Крутое время

Глава одиннадцатая

Вдоль У ила и Киыла через Кос-Кобду простирается до полуострова великого моря песчаная, пыльная древняя дорога. Извилистая, изъезженная, она хранит в себе тайны тысячелетий. Еще в седую старину тянулась по ней жизнь из Яика в Аральск, из Аральска к Аму-Дарье, из Аму-Дарьи в Хиву, а из Хивы еще дальше — в Бухару.

Кто только не ходил по этой дороге! Кто-то мчался, а кто тащился, кто-то изнемогал в пути от жажды, а кто-то несся по ней с победным кличем.

На быстром верблюде — желмая — рысил когда-то по ней вдоль реки Аму шейх Кутуби со знаменем ислама в руках.

Свирепые полчища внука хана Чингиза, поднимая тучи пыли, тоже пронеслись по этой дороге.

Ходил по ней и Железный хромец — Тамерлан, воздвигая по пути пирамиды из человеческих черепов.

Саранчой неслись по ней из Джунгарии к приволжским степям калмыки, принося казахам неисчислимое горе…

Беззаветных храбрецов, заступников народа, знала эта дорога; здесь сложил свою бесстрашную голову батыр Срым, поднявший копье на ханское отродье; здесь разбилась надежда гордого сына казахов Исатая.

Многих перевидела седая караванная дорога: и сильных, и слабых, и молодых, и старых, царей и нищих, всемогущих полководцев и блаженных софы, разодетых купцов и оборванных странников. Изъезжена дорога и похожа на изрезанный морщинами лик старца. Сегодня по ней потрухивал старый ослик, на нем сидел сухонький и древний, как сама дорога, старик.

На голове его пропыленная, полуистлевшая, серого цвета чалма, на плечах старый, выцветший на знойном солнце чапан, на ногах мягкие кожаные галоши — масы. Под чапаном виднеется серая от пыли рубаха с отложным воротником и с тесемками; корджун, перекинутый через седло, также весь в пыли, даже не различишь рисунка на нем.

Нещадный зной, неугомонный степной ветерок, редкие, но обильные дожди сделали степь серой, изнуренной. Лицо старика тоже серое, изрезанное вдоль и поперек глубокими морщинами. Густые брови, усы, редкая небольшая бороденка также обильно покрыты мелкой серой пылью. Всем своим обликом он похож на иссохшую южную степь, лишь набухшие вены на руках выделяются своей чернотой.

Старик этот на сером ослике ехал месяцами, летом он выехал из Хивы, был в Приаралье, а теперь направлялся в Уил. Чапан служил ему постелью, корджун — подушкой; в безлюдье старик ночевал под кустами, а в аулах — в любой юрте, как божий гость. Переночевав, он продолжал путь. Останавливался в мечетях, охотно гостил у имамов. Одни называли странника Календыром, другие — дервишем, третьи — святым на сером ослике. И не без оснований: за молитвы на людном месте или в мечети, а также на роскошных поминках знатных он порою получал немало жертвоприношений, но неизменно тут же распределял всю свою добычу среди бедных, нищих, несчастных. Подарит какой-нибудь бай ему рубаху, он отдаст ее хозяину лачуги на краю аула; расщедрится мирза, накинет ему на плечи новый чапан — странник осчастливит им первого же пастуха. Набьет его курджун добрая байбише куртом и иримшиком, он пригоршнями раскидает лакомство детишкам, и они с криком «Святой ата!» стайкой бегут за ним.

В степи возле Яика, в том месте, где сливаются две реки, стоит мечеть хазрета Куаная — конечная цель долгого пути странника. К знаменитому имаму Младшего жуза странник приезжал каждое лето, иногда навещал его осенью. В этом году он добрался до могущественного хазрета поздней обычного.

Мюриды хазрета низко склонили головы перед святым путником, потом почтительно прикрыли веки и отступили, пропуская старца. Хазрет Куанай беседовал со святым в своей гостиной один день и ночь.

