Кровавый снег Даманского. События 1966-1969 гг.

«Тактика живота»

6 ноября 1967 г. в 20.00 по местному времени пограничный наряд 1-й погранзаставы 57-го пограничного отряда, который нес службу на участке левого фланга против северной оконечности острова Киркинского, доложил, что наблюдает, как протоку, отделяющую китайский берег от нашего острова, преодолевает группа китайцев в количестве 15 человек. Группа нарушителей границы направлялась в сторону нашего берега и на момент доклада вторглась на советскую часть реки Уссури. Я поставил наряду задачу: в случае выхода китайцев на наш берег, принять все меры к задержанию. Резерв заставы выдвигается к нему на помощь. Подняв заставу по команде «В ружье», я доложил обстановку в штаб отряда и с тревожной группой в количестве до 12 человек в пешем порядке выдвинулся к месту нарушения границы.

Когда прибыли туда, ситуация выглядела следующим образом. Китайцы в количестве 15 человек усиленно долбили лунки во льду и устанавливали уже свои рыбацкие сети в нескольких десятках метров от нашего берега. Наряд, наблюдавший за китайцами, доложил, что они установили уже две сетки и теперь устанавливают третью.

Наш пограннаряд до моего прибытия себя не демаскировал, а только вел скрытное наблюдение. Конечно, китайцы не могли не знать, что мы рано или поздно появимся. Но появление наше для них было, кажется, неожиданностью. Они сразу прекратили работу и сбились в кучу. О чем-то совещались. Уточнив обстановку, я доложил оперативному дежурному по погранотряду. Но так как прямой связи тогда еще не было, доклад шел по радиостанции «Р-105» вначале на заставу, а потом уже по гражданской линии в отряд. Связь была неустойчивой и поэтому в отряде долго не могли разобраться и понять, что же произошло. Пока уточняли, время шло, и китайцы, несколько успокоившись, продолжили работу. Наконец поступила команда выдворить китайцев. Для этого следовало подойти к нарушителям на безопасное расстояние, не вступая в переговоры, дать отмашку рукой, что означало: вы, уважаемые китайские граждане, случайно оказались на советской территории, и мы просим вас покинуть ее. При этом нам предписывалось: проявлять корректность и выдержку и на провокацию не поддаваться.

Когда мы подошли, как было приказано, на безопасное расстояние, а это 3—5 метров от китайцев, я вышел несколько вперед, чтобы нарушители видели меня, и дал опять отмашку. Китайцы быстро собрались в кучу. Я какое-то время еще помахал в сторону китайского берега, но ничего не менялось.

Картина, конечно, впечатляющая. Ночь. Глухая тайга. Тишина. На льду Уссури молча стоят полтора десятка китайских рыбаков, вооруженных ломами, баграми, топорами и лопатами, с одной стороны, и в нескольких метрах от них — тоже полтора десятка доблестных советских вооруженных пограничников. Все наблюдают, как один лейтенант зачем-то машет рукой и молчит. Чувствовалась какая-то несуразность в практической реализации поступивших команд. Скоро мне это надоело, и я, как можно тверже, заявил китайцам, что те нарушили государственную границу и потребовал, чтобы они покинули советскую территорию. Но, к моему удивлению, они никак не реагировали. Я вновь доложил о ситуации в отряд и попросил разрешение задержать эту группу. Мне категорически запретили, но предложили попытаться ее мирно выдворить.

Я проинструктировал солдат. Развернутой цепью мы стали подходить к китайцам. Они сбились в кучу и угрожающе стали махать ломами и лопатами, не подпуская нас близко. Мы были настроены мирно. Китайцы некоторое время с любопытством, а потом и с недоумением смотрели на нас. Уже потом, когда на следующий день я рассказал о случившемся Стрельникову, тот пошутил:

~ Виталий, возможно, ты не в ту сторону махал?

— В ту, Иван, в ту. Только я махал на русском языке, а они, видимо, еще не усвоили его.

Видя нашу нерешительность, китайцы снова продолжили устанавливать сеть. Громкими ликующими выкриками в нашу сторону они давали понять, что никого не боятся. Мало того, стали бросать в нас куски льда и тоже делать нам отмашки, чтобы не мешали им работать. Солдаты начали горячиться. На всякий случай я еще раз связался с отрядом. Но указания были прежние. Там пока нечетко представляли ситуацию. Ведь это был первый такой случай. И как действовать заставе при массовом вторжении китайцев на нашу территорию, ясности ни у кого пока не было. Вдруг что-то не так, неприятности могут быть пребольшие. Вот и тянули в надежде, мол, все само собой рассосется: А поскольку не рассасывалось, решение следовало принимать самому.

Собрав солдат, я объяснил им свой замысел, проинструктировал, как будем действовать. Обратил внимание сержантов Вычужанина, Бурицкого, Покаташкина и инструктора службы собак сержанта Портных, чтобы они следили за солдатами, не увлекались и действовали только по моей команде. Всем автомат за спину. Взялись за руки, подходим к толпе, окружаем и цепью начинаем вытеснять китайцев до линии границы.

— Товарищ лейтенант, а если драться начнут.

— Не должны. Мы ведь не бить их идем, а мирно вытеснять.

— Мирно, кажется, не получится.

— Вижу сам, что не получится. Но надо все же попробовать. Таков приказ. Ну а если что, то только по моей команде.

Как только мы попытались сблизиться с китайцами, они сразу сбились в кучу и ломами, топорами, пешнями стали нам угрожать. Но мы смело пошли на сближение, пытаясь охватить полукольцом всю группу. И вот тут-то все началось. Первый удар ломом по плечу получил один из наших солдат и, вскрикнув от боли, выпал из строя. Шансы и надежды на мирный исход развеялись сразу.

— Вперед, за мной, смелей!

Мы вступили в рукопашную схватку. Ситуация резко изменилась. В эти годы служили солдаты по три года. Пограничная служба закалила их, сделала крепкими, сильными мужчинами. А если еще учесть, что большинство из них призваны был из Кузбаса и Сибири, а это шахтеры с огромными кулачищами да кряжистые сибиряки, то можно представить происходившее. Мы их буквально смели со льда и погнали до границы. Бросая свои ломы, не слушая команд своего начальника, они врассыпную бросились от нас. Я с трудом успокоил своих солдат. И когда последний китаец выскочил на свой берег, возвратились назад. Мы смеялись. Без злобы, от души. От хорошо сделанной работы.

Правда, у нескольких солдат без травм не обошлось.

Я доложил в отряд, что нарушители границы выдворены. От меня потребовали подробно донести шифром. Сети приказано обрезать и затопить, а лунки во льду замаскировать.

Последнее распоряжение мы выполнили с некоторым уточнением.

Обрезали и пустили под лед первую сетку. Правда, предварительно выбрали из нее всю попавшуюся к тому времени рыбу. Вторую тоже почистили, но топить не стали. Уж больно она была хороша и уловиста, и потому решили ее оставить себе, припрятав в кустах. Прихватили и третью, которую китайцы еще не успели до конца установить. Вместе с рыбой унесли ее на заставу. Теперь было чем дополнительно потчевать личный состав.

С рассветом 7 ноября пограничный наряд «пост наблюдения» доложил на заставу, что на китайском берегу против северной оконечности острова Киркинского сосредоточивается большая группа китайцев. Я срочно доложил в отряд. К 12.00 большая группа офицеров управления уже была на заставе. Майоры В.С. Баженов и И.Г. Корниенко вместе с личным составом заставы выдвинулись на остров, чтобы разобраться в обстановке.

На китайском берегу находилось до 25—30 человек. Отдельно стояла группа вчерашних наших ночных гостей. С десяток китайских чиновников разного ранга, одетых тепло и добротно, стояли поодаль. Несколько фотографов и кинооператоров при нашем приближении энергично начали вести съемку. Китайцы внимательно наблюдали. Никаких инициатив по установлению с нами контакта не предпринимали.

Укрупненным пограннарядом мы пошли в обход острова по протоке, отделяющей его от китайского берега. На северной оконечности сосредоточилась группа обеспечения до 10 человек. А третья группа во главе с лейтенантом А. Кочкиным обследовала непосредственно остров. Цель преследовалась одна — показать, что мы охраняем остров войсковыми силами, как любую другую свою территорию.

Китайцы все активно кино- и фотодокументировали. Когда я со своей группой из 6 человек поравнялся с ними, то в нас тут же полетели палки, куски льда, камни. Послышались угрожающие крики. Мы спокойно, никак не реагируя, с достоинством прошагали перед этой беснующейся толпой и вышли к своим на остров.

Вскоре трое китайских чиновников с военной выправкой подняли белый флаг и, спустившись на лед, пошли в нашу сторону. Дойдя до той дозорной тропы в снегу, которую мы только что протоптали, они остановились. Кто-то из офицеров тогда заметил:

— Смотрите-ка, а они знают, где граница проходит...

С нашей стороны им на встречу вышли майоры Баженов и Корниенко, один из которых был разведчиком. Переговоры начались.

Китайцы обвинили нас в том, что ночью советские пограничники внезапно напали на местных китайских рыбаков, жестоко избили и отобрали сети. По этому поводу они заявляют протест.

Наши офицеры на карте и на местности показали, где в действительности проходит граница, и со своей стороны также заявили протест по поводу нарушения советской границы гражданами Китая и незаконного лова рыбы в советской части реки Уссури. Высказали сожаление по поводу случившегося недоразумения и выразили надежду, что китайцы впредь со своей стороны не допустят нарушений. Споров между переговорщиками по поводу прохождения границы и по другим возникшим ночью проблемам не было. Стороны просто обменялись своим мнением. В заключение попросили нас, по возможности, вернуть им сети.

Стало ясно, китайцы забросили первый пробный шар. Проверили нашу реакцию. Корниенко сказал, что надобно вернуть сети.

— Товарищ майор, мне было приказано обрезать их и пустить под лед. Я так и сделал.

Он чертыхнулся и развел руками.

— Что будем делать?

— Есть тут у меня одна старая, — неуверенно произнес я, — может, ее и отдадим.

— Это уж ты сам, лейтенант, выкручивайся.

Он хорошо знал меня и был уверен, что я найду выход.

Ту сеть, что спрятали в кустах, порезали на три части, и солдаты в сопровождении охраны торжественно понесли ее китайцам. На месте только что прошедшей встречи аккуратно положили и спокойно удалились. В толпе китайцев появилось радостное оживление. Они улюлюкали, хлопали в ладоши, что-то одобрительно кричали. Вчерашние рыбаки-провокаторы бегом спустились на лед, схватили в охапку сети и понесли их на свой берег. Через некоторое время с той стороны послышались вопли, крики негодования, в наш адрес понеслись угрозы. Видно было, как китайские чиновники, а это наверняка были офицеры службы безопасности, посмотрели, что осталось от сетей, что-то прокричали и тут же все покинули берег. Китайцам дали понять, что заигрывать, проявлять нерешительность и идти у них на поводу мы не собираемся. С тех пор китайцы даже не пытались устанавливать рыболовные снасти в советской части реки ни здесь, ни на каком-либо другом участке.

После той провокации командование 57-го погранотряда приняло меры для усиления застав на этом направлении. Прибыли БТРы и около десятка солдат и сержантов. Тогда же поступил приказ, определяющий порядок охраны островов на наших участках: днем путем войскового наблюдения, а в ночное время против острова Киркинского выставлять «секрет». Правый фланг участка заставы против китайского поселка Дабелакан охранять укрупненным пограннарядом не менее 5 человек со штатным и групповым оружием и средствами ночного наблюдения. Застава несла службу по усиленному варианту.

В течение ноября и начала декабря та же провокационная группа, что действовала в ночь с 6-го на 7 ноября, неоднократно пыталась нарушить границу, выходя на северную оконечность острова Киркинский. Каждый раз при выдворении ее оказывала ожесточенное сопротивление. Навязывала драку. Каждый выход этой группы сопровождался фото- и киносъемками.

В двадцатых числах ноября военнослужащие китайского погранпоста «Гунсы» предпринимают ряд попыток укрупненным патрулем обойти по льду наши острова Буян, Большой и другие. Они намеревались показать нам, где проходит, по их мнению, граница, и что они намерены охранять ее войсковыми силами. Мы стремились принять все меры, чтобы не допустить ничего подобного.

