Крупская

ЖЕНЕВА — ПАРИЖ

В январе 1908 года в Женеве жило всего несколько эмигрантов большевиков — М. Цхакая, Карпинский… Владимир Ильич и Надежда Константиновна сняли комнату в большой квартире на улице Шо-де-Фон. Комната была холодна и неуютна. Надежда Константиновна писала: "Трудно было нам после революции вновь привыкнуть к эмигрантской атмосферке. Целые дни Владимир Ильич просиживал в библиотеке, но по вечерам мы не знали, куда себя приткнуть. Сидеть в неуютной холодной комнате, которую мы себе наняли, было неохота, тянуло на людей, и мы каждый день ходили то в кино, то в театр, хотя редко досиживали до конца, а уходили обычно с половины спектакля бродить куда-нибудь, чаще всего к озеру".

Несмотря на поражение революции в России, Ленин был уверен в грядущей ее победе. И все его мысли, вся его деятельность были связаны с русской революцией.

Время наступило трудное. В России свирепствовала реакция. Партия переживала тяжелый организационный и идейно-политический кризис. В среде партийцев под влиянием поражения наметился разброд, шатания, возникали различные группировки: "отзовисты", "ликвидаторы", "примиренцы".

В Женеве решено было печатать нелегальную газету большевиков "Пролетарий". Создание газеты потребовало от Владимира Ильича много сил, энергии. К февралю в Женеву съехались другие члены редакции "Пролетария" — Богданов и Дубровинский. Надо было налаживать связи с Россией, транспорт газеты. Эти заботы в значительной степени падали на Надежду Константиновну.

Большевики во главе с Лениным повели борьбу за Укрепление нелегальной большевистской партии.

Меньшевики стремились дискредитировать большевиков за границей, они использовали для этого любой предлог.

В феврале 1908 года вышел первый номер (21) газеты "Пролетарий", ранее печатавшейся в России.

Тяжесть редакционной работы легла на плечи Надежды Константиновны, она просматривала и правила корректуры статей, вела заграничную переписку. Она старалась освободить Владимира Ильича от работы в газете — он занялся вопросами философии и засел за книгу "Материализм и эмпириокритицизм".

В связи с поражением революции среди части социал-демократии были предприняты попытки пересмотреть основные положения марксизма, возникли течения, пытавшиеся пошатнуть материалистическое мировоззрение. Выход из мрачной действительности искали в измышлении новой утонченной религии, пытаясь философски обосновать ее. Во главе новой философской школы, обосновывавшей всякое богоискательство, стоял Богданов. К нему примыкали Луначарский, Базаров.

В годы реакции новая философия, открывавшая пути всякой мистике, могла расцвести пышным цветом. В России вышли "Очерки по философии марксизма", в которых были помещены статьи Богданова, Луначарского, Базарова и других. Ленина глубоко возмутили эти "Очерки". Теперь по вечерам и во время редких прогулок Владимир Ильич и Надежда Константиновна обсуждают проблемы марксистской философии, говорят о новой работе Ленина.

Несмотря на загруженность партийной работой, именно в Женеве Надежда Константиновна наконец вплотную занялась педагогикой. Кроме того, она поступила на курсы французского языка, которые устраивались ежегодно летом для иностранцев-педагогов.

К счастью, в конце апреля из России опять приехала Елизавета Васильевна. Она не очень хорошо чувствовала себя, но все-таки сняла с дочери хозяйственные заботы. Ульяновы переехали на чистенькую и уютную улицу Марэни, где на третьем этаже дома № 61 сняли удобную двухкомнатную квартиру.

На курсах Надежда Константиновна изучала и методику преподавания для взрослых, училась, как она писала, "швейцарскому умению деловито, напряженно, добросовестно работать".

Шесть недель она усиленно занималась. Владимир Ильич с интересом слушал ее рассказы о занятиях, просматривал учебники, отдыхая от работы над философской книгой.

