Кто стреляет последним

I

Уже второй день Александр Борисович Турецкий, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, ездил в институт Осмоловского, как на работу. Собственно, это был не институт Осмоловского, а лишь часть научно-исследовательского комплекса, а институтом Осмоловского его называли в силу исключительности и мировой известности. На самом деле лаборатория Осмоловского занимала три этажа в пристройке к основному зданию, на каждом этаже было по комнате, а вверху, на третьем, — большая профессорская приемная и еще большая, метров в двести, лаборатория, тесно уставленная самыми разными приборами. Турецкому объясняли про спектрографы повышенной чувствительности, анализаторы, газоанализаторы, родоновые излучатели, осциллографы, — он понимающе кивал, но особенно в тонкости не вникал, потому что не в этой впечатляющей инженерии было то, что его интересовало.

За это время он стал в институте как бы своим человеком. Несмотря на синий халат лаборанта (белого по бедности в институте не нашлось), его принимали за стажера из какого-то другого НИИ, откуда часто приезжали за опытом к Осмоловскому.

Стажер — это была первая мысль Турецкого. Но он тут же ее отверг: за последние полгода стажеров в институте не было.

Новичок. Тоже мимо: давно уже никого на работу не принимали, даже пришлось уйти некоторым старым сотрудникам лаборатории, так как финансирование института, как и всей науки, резко сократилось.

Вместе с экспертами он еще раз осмотрел лабораторию и профессорскую, осмотр ничего не дал. В лаборатории ничего не пропало, ничего не было сломано, все находилось в идеальном порядке, которого беспощадно требовал от сотрудников профессор Осмоловский. Крошечную зацепку дала завхоз: она работала в институте лет двадцать и все в нем знала, как расположение кастрюль в своей кухне. Она обратила внимание, что в принтере старой конструкции, стоявшем на столе рядом с компьютером, куда она в то утро заложила целый валик гофрированной бумаги (внеся его, естественно, в книгу расходных материалов), от валика осталась лишь половина. И края были оторваны от руки, чего профессор никогда не делал: он аккуратно отрезал край ножницами, длинными, канцелярскими, которые всегда лежали тут же, на столике принтера.

Чтобы истратить целые полрулона бумаги на распечатку результатов опыта, нужно было внести в данные сколько-то байтов информации (что за байт, Турецкий только догадывался: количество), огромное количество — попросту пояснили ему. Для этого работать нужно было не менее трех-четырех часов. Осмоловский, правда, работал быстрее. Значит, заключил Турецкий, заказ к Осмоловскому поступил часа в два или чуть позже, так как до этого у него были занятия с аспирантами.

Запись результатов почти на половине рулона не могла быть объяснена сверхсложностью эксперимента, она могла диктоваться многоходовостью операций. Для профессора всегда важен был не результат, а процесс на всех его стадиях, поэтому он никогда не экономил машинное время. Сам же результат мог бы вместиться в несколько строк.

Завхоз подсказала и еще важную деталь. Недавно они получили двадцать дискет для компьютера. В наличии же оказалось только девятнадцать. В самом компьютере, на котором в тот день работал Осмоловский, дискеты не было. Значит, сделал вывод Турецкий, убийцы не только уничтожили распечатку, но забрали с собой и дискету. Зачем? Чтобы иметь подтверждение результатов анализа или чтобы замести следы?

Уборщица вспомнила, что в мусоре она не обнаружила ни бумаги (она собирала ее и сдавала в макулатуру), ни дискеты. Их вообще редко выбрасывали: либо хранили в архиве, если результаты имели значение для будущего, либо использовали повторно.

Сама не подозревая о том, уборщица подтвердила предположение Турецкого, что убийц было как минимум двое. Один был наверху в лаборатории профессора, а второй внизу — страховал входную дверь, чтобы никто не вошел. На этот вывод Турецкого навела ворчливая жалоба уборщицы о том, что испортили ее любимую швабру: кто-то молотком по ней постучал, что ли? Турецкий осмотрел древко и сразу понял, в чем дело. Швабру вставили в дверную скобу, кто-то снаружи пытался открыть дверь, и на полированном дереве остались характерные следы от фигурчатой медной ручки.

— Где вы нашли швабру — на своем месте? — спросил он.

— Какой на месте! — возмутилась она. — Валялась в углу! Взяли, попользовались, так поставьте куда следует, вот народ! — посетовала эта пожилая женщина, привыкшая к незыблемому порядку. — А, студенты, что с них возьмешь! А теперь я руки об зазубрины занозаю, — пожаловалась она.

Почти целый рабочий день Турецкий провел в корпусе, к которому примыкала лаборатория Осмоловского. На третьем этаже этого корпуса, как раз напротив лаборатории, была лестничная площадка — курилка, и там вечно толпились аспиранты и сотрудники. Из окна прекрасно были видны внутренности лаборатории Осмоловского. И все, кто выходил покурить, изредка поглядывали туда. На вопрос — почему? — отвечали, что иногда у профессора так что-нибудь полыхнет — никакого фейерверка не нужно. После долгих бесплодных разговоров о хоккее, политике и прочей ерунде Турецкий выяснил при допросе аспирантки из Казахстана, что в тот день она видела в лаборатории профессора мужчину в светлом костюме, как показалось ей, довольно грузного и не старого — лет сорока. Серый костюм, грузность — это можно было понять. Но почему она решила, что не старого? Поколебавшись, Турецкий задал этот вопрос.

— А он так двигался, — простодушно ответила девушка. — Как мужчина двигается, столько ему и лет.

— Сколько, по-вашему, мне? — спросил Турецкий.

— Тоже около сорока, — без заминки ответила она.

Это было хоть что-то.

— Во сколько это было? — спросил Турецкий.

— В 15.05, — с неожиданной точностью ответила аспирантка. — У нас как раз коллоквиум начинался.

Это было более, чем что-то.

Значит, в 15.05 к Осмоловскому вошел посетитель. Около восемнадцати часов он взял результаты анализа, убил профессора и скрылся. Деталь: в 15.05 профессор не принял бы никого, даже ректора, об этом все знали. Следовательно, у посетителя были документы или нечто, что заставило Осмоловского изменить правилам. Оружие? Вряд ли. Деньги? Судя по характеру Осмоловского, он просто спустил бы его с лестницы. Значит, документы. Какие? Какие-то очень серьезные. Но какие?

Побывал Турецкий и у академика Козловского. Он принял Турецкого очень любезно, угостил кофе и даже предложил что-нибудь выпить из своего стоящего на виду бара. Он не скрыл, что у него с Осмоловским были натянутые отношения. По мнению Осмоловского, которого тот по прямоте своего характера никогда не скрывал, институту Козловского дают несправедливо больше денег, чем ему.

— Это так? — спросил Турецкий.

— Так.

— Почему?

— Потому что Осмоловский считал, что я — Олечка, заткни ушки, — бросил он секретарше, — лижу жопу власть имущим.

— Но это не так? — пришел ему на выручку Турецкий.

— Не знаю. Может, и так. Но мне нужно сохранить институт, мне нужно сохранить кадры, ради этого я готов кому угодно — Олечка, заткни ушки — жопу лизать. И пока мне это удается.

— А сами вы считаете справедливым, что ваш институт финансируется лучше, чем лаборатория Осмоловского?

— Нет. Все должно финансироваться по взносу в науку… Чему вы улыбнулись?

— А вы не обидитесь?

— Если ответите честно — нет.

— Вы мне напомнили старого грифа, который сидит на скале, держит в когтях барана и грозно оглядывается по сторонам.

Секретарша засмеялась.

— Я тебя прощаю, — бросил ей через плечо Козловский. — За непосредственность реакций. — Может, и гриф. Но своего барана я никому не отдам. Без боя.

