солдаты, несмотря на огромную напряженность, находили время готовиться к поступлению в институты, техникумы. Я еще тогда заметил, что чем напряженнее и труднее обстановка, тем люди становятся более собранными, целеустремленными.

Солдаты всегда радовались, когда Галя приводила Андрюшу. Для них это был праздник. Они играли с ним, угощали солдатской кашей, мастерили ему игрушки. И понять их легко. Ведь у многих из них дома остались младшие братишки и сестренки. Они скучали по ним. А с Андреем отводили свою душу.

27 февраля на заставу прибыл офицер особого отдела погранотряда старший лейтенант Николай Буйневич. Он недавно на границе, но у нас с ним успели сложиться хорошие, можно сказать, приятельские отношения. В отличие от предшественника понимал начальников застав и не делал больших неприятностей. Напротив, искренне и доброжелательно, с пониманием относился к нашим проблемам. Узрел, что из склада я вернул боекомплект в БТР. Для другого это мог быть хороший повод насолить начальнику заставы, доложив по своей линии, что лейтенант игнорирует приказы.

— Пойми, Николай, — говорил я ему, — обстановка такая, что китайцы в любой момент могут открыть по нам огонь. Как прикрыть солдат, как оборону держать?

— Давай сделаем так: ты сейчас при мне уберешь боекомплект на склад, а я уеду, поступай, как знаешь.

28 февраля вечером он выехал к Стрельникову. Я тут же позвонил и все рассказал Ивану.

— А я убирать не буду. Пусть что хочет делает, — запротестовал Стрельников. — И тебе советую боекомплект вернуть в БТР.

— Я уже вернул.

До боя оставалось два дня.

1 марта с ночи не заладилась погода. Поднялась метель. К вечеру снегопад усилился. Мела поземка. Из отряда никаких ориентировок не поступало. Командование со своими резервами — маневренной группой и школой сержантского состава — находилось на армейских учениях на лесозаводском направлении. А это более 200 километров от наших застав. Как всегда уходили в холодную ночь погранотряды. Возвращаясь, докладывали, что на границе все спокойно.

Поздней ночью позвонил Стрельникову, поинтересовался, как дела, как обстановка.

— Вроде все спокойно. Наряды докладывают о каких-то доносящихся звуках. А что, толком не поймешь. Метет ведь, ничего не слышно и не видно. Но доживем до рассвета, а там понаблюдаем, определимся.

К 5.00 утра я проверил наряды и вернулся на заставу. Особых замечаний по службе не было. Рядовой В. Изотов только что испек хлеб. Надо сказать, что делал он это лучше всех в отряде. Многие командированные, уезжая, всегда просили подарить им этого необычайно душистого вкусного хлеба. На заставе стоял как раз тот особый запах, вдохнув который ощущаешь тепло и уют не только заставы, но и родного дома.

Я прошел в свой кабинет, сел за стол, чтобы прикинуть план работы на сегодня, т. е. на 2 марта. Надо провести тренировку по подъему заставы по команде «К бою» с выходом в опорный пункт. Послать на фланги рабочие группы для очистки от снега окопов, метель наверняка все засыпала, проверить связь. В общем, день предстоял, вроде бы обычный, но напряженный.

В дверь несмело постучали. На пороге появился повар рядовой В. Изотов, с подносом, на котором большими аппетитными ломтями лежал душистый свежеиспеченный хлеб, большой кусок сливочного масла, а также стояла, дымясь, кружка горячего свежего чая. Лицо этого крепкого, добродушного парня расплылось в приветливой улыбке.

— Угощайтесь, товарищ старший лейтенант. А то устали и продрогли на морозе.

— Есть немного.

Конечно, было приятно, когда солдат проявляет такую заботу о командире. Впрочем, на заставе было заведено, что любой ночной пограннаряд, в том числе и офицерский, когда возвращается со службы, должен быть накормлен.

Я поблагодарил Изотова и разрешил войти. Ио солдат нерешительно топтался у двери и не уходил.

