Крысиный волк

12 глава

— Подожди, Шацар! Подумай дважды, прежде чем ты решишь это делать!

— Я думаю над этим уже месяц. По моим подсчетам, гораздо больше, нежели дважды.

Мардих кружил над ним, пока Шацар собирался. Шацар предпочел бы, чтобы он заткнулся, однако Мардиха было не унять.

— Ты не понимаешь! Это непоправимо! Уж кто как не старый Инкарни всегда рад какому-нибудь трупу, однако я не хочу, чтобы ты страдал!

— Жизнь сорокопута размягчила твое сердце, Мардих.

— Я накалываю мышей на ветки! Каждый день!

— Впечатляет.

— Для человека, который каждый день отправляет на смерть десятки людей уж, конечно, не потолок! Но послушай меня, Шацар! Ты ведь ее любишь!

— Да. Я пытался с этим смириться много лет. Но я не могу. И я не могу сделать ее своей. Потому что Мелам — мой друг. Я был бы плохим другом, если бы увел его жену. Поэтому она должна исчезнуть.

Шацар дошел до последней черты. Все шло идеально, кроме одного — Митанни. Она не давала ему спать, не давала ему думать. Она должна была принадлежать ему или умереть. Но ее мужем был его лучший друг, поэтому один из двух вариантов Шацар выбрать не мог.

Она должна была исчезнуть. Шацар все продумал. Пистолет с глушителем оттягивал карман.

Разумеется, было достаточно людей в Государстве, которым он мог бы это поручить. Однако, Шацару не хотелось давать кому-либо в руки такой компромат на него. Кроме того, ее убийство было бы актом их единения. Как секс. Единственным возможным способом сблизиться с ней была смерть.

— Но если тебя раскроют!

— Вероятность есть всегда. Однако, я постараюсь себя обезопасить. Даже те, кто знает меня достаточно хорошо, как Мелам, считают, что моя магия ограничивается обездвиживанием. Они не понимают, что она глубже. Я остановлю процессы разложения в теле Митанни. К тому времени, как ее найдут, тело все еще будет казаться свежим. А у меня уже будет алиби. У Митанни много завистников, отвергнутых поклонников. Ими и займутся. Когда мы с Меламом поедем в морг, а он позовет меня, я верну ее телу нормальную скорость разложения. Проблема решена. Главное, не портить ей лицо. Ее должны опознать быстро, она известная актриса. Иначе могут заметить, что она нетленна.

Шацар говорил об этом просто, так говорят о планах на поездку. Однако, впервые от мысли о чьей-то смерти ему было больно. Он застегнул пальто, Мардих хотел вылететь за ним, но Шацар закрыл дверь прямо перед его клювом.

Не хватало Шацару еще нотаций.

Он решил не брать машину и пройтись пешком. Свежий воздух будоражил сознание. При мысли о смерти Митанни Шацар впервые за все эти годы почувствовал себя хорошо. Больно, но хорошо. Свобода, наконец-то. По дороге в ее дом, он насвистывал ее любимую песню.

Митанни открыла не сразу. В комнате истошно орал ребенок, их с Меламом девочка. Вид у Митанни был крайне изможденный, даже макияж этого не скрывал. Ее красное платье тем не менее имело такой вид, будто она прямо сейчас готова была сесть в лимузин и отправиться за кинопремией. В этом была вся Митанни — даже дома, даже не ожидая гостей, он выглядела так, будто камеры и сейчас направлены на нее.

Митанни говорила, это помогает ей не расслабляться. Жизнь — одно большое кино.

Митанни некоторое время смотрела на него, прежде чем впустить его за порог.

— Как ты? — спросил Шацар.

— Не спала всю ночь.

— Ребенок орет.

Митанни посмотрела в комнату, потом махнула рукой.

— Наверное, голодная, — предположил Шацар.

— Точно нет. Просто она меня ненавидит. Ей даже не нравится, когда я к ней прикасаюсь. И она так похожа на Мелама, было бы в ней хоть что-то мое.

