Крысиный волк

11 глава

— Я ее отодрал.

Глаза у Мелама округлились, он посмотрел в сторону зала, где сидела Митанни. Они с Меламом курили в саду, и по тому, как Мелам часто и глубоко затягивался, Шацар видел, как сильно он волнуется.

— Что?!

Да, Мелам определенно тоже не понимал, почему Митанни выбрала его, а не Шацара.

— Да не ее. Подружку невесты. Можешь не волноваться.

На лице Мелама читалось явное облегчение, даже болезненная бледность в секунду сошла с него.

— А почему я должен волноваться, что ты… переспал с подружкой невесты?

— Не переспал. Не то слово. Я трахнул ее под лестницей.

— Шацар!

— Ради тебя.

— Что?!

— Это традиция. Шафер должен потрахаться с подружкой невесты. Я посмотрел четырнадцать свадебных фильмов, и все они включали этот сюжет. Я хочу, чтобы твоя свадьба была идеальной.

Мелам вздохнул, потом улыбнулся Шацару с неожиданной и искренней теплотой.

— Спасибо тебе, Шацар. Это самая социопатическая вещь, которую я слышал на своей свадьбе, но мне приятно, что ты стараешься для нас.

Мелам помолчал с секунду и почти тут же спросил подозрительно:

— Но это ведь было не против ее воли?

— Такого я в свадебных фильмах не видел.

— Ты мой лучший друг. Я безумно счастлив, что ты сейчас со мной.

— Давай без этой чуши. Мне еще речь читать Мелам посмотрел на него с сочувствием. Шацар не понимал, знал ли Мелам, как сильно он любит его жену.

— Я пойду. А то праздник, — сказал он осторожно, как бы предлагая оставить Шацара одного.

Шацар в ответ промолчал и только закурил следующую сигарету.

Яркие мордочки цветов то тут, то там выглядывали из невероятной зелени лета. Ветер гонял на купоросно-синем небе облака. Удивительный день, хороший для свадьбы.

Шацар думал, что он станет худшим в его жизни, однако не стал. Митанни была так прекрасна, ее темные, блестящие волосы спадали к лопаткам, безупречные черты и сияющие глаза делали ее похожей на богиню.

Шацар любовался на нее и забывал обо всем. Любовь, стоящая смерти. Шацар, конечно, довольно долго игрался с мыслью о том, чтобы устроить резню на свадьбе. Он даже учился обездвиживать достаточное количество целей.

Одна винтовка и его магия, эта свадьба могла бы войти в историю. И какой сюжет был бы у этой истории — герой Войны, один из самых известных снайперов Халдеи, начинающий политик, расстреливает жениха, невесту и их гостей.

Наверняка, статью об этом происшествии поместят в той же желтой газетенке, куда Шацар частенько присылает статьи. Соблазн разрушить всю тщательно выстроенную вокруг себя ложь и показать, хоть один раз, кто он есть на самом деле был необычайно велик.

Шацар не был борцом за справедливость, героем, защитником слабых от сил чудовищного зла. Он родился чудовищным злом, воспитывался чудовищным злом и умрет чудовищным злом, как хорошо не научился бы врать.

Угрызений совести по этому поводу Шацар не испытывал, скорее ему было интересно посмотреть на лица окружающих его людей, если бы они узнали о нем все.

Год назад закончилась Война. Шацар и Мелам были теперь ветеранами, у них был некий запас доверия в обществе. Мелам этим пользоваться не умел. Его волновало только то, как побыстрее жениться на своей женщине и вернуться к своим книжкам.

Шацар его понимал. По трезвому измышлению, Шацар понимал еще вот что — ему не хочется оставлять Митанни и Мелама. Если оглядеть ситуацию еще более холодно, стоило отметить, что Шацару, строго говоря, некуда было возвращаться. Он был один из самых известных снайперов-диверсантов. Не только обычные люди, но и Инкарни, прятавшиеся среди них, смотрели иногда телевизор.

Шацар предал свой народ. Триста двадцать четыре Инкарни, его братья и сестры. Чтобы выполнить обещание, данное женщине, которая сегодня станет женой его друга. Шацар был преступником, во Дворе его бы судили. Двор иногда не такой дикий, каким его привыкли считать. По крайней мере, линчевание было бы милосерднее таких судов, которые проводились во Дворе.

