Крупская

В ПОЛЬШЕ

В Краков приехали 22 июня 1912 года. По предварительной переписке, их должен был встретить секретарь Краковского союза помощи политзаключенным Сергей Багоцкий. Он вспоминал, что встречу назначили в саду возле знаменитого Ягеллонского университета: "Был солнечный летний день. Кругом играли дети. Из университета небольшими группами выходили студенты. Я с напряжением приглядывался к проходящим, высматривая Ленина, которого никогда не видел, но почему-то представлял себе высоким широкоплечим мужчиной с черной бородой.

Прошло около получаса после условленного времени. Скамейки около меня заполнились. На одну из ближайших села немолодая пара — мужчина в котелке, с небольшой бородкой и скромно одетая женщина. Но я не обратил на них внимания. Начиная нервничать, я нетерпеливо ходил взад и вперед. Вдруг женщина встала и нерешительно спросила:

— Простите, вы, очевидно, кого-то ждете? Не вы ли Багоцкий?

— Значит, вы Ульяновы! — воскликнул я. — Мы уже давно ждем друг друга, сидя почти рядом.

Все засмеялись и пожали друг другу руки".

Заехав на вокзал за вещами, отправились в гостиницу. На другой день в газете "Голос", в хронике прибывших в Краков, появилось (конечно, для них нежелательное) сообщение: "Гостиница "Виктория" (на улице Звежинецкой, рядом с Плянтами, номера с электрическим освещением, стоимостью 1,40 кроны и выше. Вся гостиница отреставрирована согласно современным требованиям. Кондитерская и ресторан в гостинице). Семья Ульяновых из Парижа, Елизавета Крупская из Парижа…"

Через несколько дней нашли недорогую квартиру на Звежинецкой улице в только что отстроенном доме.

Звежинец — район пролетарский, без особых удобств, зато рядом — красавица Висла, куда стали ежедневно ходить купаться, в пяти километрах тенистый Вольский лес. Русью пахнуло на Ульяновых от окружающей природы.

В сентябре переехали ближе к центру, на улицу Любомирского. Краков нравился им старинными памятниками, прекрасными парками, знаменитой университетской библиотекой.

Поражало огромное количество костелов. Они высоко вздымали свои башни и шпили, довлея над окружающими кварталами. Над их убранством трудились лучшие мастера — художники, скульпторы, резчики по дереву и камню.

"Красивое убранство костелов, украшение их цветами, картины и статуи девы Марии, святых, блеск, освещение, театральность — все это имеет громадное значение в деле укрепления влияния религии на массы, повседневная жизнь которых часто сера, однообразна", — писала впоследствии Крупская.

Надежда Константиновна получила возможность ближе познакомиться с жизнью польского народа. В те времена в Галиции держались еще крепостнические обычаи. Отправляясь на базар за покупками, Крупская была свидетельницей ужасных картин: крестьяне целовали руки у бар, кланяясь, буквально валились наземь и, стоя на коленях, десятки раз отбивали поклоны за грошовые чаевые.

Зная польский язык, Надежда Константиновна понимала, что говорят на улицах, базарах, в недорогих лавочках, куда она заходила. Народ ненавидел бар, живя в нищете и угнетении, и только ждал своего часа, чтобы пойти против господ. Положение народа в Польше было еще хуже, еще унизительнее, чем в России.

Быт налаживать здесь было гораздо труднее. В Польше не было газа, отопление было печное, во всем сказывалось отсутствие элементарной культуры. Пойдя первый раз за продуктами, Надежда Константиновна удивилась Дороговизне и расстроенная вернулась домой. Такая жизнь была не по карману. Вечером к Ульяновым зашел Вагоцкий и, услышав сетования Надежды Константиновны, серьезно спросил: "Но вы, конечно, торговались, мадам?" — "Как торговалась? — вскинула брови Крупская. "А так, — объяснил Багоцкий, — надо было назвать совсем ничтожную плату, потом сделать вид, что Уходите, вас постарались бы удержать, глядишь, и договорились бы. А так вы минимум вдвое за все будете переплачивать". Эти ежедневные спектакли в лавчонках очень утомляли Надежду Константиновну и отнимали массу времени.

В Париже французская полиция тесно сотрудничала с царской полицией, поэтому русские революционеры в любой момент могли подвергнуться иод разными предлогами аресту, высылке, выдаче русским властям. В Краковском воеводстве, подчиняющемся австрийским властям, было проще. Полицию интересовало в основном одно — не являются ли русские эмигранты шпионами царского правительства? Имя Ленина было хорошо известно европейской социал-демократии, и все-таки через месяц после приезда в Краков он был вызван в полицию, где подвергнут настоящему допросу. Отвечая, на какие средства он живет, Ленин объяснил, что он — корреспондент русской демократической газеты "Правда", издающейся в Петербурге, именно оттуда черпает средства на существование. В Галицию же приехал затем, чтобы ознакомиться с аграрным вопросом, так как эти вопросы его особенно интересуют. Он намерен выучить польский язык.

Владимир Ильич спешил домой, чтобы успокоить Надежду Константиновну и Елизавету Васильевну. "Все в порядке, — заявил он с порога. — Обыкновенная формальность". Он оживленно рассказывал о "беседе". "И они поверили, что ты получаешь гонорар с "Правды"?" — "А почему бы нет? Ведь они не знают, что я готов последнюю копейку спустить для издания нашей газеты!"