Ребенок орал не переставая, как у нее только воздуха хватало. Шацар однако не чувствовал дискомфорта. Иногда едва заметные звуки причиняли ему физическую боль, почти пугали. Однако все, что было достаточно монотонным, успокаивало.

Митанни проводила его на кухню, принялась заваривать кофе.

— Как вы ее назвали?

— Не знаю. Да как угодно, — сказала Митанни, не отвлекаясь от кофе на огне, а потом вдруг крикнула. — Да заткнись ты! Ради Света, заткнись уже!

Шацар закурил и предложил сигарету Митанни, она не отказалась. Судорожно затянувшись, она запрокинула голову и выпустила дым. На сигарете осталось яркое пятно от ее помады.

— Знал бы ты только, как я ее ненавижу, — сказала она. — Я здесь с ума сойду. Не хочу к ней даже подходить больше. Полгода температуришь и падаешь в обмороки, потом никакого кино, никакой жизни, а теперь это чудовище! И она мешает Меламу работать, его теперь почти нет дома.

— Успокойся, Митанни. Отдайте ее в детдом, — сказал Шацар спокойно. — В чем проблема?

Митанни покачала головой. Они с Меламом всегда так делали, когда он не понимал чего-то очевидного.

— Мелама почти нет дома, кроме того, потому что он занимается делами государственной важности.

— Делами государственной важности, — передразнила она, а потом вдруг расплакалась. Шацар совершенно не знал, что делать. Наверное, полагалось ее обнять. Но когда Шацар сделал шаг к ней, она отступила.

— Все нормально, — сказала она. Если раньше Митанни охотно обнимала его сама, дразнила, сейчас она вела себя с ним как-то испуганно. У женщин чутье, как у кошек.

Митанни разлила кофе и села за стол. Косметика у нее потекла, черные разводы спускались к щекам.

— А твои дела как? — спросила она, отпивая несладкий кофе.

Шацар спокойно мешал ложкой сахар, наблюдая за водоворотами.

— Я стану главой Государства, — сказал он. — Дело недели. Президент уже подписал отказ от должности.

— Твои Псы Мира дали метастазы в правительственных кабинетах.

— Все к этому шло.

— Я знала.

— На этот раз никакой революции. Народ устал, все будет бескровно.

Их взгляды встретились, и Шацар прочел в ее глазах что-то, что не смог назвать, что-то, заставившее его забыть о решении, которое он принял. Шацар заговорил так быстро, как в жизни не говорил:

— Будь со мной, Митанни. Разведись с ним, оставь ему дочь. Давай поженимся. Ты станешь женой главы Государства, ты станешь госпожой всего мира, я дам тебе все, я сделаю тебя счастливой. У тебя будет все, чего ты только захочешь.

Она смотрела на него все тем же взглядом, говорящим вещи, о которых Шацар ничего не знал. Ее удивительные глаза блестели от слез.

— Ты ведь знаешь, — говорил Шацар. — Что я лучше него, я сильнее, я смогу тебя защитить, я богаче, я красивее, в конце концов.

Шацар знал, какие глупые вещи говорит, но остановиться не получалось. Ребенок в комнате, наконец, замолчал. Шацару следовало поступить точно так же, но он не мог.

— Я люблю тебя, Митанни. Будь со мной, будь со мной, и у тебя будет все.

Митанни поднялась, отошла к окну, плечи у нее дрожали. И Шацар видел, что предложение кажется ей соблазнительным. Шацару редко удавалось понять, что люди чувствуют, но это было очевидно. Или ему очень хотелось в это верить.

Митанни развернулась, скрестила руки на груди, будто удерживая себя.

— Нет, Шацар. Я люблю Мелама. Правда люблю. Мне жаль.

— Ты не будешь с ним счастлива.

— Ты меня не знаешь!