Обычно, как только китайский патруль, а это всегда до 10 и более военнослужащих, приближался к берегу, это фиксировали наши посты наблюдения. 2-я застава по тревоге выдвигалась к острову Буян в тот момент, когда китайцы только еще подходили к нему. Преграждая путь, останавливали их. Стрельников, как нам было и положено в таких случаях, заявлял протест с требованием удалиться с нашей территории. Те в свою очередь требовали не мешать им охранять свою территорию. Китайцы пока в драки не вступали, оружие всегда, как и мы, держали в положении «за спину». Потоптавшись некоторое время на месте, заявив нам протест и высказав все, что они о нас думают, удалялись.

Но однажды, в начале декабря, пост наблюдения заметил, что с китайского погранпоста в сторону острова Буян стали быстро приближаться несколько конных санных упряжек с большим количеством китайцев. Они мчались на большой скорости, стремясь опередить Стрельникова. Но наши пограничники остановили эту группу. Начались переговоры, взаимные заявления, требования. Но на этот раз китайцы, похоже, не собирались уходить мирно и были настроены решительно.

Командир китайского погранпоста просил Стрельникова пропустить его хотя бы один раз. Он с мольбой в голосе и красноречивыми жестами давал понять, что если он на сей раз не выполнит задачу, ему несдобровать. Друг перед другом стояли два командира, которые все понимали, но были связаны приказом и долгом и не могли поступиться. Китайский офицер знал, что за невыполнение приказа он будет жестоко наказан. И когда Стрельников растолковал ему, что не может выполнить его просьбу, офицер сразу обмяк, стоял глубоко задумчивый и отрешенный. Видно было, как глубоко он переживал трагизм своего положения. Он умоляюще смотрел на наших офицеров и в уголках его узких темных глаз блеснули слезинки. Тягостное молчание, которое переживали не только офицеры, но и солдаты, было прервано резким криком китайца в униформе, затесавшегося среди китайских солдат. Офицер, только что стоявший подавленный и, казалось, таким беспомощным и жалким, вдруг резко поднял руку, выкрикнул команду и в мгновение превратившись в яростного зверя, бросился на пограничников, а за ним и все остальные китайские солдаты. И только один не принимал участие в драке. Он стоял в стороне и внимательно наблюдал, как выполняется его команда.

Это была первая рукопашная схватка на границе между китайскими и советскими пограничниками. Смешалось все вокруг. Лупили друг друга чем попало: кулаками, пинками, попавшими случайно под руку палками. Но за оружие никто не хватался. Ни у нас, ни у них такого приказа не было.

Через несколько дней после провокаций у меня на Киркинском и этой драки на Буяне я встретился со Стрельниковым, чтобы поделиться с ним и обстановкой, и первым опытом. В этот раз я заметил у него под глазом приличный фингал. Когда я стал допытываться, откуда да почему, он неохотно, но все же рассказал...

А того китайского командира поста мы никогда больше не видели на границе. Зато новый уже ни о чем не просил, а рвался напролом вместе с солдатами, навязывая жесткие условия драки.

В середине декабря 1967 г. около 50 китайцев вышли на северную оконечность острова Киркинский. Это была четко организованная и хорошо спланированная провокация. Впервые мы увидели в их руках лозунги, плакаты, портреты Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна. Это нас несколько удивило и озадачило. При нашем появлении у острова построились в две шеренги. У каждого в руке была некая красная книжица, цитатник Мао. По команде одного из руководителей находили нужную цитату и хором ее скандировали.

С резервом около 25 человек я подъехал к острову и сразу вышел к ним навстречу. Примерно в 10 метрах от них мы тоже построились в шеренгу.

Я вышел несколько вперед и, как было приказано, заявил им протест по поводу нарушения Государственной границы СССР. Потребовал, чтобы они покинули нашу территорию. Из китайской толпы вышел полувоенный неизвестного ранга чиновник и на ломаном русском стал требовать, чтобы я удалился с китайской территории, не мешал им клеймить советский ревизионизм. Я ему на местности рукой показал, что государственная граница проходит по середине протоки, отделяющей остров от китайского берега, и что остров является советским и они находятся уже на сопредельной территории. Китаец отрицательно замахал рукой и головой.

— Нет, Мамзей сказал, что это наша территория, и мы с нее не уйдем.

Я сразу же доложил обстановку в штаб отряда. Пока дожидался решения сверху, прикидывал, как тут справиться с китайцами. Их ведь было раза в два побольше нашего.

Вскоре поступила команда на выдворение. Я снова подозвал старшего этой беснующейся толпы и заявил, что если они немедленно не удалятся, я буду вынужден силой их выдворить. Китаец перевел мои намерения толпе и та в один голос весело захохотала. Явно намекая на свое преимущество в силе.

— Вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант, мы в один момент, — сказали мои сержанты.

— Хорошо. Но сначала попытаемся их вытеснить.

Я дал команду, чтобы солдаты взялись под руки. Вскоре они назовут это «тактикой живота». Мы подошли вплотную, стремясь охватить толпу китайцев полукольцом. Вначале удалось потеснить первые ряды. Потом теснили они нас. Так мы дергались туда-сюда. Со стороны это выглядело, наверное, смешно, если б не было так серьезно на деле.

Каждый раз китайцы усиливали натиск, все яростнее сопротивлялись. Через какое-то время обрушили на наши головы удары палок, кольев, камней и кусков льда, припасенных заранее. Пустили в ход и плакаты, лозунги, которые прикреплялись к увесистым палкам. Сразу все смешалось в кучу. Наши солдаты, отбирая у китайцев палки и колья, с яростью врывались в толпу и лупили всех подряд. Скоро китайцы дрогнули и, бросая плакаты и портреты вождей, стали убегать на свой берег.

После драки мы подобрали все брошенные и отобранные у них портреты вождей, которые потом еще сыграют свою роль.

В этом столкновении у моих подчиненных впервые появились открытые резаные раны, травмы головы, рук, ушибы на теле. Несколько солдат пришлось отправить в санчасть отряда. Санинструктору заставы младшему сержанту Николаю Загнибеде прибавилось работы. А после нескольких таких провокаций почти весь личный состав ходил с синяками.

Мы знали, что жители приграничных районов Китая неохотно выходили и вяло участвовали в бесчинствах, устраиваемых спецслужбами на границе. У них, наверное, еще не успели вытравить из памяти добрососедские отношения с нами. Да и толком-то они не понимали, зачем их гнали на лед драться с советскими пограничниками. Да, они выходили, орали, махали лозунгами, дубинами охаживали нас по головам, но было хорошо заметно, что делали это исключительно по приказу и под страхом наказания. Получив первую хорошую затрещину, трусливо убегали на свой берег. А там их отлавливали и снова гнали в драку.

Уже более месяца участвуя в ликвидации провокаций, мы выработали определенную тактику действий. Нас снабдили адаптированным русско-китайским разговорником. Потренировавшись какое-то время, уже бодро зачитывали свои послания на китайском языке. Это надо было слышать. Но китайцы понимали нас, когда пока еще мирно мы стоим друг против друга. Еще слышны с обеих сторон шутки и незлобливые выкрики. Сблизившись для переговоров, мы закуривали. Я рисовал на листке бумаги прохождение границы и показывал ее на местности. Стремился доказать, что китайцы уже находятся на нашей территории. В ответ китайский представитель спецслужб, его принадлежность к этому ведомству вскоре была установлена, рисовал мне на моей же бумаге свое видение границы. Мол, Мамзей сказал, что это наша территория, значит, оно так и есть. На другие встречи этот представитель приносил уже свои листки бумаги с обозначенной ими границей.

Пока мы мирно беседовали, мои солдаты и китайцы, видя такое дело, тоже шли на сближение. Китайцы с интересом рассматривали моих солдат. Становились с ними рядом, примеривая свой рост, и удивленно качали головами. Каждый раз пытались заполучить от нас сувениры. Зная это, политотдел отряда снабдил нас большим количеством комсомольских и пионерских значков, и мы обменивались с китайцами на значки Мао Цзэдуна. Они охотно брали значки с изображением Ленина. Но, обнаглев, пытались несколько раз расстегнуть подсумок и просили показать магазин. Стало ясно, им надо было знать, есть ли у нас боеприпасы и сколько у нас с собой патронов. Когда китайцы наглели, солдаты отталкивали их, покрывая незлобивым матом. Я следил, чтобы мои солдаты не грубили без причины.

— Бурицкий, кто там у вас матерится и задирается? Прекратить немедленно.

Тут же здоровенный сержант обходил строй и корректировал поведение подчиненных.

— Товарищ сержант, — раздавался голос недовольного солдата, — а че они нахально лезут, сами задираются.

Вскоре порядок восстанавливался. Китайцы приходили от этого в неописуемый восторг. Обращаясь к нашим солдатам, они пальцем показывали в мою сторону и говорили: «Ваш капитана хорошо, шанго». Мол, все понимает и не хочет бить китайцев. На что солдаты отвечали типа того, что мечтать не вредно.

Вскоре поступала команда на выдворение. Я открыто заявлял их командиру об этом. Сейчас, мол, будем вас выдворять. Они не возражали против этого. И сбившись в плотную кучу, приготовились нас встретить. Мы охватили их, насколько это было возможно, полукольцом и стали теснить и выдавливать за линию границы.

Эта «тактика живота», мягко говоря, была не совсем удобной для нас, но все же в какой-то мере, исходя из обстановки, ее можно признать оправданной. Она не давала возможности китайцам обвинить нас в неправомерности и жестокости обращения с ними. Не провоцировала их на агрессивные неадекватные действия. То есть мы предлагали мирный исход китайцев с нашей земли. Делали все возможное и невозможное, чтобы не обострять до времени ситуацию, разрешить ее мирным путем.

По всему было заметно, что такое положение дел не устраивало организаторов провокаций. От их участников требовались более решительные и жесткие действия. И первое, что они сделали, срочным порядком заменили участников этих акций. Из центральных районов Китая доставили к границе в район провокаций хунвэйбинов и цзаофаней. Это представители наиболее агрессивных молодежных организаций в возрасте до 35 лет, руками которых Мао Цзэдун делал культурную революцию в Китае. Они как смерч прошли по всей стране, уничтожая всех и все, что было связано с Советским Союзом, кто был не согласен с политикой Мао. Особенно издевались над своей интеллигенцией, которая получила образование или работала в СССР. Их арестовывали, ссылали в глухие деревни на трудовое воспитание. Казнили и расстреливали всех, кто как-то сопротивлялся новой политике. И делалось это руками молодежи. Вот такой контингент вскоре появился на границе. С ним в дальнейшем мы и будем иметь дело.

От одной провокации к другой они становились все более яростнее и ожесточеннее. Ушли в прошлое наши мирные переговоры в начале встреч, перекуры и «уроки топографии». Вскоре стала понятна цель новой волны этих акций. На остров китайцы уже стали выходить с лозунгами и плакатами политического содержания. Теперь на практике они пытались реализовать как территориальные притязания, так и решить какие-то иные задачи.

Это накладывало на нас особую ответственность. Мы понимали, что в случае наших неправильных, необдуманных действий, в случае неправомерного применения оружия с нашей стороны мы можем породить непредсказуемые последствия не только на границе, но и в отношениях наших государств. Два мощных электрода начали в то время неудержимое движение навстречу друг другу А мы со Стрельниковым волею судьбы оказались между ними.

Часто, выйдя из провокации побитыми, оплеванными, оскорбленными, солдаты задавали мне один и тот же вопрос:

— Сколько же можно терпеть, товарищ лейтенант?

— Давайте дадим им разок по полной программе. Чтобы неповадно было.

Но в наших лейтенантских головах уже твердо сидело, что ничего подобного допустить мы не имеем права. Ни при каких обстоятельствах. Хотя видели, как солдаты вконец измотались от бесчисленных провокаций, были уже на пределе, на грани срыва. Именно тогда с особой остротой ощущали необходимость в активной разъяснительной и воспитательной работе среди личного состава.

Политическая и экономическая обстановка в Китае, оперативная обстановка на участке заставы, стали главными темами политзанятий, политинформаций и всей политико-воспитательной работы. Обсуждались эти вопросы на комсомольских собраниях и на партгруппе. Подробно разбирались и анализировались все крупные провокации, действия в них каждого пограничника. До сознания солдата мы стремились довести требования приказов и линию поведения на границе, особенно при ликвидации провокаций. Личному составу прививались выдержка, стойкость, умение противостоять наглым оскорблениям и грубой физической силе.

