Кровное дело шевалье

XXVI ПОСЛАНИЕ ЖАННЫ ДЕ ПЬЕНН

Теперь, дорогой читатель, вспомним о мадам Магелонне — старой хозяйке того дома, где жила в мансарде Жанна де Пьенн с дочерью. Мы еще не забыли, как эта почтенная дама отправилась на постоялый двор «У ворожеи», услышала там об аресте Пардальяна, который самым удивительным образом совпал с похищением ее жилиц, и поспешила к себе, дрожа от страха и не сомневаясь, что ее дом стал центром чудовищного заговора гугенотов.

Сначала она хотела немедленно бросить письмо, которое Жанна де Пьенн просила ее передать Пардальяну, в огонь. Старуха опасалась, что ее примут за сообщницу злоумышленников. Однако мадам Магелонна была женщиной, причем женщиной немолодой и богобоязненной, а старухи-богомолки, как известно, самые любопытные представительницы прекрасного пола. Так что достойная дама тряслась от ужаса, представляя себе, как у нее найдут письмо Жанны, и все же не уничтожала опасный документ! Несколько дней мадам Магелонна вздрагивала от каждого шороха, однако сохранила послание. Но тут старуха оказалась перед новой дилеммой: вскрывать или не вскрывать таинственный пакет?

Запершись у себя, мадам Магелонна задергивала шторы на окнах, плотно закрывала двери, опускалась на стул и принималась вертеть письмо в руках. Ее мучил единственный вопрос: что там, в пакете?

Она нервно теребила письмо, разглядывала его на свет, пыталась поддеть печать булавкой — и в конце концов пакет расклеился.

Мадам Магелонна до смерти перепугалась, но тут же воскликнула:

— Оно распечаталось само! Моей вины тут нет…

И сделала вывод:

— Стало быть, его можно прочитать…

И хотя она еще не решила окончательно, можно или нельзя, глаза ее уже забегали по строчкам.

Старуха увидела записку, предназначенную шевалье де Пардальяну, и еще один пакет. В записке Дама в трауре просила молодого человека отнести второе письмо тому, кому оно адресовано.

А адресовано оно было Франсуа, маршалу де Монморанси.

Прочитав это имя, старуха остолбенела от изумления. Ей было отлично известно, что Дама в трауре никогда не имела с Пардальяном никаких дел. Так почему теперь она рассчитывает на его помощь?.. Все это лишь еще больше разожгло любопытство мадам Магелонны: второй-то пакет был запечатан… Так что мучения достойной хозяйки дома только усугубились.

Несколько дней она мужественно боролась с искушением, но до чего же ей хотелось выяснить, что может связывать скромную швею с одним из самых знатных и богатых людей королевства — с Франсуа де Монморанси!

И мадам Магелонна, конечно, не выдержала. Она вновь достала письмо, присела к столу и вскрыла пакет…

И тут раздался громкий стук в дверь. Старуха подпрыгнула от испуга, а к ней тем временем уже входил нежданный гость. Мадам Магелонна с трудом сдержала крик ужаса. В спешке она забыла задвинуть засов, и вот ее застали на месте преступления. И кто! Сам шевалье де Пардальян!

— Это вы! — пробормотала мадам Магелонна, пытаясь прикрыть трясущимися руками разбросанные по столу бумаги.

Шевалье изумился: ему и в голову не приходило, что старуха может его знать. Тем не менее молодой человек отвесил хозяйке учтивый поклон:

— Не бойтесь, мадам! Я не сделаю вам ничего дурного. Простите меня за столь бесцеремонное вторжение. Похоже, я напугал вас, но меня заставило забыть о вежливости очень важное дело.

— Разумеется! Ведь вы хотите забрать письмо, — воскликнула дрожащая Магелонна.

— Какое письмо? — спросил Пардальян, изумление которого возрастало с каждой минутой.

Хозяйка прикусила язык, но было уже поздно. Она неловко старалась сбросить записку и пакет под стол, что, конечно же, не укрылось от внимательных глаз юноши.

— Но вы же в Бастилии… — пролепетала вконец растерявшаяся старуха.

— Отнюдь, мадам. Меня схватили по ошибке, и как только выяснилось, что произошло недоразумение, меня немедленно отпустили. Я десять дней просидел в тюрьме, а оказавшись на свободе, тут же поспешил сюда. Видите ли, в ту минуту, когда ко мне в комнату ворвались стражники, из мансарды вашего дома доносились мольбы о помощи. Две дамы, которые жили здесь, похоже, попали в беду. Мне уже известно, что их тогда заставили сесть в карету и куда-то увезли.

