Старые часы на церкви пробили двенадцать. Была пасмурная полночь. Как правило, прочитав псалом или главу из потрепанной Библии, своей постоянной спутницы, мисс Силвер тушила свет, по своему вкусу взбивала две подушки и немедленно погружалась в сон. Не спалось ей довольно редко, когда мозг был слишком перегружен, чтобы спокойно расслабиться. В эту ночь ее одолевали вереницы мыслей, не просто одолевали, они давили на нее. Среди прочего тревожно прозвучали слова Анни Джексон: «Бог любит троицу». Да, двое уже есть. Две пятницы подряд и две жертвы. Завтра снова пятница. Опять женщины соберутся здесь, в доме священника, на вечер шитья. Опять Арнольд Рэндом будет играть в церкви, и слабые звуки органа разнесутся по церковному двору и повиснут в воздухе над протокой.
Возможно, убийце и незачем наносить новый удар. А возможно, для этого есть серьезная и настоятельная причина. Сие известно только самому убийце. В любом случае в убийстве, как и почти во всем, на что сложно решиться, труден лишь первый шаг. Ей тут же вспомнилась пара незатейливых поговорок: «Отдал пенни, придется отдать и фунт» и «Если суждено быть повешенным за ягненка, почему бы не украсть овцу». Каждый шаг на пути в темную бездну психической неустойчивости оправдывается все менее вескими причинами, и наконец наступает момент, когда никакой причины уже и не требуется. В расстроенном уме связь между причиной и следствием невероятно запутана, если вообще существует.
Итак, часы на церкви пробили двенадцать, мисс Силвер откинула одеяло и подошла к окну. Ее комната выходила на церковный двор. Он был погружен в глубокую тьму, мягкую, таинственную и словно бы клубящуюся, из нее выступала черная церковь и ее острый шпиль, устремленный в небо. Окно было чуть приоткрыто. Она отодвинула запор, распахнула окно настежь и свесилась с подоконника.
Дом был двухэтажным и довольно прихотливо скроенным. В одном окне она увидела слабый свет. Шторы не были спущены. Обе створки окна были открыты, между ними тьма расступалась. Мисс Силвер разглядела раму окна, створки, подоконник. Это была комната Анни. Немного поразмыслив, она надела голубой халат, украшенный вышивкой тамбуром (халат этот уже несколько лет верно служил ей, сменив красный фланелевый), открыла дверь и бесшумно шагнула в коридор. Лестница была недалеко, она слабо освещалась.
Каждый шаг по направлению к комнате Анни Джексон будет все дальше и дальше уводить ее от этого света, но все равно он очень ей поможет. Ее ноги в фетровых шлепанцах, расшитых мягкой шерстью и украшенных маленькими голубыми помпонами, неслышно ступали по вытертому ковру.
Стоя перед комнатой Анни и держа руку на ручке двери, она услышала глубокое, захлебывающееся дыхание, потом сдавленный крик: «Нет, нет, нет!» Прежде чем прозвучало последнее «Нет!», она уже была в комнате и закрывала за собой дверь. Ей не хотелось, чтобы Руфь или викарий стали свидетелями того, что происходит или может произойти.
Свет, который она видела из окна, исходил от старомодного ночника, который стоял на блюдце, предусмотрительно помещенном в тазик на умывальнике. В тазике было немного воды. Мисс Люси Вейн хорошо воспитывала своих слуг.
Из-за света ночника все вещи в комнате отбрасывали тени на потолок. Узкая кровать, старомодная, с четырьмя стойками, на которых не было полога. Стойки и веревка между ними напоминали прутья клетки. Посередине кровати, выпрямившись, прижав руки к груди и широко раскрыв невидящие, устремленные в одну точку глаза, сидела Анни. Она спала, но сон не приносил облегчения. Она видела кошмар и кричала, сопротивляясь ему.