Владимир Ильич уехал на некоторое время в Лондон собирать материал для книги. Философская дискуссия разгоралась. В Женеве в его отсутствие должен был выступить с рефератом об эмпириокритицизме Луначарский. Ответить ему от своего имени и от имени Ленина вызвался Дубровинский (Инок). Владимир Ильич прислал тезисы выступления. Инок целыми днями в квартире Ульяновых готовился к предстоящей встрече. И вот они с Надеждой Константиновной отправились в кафе "Лаи-дольт", где по традиции состоялась встреча. Крупской очень понравилось прекрасное, яркое выступление Дубровинского. Ее возмутили нетоварищеские приемы, использованные в полемике Богдановым. Она вспоминала: "Хотя реферат читал Луначарский, но главным защитником эмпириокритицизма на этом реферате был Богданов, и он особо резко напал на Инока. Он хорошо знал Инока, знал, что Инок был за открытую, прямую борьбу на философском фронте, знал, как присуще было Иноку чувство революционной чести, и, возражая ему, он старался ударить но чувству".

Возвращаясь с собрания, Крупская и Дубровинский тщательно разобрали все происходившее и решили: бой был дан и выигран. Вскоре Дубровинского послали в Россию для организации партийной конференции. Там он был арестован и сослан в Вологодскую губернию.

Постепенно налаживалась переписка с Россией, в эмиграцию приезжали сторонники Ленина. Поправились и материальные дела большевиков. Николай Павлович Шмит — владелец мебельной фабрики на Пресне в Москве — большевик, погибший в тюрьме, завещал большевикам свое состояние. Наследство было получено, и теперь редакция "Пролетария" могла оплачивать статьи корреспондентов.

Но в политическом отношении жить в Женеве становилось трудно: центр эмиграции переместился в Париж, туда в конце 1908 года было перенесено издание "Пролетария". Швейцарию наводнили шпионы царской охранки, переписка русских эмигрантов просматривалась. Все чаще в семье Ульяновых начинает заходить речь о переезде в Париж. Владимир Ильич колебался — его смущала дороговизна, суета большого города. Правда, там крепнет революционное движение, чего нет в Швейцарии, стригущей купоны со своих природных красот. Слежки там будет меньше. Этот аргумент окончательно убедил Ленина и Крупскую.

В Париж двинулись в декабре 1908 года. 21–27 декабря там состоялась V Общероссийская конференция РСДРП. Конференция решительно осудила ликвидаторство и определила революционную линию и организационную политику партии на период реакции. Борьба за партию с каждым днем становилась ожесточеннее.

Ульяновы (с ними приехали из Женевы Мария Ильинична и Елизавета Васильевна) сначала поселились на окраине Парижа на улице Бонье. Квартиру для них нанимали друзья, и Ульяновы поразились — четыре комнаты, светлые, с высокими потолками, с зеркалами над каминами. Такая квартира мало соответствовала их привычкам и привезенной из Женевы "мебели". Консьержка с недоумением смотрела на простые, белые столы и табуретки, ящики с книгами да несколько чемоданов. Поэтому, когда в библиотеке потребовалось поручительство домохозяина, тот заколебался — уж очень бедны были его постояльцы.

С библиотекой дело обстояло очень неудобно — Национальная библиотека, куда записался Ленин, была далеко, а ездить по Парижу на велосипеде было небезопасно и утомительно. Кроме того, в библиотеке был перерыв на обед, да и заказанную литературу подбирали долго. Надежда Константиновна решила помочь мужу, она написала письмо одному из профессоров, преподававших в Женеве на курсах, прося порекомендовать удобные библиотеки в Париже. Тот не замедлил с ответом, но, объехав все указанные библиотеки, Владимир Ильич все-таки вернулся в Национальную.

В 1909 году в Париж приехал бежавший из ссылки Дубровинский. Он еле ходил — от кандалов на ногах образовались раны. Врачи из эмигрантов советовали ампутировать ноги. Тогда Владимир Ильич поехал посоветоваться с профессором Дюбуше. Вернувшись, он рассказывал жене, что Дюбуше оказался очаровательным человеком и прекрасным хирургом. Он обещал вылечить Инока без ампутации, а о врачах-эмигрантах сказал: "Они, может быть, прекрасные революционеры, но как врачи — ослы". И Ленин весело захохотал, ему вторили Дубровинский и Надежда Константиновна.

