Кровь Пяти Драконов

Северные хризантемы

Зима еще не отступила окончательно – на Севере она всегда напоминала о себе. Тонкий слой снега по-прежнему укрывал землю, пусть даже весеннее тепло согревало ее с каждым днем.

Но на белом фоне еще ярче сияли цветные ленты и ранние цветы, брошенные горожанами. На могучих каменных стенах развевались флаги, а звонкий напев труб, казалось, возвещал приход весны.

Отступившей зиме в Белостенье всегда радовались; вместе с холодом уходили пронизывающие ветра, длинные ночи и жуткие тени за воротами. Жизнь не становилась намного легче – Север всегда оставался суров к людям, – но хотя бы виделась более простой и безопасной.

Первый день Восходящей Земли всегда отмечался праздником во всем городе – и не только из-за весны. Именно в этот день отправлялись в путь ежегодные экспедиции, караваны йеддимов, груженных камнями, строительными инструментами и принадлежностями для обрядов.

Такой караван и покидал сейчас ворота Белостенья; казалось, люди в нем не замечают праздника вокруг, полностью посвятив внимание работе. Рабочие размещались в фургонах, погонщики лишний раз проверяли – не захромал ли кто из йеддимов. Стражи Белостенья и наемники занимали места вокруг, уже сейчас готовясь отразить любую опасность.

Высокий светловолосый человек прохаживался вдоль каравана, пристроив на плече тяжелое, окованное железом копье и наблюдая за суетой. Он мимоходом посоветовал рабочему переложить мешок подальше, бросил взгляд на молодого Стража.

– Меч передвинь чуть ближе. Так легче будет выхватить в случае чего.

– Да, мастер Лагерфай, – отозвался юноша, слегка робея под пристальным взглядом темных глаз, напоминавших озера.

Сравнение было даже более верным, чем могло показаться сходу: Лагерфай был Возвышенным, дракорожденным стихии Воды. В Белостенье он жил с прошедшей осени, и уже успел завоевать себе репутацию схватками с нежитью, а однажды сразил проникшего в город обманом фейри. Предложения вступить в Стражу Лагерфай пока вежливо отклонял, полагая, что в роли свободного охотника за чудовищами принесет больше пользы. Но вот от участия в очередной хризантемовой экспедиции не отказался.

– Все! – объявил Толанд Ольсон, могучий и почти лысый белостенец, возглавлявший караван. – Выдвигаемся, и так время потеряли.

Под короткие команды погонщиков и тяжелый топот йеддимов караван двинулся прочь из ворот, по безупречно чистому камню. Сотворенная еще в Первую Эпоху дорога оказалась неподвластна времени, и до сих пор не нуждалась в настоящем ремонте и тянулась до самого побережья.

Лагерфай неспешно прошел до головного йеддима, рядом с которым и собирался держаться. Сейчас еще не нужно было следить за окружающим – караван не успел отойти даже от города, а в истинно опасные места прибыл лишь бы через пару недель. Но Водный все равно предпочитал оставаться настороже – так было проще.

Оглядываясь на спутников, Лагерфай философски подумал, что белостенцы – странный народ. С одной стороны – обычные городские жители, непривычные к странствиям, в отличие от него самого. С другой – эти горожане многие века выживали бок о бок с созданиями тьмы, причем успешно отбивались. Да и к существам сверхъестественным отношение интересное.

Сам Лагерфай не был воспитан в Безупречной Вере, хотя и слышал о ней немало. Собратья-дракорожденные ему были более чем привычны, других пока не встречал, но предпочитал не судить заочно. А вот белостенцы легко принимали и дракорожденных, и соларов – несмотря на недовольство Царства. Говорили, что за последние лет пять в городе появилось сразу два солара, но Лагерфай их не встречал, даже если слухи и были правдивы.

Лунаров в Белостенье не пускали, правда. Во всяком случае, Лагерфай не слышал, чтобы их тут хотя бы одобряли; конечно, и он сам о лунарах знал немного.

– Эй там, впереди! – отвлек Лагерфая возглас Ольсона. – Дорогу уступите! Караван, в шеренгу!

Лагерфай вгляделся в путешественника, поспешно откатившего фургон к самой обочине: нет, вроде обычный человек. Оглянулся на йеддимов: погонщики пристроили их за главным зверем, давая дорогу новому гостю.

Тот благодарно кивнул, проезжая мимо, затем снова завертел головой, словно не привык еще к Дороге. Лагерфай усмехнулся: можно было понять.

Дорога Странника впечатляла любого, кто ступал на нее. Двадцать ярдов в ширину, чистый белый гранит, неподвластный стихиям; через каждые сорок ярдов высились увенчанные полумесяцами колонны. Великая дорога тянулась почти на пятьсот миль, прямым лучом проходя от побережья до ворот Белостенья.

И пролегала она зачастую по неприятным местам. Белая черта пересекала Топь Марамы, исполинскую тенеземлю, один из главных оплотов нежити на Севере. Призраки и ходячие мертвецы не могли просто так ступить на Дорогу – чары древнего пути были властны и над ними. Но тот, кто сходил с белого гранита, становился их добычей; вдобавок сама тенеземля несла разлитую в воздухе опасность, касаясь людей смертным холодом.