Мисс Силвер стояла в изножье кровати и смотрела на нее. На лице Анни выступил пот. Откинутые со лба волосы спутались. Четко было видно пятно синяка. Сейчас она быстро бормотала что-то, слов нельзя было разобрать. Она очень спешила и очень боялась — страх и спешка мучили ее, это было ясно и без слов.
Потом из скороговорки начали пробиваться четкие слова.
— Темно… темно… темно… — сначала шепот, который постепенно перешел в тонкий дрожащий крик. И снова бормотание…
Мисс Силвер не двигалась, просто стояла и смотрела. Слова прорывались медленно, с усилием.
— Темно… Во тьме… ночной… — Потом, с конвульсивной дрожью: — Ужасный… план… ужасный план… ужасный… ужасный…
Во сне Анни ожил призрак Кристофера Хэйла, утонувшего в протоке более ста лет назад. Задыхаясь, она пыталась произнести строки того стихотворения, которое они вместе с мисс Силвер читали на памятнике, поставленном женой Кристофера Хэйла:
Во тьме ночной коварный план
Лелеет зло и ждет…
Кто преследовал ее — призрак Кристофера Хэйла или то был Уильям Джексон?
Мисс Силвер наклонилась и окликнула:
— Анни!
И сразу же ладони, которые Анни прижимала к груди, вытянулись вперед, будто она пыталась заслониться от удара.
— Я никому не говорила… не говорила… нет! Никому! Никто не знает, что я была там! Никто… — На последних словах ее голос смягчился и затих, руки опустились. Она огляделась, как человек, попавший в незнакомое место: справа гардероб, слева шкаф и умывальник, из таза выступает кувшин для воды, горит ночник.
Ее настороженный взгляд остановился на голубом халате мисс Силвер, ее волосах, аккуратно стянутых плотной коричневой сеткой, которую она всегда надевала на ночь.
— Что это?
— Тебе приснился плохой сон. Ты кричала во сне.
Анни закрыла глаза. Картины кошмара все еще стояли у нее перед глазами.
— Мне не уйти от этого. — Слезы потекли по ее измученному лицу. — Не уйти. Стоит мне лечь, все появляется снова. Я не сплю, мне кажется, я там, в темноте, у протоки, вода заливает его тело. — Вдруг ее глаза широко раскрылись: — Я не говорила этого, не говорила!
Мисс Силвер обошла кровать и села рядом.
— Анни, расскажи мне, что случилось в ту ночь, когда утонул твой муж. Ты расскажешь, и кошмар исчезнет, он больше не будет мучить тебя.
Глаза Анни расширились.
— Меня повесят, — сказала она. Мисс Силвер взяла ее исхудавшую руку в свою.
— Разве ты сделала что-нибудь, за что тебя можно повесить?
Пальцы в ее руке затрепетали. Все хрупкое тело Анни задрожало.
— А кто поверит, что я не сделала ничего плохого? Кто поверит мне, а не им? Была бы жива моя мисс Люси, она бы заступилась за меня. Двадцать четыре года — большой срок, за столько лет можно хорошо узнать всякого: кто пойдет на такое, а кто нет. Но она померла, и у меня никого не осталось. Они прознают об этой его зазнобе в Эмбанке, проведают, как я говорила, что лучше бы мне было помереть, чем выходить за него. Они увидят, как он меня разукрасил. Так-то оно не шибко заметно, но коли начнут всех оглядывать, увидят. Они подумают, что это я!
— А это ты сделала, Анни?
Мисс Силвер держала руку Анни крепко, но мягко. На этот раз рука не дрогнула. Она только чуть сжалась, но осталась спокойной. Анни посмотрела на нее и сказала:
— Нет, мисс. Много раз я хотела умереть, но его смерти я не хотела.
— Но ты же ходила к протоке той ночью?
Анни тяжело, со всхлипом вздохнула.