Каждый день Крупской был заполнен до отказа — письма, работа в редакции газеты, посещение школ. Кроме того, надо было устраивать товарищей, приезжавших в Париж. Когда Надежде Константиновне становилось трудно, она шла на улицу, бродила по набережным, по паркам, знакомилась с Парижем. К лету Ульяновы достали велосипеды и стали ездить гулять в Медонский лес.

Чтобы размежеваться с отзовистами, большевики собрали в июне расширенное совещание редакции "Пролетария", на котором выступил Ленин по вопросу об отзовизме и ультиматизме и о задачах большевиков по отношению к думской деятельности. Работа шла в накаленной обстановке раскола, разногласий, споров. В эти дни в добавление ко всему случился тяжелый нервный припадок у одного из делегатов совещания, Шулятикова, произведший тягостное впечатление на Надежду Константиновну.

Эмиграцию многие переносили тяжело: сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. Эта обстановка изматывала.

На совещании расширенной редакции "Пролетария" особо стоял вопрос о школе на Капри, которую создали Богданов, Алексинский, Горький и Луначарский. Совещание осудило школу как новую фракцию.

Партийные организации в России горячо поддержали борьбу Ленина с противниками марксизма. Эта борьба брала у Владимира Ильича много сил. Нервы его были напряжены. Ему был необходим отдых. Горький звал на Капри, но там ждали те же споры, та же борьба. Ульяновы отыскали по объявлению дешевый пансион в деревне Бомбон. Отправились туда вчетвером — Владимир Ильич, Надежда Константиновна, Мария Ильинична и Елизавета Васильевна. За день за всех надо было платить всего 10 франков. В пансионе жили мелкие служащие, продавщицы, прислуга. Ульяновы с интересом наблюдали за их жизнью, прислушивались к разговорам. Все обитатели пансиона обладали практической хваткой мелких буржуа, и вместе с тем им ужасно хотелось походить на "настоящих господ". За общим столом собирались семьями. Ничуть не стесняясь присутствия детей, взрослые рассказывали весьма вольные анекдоты. Вмешательство Крупской не помогало.

Ульяновы перестали появляться за общим столом. Каждый день они совершали прогулки, наслаждаясь природой — окрестности Бомбона напоминали им русские ноля и леса, "гоняли" на велосипедах, посещали местные достопримечательности — остатки старинной крепостной стены в Шампо, развалины замка в Бланди-лэ-Тур.

Месяц пролетел незаметно.

Вернувшись в Париж, Ленин и Крупская поселились на тихой улочке Мари-Роз. Маленькая двухкомнатная квартирка с чистенькой кухней больше соответствовала их вкусам, привычкам и средствам. Табуретки и простые столы здесь выглядели более уместно. Правда, консьержка была недовольна — слишком много посетителей ходило к жильцам, но сами жильцы ей нравились. На улице Мари-Роз они прожили почти три года. Их приемной стала кухня, где велись и деловые и задушевные разговоры.

Жилось Ульяновым в Париже крайне трудно, литературного заработка не было, имели они в то время только партийное жалованье. Поэтому экономили каждую копейку, экономили даже на трамвае.

Вспоминая годы эмиграции, Надежда Константиновна скажет в одном из своих докладов: "…А к советским деньгам я привыкла подходить с точки зрения домашней хозяйки. Пришлось мне долго быть домашней хозяйкой, когда мы жили за границей. Одна из моих главных функций была купить что-нибудь подешевле к обеду, так как жили мы на казенные деньги. Поэтому всегда стремилась купить какую-нибудь рыбу подешевле, сантимов на 10, или обойтись картошкой. Я и сейчас не могу расстаться с этой психологией домашней хозяйки, и когда вижу, что в Кремле в коридоре зря горит электричество, то тушу, хотя не обязана заботиться о том, горит ли в коридорах Кремля свет или не горит…"[28]