Шацар искренне надеялся, что Инкарни, знавшие его лично и помнящие его мертвы, либо не показываются в Государстве. Однако, следовало перестраховаться. Шацар долгое время не мог выдумать, как, и это не давало ему покоя.

Мелам считал, что у Шацара поствоенный синдром, однако никакого синдрома у него не было. В первые три месяца Шацар заперся в своей новенькой, государственной квартирке, чтобы избежать риска, пока не будет готов план.

Шацар накачивался водкой до потери сознания, но вовсе не потому, что его преследовали голоса погибших на Войне товарищей и врагов. Нет, у Шацара, строго говоря, не было ни товарищей, ни врагов.

Шацару хотелось забыться оттого, что Митанни по неизвестной ему причине полюбила не его, а Мелама. И всегда любила Мелама. И теперь она готовилась к свадьбе с ним.

Впрочем, в один из дней, когда в голове прояснилось и пить больше не хотелось, Шацару вдруг пришла в голову, совершенно случайно, он даже не делал ничего особенного — лежал на кровати и смотрел в потолок, простая и страшная идея.

Он все еще мог все исправить. От начала и до самого конца все, что сделал Шацар исправлялось лишь одним. Он должен был уничтожить Государство. Разрушить единственную цивилизацию и погрузить мир обратно в пустоту, как хотела того Мать Тьма.

Но, может быть, для этого вовсе не обязательно было вести армию Инкарни. Шацар вспомнил с необычайной, похмельной ясностью слова, которые собственной рукой вывел еще в школе — они первыми должны уйти со сцены.

Порядок все это время был неправильный. Только теперь все обрело смысл.

Шацар вспомнил ужасы, которые творили на войне обычные люди, вспомнил собственного отца, который не был Инкарни. Все встало на место. Шацар мог защитить себя, предателя, только одним способом — открыв охоту на Инкарни. Чтобы они рот раскрыть боялись. Если он, Шацар, возглавит службу по отлову шпионов в послевоенной Халдее, никто и никогда не заподозрит, что он Инкарни. Если отрекся от своего народа — режь до конца.

Шацар не думал о том, как захватит мир и отправит под расстрел всех людей в Государстве. Нет, он сделает это с Инкарни, преследуя мирные цели, как и всякое настоящее чудовище. Потому что настоящему чудовищу нужно, чтобы ему поверили. Чтобы встали на его сторону.

А потом, когда Инкарни не останется, люди сожрут друг друга.

Не стыдно спасать свою шкуру, стыдно не спасти ее и не попытаться уничтожить Государство, как и полагается Инкарни. В этом заключается верность Матери Тьме. Сжечь ее народ на алтаре ее дела.

Шацар тогда вскочил с кровати, принялся составлять план действий. Весь день он провел ни капли в рот не взяв, а ночью вылил все спиртное, что было дома в раковину.

План был идеален.

Сегодня был праздник Мелама и Митанни, разумеется. Но и Шацару было что отметить. В этот памятный день он планировал переход от пункта один к пункту два. Если первая часть плана состояла, в основном, в привлечении внимания к проблеме, то вторая заключалась в предложении выхода и демонстрации решения.

Сейчас Шацара считали чокнувшимся в многолетней бойне парнем, который всюду видит врагов, когда война уже закончилась. Слишком параноидальный, чтобы представлять серьезную конкуренцию — это часть имиджа. Чокнутый, дурачок, которому никто не говорит об этом только потому, что он — Герой Халдеи. Его медали за убийство себе подобных позволяли проявлять некоторую эксцентричность.

Взлет должен был быть молниеносным. Таким, чтобы его не успели воспринять всерьез и устранить.

Шацар затушил сигарету, выбросил ее и, чуть помедлив, вернулся в зал. Гости ели и пили, веселились, смеялись. Всем здесь было плевать на Мелама и Митанни. Кроме Шацара. Впрочем, он брезгливо оглядел нескольких режиссеров, которым Митанни так и не досталась. Теперь они волей неволей были в одной лодке с Шацаром. Отвергнутые поклонники, слюнявые завистники и Шацар.

Он подошел к Митанни и Меламу. Мелам был уже явно навеселе и его занимала логистика бутерброда с икрой через стол. Шацар протянул руку Митанни.