— Расскажите мне все с самого начала, — попросил Турецкий. — Кто вам позвонил, когда, о чем.

— Можете рассчитывать на мою откровенность, — сказал Козловский. — Я очень переживаю гибель Дмитрия Осиповича. Я его искренне уважал и любил, хоть он и вел себя иногда по отношению ко мне, как — Олечка, закрой ушки — засранец.

— С чего началось? — спросил Турецкий. — Вся эта история? Как можно подробнее, — добавил он. — Каждая мелочь может иметь значение.

— Олечка, тетрадь! — потребовал Козловский.

Секретарша положила перед ним пухлый том ежегодника.

— Когда-то в молодости я прочитал книгу Гранина «Эта странная жизнь». Не читали?

— Нет, — признался Турецкий.

— Рекомендую. Про провинциального профессора, который вел учет каждой минуте времени и благодаря этому достиг потрясающих результатов. Хоть и не в той области, в которой хотел. С тех пор я тоже веду такую книгу.

— Помогает?

Козловский задумался.

— Да, — наконец сказал он. — Даже очень. Когда я не забываю в нее заглядывать.

— А часто забываете?

— Почти всегда. Итак… — Он полистал книгу и нашел нужно число. — 12 часов 15 минут. Звонок. Человек представился: Александр Федорович Минкус, начальник отдела стратегического сырья Московской таможни. Спросил: не смогу ли я сделать анализ некоего материала без разрушения стеклянной оболочки, ибо от соприкосновения с воздухом свойства материала изменятся. Я спросил, что за материал. Он ответил: если бы мы знали, мы бы к вам не обращались. Добавил: некая фирма готова заплатить десять тысяч долларов за этот анализ. Ей важна оперативность, потому что материал задержан на таможне, а от задержки она несет большие убытки. Материал радиоактивный? — спросил я его. Нет, твердо ответил он, проверяли дважды. Только вы обратились не по адресу, сказал я ему, мы занимаемся радиоактивными изотопами…

— И все это у вас записано в книжке? — заинтересовался Турецкий.

— Нет, — ответил академик. — Смотрите: тут только время, фамилия и мой совет ему обратиться к Осмоловскому. Когда есть хоть какая-то закорючка, все остальное быстро возвращает память. Это — мое собственное открытие. Нобелевской премии оно мне не принесет, но в жизни очень полезно. Никогда не выбрасывайте клочков бумаги, на которые записали телефон, газету, которую купили в поездке или при несостоявшемся свидании. Они несут в себе информацию для памяти — и мощь ее необозрима. Что я вам сейчас и доказываю.

— Я вас очень внимательно слушаю, — заверил Турецкий.

— Так вот. Он спросил, не смогу ли я порекомендовать ему человека или организацию, которые эту работу смогут сделать быстро и качественно. Он сказал, что фирма готова солидно оплатить мою консультацию. Насчет оплаты я послал его с его фирмой… — Олечка, закрой ушки — в жопу. Но координаты Осмоловского дал. Пусть, думаю, старый засранец заработает десять тысяч долларов на лазерный принтер хотя бы. И на приличный ксерокс. И все, я повесил трубку.

— Слышимость была хорошая?

— Поразительная. Только по «вертушке» бывает такое качество связи. Возможно, говорили из соседнего автомата.

— Или по сотовой связи «Билайн».

— Слышу про эту «Билайн». Но что это — темный лес для меня. Видно, не доживу. Хотя как знать, — ободрил себя академик. — Может, и доживу. Прогресс движется с поразительной быстротой.

— Почему такие большие деньги фирма готова была заплатить за анализ? Что это за анализ — хотя бы примерно? Золото, платина, бриллианты?

— Вовсе не обязательно, — возразил Козловский. — Если вы, например, покупаете большую партию никеля, скажем, класса четыре, то есть с чистотой 99,99, вам не лишне проверить качество продукта. Здесь множество вполне практических вариантов, не буду гадать.

— Какой у него был голос — у того, кто звонил? Молодой, старый, звонкий, хриплый?

— Не помню. Впрочем, помню. Голос молодой, высокий. И он как бы задыхался. Но не от сердца или быстрой ходьбы — жарко ему было. Время от времени прерывался: вероятно, вытирал лицо платком. И иногда громко сморкался. Возможно, аллергия, это сейчас широко распространено… Вот, собственно, и все. Все это, наверное, не имеет значения?

— Имеет. Огромное, — заверил Турецкий. — А может — и никакого, — признался он под мудрым взглядом старого грифа.

— Ну и работа у вас! — посочувствовал Козловский. — Если сможете — все же поймайте его. Это моя личная просьба.

— Вам я отказать не могу, — ответил Турецкий.

Он вернулся в институт Осмоловского и еще раз, на всякий случай, зашел в отдел кадров. Кадрами НИИ заведовала мымра лет ста с волосами, выкрашенными в голубой цвет. Глубокая душевная тоска охватила Турецкого. Но тут он заметил на столе среди пыльных бумаг довольно свежий букет из пяти калл. Раньше почему-то он не обратил на них внимания.

— Какие элегантные цветы! Есть в них какая-то изысканность. Недешево они стоили вашему поклоннику.

Мымра — ее звали Натальей Андреевной Ивановой — сначала покраснела, а потом призналась:

— Они мне достались случайно. Увы, мне уже давно не дарят таких цветов.

— Быть не может! — не поверил Турецкий. — Какой-нибудь полковник-вдовец в отставке… признайтесь честно!

— И рада бы, — вздохнула Наталья Андреевна.

— Откуда же они у вас?

Позже, анализируя свои действия, Турецкий отметил, что этот его вопрос был самым удачным.

Наталья Андреевна рассказала: в тот день, когда случилась эта страшная история с профессором Осмоловским, она немного задержалась на работе. В начале седьмого к ней вошел элегантный молодой человек, в белой кожаной куртке, в белых джинсах, стройный, лет тридцати, и слезно умолял ее о помощи. История романтическая. Он должен был встретиться со своей знакомой, Надей, из лаборатории Осмоловского, но машина на полчаса застряла в пробке, и он опоздал. А ему позарез нужно видеть ее. Так не даст ли Наталья Андреевна ее телефон?

— А она вам его не дала? — спросила она.

— Нет. У нее очень строгая мамаша, и после каждого мужского звонка начинаются истерики. Она воспитывала ее одна, без мужа, и теперь боится, что Надюша выйдет замуж, а она останется одна. Типичная нынче история. Все вкладываешь в детей, а потом кукуешь старой кукушкой.

Мамаша Нади была из этой категории людей. А этот молодой человек вечером улетал на стажировку в Лондон, и ему очень хотелось, чтобы Надя проводила его. Он признался: «Я знаю ее всего полгода, но чувствую, что жить без нее не могу. Когда я вернусь, мы поженимся».

— В общем, я дала ему телефон. Он попросил и адрес — вдруг телефон не работает. Я так рада была за Надюшу. Сразу видно — серьезный молодой человек. Золотая цепь на руке — не из таких, грубых, а тонкая, красивой работы. И когда он ушел, я выглянула в окно: он сел в такую красивую белую машину! А когда уходил, он подарил мне эти цветы. Конечно, он купил их для Надюши. А когда я сказала ему об этом, он ответил: они ей не понадобятся, а другие цветы она и без этих получит. Другие цветы, — повторила она. — Она их получила — на кладбище. Как грустно! И почему надо было убивать такую милую девочку!

«Потому что ты, старая дура, рот раззявила на золотую цепь этого подонка!» — вертелось на языке Турецкого, но он, разумеется, сдержался.

Значит, все правильно. Они нашли ее номер и домашний адрес. И звонили. Мать сказала (это специально выяснил Турецкий), что дочь еще днем звонила ей и сказала, что у кого-то из ее подруг день рождения и она немного задержится. Мать не знала, у кого именно из подруг, — это позволило Наде прожить несколько лишних часов жизни.