Первую половину дня Владимир Ильич проводил в библиотеке. Надежда Константиновна занималась своей секретарской работой. Силами Надежды Константиновны во Франции была создана целая сеть пересыльных пунктов, где жили крепкие ленинцы. Каждому из них она регулярно посылала конверты с надписанными адресами и стопки напечатанных на папиросной бумаге номеров газеты "Социал-демократ" (нелегальная газета, орган РСДРП, начавшая выходить в 1908 году). Товарищ должен был вложить газету в этот конверт и отправить его из того пункта, где жил.

Как-то Серафима Гопнер спросила Крупскую, зачем она надписывает конверты, разве агенты не могут это делать сами. Надежда Константиновна ответила: "Вы ведь собираетесь скоро ехать в Россию, и нельзя показывать ваш почерк жандармам". Кроме деловых писем, Надежда Константиновна неизменно присылала коротенькую записочку с информацией о событиях в России, держала товарищей в курсе всех дел.

Однажды в небольшой кухоньке Ульяновых появились совсем особые гости — ученики школы на острове Капри, исключенные за свои большевистские взгляды. Один из них, рабочий Михаил Вилонов, рассказывал Надежде Константиновне о своей работе в Екатеринославе, и ей сразу вспомнились прекрасные, живые корреспонденции о партийной и заводской жизни, приходившие в "Искру" из Екатеринослава за подписью "Миша Заводский". Она спросила Вилонова, не знает ли он такого товарища. "Да это я и есть", — ответил тот. Вилоновым очень заинтересовался Владимир Ильич, он возлагал на Михаила большие надежды, но Михаил был безнадежно болен. На партийные деньги его послали в санаторий, 1 мая 1910 года он умер от туберкулеза.

Ульяновы с интересом изучают жизнь рабочего Парижа. Они ходят на митинги, забираются в рабочие предместья, посещают маленькие театры, слушают знаменитых шансонье, отражавших в своих песнях жизнь и настроения масс.

Крупская пишет Марии Александровне: "Вот уж целый год, как мы живем в Париже! Приладились понемногу, жаль только, что мало видим настоящей здешней жизни.

Недавно как-то дошли в маленький театр неподалеку от нас и остались очень довольны. Публика была чисто рабочая, с грудными младенцами, без шляп, разговорчивая, живая. Интересна была непосредственность, с какой публика реагировала на игру. Аплодировали не хорошей или дурной игре, а хорошим или дурным поступкам. И пьеса была соответствующая, наивная, с разными хорошими словами, приноровленная под вкус публики. Получалось впечатление чего-то очень живого, непосредственного". Это письмо было написано в декабре 1909 года, а 2 января 1910 года Владимир Ильич пишет об их жизни сестре: "До сих пор здесь зима не в зиму, а в весну. Сегодня, напр., прямо весенний, солнечный, сухой и теплый день, который мы использовали с Надей для великолепной утренней прогулки в Булонский лес. Вообще на праздниках мы "загуляли": были в музеях, в театре, посетили Ми-зее Огёлпп, которым я остался очень, очень доволен. Собираюсь и сегодня в один увеселительный кабачок на goguette revolutionnaire (революционные песенки, куплеты — Ред.) к "песенникам" (неудачный перевод chansonniers)"[29]1.

Эти концерты шансонье пользовались в рабочих предместьях огромной популярностью. Певцы умели найти тесный контакт со своей аудиторией, откликались на все события окружающей жизни. Кто-то из старожилов-эмигрантов познакомил Ульяновых со знаменитым Монтегюсом — сыном коммунара. Они побывали на многих его концертах. Монтегюс выходил на сцену, такой же рабочий парень, как те, кто заполнял зал. Его песни, проникнутые ненавистью к богатым и сытым, электризовали слушателей. Ленину особенно нравилась песня "Привет вам, солдаты 17-го полка" — этот полк отказался стрелять в восставший народ. И горько было впоследствии узнать, что во время первой мировой войны Монтегюс стал петь шовинистические песни.

