38


Собаки лают где-то над головой. В соседней комнате охранники вскакивают, опрокидывая стулья, в комнату кто-то входит, собака уже совсем рядом. Несси прячется в сейф и прикрывает за собой дверцу.

— Только не захлопни, — шепотом орет Турецкий.

На мониторе серое, размытое пятно. Реддвей чертыхается и смотрит на часы — Несси там уже около часа. Долго, неоправданно долго.

Судя по голосам, в соседней комнате трое мужчин и собака, причем собака, несмотря на окрики хозяина, рычит и срывается на лай.

— У них сработала сигнализация, где-то нарушение периметра, — переводит Реддвей отдельные реплики, которые удается разобрать. — Не дай бог кто-то из наших, придушу собственными руками.

Можно только догадываться, что там происходит, — очевидно, ищут место по мониторам. Кажется, нашли. Слышно, собака рвется с поводка и, поскуливая, царапает когтями пол. Она, пожалуй, единственная знает, где находится источник настоящей угрозы, и, если б ей дали волю, немедленно ринулась ее ликвидировать. К счастью для Несси, люди не понимают истинной причины псиной тревоги, списывая ее нервное поведение на боязнь грозы. В ответ на недовольный окрик проводника собака заскулила, но с упрямством хорошо выученной скотины продолжала, взлаивая, тянуться в сторону сейфа.

— Какая — как это по-русски? — сука! — в сердцах брякнул Реддвей и попытался вскочить в тесном фургоне.

А собака продолжает бесноваться, раздается звук удара, и она снова скулит. Кто-то подходит к двери в комнату с сейфом и захлопывает ее. Теперь слов вообще не разобрать, собаки не слышно, но не факт, что ее увели.

Несси осторожно покидает свое убежище, подходит к двери и прислушивается — тишина. Она снимает свою камеру и подсовывает в щель под дверью. Реддвей просто впивается глазами в экран. В комнате по-прежнему двое: один, как и Реддвей, прилип к мониторам, другой склонился над столом и, что он делает, разобрать невозможно, но он сидит вполоборота к двери. Турецкий посмотрел на часы: 4:40. Через час начнет светать, и группу прикрытия придется снимать или начинать штурм, чтобы вытащить Ванессу.

Реддвей шепотом «уговаривает» охранника отвернуться, но тот продолжает сидеть как сидел и ковыряться в каком-то свертке.

Ванесса закрыла сейф и готова по команде Реддвея стартовать обратно в подвал, но ей придется еще открыть замок и пересечь комнату, на это нужно по меньшей мере секунд десять.

Реддвей очень надеялся, что ждать придется недолго, у них же тревога, должны бегать как ужаленные, а они сидят и в ус не дуют. За окнами фургона бушует настоящий ливень.

Прошло еще пять минут — все по-прежнему. Реддвей схватился за рацию.

— Первый! У вас там есть поблизости столб, линия электропередач?

— Триста метров.

— Ждите молнию и рвите провод, а лучше ломайте столб, у вас будет не более пяти секунд.

Ванесса слышала указания Реддвея и напряглась, приготовившись к прыжку.

Но теперь не было молний. Если еще десять минут назад они сверкали одна за другой, сотрясая небо раскатами грома, то сейчас ветер относил грозу на запад и молний не было.

— У них наверняка есть аварийный генератор, — заметил Турецкий.

— Конечно есть, но ей хватит и минуты.

В окно фургона с размаху стукнулось что-то мокрое и темное. Реддвей вздрогнул — нервы были на пределе.

— Птица, — успокаивающе произнес Турецкий. — Орлята учатся летать.

Реддвей недовольно посмотрел на напарника и забарабанил пальцами по колену. Где же эти молнии, черт бы их побрал? «Ну же, давай! — то ли просил, то ли требовал у неба Реддвей, сжимая кулаки с риском сломать себе пальцы. — Ударь же!» Но небо словно издевалось. Тучи уносило на запад, и вместе с ними уходила все дальше от монастыря гроза.

Турецкий хмурился, уже больше глядя в окно, чем на экран. Если в ближайшее время не полыхнет, придется придумывать что-то без расчета на природные явления. Только вот что?