— Я ходила туда почти каждую ночь, когда в Лэмбе должны были закрывать. Узнавала, придет он домой или нет. Иногда он приходил, иногда нет. Тогда я знала, что он у той девушки.
— Ты ходила каждую ночь?
— Почти каждую. Мистер Эдвард мог бы им об этом сказать, если бы захотел. Два или три раза он встречал меня там, он быстро шел, возвращался от мистера Барра, всегда со мной здоровался. Он мог бы об этом рассказать, но не хотел втягивать меня в это дело.
После долгого и холодного одиночества и долго мучившего ее бремени ужасной тайны Анни почувствовала необычное облегчение. И ум и тело расслабились. Слова, которые она сначала подбирала с трудом, теперь лились свободным потоком. Почувствовав рядом доброту, силу и уверенность, она им доверилась.
Мисс Силвер не выпускала ее руку и мягко подбадривала:
— Значит, ты ходила к протоке в ту ночь, когда утонул твой муж…
Анни сбивчиво повторила за ней:
— Я… ходила… к протоке…
— В котором часу это было?
— Было… около… десяти…
— Ты видела мистера Эдварда Рэндома?
— Он проходил мимо… как раз когда я подходила к протоке.
— Где он был, когда ты подошла?
— Он уже поднимался от протоки, а Уильям спускался. Они заговорили друг с другом, я слышала, как мистер Эдвард сказал: «Спокойной ночи, Вилли!» Они с детства знакомые.
— Что произошло потом?
— Я пошла назад — вверх от протоки, но с другой стороны. Не хотела, чтобы Уильям… видел меня. Я ждала, когда он перейдет… — Она вдруг сильно задрожала: — Но он так и не перешел.
— Почему?
Ей ответил дрожащий шепот:
— Его столкнули…
— Кто?
Глаза Анни не отрываясь смотрели в ее глаза. Поток слов прекратился. Снова подступил страх и, как запруда, перекрыл его.
— Анни, что ты видела? Или слышала?
Она молча смотрела.
— Ты спускалась снова к протоке?
— Когда… он… все не шел… — Она говорила запинаясь, так тихо, что едва было слышно.
— И что ты увидела?
— Он… там у протоки…
— Дальше, Анни!
Внезапно та вырвала руку.
— Я вернулась домой. Неужели вы думаете, я хотела, чтобы он застал меня там? Я почти всю дорогу бежала. Увидела, как они спускаются, и побежала.
Мисс Силвер выхватила из ее речи одно слово и серьезно повторила его:
— Они?
Анни задохнулась.
— Вы думаете, я хочу сказать… что за ним кто-то шел? Было темно, правда? Разве я вижу в темноте? А если бы и увидела, то, что вы думаете, я бы сказала вам, поставила бы свои слова против их слов? А они положат руку на Библию и поклянутся, что это я столкнула Уильяма в воду. А потом будут стоять и смотреть, как меня повесят, и после этого будут спокойно спать по ночам! Кто поверит мне, а не им? Хотя, я могу поклясться на Библии, что побежала домой так быстро, как только могла!
— Почему ты так поступил:?
Анни рыдала, прижав руку ко рту. Сквозь рыдания донеслись слова:
— Я подумала… он… убьет меня. Он был пьяный и очень злился. Я слышала, он… разговаривал… сам с собой… Он говорил «Я ему покажу» и по-всякому его обзывал и еще «Я с ним поговорю на равных!» Больше я не успела ничего услышать… побежала.
Она умолкла. В комнату проникал прохладный воздух влажной ноябрьской ночи, горел ровный слабый свет. Мисс Силвер спросила:
— Кто-то шел за твоим мужем?
Легкий кивок головы.
— Кто же?
Анни судорожно глотнула воздух.
— Было… темно…
— Хочешь, я скажу тебе, кто это был?
Рыдания прекратились. Учащенное дыхание тоже. Казалось, все вокруг слушало, ожидая.
Мисс Силвер наклонилась к ней и назвала имя.