Во время перевыборной кампании на одном многолюдном митинге впервые услышала Надежда Константиновна знаменитых социал-демократических ораторов — Жореса и Вайяна. Аудитория была наэлектризована их речами, чувствовалось, как любят их рабочие. Крупской больше понравилось выступление старого коммунара — Вайяна. Оно было более непосредственным, тогда как каждое слово Жореса было рассчитано по всем правилам ораторского искусства.

Огромное впечатление произвела на Крупскую стотысячная демонстрация, организованная в знак протеста против казни в Испании Ферреро, обвиненного в подготовке восстания в Барселоне. Мощные колонны рабочих, грозные своей сплоченностью, шли через Париж. Это было совсем не похоже на майский праздник в Германии. Здесь чувствовалась сила, организованная и готовая к действию.

Живя в Париже, Ленин часто выступал перед различными аудиториями с докладами и рефератами, уделяя большое внимание разоблачению контрреволюционного либерализма.

С новой силой разгорелась борьба Ленина против ликвидаторов на пленуме Центрального Комитета партии в январе 1910 года. К ликвидаторам и отзовистам прибавились примиренцы. Против них и их союзника Троцкого решительно выступал Ленин.

Пленум ясно определил позиции группировок, показал их непримиримость.

Активно участвуя в этой борьбе, Надежда Константиновна и в Парняге не оставила занятий педагогикой. Накопив изрядный теоретический багаж, она продолжала изучать труды педагогов всех стран, посещала школы и дошкольные учреждения города. Многократно просматривала она труды Маркса и Энгельса, вчитываясь в их замечания о воспитании. Она постоянно была в курсе новейшей педагогической литературы, следила за педагогическими журналами, читала отчеты о съездах и конференциях педагогов. На основе личных наблюдений Крупская пишет одну из своих первых педагогических статей — "Школьные колонии, праздничные поездки и детские площадки". Надежда Константиновна послала ее в Петербург, и статья была опубликована в сентябрьском номере газеты "Наша школа" за 1909 год. Она вызвала живейшие отклики русского читателя.

В этой статье Надежда Константиновна совершенно откровенно говорит о тяжелом положении детей в России, об отсутствии заботы об их здоровье и развитии со стороны царского правительства. Она заостряет внимание общественности на том, что дети трудящихся в России живут в антисанитарных условиях, ютятся летом в грязных дворах, дышат затхлым воздухом подвалов, не имеют ни детских площадок, ни садов. Крупская делится своими впечатлениями о посещении детских садов Берлина и Вены. Она рассказывает об организации летних школьных колоний, подчеркивая, что они устраиваются на средства профессиональных союзов.

Собственно, первая педагогическая статья Крупской "В швейцарской школе" была написана еще в Женеве на основе наблюдений, сделанных в одной из школ.

Десятого марта 1910 года в письме к Ивану Ивановичу Горбунову-Посадову, известному писателю и педагогу, возглавлявшему издательство "Посредник", Надежда Константиновна сообщала: "…Посылаю Вам еще статейку: "В швейцарской школе". Эту статью я послала с год тому назад в Питер Вл. Дм. Бонч-Бруевичу, прося его пристроить куда-нибудь. Статью взяли в новый "Журнал для всех", но летом там переменилась редакция, и статья затерялась. Теперь я попробовала воспроизвести ее. Не знаю, пригодится ли она для Вашего журнала. Меня страшно поразило то, что я видела в женевской школе, и мне хотелось бы поделиться своими впечатлениями".

Что же так взволновало Надежду Константиновну в так называемой образцовой школе Женевы?

На прошение познакомиться с постановкой школьного дела в Женеве чиновники министерства народного образования благосклонно разрешили госпоже Крупской присутствовать на уроках в течение недели в указанной школе и посещать пришкольный детский сад.