Итак, как все это было? Один подозреваемый, тучный, с одышкой, в сером костюме, застрелил Осмоловского, когда получил результаты анализа. Голос молодой, высокий, лет сорока. Аллергия. Второй страховал внизу. Про первого многое известно: возраст, манера двигаться, голос — молодой и высокий. Про второго, его сообщника, — ничего.

«То есть как ничего?» — поразился себе Турецкий. — А тот, кто приходил к этой мымре Наталье Андреевне, — это кто? Конечно, второй! Ух ты! Не так уж мало я знаю!» Высокий, импозантный, лет тридцати, в белой кожаной куртке, на белой иностранной машине. Он, собственно, выяснил все, что ему было нужно. Не сложилось одного: что Надя уехала к подруге и мать не знала к какой.

Значит, все правильно. Они не смогли достать ее дома. И им оставалось только ждать звонка после сообщения программы «Время». Они были уверены, что этот звонок обязательно будет.

Стоп, сказал себе Турецкий. На пульт «02» поступают сотни звонков. Среди них нужно было отследить единственный — от лаборантки. Следовательно, человека, который работал на компьютере Главного управления внутренних дел, должны были предупредить. Как? Ему могли позвонить и сказать, что к чему. Но — как позвонить? По городскому телефону на общий телефон ГУВД? Риск. А иначе — как?

Турецкий чувствовал, что эти вопросы в одиночку он решить не сможет, и отложил их на время.

До конца рабочего дня оставалось еще часа три, и он использовал их, чтобы осмотреть место, где была задавлена Надя.

Еще накануне своего появления в институте Осмоловского Турецкий внимательнейшим образом изучил все материалы дела, дотошно расспросил следователя Мосгорпрокуратуры Аркадия Косенкова и начальника второго отдела МУРа, занимавшегося расследованием убийств. Так что, строго говоря, практической необходимости ехать на место происшествия не было. Но излишним это тоже не было. По своему опыту Турецкий знал, что иногда даже посторонние, не имеющие, казалось бы, непосредственного отношения к делу подробности наталкивают на мысли, помогающие расследованию.

На этот раз никаких особенных подробностей не обнаружилось, но в одном Турецкий убедился твердо: убийство лаборантки профессора Осмоловского было, безусловно, импровизацией. Ни одна, даже очень высоко организованная, банда не успела бы за такое короткое время найти продовольственный фургон, подогнать его в нужно место и совершить то, что они совершили. Неизвестно, на что они рассчитывали, но им просто повезло: фургон стоял на самом удобном месте, напротив ворот продовольственного склада универмага, шофер пошел пообедать. Возможно, кто-то Надю держал, а другой осаживал машину к воротам. Может, не держал, а просто ждали, когда она выйдет из подъезда и пройдет мимо этих ворот — а она должна была мимо них пройти. Во всяком случае, расчет полностью удался: Надю вдавило в ворота задним бортом грузовика, и надежды на ее спасение не было. После этого машину отогнали километра на два и бросили. Закончив обед и не обнаружив своей машины, шофер кинулся в милицию, но оперативники были уже на месте. На всякий случай шофера задержали, но вскоре отпустили, потому что в момент убийства он сидел за обеденным столом вместе с женой, тещей и двумя взрослыми дочерями. Алиби его было бесспорным.

Вернувшись на работу, Турецкий позвонил на таможню. Разумеется, никакого Минкуса там никогда не было, да и такого отдела — отдела стратегического сырья — в системе таможни не существовало. Примерно такого ответа Турецкий и ожидал. Дополнительно он выяснил: никаких подозрительных грузов, требующих химических анализов, за последнее время через таможню не проходило, тем более — ампул с веществом неизвестного состава. Так — обычная контрабанда, немного наркотиков и эскиз Рубенса, похищенный из частной коллекции. Эскиз был идентифицирован специалистами и возвращен владельцу.

— Поздравляю! — сказал Турецкий. И не успел положить трубку, как раздался звонок внутреннего телефона.

— Александр Борисович? — услышал он голос Меркулова, из чего заключил, что Меркулов в кабинете не один: они уже много лет были на «ты», а по имени-отчеству обращались друг к другу только в присутствии посторонних.

— Слушаю вас, Константин Дмитриевич.

— Зайдите ко мне.

— Иду.

II

В кабинете заместителя Генерального прокурора России, куда, коротко постучав, вошел Турецкий, было полно народа. Сам Меркулов и рыжий человек в штатском сидели на сдвинутых к окну креслах и покуривали, изредка прихлебывая из стаканов, наполненных какой-то белой жидкостью, похожей на минералку. В штатском Турецкий сразу узнал своего давнишнего друга Славу Грязнова, который больше года назад ушел из МУРа и открыл частное сыскное агентство «Глория», назвав его в свою честь. Вячеслав — Слава. А «Глория» — это и означает «слава». «Не от скромности ты умрешь, — еще в пору становления «Глории» сказал ему Турецкий. — От чего угодно, но только не от скромности».

Кроме Меркулова и Грязнова, в кабинете копошилось еще человек шесть — молодые ребята в джинсах и свитерах. Они обшаривали какими-то приборами все углы, шкафы и стены. Один из них даже, как показалось Турецкому, лазал по потолку.

— Вот и вся команда в сборе, — прокомментировал Меркулов появление Турецкого. — Присаживайся.

Турецкий радушно пожал руку Грязнову, кивнул на ребят:

— Твои?

— Мои.

— Что они тут делают?

— А вот то и делают, о чем мы с тобой говорили, — вместо Грязнова ответил Меркулов. — Ищут «жучки».

— А почему бы вам официально не вызвать техников? — удивился Турецкий.

— А сам-то ты как думаешь — почему? — вопросом на вопрос ответил Меркулов.

— Ну, знаете! Есть такая болезнь. Не знаю научного названия, но если попросту говорить — шпиономания. Вы ее часом не подхватили?

— Может, и подхватил, — согласился Меркулов. — Но сейчас я хочу совершенно точно знать, есть тут «жучки» или нет. Абсолютно точно, — повторил он. — Чтобы — без малейших сомнений.

Он достал из сейфа еще один стакан и плеснул туда жидкости из квадратной бутылки. Турецкий попробовал. Это была не минералка.

— Драй-джин, — объяснил Грязнов. — Что-то последнее время испытываю я к нему слабость.

— Пропьешь ты, Славка, свое агентство на этом драй-джине, — усмехнулся Турецкий.

— Никогда, — возразил Грязнов. — Я его не покупаю — клиенты приносят. Как говаривали в старину валяльщики валенок — давальческий материал.

Ребята свернули свои приборы. Один из них подошел к Грязнову:

— Все в порядке. Только один «жучок» нашли — в настольной лампе.

— Все-таки был! — заметил Меркулов.

— Пусть и будет, — посоветовал парень. — Мы задействовали его через выключатель. Так что, если нужно, вы просто выключаете настольную лампу и говорите о чем угодно. Хоть о бабах. А если снять — другие влепят. Коль уж один поставили, значит, следят.

— Резонно, — подумав, согласился Меркулов.

— Спасибо, все свободны, — проговорил Грязнов.

Ребята ушли.

— Не знаю, Слава, как мне с тобой расплачиваться, — сказал Меркулов. — Выписать наряд на мойку окон?

— Да что с вас возьмешь! — отмахнулся Грязнов. — С вашим-то нищенским финансированием! Мне в основном мужья платят.

— За то, что доказываешь неверность жен? — спросил Турецкий.

— Ты будешь смеяться, но нет. Наоборот. За то, что доказываю верность. Иногда, правда, требуют организовать неверность верной жены. Это самая дорогая работа.

— И делаешь?