Прошел слушок среди мюридов:

— К хазретам Хивы и Бухары снизошло с небес чудо-знамение. Святой старец на сером ослике приехал сообщить об этом всем мусульманам…

На другой день хазрет Куанай собрал правоверных в свою мечеть и после двукратного намаза произнес проповедь. Хазрет говорил о честности, справедливости и других несравненных достоинствах пророка, о мудрости Абубакира

Сиддиха, о правдивости Гумара, об учености Гусмана и храбрости Галия, о мужестве шахидов, погибших за мусульманскую веру в пустыне Кербала, Конец проповеди хазрет произнес ровным голосом, старательно избегая непонятных арабских слов:

— Исчезает на земле презренное племя, сомневающееся в единстве аллаха, в пророчестве Мухамбета, в непоколебимой истине корана. Жалкое поколение Яэита, поднявшее руку против могущественного пророка Мухамбета и его приверженцев, корчится в преддверии ада; до самого светопреставления ему суждено влачить мерзкое существование. Самый богатый человек на свете Харон-бай за то, что отказался платить закет своему создателю, заживо ушел под землю. Ученый Барсиса, четыреста лет воздерживавшийся от греха, на вечные времена отправлен в ад за то, что обратил свой взор на грешную блудницу. Сейчас все больше и больше людей находят утешение в истинной вере ислама…

— Правоверные! — продолжал хазрет Куанай, чуть помедлив. — К вам с поклоном прибыл верный раб нашего создателя, трижды посетивший на своем ослике Каабу в Мекке, побывший и на могиле Шахизинда в Самарканде, и в мавзолее хаджи Ахмета Ясави, беседовавший не раз с благочестивейшими имамами Хивы и Бухары, прошел путь незабвенного шейха Кутуби, читавший свои молитвы в мечетях Ирана и в знаменитых стамбулских мечетях Су-леймании и Айя-Софии, божий слуга, святой странник Куткожа…

Правоверные стояли на коленях с низко опущенными головами, при этих словах хазрета в толпе зашевелились, головы повернулись к возвышению. Все затаили дыхание, все превратились в слух.

— На святые земли Хорезма сошло знамение, божья весть. Так ведь, святой странник?

— Ялай, — подтвердил старец четким высоким голосом.

— «Слушай, божий раб Ахмет», — сказал дух. — Так ведь, святой странник?

— Ялай!

— …Всевышний послал своего слугу Мустафу на землю, чтобы направить единоверцев аллаха на истинно праведный путь, чтобы неустанными моленьями очистить душу от соблазнов грешного, обманчивого мира, чтобы распространить святые писания и обучить рабов своих пяти заветам корана, и призвать заблудших в мечети. Так ведь, святой странник?

— Ялай!

— …Теперь появился сатана-искуситель, который смущает правоверных и пытается насильно отлучить их от веры мусульманской…

Толпа вздрогнула от ужаса.

— Сатана этот натравливает людей друг против друга, ведет их к погибели. Он хочет уничтожить, истребить мусульманскую веру. Так ведь говорило знамение святому Ия Ахмету, божий странник?

— Ялай, хазрет.

— Правоверные! Это начало светопреставления…

— Алла!

— Алла! — испуганно пронеслось в толпе.

— …И сказало знамение: карликовые мерзкие существа наполнят землю. В грехе и праздности станут проводить они время. Пойдут сплошь пьяницы и блудодеи. Женщины — само сладострастье, на мужчин набросятся жадно. Сын восстанет против отца, дочь — против матери. Исчезнет добро, зло восторжествует. Нищий бросится на богатого, рабы — на господ. Власти не будет, веру предадут. Не поддавайтесь, мусульмане, нашептываньям вероотступников! Собирайтесь в мечетях, внемлите советам рабов божьих, служителей веры. Будьте стойкими, мюриды. Будьте верны, мусульмане, заветам корана! Пусть создатель милостивый не оставит народ казахский! Аминь!