Еще подходя к школе, Надежда Константиновна обратила внимание на прекрасное здание, за окнами которого раздавалось стройное детское пение. Со всех сторон к школе спешили оживленные стайки детей. Они были одеты удивительно чисто. И ей в первый момент показалось, что, наверное, им очень хорошо в этой школе. Но как обманчиво было первое впечатление!

Сначала Надежду Константиновну повели в детский сад, организованный при школе для детей от 5 до 6 лет. Преподавательница твердила о материнской любви к младшим ученикам, а напротив нее пятилетний малыш сидел в течение часа совершенно не шевелясь, заложив руки за спину. Муштра в школе была ужасная. Учитель раздавал пощечины и подзатыльники — у этого руки не очень чисто вымыты, у того — уши, но все это относилось к бедным, плохо одетым детям. Богатому ребенку — и ласковая улыбка, и нежные слова. Учителя, не стесняясь, показывали свое отношение к неимущим. Обо всем этом Крупская очень живым, образным языком рассказала в своей статье. В каждом классе она видела одно и то же. И хваленая дисциплина была палочной, бессмысленной, она соблюдалась лишь в присутствии учителя. Крупская отмечала полное отсутствие самостоятельности у учеников, отсутствие инициативы. Никто не интересовался в школе общим развитием детей, главная задача была — знать программу.

Подытоживая свои впечатления, она писала: "Я видела много разных школ, но ниоткуда не выносила я такого тяжелого, гнетущего впечатления, как из этой образцовой женевской школы".

Эта статья, разоблачавшая подлинное лицо образцовой буржуазной школы, не была опубликована. К счастью, она сохранилась в рукописном виде и хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства.

То, что статья "В швейцарской школе" не была напечатана, не помешало укреплению дружеских и творческих связей между Крупской и четой Горбуновых-Посадовых, их Крупская знала еще по Петербургу. Иван Иванович был издателем книг для детского и народного чтения и редактировал журнал "Свободное воспитание". По поручению "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" его жена Елена Евгеньевна разносила нелегальную литературу, распространяла листовки. Арестованная за пропагандистскую работу, она сидела в тюрьме "Кресты".

Позднее Крупская писала, что журнал "Свободное воспитание", руководимый Горбуновым-Посадовым, был единственным русским журналом, где ее регулярно печатали и где было можно бороться против буржуазной педагогики. Ко времени начала активной переписки с Горбуновыми-Посадовыми у Надежды Константиновны накопился большой материал. Она так писала из Парижа 9 февраля 1910 года Ивану Ивановичу: "…Я тут целиком залезла в иностранную педагогическую литературу, кое-что приходится и самой наблюдать, возникло много всяких планов работ, только нет у меня связей в литературно-педагогическом мире, не знаешь, куда что можно пристроить".

Крупская активно знакомилась с педагогической жизнью столицы Франции. Регулярно вычитывая в газетах сообщения о лекциях, рефератах, выставках, относящихся к педагогике, она посещала большую часть из них. Так, она посетила собрание, где говорилось о возможностях кино в объяснении школьной программы. Интересно, что французские учителя отнеслись к этой очень интересной лекции равнодушно, и Крупская с удивлением обнаружила, что публика почти целиком состояла из русских эмигрантов.

Во Франции, кроме упомянутых выше, были написаны статьи "К вопросу о свободной школе" (1909 г.), "Следует ли обучать мальчиков бабьему делу", "Позитивный метод в преподавании" (1910 г.), "К вопросу о школьных судах", "Совместное обучение", "Социальное будущее", "Советы матерям", "Два типа организации школьного дела", "О школьном самоуправлении" (1911 г.).

Изучая постановку дела народного образования за рубежом, Крупская вместе с тем пристально следила за развитием педагогической мысли в России, внимательно изучала отчеты и доклады педагогических ведомств. Мимо ее внимания не прошел и отчет опекунского совета о все увеличивающихся случаях самоубийства среди учащихся в гимназиях и школах царской России.