Провакации следовали одна за другой, по три-четыре в неделю. Люди изматывались и уставали. По 8—10 часов в сутки несли службу на границе, да 4—5 часов участвовали в ликвидации провокаций. Но все понимали, что так надо, ведь это была настоящая боевая работа. Самым большим наказанием считалось, если кого-то отстраняли от участия в ликвидации провокации. Полагаю, именно в эту пору проявлялись самые лучшие качества наших воинов.

Во время столкновений с нарушителями границы я заметил, что где бы я ни находился, всегда со мной рядом были физически крепкие солдаты или сержанты. Поинтересовался у них, это случайно или как.

— Товарищ лейтенант, вы же видите, тот здоровый китаец постоянно вас подкарауливает. Он уже пытался изувечить вас. Отвадили.

Конечно, я был тронут такой заботой. Эта мера предосторожности не заставила себя долго ждать. В одной из последующих провокаций верзила почти под метр девяносто, что крайне редко для китайца, своими огромными кулачищами чуть не размозжил мне голову. С ним мог справиться только Н. Бурицкий. Он-то и подоспел вовремя.

Чтобы обезопасить личный состав и уменьшить риск травмирования при силовом контакте, мы стали применять рогатины и дубины. Солдаты с большим удовольствием и рвением выполнили мою команду по подготовке нового и одновременно самого древнего оружия первобытного человека. У каждого солдата была своя собственная из дуба или черной березы, с любовью обструганная и отшлифованная. А на рукоятке привязан темляк, чтобы не вылетела из рук. Хранились они в пирамиде вместе с оружием. Так что по тревоге солдат брал автомат и прихватывал дубину. А как групповое оружие использовали рогатины. По своему виду, устройству, по тактико-техническим данным, по целям применения они напоминали оружие сибиряков-охотников, которые в древности ходили с ними на медведя.

Они нас поначалу здорово выручали. Когда китайцы перли на нас стеной, мы просто выставляли рогатины вперед, ну совсем как в средневековых битвах, когда против нападающих войск обороняющиеся ощетинивались копьями и, не допуская контакта, отбрасывали их назад. Солдатам это очень нравилось. Ну а если какой смельчак все же прорывался, то, извините, добровольно нарывался на дубину.

Когда мы впервые применили свое «секретное» оружие, китайцы были обескуражены. Мы заметили, что в любой ситуации китаец никогда не проявляет инициативы, творчества, находчивости, в отличие от русского солдата. Он запрограммирован на послушание в выполнении команд, приказов. И никогда не сделает лишнего. И не потому, что не знает как действовать в изменившейся ситуации, а просто потому, что не было распоряжения. Таким нехитрым образом мы исключили непосредственный контакт с провокаторами. Тем более не раз отмечали, что некоторые из них носили ножи на поясе под верхней одеждой и нарваться на него было очень даже просто.

О нашем «секретном» оружии вскоре стало известно в управлении погранотряда. Понаехали комиссии, стали разбираться. Кто давал указания, как посмели. А если китайцы заявят протест, то кто будет отвечать. Может быть скандал на межгосударственном уровне. Конечно, могло быть и так, но я знал, никто не защитит солдата кроме командира и его самого. Вскоре на заставу приехал начальник погранотряда полковник Леонов. Он, видимо, не во всем был согласен с выводами комиссии и решил проверить все сам. Внимательно выслушал мой доклад. Особенно его интересовали характер провокаций, динамика их качественного изменения и методы наших действий по их пресечению. Он, конечно, знал из наших донесений, что ни одна провокация китайцев на участке 1-й заставы не имела успеха и была умело пресечена.

— А что это за рогатины вы здесь придумали? — лукаво поинтересовался начальник.

— Вы же сами, товарищ полковник, приказывали беречь людей. Вот и придумали, как это лучше сделать. Сейчас среди личного состава нет травм и увечий.

— Покажите свои новации.

Мы перед приездом Леонова запрятали их от греха подальше. Теперь отрыли из-под снега, показали. Он внимательно разглядывал, взвешивал в своей крепкой руке, как бы имитируя удар.

— А что, удобная штука и, говорите, хорошо помогает?

— Так точно.

После обеда Леонов вызвал на нашу заставу Стрельникова вместе с заместителем лейтенантом Шероховым. Велел практически продемонстрировать нашу тактику действий. Я разделил весь личный состав на две группы. Одна имитировала китайцев, другая — наших. Солдаты так удачно разыграли сражение, что Леонову это очень понравилось. Он тут же одобрил наше «оружие» и методы пресечения провокаций. Вот так родился знаменитый приказ Леонова, где предписывалось изготовить на каждой заставе рогатины и дубины и расписывалась методика их применения.

Надо сказать, что китайцы тоже меняли свою тактику. Каждая провокация отличалась от предыдущей. Это напрямую зависело от той задачи и цели, которые им ставили. Мы же всегда полностью зависили от их сценария. Правда, завершалось все, как известно, уже по нашему сценарию.

Однажды им понадобилось разыграть спектакль с «избиением» советскими пограничниками мирного китайского рыбака. Сошлись на острове. Подрались как положено под кинокамерами и вспышками фотоаппаратов. Отбежавшие китайцы построились вдруг в две шеренги и начали необычайно эмоционально митинговать. Мы стояли от них метрах в десяти, пытаясь разобраться, что же произошло. Почему они убежали от нас так резко.

К тому времени на нашу заставу прикомандировали солдата корейской национальности в качестве переводчика. Он знал китайский разговорный язык. Во время потасовок он смешивался с нашими солдатами. Его задача заключалась в том, чтобы слушать китайцев. Особенно важно было услышать их команды и вовремя мне доложить. Это здорово помогало в принятии экстренных решений. В тот раз он с волнением доложил, что китайцы хотят кого-то побить. Вскоре все прояснилось. Несколько здоровенных китайцев схватили своего самого хилого соучастника и за второй шеренгой стали его избивать. Он вырывался, визжал, плакал. Но его осадили ударом по голове. Он упал и его уже лежачего пинали ногами. Мои солдаты были просто возмущены таким зверством.

— Товарищ лейтенант, может, поможем, а то забьют его насмерть.

Но в это время китайцы подняли за руки и ноги еще подающего признаки жизни соплеменника и бросили нам под ноги. Мы вначале не могли ничего понять. Но когда свора кинооператоров и фотокорреспондентов из китайского информационного агенства «Синьхуа» бросилась снимать этот эпизод, все стало ясно. Киноэпизод отработан классически.

Кино- и фотоматериалы с места событий на китайско-советской границе в те годы широко распространялись в средствах массовой информации во многих странах. Весь мир уже знал с подачи китайцев, что здесь происходит. И только в нашей стране информация была абсолютно закрытой. Складывалось такое впечатление, что вообще ничего подобного нет в природе. А где-то две советские пограничные заставы дерутся с провокаторами, защищая неприкосновенность госграницы, это, мол, бои местного характера и для большой политики значения не имеют. Оказалось, имеют.

Наши пограннаряды вскоре стали отмечать, что в ночное время на противоположный берег прибывают по одному, по два грузовика с людьми. Это насторожило. Понятно, что затевалась новая провокация. И вот однажды, когда едва только светало, до 200 китайцев одновременно спрыгнули со своего берега на лед и устремились к острову Киркинский. Это зафиксировал пограннаряд и доложил на заставу. В это время я находился на правом фланге заставы в наряде. На заставе находился мой замполит лейтенант Александр Кочкин. Он связался со мной и доложил, что китайцы долбят полынью во льду от острова в сторону нашего берега. Я поставил ему задачу выдвинуться с резервом к острову и ожидать меня. Через час я уже был там. Ситуация нестандартная. Пробитая полынья до полутора метров шириной наполнилась водой. Закончив работу, китайцы эмоционально махали ломами и лопатами. Их восторгу не было предела. Они кричали что-то оскорбительное в наш адрес, приглашая смелее идти навстречу.

Из отряда настойчиво интересовались, почему мы медлим с выдворением. Правда, советовали как всегда соблюдать выдержку и осторожность. Действовать, как прежде, не представлялось возможным. Последствия могли быть слишком тяжелыми для нас.

Решил использовать БТР. Задраили люки. Взревел мотор. Набрав скорость, БТР перескочил полынью, и мы оказались в тылу китайцев, которые сбились в большую толпу.

Угрожающий вид машины, двигающейся прямо на них, вызвал, мягко говоря, в рядах китайцев маленький переполох. Кто-то бросился на свой берег, а часть все же осталась у полыньи. Подъехали поближе. Я открыл люк и вылез наружу, чтобы получше рассмотреть обстановку. Та часть китайцев, что отбежала к своему берегу, стояла молча и никаких действий не предпринимала. Зато те, кто были у полыньи, заподозрив, что мы боимся близко подъехать к краю, начали кричать и угрожать нам ломами.

— Огнетушители у нас есть? — спросил я механика.

— Так точно, перед выездом к вам укомплектовали полностью.

Внутри вдоль бортов корпуса красовались новенькие огнетушители. Я спустился внутрь, велел воинам разобрать их и показал, как они срабатывают.

— Сейчас подъедем к толпе, по моей команде откроете все бойницы по левому борту, вставите в них патрубки от огнетушителей и откроете вентили.

Мои доблестные воины, когда все поняли, зашлись в здоровом, задорном смехе.

— Вперед! — подал я команду.

Когда БТР поравнялся с китайцами, что топтались у полыньи, по ним вдруг ударили мощные струи пены. Ошалев, они бросились врассыпную, но большая их часть все же, к несчастью, попадала в полынью.

Быстро выловив своих невольных купальщиков, спешно, чтобы не обморозиться, покинули остров. Правда, успели покуражиться и над БТРом. На бортах оставили следы от ударов ломом, облили дегтем.

Китайцы, видимо, понимали, что 40—50 человек, постоянно участвующих в провокациях, не представляли для нас большой угрозы. Создать более напряженную обстановку не могли. А кто-то требовал от них именно этого. Они, конечно, знали, что на заставе нет значительного резерва. Тем более каждого из нас знали уже в лицо. Потому и пошли на увеличение своей группировки, день ото дня ужесточали провокации. Явно стремились спровоцировать нас на открытие огня. Все последующие события это подтверждали.

По возвращении на заставу сразу донес шифром о случившемся, об изменении ситуации. Китайцы стали использовать мощные громкоговорящие установки. Вещание велось на русском языке и носило резкий антисоветский и провокационный характер. Например, они предлагали нашим солдатам убивать своих офицеров и переходить на их сторону. А начальника заставы связать и притащить к ним. Взамен обещали накормить и сохранить жизнь.

Вскоре на заставу прибыло подразделение спец-пропаганды из армейской дивизии. Когда китайцы толпами выходили на остров, митинговали, вели передачи, мы врубали свои мощные современные средства и буквально глушили их. Тексты, записанные на хорошем китайском языке, разоблачали внешнюю политику китайского руководства, рассказывали о причинах тяжелого экономического положения народа, раскрывали истинные цели и задачи провокаций пекинских властей на границе. Это имело ошеломляющий эффект. Китайцев словно сметало с острова. Они страшно боялись, что простые люди могут услышать правду.

Жаль только, что однажды в аппаратуре что-то сломалось, и мы больше никогда не имели возможности опереться на этого хорошего помощника. Шли слухи, что применение ее просто запретили. Мол, она очень секретная. А технические помощники, ох как нужны были.

Как-то приехали на заставу шефы из Пожарского района. Изъявили желание поохотиться и порыбачить. Ну какая тут рыбалка? На реку без охраны не выйдешь. С охотой тоже проблема. Вблизи границы стрелять нельзя. Сидим, чай пьем, разговоры разговариваем. А у меня в голове вдруг мысль просветилась. Я обратил внимание, что шефы, а среди них оказался и районный пожарный начальник, проехали по бездорожью на новеньких ЗИЛах. Один из них был совсем с нуля современной пожарной машиной. Наверное, решили по тайге ее обкатать.

Думаю, попрошу-ка я у них на недельку эту пожарку. Они, правда, удивились. Пояснил, что хочу использовать ее в охране границы. Так сказать, эксперимент провести. Местный народ простой, толковый, пограничникам завсегда помочь готовый. К тому же я пообещал разрешить поохотиться в нашем заповеднике, где я периодически и планомерно отстреливал кабанов на дополнительное питание личному составу. Конечно, согласились. Охота оказалась удачной. А через неделю во дворе заставы стояла пожарка, причем еще и с опытным водителем.