— Делаю, — признался Грязнов. — Если решил — все равно разведется, хоть с моей помощью, хоть без нее. А куда деваться? Жить-то надо. И моих людей кормить.

— Незавидная у тебя работа, — отметил Турецкий.

— А у тебя завидная?

— И у нас незавидная, — закончил их пикировку Меркулов. Он разлил по стаканам остатки драй-джина. — Спасибо, Слава. А то больно уж неуютно я себя здесь чувствовал. Ну, будем здоровы!

Когда Грязнов ушел, Меркулов вернулся к своему письменному столу и — не без злорадной усмешки, как показалось Турецкому, — включил настольную лампу.

— Докладывайте, Турецкий, — официальным тоном приказал он.

— Вот отчет. Ознакомьтесь. — Турецкий положил перед Меркуловым спецдонесение по делу Осмоловского, подготовленное следователем Мосгорпрокуратуры Косенковым, и с десяток листков, в которых изложил информацию, собранную в институте Осмоловского, и свои выводы.

Меркулов сменил очки на более сильные и стал внимательно читать. Закончив, произнес:

— Признаю: работа проделана большая, но результатам не соответствует. А большая работа, не давшая эффекта, — правильней назвать ее не большой, а продолжительной.

— Я сделал все, что было в моих силах, — смиренно ответил Турецкий.

Меркулов выключил настольную лампу и жестом предложил Турецкому занять кресло у окна.

— А теперь, Саша, послушай меня. Вот список людей, которые получают оперативную информацию о важнейших событиях одновременно с ответственным дежурным по городу и начальником Московского УВД.

Турецкий внимательно прочитал список. Там были: заместитель председателя кабинета министров, высшие руководители прокуратуры, МВД и ФСБ, мэр Москвы, руководитель управления по борьбе с организованной преступностью…

— Это — в продолжение того нашего разговора на Страстном бульваре, — объяснил Меркулов. — О возможности утечки информации.

— В деле Осмоловского? — уточнил Турецкий.

— Нет, вообще. Все эти люди, — кивнул Меркулов на список, — вне подозрений. Кроме, пожалуй, одного. Грошев, Михаил Андреевич. Начальник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Слишком быстрая карьера. Подозрительно быстрая. Был заместителем начальника областного УВД. Трамплином стало избрание в Госдуму. Избирался в Подмосковье. Отчеты о затратах на избирательную кампанию на первый взгляд в ажуре. Но есть основания подозревать, что потрачено было в сотни раз больше. Если не в тысячи. И откуда взялись эти деньги — очень большой вопрос.

— Что за человек? — спросил Турецкий. — Ты с ним знаком?

— Нет. Ни разу не сталкивался. Он недавно на этой должности… Тебя что-то смущает? — спросил Меркулов, заметив некую отвлеченность в лице Турецкого.

— Да, — признался тот. — Я вот о чем думаю. Чтобы занять сегодня высокую государственную должность, нужно предварительно очень многим — извиняюсь, это выражение академика Козловского — жопу лизать. Чтобы стать, например, заместителем председателя кабинета министров, нужно столько услуг оказать самым разным людям, что и представить трудно. Так что твое утверждение, что эти люди, — Турецкий кивнул на список, — вне подозрений, выглядит, мягко говоря, сомнительным. Никого из этого списка исключать нельзя.

— Очень хочется верить, что ты неправ, — помедлив, отозвался Меркулов.

— Мне тоже, — кивнул Турецкий. — Но стоит хоть на секунду представить, что прав… Знаешь, как лингвисты определяют мат?

— Ненормативная лексика.

— У Даля по-другому: слова и фразы, выражающие особое состояние души. Вот иногда и хочется выразить это особое состояние. Как, например, сейчас.

— Но ты все-таки воздержись, — посоветовал Меркулов. — Как-никак, а разговариваешь с начальством.

Турецкий помедлил с ответом:

— Нет, Костя. Извини, но ты мне не начальство. И генеральный прокурор не начальство тебе. И даже сам Президент. Иначе мы работали бы в солидных фирмах и ездили бы на «мерседесах». Но мы здесь, потому что пытаемся сохранить достоинство России. Она станет великой страной, в которой будет править закон, и только закон. Я в это верю. И ты в это веришь. Для этого мы и работаем. Извини за высокопарность, но мы должны отдавать себе отчет, что к чему, если хотим делать общее дело.

— Спасибо, Саша, — серьезно ответил Меркулов. — Я не ждал, что такие слова будут тобой произнесены, но рад их услышать. Скажу тебе больше. В силу своей должности я могу влиять на принятие и других решений — политических. И уверяю тебя: я не упущу такой возможности, когда она мне представится. А теперь давай вернемся к делу профессора Осмоловского.

Рассуждения Турецкого и Меркулова полностью совпадали. Даже если в истории с убийством профессора Осмоловского и его лаборантки были замешаны высшие государственные чиновники, сам механизм преступления исключал их непосредственное участие. Слишком мало времени было у тех, кому было поручено убийство опасной свидетельницы. Ничтожно мало. Следовательно, информация о местонахождении лаборантки поступила к организаторам убийства или к его непосредственным исполнителям, скорее всего, из службы «02». А еще точнее — от одного из операторов.

— Эту версию и нужно разработать в первую очередь, — заключил Меркулов. — Пока ты в институте Осмоловского вникал в фундаментальную науку, в операторской «02» работал Косенков — под видом стажера. И кое-что раскопал. Наводящее на серьезные размышления.

— Что именно? — спросил Турецкий.

— Он сам тебе доложит. Косенков и Яковлев включены в твою бригаду. Так что вызывай их к себе — и начинайте работать.

— Так уж прямо и вызывай! — усмехнулся Турецкий. — Пройдусь до Петровки, ноги не отвалятся. Заодно хоть с ребятами пообщаюсь, сто лет их не видел!

— Как знаешь, — согласился Меркулов. — Действуй!

Из своего кабинета Турецкий созвонился со следователем Мосгорпрокуратуры Аркадием Косенковым и попросил его приехать к начальнику второго отдела МУРа подполковнику Яковлеву, а сам пешком отправился на Петровку.

Начальник МУРа генерал Федоров, к которому Турецкий зашел первым делом, встретил его дружелюбно-насмешливым возгласом:

— А, корреспондент! Привет-привет! Как жизнь молодая?

— Я вас умоляю! — взмолился Турецкий. — Забудем про корреспондента, а? Так ведь и приклеится прозвище, не отстанет!

— Ладно, не буду, — смилостивился Федоров. — Значит, все возвращается на круги своя? Рад, что вы с Меркуловым вернулись. Искренне рад. Хоть он и успел уже забрать у меня Яковлева. В твою, как я понял, бригаду. Ты по делу ко мне?

— Нет. По делу я к Яковлеву. А к вам заглянул просто засвидетельствовать свое почтение.

— Засвидетельствовал? — спросил Федоров.

— Засвидетельствовал.

— Тогда — всего! Извини — дела…

В кабинете начальника второго отдела МУРа перед письменным столом Яковлева сидела роскошно одетая дама средних лет и курила длинную черную сигарету. Сам Яковлев, склонившись над столом, усердно что-то писал. Вся его плотная, с широкими плечами фигура была напряжена, словно бы он не ручкой водил по бумаге, а выполнял какую-то нелегкую физическую работу.

— Женщина пишет, мужчина курит — «контора». Женщина курит, мужчина пишет — допрос, — констатировал Турецкий, останавливаясь на пороге. — Похоже, я помешал?

— Заходи, — кивнул Яковлев. — Мы уже заканчиваем.

Он дал женщине подписать протокол допроса, отметил пропуск и выпроводил ее из кабинета.

— Чертова писанина! — пожаловался он, пожимая Турецкому руку. — Когда же у нас будет, как в Америке? Сидит стенографист — тюк-тюк, и все готово!