— Не хочешь потанцевать?

Митанни чуть склонила голову набок, рассматривая его. Потом ее красиво очерченный рот обнажился в улыбке, которая была призывнее обнаженного тела. Шацар прекрасно знал, что Митанни делает это не специально. Просто не может по-другому.

— Да. Разумеется. Мелам, ты же не против?

— О, нет. Если я и доверю свою невесту какому-нибудь мужчине, то только ему.

Опрометчиво, подумал Шацар. Впрочем, он ведь в действительности никогда не показывал силы своего желания обладать Митанни.

Некоторое время они танцевали молча, Шацар вел уверенно, близко прижимая Митанни к себе. Гости расступались перед ними, кто-то слишком пьяный или слишком мало осведомленный о событии мог принять их за жениха и невесту.

Митанни погладила Шацара по щеке, движение чуть слишком вызывающее для чужого мужчины на собственной свадьбе.

— Я слышала, как ты выступаешь по радио, — промурлыкала Митанни. — Так горячо и страстно. Я от тебя подобного не ожидала, обаяния и яркости в тебе никогда не было.

— Просто эта тема меня действительно волнует. В отличии от того, о чем мы разговариваем обычно, — ответил Шацар.

— Ты о моих фильмах?

Она засмеялась, смех у нее был колкий. Одна из причин, по которой Шацар ненавидел ее так же сильно, как и любил — Митанни почти невозможно было обидеть. И все колкости, принятые между ними, для нее как будто не значили ничего.

Она гибко прижималась к нему, улыбалась, обнажив белые и острые жемчужинки зубов.

— Конечно. Но не говорить же об этом Меламу — он уверен, что женится на характерной актрисе.

— Не беспокойся, Мелам и не заметит. Он ведь столько лет не замечает, что его друг — психически больной убийца.

Частенько они переходили от язвительных комментариев в банальнейшим оскорблениям. Тем не менее Митанни все так же ласково прижималась к нему, а Шацар так же нежно и аккуратно ее вел.

Секунд за десять перед тем, как песня закончилась, Митанни вдруг перестала источать яд и прошептала ему:

— Ты ведь помнишь, что я безумно благодарна тебе за Мелама? И всегда буду. Спасибо, Шацар. Ты настоящий друг. Потрясающий друг.

— О, разумеется.

Шацар проводил ее. Струящийся шелк ее платья, его зимняя, свежая белизна почти заставили его облизнуться. Она выглядела такой невинной. Шацар поцеловал ее руку, и коснувшись губами костяшек пальцев почувствовал почти физическую боль от невозможности ей обладать.

Заиграла следующая песня, какой-то развеселый джаз, где певец азартно выводил куплет о том, как он покорит Вавилон и лучшие девушки, лучшая выпивка, лучшие машины большого города будут принадлежать ему.

Митанни без стеснения и громко запела. Мелам поправил очки, наблюдая за ней со счастливой улыбкой. Митанни родилась в какой-то деревне, она и рода-то своего не знала, не все понимала в приличиях, оттого не стеснялась в голос петь любимую песню.

Песня, впрочем, отчасти была про нее — это она покоряла столицу, это она добивалась своего, приехав из поселка, который сложно найти на карте.

Когда песня закончилась и музыка смолкла, Митанни выразила недовольство громким «у-у-у-у». Мелам засмеялся, а потом сказал торжественно:

— Спасибо всем, что пришли пришли посмотреть на нас с невестой. Если честно, не знаю, на что еще здесь можно смотреть, потому что сама свадьба вышла не очень.

Мелам смутился от такой самоуничижительной шутки, но тут же продолжил что-то весело рассказывать. Шацар не слушал. Он смотрел на Митанни. Она видела это, удерживала его взгляд. В какой-то момент она что-то прошептала. Шацар уловил по губам что-то вроде:

— Твоя очередь.

Он резко поднялся, все смотрели на него. Шацар написал речь, но со злости порвал ее вчера, решив, что никуда не пойдет. Наутро резко стало лучше, однако речи уже не было.

Шацар смотрел на пьяные морды гостей, кое-кого он знал по фронту, кое-кто раздражал его еще в университете. Шацару бросилось в глаза, что почти не было людей в возрасте. Отец Мелама, как и многие другие, погиб на Войне, а его мать не одобряла мезальянс своего единственного сына и предпочла лишить его своего присутствия. Митанни своим родителям даже не сообщила, она не хотела, чтобы хоть что-то связывало ее с прошлым.