"…Ужасает не самый факт смерти, — пишет Надежда Константиновна. — …Ужасает то, что ребенок мог дойти до такого ужасного душевного состояния, до такого отчаяния". Крупская приходит к выводу, что только непригодность всей существующей школьной системы могла привести к подобному положению, и говорит о необходимости коренных педагогических преобразований. Этой проблеме она посвящает специальную статью "Самоубийства среди учащихся и свободная трудовая школа", в которой вместе с тем пишет: "…нельзя ставить целиком на счет школы самоубийства учащихся: первенствующую роль играет в этом отношении российская действительность, гнетуще действующая на психику детей".

Она мечтает о школе будущего, где ученики будут составлять сплоченный коллектив, ставящий "себе целью путем совместных усилий проложить себе дорогу в царство мысли".

Крупская в своих работах разоблачала сущность школьной системы в буржуазном государстве, резко критиковала классово-сословную систему европейского образования. Эту систему она назвала "машинной обработкой детских душ и умов по тому или иному шаблону". Уже тогда, в Париже, Надежда Константиновна начала разрабатывать проблему трудового воспитания ребенка.

Крупская писала, что школа должна при обучении труду не делать разницы между мальчиками и девочками. Она считала, что мальчики наравне с девочками должны учиться починке белья, вязанию, всему тому, без чего в жизни не обойтись.

В это же время Надежда Константиновна занимается проблемой борьбы с религией, выступает против ее влияния на детей. Как-то летней ночью их с Владимиром Ильичей разбудил колокольный звон. Подойдя к окну, Надежда Константиновна увидела мрачную процессию, двигавшуюся в полном молчании по темной улице. Лошади, покрытые черными попонами, везли катафалк. За ним медленно шли девочки, одетые в саваны, с зажженными свечами в руках. Хоронили школьницу, умершую в одном из католических приютов. И церковь так обставила похороны, что их, конечно, не забыла ни одна из маленьких участниц. Надежда Константиновна больше не сомкнула глаз. Да, церковь умела устраивать такие спектакли, она не гнушалась использовать ни людскую радость, на горе.

Как-то у Надежды Константиновны состоялась беседа с французским рабочим-социалистом. Человек мужественный и политически развитый отдал сына на воспитание в монастырь и брал его только по воскресеньям. Надежда Константиновна удивилась: "Как так, вы, социалист, отдаете своего ребенка в монастырь, сознательно калечите ребенка?" Тот махнул рукой: "Он маленький, ничего не понимает, потом я ему все разъясню". Разъяснение же состояло в том, что отец сажал сына на колени и начинал ругать бога. И совсем иначе, с огромной симпатией вспоминала Надежда Константиновна неграмотную прачку в маленьком курортном городке Порнике. Иезуиты из соседнего монастыря буквально осаждали ее, уговаривая отдать сына, талантливого, способного мальчика, в монастырскую школу. Уперев руки в бока, с характерным южным темпераментом мать говорила Крупской: "Я выгнала ксендза в шею. Так и сказала ему: "Не для того я сына рожала, чтобы подлого иезуита из него сделать". Здесь сказывался природный ум и воспитанное веками недоверие к духовенству.

Внимательнейшим образом следила Надежда Константиновна и за детской литературой, выходившей в Париже. Прочитывая большое количество книг для разных возрастов, она возмущалась их содержанием, "…я попала в Париж с его кипучей жизнью, — писала она. — Там детей-школьников усиленно снабжали детскими книжками. Но какой мещанской моралью, каким преклонением перед богатством пропитаны были все эти детские книжки… Теперь "тихих заводей" нет уже на свете. Гибнущий капитализм, как утопающий за соломинку, хватается за подрастающее поколение и старается всеми путями, в том числе и через детскую книжку, затуманить сознание молодежи. Искусно пишутся эти книжки. Написаны волнующе, просто и в то же время обманно". Эти слова сказаны через много лет, уже после революции, но начиная с 1908 года Крупская боролась за классовый смысл детской книжки.