Шацар мотнул головой, сказал:

— Знаю. Родилась в поселке Арсат под Кишем, 22 февраля. Отец и мать — фермеры. Окончила пять классов обязательной гимназии, где едва освоила программу. В Вавилоне поступила в театральное училище, имела связь со своим режиссером. Группа крови: третья, резус-фактор — положительный. Хронические болезни: бронхиальная астма, близорука, хотя ты это скрываешь, страдаешь мигренями. В детстве перенесла дифтерию, аллергия на кошачью шерсть. Любимый цвет — синий, любимая еда — апельсины, любимая порода собак — доберманы, любимый фильм «Под полной луной». Коллекционируешь духи. Боишься темноты, спать одна и кошек. Сейчас страдаешь от постродовой депрессии, планируешь уехать к морю, оставив Мелама на месяц с дочкой.

Шацар мог бы говорить и дальше, но замолчал, встретившись с ней взглядом. Глаза у нее были испуганные.

— Ты просто болен, Шацар, — прошептала она одними губами. — И я одна из твоих странных фиксаций.

Время пришло. Шацар встал, запустил руку в карман, нащупав пистолет. Он выстрелит ей в висок. Смерть должна быть мгновенной. Лицо ее не будет деформировано настолько, чтобы его не опознали.

Митанни сделала еще шаг назад, прижалась к подоконнику. За стеной снова запищал ребенок.

И неожиданно, увидев как Митанни дышит, будто загнанный зверек, как белеют костяшки ее пальцев оттого, что она вцепилась себе в локти, как дрожат губы, Шацар понял: она не считает, что у него в кармане пистолет. Может быть, она думает что Шацар возьмет ее силой или ударит. Она не думает, что он хочет ее убить, она думает, что он хочет сделать ей больно.

Она просто боится его, ей страшно и очень одиноко, и ей некого позвать на помощь. Шацар впервые понял, каково это — другому человеку. И понял, что не сможет выстрелить. Он стрелял сотни раз, и ничто в его сердце не отзывалось.

Но этого одного раза он выстрелить не сможет.

Шацар сказал:

— Я думаю, мне пора.

— Да, — кивнула Митанни. — Тебе пора.

— Прости.

— Конечно, — соврала она. Сейчас Шацар чувствовал Митанни как никогда и никого, и его удивила благодарность в ее глазах. Неужели, она была благодарна ему за то, что он не ударил ее, не причинил ей боль?

Как смешно.

Он любил ее.

Когда она провожала его, ребенок продолжал заходиться плачем.

— Амти, — сказал Шацар. — Хорошее имя для девочки.

— Никогда не слышала, — ответила Митанни.

— Оно старое. Это означает «море».

Амти очнулась, когда машину в очередной раз едва не занесло на повороте. Она с трудом помнила, как Шацар довел ее до машины госпожи Тамии. Амти не знала, сколько она проспала на заднем сиденье, но Аштар ее не будил.

Амти не сразу поняла, что машина остановилась, хлопнула дверь. Аштар вышел из машины, отправился к телефонной будке на заправке. Амти приподнявшись смотрела в окно. На фоне белизны полей заснеженная автозаправка казалась нестерпимо яркой. И Амти поняла, что она наделала. Дура, вот дура, подумала она, пока Аштар говорил о чем-то по телефону, ногой ковыряя снег. В руке он сжимал лист бумаги, который Амти ему передала.

Теперь они знали, где маяк. Амти была уверена, что Саянну и девочки — там. Иначе и быть не могло.

Но что наделала она? Неужели они не могли найти этот чертов маяк самостоятельно? Может, стоило угрожать Шацару? Она согласилась так легко, потому что его хотела.

— Ты сэкономила время себе и своим друзьям.

Амти вздрогнула, обернулась, но Шацара рядом не было. Тем не менее голос его звучал, как наяву.

— Я не хотела за вас замуж, я вообще не хочу иметь с вами ничего общего. Кроме, может быть, секса.

— Не говори вслух. Достаточно думать о том, что твоя мысленная фраза адресована мне, и я ее услышу.

— Но как?

— Мы с тобой провели обряд, соединяющий души двух Инкарни.

— Вы меня об этом не предупреждали.

— И что по-твоему значат свадебные клятвы?

— В них никто не верит по-настоящему! И что? Какие еще есть побочные эффекты у вашего ритуала?

— Нашего. Это древние традиции нашего с тобой народа. Мы можем читать мысли, чувствовать присутствие и испытывать боль друг друга. Очень удобно, правда?