Пока не было провокаций, я несколько дней тренировал свой пожарный расчет. А против острова Киркинского дал команду на середине реки выдолбить прорубь и поддерживать ее в рабочем состоянии.

В один из декабрьских дней на остров вновь вошло около 100 китайцев. Установили портреты своих вождей и плакаты, начали митинговать. Застава по тревоге выехала к острову. Наша колонна имела, наверное, очень угрожающий вид. Впереди шел БТР. За ним сверкающий свежей красной краской внушительного вида ЗИЛ с огромным пожарным стволом, напоминавшем ствол орудия. Потом ГАЗ-66 с охраной. Все это вскоре замерло против толпы китайцев. Точно, они были в шоке. Молча и тревожно переглядывались, с тревогой смотрели на нас. Но уходить не собирались.

Мы спешились. Как обычно, я заявил протест и потребовал покинуть остров. Но спектакль продолжался. Заработали кинокамеры, фотоаппараты, поднялся невиданный гвалт, слышались крики и проклятия в наш адрес. Не обошлось без хохмы. Организатор произносил, к примеру: «Великому вождю Мао — слава, красному солнышку — слава!», а толпа хором подхватывала: «Слава!» В то же время наши солдаты хором кричали: «Ленину...» Они замолкали, вопросительно поглядывали на своего дирижера. Он им разрешил, и они закричали: «Слава!» Солдаты продолжали: «Сталину...», китайцы подхватывали: «Слава!» Солдаты кричали: «Дембелю», китайцы хором вторили: «Слава!». Бойцы покатывались со смеху. Давно они нас так не веселили. Вскоре дирижер заподозрил что-то неладное и «концерт» закончился.

Я снова заявил, что если они не уйдут добровольно, то будем их выдворять. Они вначале угрожающе двинулись на нас, но, встретив достойное сопротивление, остановились, пустили в ход колья. Я подал команду солдатам бегом отходить назад и прикрывать пожарную машину. В тот момент она взревела и из жерла пожарного ствола мощная ледяная струя ударила по толпе китайцев, бегущих за моими солдатами. Это было что-то!!!

Прибыв на заставу, я доложил Леонову, что очередная провокация пресечена.

— А каким способом? — поинтересовался он. — Надеюсь, не огнетушителями на сей раз.

— Нет, товарищ полковник, пожарной машиной.

— Что, какой еще пожарной машиной?

Пришлось с замиранием сердца рассказать командиру обо всем.

— Ну, а каков эффект?

— Нормальный, товарищ полковник, убрались очень быстро и, думаю, недельку больше не полезут.

Он меня, конечно, пожурил за использование нетабельных средств и приказал в следующий раз вначале докладывать ему свои решения.

... Наблюдением было установлено, что по ночам китайцы опять стали подвозить людей к границе и концентрировать в большом полуразвалившемся старом сарае, что стоял против Киркинского метрах в ста от берега. Привезенные люди укрывались в нем днем и только по ночам там отмечалась какая-то жизнь. Мы полагали, что прежний состав был заменен на новый и готовилась очередная волна акций.

Об изменении обстановки доложил в штаб отряда. За островом установили круглосуточное наблюдение, а в ночное время и с прибором ночного видения. В течение нескольких ночей отмечалось появление разведчиков.

Вскоре на заставу прибыл резерв пограничного отряда в составе двух застав маневренной группы под командованием майора Евгения Ивановича Яншина. Около 100 солдат и 4 офицера. Это было уже кое-что.

В помещении заставы, рассчитанной на штат в 50 человек, нужно было разместить еще около 100 солдат. Пришлось занять все подсобные помещения, в том числе и ленинскую комнату, где личный состав спал не только на полу, но и на столах. Возникли проблемы и с приготовлением пищи. Заставские кухня и пекарня не справлялись. Начались перебои с продуктами. Тот запас продовольствия, который был завезен для заставы на зиму, быстро таял. Питались в три-четыре приема. Если повар зазевался, то из кухни в момент сметалось все, что плохо лежало. Застава, которую мы строили своими руками, холили и лелеяли, за несколько дней превратилась в обшарпанное, прокуренное, неприглядное помещение. По этим и другим проблемам стали возникать ссоры и перепалки между личным составом заставы и мангруппы.

С продуктами дело поправилось быстро, а по другим вопросам проблемы оставались. Я неоднократно обращался к Яншину и просил его навести порядок в своем подразделении, но эффективных мер не принималось. Я просил выделять людей хотя бы на кухню, в кочегарку, на заготовку дров и для других бытовых нужд, а главное, для несения службы. Наши совсем замотались. Но позиция командования мангруппы была одна — мы приехали тут помогать, а не работать. Я своими силами попытался навести хоть какой то порядок, но вызвал этим большое неудовольствие прикомандированных. Вечером Яншин пытался выяснить со мной отношения. Состоялся довольно жесткий и нелицеприятный разговор. Он напомнил, что, мол, я — лейтенант и должен соблюдать субординацию. Я в свою очередь напомнил ему, что являюсь начальником этой заставы и несу по закону всю полноту ответственности за все, что здесь происходит и требую навести порядок. Яншину это явно не понравилось, и он перешел на повышенные тона. Я предупредил, что сейчас же обо всем докладываю Леонову. Он не возражал. Видимо, подумал, что не посмею. Но я позвонил и доложил. Леонов внимательно выслушал и попросил передать трубку Яншину. Майор, вначале сидя, пытался изложить свое видение проблемы, но вскоре вскочил и уже стоя рапортовал: «Так точно, есть, будет исполнено, товарищ полковник». Затем передал трубку мне. Леонов повторил приказ, который отдал начальнику мангруппы. Смысл его сводился кратко к одному. Майор со всей своей командой переходил в полное мое подчинение.

По характеру Яншин хотя и был тяжелым человеком, но офицером оказался порядочным. На следующий день работа закипела, недостатки устранялись. Личный состав мангруппы я использовал на службе для усиления пограннарядов. Наладили нормальный быт. А в промежутках между провокациями в мангруппе даже стали проводиться занятия по боевой и политической подготовке. Я особенно настаивал на этом, так как личный состав мангруппы плохо знал обстановку, ее особенности и тактику действий при ликвидации провокаций. Я сам провел несколько занятий с ними. Довел требования о недопущении применения оружия, о необходимости проявлять выдержку, стойкость. Все это было крайне необходимо сделать. Потому что первое участие мангруппы в ликвидации провокаций показало, что неопытный солдат в сложной ситуации хватался за оружие, загонял патрон в патронник. Особенно ночные встречи, когда боевое возбуждение достигает предела, были в этом плане опасны. Во всех случаях мангруппа всегда использовалась только вместе с нашим личным составом. За исключением одного.

На заставе появился полугражданский, полувоенный мужичок в сопровождении отрядного политработника. Я спросил, кто он и что здесь делает. Оказалось, журналист.

— Материал для статьи собираю.

— Помощь нужна? — поинтересовался я.

— Да нет, мы сами.

Ну сами так сами. У меня и своих дел невпроворот.

Провокации китайцев носили массовый и регулярный характер. Увидя, что на заставе появился внушительный резерв, они умножили и свои силы. Теперь уже сотнями выходили на остров. И все так же продолжали обрабатывать нас средствами спецпропаганды. Призывали убивать своих командиров и переходить на их сторону. Предлагали солдатам бежать от ревизионистского советского проамериканского строя. Нагнетался настоящий психоз. Толпы разогретых спиртным китайцев представляла все большую опасность. Они с небывалой яростью набрасывались на нас. Завязывались длительные жестокие побоища.

Анализ ситуации однозначно показывал: китайцы стремятся вызвать с нашей стороны применение оружия. Они рассчитывали, что в жестоких схватках мы не выдержим и откроем огонь. Причем заранее планировали трагический исход провокации. Беззастенчиво бросали своих людей на предполагаемый расстрел, бросали на смерть. Им нужен был факт, козырь, который они намеревались использовать в своей большой политике, показать «звериную сущность» КПСС, направленную против Китая.

Чтобы не допустить выхода китайцев на остров ночью, я по приказу отряда выставлял укрупненный пограннаряд на северную оконечность Киркинского в количестве до 15 человек. Учитывая сложность обстановки, две ночи подряд сам возглавлял этот наряд. Стояли светлые лунные ночи. Мы хорошо видели, как китайские разведчики всю ночь вели за нами наблюдение. А мы и не маскировались, наоборот, задача была открыто обозначать наше присутствие на острове. Несколько наблюдателей скрытно, конечно, тоже вели наблюдение, а остальные открыто несли службу. Когда становилось невтерпеж от холода, устраивали пробежки, кучу малу, толкались и весело смеялись.

Под утро поднимался ветерок. От холода уже трудно было спасаться. Вот и придумали солдаты соорудить из кусков снежного наста, как из бетонных блоков, подобие крепости. Следующей ночью она уже стала главным местом дислокации нового наряда из 20 человек. Организовали службу и стали наблюдать.

Вскоре заметили сосредоточение китайцев на том берегу. Группами по 3—5 человек они, маскируясь, выдвигались от старого сарая, в котором долгое время уже обитали, и сосредоточивались против острова. За полночь стало ясно, что готовится нападение. Я немедленно доложил обстановку на заставу и попросил Яншина выслать на всякий случай резерв, затем поставил задачу наряду, если будет нападение.

Уже через несколько минут более 30 китайцев с ломами и дубинами бросились на штурм нашей «крепости». Это сражение чем-то напоминало штурм осажденной крепости в период Средневековья. Китайцы карабкались на довольно высокие и шириной до метра стены. Но, получив увесистый удар прикладом, скатывались назад. Пытались проникнуть и через ворота крепости, но и тут тоже им доставалось. Солдаты с шуткой, со смехом отбивали нападение противника. Наконец, нам все это надоело, и мы предприняли по всем правилам военного искусства контратаку. С криками «Ура», «За Родину, вперед» мы бросились на осаждавших нас китайцев. Скоро порядок на границе был восстановлен. Мы опять собрались в своей «крепости» и, как всегда, разгоряченно и эмоционально обменивались впечатлениями.

Вырисовывалась такая странная картина. Большинство солдат подтверждали, что во время нападения на нас китайцы хоть и махали дубинами и громко кричали, но почему-то этими дубинами не колотили. А только требовали: «Капитана давай, капитана давай» и показывали рукой в мою сторону (Капитанами китайцы звали тогда всех офицеров, начальников.) А если сбивали у нашего солдата ненароком шапку, то отряхнув ее от снега, вежливо подавали обратно. Таким образом они давали понять, чтобы солдаты выдали меня. Но рядом, как всегда, в такие моменты оказывались мои бесстрашные хранители.

К полудню на заставу прибыла группа офицеров штаба и разведотдела погранотряда. Я доложил итоги несения службы на острове за эти две ночи и высказал предположение, основываясь на последнем факте, что китайцы пытались захватить офицера.

— Мы понимаем, что вы им тут как кость в горле, но не надо преувеличивать.

Я возражал, пытался привести доводы, но кто будет слушать какого-то лейтенанта.

Оперативная группа приняла решение усилить в предстоящую ночь наряд до 20 человек, а на заставе в ночное время иметь резерв от мангруппы в постоянной готовности. Укрупненный пограннаряд на острове возглавил офицер разведотдела отряда капитан Иозас Степонавичус, который раньше видел этот остров только на оперативной карте. При всей его добросовестности он хоть и знал по роду своей службы об особенностях обстановки, но понять, почувствовать ее он, видимо, не сумел. Весь личный состав наряда был от мангруппы и тоже еще не имел необходимых знаний и навыков поведения на границе.

Ближе к полуночи Степонавичус доложил, что к острову прибыли до 50 китайцев на автомобилях типа ЗИЛ-151 и легкового ГАЗ-69 и окружили пограннаряд. Резерв с заставы по тревоге выехал к острову.