— Аминь!

— Аминь!

Долго сидели люди в мечети. Снова и снова касались лбами молитвенных подстилок, софы сосредоточенно и важно перебирали четки. Потом хазрет двукратно прочел намаз и благословил кази Хаиршу.

— Доброго пути тебе, кази!

Полкового муллу кази Хаиршу, готовившегося отправиться к юнкерам в Уил, проводил из мечети сам имам.

Начальник Уилского гарнизона войсковой старшина Азмуратов получил телеграмму — приказ Жанши — еще утром. В тот же день после обеда прискакал к нему Аблаев. Он вручил старшине письмо от Жанши и доложил обо всех событиях. Начальник гарнизона тут же распорядился выстроить перед казармой четыреста курсантов и объявил им о чрезвычайном положении.

— Будущие военачальники велаята! Молодые офицеры! — начал Азмуратов. — В то время, когда казахи создали свою автономию, обрели самостоятельность, о которой мечтали веками, вы изучали военное дело, знания для руководства новой армией вы получили в суровое, ответственное время. То, чему вы научились в стенах школы, нужно показать теперь в бою. Настал час, когда вы сможете проявить вашу смелость, отвагу, решительность и находчивость. Перед вами боевое крещение. Вас ждет первый бой. Исход его всецело зависит от вас. Офицеры! Личная храбрость каждого, преданность делу, любовь к справедливости решат исход боя. Тот, кто готов ринуться в первую битву за офицерскую честь, за славу велаята и родного края, пусть выйдет вперед на десять шагов и встанет налево! — закончил свою речь войсковой старшина.

Таинственным, привлекательным показался совсем еще молодым юнкерам этот бой, чаще забились их молодые пылкие сердца, ведь войну они знали лишь по учебникам да полевым учениям. Откуда им было знать, что в бою будет пролита кровь многих невинных, что впереди смерть?! Юные, они рвались в бой за честь, за славу; мечтали легко взять любую крепость врага, блеснуть отвагой, геройством…

Не успел старшина оглядеть длинные шеренги, как вся школа юнкеров в едином порыве отмахала десять шагов вперед и застыла плечом к плечу.

Азмуратов покачал головой. Требовалось всего триста человек, а вышли все четыреста.

Вижу ваше искреннее желание исполнить свой воинский долг. Спасибо, юнкера! Приказываю: каждому четвертому выйти вперед на четыре шага!

Вышло сто курсантов; старшина отправил их в казармы, а остальным тремстам офицерам приказал:

— Даю полчаса на сборы. При себе иметь кавалерийское снаряжений, тридцать патронов, сухой паек на два дня. Задача будет объявлена после. Разойдись!

Через полчаса Азмуратов перед строем конных юнкеров объявил фамилии сотников и в заключение сказал:

— Перед трудным походом полковой мулла Хаирша хочет передать вам слова великой истины от главного имама хазрета Куаная и поблагодарить вас лично. Выше головы, сотни, и слушайте внимательно!

На возвышение поднялся Хаирша. Полковой мулла помнил святого странника Куткожу, его слова о начале светопреставления, о знамении, посетившем святого Кара из Хивы, о проповеди главного имама хазрета Куаная в мечети Коспа. Мулла волновался. Уставясь в небо, он заговорил медленно, с легкой дрожью в голосе:

— О многострадальные сыны мусульман, рабы всеединого создателя, верные слуги пророка! Поклянитесь священному писанию! Восхваляйте истинную веру! Не сверните с праведного пути!

Мулла сделал небольшую паузу, оглядел затихших юнкеров и снова уставился вверх…

Кони били копытами, фыркали, позванивали удилами, но юнкера глядели на муллу и старались не пропустить ни единого слова. На нем был светло-голубой чапан, на высокий с острым верхом малахай была накручена светлая чалма, в руке он держал длинный белый посох, на возвышении — минбе стоял один и казался еще длинней и благочестивее, словно новый святой, ниспосланный к воинам из мира блаженных. Черная округленная борода, тонкие, как ременная тесьма, черные усы, черные глаза и брови, казалось, были нарисованы углем на белой ткани.