Решение белостенцы все же нашли; вернее, не сами белостенцы, а их правители-Синдики. Лагерфай до сих пор не привык к мысли, что городом напрямую правят боги, но признавал: справляются они неплохо. Вот как с тенеземлей: по замыслу и приказу Синдиков вдоль Дороги были воздвинуты маленькие храмы, защищающие людей от нежити и постепенно отодвигающие границы тенеземель прочь.

Они получили название храмов сияющей хризантемы. Каждую зиму нежить старалась уничтожить их, круша стены и разбивая опоры; каждую весну белостенские экспедиции отстраивали храмы заново.

Сейчас Лагерфай шагал именно в такой экспедиции.

Йеддимы медленно шли, но и медленно уставали – и потому проходили за день ничуть не меньше, чем более быстрые животные. Лагерфай нередко поражался выносливости косматых зверей, способных поспорить с мамонтами – хотя, конечно, крепки они были по смертным меркам. Сам он привык шагать без устали и подольше – как и многие Возвышенные.

Стражи-разведчики постоянно отделялись от каравана и возвращались обратно, принося вести – никого не видно. Никто и не сомневался, что днем призраки не появятся, но дисциплина есть дисциплина.

Лагерфай по-прежнему шагал рядом с йеддимом Ольсона, глядя вперед. Ворона… нет, летит мимо и даже не глядит в сторону каравана; значит, не немиссар. Темная груда у дороги – камни, не труп. Дерево, с которого…

А. Ну вот, опять.

– Нарушитель, – сообщил Лагерфай, указав копьем.

– Что?.. – Толанд пригляделся к колонне впереди и покачал головой.

На старом придорожном дереве висел человек; петля плотно охватывала шею и труп слегка раскачивался на ветру.

– Рольт! Кайда! – позвал глава каравана ближайших Стражей. – Снимите этого, обеспечьте костер. Он уже свое получил.

Лагерфай потерял к повешенному интерес, перевел взгляд на другую сторону, лишь мимоходом подумав о том, что в мире не переводятся глупцы.

Самым важным свойством Дороги Странника была отнюдь не прочность или чистота. Вплетенные в нее древние чары не давали никому из ступивших на белый гранит причинять вред другим путникам – и это касалось не только людей, но и гостей из Нижнего Мира и Вильда; поговаривали, что и боги с демонами не избегнут принуждения к миру. Нарушителя ждала смерть от его же собственных рук – как и случилось с этим путешественником. Видимо, попытался кого-то ограбить или просто напал – и закон Дороги вынес приговор.

Если бы эти чары еще и защищали тех, кто выходил за пределы Дороги… Тогда бы работа экспедиции стала куда проще. С другой стороны – тогда бы и нежить придумала нечто новое.

«Может, и я бы тогда не понадобился», – подумал Лагерфай. Но тут же усмехнулся – это вряд ли.

Слишком уж много на свете чудовищ.

Неспешная поступь йеддимов подвела их к первым храмам через три дня. Лагерфай с интересом понаблюдал за тем, как ремесленники быстро и умело управляются с ремонтом: заново отстраивают белые стены, восстанавливают святые символы внутри и покрывают наружную поверхность защитными рисунками. Эти храмы не так уж и пострадали – они находились в десятках миль от Топи.

Уже находились. Раньше-то Топь доставала и сюда.

Лагерфай напомнил себе, что сейчас еще можно слегка расслабиться, а вот через пару дней станет не до этого – они подойдут к самой границе владений нежити, и как раз там и стоило ждать нападения. Конечно, в самой тенеземле призракам было бы куда проще – но при входе в Топь Марамы Ольсон растянул бы лагерь исключительно по Дороге, полностью заградив ее на всю ночь, но и обезопасив своих. Лагерфай предложил эту идею еще в Белостенье и был очень рад услышать, что глава каравана так и собирался поступить.

Через два с половиной дня так и случилось – они добрались до мест, где уже чувствовалось дыхание Топи Марамы. Здешние храмы пострадали сильнее: один был почти что разрушен, у второго – разбиты стены, выломано немало кирпичей; холмы вокруг бросали на святилища густую тень.

Большая часть ремесленников принялась за восстановление первого храма; Лагерфай, убедившись, что за ремонтом приглядывают Стражи, ушел ко второму.

Даже пострадавшее святилище излучало спокойствие и уверенную силу; не знай он, что хризантемовые храмы возводились по приказу Синдиков, сказал бы, что эта сила так же стара, как и сама Дорога.

«Место покоя, – подумалось Лагерфаю. – Потому-то нежить его и не любит – призраки отказались от покоя для своей души».

Он опустился возле разбитой стены, прикрыл глаза. Негромко усмехнулся: да, постарались белостенцы на славу, такие чувства у него возникали только в родном доме. Давно, почти полвека назад, перед тем, как он ушел заниматься нынешним делом. И пусть даже близко тенеземля, а из-за холмов толком не разглядишь угрозы, даже мамонта... все равно умиротворение не оставляло.

Послышался скрип колес и Лагерфай открыл глаза: к храму неспешно подкатил тележку с кирпичами высокий человек крепкого сложения. Он коротко кивнул:

– Простите, если помешал.