— Смотри, это филин, застрял и поджарился, — заржал охранник у монитора, он включил рацию и доложил кому-то, его напарник даже не пошевелился.

Турецкий напряженно смотрел в окно, настолько напряженно, что чуть не просмотрел то, чего ждал. Слабый отсвет в тяжелом, набухшем небе. Реддвей начал обратный отсчет:

— Пять, четыре, три, два, один…

Несси резко провернула отмычку, и звук щелчка потонул в грохоте грома, но свет не погас и дверь захлопнулась снова, и на этот раз вздрогнул не только Реддвей — злополучный упертый охранник тоже что-то услышал и поднял глаза, уставившись прямо в объектив камеры.

— Ты ничего не слышал? — Он медленно поднялся со своего места и двинулся к двери.

— Черт! Черт, черт, черт! — шепотом закричал Турецкий.

Несси бесшумно отпрянула от двери. Не отводя взгляда от дверного проема, она вынула пистолет.

Охранник с другой стороны настороженно сделал еще два шага к комнате с сейфом.

Реддвей шумно вдохнул и вцепился в руку Турецкого. Тот недовольно поморщился и аккуратно высвободился из потных тисков.

— А вот архаровцам твоим яйца я на уши накручу.

Несси расположилась так, чтобы вошедший, еще не успев ничего увидеть, уже и не успел.

Под ботинками охранника скрипнул пол. Несси подалась вперед, напрягла локоть и занесла руку для удара.

Реддвей на мониторе уже не видел лица охранника. Он помещался только по колено снизу.

Его огромные, заляпанные грязью ботинки выросли на весь экран.

И тут погас свет.

— Пошла! — выдохнул Реддвей, не зная, врежется Несси прямо в охранника или успеет проскочить.

— Эй! — вопль парня у мониторов.

— Что это было?! — вопль второго у двери, мимо лица которого только что пронеслось нечто, что он не смог увидеть и остановить.

А Несси уже мчится подземным коридором обратно.

Дискеты, которые добыла Ванесса, как водится, были снабжены паролем и даже программой самоуничтожения информации в случае несанкционированного входа. Но все эти штучки хороши для ламеров — воинствующих «чайников» вроде Турецкого, а хакеры Реддвея в своей практике видали и не такое. Потому через час по возвращении экспедиции из монастыря на столе у Реддвея уже лежали распечатки всего, что на этих дискетах было.

А была там вполне квалифицированная бухгалтерия. Участники сделок под номерами, суммы сделок и наименования товаров. Все очень четко и продуманно. Номера фирм — пятизначные, начинаются со штрихкодов стран (над этим тоже не пришлось ломать сонные головы Турецкому и Реддвею, все уже проанализировали специалисты). Товары вполне легальные: на дискете № 2 — автомобили, на дискете № 33 — лекарственные препараты, причем абсолютно безобидные, никаких наркотиков, психотропных средств, стероидов.

— А на остальных дискетах у них ножки Буша, памперсы и гигиенические прокладки, — ругнулся Турецкий. — Ты этому веришь?

— Александр, почему нужно торговать обязательно наркотиками, чтобы зарабатывать миллионы и миллиарды? — вяло отозвался Реддвей. Его слегка развезло в перетопленном кабинете после бессонной ночи, кресло было таким уютным и убаюкивающим, голова клонилась к столу, а разбор полетов и анализ добытой информации вполне можно было отложить часов на шесть-семь. — Ты посмотри, продавцы рассыпаны по всей Европе, годовой оборот только по этим данным порядка миллиарда долларов в год. А ведь есть еще и другие дискеты. Все скупается оптом и за наличный расчет, то есть с бешеными скидками, практически по демпинговым ценам. Наверняка о качестве товаров тоже речь не идет, у вас в СНГ купят все что угодно. А рынок там колоссальный. Представь, какую чистую, необлагаемую налогами прибыль можно со всего этого получить, — закончил он уже с закрытыми глазами.

— Так, может, и ловить их не будем?! По-твоему получается, что они просто благодетели какие-то: и вашим бизнесменам пожить дают, и наш народ одевают, обувают, лечат и снабжают автотранспортом и себе не в убыток, да еще от лишней бюрократии нас избавили. Представляешь, сколько нужно было бы посадить дополнительно чиновников, чтобы все это обсчитать, учесть и обложить теми же налогами.