— Их арестовали одновременно с вами…

— Мадам, умоляю, расскажите мне все, что вы знаете! Для меня важна каждая мелочь, каждая деталь!

— Пожалуйста, я ничего не собираюсь от вас скрывать. Даму в трауре и ее дочь Лоизу арестовали, говорят, потому, что они так же, как и вы, были замешаны в заговоре гугенотов.

— Так же, как и я?!

— Такие ходят слухи… Но если вас освободили, выходит, и эти несчастные пострадали безвинно.

— Кто их увез?

— Офицер и какие-то солдаты…

— Королевские гвардейцы?..

— Да разве я в этом что-нибудь понимаю? Вот в монашеских рясах я разбираюсь, сразу вам скажу, кто из какого ордена…

— А не командовал ли солдатами герцог Анжуйский?

— Господь с вами! Разумеется, нет!

— Куда их увезли? Может быть, вы что-то слышали?

— Нет, ничего… Я тогда прямо голову от страха потеряла…

Пардальян замолчал. Он понял, что от старухи немногого добьешься. Тайна оставалась тайной…

— А может, вы догадываетесь, куда их увезли? — спросил он на всякий случай.

— Да нет… Я, знаете ли, так разволновалась…

— А теперь давайте поговорим о письме, — заявил шевалье. — Когда я пришел, вы упомянули о каком-то послании. Видимо, бедные женщины пытались кому-то передать записку?

Мадам Магелонна старалась прикрыть бумаги передником, который выскальзывал из ее дрожащих пальцев.

— Мадам, что это у вас раскидано по столу? — строго осведомился Пардальян.

— Даю вам слово, я тут ни при чем… пакет сам расклеился, — лепетала испуганная хозяйка, отдавая шевалье письма. Пардальян схватил бумаги и быстро прочел предназначенную ему записку.

— Несчастная дама попросила меня отнести это вам, — заикаясь, объясняла Магелонна. — Я побежала на постоялый двор и узнала, что вас схватили. И тогда я спрятала письма в надежное место!

— Кому-нибудь о них известно?

— Нет-нет, Богом клянусь, никому!.. А пакет открылся сам…

— Вы их читали?

— Лишь короткую записку… Хотела, правда, вскрыть второе письмо, а тут вы на пороге…

— Мадам, — сурово объявил Пардальян, — письма я уношу с собой. Вы и сами могли убедиться, что именно я должен вручить пакет маршалу де Монморанси. Нет такой силы, которая помешала бы мне исполнить поручение дамы, обратившейся ко мне за помощью. А вот ваш поступок, мадам, заслуживает всяческого осуждения. Однако я готов простить вас, но при одном условии… Вы никогда и нигде даже не заикнетесь об этих бумагах!

— О! Не сомневайтесь в этом, месье! А то ведь, не дай Бог, решат, что я их сообщница! — наивно заметила старуха.

«Прекрасно, — подумал шевалье, — страх удержит ее. Это лучше, чем любые клятвы».

Шевалье простился со старухой и поспешил на улицу. Там его, как обычно, поджидал преданный Пипо. В сопровождении верного пса Жан отправился на постоялый двор, где столкнулся с почтеннейшим Ландри, державшим в руках кувшин вина. Заметив Пардальяна, трактирщик замер с открытым ртом, уронил кувшин — но так и не пошевелился.

— Шевалье! — наконец выдавил из себя потрясенный хозяин постоялого двора.

— Не волнуйтесь, дорогой мой, я не сомневаюсь, что вы безмерно рады видеть меня вновь. И вы, разумеется, интересуетесь, не желаю ли я отобедать… Так вот, я желаю, и даже очень!

Ландри застонал в ответ и перевел растерянный взгляд с хозяина на пса — Пипо нелюбезно продемонстрировал достойному трактирщику клыки, а Пардальян с удовольствием уселся за стол.

В приступе отчаяния Ландри поспешил укрыться на кухне. Он без сил плюхнулся на табурет и схватился за голову. При виде столь неутешного горя, охватившего ее супруга, мадам Югетта решила, что произошла какая-то ужасная трагедия. Она выскочила из кухни в зал, увидела Пардальяна и все поняла.