— Что-нибудь случилось, Изотов?

— Да нет. Прошу только послать меня на этой неделе на границу. Надоело уже у печки стоять. Стыдно перед ребятами.

— Володя, дорогой, а кто хлеб печь будет? Кто ребят после службы хлебушком свежим накормит?

— Я уже смену себе подготовил, даже двоих.

— Кто такие, почему не знаю?

— Один тут за дверью стоит. Может, пригласить?

— Давай, давай...

Дверь приоткрылась, и на пороге появился новый хлебопек.

— Рядовой Миланич, это когда же вы научились этому ремеслу? И правда хлеб можете печь?

— Так точно, могу, — уверенно ответил молодой солдат.

Вид у него был опрятный и держался он с достоинством.

— Хорошо, Изотов, идите отдыхать, а после обеда пойдете переходным на левый фланг.

— Есть, на левый фланг, — весело ответил солдат, и лицо его расплылось в улыбке.

На заставе опять водворилась тишина. Я вновь и вновь размышлял о происшедшем разговоре с солдатами. Ведь можно было бы всю зиму просидеть на заставе в тепле, выпекая хлеб, и не морозить ноги в «секрете», и не мерить десятки километров дозорных троп в сутки. А он просился на передовую. Я был горд поступком солдата. А уже через несколько часов Изотов поднимется в атаку, будет сражаться героически до последнего патрона и... погибнет.

Вдруг я почувствовал острую необходимость увидеть других своих подчиненных. Поднялся и пошел в спальное помещение. Просторное, чистое, освещенное дежурным синим светом, оно показалось мне таинственным. Разметавшись на кроватях, богатырским крепким сном спали вчерашние юнцы, ставшие теперь надежными и крепкими бойцами. Кто-то улыбался во сне, кто-то стонал и скрежетал зубами, кто-то уткнулся носом в подушку и тихо, как ребенок, посапывал.

Вот Алеша Сырцев. Он пару часов как вернулся со службы. На его тумбочке лежала раскрытая книга. Это был учебник по высшей математике. Алексея призвали в армию со второго курса пединститута. После службы он мечтал продолжить учебу. Стать учителем. Днем эта мечта оборвется вместе с его жизнью.

Виктор Ермолюк, лучший командир отделения. Он учил и воспитывал своих подчиненных личным примером. «Делай как я», — был его принцип. И солдаты тянулись за ним, подражали ему, любили своего командира. Ему можно смело поручить любое дело. Мужественное, по-мужски красивое лицо этого парня выделяло его среди остальных. Сейчас он спал на спине, широко раскинув руки. Одна рука свисала с узкой солдатской кровати. Я поправил, прикрыл одеялом. Он на мгновение приоткрыл глаза, улыбнулся и, перевернувшись на бок, опять заснул. В бою снаряд, пробив броню БТР, взорвется в его теле. Так, случайно или нет он собою прикроет остальных, в том числе и меня.

Ефрейтор Виктор Коржуков, секретарь комитета комсомола нашей заставы. Симпатичный, вечно улыбающийся, никогда не унывающий парень. Любимец заставы. Инициатива, энергия всегда били из него ключем. Вот и вчера вечером мы обсуждали с ним план работы комсомольской организации на предстоящий месяц. А сегодня у него был выходной. На тумбочке лежали комсомольская тетрадь и учебник. Он готовился поступать в техникум. Его мечта вместе с жизнью будут расстреляны на Даманском.

Рядом с Витей спал его друг, парень из Анджеро-Суджинска, земляк, Алексей Змеев. Высокий, крепкого телосложения, угловатый, медлительный в движениях, он был полной противоположностью Виктору. Но дружили они крепко, по-мужски. В бою Алексей попытается вытащить раненого друга из под огня. Не суждено. После боя их найдут лежащими рядом, сраженными одной пулеметной очередью. Служили, дружили и погибли вместе.