Вначале китайцы не проявляли агрессивности и не выказывали открыто своих намерений. Просто окружили «крепость» со всех сторон. Наряд находился внутри и готовился к отражению штурма. Вскоре от легкового автомобиля отделился китаец в полувоенной форме. Подойдя к нашим пограничникам, на русском потребовал, чтобы солдаты связали и выдали своего офицера. Наши послали их куда надо. Начался штурм, который быстро превратился в жестокую схватку. Снежные стены «крепости» развалились. Солдаты поняли, какая опасность угрожает офицеру и взяли его в круг. Но китайцам удалось разорвать кольцо. Они схватили Степонавичуса и поволокли к грузовику. Офицер услышал за спиной лязг затворов и что есть силы закричал:

— Не стрелять, не стрелять! Всем назад.

Но наши солдаты в ярости бросались врукопашную. Около машины уже шла настоящая бойня. На сей раз китайцы были не просто китайцами. По тому, как они четко и слаженно действовали и умело применяли приемы рукопашного боя, было видно, что это специально обученная и подготовленная группа.

В кузове машины капитану заломили руки, изъяли у него пистолет, разорвали на груди шубу. Подошел какой-то китаец, посветил фонарем в лицо, затем на погоны. Что-то зло крикнул остальным и махнул рукой. В следующий же момент капитан вылетел из кузова и упал на лед, потому что это оказался не тот, кто им был нужен. Хотя Степонавичус и ростом и телосложением был очень схож со мной.

В ходе драки, когда один из солдат пытался снять автомат из положения «за спину», несколько китайцев набросились на него и закрутили ему ремень от автомата на шее. Младший сержант Илья Кобец, физически здоровый и сильный парень, бросился от одной группы дерущихся к другой, выручая и защищая сослуживцев. Где прикладом, где кулаком он наводил ужас на китайцев. Услышав крик о помощи, Илья увидел, как нашего солдата, придушенного ремнем, тащат к машине. Он бросился туда. Но на него сразу навалились несколько человек. Пока он с ними разбирался, солдата уже затолкали в УАЗик. Машина тронулась. Кобец вскинул автомат и дал очередь по колесам. Китайцы на ходу выкинули солдата. Последовало еще несколько несанкционированных автоматных очередей вверх. На сей раз обошлось. Никого из китайцев не убили.

Потом еще долго разбирались, кто да почему стрелял, сколько патронов выпустили, кто давал команду, кто виноват? Во всяком случае многие тогда поняли, что посылать на такое дело людей, кто еще не понимал, что даже один выстрел на границе может привести к непоправимому, не имеющих соответствующего опыта, нежелательно. С тех пор в состав любого самостоятельно действующего резерва всегда включали личный состав заставы и кого-то из офицеров.

В конце декабря китайцы сняли основные силы, что были сосредоточены против Киркинского и оставили лишь небольшую группу для имитации. На острове установился «статус-кво». Китайцы не выходили на него с провокациями, а мы охраняли границу по основному берегу реки и тоже на остров не выходили. Резерв отряда убыл к месту постоянной дислокации.

Мы привели заставу в нормальный вид: где подкрасили, где заменили обои и стали готовиться к встрече нового 1968 года. Казалось, жизнь входила в нормальную колею. Китайцев уже с десяток дней вообще не наблюдалось на границе.

3 января, пользуясь временным затишьем, я отпросился у Леонова выехать в Иман для регистрации брака. Жене уже рожать скоро, а мы все никак официально не оформим свой союз. Все некогда было. До города километров 150. Да и заставу не всегда можно покинуть. Мы с Галей явились в загс и попросили, чтобы нас срочно зарегистрировали. Но не тут-то было. Я долго объяснял, что месяц мы ждать никак не можем, нам на заставу нужно. В общем, кое-как уговорили, и нас расписали. Я доложил Леонову, что все в порядке. Он дал мне еще денек отдохнуть, и мы с женой отправились в гостиницу. Но уже к вечеру за мной заехал офицер и передал приказание явиться в штаб отряда.

— Виталий Дмитриевич, к сожалению, краткосрочный отпуск отменяется, — сказал мне начальник отряда. — На вашей заставе сложная обстановка. Только что доложил ваш замполит, что с наступлением темноты на Киркинский вышла большая масса китайцев. Не менее 500 человек. Резерв отряда уже готов к движению. Так что с ним прямо сейчас и выдвигайтесь. А жену можете оставить здесь. Наши женщины присмотрят и помогут ей. Но Галина ни в какую не хотела оставаться и пришлось ее взять с собой.

Колонна машин с личным составом мангруппы мчалась по трассе Владивосток—Хабаровск. В просторной кабине ЗИЛа было тепло и уютно. Жена задремала у меня на плече, но при подъезде к поселку Пожарскому ей вдруг стало плохо. Она мужественно терпела и старалась не подавать вида. Я решил заехать в районную больницу и оставить ее там. Но уговорить жену было невозможно. Она знала, что такое обстановка на Киркинском и не хотела оставлять меня одного. Не останавливаясь на Ннжне-Михайловской заставе, колонна сходу проследовала уже по льду реки в сторону острова. Подъехав к Киркинскому, резерв спешился. Я дал команду водителю отвезти жену на заставу, а сам начал уточнять обстановку.

Десятка два пограничников моей заставы во главе с лейтенантом Кочкиным мужественно отбивались от наседавшей на них огромной толпы китайцев. Подразделения мангруппы сразу же вступили в схватку. Несколько сот разъяренных провокаторов пытались сходу атаковать нас еще при подходе к острову и не дать нам развернуться. Пользуясь многократным превосходством, они старались окружить нас. Но опытные офицеры и солдаты мангруппы не дали им этого сделать и продолжали теснить китайцев. Завязалась жестокая рукопашная схватка. Мы выставили все автомобили посередине реки и включили все фары, ослепляя китайцев. Это здорово нам помогало. До глубокой ночи шло ожесточенное сражение. Треск дубин и прикладов, крики ярости и просьбы о помощи, стоны и мат — все слилось в сплошной рев. Вскоре обе стороны стали вытаскивать из этой схватки раненых и изувеченных. Картина жуткая. Никто никого не мог выбить с острова. Да и не стремились уже к этому. Мы просто дрались. Нападали и защищались, атаковали и отходили, падали и вновь поднимались. Порой было трудно разобрать, где свои, а где чужие.

Далеко за полночь схватка стала потихоньку затухать. Сказывалась обыкновенная физическая усталость. Устали все. И как-то само собой, без команд стали понемногу расходиться в свои стороны.

В этом столкновении участвовало с обоих сторон до 500 человек. Китайцы целенаправленно поднимали уровень напряженности с каждым разом все выше и выше, стремясь спровоцировать нас на открытие огня. На этот раз им опять не удалось достигнуть цели. Но побитых и травмированных наших солдат и офицеров было достаточно много.

Я тоже почувствовал сильную боль в правой руке. А предплечье даже опухло. Голова гудела. Тупая боль чувствовалась в нижней части спины. Когда я вернулся домой и начал раздеваться, жена заметила на нижнем белье проступившие пятна крови.

Китайцы теперь применяли дубины, концы которых были пробиты большими гвоздями. Вот и досталось, видно, мне от этого холодного оружия. Гвозди пробили верхнюю одежду и поранили спину.

Китайцы и в этот раз пытались захватить наших офицеров. Они устроили на нас настоящую охоту. Как только офицер оказывался на небольшом расстоянии от основной группы своих солдат, тут же на него набрасывались китайцы с явным намерением взять в плен. А вдруг...

Зная их коварство, мы всегда оставляли резервную группу, чтобы можно было среагировать на внезапные действия противника. Обычно эта группа под командованием офицера или опытного сержанта в столкновении не участвовала, а задействовалась по обстановке.

Китайцы, видимо, еще до начала провокации скрытно сосредоточили на самом острове, в густых зарослях кустарника, группу захвата из 20—30 человек. В самый разгар этой схватки они неожиданно выскочили из засады и пытались захватить наших солдат на левом фланге. Наш резерв сразу же бросился отбивать их, и в этот момент на китайской стороне прозвучали два пистолетных выстрела. Тут же защелкали затворы автоматов с нашей стороны. Но солдаты, видимо, еще не решались открыть огонь без команды. Я бросился к ним и что есть мочи заорал, потрясая кулаками: «Не стрелять, предохранитель ставь! Всем назад!» При виде меня солдаты стали неохотно опускать стволы. Группа захвата противника, отказавшись от своих намерений, быстро возвратилась на остров. Подбежал Яншин и дал команду своему резерву возвращаться на место.

Китайцы затем редко показывались на границе. Опять наступил период затишья. Мангруппа вернулась в отряд. До конца января обстановка сохранялась спокойной.

Но в первых числах февраля в ночное время стали прибывать к границе автомобили с людьми. Мы знали, что китайцы перевозят в кузовах людей в стоячем положении. Таким образом, в каждую машину могло уместиться до 50 человек. Три-четыре ночи длилось интенсивное движение. По подсчетам выходило, что китайцы за это время могли сосредоточить здесь до 800 человек. Но подвоз продолжался. На заставу вновь прибыла отрядная мангруппа в полном составе с двумя БТР. На тот момент на 1 -й погранзаставе было до 150 военнослужащих мангруппы и около 50 человек штатного состава заставы с одним БТР.

Левый фланг заставы, особенно участок границы против острова Киркинского, охранялся укрупненными пограннарядами в составе стрелкового отделения с групповым оружием. А ночное патрулирование этого района осуществлялось пограннарядом во главе с офицером на БТР. Застава жила в тревожном ожидании предстоящих событий.

В один из пасмурных февральских дней наряд «пост наблюдения» 1-й погранзаставы на сопке Большой, доложил, что около 10 часов утра внушительная колонна китайцев с лозунгами и плакатами из района заброшенных строений начала выдвигаться к острову. Наряд называл невероятное число китайцев, в которое трудно было поверить. Резерв отряда и личный состав заставы были подняты по тревоге и выехали к острову.

К нашему приезду часть китайцев уже находились на острове, другие стройными колоннами все прибывали и прибывали. Мы вышли к острову и, развернувшись в две шеренги, построились в десятке метров от них. Китайцы тоже выстроились, но повернулись к нам спиной. Стояли молча и никаких действий не предпринимали. Вскоре подошли два грузовых автомобиля с открытыми бортами, застеленными ковровыми дорожками, и, съехавшись вместе, образовали некую концертную площадку, где появились микрофон и несколько организаторов этого концерта. На правом фланге их стоял большой оркестр с большими барабанами, склянками и другими музыкальными инструментами. Огромное количество лозунгов, плакатов и портретов вождей мелькали в их руках и торчали на шестах в снегу.

Все замерли. На трибуну поднялись несколько представительного вида китайцев в полувоенной форме. Грянул оркестр, исполняя государственный гимн Китая. Затем ораторы долго и гневно клеймили Советский Союз, КПСС, американский империализм. Разъясняли собравшимся, что перед ними советские пограничники, которые бьют мирных рыбаков и не уходят с китайской территории. Клеймили позором и требовали наказать нас. Вскоре толпа начала скандировать хором цитаты Мао. Заиграл оркестр, исполняя какую-то дикую, незнакомую нам музыку. Громкий бой барабанов, визгливые злые голоса ораторов делали свое дело. Почти тысячная толпа уже ревела в экстазе. На трибуну поднялись несколько китайцев, которые были сильно перебинтованы и густо намазаны красной краской. Это якобы мирные местные рыбаки, которых постоянно избивают пограничники. Толпа взревела, оркестр что есть силы заиграл другую мелодию, от которой мурашки ползли по спи не. Этот мощный накал психоза действовал и на нас. Это состояние, когда реальность будто бы исчезает.

Из усилителя прозвучала резкая команда. Вся многосотенная толпа повернулась в нашу сторону. Я ужаснулся. На лицах китайцев была сама гримаса злобы, ненависти. Все они истерически орали, потрясая кулаками, лозунгами и плакатами, с которых уже давно слетели картонки с надписями, и обнажились дубины с теми же гвоздями.

Разъяренная, доведенная до состояния аффекта умелой психической обработкой, сильно подкрепленная спиртным толпа уже в следующее мгновение бросилась на нас. До десятка кинокамер, установленных на том берегу, вели съемку. Большое количество официальных лиц в полувоенной и в военной форме толпилось там же. Все у них было готово для решительного боя.

И вот началось. Тысяча отборных, здоровых, крепких, разъяренных бойцов схватились в смертельной схватке. Мощный, дикий рев, стоны, вопли, крики о помощи далеко разносились над великой рекой Уссури. Треск кольев, прикладов, черепов и костей дополнял картину боя. На многих автоматах уже не было прикладов. Солдаты, намотав ремни на руки, бились тем, что от них осталось. А громкоговорители продолжали вдохновлять бандитов. Оркестр ни на минуту не умолкал. Очередное ледовое побоище на Руси со времен битвы наших предков с псами-рыцарями.