Одного не знали Ульяновы — что на протоколе показаний Ленина старший комиссар полиции Станислав. Стычень написал: "За Лениным я установил негласный надзор, о результатах которого своевременно доложу".

Соблюдать конспирацию стало таким привычным делом, что и в Польше Ульяновы постоянно помнили об осторожности, необходимой подпольщикам.

Зато партийная работа шла полным ходом. Связи с Россией стали регулярными и крепкими. Сюда из России газеты доставляли на третий день. 22 апреля (5 мая); 1912 года вышел первый номер ежедневной большевистской газеты "Правда", и теперь Владимир Ильич имел возможность принимать активнейшее участие в ее выпуске. Почти каждый день он посылал в Россию свои статьи, письма. Надежда Константиновна, отправляясь на базар, брала корреспонденции с собой. Там, увидев какую-нибудь крестьянку из России, просила взять письмо и опустить по ту сторону границы. За небольшую плату те обычно соглашались оказать такую услугу. Таким образом, письмо шло без заграничного штемпеля на конверте и, как правило, не привлекало внимания жандармской цензуры.

Надежда Константиновна организовала полулегальный и нелегальный переход революционеров через границу. Жителям приграничной полосы, и русским и полякам, выдавали специальные проходные свидетельства, которые называли полупаскамн. Крупская учила товарищей, как себя вести, как по-польски отвечать на стандартные вопросы кондукторов и жандармов. Многим товарищам удавалось благополучно по нескольку раз переходить границу.

Надежда Константиновна и Владимир Ильич скоро оказались в гуще работы польской социал-демократии. Они вступили в Краковский союз помощи политическим заключенным и состояли в нем до отъезда в Поронин (в конце апреля 1914 года). Надежда Константиновна была связной между членами комитета союза и Владимиром Ильичей. В адресной книге ЦК РСДРП, которую она вела в 1912–1914 годах, имеется и адрес Краковского союза, вписанный ею на польском языке. Сохранились архивы союза, и в списке лиц, которым постоянно высылалась циркуляры правления, стоит также "Н. Ульянова".

На лето Владимир Ильич и Надежда Константиновна уехали в горы, В деревне Белый Дунаец, что примостилась у самых предгорий Высоких Татр, сняли хату у крестьянки Терезы Скупень. Надежде Константиновне и Владимиру Ильичу очень понравилась незатейливая обстановка в доме: оказалось, что резные деревянные скамейки, кровати, столы, шкафчики — все сделано умелыми руками самого хозяина.

Вечерами Ульяновы сидели на балконе, откуда открывался чудесный вид на Татры. Как и повсюду, где доводилось им жить, они часто ходили на прогулки, забирались на плоскогорье и подолгу любовались причудливыми белоснежными шапками горных вершин. Иногда забредали в соседнее курортное местечко Закопане, где жил один из эмигрантов-большевиков. Все вместе отправлялись Далеко в горы. Здесь, вдали от людей, можно было свободно обо всем наговориться. Надежда Константиновна любила такие прогулки, прекрасный горный воздух очень хорошо восстанавливал силы.

И в Польше Крупская не оставляет занятий педагогикой, она знакомится с польскими педагогами, берет у них литературу. Уже в сентябре 1912 года она пишет из Кракова Е.Е. Горбуновой-Посадовой: "…Посылаю одну заметку малюсенькую и переделку с немецкого "Солнечный свет и свободное творчество детей". Не знаю, подойдет ли, форма странная. Но только как-то очень задушевно это у Рихарда Хеннингса написано.

С большим интересом читаю отчет о конгрессе немецких учителей в Берлине. На днях пришлю статью по этому поводу (статья "Вопрос о трудовой школе на Берлинском конгрессе немецких учителей" была опубликована в № 7 журнала "Свободное воспитание" за 1912–1913 гг. — Авт.). Теперь у меня свободного времени будет больше, хотя нет педагогической литературы. Говорят, есть интересная польская литература по свободному воспитанию…"

Понятно, почему именно книга Рихарда Хеннингса, выпущенная в свет в 1912 году, привлекла ее внимание. Мысли автора о силе и значении творчества в воспитании детей были созвучны ее мыслям. Она делает сокращенный перевод книги для русского читателя, выделяя основные и самые интересные положения автора, которые и сегодня остались жизненными.

С переездом Ленина в Краков город стал центром партийной жизни большевиков. Сюда заезжали все, кто ехал на работу в Россию, приезжали, чтобы рассказать о русских делах. Огромного успеха добились большевики на выборах в IV Государственную думу, куда прошло пять делегатов, членов РСДРП (б).

Сразу после выборов к Ульяновым неожиданно явился Муранов. На вопрос, как он добрался, спокойно ответил, что пересек границу нелегально. Ему и в голову не пришло, что он обладал теперь депутатской неприкосновенностью и мог ехать легально. Матвей Константинович живо рассказывал о выборах в Харькове, о своей работе. Решено было провести в декабре специальное совещание с депутатами Думы.

Первым приехал Малиновский. Надежду Константиновну насторожили его рассказы о своей жизни, о том, как полиция, арестовав его за антивоенную речь, заставила пойти добровольцем на русско-японскую войну. Не понравилось, как он говорил о своей больной жене, которая все боялась чего-то. Были в рассказах Малиновского недомолвки, намеки, проглядывал какой-то тщательно скрываемый другой смысл. Но не доверять ему не было оснований — с работой он справлялся и умел о ней рассказать. Вскоре приехали Петровский и Бадаев, настоящие, закаленные пролетарии, затем Медведев. Он не был депутатом Думы, но много занимался агитационными листками.