В парижские годы выковывается в Надежде Константиновне педагог-марксист, борец за новую пролетарскую школу. Крупская много и напряженно работает, у нее завязывается много знакомств, ее видят в библиотеках и различных учебных заведениях, на собраниях женщин и на демонстрациях. Но всегда и везде Ленин и Крупская живут думами о России. Из глубины души вырвались строки ее письма к Елене Евгеньевне Горбуновой-Посадовой: "Как вопрос с Вашим переездом за границу? Ох, и другу, и недругу закажу ехать за границу! Люди тут ужасно быстро вянут как-то. Приедет человек жизнерадостный, рассказывает то и се, а месяца через два точно душу из него вынули. Если можно как-нибудь извернуться, не ездите за границу. Поехать без дела, на пару месяцев, людей поглядеть — другое дело, но жить…"

В январе 1910 года в Париже разразилось страшное наводнение. Сена вышла из берегов и затопила близлежащие кварталы. Метро и электрички перестали работать. Вода не дошла до отдаленной Мари-Роз, но Владимир Ильич и Надежда Константиновна несколько раз добирались на конке до затопленных районов. Газеты всех стран писали о "парижской Венеции", беднякам же наводнение принесло неисчислимое горе — ведь затоплены были подвалы, где ютилась беднота, остановились многие предприятия, оставив без работы массу людей.

Париж был дорог Надежде Константиновне и Владимиру Ильичу как город Коммуны, город богатейших революционных традиций. Каждую весну они ходили на кладбище Пер-Лашез, чтобы положить к подножию Стены коммунаров букеты красных гвоздик.

Случайно Ульяновы узнали об открытии выставки, посвященной революции 1848 года. На другой день с трудом отыскивали ее на одной из окрестных улочек. "Выставка была архискромная, — пишет Надежда Константиновна, — в двух небольших комнатках. О ней, кажись, вовсе не писалось в газетах. Когда мы были там, было еще двое рабочих. Никаких экскурсоводов не было. Но сделана выставка была очень заботливо, обдуманно. И Ильич так и впился в нее. Его интересовала буквально каждая мелочь. Для него эта выставка была куском живой борьбы".

Весной того же 1910 года Надежда Константиновна и Владимир Ильич навестили Лафаргов. Поль Лафарг и его жена Лаура Маркс жили в 20 километрах от Парижа. Ульяновы поехали к ним на велосипедах. Владимир Ильич уже однажды встречался с Лафаргом. Надежда Константиновна волновалась — как-то их примет дочь Маркса? О чем они будут говорить? К сожалению, встреча получилась несколько натянутой. Владимир Ильич и Лафарг почти сразу заговорили о философии, о книге Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", а Лаура предложила Крупской погулять но парку. И тут подвела Надежду Константиновну ее застенчивость, она старалась найти в чертах любезной хозяйки черты отца — великого Маркса, говорила робко о русском революционном движении, об участии в нем женщин. Лаура Лафарг отвечала вежливо, но без особого интереса. Женщины вернулись в дом и присоединились к продолжавшемуся разговору о философии. Одна фраза остановила внимание Надежды Константиновны. Лаура сказала, как-то странно взглянув на мужа: "Скоро он докажет, насколько искренни его философские взгляды". Гости не решились просить разъяснений, а немногим больше чем через год смысл этих слов стал ясен: Лафарги покончили с собой. Они считали, что постарели, что больше не могут активно бороться, и ушли из жизни сами, как философы и атеисты. Смерть их потрясла Ульяновых.

20 ноября (3 декабря) 1911 года революционный Париж прощался с Лафаргами. Давно парижане, стоявшие вдоль тротуаров, не видели такого шествия. На кладбище Пер-Лашез у Стены коммунаров состоялся митинг. От имени Французской социалистической партии выступал Дюбрей, от социал-демократической партии Германии — Карл Каутский. Вдохновенно говорил Жан Жорес. От имени РСДРП произнес речь Ленин. В ней не было уныния, была лишь мужественная скорбь по ушедшим борцам. Ленин, весь устремленный в будущее, перед лицом прогрессивной общественности Франции говорил о борьбе русского пролетариата и перспективах всемирного рабочего движения.