– Ничего, – отозвался Лагерфай. – Помочь чем?

– Спасибо, я справлюсь, – ремесленник принялся выгружать кирпичи. – Только последите за окрестностями, мастер…

– Лагерфай.

– Штерн, – представился каменщик, оглядывая поврежденный храм.

Лагерфай уже видел этого человека: пришел вроде не из самого города, из окружавших его деревень. Но мастер явно хороший: кирпичи на место выбитых он ставил быстро и умело.

– Вижу, у вас работа спорится, – сказал он. Вопреки первым впечатлениям Лагерфай не отказывался поговорить – но в пути надо было следить за пространством вокруг. Сейчас все равно требовалось, но молчать уже поднадоело.

– Я умею, – отозвался Штерн. Коротко хмыкнул, оглянувшись: – А вот вас бы за работой увидеть не хотел, уж простите.

– Ну еще бы, – улыбнулся Лагерфай. «Работа» для него и Стражников означала бы, что на караван все-таки нападут. – А разве в Белостенье к вою призраков за стенами не привыкли?

– Так я недавно тут живу, – пояснил каменщик, – так-то путешествую. Решил задержаться в местных деревнях, а тут и работа подвернулась… Может, в Белостенье и осяду, город хороший.

Он помолчал, укладывая очередной белый кирпич и с некоторой неуверенностью заметил:

– Хотя вот не ожидал, что вы… или другой Возвышенный в экспедиции будут.

– Это почему? – удивился Лагерфай.

– Вы же не белостенец, – объяснил Штерн. – И вы дракорожденный – Возвышенным надо бы искать подвигов, а не охранять простых людей.

– А что, охрана – не подвиг? – усмехнулся Лагерфай. – Особенно когда надо сражаться с чудовищами.

– Так плата невелика.

– А на что мне большая плата? – пожал плечами Лагерфай, оглянувшись. – Мне нужно столько денег, чтобы я мог позволить себе жилье, еду и нужные вещи в пути – и при этом чтобы нести было удобно. Мой учитель путешествовал налегке, я себя точно так же веду. В конце концов, понадобится еда – сам добуду, понадобится пристанище – найду, мое ремесло везде полезно.

Штерн задумчиво кивнул, поглядев на собственные руки, крепкие пальцы ремесленника.

– Я вот так же живу. Инструмент да руки пропитание добудут, дом сооружу… а богатство и ни к чему.

– У вас много общего с моим учителем, – заметил Лагерфай. – Найстурм всегда смеялся над роскошью.

Он замолчал, задумавшись. Умиротворяющая близость храма навевала воспоминания, и даже побуждала погрузиться в них.

Лагерфай неплохо помнил родную деревню, жизнь семьи охотника и полную растерянность родителей, когда их третий сын Возвысился. Тогда зима была голодной, он пошел на рыбалку к опасному берегу – и свалился в воду. Думал, что пришла смерть… но домой вернулся. С десятком крупных рыб и вьющимся вокруг тела ореолом стихии.

Родители так и не смогли понять, когда же в их роду оказалась Кровь Драконов и хотя бы с чьей стороны. Но потом отбросили эти мысли и вместе со всей деревней гадали – что теперь делать? Практичное мышление подсказывало крестьянам, что Возвышенный очень полезен… а заодно напоминало – здесь никто понятия не имеет о том, как его учить. Старейшины косились со смесью радости и недоверия: слишком уж часто говорилось о том, что в смертных селениях Возвышенные всегда становятся главными.

Односельчане не были злыми – сейчас Лагерфай это прекрасно понимал. Они знали, что богов надо ублажать, от нечисти – беречься… но просто не знали, что делать, когда один из них настолько изменялся.

И потому вся деревня вздохнула с облегчением, когда на исходе зимы к ним завернул Найстурм, дракорожденный Воздуха, мастер клинка и охотник на чудовищ. Он покинул деревню три дня спустя, уходя с новым учеником.

За прошедшие десятилетия Лагерфай четырежды бывал в родных местах. Делился историями о работе, пару раз уничтожал мелкую нежить неподалеку – и снова уходил. Он знал, что теперь-то в сознании односельчан все правильно и спокойно: один из них изменился, ушел и стал великим героем, о котором можно рассказывать детям. Это всех устраивало – и родителей, и братьев с сестрами, и старейшин, и соседей…

Да и самого Лагерфая, пожалуй.

– Вы долго у него учились? – голос Штерна оторвал Лагерфая от раздумий. Ремесленник уже закончил с кирпичами и сейчас аккуратно подравнивал раствор, дабы стена вышла абсолютно гладкой.

– Шесть лет, до двадцати, – отозвался Лагерфай. – Обошли весь Север, я стал очень неплохим мечником. Разве что предпочел копье мечу, у учителя было наоборот…

Он вздохнул.

– Потом Найстурм погиб. Обычная для нашей профессии смерть – чудовище оказалось сильнее, пусть учитель и перевалил уже за полтора века.

– Кто? – Штерн оглянулся через плечо.