Своим рассказом о том, что «с востока и запада идут темные силы Яхжуж и Махжуж, и наполнят землю маленькие мерзкие существа — людишки, и развратится народ, и останутся в живых из мусульман лишь те, что укроются в мечетях», полковой мулла превзошел главного имама и нагнал столько страху, что юные офицеры невольно поеживались…

В конце проповеди мулла сказал:

— За всеединого бога, за веру несметное число героев в прошлом времени оседлало коней, отправилось в бой. За мусульманскую веру, за детей, сирот и вдов многие сложили свои головы. Храбрейшие мужи всегда готовы отдать жизнь за свой народ. Тяжелые времена настали для нас, на путь злодеяния вышли безбожники и вероотступники. Они хотят уничтожить веру, надругаться над всем святым. Они поднимают руку на правителей народа, на избранных волей аллаха. Всевышний не простит им такой дерзости. Безбожников, выступивших против хазретов, против белого знамени пророка, ждет лишь одна кара — смерть. Одинокая смерть, без упокойной молитвы. Собачья смерть. Не щадите злодеев! Проклятие безбожникам! Давайте прочтем салауат.

Триста конных офицеров начали громко читать салауат хану:

Кази вознес руки к небу.

— Владыке нашему молись! — закончил он, проводя ладонями по лицу.

— Владыке нашему молись! — громко повторил отряд.

Хаирша опустил голову, на мгновение утих. И отряд застыл в безмолвии. Вдруг Хаирша вскинул голову, указал посохом в сторону Сары-Арки, на голубеющий горизонт. Далеко-далеко звал солдат посох муллы…

— Сотни! В два ряда стройся! — скомандовал Азмуратов.

И через некоторое время:

— …Марш!

Отряд Азмуратова вышел в путь. В числе возглавлявших отряд офицеров находился и Айткали Аблаев.

Что может быть сильней и безумней возбужденной толпы? Сущий пустяк, мелочь иногда могут воспламенить ее. Стоит у брода какому-нибудь барану-вожаку в отчаянье броситься в воду, как вся отара кинется вслед за ним; и тогда овец немыслимо остановить, они, обезумев, с неистовым блеянием ринутся к противоположному берегу. Так зачастую бывает и с людской толпой. Ум будто меркнет, действует только инстинкт.

«Мы должны примкнуть к отряду Айтиева и встать под знамя свободы!» — таково было решение дружинников. Об этом, казалось, смутно мечтали все дружинники, согнанные сюда не по доброй воле из разных мест. Но…

Но с этого прямого пути свернул лишь один человек. Толпа бросилась за ним и оказалась в тупике.

— Пока не изловлю удравших правителей и не взгрею их хорошенько, я ни к кому примыкать не стану! — прокричал Мамбет толпе, растерянной от событий. — Я разгромлю сначала Уил и уведу за собой тамошних джигитов — юнкеров.

— Все за тобой пойдем! — всколыхнулась толпа.

Председатель комитета Батырбек молчал, понимая, что дружина непременно пойдет за Мамбетом.

— Поход в Уил достоин внимания, — наконец нерешительно заговорил Батырбек. — Там в кадетской школе немало наших джигитов. Если бы удалось перетянуть их на нашу сторону!.. Но этот путь сомнителен, Уил лежит в стороне, Отсюда до него — сто пятьдесят верст. А если мы повернем к Акбулаку, или хотя бы в сторону Чингирлау, не говоря уже о Темире, то приблизимся к Красной Гвардии. До Чингирлау меньше ста пятидесяти верст.