— Будет, — успокоил его Турецкий. — Когда обгоним Америку по производству мяса и молока на душу населения.

— Утешил! — усмехнулся Яковлев. — Ну, разузнал что-нибудь в институте Осмоловского?

Турецкий не успел ответить. В дверь постучали, всунулся Косенков:

— Можно?

— Вот что значит хорошее воспитание! Входи, — пригласил Яковлев. — Располагайся.

Следователь Аркадий Косенков был похож на кого угодно, но только не на работника прокуратуры. Маленький, круглолицый, при всех своих двадцати пяти — двадцати шести годах тянущий уже килограммов на восемьдесят. В рыжеватых его волосах по бокам намечались залысины. И двигался он как-то замедленно, будто бы сонно. Но голос звучал бодро:

— Я не опоздал? Час пик, в транспорте — битком народу.

— В самый раз успел, — успокоил его Яковлев. — Александр Борисович только собрался рассказать о своих изысканиях. Давай, Саша, мы все — внимание.

Когда Турецкий закончил свой рассказ, Яковлев, подумав, кивнул:

— Немало. Почему вы с Меркуловым уверены, что убийц лаборантки предупредил именно оператор службы «02»? Им мог стукнуть и кто-нибудь другой.

— Мог, — согласился Турецкий. — Но эта версия выглядит наиболее вероятной. Проверим. Нет — будем искать дальше.

— Давай, Аркадий, твоя очередь, — предложил Яковлев.

Рассказ Косенкова оказался дельным. Он выяснил, что в тот день, когда были убиты профессор Осмоловский и его лаборантка, в смене службы «02» работало девять девушек и молодых женщин и трое мужчин. Женщин Аркадий сразу исключил из сферы внимания. Такие дела — не для женщин. Или это должна быть такая Мата Хари, что это не могло бы не почувствоваться хотя бы по силе характера, которую никаким простодушием не скроешь. А женщины и девушки в операторской были самые обычные, обремененные детьми, семейными и личными неурядицами и добыванием хлеба насущного. Двое из мужчин тоже не вызвали подозрений: люди проверенные, работавшие в УВД по двадцать с лишним лет и дотягивающие до пенсии. А вот третий выглядел явно белой вороной. Валентин Голышев. Двадцать восемь лет. После Бауманского два года учился в русско-американском колледже со специализацией по компьютерам. Обучение там платное. Платил за него Мост-банк. Потом от его услуг отказались, штаты банка были уже заполнены. И он пошел оператором в «02». Взяли охотно, потому что квалификация очень высокая, а ставки там — ну, сами знаете.

— И все-таки пошел? — спросил Яковлев.

— Пошел, — подтвердил Косенков. — Работает там уже три года. Замечаний по работе нет. Холост. Живет в однокомнатной квартире на Ленинградском проспекте. Квартиру купил около года назад. Уже по новым бешеным ценам. Я бы назвал их крокодильскими.

— Вот как? — оживился Турецкий. — Откуда ты это знаешь?

— Заехал в РЭУ, спросил.

— Но, может, родители ему помогли? — предположил Яковлев.

— Отец у него инженер, мать бухгалтер.

— Это становится интересным, — отметил Яковлев.

— И весьма, — кивнул Турецкий. — Что еще?

— Ездит на белой «пятерке». Правда, не новой.

— Так у него и тачка есть?

— Говорит, досталась по наследству. У него действительно отец с полгода назад умер. Но… — Косенков задумался, словно бы задремал.

— Но? — поторопил Турецкий.

— Машины-то у его отца никогда не было. И у матери тоже.

— Точно? — спросил Яковлев.

— Точно. Проверил в ГАИ.

— Дальше?

— Курит «Мальборо».

— Пол-Москвы курит «Мальборо», — проговорил Турецкий.

— А вы, между прочим, «Космос», — отозвался Косенков. — «Мальборо» стоит тысяч пять, а зарплата у оператора — тысяч семьсот — восемьсот. Да и то — с выслугой.

— Нелишнее наблюдение, — согласился Турецкий. — Слушай, Аркадий, ты только, если можно, чуть поживее, а то мы здесь до утра просидим.

— А мы разве куда-нибудь спешим? — удивился Косенков. — Так вот, в тот день Голышев в двух случаях вел себя не совсем обычно. Это мне девушки рассказали, его соседки, — у них компьютеры рядом стоят. Примерно в половине седьмого в кармане у него пискнул пейджер…

— Так у него и пейджер есть, скажите пожалуйста! — прокомментировал Турецкий.

— Простенький, цифровой, из самых дешевых. Говорит, фирма подарила в рекламных целях. Проверить это мне не удалось. Так вот, он посмотрел на дисплей, там был только номер, и сказал, что ему нужно срочно позвонить по личному делу. Но дежурным телефоном не воспользовался: вышел на улицу, позвонил, вероятно, из автомата. А когда вернулся, угостил соседок пиццей — заодно, говорит, купил. После этого, особенно к концу смены, после 21, он стал чаще вставать из-за своего компьютера и прохаживаться по операторской, будто разминаясь. А сам, как я полагаю, смотрел на экраны других операторов. Информация от лаборантки Осмоловского поступила на компьютер его соседки слева. Она еще сказала: «Господи, какой ужас!» Минуты через две он вдруг вспомнил, что забыл запереть машину, попросил девушек приглядеть за его экраном и быстро вышел. Вернулся минут через десять. На вопрос, не украли ли чего, отмахнулся: все в порядке, запер, просто показалось, что оставил открытой. В 24 смена кончилась, и все разъехались по домам. Вот и все, — заключил Косенков и вновь словно бы впал в дремоту.

— Когда расспрашивал, сам-то подозрений не вызвал? — спросил Яковлев.

— Но я же не у него спрашивал. В основном у девушек этих: как у вас тут да что, а если мне надо выйти, а если позвонить и все такое. А с самим Голышевым я почти и не разговаривал. Попросил разрешения посидеть рядом с ним, посмотреть, как он работает, — и только. Классно работает, ничего не скажу. Даже на мой комплимент не отреагировал. Вообще весь день он был как бы не в себе — это девушки отметили. Отшутился: вчера с друзьями слегка перебрал. А это было как раз на другой день после убийства профессора и лаборантки.

— Пейджер, — проговорил Турецкий. — Вот в чем дело. Звонить можно откуда угодно, хоть из автомата. Фиксируется только получатель информации. Обратной связи нет. Поэтому он и пошел звонить на улицу. А вот как он дозвонился второй раз? Из автомата, допускаю. Но куда? На квартирный телефон? Сомневаюсь, что они такие звонки разрешают, слишком опасно, они не могут не исключать прослушки.

— А у него радиотелефон в машине, — меланхолически сообщил Косенков.

— А ты откуда знаешь? — встрепенулся Турецкий.

— Ну, заглянул… случайно… Когда он отъезжал, сунулся к нему, спросил, не в сторону ли он Варшавки. Он сказал: нет. И уехал. Но радиотелефон я успел увидеть.

— «Тайга»?

— Нет, какой-то не наш. Крутая машина. Километров на пятьдесят, наверное, берет, не меньше.

— А сразу почему не сказал? — возмутился Яковлев.

— А вы не спрашивали.

— Вот, значит, в чем дело, — подвел итог Турецкий. — Радиотелефон. Ни абонент, ни адресат не фиксируются. Разве что случайно кто на эту волну наскочит. Да и все равно не поймет, не открытым же текстом они общаются.

— Это уже кое-что, — заметил Яковлев. — Остается всего один маленький вопросик: кому он звонил? Не так даже важно, кто ему звонил. А вот он кому — это сейчас вопрос номер один.

— А если у него самого спросить? — предложил Косенков. — Прямо сегодня, у него как раз смена.