– Фейри, – коротко ответил Лагерфай. – Рыцарь-фейри, мы с ним столкнулись у границ Хальты. К счастью, без свиты… но он был силен.

Сверкнуло иное воспоминание: снег вокруг, сковывающая тело ледяная корка, отчаянные попытки вырваться из нее – и звон клинков рядом. Учитель сражался с фейри очень долго – Лагерфай даже не мог сказать, сколько. Большую часть схватки он не видел – но слышал звон мечей, вдыхал резкий электрический запах анимы Найстурма и кожей чувствовал искажающее мир волшебство его противника. Он вкладывал силы в собственную аниму, заставляя водные клыки вгрызаться в лед – но тот сразу же восстанавливался.

А потом все затихло – с последним ударом. Лагерфай знал, кто победил: за эти годы звук врубающегося в плоть дайклейва Найстурма врезался ему в память, а сейчас удар был иной.

Сначала нахлынула горечь, потом – гнев, потом… нечто иное. Легкие шаги, едва приминающие снег. Насмешливый страх, расползающийся по коже узором инея. Ледяная ирония в нечеловеческих глазах. И голос, похожий на звон хрусталя: «Запомни меня, мальчик. Попробуй найти, когда вырастешь; сейчас тебя убивать неинтересно».

Фейри ушел, его магия больше не подкрепляла лед – и дракорожденному, пусть и молодому, не составило труда вскоре вырваться. Он похоронил обезглавленное тело учителя, и над могилой впервые ощутил себя охотником. Не учеником. А потом добрался до мастера Джанкола, к которому и вел его тогда наставник – и обучился искусству, которое практиковал с тех пор.

Через две недели после окончания обучения Лагерфай впервые убил чудовище без посторонней помощи или присмотра. Постепенно то, что в юности казалось подвигом, стало привычкой.

– Так почему Белостенье? – повторил Штерн, не знавший о раздумьях собеседника. – Здесь люди хоть и вежливы, но чужакам не доверяют. Да и в других местах Севера – не особенно.

– Да все просто, – пожал плечами Лагерфай. – Они – люди. Против них – нежить. Выбор очевиден, правда?

– Нельзя поспорить, – отозвался каменщик. – Хотя люди же разные бывают. Где-то одних Возвышенных гоняют, а других привечают, где-то – наоборот.

– Мне просто плевать, кто как живет, вообще-то, – объяснил Лагерфай. – Черак под властью Царства. В Белостенье правят боги. Гетамейнцы зарылись под землю, хаслантийцы рвутся в небо… Все разные, молятся по-разному, цели и жизнь везде – иные. Только мне-то что? У этих земель есть общее – есть люди, есть чудовища, которые им угрожают. И есть такие, как я, которые чудовищ убивают.

– Звучит так, будто ваш мир двуцветен, – заметил Штерн. – Черное и белое, чудовища и люди.

Лагерфай рассмеялся.

– Ну как сказать. Я знаю, конечно, что среди людей встречаются такие сволочи, каким чудовища и в подметки не годятся. Но Возвышенные не всемогущи; с теми, у кого жуть в душе – пусть разбираются сами люди. Я могу с нелюдьми биться – что и делаю.

Он предпочел опустить фразу, которая напрашивалась – что и сам не полностью принадлежит к человеческому роду. Отличия Возвышенных и смертных были очевидны, но многие нередко говорили «Возвышенные» и «люди».

Штерн переложил в тележку не пригодившиеся кирпичи, и осмотрел работу. Тронул опоясывающую храм полосу из маленьких каменных хризантем – одной не хватало, была выломана чьей-то крепкой рукой.

– Отличная работа, – с уважением произнес он. – На солнце играет, но такой камень наверняка под луной прекрасно смотрится.

– Сегодня ночью и посмотрим, – согласился Лагерфай. – Надеюсь, сможем полюбоваться спокойно.

На ночь лагерь расположился «по-осадному», как подумал Лагерфай. Фургоны образовали круг, внутри которого расставили палатки ремесленников; йеддимов надежно привязали рядом. За этим кругом оказались палатки Стражей и наемников, а в десятках шагов дальше тауматурги каравана процарапали в еще твердой земле неглубокую бороздку и наполнили ее солью, обведя лагерь защитным кругом.

Сам Лагерфай поставил шатер ближе к кругу, в стороне от остальных и ушел к костру, где как раз готовился ужин для отряда Стражей.

К его удивлению, там оказался и Штерн… точнее, как раз он и готовил. И, судя по запаху, справлялся отменно, даже разогнал солдат, чтоб не мешали.

– Не боитесь сидеть как раз рядом с кругом? – поинтересовался Лагерфай, подходя ближе.

– Если что, добежать успею, – пожал плечами каменщик, – а если нежить мимо вас прорвется – так мне все равно будет, даже если в фургон залезу.

– Ваша правда, – согласился Лагерфай, садясь рядом.

Штерн бросил взгляд на шатер дракорожденного и заметил:

– Он отдельно.

– Что?

– Ваш шатер. Отдельно от других стоит. Даже наемники среди Стражей расположились.

– Ну так я не наемник и не Страж, – отозвался Лагерфай. – Я охотник.

– Кажется, будто вы не собираетесь вливаться в отряды.