Батырбек не решился сказать прямо, — что единственно верный путь — двинуться сразу в Акбулак. А дружинники, увлеченные горячим призывом Мамбета, решили следовать только за ним. Ораз в последние дни не был среди солдат. Он раздавал чапаны, распределял шинели, вел интендантские дела. Сейчас у Ораза не было повода для выступления, но он остро почувствовал, что надо срочно что-то предпринимать. «Какая досада! Был бы сейчас хоть кто-нибудь из опытных товарищей! Загадочный Мирзагалиев показался и сразу исчез. Начнется тут теперь заваруха…»— с тревогой подумал он.

— Ну, джигиты, что решили? В Уил? — спросил Батырбек и взглянул на Орака.

Это было случайное, стихийное собрание дружинников возле казармы. То ли Орак не решался выступить после Мамбета, то ли у него были какие-то свои соображения, но на вопросительный взгляд Батырбека он не отозвался. Вместо него вышел вперед Ораз, но Батырбек будто не замечал его.

— Что же теперь получается? — обратился Ораз к Ба-тырбеку.

Батырбек быстро взглянул на него, растерянно пожал плечами.

— Братья! — воскликнул Ораз, поднимая руку и стараясь завладеть вниманием дружинников. — Родичи! Комитет дружинников решил соединиться с отрядом Айтиева-Вы же не против, так ведь?

В толпе молчали.

— Батырбек Альжанов верно подметил, что поход в Уил сомнителен. Правильно! И не только сомнителен, но и опасен. Вы спросите: почему? А потому, что мы сейчас еще очень слабы. Чтобы стать сильней и бесстрашно биться с врагом, надо примкнуть к отряду Айтиева. Мы должны научиться воевать, пройти хорошую школу. Это во-первых. Во-вторых: все правители валаята сейчас собрались в Уиле. И Жанша упрятался там, и Гарун, и офицеры штаба, и командиры— все удрали туда. В Уйшике[9] генерал Толстов сколачивает силы, а рядом, в Теке, стоят наготове аскеры наказного атамана. Неужели вы думаете, что Жанша не сообщил обо всем этом головорезу генералу? Безусловно, предупредил. Возможно, что против нас уже направлены казачьи сотни… — Ораз перевел дыхание, огляделся. Дружинники слушали внимательно. Это приободрило Ораза, и он заговорил громче — Джигиты, не следует забывать о том, что в Уиле находится офицерская школа. Трудно сказать, с кем они пойдут: с нами или с правителями велаята?

— Так что же, по-твоему, нам делать, милый оратор? — спросил насмешливо Жолмукан.

— Нам нужно немедленно отправляться туда, где собираются казахские джигиты, где развевается знамя свободы…

— Я подниму свое знамя. И в Уил твой не поеду, и б Акбулаке мне делать нечего. Я останусь здесь, в Уленты! — отрезал Жолмукан.

— Разве тамошний велаят сильнее здешнего? — проворчал Мамбет. — Откуда у Жанши столько силы, чтобы подняться против четырехсот джигитов? За один день разгромлю Уил! Кто со мной — выходи! — Мамбет решительно отъехал в сторону.

— Сказано — сделано! За тобой!

— Веди, Маке, в Уил! — нестройно закричали вокруг.

Хмурым вернулся Ораз на свою квартиру. «Эх, был бы здесь Абеке. Не так бы все кончилось. И Мендигерея нет. Да-а, рискованный путь выбрали дружинники. Со всех сторон их может окружить враг…»— удрученно думал Ораз.

— Прошлый раз меня искали вы, а сегодня я сам пришел к сам. А причина все та же — Хаким, — проговорил Нурум, сидя в маленькой комнатке Мукарамы.

Неожиданный его приход удивил девушку. «Очень стеснительный молодой человек, и как это он вдруг решился?»— подумала она, но после первых же слов джигита насторожилась.

— Может, вы от Хакима письмо получили? — спросила она, чуть улыбнувшись.