На долю Надежды Константиновны выпала огромная работа. Участник совещания Григорий Иванович Петровский рассказывал: "Надежда Константиновна была секретарем совещания. Кроме этой очень большой и ответственной работы, она вместе с другими женщинами взяла на себя трудную задачу обеспечить всех участников совещания обедами. Это делалось ради экономии времени и ради конспирации. Обедая на квартире Ленина, мы избегали встреч со шпионами в ресторанах.

Надежда Константиновна и ее помощницы вели запись всех выступлений на совещании и в это время все были поглощены своей работой… Я часто наблюдал, как в свободную минутку она записывала на листочке бумаги и свои мысли для выступлений. (Больше всего она выступала по организационным вопросам.)

В дни совещания Надежда Константиновна организовывала для нас, депутатов, связь с нелегалами (большевиками, работавшими в России на нелегальном положении). Давала им характеристику, учила нас, как надо информировать нелегалов о материалах совещания, способствовать усвоению ими этих материалов, как научить их информировать, в свою очередь, рабочих и расширять связь с массами…

Мне приходилось наблюдать, как Надежда Константиновна в ходе дискуссии по разным вопросам не соглашалась с мнением Владимира Ильича. Это было очень интересно. Возражать Владимиру Ильичу было очень трудно, так у него было все продумано и логично. Но Надежда Константиновна подмечала "погрешности" в его речи, чрезмерное увлечение чем-нибудь… (речь шла о роли партизанских групп в революции. — Авт.). В ответ на это Надежда Константиновна заметила, что в жизни так может и не получиться, что очень уж увлекается Владимир Ильич этими отрядами. Когда Надежда Константиновна выступала со своими замечаниями, Владимир Ильич посмеивался и затылок почесывал. Весь его вид говорил, что и ему иногда попадает.

Надежда Константиновна была очень внимательна ко всем нашим нуждам. Она давала нам адреса явок в России, через которые мы могли писать в ЦК и Ленину; когда мы подбирали нелегальную литературу, указывала, что лучше взять для себя и других товарищей. Уезжая из Кракова, нам всем хотелось купить что-нибудь для семьи, и, несмотря на свою занятость, она помогала нам приобрести подарки женам, детям".

Новый год решили отметить в складчину. Выбрали маленькое кафе на одной из тихих улочек Кракова. У всех было приподнятое настроение, все радостно смотрели в будущее, верили, что приближается новая революция и на этот раз она будет победоносной. По традиции женщины надели светлые платья, и это делало дружеское застолье праздничным. Говорили о родине, пели русские песни. Захотелось потанцевать, но музыки в этом кафе не было. Кто-то из товарищей сказал: "Эх, друзья, вспомним годы молодые" — и достал расческу. Его примеру последовали и остальные мужчины. Расчески обернули папиросной бумагой, и в комнате раздались мелодичные, приглушенные звуки вальса. Григорий Иванович Петровский подошел к Надежде Константиновне: "Разрешите, пани, пригласить вас па вальс". Потом танцевали польку. Всем было хорошо, весело. Каждый запомнил эту встречу Нового года навсегда.

В феврале 1913 года в Кракове Ленин провел еще одно совещание членов ЦК и депутатов, в котором Надежда Константиновна также принимала самое деятельное участие.

Столовались приехавшие, как всегда, у Ульяновых. На этот раз Надежде Константиновне помогла посылка, присланная Марией Александровной, где была рыба, икра. Матери Ленина хотелось "подкормить детей". Елизавета Васильевна хворала, поэтому хозяйничать пришлось Надежде Константиновне. Владимир Ильич был бесконечно благодарен жене за ее заботы, он любил получше, повкуснее угостить товарищей, но в большинстве случаев материальное положение Ульяновых не позволяло сделать этого. Ульяновы всегда делились всем, что имели, а имели они очень немного.

О том, каким было настроение "Ильичей" в те дни, говорит большое письмо Надежды Константиновны Г.Л. Шкловскому в Швейцарию: "Только сегодня могу, дорогой товарищ, ответить на Ваше архипессимистическое письмо, которое я только что перечитала еще раз. Оно написано месяц назад, за этот месяц мы видели очень многих россиян — было совещание ЦК с местными работниками, — и так много хорошего пережито за этот месяц, что Ваше пессимистическое письмо кажется чем-то ужасно далеким…У нас связи с каждым днем растут. В Питере теперь весьма серьезная организация, созданная низами. Сначала были митинги по заводам, потом районные организации устроили свой ПК. ПК выпускает листовки, работает… В Москве у нас хорошие связи, в области также и теперь во Владим[ирской] и Костр[омской] губ[ерниях]. Связаны с Харьковской организацией, Екатериносл[авом], Киевом, Нахичеванью, с рядом заводов, с Бакинским городским комитетом (100 чел.) — образовался из трех большевистских групп… А кроме того, все связи носят какой-то другой характер, чем раньше… Нет, дела большевизма так хороши, как никогда".

Надежда Константиновна днями и ночами сидит над письмами. Она понимает, какое значение имеет подробная информация для всех живущих за границей. Ее письма вселяют бодрость, сплачивают, организуют, зовут к активной работе. Письма идут во все концы Европы, их ждут с нетерпением. И Крупская не скупится на подробные, полные фактов послания. Каждая строка ее писем — живая история нашей партии, закалявшейся и мужавшей в боях с царизмом, с оппортунизмом, партии, завоевавшей многомиллионные пролетарские массы России. Крупская в письме от 11 февраля 1913 года делится своей радостью и с Горьким.