– Я вряд ли в городе останусь, уйду после экспедиции, – заметил Лагерфай. – Зачем мне связи, которые все равно рвать?

– Может, чтобы было с кем жить в старости?

– Как будто я доживу до нее, – усмехнулся Лагерфай. – С моей-то профессией – скорее всего, погубит меня какая-то тварь. Буду еще рад, если редкая и опасная, а не просто везучая.

– А чего же тогда другим не займетесь? – поинтересовался Штерн.

– А если б занялся – кто б тогда с вашим караваном сейчас ходил? – ответил вопросом Лагерфай.

«Занятно, – подумал он. – Я бы понял, вздумай ремесленник расспрашивать меня о ремесле и диковинных чудищах – так ведь не это ему интересно. Явно не это».

Он пристально поглядел на Штерна, и на мгновение нахмурился. Тень в глазах каменщика… такая, будто он и сам странствовал ничуть не меньше Лагерфая, и тоже обрывал связи, которые еще и не успели родиться.

– Охотников на чудовищ немало, – задумчиво сказал Штерн. – Могли бы с ними ходить.

– Мог бы, и было бы легче, – согласился Лагерфай. – Но только если два охотника вместе – значит, где-то нет ни одного. А твари ждать не станут.

– Вы что, на всю жизнь через призму охотника смотрите? – нейтрально уточнил Штерн.

– Я этим ремеслом с четырнадцати лет занят. Через что мне еще смотреть? – Лагерфай усмехнулся. – Знаете, как Безупречные говорят – «в мире будет гармония только если каждый будет исполнять назначенную ему роль».

Штерн задумчиво поглядел вверх, на бледный диск луны.

– Многие бы сказали, что это порочный подход, убивающий человека.

– В моем случае это подход, который убивает тварей – и они не убивают людей, – поправил Лагерфай. – В конце концов, для чего мне вообще сила Возвышения?

– У нее много граней, думаю, – тихо отозвался Штерн, по-прежнему глядя на небо. – Очень.

Лагерфай нахмурился, помедлил, подбирая слова для вопроса…

И в эту самую секунду ночь разорвал крик часового:

– Мертвецы!

Стражи мгновенно оказались на ногах, подхватив обработанное солью и чарами оружие. Дежурные священники появились из палаток, торопливо бормоча молитвы.

– Не-воинов – в середину! – распорядился Лагерфай, вскакивая и подхватывая копье; ранее назначенные помогать Стражи мгновенно ринулись к ремесленникам, загоняя в круг фургонов всех, кто еще не оказался в укрытии. Краем глаза Лагерфай заметил Штерна: тот отступил в сторону, пропуская в круг нескольких художниц.

Остальные Стражи шагнули к соляному кольцу.

Враги приближались медленно, постепенно проступая из темноты. Пока что – только зомби, медлительное, но опасное войско. Именно войско – почти одинаковая одежда, приделанные вместо рук клинки, на многих – даже доспехи.

Лагерфай узнал знаки на одежде: символы Ахибы Трижды Ужасающего. Он слышал о военачальнике Топи Марамы, едва ли не единственном призраке, сумевшем сплотить вокруг себя мертвецов этой земли; да, именно его бойцов и стоило ожидать.

«Лучше бы я ошибался», – подумал Лагерфай, поднимая копье.

– Лучникам – стрелять по готовности, – скомандовал он. Да, соляная линия была надежной преградой – но охотники на чудовищ быстро учатся тому, что твари хитры.

Не научившиеся – осознают эту истину, когда жизнь из них вытекает вместе с кровью.

Заговоренные стрелы взвились в воздух, поражая зомби одного за другим. Лагерфай внимательно следил за приближающимися мертвецами, особенно за теми, в которых летели стрелы.

Один из зомби дернулся, отступив в сторону, уклонившись от стрелы – та вонзилась в мертвеца прямо за ним.

– Цельтесь по этому, в бронзовом шлеме! – мгновенно указал Лагерфай, и лучники тут же исполнили приказ.

Зомби лишены разума и неспособны осознать опасность. А вот немиссар, призрак в мертвом теле – может; гибель оболочки не убивала немиссара, но расставаться с телом раньше срока они обычно не хотели.

Не то чтобы Лагерфай собирался давать им выбор. Вот этот «зомби», скажем, тут же рухнул, получив несколько стрел в грудь и лицо.

Остальные же продолжали медленно приближаться.

«На что они надеются? – Лагерфай крепче сжал древко копья. – Обычные мертвецы не перейдут соляную линию, и если Ахиба не поставил командирами полных идиотов – то они это понимают. Чужая магия? Может, на них работает кто-то живой? Ну так его же зарубят, стоит ему подойти к кольцу…»

Лагерфай не успел зайти далеко в предположениях – на возникавшие в уме вопросы ответили самым неожиданным и впечатляющим образом.

Раздался скрежет – и темноту над головами зомби вспорол камень величиной почти с человека: Стражи едва успели отскочить, когда он ударился о землю, вспорол мерзлую почву, разнес несколько щитов и остановился, только пропахав несколько шагов.

И распоров при этом соляной круг.

«Катапульта! Мать их, откуда?!»