— Ловить будем, — на минуту оживился Реддвей. — Хотя дискеты нужно бы все посмотреть. Найти картотеку: кто под каким номером зашифрован…

— Слушай, а это идея. Определяемся с местными европейскими любителями наличности и насыпаем им соли на хвост. Они организуют профсоюз «Обманутые злыми русскими бизнесмены, объединяйтесь!» и отстреливают всех по очереди «Кремлевских командиров» вплоть до самых верхов.

Реддвей не успел высказать свое мнение по поводу сего гениального плана, потому что зазвонил телефон. Он долго слушал не перебивая. Турецкий в это время задумался над чашкой кофе: пить или пойти поспать? Спать после напряженной ночи хотелось больше.

Наконец Реддвей положил трубку, так и не сказав ни слова в ответ.

— Звонили из больницы. Парень из пивной пришел в себя, и мой человек сразу его допросил. Отчет подвезут попозже. Говорит, что они приехали сюда за партией подержанных машин, а товар им отгружать отказались, потому что не пришли деньги. Вот они и разозлились.

— А как они на наших красавцев вышли, объяснил?

— Говорит, по маячку. Там в одной из пачек был жучок, запеленговали и пошли поговорить по-хорошему, а те начали стрелять.

— А эти, значит, стрелять не собирались. Понятно.

— Парень назвал фирму, сотрудником которой является, — «МариЭлВест», зарегистрирована в каком-то Петрозаводске. Проверишь?

— Ладно, заряжу Костю или Грязнова. Что с кладом будем делать?

— Не знаю, — снова обмяк Реддвей. — Постоянно держать там наших нельзя: их рано или поздно заметят. Можно, конечно, деньги изъять и сменить персонал на наш…

— Нет, Питер, этим мы только спугнем Мефистофеля. Представляешь, приезжает он, а вместо до боли знакомых, родных, можно сказать, лиц видит твоих архаровцев.

— А он приезжает?

— Нужно, чтобы приехал.

— А он знает, что нужно?

— Ты спишь на ходу, выпей кофе, взбодрись. Хотим мы надрать ему задницу или не хотим?

— Абсолютно.

— Аналогично. Ну вот и давай думать, чем мы можем его заохотить или, наоборот, припугнуть.

Реддвей потянулся к кофеварке и замер на полдороги:

— Давай бомбой.

— В смысле?

Реддвей все-таки налил себе кофе и залпом выпил целую кружку.

— Не нравится мне эта история с бомбой. Надо бы прояснить, откуда вообще взялась информация. Никто ведь не объяснил. Просто пробросили как повод для размышлений, а наши перестраховщики и ухватились. А кто пробросил — непонятно.

— Да ничего ты тут не накопаешь. Нужно что-то конкретное, личное, чтобы его за живое задело. Те же деньги, например. Если бы намекнуть, что мы их вот-вот найдем, мы вот уже очень близко, уже и запах чувствуется, и шорох стоит, и еще пара дней — и они перекочуют в подвалы «Пятого уровня»… Ты уже проводил операцию в монастыре по документам?

— Нет пока, Несси сейчас пишет отчет.

— На компьютере?!

— Разумеется.

— Пошли к ней, быстро! — Турецкий вскочил как ужаленный и вырвал Реддвея из теплых объятий кресла. — Он же у тебя в сети, как в собственном кармане, роется. Какая тут к черту конспирация и маскировка!

Видя, что у лифта толпятся сотрудники «Пятого уровня», а кабина только на втором этаже, Турецкий поволок Реддвея на лестницу, а тот был настолько поражен его предыдущим подвигом (выдернуть одной рукой, с первой попытки сто пять килограмм живого веса, и притом сопротивляющегося — это вам не хухры-мухры), что даже не возражал.

Комнаты, в которой работала Несси, они достигли в рекордно короткий срок и ворвались, с ужасом ожидая увидеть уже готовый отчет, отсылаемый на компьютер Реддвея. Но Ванесса еще и не начинала работать. Вместо того чтобы сосредоточенно восстанавливать в памяти мельчайшие детали своего похода, она премило беседовала с… генералом Расторгуевым.