— Зачем вы это сделали?

Но Шацар не ответил. В этот момент Аштар открыл дверь, сел за руль. От него тут же потянуло морозом с улицы и сигаретным дымом. Амти видела, что руки у Аштара дрожат от нетерпения.

— Я их вызвал, котеночек, — сказал Аштар, метнув быстрый, синий взгляд в зеркало заднего вида. — Они нагонят нас по пути в Гирсу.

— Они злятся?

— О, неимоверно. Но больше рады. Времени маловато.

С этими словами Аштар вдавил педаль в пол, машина рванула вперед так резко, что Амти едва не ударилась головой о спинку переднего сиденья.

— Ты в порядке? Тебе пришлось дать ему своей крови?

— Это уж точно.

— Котеночек, в тебе нет коммерческой жилки. Он же заинтересован в поимке своей шаловливой сестрички…

— Но я же не говорила тебе!

— Не одна ты тут складываешь два и два, гений. На плане обозначен маяк. Я же слушал твои сказки про педофилов.

Аштар ехал так быстро, как только мог. Леса за окном превратились в ровную, пугающую, черную полосу.

— Будет забавно, если из-за того, что наша машина перевернется или въедет в столб на полной скорости, мир будет уничтожен чокнутой старушкой, — напомнила Амти.

— Здорово, правда? — засмеялся Аштар. Они неслись по шоссе, между заснеженных лесов по их огромной, их единственной стране. Амти совершенно неожиданно почувствовала особенную нежность к Государству.

На половине пути в Гирсу их нагнали две знакомые машины — одна неказистая, грязная и старенькая настолько, что цвет ее был с трудом определим, принадлежавшая Ашдоду, и вторая — сиреневая, так полюбившаяся Адрамауту пижонская тачка.

Когда Амти выглянула в окно, порывом ветра с нее стянуло капюшон, зато она увидела, как махает ей Шайху. На Амти нахлынуло какое-то странное спокойствие, почти граничащее с безразличием.

Вдали показался Гирсу. Крохотный городок, где даже многоквартирные дома редко превышали протяженность в пять этажей. Снег выбелил невысокие крыши, провода тянулись сквозь мутное небо. Когда они въехали в город, пришлось снизить скорость. Амти смотрела на подстриженные кустики, слишком быстро умершие от холода — зима в Гирсу всегда наступает внезапно. Оттого темная, замерзшая листва все еще торчала на обледенелых ветках. Старенькие машинки ютились у желтых и серых домов, ярких вывесок почти не было. Все магазины коротко и важно, на белом фоне красными, желтыми или синими буквами сообщали о себе главное — «Продукты» или «Аптека», никаких названий и акций. Объявления, расклеенные по доскам трепал ветер. Все в Гирсу было маленьким — машинки, дома и парки. Прозябающий зимой курортный городок, где люди маются от холода и безработицы, изредка выбираясь покрасоваться старыми пуховиками в местных магазинах. Никаких торговых центров, развлекательных комплексов и клубов — унылая, провинциальная жизнь. Даже трамваи здесь двигались с особенной нерасторопностью, будто и им не хотелось работать в этот мертвый сезон. Они проезжали Гирсу намного медленнее, Аштар больше не вдавливал педаль газа в пол. Все в этом городке было неторопливым, но особенно — дорожное движение. Амти успевала рассмотреть сонных людей, заснеженные улицы.

Гирсу ее успокаивал. Они проехали рядом с набережной, и Амти увидела, как море, так и не закованное в снега и льды даже этой холодной зимой билось об обледенелый камень. Обезумевшие от холода чайки, которым некуда было деваться, кроме Гирсу, отчаянно плакали над зимним морем.

На развилке шоссе при выезде из города, Амти снова услышала голос Шацара. Он сказал:

— Налево.

И Амти повторила за ним вслух будто синхронный переводчик. Аштар фыркнул.

— Что? — спросила Амти.

— Просто Мелькарт убеждал нас ехать направо. Мы прочесывали леса вместо того, чтобы двигаться вдоль моря. Потому что, это же логично, коварная похитительница детей скорее ведьма из домика в лесу, нежели смотритель маяка.