Но на раздумья времени не оставалось, Лагерфай ринулся к возникшей бреши; один из тауматургов опередил его, развязывая на ходу мешочек с солью.

Опередил – на свое же несчастье.

Из рядов зомби вырвалась стремительная тень, мигом преодолевшая оставшееся расстояние; бледные когти впились в грудь тауматурга, тот осел на землю. Лагерфай оказался рядом всего долю мгновения спустя; точный удар копья отшвырнул призрачное существо прочь.

Но было уже поздно. Такие же боевые призраки уже ворвались в брешь – а скрежет послышался вновь, и над головой Лагерфая промелькнул второй камень. Целились солдаты Ахибы с воистину нечеловеческой точностью. Может, и катапульту просто дотащили разобранной, мертвые мышцы же не устают?

Самому Лагерфаю сейчас, правда, было не до точности. Копье мелькало в его руках подобно игле вышивальщицы, он отбивался сразу от нескольких призраков – но его теснили.

Стражи возникли с обеих сторон, выставили щиты. Одного из них призраки сбили с ног, разорвав бедро, сам Лагерфай заработал кровавую полосу на щеке - но получил секунду передышки, и, оглядевшись, выругался.

Проклятый камень не только распорол круг – он сбил несколько щитов, и часть из них тоже проехалась по соли. Не раскидала всю, но все же размазала и выбила из бороздки – и теперь зомби могли, пусть и медленно, но пройти.

Что и делали.

– Защищайте круг фургонов, – приказал Лагерфай, – я их чуть придержу.

– Сможете? – выдохнул молодой Страж – кажется, тот же, кому он посоветовал поправить меч еще у ворот Белостенья.

Лагерфай усмехнулся.

– Попробую. Но вам лучше в одном строю со мной не стоять. Поддержите из-за спины, работаем «по острию».

Что ни говори, а Стража Белостенья всегда отличалась дисциплиной – и бойцы тут же отступили, повинуясь приказу.

На глазах Лагерфая часть зомби оторвалась от остального войска и под предводительством нескольких призраков устремилась в обход, разделяясь на две группы – видимо, где-то еще прорвали круг. Ничего не поделать, там придется справляться без него.

Зомби и боевым призракам нужно было совсем немного времени, чтобы добраться до Лагерфая, но все-таки время было. На то, чтобы закрыть глаза. Сосредоточиться.

И ощутить – каким-то даже не имеющим отношения к Эссенции чутьем – что сражаешься не один. Что позади стрелки поднимают луки, а священники набирают воздух в легкие, готовясь читать изгоняющие и упокаивающие молитвы. Что Стражи и служители богов сковали из собственной воли копье… а он – его острие.

Лагерфай открыл глаза.

Стихия взвилась вокруг его фигуры теплыми весенними ручьями.

Первый из зомби получил удар копья в шею, и голова мертвеца отлетела прочь.

Копье засновало в руках Лагерфая, отбивая в сторону чужие мечи и топоры; удачные удары лишь высекали искры из металлической оковки древка. Вокруг наконечника плескался водный ореол, и чеканные молитвы за спиной, казалось, усиливали его, а лучники посылали стрелы одновременно с выпадами копья.

Копейщик может драться со множеством врагов и стоять на месте только если он в строю таких же; это был не тот случай, и Лагерфай ни на секунду не останавливался. Шаг направо, наконечник отводит чужой меч в сторону, скользит мимо него, вонзаясь в грудь; выдернуть оружие, сместиться, крутануться и ударить древком, отбрасывая мертвеца, разорвать дистанцию, поразить колено и плечо, отскочить, сбить шлем вместе с головой… Скорость боя равна длине жизни, как учил мастер Найстурм.

Ручьи анимы струились вокруг Лагерфая, рассекая плоть тех, кто подходил слишком близко. Копье вспыхивало стихийной силой, и она же придавала скорости движениям.

Массивный зомби кинулся прямо на Лагерфая, размахивая закрепленными вместо рук тесаками; точный удар копья остановил мертвеца… и в ту же секунду в его грудь вонзились две заговоренные стрелы.

Отличные выстрелы. И донельзя невовремя.

Зомби рухнул, как подкошенный, и его вес вырвал копье из рук Лагерфая: тот только и успел, что выругаться. На большее времени не хватило – к нему как раз прыгнул очередной мертвец, занося меч.

Лагерфай отбил его – ладонью по плоской стороне; направленное в сердце острие прошло почти мимо, располосовав плечо. Точным ударом кулака Лагерфай отшвырнул мертвеца, но тот мгновенно вскочил.

«Немиссар! Ждал, пока я копья не лишусь…»

Немиссар атаковал снова – меч блеснул в ночном воздухе; Лагерфай мгновенно пригнулся, уходя от удара и тут же вынужден был перекатиться по земле – секира зомби едва не снесла ему голову с плеч.

Вокруг снова свистнули стрелы, сопровождаемые звуками молитвы; мертвецы на мгновение отпрянули, и Лагерфай оказался на ногах – как раз вовремя, чтобы снова отбить удар меча немиссара и заработать рану на ноге. Не смертельную, но неприятную.

