Круги на воде

Глава 44

— Ты хотела бы жить в усадьбе? — спросил Эдвард Рэндом. Он стоял на коленях возле камина, разжигая огонь кусками газеты.

Сьюзен, сидевшая у окна с книгой на коленях, которую даже не пыталась читать, подумала, что он не заметил ухода Эммелины. Она ответила своим звонким голосом:

— Она ушла кормить кошек.

— Эммелина?

— Разумеется.

Бумага начала разгораться ярким пламенем. Он удовлетворенно посмотрел на него и сказал:

— При чем здесь она? Я спрашивал не у нее. Она в любом случае предпочтет остаться в этом своем оккупированном кошками коттедже. Я спрашивал у тебя.

Он немного отодвинул бумагу, и огонь переместился вместе с ней. Он несколько раз присвистнул и выругался; наконец вся бумага, скомканная между поленьями, разгорелась, поленья задымились и затрещали. Сьюзен уронила книгу и сказала:

— Ну, знаешь ли…

Он сел на корточки, любуясь результатами своего усердия.

— Теперь точно не погаснет. Если бы не забота о кошках, Эммелина никогда не обратила бы внимания, затоплен камин или нет. — Он поднялся и вытер руки. — Я говорю с тобой. Я спросил тебя, хотела бы ты жить в усадьбе?

Сьюзен ответила:

— Это было бы ужасно.

— Почему?

Она нахмурилась и слегка побледнела.

— Тайные завещания, семейные дрязги, огромные комнаты, по которым гуляют сквозняки и где никогда не бывает тепло, вся мебель в чехлах…

Он покачан головой.

— Там нет сквозняков — дядя Джеймс следил за этим. И других завещаний тоже нет, по крайней мере, я надеюсь на это. А по семейным дрязгам мы справили прекрасные и пышные поминки. Ну, что ты об этом скажешь?

Он стоял и смотрел на нее. Она не могла понять, серьезен он или шутит. Если он говорит серьезно, то он делает ей предложение, но предложения так не делают. Она разозлилась. Щеки ее покраснели, глаза вспыхнули. Гордо вскинув голову, она ответила:

— О чем?

Она сидела посередине маленького дивана, сесть рядом было негде, но вдруг он, подвинув ее, стремительно опустился рядом с ней. Она почувствовала у себя на плече его руку.

— Ты же прекрасно знаешь. Я не мог сделать тебе предложение тогда, когда меня собирались арестовать. Я делаю его сейчас. Ты выйдешь за меня замуж?

Она отодвинулась от него настолько, насколько позволял диван, недалеко, но это было все, что она могла, и повернулась к нему лицом.

— Почему ты этого хочешь… если ты действительно хочешь?

— Я действительно хочу.

Ей ничего не сказали ни его слова, ни выражение его лица. Так он мог приглашать ее на прогулку. Понятно. Она тогда позволила ему поцеловать себя и поцеловала его в ответ. В отношении поцелуев воспитание тети Люси было очень строгим — из-за них мужчины начинают хуже думать о тебе. Вдали от Гриннингза ей такой подход казался старомодным. Но сейчас она была в Гриннингзе. Было это утверждение старомодным или нет, но оно оказалось до обидного справедливым. Эдвард делает ей предложение, даже не притворяясь, что любит ее. Она так себя выдала, что он не находит нужным притворяться. Он просто хочет обосноваться, жениться, а она — разумная, домашняя девушка, с которой можно не бояться никаких неожиданностей. Она не ощущала себя ни разумной, ни домашней. Она вся кипела от злости.

— Ты не любишь меня!

Его рука отпустила ее плечо. Он резко отстранился.

— Все зависит от того, что ты понимаешь под любовью.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

Он небрежно сказал:

— Позолоту на мишуре, глазурь на пирожном?

— Нет, я не это имею в виду.

— Многие люди имеют в виду именно это. А по-твоему, что это? Весенняя лихорадка? Чувство, что у тебя на ногах семимильные сапоги и ты можешь отправиться хоть на край света, чтобы принести алмаз чистой воды для любимой? Удивительный и нелепый восторг восемнадцатилетнего мальчишки? Это быстро проходит, моя дорогая, очень быстро.

Она подумала: «Так он относился к Вероне Грей. А для меня у него нет никаких восторгов».

Его рука дотронулась до ее руки и опустилась.

— Алмаз не поддержит огня в семейном очаге, нельзя жить среди лунного света или космических лучей.

Злость Сьюзен куда-то улетучилась. В ней все потухло и потускнело. Она почувствовала себя невыносимо скучной и старой. Но если вы по-настоящему стары, вас не ждут впереди столько скучных, размеренных лет. Ей ведь всего двадцать два…

— Я не могу выйти замуж за человека, который не любит меня. А ты меня не любишь. Думаю, я тебе нравлюсь, но ты меня не любишь.

Он наклонился к ней и взял ее руки в свои. Она презирала себя за то, что ее рукам было так уютно в его ладонях.

— В этом ты ошибаешься, — ответил он. — Я очень люблю тебя. Жаль, если я люблю тебя не так, как ты хочешь. Сам я считаю, что люблю тебя так, как надо, потому что моя любовь опирается на самое важное, что есть в жизни, и поэтому она будет расти. В последние несколько дней она очень выросла. Может быть, это звучит неромантично, но все зависит от того, что ты считаешь романтикой. Не понимаю, почему любовь не может быть милосердием и начинаться с дома. Знаешь, если бы мне пришлось выбрать одно слово, чтобы описать, что ты значишь для меня, я бы сказал «дом». Я не могу представить свой дом без тебя. Может быть, для тебя это ничего не значит, но для меня это значит все — все, что, как я считал, для меня потеряно, все, что, казалось, иссякло во мне. Все то, что ты вернула мне, вновь сделав меня живым.

Его холодная сдержанность исчезла, глаза были влажными, голос дрожал, он запинался. Она не ответила, она не помнила, как бросилась к нему, только вдруг почему-то оказалась в его объятиях и ощутила, что здесь ее место и счастье.

Она приняла его слова и поняла их — всей душой. И тоже почувствовала, что теперь обрела свой дом.