— Приветствую вас! — обернулся Расторгуев к вошедшим, широко улыбаясь. — Мистер Реддвей, я как раз собирался заглянуть к вам.

Запыхавшийся от непомерной нагрузки Реддвей сдержанно кивнул в ответ.

— Несси, у вас готов отчет?

Несси отрицательно мотнула головой, вытягиваясь по стойке «смирно».

— Это моя вина, — тут же влез в разговор Расторгуев, — я отвлек мисс Корриган. Мы обсуждали ее ночные подвиги.

Реддвей с Турецким одновременно устремили на Ванессу испепеляюще-гневные взгляды, она жутко смутилась, всем своим видом давая понять, что не предательница и секретов не выдавала, он сам все знал заранее, а от кого — она не в курсе.

— Товарищи, могу я называть вас «товарищи»? — продолжал тем временем Расторгуев, как бы и не замечая накалившейся обстановки. — Нет, не подумайте, я не закоренелый коммунист, но мы ведь на самом деле с вами товарищи. Товарищи по борьбе, товарищи, объединенные общим врагом и общей целью. Впрочем, я отвлекся, у меня созрели некоторые предложения по разрешению создавшейся ситуации, и я хотел бы их с вами обсудить.

— Поднимайтесь ко мне, я должен переговорить с мисс Корриган, — процедил сквозь зубы Реддвей.

К Турецкому с Расторгуевым он присоединился минут через пять и был при этом мрачнее самой мрачной тучи. Турецкому за эти пять минут пришлось выслушать целую тираду на тему о том, что русская мафия разрастается, как коричневая чума, и охватывает своим зловещим влиянием все новые и новые территории, перешагивая через границы, моря и океаны, а горстка честных и преданных родине людей не способна противостоять такой махине насилия и алчности.

«Господи, — думал Турецкий, — откуда берутся такие уроды? Надо бы учредить официальный экзамен на все значительные должности в силовых структурах: написать сочинение «Как я люблю свою родину», и если в тексте не будет ни одного нецензурного выражения, но встретится хоть одно слово типа «зловещий», «махина», «горстка честных людей», «почетная обязанность» или «священный долг» — гнать этих демагогов в три шеи и близко их к командованию не допускать.

— Я вас слушаю, — буркнул Реддвей, плюхнувшись в свое кресло.

Расторгуев вдруг на глазах переменился и изложил свои предложения практически без философских отступлений.

— У нас с вами наконец появилась реальная возможность арестовать одного из руководителей пресловутой «Кремлевской команды». Я думаю, что деньги, которые вы обнаружили, нужно оставить на месте и там же устроить западню. Я обязуюсь пропустить по каналам ФСБ секретную информацию о том, что Антитеррористический центр наконец вычислил Мефистофеля. Какой бы секретной эта информация ни была, до самого Мефистофеля она все равно дойдет. Кроме того, прямо из Германии я постараюсь устроить телефонный разговор с Президентом, в котором сообщу ему, что в руководстве ФСБ обнаружен преступник мирового масштаба и мне нужна санкция на его арест. Нарушение субординации и прыжок через голову директора ФСБ простится, так как речь идет о престиже не только конкретной службы, но и государства в целом. Этот звонок тоже наверняка не останется для Мефистофеля тайной. Опасаясь за свою жизнь, он вынужден будет хотя бы попытаться покинуть страну, и если он ее покинет, то несомненно захочет завладеть деньгами. Тут мы его и возьмем.

Турецкий с Реддвеем переглянулись. Собственно, генерал действительно предложил очень неплохой вариант, во всяком случае, попробовать стоит. И не такой уж он урод, оказывается.

— Но сами то вы представляете, кто такой Мефистофель? — спросил подобревший Реддвей.

— Как ни прискорбно это сознавать, кто-то из моих сослуживцев. Не хочу обвинять голословно, но мое личное мнение… — Расторгуев умолк, как бы размышляя, стоит или не стоит все-таки называть конкретную фамилию, возможно, возводя напраслину на невиновного человека. — Знаете, есть такая популярная русская фамилия…

— Но вы не уверены?