Проклятие! Вот это уже плохо… Подвижность ограничена совсем ненамного – но это сейчас. Такие раны с каждой минутой чувствуются все острее.

«Что ж, придется играть с огнем, – быстро подумал Лагерфай, – они достаточно близко».

Немиссар вновь рванулся вперед; Лагерфай с присущей Водным гибкостью уклонился от выпада, пропуская меч над плечом.

Долей секунды позже пропитанный Водой кулак впечатался в грудь немиссара с совершенно неожиданной силой, отшвыривая мертвеца прочь и сбив еще одного зомби. Немиссара это ошеломило лишь на секунду – зомби и так уже подходили все ближе, два боевых призрака зашли за спину Лагерфаю… но, поднявшись вторично, мертвец застыл в изумлении.

Потому что сейчас анима Лагерфая блистала не только сиянием воды – в ней плескалось ярое, золотистое пламя.

– Ты… ты же Водный! – прохрипел немиссар.

– Вода – река души моей, – нараспев произнес Лагерфай, повторяя слова своего учителя боевых искусств, – над ней пылает пламя. Огонь Золотого Янычара.

Поднятый кулак вспыхнул ярким золотистым огнем, заструившимся от пальцев к запястью и предплечью.

– Горите, твари тьмы.

Он со всей силой вогнал кулак в лицо ближайшего зомби – и мертвая плоть мгновенно занялась пламенем, вырвавшимся из руки Лагерфая и воспламенившим одежду и кожу врага. В тот же миг сблизившиеся и вскинувшие оружие зомби застыли – их охватил призрачный, колеблющийся огонь.

Миг спустя он стал настоящим и поле боя озарилось десятками пылающих факелов; зомби горели молча, боевые призраки и немиссар взвыли, когда огонь принялся пожирать их. Отблески пламени метались по полю, играя сотнями оттенков в аниме Лагерфая, на оружии Стражей, на лице отступающего к соляным линиям Штерна.

Для этого и был создано боевое искусство Золотого Янычара. Для этого мастер Джанкол и обучил ему Лагерфая сорок три года назад.

Всегда, выпуская силу чармов этого стиля, особенно того, что венчал искусство, Лагерфай чувствовал безмерное удовлетворение. Как еще можно одновременно сразить столько темных тварей?

Разве что надо было подманить их к себе – не такую уж большую область охватывала магия стиля.

Прогоревшие почти мгновенно зомби обрушились на землю; как Лагерфай и подозревал, спалить он сумел не всех, и новые мертвые солдаты безмолвно двинулись к нему.

Но их было куда меньше. Лагерфай коротко усмехнулся, делая шаг вперед – рана отозвалась болью в ноге – вскинул руки. Видно, в зомби был вложен приказ выбивать самых опасных противников в первую очередь – двинулись они прямо к Лагерфаю.

Тот даже не стал шевелиться – заговоренные стрелы Стражей и молитвы – сорвавших голос священников заменили другие – сделали свое дело, лишая ходячих мертвецов подобия жизни.

– Отлично, – устало выдохнул Лагерфай. Скоротечный бой все-таки выматывал, да и Эссенцию он тратил очень уж щедро. Оглянувшись на Стражей, он приказал: – Так, быстро, проверьте, как там у ос…

– Сзади! – прервал его выкрик молодого Стража.

Лагерфай мгновенно развернулся, готовясь встретить удар – но его не последовало.

Вместо того из темноты проступила желто-серая колышущаяся пелена, внутри которой покачивался смутно различимый силуэт. Плотный туман медленно полз вперед: на глазах у Лагерфая он коснулся руки одного из зомби – явно свежего по виду – и плоть мгновенно усохла.

«Энтропический туман», – всплыло в уме Лагерфая название. Редкая пакость – стрелы ему нипочем, изгоняющие молитвы тоже не сработают: эти твари порождались Нижним Миром, они вообще никогда не были живыми и не помнили Творения.

Почему он раньше не появился? То ли военачальник решил подчистить туманом поле битвы после схватки, то ли тот просто не дополз даже за медлительными зомби… какая разница? Сейчас он здесь, надо что-то сделать.

Оставались только чармы Золотого Янычара. Сумеют ли они сжечь живой туман?

Лагерфай понятия не имел. Но иного варианта не было – и он, стараясь не ступать на раненую ногу, двинулся навстречу туману. Угасшие было ручьи анимы вновь зазвенели вокруг, когда Лагерфай принялся собирать Эссенцию.

«Даже непонятно, куда его бить, – с мрачной иронией подумал он. – Ладно. Буду просто жечь».

Лагерфай скользнул в боевую стойку, чуть расслабив ладонь. Так, парализовать туман горящей болью бесполезно… надо бить чистым огнем стиля. Ну и собственной стихией, конечно. Даже если и не убьет – наверняка ослабит так, чтобы остальным было легче, тауматурги каравана наверняка уже все талисманы вытащили.

Туман неспешно пожирал оставшееся до Лагерфая пространство. Двадцать шагов. Десять. Пять…

Лагерфай глубоко вздохнул, чуть сменил позу, отвел руку назад, готовясь атаковать.