Однако женщине, похоже, не передалась скорбь мужа. Мадам Югетта зарделась, подбежала к шевалье, нежно поздравила его с возвращением и засуетилась, накрывая на стол.

— Ах, господин шевалье, — вздохнула Югетта, — как же я за вас переживала! Неделю глаз сомкнуть не могла…

«Бедная Югетта! — подумал Жан. — Как жаль, что я уже влюблен в Лоизу!»

Видимо, взгляд шевалье был сегодня более ласковым, чем обычно, и милая хозяйка стала просто пунцовой. Она летала из кухни в зал и из зала на кухню в своих легких одеждах (перед этим Югетта стояла у плиты, где было довольно жарко), что-то легкомысленно напевала, беззаботно шутила со служанками и изо всех сил старалась угодить Пардальяну.

— Несчастный юноша! Он так исхудал! — поделилась она своими наблюдениями с мужем.

— Жаль, что он не растаял полностью, как масло на сковородке, — пробурчал достойный супруг.

— Какой вы злюка, месье Грегуар!

— Вовсе нет, мадам Грегуар! Но этот человек со своей псиной разорит меня — они же десять дней голодали!

— Так ведь они уже все оплатили!

— Это как? — недоуменно спросил хозяин.

— Вы же прихватили те деньги, что остались у шевалье в комнате. Уже забыли? А он, между прочим, имеет право потребовать их у вас! Что вы на это скажете? Извольте приветливо разговаривать с нашим гостем!

Ландри пришлось согласиться с несокрушимой логикой супруги. Он тотчас же нацепил на физиономию самую сладкую улыбку и начал крутиться около стола шевалье. А Югетта уже потчевала Пардальяна его любимым паштетом.

— Эй, жена! — крикнул трактирщик. — Что же ты собачку забыла? Бедный Пипо! Проголодался… Какое счастье, что и ты снова с нами! Ах, господин шевалье, что у вас за чудный пес, такой умный, такой преданный! Югетта, у тебя там осталась косточка получше? А вы, сударь, отведайте этого сомюрского вина… Я специально припрятал бутылочку — дожидался вашего возвращения.

Пардальян, улыбаясь в усы, с удовольствием выпил сомюрского. Великодушный Пипо не стал рычать и выяснять отношения, но краем глаза все время следил за носком башмака почтеннейшего Ландри Грегуара.

Мир и покой опять воцарились на постоялом дворе «У ворожеи».

Утолив голод, Пардальян заглянул в конюшню и убедился, что Галаор пребывает в добром здравии; десятидневное отсутствие хозяина ничуть не повредило скакуну. Потом Жан взбежал по лестнице в свою комнату и поспешно пристегнул шпагу, которая все это время мирно висела на стене. Затем он сел за стол и внимательно перечел полученную от Жанны записку.

«Ну что ж, — подумал он, — надо вручить пакет Монморанси».

И он, совсем как мадам Магелонна, принялся ломать голову над тем, что может связывать ничтожную белошвейку и всесильного маршала.

А пакет лежал прямо перед Жаном… и был, между прочим, уже вскрыт… Но Пардальян, разумеется, не станет читать чужого письма!.. Ни за что!.. А с другой стороны… Что случится, если он глянет на него одним глазком? Вдруг Дама в трауре пишет что-нибудь о тех негодяях, которые похитили ее и Лоизу? Она наверняка просит, чтобы маршал де Монморанси защитил несчастных женщин… А зачем им маршал? Вырвать Лоизу и ее мать из рук злодеев прекрасно может и шевалье де Пардальян! А посторонние тут совершенно ни при чем! Короче, он просто обязан прочесть письмо!..

Жан решительно расправил листок и погрузился в чтение. Дойдя до конца этого послания, потрясенный юноша не сумел сдержать стона. Жан побелел как полотно и тяжело дышал. Он снова и снова пробегал глазами по строчкам, а некоторые места даже перечитывал вслух, словно не мог поверить тому, что ему открылось. Наконец шевалье выпустил исписанный лист из рук, уронил голову на стол и горько заплакал.

Под письмом Жанны де Пьен стояла дата: 20 августа 1558 года. В том самом году Франсуа де Монморанси взял в жены Диану Французскую, незаконнорожденную дочь короля Генриха II.