Амти показалось, что Аштар сейчас руль вырвет, настолько сильно он в него вцепился. Он злился, может на Мелькарта, может на себя, а может на весь мир, потому что где-то, уже совсем близко, была заперта его сестра.

Ее Эли.

Теперь, когда они повернули, позади были видны не только машины Ашдода и Адрамаута, но и начало густых лесов вдали. Впереди же был берег моря, казалось впивавшийся в горизонт.

— Что мы будем делать? — спросила Амти.

— Возьмем пушки и пойдем стрелять, — ответил Аштар. — Что нам еще остается делать?

И вправду. Амти не знала ответа на этот вопрос. Следовавшие за ними машины не отставали. Волны страха то накатывали на Амти, то уходили, сливаясь в ритме с настоящим, штормящим по правую руку морем. Гирсу исчез позади, сменялись маленькие поселки, полузаброшенные, а иногда и вовсе забытые. Встречались и старые кладбища, усеянные покосившимися надгробиями и ворохами искусственных цветов, возможно переживших тех, кто приносил их сюда.

Чем дальше, тем чаще они проезжали места оставленные людьми. По левую руку царило запустение всего человеческого и преходящего, а по правую билось непокорное, вечное море.

Они ехали около двух часов, закончились поселки и деревни, а море все длилось. Наконец, Амти увидела возвышение, на котором находился старомодный, каменный дом с высокими окнами. Она узнала его мгновенно. Эту книжную, неестественную красоту сложно было забыть. Постаревший на полсотни лет, это был дом Шацара. Амти увидела, что окна там заколочены. К дому вела долгая дорожка вверх по скале, куда не проехать было на машине. Идти пришлось бы долго и муторно, оттого создавалось впечатление, что дом отрезан от всего мира, недосягаем и добраться туда почти нереально.

Впрочем, Амти прекрасно помнила и чувства, которые этот дом вызывал у шестилетнего мальчишки Шацара. Казалось, из него нет выхода, потому что не видно было ни города, ни поселка, ни деревни, ни единого другого дома поблизости.

Оттого и море, и скалы, и дорога — все казалось продолжением дома, ведь не было ничего чужого. К маяку шел мост, построенный на бетонных сваях, которые столько лет облизывало море. Маяк стоял на небольшом островке, тоже возвышаясь на ним. К нему вела металлическая лестница, шедшая по отвесной скале. Высокий, белый маяк вызывающе выделялся на фоне темнеющего неба. Аштар остановил машину почти у самого моря.

— Надеюсь ты насладилась гонкой, — пропел он.

— Ну, в общем и целом, — сказала Амти.

Они вышли из машины, и Амти почувствовала запах моря, сбивающий с ног своей силой — соль, холод и далекие, бесконечные льды. Если присмотреться, можно было увидеть их кромку.

Машина Ашдода остановилась с таким же трудом, с каким заводилась. Воплощение Света он все-таки или воплощение бомжа, Амти хихикнула, и тут же поймала скептический взгляд Ашдода. Из машины Адрамаута вышла Мескете. Ее лицо снова было закрыто, а глаза были злыми, но ничуть не обеспокоенными. Это были глаза матери, которая выжжет целый мир, если это понадобится, чтобы найти ее ребенка.

Амти восхитило это ощущение, исходившее от Мескете. Она не знала, будет ли когда-либо чувствовать что-то подобное к собственному ребенку, это казалось ей невозможным. Меньше всего хотелось думать о том, что ее собственная мама не любила Амти, не успела ее полюбить. Да ее даже назвал Шацар.

В одну секунду у нее вдруг проскользнула мысль, казавшаяся абсолютно верной и простой, будто школьная арифметика — у нее будет мальчик, и у него уже бьется сердце.

Амти услышала голос Шацара:

— Шаул.

— Что? — подумала она.

— Так его будут звать. Но я бы на твоем месте сосредоточился на том, как тебе выжить. Это бывает актуально.

Когда все они, покинув машины, встали у берега, глядя на мост и маяк, вдруг стало очень тихо. Потом Мескете и Мелькарт открыли багажник, принялись раздавать автоматы.