— Так он тебе и скажет! — усмехнулся Яковлев.

— Не скажет, конечно, — согласился Аркадий. — Но испугается. И побежит звонить своим. А если устроить прослушку его радиотелефона… технически это элементарно…

Турецкий задумался:

— У нас два пути. Один: установить за Голышевым наружное наблюдение, выявить все его связи…

— Он может в прямой контакт со своими боссами не входить, — возразил Яковлев. — А может, личных контактов у него с ними и вовсе нет. Только время зря потеряем.

— Резонно, — согласился Турецкий. — Значит, нужно воспользоваться идеей нашего молодого друга Аркадия.

— А если Голышев вообще ни при чем и все это — лишь случайное стечение обстоятельств? — спросил Яковлев.

— Значит, ничего и не будет, — ответил Турецкий. — Извинимся, и дело с концом. Только сдается мне: будет. И вот что еще, пожалуй, нужно сделать. Расспросы про звонки — мало. Нужно подбросить Голышеву более важную информацию.

— Какую? — поинтересовался Косенков.

Турецкий объяснил:

— Я сегодня допросил Наталью Андреевну Иванову — завкадрами из НИИ, в котором работал Осмоловский. Часа два смотрела все муровские альбомы. Она же очень хорошо разглядела второго подозреваемого.

— Опознала кого-нибудь? — спросил Яковлев.

— Нет. Видно, он из тех, кто не сидел. Но фоторобот мы общими усилиями соорудили. Вот этот красавец!

Яковлев и Косенков внимательно рассмотрели фоторобот.

— Вот его-то мы Голышеву и покажем, — продолжал Турецкий. — И скажем, что убийца установлен и опознан. Надеюсь, Фемида простит нам это маленькое преувеличение. Тогда Голышеву будет что сообщить своим хозяевам. И срочно.

— А если Меркулов не даст санкцию на прослушку? — усомнился Яковлев.

— Почему не даст? Есть все основания подозревать Голышева в причастности к преступлению. Не очень, правда, веские, но есть. Меркулова я беру на себя. А ты, Володя, иди к Федорову и договаривайся насчет машины с соответствующим оборудованием. — Турецкий повернулся к Косенкову: — Звони в операторскую «02», вызывай Голышева.

— В Генпрокуратуру или сюда? — уточнил Косенков.

— Лучше, пожалуй, сюда.

Через сорок минут все детали были утрясены.

III

Голышев вошел в кабинет Яковлева свободно, постучав в дверь коротко, скорее для приличия. И, уже войдя, спросил:

— Я сюда попал?

— Сюда, — подтвердил Яковлев. — Проходите.

Голышев был немного выше среднего роста, подтянут, одет в хорошую фирменную джинсу.

— Моя фамилия Яковлев, начальник второго отдела МУРа. Александр Борисович Турецкий, старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры, — представил Яковлев Турецкого. — А это — Косенков…

— Мы знакомы, — перебил Голышев. — Наш стажер.

— Нет. Аркадий Николаевич Косенков — следователь Мосгорпрокуратуры. А в вашей операторской он выполнял специальное задание.

— Прямо детектив! — усмехнулся Голышев.

Наглости ему было не занимать.

— Я предлагаю вам на выбор два варианта разговора, — продолжал Яковлев. — Один — просто беседа, без протокола, когда мы понимаем друг друга и идем друг другу навстречу. Второй вариант иной…

— Допрос? — предположил Голышев.

— Вы считаете, для него есть основания?

— По-моему, это вы так считаете. Но вы не ответили.

— Да, допрос, — кивнул Яковлев.

— А как насчет ордера?

— Никаких проблем, — вмешался Турецкий. — Постановление о задержании вас в качестве подозреваемого появится немедленно — как только в нем возникнет необходимость.

— Подозреваемого — в чем? — спросил Голышев.

— В причастности к убийству профессора Осмоловского и его лаборантки.

— Это вы так шутите?

«Ну и нахалюга! — поразился Турецкий. — Но в самообладании ему не откажешь!»

— Нет, не шучу. И вы сами это прекрасно знаете.

— Что ж, давайте просто поговорим, — подумав, предложил Голышев. — Хотя я даже представить себе не могу, о чем мы с вами можем разговаривать. Не о политике же.

— Совсем не о политике, — подтвердил Турецкий. — Два года вы учились в русско-американском колледже. Каждый месяц обучения там стоит двести долларов. Итого за два года, не считая каникул, — около четырех тысяч долларов. Не странно ли, что, затратив такую сумму, Мост-банк не обеспечил вас соответствующей вашей квалификации работой?

— Они собирались. Но возникли свои проблемы. Вы же слышали: кризис банковской системы.

— Слышал. Но нам известно и другое. Мост-банк только перечислял деньги колледжу, а за ваше обучение платила фирма… названия никак не могу запомнить…

— «Риэлти-лимитед», — подсказал Косенков. — Причем она внесла все деньги за ваше образование вперед. После чего исчезла бесследно с вкладами примерно шестидесяти тысяч человек.

Голышев пожал плечами:

— Они оплатили мою учебу, и спасибо им за это. А что исчезла — я-то при чем: «Риэлти» — мелкая рыбешка по сравнению хотя бы с «МММ» или той же «Властилиной». К сожалению, в наше время это не редкость.

— Кто вас связал с «Риэлти»?

— Я уж и не помню. Они меня сами нашли. Пришли в деканат, я заканчивал Бауманский, попросили назвать наиболее талантливого студента. Почему-то назвали меня, хотя на этот титул я не претендовал. Они сказали, что им нужны классные специалисты по компьютерам и они гарантируют мне престижную и высокооплачиваемую работу после обучения в колледже. Кто же откажется от такого предложения?

— Вас не удивило, что фирма лопнула?

— Меня это огорчило. Еще больше огорчило, что меня не взяли и в Мост-банк. Пришлось вот идти на работу в милицию.

— Кто вас туда рекомендовал?

— Да как-то так вышло, само собой. Кто-то что-то сказал, посоветовал позвонить. Я как раз был без работы. И позвонил. Можно закурить?

— Курите, — разрешил Турецкий. — Знаете, Голышев, насчет «Риэлти» вы можете мне любую лапшу на уши вешать. А вот то, что в Главное управление внутренних дел не принимают без солидной рекомендации даже на самую незначительную должность, — это мне досконально известно. Итак, кто вас рекомендовал в ГУВД.

— Я не назову вам его фамилию. Этот человек слишком известен, чтобы вы тревожили его по пустякам.

— Вы сделали ошибку, — предупредил Турецкий. — Мы его все равно найдем.

— Найдите, — проговорил Голышев с полнейшим безразличием. — И допросите. Если у вас хватит на то полномочий, — с иронией добавил он.

— Пойдем дальше. На какие средства вы купили квартиру?

— Выиграл в казино.

— Вот как? Вы часто играете в казино?

— Нет, это было единственный раз. Зашел случайно, просто посмотреть. Поставил сто баксов на «зеро». Новичкам, говорят, везет. Вот мне и повезло.

— Как же называлось это казино?

— Так просто и называлось. «Казино», и все.

— Где оно находится?

— Находилось, — уточнил Голышев. — В районе метро «Щукинская». Сейчас его там нет, дом поставлен на реконструкцию.

— И следовательно, подтвердить факт вашего легендарного выигрыша никто не сможет, — заключил Турецкий. — Машину вы тоже купили на этот выигрыш? Только не нужно про наследство, у ваших родителей никогда не было машины.

— Ну, назанимал денег и купил. Продал столовое серебро — можете проверить в комиссионке. Мне очень хотелось иметь машину.

— Покажите мне ваш пейджер.

— Иметь пейджер — противозаконно?