Это было четырнадцать лет назад. Вот что писала тогда Жанна:

Вот что прочитал шевалье де Пардальян. Наверное, уязвленная гордость, уверенность в собственной правоте и сознание своей абсолютной невиновности, а также безграничная преданность мужу заставили несчастную женщину подписать письмо своим полным именем, включая титул: герцогиня де Монморанси.

Четырнадцать лет пролежало письмо в шкатулке, но вот пришло время, и оно заговорило; словно призрак прошлого восстал из могилы, чтобы поведать живым страшную правду.

Обдумав то, что он узнал, Пардальян застонал от жесточайшей муки, терзавшей его сердце: Лоиза потеряна для него навсегда! Застыв на стуле, юноша беззвучно плакал, и слезы катились по его щекам.

Герцогиня де Монморанси! О Боже, Боже! Лоиза — родная дочь и законная наследница могущественного герцога де Монморанси!

Это блистательное имя повергло молодого человека в бездну отчаяния. Разумеется, шевалье де Пардальян, никому не известный дворянин, бедный, как церковная мышь, вполне мог просить руки Лоизы, дочери тихой белошвейки. Но Лоиза, герцогиня де Монморанси, никогда не станет женой нищего шевалье!

В эти годы всесильная семья Монморанси была в зените своей славы. Могущество этого рода, одного из самых знатных и влиятельных во Франции, стало почти беспредельным, когда его возглавил коннетабль Анн де Монморанси. Теперь старик умер, но положение Монморанси не пошатнулось. Франсуа собрал вокруг себя немало людей, решительно и небезуспешно противодействующих как Гизам, так и королю. Вспомнив все это, мы вполне поймем горе шевалье. Его и Лоизу разделила бездонная пропасть.

Давно прошли те времена, когда короли женились на пастушках. Теперь дочь герцога никак не могла бы вступить в брак с бедным дворянином, не обласканным славой, не имеющим состояния.

— Конец, конец, нынче конец всему, — рыдал Пардальян, невольно повторяя горькие слова, которые прочитал в послании Дамы в трауре — Жанны де Пьенн.

И все-таки порой в душе юноши вдруг просыпалась слабая надежда. А что если Лоиза любит его? А что если титул и богатство оставят ее равнодушной?

— Но это невозможно, бедный глупец! — тут же одергивал себя Пардальян. — Даже если предположить, что она меня любит, ее отец никогда не согласится на такой неравный брак! Ведь кто я есть? Какой-то нищий авантюрист, бездомный оборванец… В глазах многих — чуть не бандит с большой дороги! Чем я владею? Шпага, лошадь и пес — вот и все мое богатство…

Пипо, почувствовав, что хозяин разволновался, подошел поближе и положил морду на колени шевалье. Жан ласково почесал пса за ухом.

— А знаешь, Пипо, — задумчиво произнес юноша, — может, она меня и не любит? Это ведь я сам все насочинял… Мы никогда не разговаривали, правда, однажды она посмотрела на меня, а я послал ей воздушный поцелуй, да еще она позвала на помощь в минуту опасности… Нет, я должен забыть ее, забыть навсегда!

Вдруг шевалье вскочил и заметался по комнате.

— Боже, как я смел надеяться! — вскричал он. — Разумеется, Лоиза никогда не выйдет за меня замуж, разумеется, она не полюбит меня… Наоборот, я, наверное, вызываю у нее лишь отвращение… Ведь ей, скорее всего, известно мое имя, а ее мать, несомненно, уже рассказала ей о преступлении моего отца. Как же теперь Лоиза может относиться ко мне? Лишь ненавидеть, презирать — и только.

Молодой человек еще раз перечитал ту часть письма, где упоминался господин Пардальян-старший. Жанна де Пьенн обвиняла отца Жана в страшном преступлении.

Да, Жан обожал Лоизу, а его отец много лет назад выкрал ее и собирался пронзить кинжалом ее сердечко! С каким отвращением будет она думать о Пардальяне-старшем и те же чувства станет испытывать к сыну злодея!

— Что ж, — вздохнул шевалье, — если все против моей любви, если Лоиза презирает меня, к чему мне страдать из-за нее? Зачем доставлять это послание? Что мне до забот герцогини де Монморанси? Эта женщина проклинает в письме моего батюшку — значит, проклянет и его сына. Почему я должен волноваться из-за ее дочери? С ними случилось несчастье? Вот и пусть им помогает теперь кто-нибудь другой!