Мескете всучила один Ашдоду.

— Но это против моей…

— Тогда ты сдохнешь, — отрезала она.

— Ты говоришь так, будто в противном случае — нет.

Мелькарт качался на пятках, глядя в море. Автомат он заряжал не глядя. Амти почувствовала, что он волнуется за Эли едва ли не больше всех.

Так они и стояли около минуты — Шайху паниковал, но, по крайней мере молча, Аштар расхаживал туда и обратно, ожидая, пока они пойдут, Неселим стоял рядом с Адрамаутом, выражая молчаливую поддержку и готовность следовать за ним куда угодно, Мескете, похожая на готовящуюся к броску кошку, проверяла оружие.

Яуди и Ашдод стояли чуть дальше от остальных. Инстинктивно им хотелось быть в стороне. Ашдод шептал что-то на ухо Яуди, и она с отстраненным видом кивала.

Совершенно неожиданно Мескете спросила:

— Готовы?

— У нас есть план? — осторожно осведомился Неселим.

— У нас нет даже времени, — сказал Аштар.

Амти смотрела на автомат в своих руках. Она не понимала, чем он поможет, но все же автомат был лучше, чем ничего. По крайней мере их много, они могли навести панику, забрать своих девочек и бежать. Они могли бы использовать против нее магию. Они могли бы, не могли бы — все это было неважно.

Амти вдруг сама от себя не ожидая, первая шагнула к мосту. Ее трясло от страха так, что сердце сводило болезненными толчками, но там была ее Эли, и она была совсем одна.

Шторм становился злее, волны пытались проглотить мост, и брызги жгли холодом коленки Амти даже сквозь чулки. Некоторое время Амти казалось, что она идет одна, потом Мескете и Адрамаут отстранили ее.

— Потерпи, трудный подросток, — сказал Адрамаут. Губы у него были почти обескровленные, Амти никогда не видела его таким взволнованным. Они с Мескете прошли вперед, осторожно и держась ближе к краю моста. Амти обернулась и увидела: так они и шли — цепочкой, открыто, на месте, которое простреливается слишком хорошо. Но все это было неважно, потому что времени на что-нибудь более разумное все равно не было.

Маяк возвышался над ними, даже его сказочная белизна была неестественной и противной. Амти почувствовала, что это плохое место. В нем было много тьмы. Может, когда-то здесь совершались преступления, может проводились темные ритуалы. Мескете что-то говорила про поля сражений и жатву. Несмотря на белезину маяка, от него исходило беспросветно темное чувство.

Амти увидела металлические скобы лестницы, ведущей к маяку. Нижние из них были скользкими от воды. Путь уходил далеко наверх, так что приходилось запрокинуть голову, чтобы увидеть вершину и маяк. Амти перекинула ремень автомата через плечо, готовясь следовать за Адрамаутом и Мескете, они лезли первыми. Мелькарт ее отстранил со словами:

— Ты-то там меньше всего нужна.

Вот бы он упал, подумала Амти, и даже сама себе не устыдилась, так ей было страшно от всего остального. Ноги скользили по металлу, и Амти до боли вцеплялась руками в верхние скобы, когда переставляла ноги. Ей все время казалось, что сейчас она соскользнет, а еще хотелось наступить на руку Аштару, а еще она снова слышала крики безумных чаек, и оглушительный гул моря — будто все звуки стали ярче, отдавались в голове с небывалой силой. Страх перед высотой одолевал коленки и сердце, в какой-то момент Амти почувствовала, что сейчас расплачется. Небо над головой, казалось, стало ниже, а камень все время добирался до коленок сквозь чулки, и Амти была уверена — остались кровящие ссадины.

Конца и края не было видно этой лестнице, а потом она вдруг оборвалась так резко, что Амти едва успела вцепиться в каменистую поверхность скалы. Ее пальцы соскальзывали, но Адрамаут вовремя поймал ее за руку, вытянул наверх, как недавно, в Храме, сделала это Мескете. Амти упала бы, если бы Адрамаут ее не поддержал. К тому времени, как все они оказались на вершине скалы, у подножия маяка, золотое, зимнее солнце уже падало вниз, начинался закат.