— Господа, — начал Шацар, хотя здесь не к кому было так обращаться. — Сегодня счастливый день для меня, ведь мой лучший друг и моя лучшая подруга, наконец, празднуют главнейший праздник для их любви и переходят к новой, более радостной странице их жизней, которая, я надеюсь, принесет им только счастье и радость. Я знаю Мелама давно и хорошо, если уж кому-то и можно доверить расцветающий талант Митанни, так это ему. Он сумеет позаботиться о ней, вместе они смогут дать друг другу многое, что, я уверен, приведет к успеху их обоих. Я надеюсь, что каждый из них многого добьется в жизни благодаря другому, ведь брак, по моему глубокому убеждению, нужен для совершенствования каждого из участников. Но для меня их брак значит намного больше, чем может показаться. Эта свадьба, весь сегодняшний день, доказывает, что мы выстояли в Войне, мы выжили и мы будем жить дальше.

Шацар впервые увидел заинтересованность во взглядах гостей. Многие из них прошли Войну, они любили о ней слушать.

— Союз этих людей помогает нам перевернуть страницу нашей истории, потому что сегодня мы наглядно видим, что после всего еще существуют любовь, нежность и верность, что после всего мы еще можем улыбаться. Для меня союз Мелама и Митанни, символ возрождения, которое переживает и наша страна, наше Государство. Я не называю нашу страну — Халдеей, а столицу — Вавилоном, потому что у нас одна страна и одна Столица. Теперь, после того, как мы победили, воистину, мы должны понимать, что кроме нас нет никакой другой страны, и от нашей жизни, жизни нашего, единственного на свете Государства, зависит будущее человечества. Радостно видеть, что люди создают семьи и продолжают жить и работать во благо будущего. Я верю, что мы все снова научимся радоваться жизни, как научилась эта молодая пара, и все достигнем светлого и свободного будущего.

Люди захлопали, кто-то впечатлился, а кто-то был слишком пьян и решил присоединиться к овациям просто так. Шацар улыбнулся и сел на место. Он поймал удивленный взгляд Мелама. Наверное, он вспомнил как когда-то Шацар говорил о том, как опасно забывать свою историю. А сейчас он сам обезличивал страну, за которую воевал.

Однажды, когда Шацар придет к власти, Халдея и имя-то свое забудет. Это будет народ, не помнящий родства.

После свадьбы Шацар отвозил Мелама и Митанни домой. Когда Митанни вышла, пошатываясь на каблуках, Шацар сказал Меламу:

— Подожди.

Мелам был изрядно пьян, а вот Шацар сегодня не выпил ни капли. Переживал за свой самоконтроль.

— Да, друг, — сказал Мелам и козырнул ему, потом поправил очки, с трудом сфокусировал взгляд.

— У меня есть для тебя свадебный подарок.

Шацар достал из бардачка бумаги. Он старательно переписывал содержимое папки господина Танмира. Оригиналы текстов он сжег. Шацар допускал оплошности, зачеркивал ошибки, словом, старался, чтобы большая часть того, чего Мелам о проекте не знал, выглядела как его реальная работа.

— Вот, — сказал он.

— Что это?

— Проект господина Танмира. Я закончил его. Почти. Мне нужна твоя помощь.

— Но я…

Мелам прижал записи к груди, потом начал:

— Ты…

— Возьми это. Когда ты протрезвеешь, мы все обсудим. Я тебе доверяю. Я доверяю тебе то, что может стать делом моей жизни. Помоги мне.

— Шацар…

— Не прямо сейчас.

Шацар знал, Мелам ему не откажет. Еще он знал, что Мелам достаточно умен и талантлив, чтобы закончить дело, начатое господином Танмиром. Шацар никогда не был гениальным биологом, хоть соответствующее образование и далось ему легко.

Так что он предоставил Меламу самому сковать топор для Халдеи.

Амти очнулась оттого, что Аштар зажал ей нос. В глазах не сразу прояснилось, Амти треснула Аштара по руке, почти тут же вспомнив, что боли он не чувствует. Она приподнялась на локтях, в глаза ей забил свет, лампа на кухне резала взгляд, была слишком яркой, Амти зажмурилась.