Ах, батюшка, как жаль, что вы так далеко от меня! Но я помню ваши советы и на сей раз не дам втянуть себя в сомнительную историю. Мужчина я или нет! Только сильные добиваются славы и богатства! Так будем же сильными! Сметем с дороги слабых, заткнем уши, чтобы не слышать ничьей мольбы о помощи, тройной кирасой прикроем сердце, и вперед — завоевывать счастье железной рукой! С любовью мне, увы, не повезло…

Охваченный безумным возбуждением, шевалье дрожал как в лихорадке. Он метался по комнате, почти крича и размахивая руками, хотя обычно его голос был тих, а жесты сдержанны и изящны. Наконец Жан решил подвести некоторые итоги…

Он оказался в отчаянном положении. У него появился страшный враг — Екатерина Медичи. Он нанес ужасное оскорбление герцогу Анжуйскому и его приближенным. Он навлек на себя гнев герцога Гиза, которому Гиталан, несомненно, уже рассказал о том, что вытворял в Бастилии сумасшедший узник.

А как он мог защитить себя? Только собственной шпагой! И умудрился сделать своими врагами первых сеньоров королевства…

Да любой из них лишь пальцем пошевельнет — и от шевалье де Пардальяна останется мокрое место. При этой мысли Жан вместо страха ощутил прилив гордости и неодолимое желание драться.

Один, один против Екатерины Медичи, против герцога Анжуйского, против Гиза…

«Если я паду в схватке, то, по крайней мере, никто не скажет, что я выбрал противников послабее!» — заключил Пардальян. Но тут еще одна мысль пришла ему в голову.

— Да, я чуть не упустил из виду еще одного недоброжелателя! — мрачно улыбнулся шевалье. — Его светлость герцог Франсуа де Монморанси… О нем тоже забывать нельзя. Узнав от мадам де Пьенн о том, как поступил с его ребенком мой дорогой батюшка, маршал, несомненно, очень захочет добраться до меня! Разумеется, Екатерина Медичи может сделать это раньше и навеки заточить меня в какой-нибудь жуткий каземат. Впрочем, придворные герцога Анжуйского способны опередить даже королеву и прирезать меня в тихом, безлюдном закоулке. Если только их не опередит Гиз и не натравит на меня господ Крюсе, Пезу и Кервье. Что ж, к оружию, господа! Если вы вздумали сражаться со мной — извольте защищаться!

И Пардальян, привычным движением выхватив шпагу, сделал несколько резких выпадов, нанося удары воображаемым противникам.

— Ах, Пресвятая Дева! Что здесь происходит, шевалье? — прозвучал у него за спиной мелодичный голосок.

Молодой человек повернулся и оказался лицом к лицу с мадам Югеттой Грегуар, которая, улыбаясь, стояла в дверях.

— Да, право, ничего… Просто я разминался, дорогая мадам Югетта. За десять дней рука как-то затекла… Ах, как хорошо, что вы зашли навестить меня. Вы очаровательны, мадам Грегуар, поистине вы лучший и прекраснейший цветок на нашей улице Сен-Дени.

— Ах, господин шевалье…

— Не возражайте! Первого, кто заявит, что в Париже есть трактирщица милее вас, я уложу на месте!

— Пощадите, господин Пардальян! — воскликнула Югетта с поддельным испугом.

Пардальян обнял хозяйку за талию и с удовольствием запечатлел на ее свежих щечках два звонких поцелуя.

Мадам Югетта раскраснелась и пролепетала:

— Простите, что я заглянула к вам так, без приглашения…

— Что вы, Югетта, я всегда вам рад. Клянусь, никогда не видел таких розовых губок, таких пленительных глазок…

— Вот, держите! — и очаровательная трактирщица положила на край стола тяжелый кошелек.

— Это мне?

— Разумеется, месье. Когда вас схватили, вы даже не подумали о деньгах… Они остались тут, в комнате… Я сберегла их для вас и теперь возвращаю.

— Мадам Югетта, вы ведь говорите мне неправду!

— Я… Господь свидетель, даю вам слово, я…

— Не нужно ложных клятв. Ваш муж, почтеннейший Ландри, просто-напросто прикарманил мой кошелек, а вы, моя милая красавица, вернули мне деньги… Однако, мадам Грегуар, вы хлопотали напрасно. Я кое-что должен достойнейшему месье Грегуару и вовсе не забыл здесь кошелек, а специально оставил его вашему супругу.