«Первый раз улыбнулась! Как царевна-несмеяна из сказки. Аульные девушки не только спрашивать, но даже по имени не назовут своего жениха», — отметил про себя Нурум и тихо рассмеялся.

— Чему вы смеетесь? — строго спросила Мукарама.

Нурум смутился.

— Мой смех, доктор, сестра, легкомысленный. Я что-то совсем другое некстати вспомнил. А пришел к вам проститься… Увидеть вас на прощание…

— Вы что, уезжаете?

— Не только я один, все дружинники.

— На войну?

— Нас хотели отправить на войну, мы восстали. Вы, наверное, слышали.

— Слышала. Дядя Уали говорит, что казахские джигиты никогда не воевали, поэтому отказываются и удирают по домам.

— Мы не хотим воевать — это верно. Но за свою свободу мы готовы отдать жизнь.

— Как это так? — не поняла девушка.

— Так, что мы будем биться за свободу. И смело пойдем в бой.

— Дайте вашу руку! — воскликнула Мукарама.

Нурум сконфузился. «Дать руку? Невеста его брата протягивает свою руку? Как же так?.. Значит, одобряет?..»

— Ну, чего вы смутились?

— Нет, просто… так, — Нурум вскочил и схватил руку девушки.

Тонкими, нежными пальчиками Мукарама стиснула мозолистую руку Нурума, Потом с заблестевшими глазами уставилась на растерянного джигита и, волнуясь, сказала:

— Настоящие джигиты!.. Хаким говорил мне: своими руками надо добиваться свободы, никто нам так просто ее не даст. Вот теперь я поняла, кто вы и ваши товарищи…

Румянец заиграл на ее щеках, длинные ресницы от волнения затрепетали, карие глаза, в которых появлялись прежде то страх, то надежда, сейчас тепло лучились.

Девушка выпустила его руку, стала хлопать в ладоши.

— Значит, одобряете… — пробормотал Нурум. — Спасибо!

— Да разве можно не одобрять смелость и мужество?! Знаете, я, может быть, больше других радуюсь. Я истосковалась по своим близким, а там, в моем родном городе, фронт… Очень, очень соскучилась я по своему краю… Сегодня весь день думала об Уральске.

«А что, если ее пригласить… с нами? — промелькнуло в голове Нурума. — Нет, это кощунство приглашать нежную девушку в поход с грубыми, неотесанными дружинниками. Вместе с нами не то что девушка — не всякий мужчина-доктор пойдет».

— Твердо решили — в поход, — опять сказал Нурум. — Если повезет — к нам примкнут другие казахские джигиты. А там — видно будет. Я зашел к вам… попрощаться.

— В какой город вы пойдете? Не в Уральск ли?

— Нет, не в Теке. В Теке, вы сами говорили, фронт. Мы пойдем в сторону Актюбинска. Руководители наши считают, что надо двигаться в город Темир. Это тайна, но от вас я не скрываю. В тех краях сейчас мой брат. В отряде Айтиева. Айтиев — это очень большой, ценный человек, он собирает казахов воевать за свободу.

— Тогда и я вместе с вами поеду! Ведь сестра милосердия всегда пригодится солдатам! Ура-аа-а! — точно ребенок подпрыгнула Мукарама.

— Вы… серьезно? — изумился Нурум, не зная, верить девушке или нет. — Вам трудно будет… Среди солдат… в дальней дороге…

— А я давно мечтала идти за воинами, помогать им. перевязывать им раны, лечить. Почему вы говорите о трудностях? Я же сестра. Хирургическая сестра. Мое место в армии. А к тому же я вместе с вами могу скорее добраться до своих родных и знакомых. Не могу же я вечно сидеть в этом унылом Джамбейты!

Девушка говорила искренне.

— Но вас не отпустит доктор Шугулов. Вы же в его подчинении. А он сторонник Жанши.