Напряжение достигало предела. В какой-то момент я вдруг четко осознал, что может произойти что-то непоправимое. Решение пришло неожиданно. Я выкарабкался из толпы и бросился к нашим бронетранспортерам, что стояли невдалеке. Вскочив в свою машину, приказал водителю рядовому А. Шамову направить БТР прямо на китайцев. Он запротестовал, но выполнял мои распоряжения. Я не осознавал, почему так поступаю, но чувствовал, что иного выхода нет. Это был единственный шанс спасти ситуацию. БТР таранил плотную толпу китайцев, отсекая их от наших солдат. Я хорошо видел, как в испуге они шарахались от машины и убегали прочь. Когда развернулись, на месте сражения уже никого не было. Я остановил бронетранспортер, открыл люк. Стояла удивительная тишина. Меня трясло, а к горлу подкатывала тошнота. Несколько глотков морозного воздуха немного успокоили. И только тогда смог более-менее спокойно оценить обстановку.

Китайцы молча толпились у себя на берегу. Уже не играл оркестр и никто не митинговал. Я вдруг отчетливо осознал, что все кончилось благополучно, что драки сегодня больше не будет. Странное чувство испытал я тогда. Забыть его невозможно.

Мы отошли на свой берег и стали приводить себя в порядок, оказывать помощь пострадавшим. С китайского берега прямо на нас мчался военный газик с белым флагом. Из него вышел офицер. Они уже не маскировались под «широкие массы». Я подошел, поинтересовался, в чем проблема.

— Мы требуем, чтобы вы и ваши представители вместе с нами зафиксировали факт гибели наших четырех мирных рыбаков, которых вы только что задавили.

«Ничего себе, заявочка», — подумал я. Срочно доложил Леонову. Поступила команда: китайцев с нашей территории удалить, в переговоры не вступать. Так и сделал. Но офицер продолжал настаивать. После долгих препирательств он все же покинул нашу территорию.

По возвращении на заставу еще раз осмотрели и опросили личный состав. Несколько человек необходимо было отправить в санчасть отряда. Около полусотни автоматов и пулеметов пришли в полную негодность. От них остались только стволы с ремнями. Шубы, куртки изодраны в клочья.

Это была последняя битва на острове Киркинском.

На следующее утро мы увидели, что на северной косе острова, где вчера происходили описанные события, на циновках лежали четыре непонятных предмета, а около них десятка три китайцев, которые, увидев нас, закричали и стали угрожать нам палками. Мы подошли поближе и в бинокль стали изучать, что же там происходит. Я не поверил своим глазам. На соломенных циновках, небрежно брошенных прямо на снег под кустами, лежало нечто, напоминающее замерзшие трупы людей. Странно, но они были не в обычной позе покойника а лежали скрюченные. Тела и руки были согнуты в странном положении. Все эти возможные трупы людей были хорошо проморожены. Складывалось такое впечатление, что их подобрали где-то давно, а теперь срочно разложили на льду.

Я обо всем доложил в отряд. Пришла строжайшая команда, на остров не выходить. Организовать за ним круглосуточное наблюдение. А эти предметы, напоминающие трупы, еще неделю бесхозно провалялись на косе под присмотром десятка полупьяных китайцев.

На заставу прилетел начальник разведуправления Пограничных войск генерал-майор Н.А. Киженцев. Он со своими офицерами несколько дней наблюдал и изучал обстановку.

Однажды уже поздно вечером, оставшись со мной наедине, Киженцев еще раз попросил рассказать все обстоятельства той бойни. Я честно все доложил и высказал свои подозрения. Это заинтересовало генерала. Он упрекнул меня за то, что не рассказал раньше. Генерал долго молчал. Было видно, что он принимает довольно трудное решение.

— Вы хорошо знаете остров? — спросил он меня.

— Так точно, как свои пять пальцев.

— Я планирую провести на острове разведку. Вы возглавите разведгруппу. Необходимо добыть доказательства, подтверждающие или опровергающие, что там трупы. Ошибки не должно быть. Завтра и пойдете.

— Разрешите взять только своих, заставских солдат. Они уже опытные, мы без слов понимаем друг друга.

— Хорошо, не возражаю. Инструктировать группу буду лично.

Китайский автобус стоял примерно в 10 метрах от крайнего гроба. В салоне в темное время суток постоянно горел свет. Китайцы, видя, что мы их не беспокоим, расслабились. В холодную ночь выходили из него редко, только по нужде. Двигатель постоянно работал. Все это давало возможность провести довольно детальную разведку.

Следующей ночью мы тремя группами скрытно выдвинулись к острову. Некоторое время наблюдали. Все было спокойно. Две группы обеспечения во главе с моими надежными и проверенными сержантами залегли неподалеку от автобуса. Я со своей группой обследовал остров, с которого в сотне метров от берега просматривалось большое, старое и давно заброшенное строение, в котором и обитали всю зиму провокаторы. Из трубы тонкой струйкой поднимался дымок. Вдоль хорошо накатанной дороги тянулся полевой кабель от берега к автобусу. Было тихо. Вернувшись к основной группе, я поставил задачу сержанту Вычужанину выдвинуться по нашему следу на протоку и прикрыть нас на случай внезапного появления китайцев с тыла. Вторая группа блокировала выходы из автобуса. Я со своей группой пополз к гробам. Они стояли в ряд на расстоянии 2—3 метров друг от друга. Свет из окон салона хорошо освещал все вокруг. Солдаты аккуратно сняли тяжеленные крышки с двух ящиков. Я заглянул, посветив фонариком вначале в один, затем в другой. Заглянули и солдаты. Удостоверились, что там действительно искореженные замерзшие трупы, в других ящиках было тоже самое. Сомнений не оставалось. Это трупы.

Киженцев ждал нас. Я доложил ему подробно, стараясь не упустить ни одной детали. Он долго еще беседовал с солдатами, что-то уточнял. Потом долго прохаживался по небольшому кабинету. Иногда останавливался и задумчиво смотрел на меня. Я начинал осознавать весь трагизм своего положения. И вдруг в давящей тишине услышал голос генерала:

— Вы понимаете, что только что подписали себе приговор?

— Понимаю, — твердо ответил я, потому что давно знал, что когда-нибудь все равно буду крайним. Вспомнился наш со Стрельниковым разговор на эту тему. Он тогда еще сказал: «Запомни, браток, если что случится не так, мы с тобой будем во всем виноваты». Сейчас я это ощутил реально. Мне вдруг стало совершенно все безразлично. И генерал, и китайцы, и провокации были где-то далеко, в какой-то другой нереальной моей жизни.

—Товарищ генерал, я уже давно не спал. Можно я пойду?

Было четыре часа утра. Я вышел во двор заставы/ Появился часовой. Доложил, что все в порядке. Никак не реагируя, я прошел мимо. Зайдя в квартиру, прилег на кровать и сразу провалился в глубокий сон. Проспал до десяти утра. Так долго я давно уже не спал.

Отдохнувший, бодрый пришел на заставу. А там в это время творилось что-то невероятное. Какой-то незнакомый мне подполковник из политотдела округа, майор и капитан из политотдела отряда совали мне под нос последний номер журнала «Пограничник». У моего молодого замполита лейтенанта Кочкина требовали немедленно показать им журналы учета политзанятий, политинформаций, политиковоспитательной работы, конспекты. Поднимали спящих после службы и ничего не понимавших солдат, вызывали их по одному в ленкомнату и беседовали конфиденциально. Офицеры продслужбы гоняли совсем еще не опытного младшего сержанта срочной службы, который всего несколько месяцев был старшиной заставы. Он по большому счету лишь и умел выдавать продукты да с грехом пополам и с моей помощью составлять отчет по форме 6. Я не мог понять, в чем дело и просил хоть что-то объяснить.

— А вы что, журнал не читали?

— Какой журнал, — удивился я.

— Вот, полюбуйтесь, что здесь про вас написано, товарищ начальник.

Я взял журнал и пошел в кабинет. Там уже находился Киженцев. Видя, что я чем-то встревожен, он поинтересовался, в чем дело.

— Статья тут про меня и про заставу, говорят, отвечать надо.

— Прочитайте, а потом мне дадите.

В статье говорилось о том, что на одной дальневосточной заставе, которой командует лейтенант Бубенин, солдаты замерзают, голодают, а старшина заставы ворует продукты. Не дает солдатам положенного хлеба, а испорченный хлеб скармливает лошадям. Начальник заставы не заботится о личном составе, политзанятия и политинформации не проводятся, политико-воспитательная работа пущена на самотек. В общем, получалось, что лейтенант Бубенин совсем никудышный начальник заставы. Тут-то я вспомнил того жуликоватого вида корреспондента. Киженцев, который уже больше недели находился на заставе, жил здесь, с солдатами питался за одним столом, узнавший, как говорится, многое изнутри, прочитав статью, был немало удивлен.

— Что, так и было? — спросил он.

— Наверно, кое-что было. Тогда здесь с резервом насчитывалось до 300 человек и почти каждый день провокации. Но мы делали все возможное, чтобы было нормально. А старшина добросовестнейший и честный сержант. Политзанятия, политинформации... У солдат побои, синяки, ссадины, травмы не проходят. Они из провокаций не выходят и не бегут от китайской дубины в кусты. Да этих солдат орденами награждать надо. Это что, не идейная закалка и стойкость? — начал я горячиться. Не мог примириться с подлостью, с ударом из-за угла. Если бы хотел тогда корреспондент разобраться объективно, он мог легко это сделать. Но у него, видимо, задание было другое.

Генерал успокоил меня, вызвал старшего группы шустрого подполковника и дал ему полчаса срока, чтобы он в месте со своей группой покинул заставу.

Шло время. Китайцы на всякий случай заколотили гробы, соорудили над ними арку, все это украсили еловыми ветками. Кругом — лозунги и плакаты. На кузове грузовика опять появилась постоянно действующая радиоустановка. Началась серия нескончаемых митингов и демонстраций. Со всех северных и центральных районов Китая днем и ночью двигались колонны грузовиков, под завязку забитых молодыми людьми. С утра до позднего вечера толпы разъяренных хунвейбинов безумствовали на острове.

Нам было приказано на остров не выходить, ни во что не вмешиваться. Просто усилить охрану этого направления. Китайцы тогда безраздельно господствовали на острове. Все эти митинги продолжались вплоть до самого ледохода. А гробы еще долго стояли в одиночестве на косе. Их уже никто не охранял. Однажды ночью резко поднялась вода в реке. К утру остров был затоплен. Не знаю, может, они сами увезли гробы. Но когда паводок спал, все было чисто. Думаю, что именно река навечно похоронила последние следы жестокого ледового побоища.

Вопреки тревожным ожиданиям, мои действия как начальника заставы при ликвидации той памятной провокации были высоко оценены командованием отряда. Признаны смелыми, решительными, разумными в той сложной ситуации. А главное, не было допущено открытия огня Так во всяком случае объявили официально.

Наступила весна. А с ней пришел и долгожданный покой. Жена вернулась от родителей с сыном. Переход на весенне-летний период охраны границы, подготовка к обрядной весенней инспекторской проверке, ремонт заставы и многие другие проблемы, которых на заставе всегда невпроворот, полностью захватили нас.

В середине апреля мы встретились со Стрельниковым, чтобы согласовать некоторые вопросы организации охраны границы на стыке застав. По окончании официальной части выпили традиционные сто граммов пограничных. Иван разоткровенничался и сказал, что не все хорошо с той провокацией. В отряде, мол, ходят слухи, что ты зарвался, много на себя берешь, и решение твое с применением БТРа не совсем правильное. Леонова вызывали в округ. В общем, держись, браток, могут быть неприятности.

— Откуда ты все это взял?

— Был у меня на заставе на днях наш особист, вот он и сказал. Говорит, этим делом военная прокуратура заинтересовалась.

— Брось ты, Иван, панику наводить, я что, преступник какой.

— Ты не переживай, все, может, и обойдется.

Попив чайку с костра, мы тепло попрощались и разъехались.