Никто ничего не говорил, будто они боялись, что женщина-зверь их услышит. Но, Амти была уверена, у этой бойкой старушки имелись и другие способы узнать об их местонахождении.

Они обошли маяк, вход был только один. Амти прикоснулась к белому металлу обшивки, руку пронзил неприятный холод. Амти вспомнила, как маленький Шацар в ее сне ждал взгляда Мамы из маяка.

Мама из маяка и была Матерью Тьмой.

Тяжелая железная дверь скрипнула, Адрамаут и Мескете вошли внутрь первыми, за ними Аштар и Мелькарт, потом Амти и Яуди, и только за тем Неселим и Ашдод. Они явно не проявляли должного энтузиазма. А ведь Ашдоду спасать существ было положено по должности.

Первым делом Амти увидела в помещении винтовую, ведущую вверх лестницу. Ее мозг просто не воспринял все остальное, понадобились секунды, чтобы сориентироваться. Здесь было огромное количество птиц — пронзительно-синие сеалии кружили вокруг, они были везде. Девичьи птички, птички, которых рисуют в книжках для маленьких леди. Амти и сама таких очень любила — любила их синеву, любила острые клювы. Это были птички с обложек женских романов, птички с орнаментов на женских шкатулках.

Амти сразу и не поняла, откуда идет непрерывное жужжание. А когда поняла — задрожала. Оно шло отовсюду. Все стены, без единого промежутка, были облеплены пчелами. Пчелы были везде, настолько везде, что Амти не в силах была заметить их сразу. Их судорожное, присущее только насекомым непрестанное и ни на что непохожее движение заставляло Амти думать, что шевелятся сами стены.

— О, Свет! — прошептал где-то позади нее Ашдод. Судя по звуку, он почесывал свою вечную, неухоженную щетину. Лучше бы он держал автомат наизготовку. Амти хорошо усвоила этот урок Мескете, один из первых.

Но куда было стрелять? Спустя секунду Амти и все остальные увидели цель.

Женщина-зверь, Саянну висела вниз головой, уцепившись ногами за перила. Несмотря на ее прекрасную, траурную одежду, в ее движениях не было ничего человеческого.

Руки в черных перчатках свободно висели, но иногда она с невероятной ловкостью и совершенно безошибочно ловила и выпускала сеалий.

— Без приглашения являетесь в мой дом, — сказала она своим звериным голосом, и Амти показалось, будто она услышала, как с шипением высовывается ее звериный язычок. Но этот едва различимый, иллюзорный звук тут же заглушили автоматные очереди Адрамаута и Мескете.

Прежде, чем пули прошли сквозь ее тело, Саянну превратилась в клуб черного дыма, темноты. Через секунду она уже стояла перед ними.

— Хорошо, — сказала она, и Амти, вскинув автомат выстрелила. Саянну снова успела раствориться. Она скользила между ними в своем туманном виде, будто издеваясь.

— Может начнете палить друг в друга? — осведомилась она. Взмыв под потолок, она уцепилась за поручень лестницы одной рукой, раскачавшись снова стала дымом, когда начал стрелять Мелькарт. Они ведь и правда могли случайно попасть в своих. Своих здесь было гораздо больше.

Мескете первой рванула к лестнице, понимая, что Саянну всего лишь отвлекает их.

— Но я польщена, — прорычала Саянну. Рык ее не означал злость, у нее просто больше не было человеческого голоса. — Что ж, добро пожаловать в мой дом. Я разрешаю вам посмотреть за тем, как рушится ваш мир. Инкарни имеют на это право.

Амти рванула вслед за Мескете. Она услышала, как смеется Саянну.

— Нет-нет-нет, мальчишки. Вход только для девочек. Мужчины не достойны на это смотреть. Стоило бы убить вас, но нет времени. Сейчас праздник начнется без вас!