Все мирно спали. Но кто же мог знать, что смерть уже притаилась у их изголовья. С каким-то тяжелым чувством, внутренней тревогой за своих солдат вышел я из спального помещения. Зашел в кабинет. Не хотелось идти домой и так рано будить жену. Прилег на дежурную кровать. Накрылся шубой и мгновенно провалился в сон. Правда, все равно слышал, как приходили со службы пограннаряды, как дежурный по заставе сержант Павел Сикушенко отдавал приказ часовому. Но это не мешало. Просто я привык к такому отдыху. Вроде спишь, а вроде и нет.

Передохнув, пошел домой. Галя уже приготовила завтрак, а сын бегал по квартире и играл со своей «подружкой» молодой овчаркой. Они одногодки и прекрасно ладили друг с другом. Умная, красивая, она стала настоящим членом семьи и не только охраняла, но и обучала Андрея ходить. Когда сын подползал к Ляне, крепко ухватившись ей за холку, она осторожно поднималась вместе с ним, и медленно шла по комнате. Когда ребенок, не удержавшись, падал, она снова ложилась и ждала, когда он снова вцепится ей в загривок.

Позавтракав вместе, что было крайне редко, я начал играть с сыном. Вдруг обратил внимание, что он сильно подрос. Ему пошел второй год. Потрескивали в печи дрова. Мы с сыном играли в прятки. Он озорно бегал по квартире, прятался так тщательно, с таким, казавшимся ему, искусством, что только одни ноги торчали из под солдатской кровати. Я, конечно, долго его искал и «не мог найти». Затем становился лошадкой, и он с удовольствием скакал на мне по полу. Набегавшись, мы сели рисовать. И было трогательно смотреть, как малыш, высунув от старания язык, склонив набок головку, рисовал старательно только ему одному ведомое и попятное. Я пододвинул стул поближе, обнял этого прелестного белобрысого мальчонку, крепко прижал к себе. Он всем телом прильнул.

Нежность, тепло и любовь заполнили мое сердце. Я с блаженством и наслаждением вдыхал нежный запах ребенка. Взял его на руки, прижал к груди и почувствовал, как трепетно и нежно бьется сердечко моего сына. Как ласков и нежен он. Подумал, как же ему скучно, наверно, без меня. Он тоже обнял меня своими маленькими ласковыми ручонками. Мы сидели какое-то время тихо, прижавшись друг к другу. Куда-то ушло душевное напряжение последних месяцев сумасшедшей службы. Я физически ощущал тишину и покой. И, кажется, никого в мире больше не было, а только мы вдвоем.

Вдруг я остро почувствовал, что мне срочно надо быть на заставе. Наскоро обняв и поцеловав жену и сына, набросив на плечи шубу, побежал. А в ушах еще слышался голос сына: «Папа, не уходи, поиграй еще немного со мной». Еще не остыли на морозе тепло его ладошек и нежный детский поцелуй. В глазах еще стояли чистые, большие голубые глаза сына, наполненные слезами. «Не уходи, папа,— шептали его пухлые губы. — Не уходи, поиграй со мной». Разве мог ребенок знать, что у его папы через час начнутся совсем другие игры... Но он, наверно, чувствовал, что отцу грозит опасность. Ребенок чист, поэтому он все чувствует и понимает. А как только через несколько минут я сяду в БТР со своими солдатами и направлюсь к острову, сын подтащит табуретку к окну, залезет на нее, чего раньше никогда не делал, и будет долго молча смотреть. А еще через полчаса он вдруг расплачется так сильно, что жена не сможет успокоить, и будет плакать до самого конца боя.

В начале десятого я был на заставе. Внешне все как обычно. Те же деревья, здания, люди. Но нет. Все было еще «так», но уже «не так». И это «другое» ощущение уже витало вокруг, терзало душу, бередило сердце. Непонятная тревога и беспокойство овладевали мной. Лишь потом станет понятно почему? Именно в это время на той стороне Уссури был отдан приказ убивать нас. А пока шли последние минуты мирной жизни на заставе.