— Да, я не уверен.

Когда Расторгуев ушел, Турецкий, усмехаясь, поинтересовался:

— Ну что, пропесочил свою любимицу?

— Да. Только она утверждает, что ничего ему не говорила и отчета ее он не видел.

— А сам ты что думаешь: догадался он про монастырь? И если да, то как?

— Что ж ты у него лично не спросил: какая информашка у тебя, Расторгуев, и откуда?

— А ты чего не спросил? Короче, теперь это, наверное, уже не имеет значения. У меня тут, пока он лапшу грузил, возникла еще одна идейка. Я все-таки попробую разговорить Розанова насчет его пассии, нарисую ему ее злобный портрет, может, через нее тоже удастся как-то напугать нашего Мефистофеля.

— А я займусь бомбой, — угрюмо подытожил Реддвей.

С Розановым Турецкий конечно поговорил, но разговор оказался бесполезным. Чем сильнее Турецкий давил, тем сильнее Розанов запирался. В то, что его любимая могла оказаться пособницей самого Мефистофеля, он верить не хотел. О том, что она могла предать его, любимого, а тем более лечь к нему в постель не по собственному желанию, а потому, что это было нужно кому-то, не желал даже слушать.

Как Турецкий ни пытался втолковать ему, что самые красивые девушки на свете (такой, по мнению Козина, Розанов считал свою Асю) не знакомятся просто так, на пустом месте с такими угрюмыми парнями, как он, Розанов, не влюбляются с первого взгляда и не соглашаются сниматься в порнухе, а потом не занимаются подсудными деяниями (а тайное проникновение в базы данных иностранного банка с целью извлечения конфиденциальной информации о вкладах есть деяние подсудное), а если все же всем этим занимаются, то они отнюдь не те девушки, которыми хотят казаться, Розанов стоял на своем: она ни при чем, и все.

Турецкий подумывал было поторговаться. Например, пообещать скостить пару лет со срока, который Розанову грозит, или, скажем, по три, нет, по два месяца за каждую букву фамилии, имени и отчества — так даже больше двух лет получается. Непонятно только, как уменьшить на два года пожизненное заключение. По идее отсчитывать нужно от времени смерти, но что тогда получается? Эх, где ты, моя Маргарита, вот уж кто силен, так силен в казуистике. И Славка пропал.

Испытывая что-то, что, очевидно, и называют ностальгией, Турецкий позвонил в Москву. Из трех человек, с которыми он хотел бы сейчас поговорить (дочь, Маргарита и Грязнов), на месте оказался только Грязнов.

— Слав, давай выпьем по телефону, — расчувствовавшись, предложил Турецкий, услышав до боли знакомый хриплый басок товарища.

— Щас, — живо откликнулся Грязнов, и в трубке, стукнувшейся об стол, раздались его торопливые три шага к сейфу, лязг дверцы, три шага обратно, плеск коньяка и традиционный тост: — За сбычу мечт!

Черт, вот что такое Родина! А он еще костерил Расторгуева. Да за такого вот Славку, простого русского Грязнова, за то, чтобы выпивать с ним хоть изредка, чтобы видеть его родную рожу и другие такие же родные… Для этого стоит работать. Ради этого можно и умереть…

«Эк меня развезло, — осадил себя Турецкий, — и не пил же почти совсем».

— Как успехи? — спросил он уже нормальным голосом, минутная слабость ушла в небытие вместе с минутой ее возникновения.

— Асю твою пока не нашли. Проверили всех, кто хоть как-то мог оказаться Асей, но никто из них с компьютерами тесно не общается. Теперь проверяем всех остальных, но их у него было по одной в неделю многие и многие годы, так что сроки даже прогнозировать боюсь.

Реддвей провозился со своей бомбой целый день и никаких концов не нашел. Большие и малые чины кивали друг на друга, и источник дезинформации так и не определился. Или Реддвей не у тех спрашивал, или ему не желали отвечать, особенно теперь, когда информация не подтвердилась и никто не хотел брать на себя ответственность за бесплодный и беспочвенный всемирный аврал, или действительно дезинформатором был незримый и неуловимый Мефистофель.

Загрузка...