Со временем стал забываться тот разговор. Но сами события бередили душу. А вдруг и в самом деле я задавил китайцев? Но в разведке памятной ночью я честно пытался найти хоть какие-то следы, которые бы, пусть косвенно, подтверждали этот факт. Я с солдатами прополз весь след БТРа на острове. Его хорошо было видно в глубоком снегу. И нигде не обнаружили видимых следов трагедии. А дамоклов меч долго еще висел над моей головой, пока в конце апреля не решились доложить об этом происшествии Л.И. Брежневу. Его реакция была вполне адекватной. Он сказал, что надо одобрить действия наших пограничников.

В середине мая Стрельников позвонил и передал распоряжение Леонова — к 12 часам дня выстроить весь личный состав заставы на берегу. Начальник отряда будет вручать награды. Быстренько переоделись в парадную форму и побежали на берег. Только успели построиться, как из-за поворота реки выскочил командирский глиссер, направляясь к берегу. Начальник отряда поблагодарил личный состав за отличную службу и вручил особо отличившимся медали «За отличие в охране государственной границы СССР», знаки «Отличный пограничник», объявил благодарности от командования округа и отряда. А троим предоставил краткосрочный отпуск с выездом на родину. Радость, счастье переполняли наши сердца. После отъезда Леонова мы обнимались, радовались, как дети. Надо заметить, что в то время награды были крайне редким явлением. А тут сразу восемь медалистов. Я искренне радовался и гордился своими солдатами.

Позвонил Стрельникову. Иван тоже был в прекрасном настроении. Его заставу также щедро поощрили — охотничье ружье вручили. Я искренне поздравил его.

— Спасибо, браток. А тебя-то не забыли?

— Спасибо за службу, сказали.

— Виталий, ты не переживай. Я от верного источника знаю, нас с тобой к ордену представили.

— Ладно, поживем — увидим.

Мы еще раз поздравили друг друга и пожелали взаимных успехов.

Примерно через неделю меня срочно вызвали в отряд. Зачем, не сказали. На мотоботе по реке добирался до Ивана. Он встретил меня не очень приветливо. Все отмалчивался, отнекивался. И когда сели за стол, гостеприимно накрытый его женой Светой, я начал его пытать.

— Ой, Виталий, обиделся он, — сказала Света. — Тебя за наградой в Москву посылают, а его обошли.

На следующий день в отряде мне действительно объявили, что я как лучший начальник заставы Тихоокеанского пограничного округа направляюсь в Москву на торжественные мероприятия по случаю 50-летия Пограничных войск СССР. В Москве в течение нескольких дней чествовали лучших людей границы. Нас принял начальник Пограничных войск П.И. Зырянов. Были многочисленные встречи с трудовыми коллективами Москвы, с молодежью вузов. Особенно запомнилась мне встреча в издательстве «Известия». Журналисты живо интересовались службой и жизнью пограничников. Задавали вопросы и об обстановке на советско-китайской границе. Я рассказал о многочисленных провокациях, о той сложной, а порой и драматичной обстановке, о мужестве и стойкости наших солдат. Записали меня на Всесоюзном радио. После нескольких выступлений, а, кстати, мне никто не запрещал говорить обо всем, что творится на участке заставы, у меня сложилось впечатление, что многие впервые слышат и не очень верят этому. Стало обидно даже. Мы там у себя думали, что вся страна знает о том, как дальневосточные пограничники мужественно защищают свою любимую Родину. Оказывается, полное неведение. Даже наши офицеры-пограничники и те с удивлением задавали вопросы по этому поводу. Какие провокации? С кем? Почему? На официальном уровне все держалось в строжайшей тайне.

После чествования, поздравлений я, воодушевленный, с приподнятым настроением, мечтал, как все расскажу Ивану. Строил планы. Вечером нас привезли в гостиницу «Пекин», где мы размещались. На следующее утро никто уже за нами не приехал, никто не звонил. Не зная как быть дальше, я нашел знакомого майора грузина и спросил, что дальше-то делать.

— Домой, дорогой, на границу надо ехать. Все уже закончилось.

Я впервые был в Москве и немного подрастерялся. Недалеко от площади Маяковского нашел авиакассы, хотел купить билет на обратный путь. Но не тут-то было. У меня не хватило ровно десяти рублей. Как быть? Где занять? Вспомнил о майоре грузине. Мне повезло. Он оказался понимающим и добрым человеком. Помог купить билет, да еще и проводил до аэровокзала.

Через сутки я уже звонил Ивану со станции и просил прислать лошадку.

— Зачем лошадку, пока ты ездил, мне машину отремонтировали. Жди, сейчас высылаю.

При встрече Иван стал приставать, покажи да покажи орден.

— Нет никакого ордена.

Я подробно рассказал про Москву, про то, как нас возили на заводы и к студентам, обо всем, что видел и слышал. Выпили за приезд, за здоровье, за тех, кто на границе. И... поехали. Мы вспоминали тяжелую для нас обоих прошедшую зиму. Вспоминали каждую из провокаций, и кому, как и за что досталось. Считали, как мальчишки, свои синяки и ссадины, полученные в потасовках с китайцами. Вспомнили, что всю зиму не вылезали с границы вместе со своим личным составом. Как уставали и валились с ног. А приедет какой-нибудь офицер из отряда и сразу: «Почему политзанятия нерегулярно проводятся? Почему формализм в боевом обучении?» Предложишь ему выехать на ликвидацию провокации, так у него предписания, видите ли, нет, А если у кого хватало храбрости поехать так встанет на берегу и наблюдает. Зато потом разборки устраивает. Мы выпили еще по одной и стали заводить себя еще круче.

— Ты мне скажи, Митрич, тебе кто-нибудь давал команду или указание, как действовать в каждой конкретной провокации. Ну вот хотя бы в последней твоей на Киркинском.

— Нет, конечно, ты же сам знаешь.

— Вот то-то и оно, — глубокомысленно заключил Иван.

— А отвечать за все кому пришлось?

— Я, к счастью, не очень-то и отвечал.

— А сколько ты пережил из-за этого?

Иван меня достал окончательно. Эти переживания даже для меня самого были неким «табу». Все, к чему клонил Иван, я прекрасно понимал. Но рассуждал, что, мол, так и должно быть. Ведь мы начальники застав и должны сами все решать и отвечать за все.

— У тебя высшее училище за плечами. Вот ты мне и растолкуй, — не унимался мой дружок.

— Отвечать в любом случае мы будем по полной программе. Но мы с тобой должны твердо знать границы своей компетенции и меру ответственности. Нам четко должны быть обозначены параметры наших действий. Понимаешь?

Чего уж тут не понять. Вспомнили мы и про медали, которыми наградили наших подчиненных. Да, мы гордились этим. Но про нас забыли. Обида, сами толком не знали на кого, прорывалась в нас. Мы еще долго терзали себя и свои души ощущением незаслуженного невнимания, непонимания и недооценки наших казавшихся нам героических дел и свершений. Мы считали себя незамеченными в своем искреннем служении Отечеству.

Я потом часто вспоминал этот наш ночной разговор. И мне никогда не было стыдно. Потому что не считал его разговором двух амбициозных, незамеченных в своем служебном рвении и обиженных лейтенантов. Нет. Это было состояние минутной слабости Случился прорыв всего того, что накопилось у нас в душе и сердце за прошедший год. Оно должно было когда-то вырваться наружу. Не важно в какой форме. Главное прорвалось, выплеснулось, а не взорвалось внутри. Не проявилось психологическим срывом во время ликвидации провокаций. И тогда-то последствия действительно были бы непредсказуемыми. Были и слезы, и скрежет зубов. Стучали кулаками по столу и по груди так, что Лида испугалась за нас. Все было. Но одного не было, это точно, — ощущения ненужности и бесполезности того дела, которому мы служили. Да, трудно, обидно, но ведь мы были молоды. Ведь это наша жизнь, наша работа и другого мы тогда не могли себе представить.

Утром за чаем мы честно смотрели друг другу в глаза. О ночном разговоре не вспоминали. А приподнятость настроения как раз и говорила за то, что мы как бы очистились, сбросили с себя накопившийся и давивший на нас груз. Мы стали чище и мудрее. Может быть, нужны иногда проявления минутной слабости. Просто необходимо в какой-то миг выплеснуть из себя все, что накопилось, чтобы сделать еще один шаг по жизни. Только надо почувствовать, понять, когда в этом есть внутренняя потребность.

...В мае китайцы уже вовсю таранили наши пограничные катера. При сближении забрасывали палубу и рубку бутылками с мазутом и дегтем, в матросов бросали камни. Против острова Даманский, что находился на правом фланге 2-й заставы и почти примыкал к участку 1-й заставы, с весны китайцы стали интенсивно строить дорогу из тыла к границе. По всему было видно, что соседи активно готовились к новым провокациям. По всей границе скрытно и явно проводились рекогносцировка и инженерные работы. Усилилось наблюдение за нашей территорией, за жизнью и служебной деятельностью застав. Каждый наш шаг контролировался и фиксировался. Прямо напротив нашей заставы был обнаружен китайский скрытый пост наблюдения. Как только заставский мотобот отходил от причала и направлялся на службу, тут же из залива выскакивал их катер западногерманского производства и сопровождал наш наряд. Китайцы постоянно входили в радиосеть пограннаряда и заставы. Часто, когда наряд связывался с заставой, в радиосети звучало: «Как дела? Неси слузба холосо, а то твая капитана шибко сердиться будет» и т. п. И как только не меняли частоты, они через некоторое время опять вклинивались в эфир. Даже не считали нужным скрывать, что ведут против нас техническую разведку.

Как-то позвонил мне начальник отряда Леонов. Я доложил обстановку. Он уточнил кое-что по моим донесениям, а в конце сказал:

— Вот что, Виталий Дмитриевич. Пока у вас там с обстановкой терпимо, поезжайте в отпуск. За себя оставьте лейтенанта Кочкина. А я на усиление пришлю офицера штаба. Так что два дня вам на передачу дел и приезжайте оформляться.

Услышав эту новость, жена тут же засобиралась. Ее можно было понять. Она на заставе была единственной женщиной. И пережить в минувшую зиму ей пришлось немало. Каждый раз с тревогой смотрела в окно, когда мы вскакивали в БТР и неслись на границу. Видела, как уставшие, порой побитые, с синяками и ссадинами возвращались домой. Зимой мы виделись редко, лишь поздней ночью забегал я на 3—4 часа поспать. А тут — отпуск. Это же событие.

Отдыхали мы в тот раз у моих родителей в селе им. Полины Осипенко Хабаровского края. Я и сейчас отдыхаю там почти каждый год. Но отпуск тогда нам догулять не пришлось. Через пару недель пришла телеграмма: срочно прибыть в часть. Мама сильно встревожилась.

— Что случилось, сынок? — спрашивала она. — Ведь не война, зачем так срочно. Не отдохнул как следует, а я на внучка не нагляделась.

— Служба у него такая, — понимающе вступился отец. — Пограничник, сама понимать должна.

Никто даже и предположить не мог, что через несколько месяцев меня с моими солдатами в упор будут расстреливать китайцы на льду Даманского. Что истекая кровью, тяжелораненый и контуженый, я все-таки доведу бой до конца, выиграю его и останусь жив. А мама чувствовала своим материнским сердцем что-то неладное. И потому, когда она провожала меня в аэропорту родного села, нежно поцеловала, прослезилась и тихо прошептала:

— Сыночек, увижу ли тебя еще когда? Чувствую, что там все совсем не так.

— Что вы, мама, все нормально, у нас там спокойно. Не тревожьтесь, — пытался я ее успокоить.

Вскоре уже Стрельниковы провожали нас на заставу, на которую мы могли добраться только через 2-ю, а там по Уссури на своем мотоботе еще два десятка километров. Монотонно стучал слабенький дизель. Уссури широко и вольно несла свои чистые воды Амуру.

Мы благополучно миновали Никольский перекат и подходили к острову Даманский. Сын, пригревшись на солнышке, задремал у меня на руках. Галя тоже дремала, устав от далекой дороги. А у меня было прекрасное настроение. Ведь я возвращался на заставу, которая стала мне близкой и родной.

Вдруг старший пограннаряда, сопровождавший нас, забеспокоился. Внимательно наблюдая за рекой, он заметил, как из-за острова вышли две моторные лодки и направились к нам.

— Товарищ лейтенант, китайцы! В каждой лодке по 4 человека. Идут на большой скорости.