Пронизанная серебром тень с равной легкостью вспорола ночную темноту и желтый туман. Удар невидимой силы разорвал смертоносную дымку, вспыхнувшее серебро озарило ночь, смешиваясь с отблесками огня на трупах и аниме Лагерфая; туман задергался, но в него уже вцепились острые когти. Ветер, поднятый могучими крыльями, был пронизан Эссенцией и бился в воздухе, рассеивая полуматериальную тварь.

Лагерфай застыл на месте, ошеломленно глядя на происходящее. Звериных черт и серебряного сияния было достаточно, чтобы сделать вывод… но лунар?! Здесь?! Сейчас? Откуда, во имя Драконов?

Прибытие лунара казалось прямым вмешательством богов – или все-таки именно Драконов? Объяснения этому чуду Лагерфай решительно не мог подыскать, но он слишком долго сражался с чудовищами, чтобы не научиться пользоваться всем, что подворачивается под руку.

– Лучники! – рявкнул он, и сбросившие оцепенение Стражи мгновенно осыпали туман заговоренными стрелами. Может, они и не причиняли вреда по-настоящему – но отвлекали тварь, не давали ей по-настоящему сопротивляться… и когти лунара рвали ползучую пелену с еще большей легкостью.

Еще пара секунд. Свист стрел. Удары когтей и крыльев.

А затем туман растворился – и лунар взмыл в небо, исчезнув в ночной темноте.

– Я ни демона не понял, что это было, – признался Ольсон, – но очень вовремя появился. Мы бы не успели караван так тронуть, чтобы туман не догнал, а рассвет-то еще не скоро.

– Это он очень вовремя появился, – кивнул Лагерфай. Раны он уже перевязал, и сейчас отчищал от гнилой крови копье – к счастью, не сломалось. – Потери есть?

– Один отряд мертвецов прорвался-таки, – мрачно сказал глава каравана. – Парни справились, отогнали… Ну как отогнали. Удержали – а потом вдруг возник лунар и подрал всех. Но ремесленников мертвецы зацепить успели.

– Сколько погибло?

– Если б не лунар, – Ольсон кивнул в темноту, – было бы больше. А так – дюжину потеряли, что Стражей, что рабочих. Лайр, Рольт, Эвира, Штерн, Кленн…

– Штерн? – выделил имя Лагерфай.

– Да, – подтвердил Ольсон, – вообще пропал. Наверное, в темноту утащили. Жаль, хороший был мастер, доброго ему следующего рождения.

– Погодите, – нахмурился Лагерфай. – Там же два отряда было. Куда второй делся?

Ольсон пожал плечами.

– Не дошел к нам, и на том спасибо.

Лагерь вскоре утих. Ремесленники вернулись на места, Стражи снова выстроили оборону вокруг лагеря; походные лекари врачевали раны, тауматурги заново насыпали соляные кольца.

А Лагерфай отошел к дальнему краю лагеря, остановился у самой соляной линии и вгляделся в темноту. Покачал головой, сощурился, различая смутные тени во мраке, задумчиво постучал о землю древком копья. Почему-то он не сомневался, что утром они найдут еще один отряд нежити – который начал обходить с фланга, да так и не пришел; а где-то наверняка лежит разломанная катапульта, вокруг которой – оболочки немиссаров. И на разорванных телах будут следы огромных когтей.

– Я знаю, что ты здесь, лунар, – негромко произнес Лагерфай. – Я не вижу тебя, но чувствую на себе пристальный взгляд. Думаю, ты слышишь меня.

Он тихо рассмеялся.

– Как бы странно ни звучало от дракорожденного в эту Эпоху – спасибо. За помощь в бою.

Темнота шевельнулась всплеском могучих крыльев, и потекла шепотом, исходившим, казалось, отовсюду.

– Иначе быть не могло.

– Прости любопытство, – с интересом спросил Лагерфай, – но почему? Твоих сородичей не привечают в Белостенье.

– Вы люди, – ответила шелестящая ночь. – Они – нежить. Выбор ясен.

Лагерфай на мгновение замер, потом снова усмехнулся.

– Значит, я прав… Ну, спасибо тогда еще и за интересную беседу. Ты и храмы восстанавливал по той же причине? Вплел в них еще и что-то свое, лишний барьер против призраков?

Ночь рассмеялась в ответ.

– Может, да. Может, нет. Мир не двуцветен, дракорожденный. Людей могут спасать и те, кто рвет с ними связи... и те, кого они гонят прочь.

– Воистину так, – согласился Лагерфай. – Ну что ж, может, мы еще увидимся. Цвет воды и цвет луны… неплохо сработались, а?

Ответом стало хлопанье крыльев: лунар растворился в темноте.

Лагерфай покачал головой и двинулся обратно к лагерю. Раны уже начали заживать, к следующему полудню от них не останется и следа. Если выспаться – то все будет еще лучше.

Под подошву попалось что-то твердое, но странно правильной формы для камешка. Лагерфай нагнулся, поднял миниатюрный диск; разглядев, усмехнулся, подбросил на ладони. Свернул налево, подойдя к храму, на ощупь нашел выбоину.

И закрепил в ней маленькую каменную хризантему.

08.02.2013 – 14.08.2013