Мескете бежала по лестнице, ее шаги уже слышались далеко впереди. Амти обернулась. Будто по команде сеалии спикировали вниз, их острые клювы целились в глаза Мелькарту, Аштару, Адрамауту, Шайху, Неселиму и Ашдоду. Шайху и Неселим отмахивались, боясь не выстрелить, чтобы задеть друг друга, Мелькарт стрелял вслепую, так что Амти стало страшно, что он попадет в нее. Ужасающей волной сеалии неслись вниз. Некоторые из них падали замертво, когда их касался Неселим, но их место тут же занимали другие. Амти видела кровь на щеке Шайху — раны от лапок. Да они могли просто выклевать им глаза. Амти принялась стрелять в сеалий наугад, скорее инстинктивно, чем думая, что это поможет. Птицы не трогали ее, и Амти видела, как Яуди пробирается между волн птиц, будто не обращавших на нее совершенно никакого внимания.

Адрамаут раскинул руки, и вдруг на Амти сверху брызнула теплая кровь. Птицы, кружившиеся над ними вывернулись наизнанку, Амти видела их блестящие, синеватые и красные внутренности, сосуды. К запаху моря примешался запах крови, которой окатило всех. Именно в этот момент туча пчел на стенах взвилась, так что стало темно. Яуди добежала до Амти, подняла ее за руку.

— Пойдем! Нас пропустили…

— Но там…

— Быстро!

Последнее, что Амти успела увидеть — распахивающего дверь Мелькарта, выбирающегося из маяка, закрывая рукой лицо, остальные следовали за ним. Самая большая крыса первой покинула корабль, подумала Амти, и ее затошнило от такого цинизма. Пчелы следовали за ними. Амти была почти уверена, что Адрамаут сможет с ними совладать, но в замкнутом помещении оставаться с ядовитыми насекомыми наедине было бы слишком опасно.

Яуди тянула Амти за собой, сначала она с трудом переставляла ноги, иногда поскальзываясь на крови. Однако последние несколько пролетов Амти преодолела бегом, обгоняя Яуди — она почувствовала присутствие Эли, в полной мере, сердцем почувствовала, и это придало ей сил.

Амти слышала шум драки. Когда Амти ворвалась на последний этаж маяка — открытую верхушку, где должен был гореть фонарь, на окруженный сеткой круглый балкон, Амти увидела зрелище чудовищной красоты и ужаса. Наверное, худшее, что она видела за свою жизнь. И, наверное, лучшее. Вокруг фонаря лежали восемь девочек в прекрасных, давно вышедших из моды платьях белого кружева. В таких же платьях, в каком они нашли немую девочку. Только теперь эти платья приобрели темно-красный оттенок, от разлитой крови. Всюду валялись серпы, покрытые липкой, остывшей, почти черной кровью. Они опоздали, и не на минуту — навсегда опоздали.

Девочки были мертвы уже давно. Амти едва не поскользнулась на крови одной из них, посмотрев ее сторону увидела, что это Маарни. На ее личике замерло умиротворенное, сонное выражение, в руке она сжимала серп, весь верх ее платья, ее шею — сплошным потоком покрывала кровь, отдельные ее цветки расцвели и на подоле платья.

Амти не могла поверить — она ведь знала Маарни. Смерть чужих, не знакомых девочек не могла удивить ее так сильно. Она слышала шум драки, кто-то катался по полу на этом тесном балкончике, кто-то визжал, но Амти не видела и не понимала, она смотрела лишь в личико Маарни, знакомое, пусть она видела ее всего лишь один раз. Амти слишком хорошо понимала, чье это горе — эти заостренные черты и длинная рана, открывающая горло.

С трудом Амти отвела взгляд и увидела Эли — бессознательную, но живую. Эли, привязанную к похожему на замысловато ограненный драгоценный камень фонарю маяка. Закатное солнце тонуло в толстых линзах, золотым освещая лицо Эли. Она дышала.

Амти рванулась к ней, наступила кому-то на ногу, услышала хруст костей и не услышала крика. Девочки, девочки, мертвые девочки и ее Эли. Амти упала перед ней на колени, взяла в руки ее лицо, приподняла. Она почувствовала ее мягкое и теплое дыхание.

А потом Эли открыла глаза.