Я быстро посадил жену и сына на дно мотобота. По бортам расположился пограннаряд, вскинув на изготовку автоматы.

— Без команды не стрелять, — предупредил я солдат. — Матрос Надточий, сбросить скорость, курс не менять. Подать сигнал отворота.

Матрос все выполнил и стал делать отмашку флажком. На корме нашего катера развевался далеко заметный пограничный морской флаг. Китайцы быстро сближались. Возникла угроза столкновения.

— Стоп машину. Всем приготовиться к удару.

Я приказал солдатам взять отпорный и водомерный шесты и попытаться оттолкнуть приближавшиеся лодки. А сам вооружился автоматом матроса Надточего. Не скрою, решил, если будет попытка захвата моей семьи, то им мало не покажется. Внимательно следил за каждым движением лодок и пытался предугадать действия налетчиков. Некоторые китайцы стояли в лодках на коленях, другие сидели на дне и угрожающе махали кулаками. Но позы их не были напряжены, а значит, не готовы были к удару. Лодки резко вильнули вправо, пролетели вдоль нашего борта, обдав нас брызгами и специфической вонью. Я успел заметить, как взметнулись в руках солдат шесты и багры.

— Вот так, товарищ лейтенант, каждый раз пока вас не было. Майор из отряда даже запретил нам сближаться с ними, если они выскакивали наперерез. Говорит, уходите сразу к своему берегу, не трогайте их, а то тут с вами беды не оберешься. Вот они и обнаглели. Теперь знать будут, что вы вернулись.

— Петров, а зачем ты китайца шестом по спине огрел?

— Он же плевать на нас начал. А мне еще зимой это не понравилось.

Я охотно слушал своих солдат. Возбужденные и, как мне казалось, обрадованные встречей со мной, они наперебой рассказывали, как тут жили, чем занимались, какие заботы их одолевали.

В августе китайцы начали крупные перевозки по реке. Довольно мощные катера тянули на буксире баржи с грузами и военнослужащими. Человек по 30 в каждой. Шли эти караваны со стороны соседнего Бикинского погранотряда вверх по реке в сторону города Хутоу, что против Имана. Мы сопровождали их войсковым наблюдением по всему участку заставы. Там, где по условиям фарватера они совсем близко подходили к нашему берегу, выставляли наряды. Одно из таких мест было как раз напротив нашей заставы.

Последнее время китайцы взяли моду нас дразнить и хамски оскорблять. Как только баржа подходила к заставе, они по команде строились шеренгой спиной к нам, снимали штаны и показывали свои задницы. Так повторялось несколько раз. Надо было что-то придумать. Еще с зимы у нас в конюшне валялось множество плакатов, лозунгов, а главное, несколько портретов Мао Цзэдуна, отобранных в схватках. Заранее в кустах, установили их и замаскировали. Как только баржа подходила поближе и китайцы с голыми задами выстраивались вдоль борта, солдаты поворачивали к ним лицевой стороной портреты Мао. Выходило, что несколько десятков фанатов-маоистов приветствовали своего вождя, мягко скажем, не совсем традиционно. Надо было видеть, что тут началось. Из рубки выскочили офицеры и начали орать и пипками бить по голым задал! китайцев, загоняя их в кубрик. Те ничего не могли понять. Наши солдаты катались со смеху. С тех пор, проходя весь наш участок заставы, они не смели даже высовывать свой нос наружу

Приближалась осень. Мы напряженно готовились к окружной инспекторской проверке. К тому времени на заставу прибыл заместитель начальника по боевой подготовке лейтенант Григорий Денисенко. Молодые офицеры с энтузиазмом относились к делу. В короткое время мы привели материально-учебную базу в порядок. Дооборудовали стрельбище и опорный пункт. День и ночь гремели выстрелы на стрельбище. Задача стояла одна — научить личный состав меткому ведению огня из всех видов оружия, которое было на заставе. И в любых условиях. Обживали и дооборудовали опорный пункт заставы, выходили туда по тревоге на несколько суток. Там жили, там спали, оттуда же организовывали службу. Фактически мы реально готовились к отражению вооруженного нападения на заставу, вторжению на нашу территорию. На флангах, на направлениях возможного вторжения противника отрыли и оборудовали окопы, опорные пункты со средствами связи для отделений. Замполит лейтенант Александр Кочкин, приобретя за зиму хороший опыт ведения партполитработы в сложных боевых условиях, постоянно находился среди личного состава. Партийная группа заставы состояла уже из 7 человек. Комитет комсомола во главе с только что избранным секретарем Виктором Коржуковым многое делал для сплочения воинского коллектива, направляя его на достижение поставленной ими же цели — сдать проверку на «отлично».

Однажды в разгар работ прилетел на заставу начальник отряда с группой офицеров. Они скрупулезно изучали вопросы охраны границы, организацию боевой и политической учебы, ведения хозяйства и многое другое. Устранение выявленных недостатков способствовало серьезной подготовке к инспектированию заставы. Леонов сам лично вникал в каждую проблему.

В один из дней Леонов решил посмотреть как мы, молодые офицеры, живем.

— Галина дома сейчас? — спросил меня командир.

— Так точно.

— Тогда проведите меня...

Стояла тихая, по-летнему жаркая погода. Уже подходя к дому, я услышал непонятные звуки, отдаленно напоминающие удары молотка по гвоздю.

— Супруга ремонтом, кажется, занимается.

— Вроде не собиралась.

Войдя во двор, мы услышали звуки стрельбы из малокалиберной винтовки. Стрелка еще не было видно, но консервные банки, развешенные на штакетнике забора, метко пробивались одна за другой. Для меня стало ясно. Жена отрабатывала навыки владения боевым оружием. Вдруг стрельба прекратилась, и из сеней на крылечко вышла моя пограничница.

— Здравствуйте, — лукаво улыбаясь, приветствовал Леонов. — И чем же вы тут занимаетесь, Галина Михайловна.

— Да вот учусь... — без тени смущения и с некоторой долей гордости ответила она.

— А почему не на стрельбище?

— Я туда с заставой ходила, там жарко и комары стрелять мешают. А пока мужа не было попросила у лейтенанта Денисенко винтовку.

— И патроны он вам тоже дал?

— Дал, но мало, я почти все расстреляла. Завтра еще попрошу.

Я был на гране обморока.

— А откуда вы стреляете, что-то не было вас видно.

— Маскируюсь, как солдаты на стрельбище. Вот посмотрите.

В сенях, в проеме двери прямо на чистом полу лежал матрас, на котором была оборудована боевая позиция. Вместо упора приспособлена ватная подушка. В общем, позиция снайпера, не больше — не меньше. Леонов с интересом осмотрел эту позицию и банки, что висели на заборе, зияя дырами.

— А что, Виталий Дмитриевич, жена-то у вас отлично стреляет.

— Да нет — не унималась моя Галя. — Еще плохо. Вот потренируюсь...

Я не знал куда деваться. Точно на строгий выговор тяну. Еще и Денисенко по неопытности заложила.

Леонов взял винтовку, попросил пару патронов, тоже стрельнул по банкам.

— Учиться метко стрелять, конечно, хорошее дело, — сказал он. — Только лучше это делать на стрельбище. А теперь посмотрим, как вы тут живете.

— Нормально живем, проходите, пожалуйста, — пригласила жена.

Леонов по-отцовски, внимательно осмотрел наше скромное офицерское жилье. Две маленькие комнатки и кухонька. В спальне стояли две аккуратно заправленные синими солдатскими одеялами солдатские же кровати. В другой комнате одиноко скучали одностворчатый шкаф, стол и пара стульев. В углу — детская каталка, которую сын уже перерос и в это время как раз спал на одной из кроватей.

— Ну что же, — заметил Леонов, — не богато, но уютно.

Было заметно, что Леонову самому было неловко за наше не в меру скромное жилье. И как бы оправдываясь, он обещал разобраться с тыловиками и помочь с мебелью.

— Нам особенно ничего не надо, — забеспокоилась жена. — Только, если можно, кровать пошире, чтобы на двоих, — засмущавшись, добавила она.

В середине октября, как всегда, неожиданно, нагрянула инспекторская проверка. Большая группа офицеров округа, среди них целых 3 полковника, десантировалась на заставу В течение недели буквально все подвергалось самому тщательному и скрупулезному анализу. Все шло к тому, что застава может вытянуть на «отлично» и был искренне рад за своих солдат.

Обычно где-то в конце проверяется боеготовность заставы в целом. Я еще раз самым тщательным образом проинструктировал сержантов, дежурного по заставе, весь личный состав о порядке действий по командам «Тревога», «В ружье» «К бою», «Пожар»... Мне казалось, что каждый солдат твердо усвоил свой маневр.

Ранним осенним утром команда «К бою» взметнула заставу. И уже через несколько минут личный состав, готовый вступить в бой, занял опорный пункт. Прибыв на свой командный пункт, я проверил личный состав, его готовность к отражению противника. Линейная связь была установлена с заставой и с оперативным дежурным по отряду сразу, а вот радиосвязь что-то не заладилась. В сеть сразу же вошли китайцы. Нет, они не глушили нас, а просто нахально прослушивали и порой отпускали шуточки типа «твоя капитана приказала слузбу нести холосо», «плохо неси слузбу, твоя капитана тебя ругать будет» и т. п. Комиссию это почему-то сильно удивило. Особенно связистов. А удивляться нечему. У китайцев такие же радиостанции.

— Посмотрите в бинокль повнимательней, — предложил я. — Вон там слева от причала под деревом на берегу и есть их скрытый наблюдательный пункт. Они и сейчас за нами наблюдают и привет могут послать. Если хотите, то можете с ними поговорить.

— А как же скрытность связи? — заволновались окружные связисты.

— Да какая скрытность. Только перейдем на другую частоту, а они уже там приветы нам посылают.

Меня несколько удивило, что в округе не знают об этом. Ведь мы со Стрельниковым постоянно докладываем в отряд.

Старший группы проверяющих обошел со мной весь опорный пункт. Осмотрел его оборудование, устройство. У каждого сержанта и солдата проверил знания по действиям при отражении противника, секторы наблюдения и ведения огня. В общем все, что требовалось от обороны. Все шло вроде бы нормально, пока проверяющие не вышли на позицию расчета гранатомета, который уже занял основную огневую позицию и развернул орудие. Расчетом командовал младший сержант, только что прибывший с курсов подготовки командиров орудия. В расчет входили молодые солдаты, которые прошли сборовую подготовку при управлении погранотряда. Это рядовые Алексей Сырцев, Петр Плеханов и Исламгали Насретдинов. За этот расчет я больше всего переживал. Командир доложил проверяющему все как положено — ориентиры, секторы огня. Показал неплохие знания и в управлении огнем.

— Товарищ командир орудия, а где же ваши снаряды? — спросил вдруг полковник.

— На заставе забыли.

— Как это? Чем же вы будете вести бой против танков?

Комиссия собралась на срочное совещание. Я понял, будут резать оценку.

Одновременно проверялась и застава Стрельникова. Там в это время находился председатель комиссии заместитель начальника Тихоокеанского пограничного округа полковник Г.П. Сечкин. Ему-то и доложил наш проверяющий о вопиющих безобразиях на 1-й. За полковником сразу прилетел вертолет. Сечкин вспылил и, как потом мне рассказывал Иван, присутствовавший при этом, грозился самому полковнику поставить-двойку.

— Как вы смели поставить «неуд»? Это же одна из лучших застав в округе. Они всю зиму дрались на границе с китайцами. У них почти все солдаты награждены. Начальник заставы представлял наш округ в Москве.

Он тут же на вертолете прилетел на заставу. Я встретил его грустным и удрученным. Доложил обстановку Сечкин вместе со мной и членами комиссии обошел всю заставу, все складские и хозяйственные постройки и только потом осмотрел опорный пункт. Некоторое время он изучал итоговые ведомости проверки, совещался с проверяющими. Когда вышел из моего кабинета, где проводил совещание, приказал построить весь расчет СПГ-9.

Товарищ лейтенант, подайте расчету команду «К бою».

В считанные минуты расчет занял позицию, но теперь уже с полным комплектом снарядов. Сечкин давал вводные. Расчет действовал умело и слаженно.

На построении заместитель начальника войск округа поблагодарил личный состав за службу и объявил заставе оценку «хорошо». Мы с Иваном были довольны. У 6-го застава тоже сдала на «хорошо».