— Где все? — спросила она. Собственный голос показался ей дурацким и далеким.

— Ты упала в обморок, котеночек, а все заняты тем, что думают, как спасти дочку Адрамаута и Мескете. Эта несправедливая жизнь.

— Нет! — сказала вдруг Амти. — Нет, это очень даже справедливая жизнь.

Аштар пожал плечами, уселся на стол, с кошачьим изяществом откинулся назад.

— Лично я бешусь от мысли, что мы меньше усилий предпринимали, чтобы спасти мою сестру, чем…

Но Амти прервала его, потом вскочила на ноги.

— Поехали!

— Куда?

— Ты хочешь спасти сестру или нет?

— Амти, ты сошла с ума? — поинтересовался Аштар участливо.

— Да, — сказала Амти. — Я могу узнать, где женщина-зверь. Только умоляю тебя, возьми ключи от какой-нибудь гребаной тачки!

Аштар посмотрел на нее даже обиженно.

— У меня есть ключи не от какой-нибудь гребаной тачки, а от тачки твоей мечты.

Амти посмотрела на него непонимающе, но Аштар не стал дожидаться ее ответа, он шел вперед, и Амти едва успевала за ним.

В гостиной все что-то шумно обсуждали, ругались, Яуди и Ашдод держались чуть в стороне, периодически подавая реплики вроде:

— А вы подумали о том, что никто не знает, как ее убивать и это страшнее, чем то, что мы знаем, где ее найти?

Шайху спросил:

— Может, сказать Мескете?

Адрамаут сосредоточенно обсуждал что-то с Мелькартом и Неселимом так тихо, что Амти не слышала слов. Госпожа Тамия причитала и заламывала руки. Безумие, настоящее безумие.

— Куда вы? — окликнул их Мелькарт.

— Поедем за оружием. Скоро вернемся, — бросил Аштар. Амти увидела, как потерянно и задумчиво кивнул Адрамаут. Ей стало очень его жалко. Скоро, подумала Амти, скоро они всех найдут, и Эли, и Маарни — ведь теперь она все поняла.

Осталось совсем немного. Амти была полна решимости, не убавило этой решимости даже то, что Аштар открыл дверцу блестящей и старомодной машины госпожи Тамии.

— А, — сказала Амти. — Я же взяла тебя потому, что ты хорошо врешь и воруешь.

— Ошибка, котеночек, — пропел Аштар. — Потому что я первый оказался рядом в момент твоего гениального озарения.

— Если бы не оказался, я бы все равно тебя нашла, — сказала Амти неуверенно.

— Надеюсь, — продолжал Аштар, будто не слышал ее слов. — Твое озарение действительно гениальное. Иначе нам конец. Но я, конечно, свалю все на тебя.

— Тебе не поверят, я младше.

Амти села в машину рядом с ним, вздохнула:

— Я что не могу побыть крутой, как в фильмах, чтобы ты меня не перебивал?

— О, котеночек, проблема в том, что ты не производишь такого впечатления даже агитируя меня сбежать с тачкой нашей хозяйки. Ты производишь впечатление истеричной неудачницы, но лично я тебя очень люблю!

— Знаешь, чем ты отличаешься от Мелькарта? — спросила Амти, когда они выехали со двора.

— Ммм? — Аштар внимательно смотрел на дорогу, на губах у него играла радостная улыбка. Амти подумала, что рад он не только шансу найти Эли, но и возможности покататься на машине госпожи Тамии.

Несмотря на свой старомодный вид, машина ехала легко и приятно, ход у нее был шустрый. От такой ухоженной, но все-таки развалюхи, Амти этого не ожидала.

— Ты говоришь гадости миленько и добавляешь, что все равно любишь адресата.

— Значит ли это, что я лучше Мелькарта?

Амти пожала плечами.

— А вкус у старушки недурной, — сказал Аштар. — Даже Шайху бы понравилось.

— О, надо было взять его с собой, — пробормотала Амти.

— Побереги силы, котеночек, не трать их на сарказм. Постарайся ясно сформулировать, куда мы едем.

Шоссе было порядком занесено снегом. Чем дальше от Столицы, тем хуже ухаживали за дорогами.