— Нет, — ответил Турецкий. Он повертел в руках маленькую коробочку и вернул Голышеву. — Но аренда пейджера, даже такого простенького, стоит восемьдесят долларов в месяц. А сколько вы получаете в милиции?

— Вы хотите сказать, что я живу не по средствам?

— Это я уже понял. Я хотел бы знать, на какие средства вы живете не по средствам.

— Подрабатываю.

— Как?

— По-разному.

— А конкретно?

Голышев усмехнулся:

— Коммерческая тайна.

— Что ж, доверительного разговора у нас не получается, — констатировал Турецкий.

— Разрешите мне… — сказал Косенков.

— Давайте, Аркадий.

Косенков придвинул свой стул к письменному столу, сонно посмотрел на Голышева, слегка даже зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, и произнес неожиданно и твердо:

— В тот день, когда были убиты профессор Осмоловский и его лаборантка, примерно в 18.30 вы получили вызов по пейджеру и вышли на улицу позвонить, как вы сказали, по личному делу. Кому вы звонили?

— Вы же сами сказали: по личному делу. Одной знакомой.

— Кто она?

— Мне не хотелось бы ее называть, она замужем.

— Благородно, — кивнул Косенков. — В тот же день в 21.20, после того как на «02» поступило сообщение от лаборантки Осмоловского о том, что она видела преступника и может его опознать, вы сделали вид, что забыли запереть машину, и вышли на улицу. Кому вы звонили?

— Я действительно вышел проверить, не забыл ли я запереть машину. Я никому не звонил.

Косенков положил перед Голышевым фоторобот, выполненный по показаниям Натальи Андреевны из отдела кадров НИИ.

— Вы узнаете этого человека?

Ответ Голышева прозвучал уверенно и, как показалось Турецкому, искренне:

— Нет. Ни разу в жизни его не видел.

— Он носит белую кожаную куртку и ездит на новой белой «БМВ», — подсказал Косенков. Насчет «БМВ» он блефовал, но исходил из того, что все бандиты предпочитают почему-то «БМВ», а так называемые новые русские — «мерседесы».

— Повторяю: я не знаю этого человека.

— Он — один из тех, кто убил профессора Осмоловского и его лаборантку, — снова вступил в разговор Турецкий.

Голышев попытался разыграть возмущение:

— Я в десятый раз слышу от вас про Осмоловского и лаборантку! Вы хотите обвинить меня в этих убийствах? Но это же нелепость! В тот день я до двенадцати ночи был на смене!

Турецкий отложил фоторобот в сторону:

— Завтра этот портрет будет вручен каждому постовому. И у нас не так уж много людей ездят на новых белых «БМВ». Так что мы найдем этого типа и без вашей помощи. А как нам видится все это дело, я вам сейчас расскажу. Преступникам не удалось убрать лаборантку Осмоловского сразу после убийства профессора. Они узнали ее адрес и телефон, но дома ее не оказалось, и мать не знала, где она. Вас вызвали по пейджеру и приказали отслеживать все звонки, касающиеся лаборантки. Они верно рассчитали, что она позвонит, как только узнает по телевизору о смерти профессора. Она и позвонила. Сообщила, где она, и телефон подруги. Пока ответственный дежурный посылал оперативную группу, вы вышли на улицу и сообщили убийцам координаты Нади. К сожалению, они среагировали быстрей, чем наши оперативники. Вот как все это было.

— Это — по-вашему! — попытался защищаться Голышев.

— Нет, так было в действительности, — спокойно возразил Турецкий.

В кабинете стало тихо.

— Безумие! — нарушил тишину Голышев. — Я вам все расскажу! Я найду дома адрес женщины, и она подтвердит. Я ей звонил дважды — сначала назначил свидание, потом отменил, потому что понял, что не успею заехать к ней после смены. Не было смысла: муж у нее работает в ночную смену и возвращается около шести утра. Она подтвердит, — повторил он. — Что касается заработков, я не хотел говорить, но я подрабатываю на машине — вожу пассажиров в Шереметьево-2 и в Москву.

— Чужих там не любят, — заметил Яковлев.

— Ко мне не пристают, — ответил Голышев. — Выручает милицейское удостоверение. — Для убедительности он даже показал красную книжку.

— И сколько же вы там зарабатываете? — спросил Косенков.

— Иногда сотню, реже — две.

— Тысяч?

Несмотря на напряженность ситуации, Голышев усмехнулся:

— Долларов. На это я и живу. Я сказал чистую правду, можете проверить.

Турецкий обернулся к Косенкову и Яковлеву:

— Ну что? Сажаем? Или все же дадим ему шанс?

— А сами вы как считаете? — спросил Косенков.

— Посадить всегда успеем… Вот что, Голышев. Сейчас мы оформим протокол допроса вас в качестве подозреваемого и возьмем подписку о невыезде. Но завтра утром вы должны быть с этой своей дамой в Генеральной прокуратуре, в моем кабинете. А потом вместе со следователем Косенковым поедете в Шереметьево-2 и покажете ему людей, которые подтвердят, что вы там постоянно подхалтуриваете. Согласны?

— Конечно, согласен! Завтра в девять утра я буду в вас!

Когда все формальности были завершены, Голышев спросил:

— Могу я теперь уйти?

— Можете, — разрешил Турецкий.

— На работу можете не возвращаться, — добавил Косенков. — Я предупредил, что вы задержитесь у нас до конца смены.

Голышева словно бы выдуло из кабинета.

Едва за ним закрылась дверь, Яковлев снял трубку внутреннего телефона, коротко бросил:

— Вышел. Действуй! — И положил трубку.

— Кому вы звонили? — спросил Косенков.

— Капитану Софронову. Наш опер. Он будет вести «пятерку» Голышева. Ну что, вроде бы все грамотно получилось. Будем ждать информацию от Софронова.

Капитан Софронов появился через сорок минут. Пока включал магнитофон и вставлял кассету, рассказал:

— Он сразу рванул на Садовое и на старую Рязанку. Перед ярмаркой на Рязанке, там в это время пусто, остановился и вышел на связь. Дозвонился не сразу, поэтому частоту его радиотелефона мы засекли быстро. А теперь слушайте.

Он включил магнитофон. Сквозь шорохи и трески помех донеслось:

«— Мне Гарика, очень срочно.

Пауза.

— Слушаю. Кто это?

— Ну, кому ты днем звонил.

— Понял. Давай.

— Они вышли на нас.

— Что значит — на нас?

— На меня. Просекли, что это я передал информацию о лаборантке.

— Как?

— В нашу операторскую послали мента. Под видом стажера. Точно ничего не знают, но догадываются, больше догадываются, поэтому и отпустили.

— Хвоста не заметил?

— Нет. Проверялся. Точно нет.

— Что они знают? Только — точно, а не твои догадки.

— Что информация просочилась из службы «02».

— И подозревают тебя?

— Да. Но доказательств у них никаких. Только косвенные: живу не по средствам, и все такое.

— Все?

— Нет. Показывали фоторобот какого-то парня. В белой кожаной куртке, рыжеватый. Знают, что ездит на белой «БМВ». Фоторобот составлен по словам какой-то кадры из НИИ, где работал Осмоловский. Он заходил к ней и узнал адрес и телефон лаборантки.

— Что еще они о нем спрашивали?

— Не знаю ли я его. Я сказал: нет. И я действительно его не знаю.

— Вспоминай все! Почему они им заинтересовались?

— Говорят, он один из тех, кто замочил Осмоловского и лаборантку.

— С чего взяли?

— Но он же расспрашивал в кадрах о лаборантке. Завтра, сказали, фоторобот будет у всех ментов Москвы.

— Где ты сейчас?

— На старой Рязанке.

— Дуй в Ново-Косино, сверни к Николо-Архангельскому и жди меня. У главного входа. Сейчас буду».

Неожиданно для всех Яковлев остановил запись и схватил трубку прямой связи с дежурным по городу.