— Доктор Шугулов сейчас в Уральске. Заболел сам и поехал показаться городским врачам. Уже пятый день как уехал. А вчера прислал телеграмму — положили в больницу. Я с ним и советоваться не стану. Теперь я сама себе хозяйка.

— Ну, тогда прекрасно. Я передам Жоламанову, что вы хотите ехать с нами.

— Передайте. А я сейчас же начну готовиться, уложу необходимые лекарства, бинты, вату. Будет у нас кухня?

— С нами едет женщина-повар. Вместе со всякой посудой, чашками, ложками. Несколько подвод.

— Прекрасно! Я буду в обозе с кухней. Моих вещей хватит как раз на одну подводу. Всякие препараты, перевязочные материалы, лекарства… целый воз.

— Хорошо. Значит, вместе будем. Тогда — не прощаемся.

— Вместе, вместе!

Нурум кивнул головой и вышел. Он был счастлив от того, что Мукарама не остается в унылом, заброшенном городке, а будет рядом с ним.

Едва вышел Нурум, как девушка захлопала в ладоши, не находя себе места, забегала по комнате, широко открыла окна, тут же вытащила из-под кровати чемоданчик, стала складывать вещи, мигом перевернула весь дом. Прибежала испуганная шумом Майсара, Мукарама кинулась ей на шею.

— Апа, еду я, еду! В Уральск! Нет, не в Уральск, а к Яику. В сторону Оренбурга… — взволнованно говорила она. — Не одна, вместе с целым полком джигитов!

— И-и, алла-а, — удивленно протянула женщина. — А я так испугалась, так испугалась. Думаю: что за шум, что за тарарам. А это, оказывается, ты тут от радости прыгаешь. Ну, хорошо, счастливого пути тебе!

— Апа, будь здорова! Прощай, апа!..

— Неужели прямо сейчас едешь?

— Сейчас, апа, сейчас. Только что приходил господин Жунусов и сказал, что полк выступает.

— А когда вернешься, милая?

Мукарама опешила. «Когда вернусь? Зачем? Ведь я же в Уральск еду! В родной город!» Девушка отрицательно покачала головой.

— И-и, алла! — удивилась женщина. — Ну, тогда я сготовлю тебе кое-что на дорогу…

И, суетясь, апа отправилась на кухню. А Мукарама, собирая вещи, представляла, что сейчас дома…

Город окружен солдатами. И в самом городе солдаты. На каждом углу стоят караульные. Жители вооружены, все что-то делают. Одни роют землю, другие тащат бревна, третьи волокут мешки с песком. Суматоха. Как она доберется до дому?! Что будет там делать? Хоть что, но жизнь ее должна измениться…

Мчится по полю конница. Бесчисленная! Тьма солдат! Не остановить их! Конница спешит освободить Уральск. Впереди скачет Хаким. Отступают атаманы, удирают в панике. Вот отряд Хакима проскочил по мосту. Солдаты, размахивая шашками, преследуют врага. У самого моста стоит обоз, длинный обоз со знаменем, пушками, походной кухней, продовольствием… Впереди обоза — она, Мукарама, в шинели, белом берете, с белой сумкой… Проходит митинг. На трибуне — Хаким. Он говорит красиво и горячо. Все слушают. Потом аплодируют, все сильней и сильней, качают Хакима и на руках несут его к дому губернатора…

Отряд дружинников вышел наконец в далекий и сомнительный поход.

Стояла осень. Дул резкий, холодный ветер, но к полудню погода смягчилась. Солнца не было, хмарь понемногу стала сходить С осеннего неба. Солдаты в легких шинелях с утра зябко поеживались, а сейчас слегка повеселели.