"Вот, когда было совещание, мы как пьяные от радости ходили, потому что из докладов выяснилось, что ничего даром не пропало, что рабочая масса, прожив тяжелые годы, подросла, что в самых глухих местах есть свои социал-демократические рабочие организации, хотя не связанные с партийными центрами, но по духу партийные, псе время вели работу. Выборы сыграли очень большую роль. Пропало то чувство оторванности, которое угнетало так раньше рабочих. Организация пошла теперь вовсю. Кажется, теперь только стала складываться настоящая Рабочая партия".

В связи с подъемом революционного движения, борьбой за демократизацию государственного устройства России большое внимание партийная пропаганда начинает уделять и вопросам организации просвещения, постановки народного образования. Уже полтора десятилетия занималась этими вопросами Надежда Константиновна. Перед созывом всероссийского съезда по народному образованию Крупская в декабре 1913 года опубликовала в большевистской газете "Пролетарская правда" цикл статей, в которых, по ее словам, стремилась "развить как можно полнее точку зрения социализма на школьный вопрос". Именно Надежде Константиновне поручил Ленин написать проект речи для большевистского депутата Государственной думы на тему "К вопросу о политике министерства народного просвещения". Владимир Ильич внимательно прочел рукопись, внес в нее ряд поправок и передал депутатам. Выступая в Думе 16 мая 1914 года, А.Е. Бадаев использовал материал Надежды Константиновны.

Крупская разоблачает политику самодержавия в области народного просвещения, показывает реакционную сущность правительственного законопроекта о введении всеобщего начального обучения. Одновременно Крупская формулирует требования революционной социал-демократии: отделение школы от церкви, передачу управления школой в ведение демократических органов местного самоуправления и др.

За работой дни шли незаметно, приближалась весна. И в это время Надежда Константиновна стала замечать, что быстро устает, начались сердцебиения. Сначала она и Владимир Ильич относили их за счет переутомления. Но как-то в апреле Надежда Константиновна еле пришла с прогулки из Вольского леса. Обеспокоенный Владимир Ильич настоял, чтобы жена показалась доктору. Диагноз был — базедова болезнь, нервное переутомление. Больной требовался горный воздух, отдых от всяких забот. В одном из конспиративных писем в Гадяч к Лидии Михайловне Книпович Надежда Константиновна, кроме партийной информации, пишет: "Мы хотим на 5 месяцев выбраться на лоно природы, тут нас ничего не привязывает, а насчет почты постараемся устроиться так, чтобы было не хуже, чем тут. Летом буду тогда работать, а пока только так канителюсь…"[32]

В конце апреля Ульяновы всей семьей перебрались в маленькое местечко Поронин, и Владимир Ильич сообщает младшей сестре: "На днях переехали мы (отчасти по случаю Надиной болезни — базедовой болезни, которая меня немало тревожит) на лето в горы, в деревню Поронин, в 7 кт от Закопане. Это около гор Татр, в 6–8 часах железной дороги от Кракова к югу — сообщение и с Россией и с Европой через Краков. Подальше от России — но ничего не поделаешь.

Наняли дачу (громадную — слишком велика!) на все лето до 1.Х нового стиля и с большими хлопотами перебрались. У Нади от переезда болезнь, кажется, ухудшилась. Придется, пожалуй, везти ее в Берн лечить…

Место здесь чудесное. Воздух превосходный, — высота около 700 метров. Никакого сравнения с низким местом, немного сырым в Кракове…

Население — польские крестьяне, "гурали" (горные жители), с которыми я объясняюсь на невероятно ломаном языке, из которого знаю пять слов, а остальные коверкаю русские. Надя говорит мало-мало и читает по-польски.

Деревня — типа почти русского. Соломенные крыши, нищета. Босые бабы и дети. Мужики ходят в костюме гуралей — белые суконные штаны и такие же накидки, — полуплащи, полукуртки. Место у нас некурортное (Зако-пане — курорт) и потому очень спокойное. Надеюсь все же, что при спокойствии и горном воздухе Надя поправится. Жизнь мы здесь повели деревенскую — рано вставать и чуть не с петухами ложиться. Дорога каждый день на почту да на вокзал".[33]

Конечно, партийная работа продолжалась и здесь. Она велась в самых различных направлениях. Придавая огромное значение "Правде", ее распространению, Владимир Ильич как-то попросил Надежду Константиновну подсчитать, где, в каких количествах и какая категория читателей выписывает большевистский орган. Из редакции прислали списки подписчиков, и вот Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна засели за работу — подбирать подписчиков по городам и местечкам. Это была очень кропотливая, но увлекательная работа. Неожиданно образовался список подписчиков газеты, живущих в каком-то неизвестном поселке. Крупская из справочника узнала, что в этом местечке расположен большой завод, о котором они, живя в эмиграции, не знали.

Карта получилась очень интересная. Владимир Ильич часами рассматривал ее, она подтверждала, что пролетариат России рос и мужал на глазах.