— Но заберите хотя бы половину! Вы же не сможете обойтись без денег?

— Моя дивная Югетта, запомните: расставшись с последним су, я ощущаю себя самым богатым человеком на свете! К тому же у меня есть этот аграф!

На шляпе Пардальяна все еще сверкало дорогое украшение, полученное от королевы Наваррской.

Мадам Югетта покачала головой и спрятала кошелек.

— Да! — воскликнул шевалье. — Говорил ли я вам, как я вас обожаю? Вы так добры, мадам, и ваше очаровательное лицо столь же прекрасно, сколь и ваше нежное сердце… Ах, Югетта, похоже, вы пленили меня!..

Мадам Грегуар потупилась, и на ее ресницах заблестели слезинки.

— Почему у вас глаза на мокром месте, мадам? — отчаянно изображая беззаботную игривость, спросил Пардальян. — Говорю же вам: я ваш раб! Вы должны ликовать, а не расстраиваться!

Шевалье пытался улыбаться, но в его глазах затаилось страдание.

Югетта нежно взглянула на него и прошептала:

— Как вы мучаетесь!

Услышав это, Пардальян побледнел.

— Я? Мучаюсь? Почему вы так решили?

Восхитительные глаза Югетты продолжали ласково смотреть на шевалье.

— Мне кажется, — грустно вздохнула она, — вам сейчас очень больно. Только не улыбайтесь, а то вам станет еще тяжелее. Меня же ваши шутки лишь огорчают. Да, шевалье, ваше сердце разрывается… оттого, что вы влюблены. Вы надеялись, что я ничего не знаю?.. Извините, но я следила за вами… и заметила, как вы целыми днями сидите у окна, не сводя глаз с соседней мансарды. Вас пленила девушка, которая там живет… Это она — владычица вашей души. Но теперь красавица исчезла, и вы в отчаянии… Считаете, наверное, что она вас забыла… Но вы неправы… Она вас любит…

— Да разве вы это можете знать?!

— Могу, шевалье! Я ведь подглядывала не только за вами, но и за ней. Могу — ведь нетрудно обмануть женщину, которая равнодушна к вам, но ничто не укроется от женщины, которую обуревает ревность, ибо ее сводит с ума любовь!

Эти слова Югетта проговорила чуть слышно, так что шевалье даже не уловил их звучания и все же отлично понял их смысл.

— Югетта, вы ангел! — воскликнул юноша и приник к руке прелестной трактирщицы.

— А вы так любите ее! — всхлипнула Югетта.

Пардальян промолчал, однако крепко сжал пальчики мадам Грегуар.

Кто знает, чем кончился бы этот разговор, но его прервали крики почтеннейшего Ландри, донесшиеся с первого этажа. Хозяин постоялого двора громко звал свою жену.

Югетта умчалась, то ли радуясь, то ли грустя.

— Несчастная мадам Грегуар! — вздохнул Жан. — Она любит меня и старается приободрить, выдумав эту историю о чувствах Лоизы. Но увы, Лоиза не любит меня и не может полюбить. И я вырву из своего сердца эту страсть. Я снова стану свободным, свободным, как птица!.. Брошу Париж! Завтра же поеду на поиски отца! А пакет Дамы в трауре? К дьяволу! Пусть герцог де Монморанси сам его ищет!

Пробормотав это, Пардальян взял послание Жанны де Пьенн, сердито свернул его и в ярости выбежал из комнаты, сжимая в руке пакет. Он дал себе слово никогда больше не думать ни о Лоизе, ни о ее матери и выкинуть из головы всех Монморанси на свете.

Позже Пардальян сам не мог вспомнить, что он делал в тот день. Кажется, переходил из кабачка в кабачок… Его хорошо знали в этих заведениях, он же, забыв о своих врагах, даже не думал скрываться.

К вечеру он наконец пришел в себя. К нему вернулась его обычная спокойная рассудительность. Он оглянулся и увидел, что каким-то образом очутился возле роскошного дворца, который высился невдалеке от берега Сены, по соседству с Лувром.

«Дом Монморанси! Но я, разумеется, туда не сунусь!» — подумал шевалье.

И твердо решив уносить отсюда ноги, юноша деловито перешел через улицу, приблизился к главному входу и изо всех сил заколотил в огромную дверь.