Обоз уже миновал кирпичное здание школы. Небольшими группками и в одиночку, легкой рысцой тянулись дружинники к площади между больницей и школой — к месту сбора. Отсюда, разделившись на сотни, в строгом порядке отряд должен отправиться в Уил. Когда исчезнет за горизонтом первая сотня, построится вторая, а за ней — с интервалом в полторы-две версты — третья. Таков приказ старшего командира Жоламанова. Такое построение было удобным: меньше поднималось пыли, а сотни в отдельности могли переходить на шаг, на рысь или в намет. Первую сотню возглавил Мамбет, вторую — Жоламанов, третью — Орак. Нурум попал в сотню Орака и решил, пока отправятся первые две сотни, зайти в больницу к Мукараме. Он не сказал командиру заранее о решении девушки. «Успеется. Надо еще раз поговорить с Мукарамой, предупредить о трудностях похода. Лучше пусть сам Хаким приедет за ней. После того как объединимся с отрядом Абдрахмана. Или, в крайнем случае, я сам приеду за ней после», — рассуждал Нурум, но сказать о своих мыслях Мукараме ему так и не удалось.

— Где подвода? — первым делом спросила девушка, выбегая навстречу. — Или я поеду верхом?

Нурум смутился.

— Я… хотел бы посоветоваться с вами, — неуверенно начал он. — Путь будет очень утомительным…

— Но ведь мы с вами договорились ехать в город, а не болтать о трудностях!

«Апырай, как она поедет на грохочущей телеге, в тучах пыли, среди горлопанов-солдат? Где ей ночевать на стоянках? Выдержит ли суровый путь? Кто за ней присмотрит? Хорошо, если доберемся до города или хотя бы до какого-нибудь жилья. А если поход затянется? А если столкнемся с врагом?»

Но девушке не было дела до тревог и сомнений джигита.

— Я не позаботился о подводе… — промямлил Нурум.

— В таком случае, я поеду верхом. Когда я была маленькая, аби учила меня ездить верхом. У нас тогда было несколько рысаков. По пятницам мы выезжали на прогулки в Ханскую рощу. А однажды мы с аби ездили верхом даже в Каменку, — горячо проговорила Мукарама, стараясь убедить Нурума в своем умении ездить на коне.

Она и одета была для верховой езды: в камзоле, в татарской шапке, в красных сафьяновых сапожках. Лицо ее сияло от возбуждения. В опрятном, удобном одеянии она была похожа на казахских красавиц, которые, по обычаю, возглавляют кочевья в пути. Небольшая соболья шапка слегка округляла ее продолговатое лицо, и сейчас девушка показалась Нуруму не светлой, а почему-то смуглой.

— Нет, нет! Я сейчас найду подводу. Вам нельзя верхом, тяжело, — сказал Нурум, собираясь уходить.

Мукарама заметила растерянность джигита и, нахмурив брови, сказала недовольно:

— Я надеялась, Жунусов, что вы уже все устроили. Я давно жду вас, с самого утра пришла в больницу. Упаковала необходимые медикаменты. Свои вещи сложила еще вчера вечером. А вы приходите будто для того, чтобы прощаться…

— Сейчас, сейчас же раздобуду подводу… — повторил Нурум.

Он быстро сел на коня и поскакал к Ораку.

— Девушка-доктор едет с нами. Нужна подвода… для лекарств… — запыхавшись, доложил он командиру. Тот даже не удивился.

— Нужный камень не тяжел, говорят. Пусть едет с обозом. Завтра, когда начнут болеть головы и ныть кости, свой доктор не помешает, — заметил командир.

Приказ его пришелся не совсем по душе Нуруму, но возражать он не стал. «Если Мукарама не согласится ехать с обозом, то попрошу кого-нибудь из джигитов пересесть на телегу, а ее посажу на коня», — беспокоился Нурум, и напрасно.

— На какую телегу? — только и спросила Мукарама.

Нурум посадил ее в самый крепкий тарантас.

— Смотрите, чтоб доктор пешком не шла. Так приказал командир! — предупредил Нурум начальника обоза.

Начальник понятливо кивнул. «Что ж, девушка-доктор только украсит мой обоз», — подумал он удовлетворенно.