Здоровье Надежды Константиновны не улучшается. Владимир Ильич советуется с врачами. Багоцкий и другие специалисты рекомендуют операцию. Однако Надежда Константиновна колеблется: она надеется, что горный воздух сотворит чудо и надобность в операции отпадет. Она пишет Марии Александровне: "Я уже поправляюсь. Сердцебиения гораздо меньше. Следуя совету доктора, ем за троих, лакаю молоко, принимаю препарат железа Робена, и вообще все очень хорошо. Володя очень кипятится, особенно его смущают Кохером. Я очень рада, что Дм. Ил. ему написал письмо, что операции не стоит делать и т. п., а то ему наговорят всякой всячины: то ослепнуть можно, то 11/2 года лежать без движения и т. д. У меня совсем не такая уж сильная степень болезни, и за лето выздоровею…

Я очень рада, что нет толкотни. Работы у меня тоже минимальное количество. Читаю большей частью польские романы, да и то не очень усердно".

Владимир Ильич не скрывает беспокойства, не устает советоваться с врачами. В каждом письме, к кому бы он ни писал в этот период, есть тревожные строчки о болезни Надежды Константиновны. Казалось, ей стало лучше, но так продолжалось недолго. Приступы сердцебиения становятся все более затяжными. Владимир Ильич пишет в Швейцарию Шкловскому: "Дорогой Ш.! Обратите внимание на перемену моего адреса. Приехали сюда в деревню около Закопане для лечения Над. Конст. горным воздухом (здесь ок. 700 метров высоты) от базедовой болезни. Меня пугают: запустите-де, непоправимо будет, отвезите-де тотчас к Кохеру в Берн, это-де знаменитость первоклассная… С одной стороны, Кохер — хирург. Хирурги любят резать, а операция здесь, кажись, архиопасна и архисомнительна… С другой стороны, лечат горным воздухом и покоем, но у нас "покой" трудно осуществим при нервной жизни. Болезнь же на нервной почве. Лечили 3 недели электричеством. Успех-0… Если можно вообще, навести справки серьезного характера в Берне о Кохере или у Кохера (последнее лучше, конечно, было бы), буду очень Вам обязан. Ежели справки будут говорить за поездку в Берн, черкните, когда принимает Кохер, когда он уедет на лето и как придется устраиваться в Берне, в лечебнице (и очень ли дорогой) или иначе"[34] Шкловский сообщил, что Кохер — светило, его специальность — операции щитовидной железы, и если оперироваться, то у него. В середине июня Ульяновы выехали в Швейцарию. По пути остановились в Вене, где встретились с товарищами, поговорили о делах.

В эти летние дни Вена предстала перед Ульяновыми во всем своем великолепии. Владимиру Ильичу нравился этот город, он с удовольствием показывал его жене.

К друзьям вернулись поздно вечером. А утром поехали в Шенбрунн — резиденцию императоров, в парках которого можно было отдохнуть. Здесь же неподалеку был старейший в Европе зоопарк. Надежда Константиновна с улыбкой наблюдала за ребятишками. И, опять возвращаясь мыслью к России, думала, что и здесь, как и на родине, миллионам детишек недоступны такие места, как шенбруннский зоопарк.

В Берне Ульяновых встретил Шкловский и уговорил остановиться в его семье. Кохер принял их через неделю. Все в один голос утверждали, что он действительно очень знающий и опытный врач. Друзья по совету доктора Фогта предупредили, чтобы Владимир Ильич попросил поместить Надежду Константиновну не в частную клинику Кохера, где он свободно экспериментирует, а в Университетскую хирургическую клинику, где он гораздо внимательнее и строже относится к своим пациентам.

Две недели готовили Надежду Константиновну к операции. При госпитале был великолепный сад. Ежедневно по утрам приходил сюда Владимир Ильич. До обеда Ульяновы были вместе. Он рассказывал жене хорошие новости, приносил письма от родных и знакомых, фрукты, цветы. 23 июля, в день операции, Владимир Ильич проснулся рано и сразу поехал в клинику. Он знал, что ждать придется долго, но тревога гнала его туда.

Наконец в вестибюле клиники Владимир Ильич увидел сестру, спешившую к нему, — все обошлось хорошо. Владимиру Ильичу на минутку разрешили зайти к больной в палату. Через три дня Владимир Ильич пишет Марии Александровне в Вологду: "Дорогая мамочка! В среду наконец после 2-недельной "подготовки" в клинике Надю оперировали. Операция, видимо, сошла удачно, ибо вчера уже вид был у Нади здоровый довольно, начала пить с охотой. Операция была, по-видимому, довольно трудная, помучили Надю около трех часов — без наркоза, но она перенесла мужественно. В четверг была очень плоха — сильнейший жар и бред, так что я перетрусил изрядно. Но вчера уже явно пошло на поправку, лихорадки нет, пульс лучше и пр.".[35]

Началось постепенное выздоровление. Владимир Ильич повеселел и уже не возражал, когда Надежда Константиновна требовала, чтобы он ввел ее в курс партийных дел. Кохер советовал после выхода из клиники поехать в горный санаторий в Беатенберг недели на две, но из Польши слали письмо за письмом, и 4 августа Ульяновы тронулись в обратный путь.

6 августа (24 июля по старому стилю) Ульяновы были в Поронине. 10-го Надежда Константиновна написала в Берн Шкловским: "Дорогие друзья! Доехали мы вполне благополучно. Ехали без остановок. Шея растряслась порядком, но теперь все пришло в норму. Дома застали страшный дождь и кучу новостей. Большинство духоподъемных. Как-нибудь напишу поподробнее".

Вернувшись в Польшу, Надежда Константиновна вместе с Владимиром Ильичей сразу окунулась в работу. Готовилось партийное совещание, которое состоялось в Поронине 23 сентября — 1 октября (6-14 октября) и получило название "летнего совещания".