— Сейчас — к Столице. Но не доезжая. Словом, я тебе буду говорить, где поворачивать. Мы едем ко мне домой.

— Конечно, котеночек, как скажешь, но какого хрена?

— Там Шацар.

— Не снимаю свой вопрос.

Амти помолчала, не зная, как будет правильнее все объяснить. Наконец, она рявкнула:

— Заткнись и рули!

И Аштар оглушительно засмеялся, заразительно и увлеченно настолько, что едва не выехал на встречную и не столкнулся с каким-то несчастным водителем легковой машины.

— Нет, — сказал Аштар. — Котеночек, это не твое.

Амти на секунду пожалела, что вообще все это затеяла. Стоило рассказать остальным и уж потом предпринимать что-то. И уж точно не стоило брать с собой Аштара. Впрочем, намного хуже было бы, если бы Амти взяла с собой Шайху. Человека, чей уровень ответственности был сравним с белкой нельзя было оставлять наедине даже с микроволновкой.

Только теперь Амти начала думать над тем, что она скажет Шацару. И отчего-то стоящих идей ей в голову не приходило.

Некоторое время они ехали молча, только Амти иногда указывала Аштару, куда поворачивать. Они неслись по знакомым дорогам, и Амти с каждым метром все хуже понимала, что она делает.

Аштар спросил:

— Котеночек, ты ведь правда узнаешь, где Эли?

— Я очень на это надеюсь, — сказала Амти честно, на этот раз без бравады. Ей было бы очень неловко дать Аштару надежду, а потом не оправдать ее.

Наконец, Амти увидела впереди очертания ее родного дома. Свет в окнах не горел, машины Шацара тоже не было. Наверное, решает важные дела своего Государства.

Аштар неаккуратно припарковался, наехав на заснеженные папины клумбы.

— Вандал, — сказала Амти бесцветно. От волнения сил не было даже на раздражение.

— Так что? Пойдешь домой пить чаек? — спросил Аштар.

— Да. А ты оставайся здесь. И сиди. Очень долго. И не стреляй. И когда Шацар придет — помахай ему, покажи, что ты тут. Вроде как не поджидаешь в засаде.

Амти вышла из машины, зашла в дом. Шацара не было. Амти прошлась по всем комнатам, прохлада пустого дома ее пугала. В папиной комнате Амти проверила записку за фотографией, она все еще была на месте.

Амти сделала Аштару бутерброды и вынесла их вместе с чаем в термосе. Аштар принял еду со скептической благодарностью. В тот момент, когда Амти вернулась и закрыла за собой дверь, она услышала шум подъезжающего автомобиля. Выглянув в окно, Амти увидела машину Шацара — черную и старомодную, хуже машины госпожи Тамии, похожую на труповозку.

Амти заметила, что он ведет машину сам. При нем не было водителя, как будто он опасался лишних свидетелей. Разумеется, никакого водителя, никакой прислуги — он ждал Амти и остальных вместе с его ненаглядной чокнутой сестричкой в любой момент.

Амти увидела, как Шацар помахал Аштару, вероятно в ответ. Вид у него при этом остался совершенно невозмутимый, будто Аштар всю неделю жил в этой машине на этом дворе. Амти снова ринулась в коридор. Шацар открыл дверь, вошел в дом, совершенно ей не удивляясь.

— Дорогая, — сказал он. — Спросишь, как моя работа и мы пойдем пить чай?

— Прекратите надо мной издеваться, — сказала Амти тихо. Шацар принялся расстегивать шинель. Его невозмутимый вид очень Амти раздражал.

Шацар повесил шинель, снял сапоги. Выражение лица у него было при этом такое, будто Амти действительно и полагалось здесь быть. Наконец, она не выдержала:

— Где маяк?! Скажите мне, где маяк, срочно! И только попробуйте спросить, какой маяк! Я… я не знаю, что я с вами тогда сделаю!

— Ничего, возможно? — предположил Шацар.

— Вы ведь сами велели найти преступника. Я знаю, кто преступник. Это Саянну! Ваша сестра! Где маяк?

И Шацар вдруг впервые обнажил в улыбке зубы. И ничего приветливого в ней не было. Наоборот, Амти передернуло от первобытности и дикости этой улыбки. Шацар просто демонстрировал оскал, как животное. И Амти поняла — эта первобытная улыбка означала злость. Он впервые разозлился на ее памяти, вот почему она никогда не видела, этого выражения на его лице.