— Говорит начальник второго отдела МУРа подполковник Яковлев. Передать всем патрульным группам в районе Рязанки и Косино. Немедленно — к Николо-Архангельскому кладбищу. Задержать «Жигули» пятой модели номер… — он продиктовал номер, подсказанный Косенковым. — Водителя и пассажиров, если будут, арестовать. И доставить ко мне. Сверхсрочно!

Он повесил трубку и включил магнитофон.

Голос Голышева продолжал:

«— Расспрашивали, кто меня рекомендовал в милицию. Довольно настойчиво.

— Что ты им сказал?

— Сказал: случайно, через знакомых».

— Соврал, — прокомментировал Турецкий. — Значит, побоялся сказать правду.

«— Они поверили? — настойчиво продолжал тот, кого Голышев в начале разговора назвал Гариком.

— Не знаю. Сказали, что в ГУВД без солидной рекомендации не берут. И что они найдут этого человека.

— Все, — подвел итог разговора Гарик. — Дуй, куда сказано. Жду. Конец связи».

Запись кончилась.

— Абонента не вычислить? — с надеждой поинтересовался Косенков.

— Исключено. Единственное, что можно сказать, — он где-то в радиусе километров тридцати, — пояснил Софронов. — Судя по качеству связи и разным там помехам.

— Ну, теперь только один вопрос, — помолчав, проговорил Турецкий. — Кто успеет быстрее: наши или они?

Ответ они получили через полчаса. Доложил водитель патрульной машины:

— В районе Николо-Архангельского кладбища обнаружены «Жигули» с указанными вами номерами. Водитель убит ударом ножа в спину. Никаких документов не обнаружено. Судя по всему, из машины вырваны приемник или радиотелефон. Ничего из похищенного не обнаружено. Продолжаем осмотр места происшествия.

— Вот этого я и боялся, — признался Яковлев.

— А что, одним гадом меньше, — меланхолически прокомментировал Косенков.

— Ниточка оборвалась — вот в чем беда.

— А это и не было ниточкой, — возразил Косенков. — Все равно они бы его убрали. Или приказали бы лечь на дно. А так мы, по крайней мере, одно знаем совершенно точно: откуда шла утечка. А то гадали бы, сомневались.

— Что же мы имеем? — попытался подвести итоги Турецкий. — Голышев убит. Организация, судя по всему, очень мощная, с разветвленной системой, с прекрасной схемой связи. И конечно, очень богатая. Учить два года человека, чтобы внедрить его в ГУВД, — не каждый может себе это позволить.

— Мне не совсем понятно зачем, — признался Косенков. — Такой случай, как с лаборанткой Осмоловского, — уникален. Неужели они держали его там именно для такой ситуации?

— Нет, — возразил Яковлев. — Всякая информация из милиции может быть полезной: кто-то что-то сказал, кто-то проговорился про планы. Это даже важней. А с лаборанткой — им просто повезло.

— А нам — нет, — сказал Турецкий.

— Не гневи Бога, Саша, — возразил Яковлев. — Материала у нас — бездна. А еще два дня назад не было ничего. Установили, откуда пошла утечка, имеем фоторобот убийцы, описание второго. Это, по-твоему, мало?

— Не очень-то я уверен, что твой оптимизм разделит Меркулов, — ответил Турецкий. — Ну что, Аркадий, пошли докладывать о своих успехах.

— Половина одиннадцатого, — напомнил Косенков. — Меркулов, наверное, уже давно дома.

— Если он возвращается домой раньше двенадцати — это для него почти праздник. Ждет нас. Приказал сразу же доложить. И вообще держать его в курсе всех подробностей. Это же дело у него на контроле. И генеральный все время интересуется.

Они попрощались с Яковлевым и Софроновым и вернулись в Генеральную прокуратуру. Перед тем как войти в приемную Меркулова, Турецкий предупредил:

— Если в кабинете Константина Дмитриевича включена настольная лампа — о деле Осмоловского ни слова. Понял?

— Почему? — удивился Косенков.

— Потому что в лампе «жучок».

— В кабинете заместителя генерального прокурора — «жучок»? — поразился Косенков. — Да это же… Точно?

— Точно.

— Это же черт знает что!

— Это не черт знает что, а грустная реальность наших мутных времен, — ответил Турецкий.

Меркулов внимательно выслушал сообщение Турецкого, прокрутил пленку с записью разговора Голышева и Гарика.

— По-моему, все грамотно, — проговорил он. — Мне только одно неясно. — Он кивнул на фоторобот предполагаемого убийцы. — Зачем сказали Голышеву про этого?

— Чтобы они всполошились, — объяснил Турецкий. — Если это не их человек, значит, не их. Но наверняка их. Его же видела кадровичка. А кому еще нужна была лаборантка Осмоловского? А раз всполошатся, могут наделать ошибок. Что нам и требуется.

— Резонно, — согласился, подумав, Меркулов. — Хороший фоторобот. Будем надеяться, что его кто-нибудь опознает. Это было бы большой удачей. Все, друзья мои, а теперь — по домам. А то наши жены вообще забудут, как мы выглядим.

На следующее утро из оперативной сводки они узнали, кто ночью на кольцевой дороге белая «БМВ» последней модели на огромной скорости врезалась в асфальтоукладчик. Водитель был вдрызг пьян. Погиб мгновенно. По внешнему виду он полностью совпадает с фотороботом, который был роздан милиции. По номеру машины, хоть она и была куплена по доверенности, установили владельца. Им оказался житель подмосковного поселка Сергей Барыкин, 66-го года рождения, нигде не работавший. Жил один. Как говорил, занимался финансовым бизнесом. Образ жизни вел вызывающе роскошный. В картотеке МУРа не числится, не судим, не сидел. Ни в чем откровенно противозаконном не замечен. Часто привозил к себе женщин. Довольно часто бывал в ресторане «Русь».

— Еще одна ниточка оборвалась, — констатировал Меркулов. — И очень важная. Чрезвычайно важная!

— Рубят концы? — предположил Косенков. — Видно, здорово они всполошились.

— Какие там концы! — отмахнулся Турецкий. — Скорее всего, чистая случайность. Пьяный вдрызг, ночью, на кольцевой. Там и днем-то ездить опасно — техники понагнали.

— Но для чего-то ему нужно было ехать ночью по кольцевой? — ни к кому в отдельности не обращаясь, проговорил Меркулов. — Какая-то необходимость, вероятно, была?

— У него уже не спросишь, — ответил Турецкий.

Меркулов повернулся к нему:

— Вот что, Александр Борисович. Съезди-ка ты на место аварии. Сам. И посмотри, что к чему. Может, какая зацепка и обнаружится.

— Этими делами занимаются оперативники МУРа, — напомнил Турецкий.

— Пусть и занимаются. А ты своими глазами взгляни. Не нравится мне эта случайность. Очень не нравится!

— Можно мне поехать с Александром Борисовичем? — спросил Косенков. — Мне не часто приходилось работать на месте происшествия. Поучусь.

— Учиться — это дело хорошее. Поезжайте, — разрешил Меркулов. — И вот что еще, Александр Борисович. Позвони Яковлеву: нужно срочно, сейчас же, послать людей в «Русь» и сделать снимки всех, кто там будет. Скрытно, конечно, телевиком или как там еще — они спецы, лучше знают. Всех, кто хотя бы мелькнет. В том числе и прислугу. Но особенно, конечно, гостей. Мне почему-то кажется, что нынешним утром там будет достаточно оживленно. Все. Берите машину — и на кольцевую. Вернетесь — сразу ко мне.

Сведения, которые через два с половиной часа привезли в Генпрокуратуру Турецкий и Косенков, чрезвычайно озадачили даже видавшего виды Меркулова и опытных следователей по особо важным делам.