На совещание под видом туристов приехали почти все члены думской фракции, представители партийных организаций Киева, Урала, Питера, Москвы. Всего собралось 22 человека. Большинство приехавших остановились в пансионе крестьянина Гута Мостового.

Заседали и в пансионе, и на квартире Ульяновых. Владимир Ильич сделал отчетный доклад о работе ЦК и выступил с большим докладом по национальному вопросу, который приобрел особое значение в этот период черносотенного разгула национализма. Учитывая изменившуюся обстановку в стране, совещание поставило вопрос о необходимости созыва съезда партии.

Надежда Константиновна и на этот раз возглавляла секретариат, вела протоколы, скрупулезно сверяла записанные речи. Кроме того, она сделала доклад о пропаганде и агитации, поставив интереснейший и очень важный вопрос о привлечении к революционной борьбе семей рабочих. "Надежда Константиновна настойчиво рекомендовала нам, — пишет Г.И. Петровский, — снабжать рабочие семьи литературой, организовывать политические кружки из работниц и жен рабочих, предложила депутатам приезжать за границу с женами и детьми и поучиться здесь. Все, что говорила она, было особенно близко нам, депутатам-рабочим. В перерывах между заседаниями, разговаривая с группой делегатов или с отдельными товарищами, она особенно обращала внимание на необходимость переписки с Владимиром Ильичем, с ЦК и с ней лично".

В личных беседах с делегатами конференции Крупская подчеркивала, как часто существует огромный разрыв между революционными взглядами рабочих и мещанскими, узкосемейными взглядами их жен. Она призывала искать в России талантливых, боевых товарищей, способных заложить основы работы среди женщин.

Совещание закончилось, но Ульяновы еще около двух недель прожили в Поронине. Осень стояла ясная, красивая.

Революционное движение в одной стране не может быть оторвано от борьбы трудящихся всех стран. Поэтому так активно выступают Ленин и его соратники на международной арене, стремясь проводить в жизнь марксистские положения, борясь с оппортунизмом. В любой стране Европы завязываются связи. Ленин активно выступает с рефератами, разъясняющими положение в России и в русском социал-демократическом движении. Так было и в Польше. Пребывание Ленина в Польше сыграло огромную роль в становлении марксистского крыла Социал-демократической партии Польши и Литвы. Те, кому посчастливилось общаться с Ульяновыми, на всю жизнь сохранили благодарную память об этих встречах.

Константин Стецкий писал: "У Вигелева (Вигелев — русский революционер, эмигрант. — Авт.) я случайно встретился и познакомился с Лениным и его женой Надеждой Константиновной Крупской. Я встречал там этого великого человека три раза, всегда в сопровождении жены… Он представился как товарищ Ульянов. Вид у него был скромный, но необыкновенно привлекательный. Лет около 45, среднего роста, скорее ниже среднего, крепкого телосложения, с большой головой, серьезным выражением лица, которое украшал высокий лоб мыслителя. Обычно он был одет в скромное серое поношенное пальто и на первый взгляд выглядел серьезным, типичным политическим эмигрантом, заброшенным судьбой в чужую среду. о обществе был скорее неразговорчивый, в противоположность очень милой, свободно и охотно вступающей в разговор госпоже Крупской".

Вступив в общество помощи политическим заключенным, Ленин и Крупская проводят там истинно интернационалистическую линию, решительно выступая против сяких попыток ограничить деятельность общества узконациональными рамками. В своих воспоминаниях С. Багоцкий писал: "Поражала щепетильность, которую проявлял в этом деле Владимир Ильич. Он знал, что союз помощи политическим заключенным оказывает помощь революционерам всех партий, и поэтому никогда не пытался добиться каких-либо преимуществ для большевиков".

Ульяновы внимательно следили за жизнью товарищей и в трудную минуту всегда приходили на помощь, безо всяких просьб. Так, например, Надежда Константиновна писала в Женеву:

А через два дня новое послание, полное заботы, дружеского участия:

Ульяновы долго прожили за границей и хорошо знали, как тяжело оказаться на чужбине без всяких средств к существованию. Тут словами не поможешь. Нужно действовать, и Надежда Константиновна опять пишет Г.Л. Шкловскому очередное письмо — просьбу о помощи: "В Цюрихе сейчас живет один товарищ — латыш Кундзин. Он этой осенью проезжал через Краков. Парень он молодой и способный. Просидел он 8 лет в тюрьме, на каторге, и все время занимался — у него оказались очень хорошие способности к математике… Теперь он уже полгода за границей — и даже работы найти не может. (Он столяр.) Нервы его, истрепанные каторгой, просто не выдерживают этого эмигрантского крещения, и я боюсь, как бы он не кончил самоубийством… Очень бы надо помочь парню выбиться на дорогу. Напишите поскорее".

Революционные события нарастали. Об этом можно судить хотя бы по тому, что большевики имели уже не только свои газеты во многих промышленных городах, но и журналы. 8 марта 1914 года в Петербурге вышел первый номер журнала "Работница", в создании которого Крупской принадлежит большая заслуга.