— Этого тебе знать не полагалось.

— Извините.

— Впрочем, ты могла догадаться и раньше. Это не так существенно.

Шацар возвел глаза к потолку, вздохнул, а потом резко подхватил Амти на руки, так что она даже сделать ничего не успела. Амти принялась вырываться, но вывернуться из его хватки было так же сложно, как убедить Мелькарта заткнуться.

— Я хочу знать, где маяк! Отпустите меня! И скажите мне, где маяк! Пожалуйста! Это очень срочно!

Шацар ее не слушал. Он поставил ее в гостиной, а потом, совершенно неожиданно, встал на колени. Впрочем, даже сейчас она чувствовала себя невыносимо маленькой перед ним — его нос был на уровне ее ключиц.

— Я подумал, — сказал Шацар, как ни в чем не бывало. — Что у меня есть одно решение.

— Какое? — спросила Амти. — Сказать, мне, где маяк? Убить меня? Оставить Государство в покое? Извиниться перед моим отцом?

Но Шацар прижал палец к ее губам и сказал:

— Ты выйдешь за меня замуж.

— Что?

— Ты выйдешь за меня замуж.

Амти помотала головой.

— Я не понимаю.

— Я спросил тебя, выйдешь ли ты за меня замуж.

— Но вы не спросили, вы говорите утвердительно!

— Я так спрашиваю. Но перед тем как ты ответишь, я хочу изложить тебе свою позицию. Она заключается в том, что раз ты носишь моего ребенка, я хочу, чтобы ты была моей законной женой. Помимо этого факта, а не единственно благодаря ему, я хочу, чтобы ты была моей. До конца мира.

— Но вы собираетесь уничтожить мир.

— Да. Недолго.

Глаза Шацара ничего не выражали, на лицо вернулась задумчивая полуулыбка, свойственная ему.

— Я не знаю, господин Шацар, — быстро сказала Амти.

— Неужели я постоянно должен использовать этот дешевый прием? Хорошо, так и быть. Соглашайся или я убью твоих друзей. Или, что более актуально, соглашайся, а то не получишь ничего о маяке, и твоя подруга станет новым воплощением Матери Тьмы.

— Вы знали?!

— Разумеется, иначе с чего бы мне подсказывать тебе посмотреть ритуалы? Я хочу не остановить ее, а найти.

Амти отошла на шаг, потом села в кресло. Если у Саянну снова было восемь девочек, время истекало — она могла провести ритуал в любой момент.

— Думаю, Саянну не будет медлить. Вряд ли вы успеете найти ее без меня.

— Но она призовет Мать Тьму и уничтожит мир!

— Да, разумеется, — сказал Шацар совершенно спокойно. — Это меня волнует мало. Хотелось бы увидеть ее еще раз, но если…

Амти залепила ему пощечину. Шацар даже не дернулся, и взгляд у него не изменился, однако он замолчал. По нему совершенно нельзя было сказать, блефует он или нет.

Сейчас Амти должна была думать над судьбами мира, задаваться философскими вопросами и вспоминать своих друзей, предполагать, как бы они поступили на ее месте, взвешивать решения, бояться, наконец, но Амти просто выпалила:

— Да, хорошо! Я выйду за вас замуж! Теперь скажите, где маяк?

В конце концов, подумала Амти, всегда можно будет сбежать после того, как они спасут Эли и Маарни. Шацар все равно не отправится во Двор, слишком он боится туда попасть после своего предательства. Обещание — это просто слова.

— Какая ты не романтичная, Амти, — сказал Шацар. — Хорошо. Тогда давай сделаем это быстро.

Шацар достал из кармана складной нож, выпустил лезвие и принялся расстегивать на ней рубашку. Амти даже опешила от его действий, так они не вязались с его словами.

— В смысле? — спросила она. — Что вы делаете?

— Ты ведь не думаешь, что я имел в виду: выходи за меня замуж, давай распишемся в ЗАГСе и пригласим наших родственников, чтобы они безобразно напившись смешно буянили.

Шацар снял с нее рубашку, расстегнул и стянул лифчик, принялся расстегивать свою рубашку. Амти смотрела на него ошалело.