Еще в феврале 1914 года, занятая подготовкой к выпуску первого номера журнала, Надежда Константиновна писала Анне Ильиничне в Москву: "Дорогая Аня, насчет женского органа все идет как-то стихийно пока. Насчет денег обещают в Москве устроить вечеринку, не знаю, выйдет ли что. Приложения в газете будут стоить не дешевле, а дороже. Журнал имел бы значение в смысле организационном, с этой стороны он лучше приложений…

Очень меня только заботит, как наладится редакционная часть. У нас тут дело плохо в том отношении, что двое тут, двое в Париже, насчет 5-го члена дело обстоит не так просто. В Париже очень дельная публика. Людмилу (Л.Н. Сталь. — Авт.) ты знаешь. Другая — еще более принципиально выдержанный человек, и все, за что берется, делает хорошо (речь идет о И.Ф. Арманд)… Так пиши же подробно про женский орган. Думаю, что ты возьмешься за него вплотную. Дело может выйти большое. У меня, но крайней мере, аппетит что-то стал разыгрываться".

Она прилагает все силы для привлечения в журнал лучших, старейших работников партии. Просит, чтобы создавался широкий корреспондентский актив вокруг журнала. В "Работнице" регулярно печатаются статьи Надежды Константиновны по самым актуальным, злободневным вопросам. Одной из первых статей была "Смертность детей среди петербургских рабочих", помещенная в шестом номере, где Крупская цифрами доказывает, что смертность детей прямо зависит от материального положения семьи.

В чем же видит автор путь спасения детей? В расширении борьбы рабочих за свои права, во включении в эту борьбу женщин-матерей. Только лучший социальный строй спасет детей от голодной смерти.

Революционное движение набирало силу. Из 18 питерских профсоюзов в правлении 14 большинство составляли ленинцы. Росло забастовочное движение. О размахе партийной печати Крупская писала: "Путь Правды" печатался в последнее воскресенье в 29 000 (не хватило), "Сев. Раб. газ." — 15 000. По воскресеньям в "П. Пр" будет теперь вкладной лист. "Шахтер" выходит в среду. Число городских подписчиков — 910, иногородних — 3626. В Москве будет выходить общепрофесс[иональный] еженедельник. По настоянию професс. союзов, вся редакция правдистская, проф. союзы дали ей наказ итти по стопам "Нашего Пути". Вообще рабочая пресса развивается страшно. Спрос громадный. Правдистская линия побеждает все больше и больше"…

Всю страну всколыхнула забастовка бакинских нефтяников в мае 1914 года. Их поддержали в разных городах. Рабочие Путиловского завода организовали 12-тысячный митинг в поддержку Баку. 7 июля в Петербурге бастовало 130 тысяч рабочих. Строились баррикады. Но 19 июля (1 августа) Германия объявила войну России. 21 июля вступила в войну Франция, 22-го — Бельгия и Англия, 24 июля России объявила войну Австро-Венгрия. Началась первая мировая война. В Польше стало неспокойно — тот район, где жили Ульяновы, входил в состав Австро-Венгрии. Закопанские гурали не понимали, с кем и за что война. Ксендзы разжигали шовинизм, ненависть ко всему русскому, и в частности к эмигрантам.

25 июля к Ленину явился жандармский вахмистр с понятыми — делать обыск. Было видно, что он сам не знает, что он должен найти. Поэтому он безо всякого энтузиазма порылся в столах, в шкафу. Взял старый незаряженный браунинг, несколько тетрадей с рукописями. По секрету сообщил, что на Владимира Ильича получен донос. Он обвиняется в шпионаже и должен быть арестован. Но в Поронине нет тюрьмы, нет военных властей, поэтому пусть Владимир Ильич добровольно приходит в 6 часов утра к поезду, и вахмистр отвезет его в Новый Тарг.

В обстановке начавшегося военного психоза арест был очень опасен: в тюрьме могли убить безо всякого суда и следствия. Живший в Поронине Ганецкий тотчас же отправил телеграмму социал-демократическому депутату Мареку. Сам Владимир Ильич послал телеграфный запрос в краковскую полицию, где был зарегистрирован как политэмигрант.

Всю ночь Ленин и Крупская не сомкнули глаз, думали о возможных последствиях ареста, о том, какие шаги нужно предпринять для освобождения. Рассвет еще только начался, когда они вышли из дому. На пути к станции почти не разговаривали. Жандарм уже ждал. Его удивило внешнее спокойствие Ульяновых, отсутствие слез у русской пани. А Надежда Константиновна, проводив глазами поезд, еле дошла до дому.

Ганецкий съездил в Новый Тарг, с трудом добился свидания с императорско-королевским старостой, рассказал, что Ленин — известный человек и арест его будет опротестован. Он добился для Надежды Константиновны разрешения на свидание. Вечером Крупская и Ганецкий вместе писали письмо в Австрию члену Международного бюро, австрийскому депутату социал-демократу Виктору Адлеру. Надежда Константиновна писала: "Уважаемый товарищ! Мой муж, Владимир Ульянов (Ленин) арестован в Поронине (Галиции) по подозрению в шпионаже. Здесь население очень возбуждено и в каждом иностранце видит шпиона. Само собою разумеется, что при обыске ничего не нашли, но тетради с статистическими выписками об аграрном вопросе в Австрии произвели на здешнего жандарма впечатление. Он арестовал моего мужа и препроводил его в Ней-Маркт. Там его допросили, и нелепость всех подозрений сейчас стала очевидной для гражданских властей, но они не хотели взять на себя ответственности освободить его… арест может продолжаться несколько недель. Во время войны не будет времени быстро разобрать это дело. Поэтому очень прошу Вас, уважаемый товарищ, помочь моему мужу. Вы знаете его лично; он был, как Вы знаете, долгое время членом Международного Бюро и хорошо известен Интернационалу. Я попросила бы Вас отправить настоятельную телеграмму прокурору в Ней-Зандец, что хорошо знаете моего мужа, причем можете уверить, что это — недоразумение. Просите также прокурора, в случае, если бумаги уже переданы военным властям, переотправить последним Вашу телеграмму… Я уверена, что Вы и еще другие австрийские товарищи сделают все возможное, чтобы содействовать освобождению моего мужа".

Свидания разрешили. Теперь каждое утро жители Воронина видели, как Надежда Константиновна шла к Шестичасовому поезду. Тревога поднимала ее с постели еще затемно, и она приходила на станцию задолго до прихода поезда. Как-то там, в Новом Тарге? Они с Владимиром Ильичем умели смотреть в лицо правде и понимали всю опасность сложившейся ситуации.

Сидя в переполненном вагоне поезда, рядам с крестьянками, ехавшими на базар, Надежда Константиновна прислушивалась к их разговорам. Первые дни война была для этих простых польских женщин чем-то далеким, совершенно непонятным. Но с каждым днем она все больше проникала в их быт и сознание. Все больше сыновей и мужей отнимала у них война, и в разговорах теперь была тревога, скорбь и часто ненависть к "врагам" — русским, англичанам, французам. Поезд приходил в Новый Тарг в семь часов, а свидания разрешали лишь в одиннадцать. Надежда Константиновна не знала, как убить эти бесконечные четыре часа. Ходила на почту, на базар, просто бродила по улицам.

Настроение у Владимира Ильича было неизменно бодрое, он старался поддержать Надежду Константиновну. В юмористических тонах рассказывал о тюремных обитателях. Тюрьма была уголовной, и сидели в ней в основном крестьяне за разные провинности — кто паспорт просрочил, кто с начальством повздорил, кто налог не внес. Владимир Ильич скоро не только наладил свой тюремный режим, но и организовал своеобразную юридическую консультацию. Писал разные заявления, прошения и т. д. В тюрьме он продолжал обдумывать тактику социал-демократов в условиях империалистической войны.

Между тем друзья делали все, чтобы спасти Владимира Ильича. Австрийский социал-демократ Виктор Адлер так рассказал об этом: "Это были первые недели войны, момент, когда все были сильно возбуждены, в особенности в районах военных действий всем мерещились шпионы. Я был озадачен не столько продолжительностью ареста, которого я не опасался, сколько возможностью сокращенного военного судопроизводства. Я немедленно отправился к министру внутренних дел, барону Рейнольду, рассказал ему все, что знал, и охарактеризовал ему личность т. Ленина". Далее Адлер пишет, что старался "подчеркнуть, что тов. Ленин — старый непримиримый враг царизма и что независимо от своего отношения к Австрии он никак не мог заниматься шпионажем в интересах царского правительства… Мне удалось убедить министра, что нечего опасаться рокового недоразумения. Насколько я помню, он еще в моем присутствии вызвал к телефону краковское полицейское управление. Как в этот раз, так и при втором свидании с ним в связи с делом Ленина министр интересовался только тем, действительно ли Ленин подлинный враг царизма, в чем я мог его уверить со спокойной совестью".

13 августа Надежда Константиновна, как всегда, подошла к воротам тюрьмы и предъявила пропуск. Но ее повели не в канцелярию, а непосредственно в тюремное помещение. Она с удивлением смотрела на арестантов, слонявшихся по двору. Ей навстречу шел сияющий Владимир Ильич. Его выпустили.

На базаре они наняли арбу и поехали в Поронин.

На другой день Ульяновы начали хлопотать о переезде в Краков. Все были рады, что Владимир Ильич свободен. В Вену Адлеру Надежда Константиновна отправила 20 августа открытку:

Владимир Ильич делает приписку:

В конце августа Ульяновы перебрались в Краков. Сняли номер в дешевой гостинице недалеко от вокзала. Утром они наблюдали страшную картину. К перрону вокзала подошел поезд с ранеными. За день до этого произошла битва под Красником. И теперь на вокзале стоял стон — родственники встречали воинов. За носилками с тяжелоранеными, обвязанными кровавыми бинтами, бежали матери, жены. Со всех сторон тянулись к солдатам руки помощи, предлагали им пиво, еду.

Жить и работать в Польше, которую захлестнула дикая волна шовинизма, где за каждым русским смотрели настороженные глаза, где начали применяться законы военного времени, становилось невозможно. Для того чтобы развернуть широкую кампанию против империалистической бойни, за социалистическую революцию, необходимо было уехать в нейтральную Швейцарию. Разрешение было получено довольно легко. До швейцарской границы ехали почти неделю. Поезд часами стоял на станциях и полустанках, и путники везде видели одну и ту же картину — к фронту двигались эшелоны с войсками, пушками, боеприпасами, а навстречу им шли скорбные санитарные составы — война перемалывала, уничтожала тысячи молодых жизней простых рабочих и крестьян. И здесь же сновали монахини, представительницы различных женских организаций, которые вели среди солдат оголтелую шовинистическую, ура-патриотическую пропаганду.

Наконец добрались до Вены, где получили необходимое поручительство для въезда в Швейцарию. За Ульяновых поручился Грейлих — старейший социал-демократ Швейцарии. Владимир Ильич ездил в Вене к Адлеру, чтобы поблагодарить за помощь. Пятого сентября Ульяновы переехали швейцарскую границу, направляясь в Берн.