— Мы сделаем это по законам Инкарни, — пояснил он.

— Вы последний человек, который имеет право делать хоть что-то по законам нашего народа, — фыркнула Амти.

— Мать моего ребенка — Инкарни. Считай, что я делаю это ради тебя.

— Я понятия не имею, что вы делаете, господин Шацар, — Амти посмотрела на нож в его руке и почувствовала, что дрожит. Неожиданно Шацар подался к ней и поцеловал в губы, погладил по щеке. В этом не было ничего от страсти, нет. Он попытался ее приласкать. И невольно Амти прижалась к нему. Даже сейчас она не могла признаться себе, что влюблена в него.

Амти вспомнила слова Адрамаута о том, что Шацар будет проклят и семя его будет проклято. Ее ребенок будет проклят, зная, кто его отец.

— Зачем вам нож? — прошептала Амти.

— Чтобы нас обвенчать.

— Прямо здесь?

— И прямо сейчас.

Шацар коснулся ее груди, погладил, чуть сжал. Некоторое время он ласкал ее грудь, Амти закрыла глаза, постанывая. На ее детские представления о свадьбе это совершенно не было похоже.

А потом совершенно неожиданно Амти почувствовала боль и теплоту крови, текущей по коже. Шацар вложил нож ей в руку. Амти посмотрела вниз, под грудью у нее была длинная царапина. С левой стороны, там, где билось так сильно сейчас ее сердце.

— Сделай то же самое.

Амти вспомнила картинку в заброшенном Храме. Мужчина и женщина наносят друг другу ритуальные раны. Амти поднесла нож к Шацару, соблазн воткнуть нож в его проклятое, страшное, злое сердце был нестерпим, но Амти не могла взрезать даже кожу, рука у нее дрожала, а на глазах выступили слезы.

Тогда Шацар перехватил ее за запястье, заставив надавить лезвием на его тело, выпуская кровь. Дальше Амти справилась сама — порез получился такой же длинный. Кровь стекала по их телам и Шацар привлек Амти к себе. Он собрал пальцами свою кровь, обнял Амти и коснулся измазанными в красном пальцами ее губ. Она, понимая, что ей стоит следовать за ним, повторила то же самое. Они слизывали кровь, медленно и с наслаждением. Ничего похабнее Амти в жизни своей не видела, но часть ее чувствовала какое-то почти священное переживание близости. Близости, которая больше не будет доступна ни с кем и никогда, кроме Шацара и кроме этого мига. Даже кровь его, казалось, изменила вкус — Амти чувствовала темную сладость, будоражившую самые глубинные ее чувства, о которых Амти не знала и сама.

Шацар говорил что-то на давно забытом ею языке. Сейчас она понимала, что язык тьмы она просто не помнит, но когда-то, может в прошлой жизни, а может до рождения вовсе Амти знала его.

Некоторое время они ласкали друг друга, размазывая кровь. Шацар шептал что-то ей на ухо, и Амти не могла вспомнить ни слова. В какой-то момент Амти поняла, что Шацар больше не шепчет. Однако, голос его она слышала.

Он говорил:

— Строго говоря, это все. Ты выполнила свою часть обещания. Моя очередь.

Затуманенным взглядом Амти следила за тем, как на листке бумаги Шацар испачканным в крови пальцем чертит схему.

— Для твоего друга. На случай, если ты плохо объясняешь дорогу. Тебе план не нужен.

— Почему? — спросила Амти, прошептав одними губами, она не была уверена, что он услышит. Но он услышал.

— Потому что я скажу тебе, куда ехать.

Шацар говорил, но Амти видела, что губы у него не шевелятся. Он вздохнул, резко провел ногтями по своей ране, и Амти почувствовала боль в собственной.

— Приди в себя.

Он отнес Амти в ванную, обработал ее рану, и Амти видела, как он сам чуть вздрагивает, будто это он чувствует жжение антисептика. Одев ее, Шацар сказал, все так же, не открывая рта:

— Я объясню тебе как добраться до маяка. Скажи своему другу, что вам нужно в Гирсу. А потом отдохни в поездке.

Шацар вложил ей в руку бумагу с планом, начертанным их кровью.

— На всякий случай.

Амти вцепилась в него, чтобы не упасть от усталости.